шел у него из головы. Какая чудовищная несправедливость! Новости, которые принес после завтрака за профессорским столом Артур, расстроили его еще больше. - Ну, Ректор! Такое удумал, что только держись, - выпучив глаза, докладывал официант. - Всем им вилка в бок. - С него станется, - с горечью сказал Кухмистер, думая о Райдер-стрит. - В приличном доме такую мерзость и держать-то стыдно, правда ведь? - Какую мерзость? - безразлично спросил Кухмистер, думая о том, что если сэр Богдер приведет свой адский план в исполнение, то у него не останется никакого дома - ни приличного, ни неприличного. - Даже не знаю, как она называется. Опускаешь монетку и... - И что? - раздраженно спросил Кухмистер. - Ну и вываливаются эти штуки. Сразу три. Я-то с ними дела не имел. С ними лучше не связываться. - С кем? - С резинками, - шепнул официант, оглядываясь, не подслушивает ли кто. - Резинки? Ты о чем? - Ну, те штуки, на которых подорвался мистер Пупсер, - выговорил Артур. Кухмистера передернуло. - Быть того не может! Они собираются притащить эту гадость в Покерхаус?! Артур кивнул: - В мужской сортир. Вот куда. - Только через мой труп. Или они - или я. Чтоб я сидел себе спокойно в привратницкой, а в сортире этакое паскудство - да ни в жизнь. Здесь не какая-нибудь долбанная аптека. - В некоторых колледжах их продают, - заметил Артур. - И мы, значит, туда же? Неправильно это. Все распутство от них, от резинок этих. Вон до чего они Пупсера довели. Бедняга только о них и думал. Артур горестно покачал головой: - Ваша правда, мистер Кухмистер. Куда мы катимся! Особенно Старший Тьютор волнуется. Говорит, гребцам это противопоказано. И сейчас, стоя на берегу, Кухмистер был на стороне Старшего Тьютора. - Прямо помешались на этом сексе, - бормотал привратник. - А чего в нем хорошего? Когда восьмерка Покерхауса прошла мимо, Кухмистер вяло поаплодировал и, тяжело ступая, поплелся следом. Велосипедисты, вспенивая грязные лужи, перегоняли его, но, как и Декан накануне. Кухмистер не обращал на них внимания. Горькие думы одолевали его. Декана, по крайней мере, никто не предавал. А его предали. Предал колледж, которому Кухмистер и его предки служили верой и правдой. Члены Совета должны остановить сэра Богдера. Он не имеет права продать Райдер-стрит. Сорок пять лет Кухмистер сидел в привратницкой весь день и половину ночи - за такие смехотворные деньги! - блюдя привилегии и покрывая грешки отпрысков знатных семейств. Скольких одних только пьяных молодых джентльменов перетаскал он на закорках? Сколько секретов хранил?! От скольких обид пострадал на своем веку?! Но дебет всегда уравновешивался кредитом, он был уверен, что колледж заботится о нем сейчас и позаботится в старости. Привратник Покерхауса - это почетное звание. Но что, если колледж потеряет свое лицо? Кем он будет тогда? Бездомным стариком, которому останутся лишь воспоминания. Нет. Этому не бывать. С ним обязаны обойтись по справедливости. Это их долг. - 12 - Примерно то же самое Декан вдалбливал сэру Кошкарту в библиотеке Кофт-Касл. - Наш долг - остановить этого человека с его дурацкими новшествами, - говорил он. - Сэр Богдер камня на камне не оставит от Покерхауса. Годами, столетиями, черт возьми, славилась наша кухня, а теперь он предлагает открыть столовую с самообслуживанием и установить автоматы презервативов. - Э-э... что? - задохнулся сэр Кошкарт. - Автоматы с презервативами. - Бог мой! Быть того не может. Да он рехнулся! - воскликнул Кошкарт. - Просто светопреставление! Да в мое время любого исключили бы, вздумай он отбарабанить какую-нибудь куколку. - Да-да. - Декан заподозрил, что, судя по выражениям, генерал в свое время играл в оркестре на ударных. - Вы недооцениваете ситуацию, Кошкарт, - поспешно продолжил он, опасаясь, что генерал углубится в музыкальные воспоминания. - Ректор роет под корень. Речь не только о колледже. Затронуто нечто более обширное. Улавливаете? Сэр Кошкарт замотал головой. - Нет, - откровенно признался он. - Великобритания, - значительно произнес Декан. - Три столетия олигархия правит Британией. - Он остановился. Может быть, выразиться попроще? - Совершенно верно, старина, - сказал генерал. - Всегда так было, всегда так будет. Тут спорить не приходится. - Элита, джентльмены, Кошкарт, - втолковывал Декан. - Не поймите меня превратно, я не хочу сказать, что все они родились джентльменами. Нет, не все. Они происходили из разных слоев общества. Возьмем, к примеру, Пиля {Роберт Пиль (1788-1850) - премьер-министр Великобритании, основатель Консервативной партии (1835).}. Он внук рабочего и, несмотря на это, стал джентльменом. Мало того, из него вышел превосходный премьер. А все почему? - Ума не приложу. - Потому что образование получил безукоризненное. - Ax вот оно что. Он из Покерхауса? - Нет. Из Оксфорда. - Бог мой! И все-таки джентльмен? Странно. - О том я и говорю. Кембридж и Оксфорд - теплицы, в которых выращиваются сливки интеллектуальной аристократии. Их вкусы и принципы никак не связаны с социальным происхождением, они прививаются университетом, - вещал Декан. - Сколько премьеров вышло из этих очагов просвещения за сто семьдесят лет? - Господи, не спрашивайте вы меня. Понятия не имею. - От столь энергического натиска сэр Кошкарт слегка опешил. Зачем, спрашивается, сливки выращивать в теплице? - Множество. - Верно, не может же всякий там человек с улицы вершить дела государства. - Вы не поняли, - возразил Декан. - Задача старейших университетов - превращать таких вот людей с улицы в джентльменов. И мы преуспели в этом за последние пять столетий. - Ну, знаете ли, - с сомнением сказал сэр Кошкарт, - попадались в мое время такие фрукты... - Я думаю! - Здорово им доставалось! Их купали в фонтане, - оживился генерал. - А затеи сэра Богдера нас погубят. Он со своей "социальной справедливостью" и прочей чепухой превратит Покерхаус в заурядный колледж, типа Селуина или Фитцуильяма. Сэр Кошкарт фыркнул. - Много на себя берет этот Богдер Эванс, - сказал он. - Селуин! В мое время там учились разве что религиозные маньяки, а Фитцуильям - вообще нс колледж, а постоялый двор. - А во что превратится Покерхаус, если в нем устроят столовую с самообслуживанием, а в каждую уборную поставят автомат с презервативами? Какая приличная семья внесет хоть пенни в фонд пожертвований? Вы знаете, чем это может кончиться. - Ну, не берите в голову. Бывали передряги и похуже... Взять того казначея, как его... - Фитцерберт. - Другой бы колледж не выстоял. - Нам это тоже не прошло даром. Если бы не случай с Фитцербертом, мы не зависели бы целиком от богатых родителей. - Но мы справились, - настаивал сэр Кошкарт, - справимся и с нынешней чепухой. Вся болтовня о равноправии - просто мода. Фуй - и нету ее. Выпьем? - Он поднялся, подошел к книжному шкафу, где выстроилось собрание сочинений Вальтера Скотта: - Скотч? Декан в замешательстве посмотрел на шкаф. - Скотт? - переспросил он. Сэр Кошкарт и литература - вот уж нелепое сочетание. - Или коньяк? - Генерал указал на том Камю в изящном переплете. Декан раздраженно покачал головой. Эта пародия на библиотеку невыносимо вульгарна. - Может, вермут? - Гостеприимный хозяин полез было за Жюль Верном. - Спасибо, не хочется, - отрезал его шокированный собеседник. - Как хотите! - Сэр Кошкарт налил себе мартини из "Мартина Чезлвита" и уселся в кресло. - Ваше здоровье, - сказал он, поднимая стакан. Неуместная игривость генерала выводила Декана из себя. Он не для того тащился в Кофт, чтобы его потчевали шедеврами из ликеро-водочной библиотеки сэра Кошкарта. - Кошкарт, - сурово сказал он, - мы не можем сидеть сложа руки, мы должны прекратить это безобразие. Генерал кивнул: - Точно. - Словами тут не обойтись. Нужно действовать. Нужно привлечь общественность. - Так вам и встанет общественность на защиту колледжа, в котором студенты взрывают что под руку подвернется. Здорово задумано, кстати - надуть презервативы газом. Подшутить, видно, хотел, трюк устроить. Осечка вышла. - Прескверная осечка, - отрезал Декан. Он боялся, что разговор уйдет в сторону. - Между нами, я и сам такое в молодости выкидывал! Вот, к примеру, недурная проделка. Я тогда новичком был в армии. Ну знаете, койки в казарме одна над другой. Так мы что придумали - нальешь в презерватив воды и сунешь кому-нибудь под одеяло - в ноги. Следите? Возвращается хозяин, плюхается на койку. Ну, презерватив лопается. Ну и приходится нижнему парню принять душ. Ха-ха! - Очень забавно, - холодно сказал Декан. - Еще не все. Парень внизу думает, что верхний на него помочился. Вскакивает, натурально, и давай тузить того. Обхохочешься. - Генерал допил "Мартина" и поднялся, чтобы вновь наполнить бокал. - Не передумали? Декан задумчиво оглядел полки. Мюссе - мускат? Джером - ром? Теккерей - текила? Просветить разве генерала, что Теккерей жил не в Мексике? Или уже поздно, пусть остается при своих странных привычках? А что-нибудь тонизирующее, пожалуй, не помешает. - Джин, - злобно сверкнул он глазами. - Джойс, - мгновенно отреагировал генерал и потянулся за "Улиссом". Декан пытался собраться с мыслями. Легкомыслие сэра Кошкарта охладило его пыл. Он молча потягивал джин. Генерал курил сигару. - Эх вы, ученая братия, - заговорил наконец сэр Кошкарт, как видно, заметив растерянность Декана, - все-то вы принимаете всерьез. - Нам не до смеха. - Ну конечно. Дело серьезное. Но принимать его всерьез не надо. Слыхали анекдот, который Геринг рассказал своему психиатру в Нюрнбергской тюрьме? Декан покачал головой. - О разных национальностях. Поучительный анекдотик. Возьмите одного немца - и что вы получите? - Что мы получим? - Хорошего работника. Возьмите двух немцев и получите рейхстаг. Трех немцев - войну. Декан покорно .улыбнулся: - Очень интересно. Но непонятно, какое отношение немцы имеют к Покерхаусу. - А вы не спешите. Один итальянец - тенор. Два итальянца - отступление. Три итальянца - безоговорочная капитуляция. Один англичанин - идиот, два англичанина - клуб, а три - Империя. - Очень интересно, - повторил Декан. - Но немножко не ко времени. Империю мы уже потеряли. - Потому что забыли: идиотизм города берет. Непростительная ошибка. Считались безмозглыми хлюпиками - жили себе припеваючи. А сейчас - хуже некуда. Богдеры проходу не дают. Теперь как? С виду - серьезный человек, а копни поглубже - дурак дураком. А раньше наоборот. Ни один иностранец не разберется. Вот Риббентроп заявился в Лондон - "Хайль Гитлер, ваше величество!" Вернулся в Германию и докладывает: англичане, мол, сплошь вырожденцы. Вот его и повесили в сороковых. А чтоб ему приглядеться повнимательней. Э, все одно, угодил бы на скамью подсудимых. А все потому, что судил по внешности. - Сэр Кошкарт усмехнулся и победоносно взглянул на Декана. - Может, вы и правы, - неохотно признал тот. - Ректор, конечно, дурак. - Умные парни почти всегда дураки. Заберут себе в голову какую-нибудь блажь - и никак ты их не свернешь. Оттого и добиваются своего. Так вот у них мозги устроены. Но в этом их беда. Из-за этого они дальше своего носа не видят. Жизни не знают, людей не знают. Декан прихлебывал уже вторую порцию "Улисса" и с трудом, но следил за сбивчивой речью сэра Кошкарта. В подпитии воспринимать ее стало легче. Генерал выпил уже три бокала, и сидел, развалившись в кресле, похожий на старого, но могучего зверя. Глаза налились кровью и хитро поблескивают, испещренный жилками нос хищно подергивается, а рыжеватые усы воинственно топорщатся. Декан начал подозревать, что недооценил сэра Кошкарта О'Трупа. Оглушенный грохотом быстрых, коротких, сыпавшихся, как горох, словечек и шуточек - может, он был полковым барабанщиком? - Декан все-таки улавливал в этой какофонии нужную ноту. Он взял предложенную генералом сигару, попыхивал ей и слушал похвальное слово глупости. - Вот я и говорю, идиотизм - штука хорошая, и зря мы от него нос воротим. С дурака что взять? Кто его всерьез принимает? А дурак заметит, что ты на него ноль внимания, изловчится и хвать тебя за... за мошонку. Безотказный маневр. Вот и с Богдером так надо. - Хватать его за... Ну это слишком... - Его, поди, и хватать-то не за что. То-то жена его ходит как тень. Тощая, бледная. Может, он больше мальчиков любит? Декан содрогнулся: - Не знаю, не знаю... - А жаль. Хороша приманка. - Приманка? - Ну, в капкан надо положить приманку. - В капкан? - Декан был не готов к разговору об охоте. - Западня. Бейте по слабому месту. - Генерал поднялся, отошел к окну. - "Овечка блеет, тигр прыгает". Это из "Стоки" {"Стоки и компания" - повесть Р.Киплинга (1893).}. Гениальная книга. - Ах, да, - вспомнил Декан, - я не упомянул еще кое-что. Ректор хочет продать Райдер-стрит. Сэр Кошкарт, внимательно созерцавший свое отражение в стекле, резко повернулся к нему: - Райдер-стрит? - Чтобы добыть средства на восстановление башни, - пояснил Декан. - Собственность колледжа, трущобы, по правде сказать. Там живут слуги. Генерал сел и подергал ус: - Кухмистер тоже? - Кухмистер, повар, младший привратник, садовник - одним словом, прислуга. - Нет, так не пойдет. Нельзя оставить старых ломовиков без конюшни. Нельзя выгнать их на улицу. Старые служаки. Так порядочные люди не поступают. - Тусклые глаза генерала вдруг блеснули. - А кстати, неплохая мысль. - Прошу вас, Кошкарт, - взмолился Декан, - что-нибудь одно. "Так не поступают" и "неплохая мысль" - или то, или то. - Подумайте, как будет выглядеть Богдер? Плохая слава для социалиста. Заголовки в газетах. Так их и вижу. И Богдер заткнется. Постепенно до Декана начал доходить смысл этой шрапнельной скороговорки. - А-а, - протянул он. Генерал злорадно подмигнул: - Неплохо задумано? Декан нетерпеливо наклонился к нему: - Слышали о таком субъекте, Каррингтоне? Корнелиус Каррингтон. Тип с телевидения. Распинается про экологию. - Декан почувствовал, что и сам заразился шрапнельным стилем генерала, но он уже вошел в такой раж, что это его не смутило. У сэра Кошкарта горели глаза, а ноздри раздувались, как у бронзового боевого коня. - Прямо в точку. Влиятельный малый. Лучше не придумаешь. Грязная работа по его части. - Правильно. Можете устроить? - Приглашу. Сноб. Визжать будет от восторга. Навести его на след - такое начнется! Довольно посмеиваясь, Декан допил свой джин. - Случай в его вкусе. И хотя мне претит мысль о еще большей огласке... Этот несчастный паренек, Пупсер, наделал нам массу неприятностей. Но если наш приятель Каррингтон заставит сэра Богдера призадуматься... Вы уверены, что он приедет? - Приедет. Займусь этим. Мы в одном клубе. Не знаю, почему его не забаллотировали? Обделаем дельце завтра. Вечером, покидая Кофт-Касл, Декан был почти счастлив, хотя еле-еле, неверной походкой доплелся до машины. В привратницкой он заметил Кухмистера, который сидел, уставившись на газовый рожок. "Надо спросить его, как мы выступили", - пробормотал Декан и вошел в привратницкую. Кухмистер поднялся. - Я не смог посмотреть регату сегодня. Как там? - Обошли нас, сэр, - удрученно ответил Кухмистер. Декан печально покачал головой: - Жаль, но не беда, наверстаем в мае. - Да, сэр, - подтвердил Кухмистер без обычного своего энтузиазма. "Стареет, бедняга", - подумал Декан и, оступаясь, побрел по двору мимо красных фонарей, освещавших последствия сексуальной невоздержанности Пупсера. - 13 - Корнелиус Каррингтон отправился в Кембридж на поезде. В Британской железной дороге есть что-то устойчивое, неизменное, гармонирующее с той сладостной тоской по прошлому, которая была отличительным признаком его программ. Он сидел в вагоне-ресторане, пил крепкий - и такой традиционный! - чай, раздумывал о неожиданном приглашении сэра Кошкарта и разглядывал попутчиков. Поезд задребезжал мимо многоэтажек и фабрик Хэкни и Пондер-Энда. Каррингтон поспешно отпрянул от окна - отпрянул от вульгарности реальной жизни - и задумался: а не попросить ли еще чаю с тостом. Каррингтон предпочитал жить в собственном, отгороженном от реальности мирке. Мирке, где царили пастельные тона, неопределенность, неуверенность. Однако, ораторствуя на телеэкране, он и впрямь казался Иеремией, хотя и исполненным кротости. Передачи его выходили нерегулярно, но всегда очень кстати. В них он гневно обрушивался на панельные многоквартирные дома, порицая их с моральной и эстетической точки зрения, и пел хвалу затейливым мостовым и причудливым особнякам в псевдотюдоровском стиле: по его мнению, они воплощали чистоту нравов в предместьях. Но крестовый поход Каррингтона не ограничивался архитектурой. С истинно религиозным жаром, но без малейшего намека на какую-то конкретную религию он призывал к достижению недостижимых целей. Не один бедняга, пристрастившийся к денатурату благодаря программе Каррингтона, прославился своими алкогольными наклонностями на всю страну, а несколько наркоманов, испытывавшие ломку на глазах съемочной группы и миллионов зрителей, сами не подозревали, что их корчи имеют такое общественное значение. Программы Каррингтона позволяли нескольким миллионам зрителей, не выходя из дома, почувствовать себя филантропами, а это, что ни говори, очень приятное чувство. И как-то так выходило, что все в этом мире хорошо, хотя все из рук вон плохо. О чем бы ни шла речь, Корнелиус Каррингтон всегда ухитрялся сочетать обличительный пафос с развлекательностью, и если и сгущал краски, то вслед за тем немедленно успокаивал перепуганных зрителей. Он был прямо-таки создан для этого: его облик, манеры могли успокоить кого угодно. Он олицетворял саму надежность и человечность британского образа жизни. Пусть полицейских убивают на каждом углу (а послушать Каррингтона - их отстреливали сотнями), все равно закон защитит честных британцев. Словом, всезнающий Корнелиус Каррингтон был для телезрителей тем же, что плюшевый мишка для перепуганного малыша. Итак, Каррингтон сидел в вагоне-ресторане, любовался мелькавшим за окном пейзажем Броксборна и пытливая мысль его, отвлекшись от пирожных, вновь обратилась к причинам приглашения сэра Кошкарта, слишком неожиданного, чтобы быть чистосердечным. Каррингтон с любопытством выслушал рассказ генерала о недавних событиях в Покерхаусе. Вообще он старался не иметь дела с колледжем: у него, как и у сэра Богдера, были связаны с этим местом неприятные воспоминания. Но Каррингтону показалось, что перемены, которые порицал сэр Кошкарт в других колледжах и от которых хотел уберечь Покерхаус, могут стать темой передачи о Кембридже. "Университет глазами старого студента" - заманчиво. Однако он отклонил приглашение генерала и прибыл в город инкогнито, как разведчик. Конечно, в Покерхаус он наведается, но остановиться лучше в "Бельведере". Никто не скажет потом, что Корнелиус Каррингтон укусил руку, которая кормила его. Журналист и доехать не успел до Кембриджа, а в голове его уже складывался сценарий программы. Вокзал - отправная точка. Попробуем извлечь из нее мораль. Вокзал построен в 1845 году далеко от центра городка - по требованию университетского начальства. Почему? Они боялись его пагубного влияния. Разумная предусмотрительность или же тупой консерватизм? Решать зрителю. Каррингтон беспристрастен. Следующие кадры - ворота колледжа, геральдические звери, полуразбитые статуи, часовни, позолоченные шпили башен. Мантии. Мостик Вздохов. Сырой материал, но в умелых руках он заиграет всеми цветами радуги. Каррингтон взял такси до "Бельведера". Но это был уже не тот, привлекательный своей старомодной пышностью отель, что в годы его студенчества. На месте прежнего отеля вырос современный монстр, кричащий, безвкусный памятник торгашескому духу XX века. Каррингтон рассвирепел. Ну теперь-то он точно сделает передачу о Кембридже! С возмущением отряхнул он с ног обезличенный прах "Бельведера" и поехал к "Синему кабану" на Тринити-стрит. Здесь тоже многое изменилось, но снаружи гостиница выглядела прилично, как в XVIII веке, и Каррингтон успокоился. Не быть, но казаться. Видимость - главное в жизни. Раньше Кухмистер с готовностью подписался бы под этим изречением, но теперь, когда Райдер-стрит угрожала опасность, а репутация колледжа страдала от презервативной лихорадки Ректора, ему было не до видимости. Он затаился в привратницкой, не приветствовал членов Совета своим обычным грубовато-почтительным "Доброе утро, сэр", угрюмо встречал смельчаков, забегавших к нему за почтой и пресекал всякую попытку завязать разговор. Уолтер, младший привратник, находил, что с Кухмистером стало тяжело. Легко, положим, не было никогда, но за последние дни Кухмистер довел его до белого каления. Часами старший привратник сидел, уставившись на газовый рожок, и размышлял о своих обидах. "Права не имеют!" - взрывался он вдруг, да так яростно, что Уолтер подскакивал на табуретке. - Какого права? - неосторожно спросил он в первый раз. - Не лезь, - огрызнулся Кухмистер, и у Уолтера пропала всякая охота выяснять у старшего привратника, что же его так раздосадовало. Даже не отличавшийся чуткостью Декан обратил внимание на состояние Кухмистера, когда тот, как побитая собака, приплелся к нему с ежеутренним докладом, остановился со шляпой в руках около двери, пробормотал: "Происшествий никаких, сэр" - и бочком выбрался из комнаты. Декан углядел в этом скрытый упрек и думал было поставить привратника на место, но сообразил, что его сбило с толку сравнение с собакой: как ни крути, а Кухмистер все-таки человек. У Декана остался неприятный осадок от этого, посещения. Ну, раз нельзя поставить привратника на место, может, пришла пора лишить его места, отправить на покой? А то он, чего доброго, запятнает какой-нибудь новой бестактностью свою безупречную репутацию. Впрочем, Декану некогда было беспокоиться о слугах, хватало хлопот с Ректором. Но если Декану Кухмистер и раньше не оказывал должного почтения, то по отношению к другим членам Совета он просто распоясался. Особенно страдал от него Казначей. "Вам чего надо?" - злобно встречал его Кухмистер, когда Казначей по неотложному делу заходил в привратницкую. Не вызывало сомнений - единственная просьба, которую Кухмистер с охотой исполнит, это - "Будьте так добры, подбейте мне глаз", а почту приходилось выпрашивать или чуть ли не отнимать силой. Она регулярно опаздывала дня на два, телефон не соединялся, короче. Казначей очутился в полной изоляции. Казалось, только сэр Богдер рад видеть его, и Казначей укрывался в доме Ректора и коротал там время в бесконечных совещаниях, стоически перенося общество леди Мэри и стараясь не замечать ее выпадов. Так он оказался между Сциллой в лице Кухмистера и Харибдой в обличье супруги Ректора, не говоря уж о том, что приходилось ему выносить, обедая с коллегами. И сэр Богдер тоже не подарок. Он упорно отказывался верить, что его прожекты невыполнимы... Что финансовое состояние Покерхауса не позволяет... Как-то раз в одном таком споре Казначей упомянул о новой выходке Кухмистера: - А ведь он обходится нам в тысячу фунтов. Немного больше, учитывая плату за квартиру на Райдер-стрит. Значит, все служащие колледжа - приблизительно в пятнадцать тысяч ежегодно. - Кухмистер не стоит таких денег, - решительно сказал Ректор. - И поведение его невыносимо. - Да, он невежлив, - мягко согласился Казначей. - Дело не только в этом. Он ведет себя так, будто он здесь хозяин. Надо его уволить. В принципе. Казначей ничего не имел против. В Покерхаусе легче будет дышать, если убрать из привратницкой этого невозможного человека. - Ему скоро на пенсию, - сказал он. - Осталось недолго терпеть. - Мы не можем позволить себе ждать. Это непозволительное разбазаривание наших и без того скудных средств. Зачем держать двух привратников?! Зачем держать на кухне дюжину дебилов, хватило бы одного толкового официанта! - Но Кухмистер уже стар... - робко сопротивлялся Казначей. Перед ним замаячила жуткая перспектива - необходимость сообщить Кухмистеру, что Покерхаус не нуждается в его услугах. Миссия не для слабонервных. - А я что говорю? - Сэр Богдер был непреклонен. - Кухмистер стар, а Уолтер молод. Нам не до сантиментов. Казначей. Известите Кухмистера. Пусть поищет себе другое занятие. Что-нибудь да найдется. - Давайте подождем до продажи Райдер-стрит, может, денежные дела колледжа поправятся, - начал было Казначей, но Харибда поглотила его. - Наймите на его место женщину, - предложило чудовище. - Работа-то - принимать гостей, и все. Долой отжившие традиции! Сэр Богдер и Казначей оторопело переглянулись. - И нечего глаза пялить. - Дорогая моя... - начал сэр Богдер. Но леди Мэри и слушать не желала: - Привратница - это как раз то, что необходимо современному колледжу. - Но в Кембридже никогда не было привратниц... - лепетал Казначей. - Не было, так будут. Вмешательство леди Мэри все испортило. Невозможно стало тянуть с увольнением Кухмистера, пока привратник либо образумится, либо восстановит против себя всех членов Совета. Перепуганный до смерти Казначей напрасно метался в поисках выхода. Обратиться к Декану? Нет, Декан не простит измены, мосты сожжены, нельзя второй раз менять фронт. Казначей вернулся к себе в кабинет. Переговорить с Кухмистером лично или написать? Официальное письмо - самое простое решение. Но лучшие чувства восторжествовали над природной робостью. Казначей набрал номер привратницкой. "Разделаюсь - и гора с плеч", - думал он, терпеливо дожидаясь, когда Кухмистер подойдет к телефону. Вызов в кабинет Казначея застал Кухмистера в редком настроении уныния и раскаяния. Уныние не было редкостью, но на этот раз Кухмистер думал не о себе, а о колледже, который падал с каждым годом все ниже и ниже. Но напрасно он нападал на членов Совета. Не могли они стакнуться с Богдером, не могли. Один Ректор в ответе, остальные - лишь жертвы. - Интересно, что ему понадобилось? - пробормотал Кухмистер, постучав в дверь Казначея. - А, Кухмистер! - У Казначея вспотели ладони. - Хорошо, что вы пришли. - Вы вызывали меня? - Кухмистер переминался с ноги на ногу. - Да-да, садитесь. Кухмистер присел на деревянный стул. Казначей судорожно перебирал бумаги на столе. - Даже не знаю, как начать, - сказал он, обращаясь к дверной ручке. Но Кухмистер неспособен был оценить подобную деликатность: - Что такое? - Понимаете, Кухмистер, финансовое положение колледжа основательно пошатнулось... - Знаю. -Так вот. Мы уже давно подумываем необходимости кое на чем экономить. - Не на кухне, надеюсь. - Нет. Не на кухне. Кухмистер задумался. - Не трогайте кухню, - попросил он. В Покерхаусе всегда была хорошая кухня. - Уверяю вас, я говорю не о кухне, убеждал Казначей дверную ручку. - Вы-то, может, и не о ней, а Ректор нее добирается. Ишь что придумал! Самообслуживание! Он же говорил об этом на Совете. Тут Казначей взглянул на Кухмистера: - Не знаю, откуда у вас подобные сведения... - Неважно. Это правда. - Ну... может быть. Может, что-то такое - Так вот, - перебил Кухмистер, - это не дело. Не позволяйте ему. - Откровенно говоря. Кухмистер, речь идет о кое-каких изменениях в системе обслуживания. Кухмистер нахмурился: - Я же говорил. - Но не будем обсуждать... - Обратитесь к выпускникам Покерхауса. Они помогут колледжу. Вы небось еще не обращались? Казначей покачал головой. - Богатые джентльмены не перевелись, сэр, - заверил его Кухмистер. - Они не допустят перемен в столовой. Они спасут нас от самообслуживания. Попросите их. Казначей уже и не знал, как вернуть Кухмистера к главной теме разговора: - Придется сэкономить еще кое на чем. - Продать Райдер-стрит, что ли? - Ну... Да... И... - Лорд Вурфорд такого не допустил бы. - А что остается? Денег нет... - мямлил Казначей. - Всегда деньги. Все валят на деньги. - Кухмистер встал и пошел к двери. - Значит, если у Вас нет денег, надо продавать мой дом? Права не имеете! Прежде такого не случилось бы!. - Он хлопнул дверью. Казначей сидел за столом, смотрел вслед привратнику и вздыхал. "Придется написать ему", - думал он в отчаянии. Удивительно, почему он боится Кухмистера? Так прошло минут десять, вдруг в дверь постучали и на пороге вновь выросла фигура старшего привратника. - Да, Кухмистер? - спросил Казначей. Кухмистер сел на деревянный стул. - Я думал о том, что высказали. - В самом деле? - Казначей пытался вспомнить, что он сказал. Кухмистер ведь не дал ему и рта раскрыть. - Я готов помочь колледжу. - Вы очень любезны, Кухмистер, и все же... - Не очень много, но больше у меня нет, - продолжал Кухмистер. - Только вам придется подождать до завтра, пока я схожу в банк. Казначей вытаращил глаза: - Уж не хотите ли вы сказать?!. - Это принадлежит колледжу. Лорд Вурфорд оставил их мне. Всего тысяча, но... - Это в самом деле... Ну, это необыкновенно благородно, но... я... мы... не можем принять такой дар... - заикался Казначей. - Почему? - Ну... Нет, невозможно. Деньги вам самому нужны. Они вам понадобятся. Вот уйдете на пенсию... - Я не собираюсь на пенсию, - твердо заявил Кухмистер. Казначей поднялся. Дело грозило принять скверный оборот. Надо гнуть свою линию. - Как раз о пенсии я и хотел с вами поговорить, - сказал он, как в воду прыгнул. - Вам лучше поискать другую работу. Это вопрос решенный. - И Казначей отвернулся к окну. Кухмистер обмяк. - Уволен, - недоверчиво охнул он. Казначей замахал руками. - Вовсе не уволены, Кухмистер, - бросился успокаивать он. - Не уволены... просто... ну... для вашей же пользы... для нашей общей пользы... поищите другую работу. Кухмистер обжег его таким взглядом, что Казначей перепугался вконец. - Вы не имеете права, - объявил Кухмистер и встал. - Никакого права. - Кухмистер... - одернул его Казначей. - Меня - на улицу? - взревел Кухмистер, и его побледневшее было лицо налилось кровью. - После стольких лет, что я отдал колледжу... Привратник навис над столом. Казначею показалось, что Кухмистер раздувается до устрашающих размеров, заполняет кабинет, угрожает ему. - Ну-ну, Кухмистер... Кухмистер пристально посмотрел в лицо Казначею, а потом повернулся на каблуках и бросился вон из комнаты. Казначей без сил рухнул в кресло. Ничего не видя вокруг, спотыкаясь. Кухмистер пересек двор, пронесся по узкому коридору и остановился у двери в кладовую, в изнеможении прислонившись к косяку. Сорок лет, сорок пять лет он служил колледжу верой и правдой. Он был уверен, что необходим колледжу, как фундамент зданию, что вечно будет привратником Покерхауса. И вот эта уверенность его покинула - вернее, покидала. С трудом спустился он в старый двор и побрел в привратницкую, к своему излюбленному местечку у газового рожка, проскользнул мимо Уолтера и тяжело опустился на стул, все еще пытаясь уразуметь слова Казначея. Лорд Вурфорд говорил - Кухмистеры служили колледжу со времен основания, такая длинная-длинная шеренга Кухмистеров - и вдруг... Обрыв, пропасть, бездна. Кухмистер очнулся от своих размышлений. Да нет, быть этого не может. Приглушенно, как из-под воды, слышал он шаги бродящего по привратницкой Уолтера. - Сэр Грязнер, лорд Подл! - вполголоса взывал Кухмистер к своим святым. Взывал машинально, снедаемый душевной болью. - Вы что-то сказали, мистер Кухмистер? - отозвался Уолтер. Но Кухмистер не ответил, и Уолтер вскоре ушел, предоставив своему принципалу бормотать себе под нос и таращить глаза на огонь. "Крыша едет у старого ублюдка", - без всякого сочувствия подумал он. Но Кухмистер вовсе не сошел с ума. Просто, когда он наконец осознал, что за несчастье на него обрушилось, гнев, копившийся со времени назначения сэра Богдера ректором, хлынул через край и от былой почтительности не осталось и следа. Теперь этот гнев владел всем его существом. Сорок лет, целых сорок лет он терпел нахальство и дерзости привилегированных сопляков и лебезил перед ними. Зато теперь он свободен. Он все помнил, помнил все назаслуженные обиды, все унижения, копил их, как скряга золотые монеты. И они пригодились, он расквитается с Покерхаусом, навсегда расквитается. Он свободен! Свободен? Ну уж нет. Это неправильно. Машинально Кухмистер продолжал исполнять обычные обязанности. Студент пришел за посылкой, и привратник покорно поднялся, вынес ее, положил на стойку, но спокойно, без затаенной злобы раба, который дергает и не может порвать свою цепь. Внешне Кухмистер казался безобидным, враз одряхлевшим стариком, который шаркает в котелке по привратницкой и бормочет что-то себе под нос. Но внутри у него все кипело. Впервые за долгую жизнь Кухмистера его личные интересы и интересы колледжа разошлись, он разрывался на части, он роптал на выпавший ему жребий. В шесть часов вернулся Уолтер, и Кухмистер надел пальто. - Ухожу, - буркнул он и вышел, оставив ошеломленного Уолтера дежурить вне очереди. Кухмистер повернул на Тринити-стрит, к церкви. Поколебался на углу, у "Сочного филея". Нет, не подойдет. Лучше "Лодочник Темзы", там ничего не изменилось, все как в добрые старые времена. Он прошел Сиднистрит, повернул на Кинг-стрит. Давно он здесь не был. Кухмистер заказал ирландский портер, сел за столик в углу и закурил "рубку. - 14 - Каррингтон трудился в поте лица: бродил по Кембриджу. Неискушенному туристу его маршрут показался бы весьма эксцентричным, но эксцентричность была тщательно продумана. Каррингтон подбирал архитектурный фон, декорации, в которых будет смотреться наиболее выигрышно. Думал было остановиться на капелле Кингз-колледжа, но тут же отмел эту мысль. Она слишком известна, опошлена и, что важнее, слишком громоздка, он потеряется рядом с ней. Корпус-Кристи компактней, больше отвечает его размерам. Каррингтон постоял на старом дворе, отдал должное его средневековому очарованию, перешел по деревянному мостику от Сент-Катеринз к Куинзколледжу, содрогнулся, глядя на чудовищное бетонное сооружение, перекинутое через реку. В Пембруке с неудовольствием осмотрел библиотеку Уотерхауса, "Викторианский стиль, фи, хотя - этот орнамент... Да и полированный кирпич все же лучше бетона", - размышлял Каррингтон, направляясь дальше. Утром он пил кофе в "Медном Котелке", позавтракал в "Капризе" и все время думал о программе. Чего-то не хватает, какой-то черточки. Просто путешествие по колледжам Кембриджа - этого мало. В передаче должна быть мораль. Не хватает задушевности, недостает трагедийной ноты, способной поднять передачу с эстетического уровня до уровня драмы. Ничего, он найдет ее, где-нибудь отыщет. У него был нюх на невидимые миру слезы. Днем Каррингтон продолжил свое паломничество, побывал в колледжах Джонз и Тринити, разгромил мысленно огромные новые здания, просеменил по Модлин-колледжу и до Покерхауса добрался только к половине четвертого. Здесь, и только здесь во всем Кембридже время будто остановилось. Ни намека на бетон. Почерневшие кирпичные стены - такие же, как в его время. Мощеный двор, готическая часовня, газоны и столовая с витражами, в которых переливается, играет зимнее солнце. И Каррингтон, несмотря на всю свою славу, вновь почувствовал себя неполноценным. Никогда ему не избавиться от этого, въевшегося в кровь и плоть, комплекса. Он стиснул зубы, вздохнул, поднялся по истертым ступеням в вестибюль. Здесь тоже ничего не изменилось. Объявления за стеклом - гребной клуб, регби, сквош. Расписание соревнований. Да, конечно, Покерхаус - гребной колледж. Каррингтон отогнал тяжелые воспоминания, вышел в сводчатый проход и заглянул в новый двор. Ага. Здесь-то изменений более чем достаточно. Фасад башни затянут пластиковой пленкой, кладка совсем разрушена, кирпичи грудами валяются у подножия. Каррингтон хотел спуститься поглазеть на развалины, но тут маленькая фигурка, закутанная в теплое пальто, пыхтя, поднялась по ступенькам и стала у него за спиной. Журналист обернулся и нос к носу столкнулся с Деканом. - Здравствуйте, - произнес Каррингтон голосом испуганного первокурсника. - Добрый день,. - бесстрастно поздоровался Декан, отводя загоревшиеся торжеством глаза. Он узнал Каррингтона по рекламному плакату, но предпочел притвориться, что помнит всех студентов колледжа. - Давненько мы вас не видели. Каррингтон передернулся. Его передачи смотрит вся страна, вся - кроме достопочтенной профессуры Покерхауса. - Вы не заглядывали к нам с... гм... э-э... - Декан сделал вид, что усиленно роется в памяти: - С девятьсот... гм... тридцать восьмого. Каррингтон послушно кивнул. Декан вошел в привычную роль. С невыразимым словами превосходством он осведомился: - Чашку чая? - И, не дожидаясь ответа, направился к своей скромной резиденции. Укрощенный Каррингтон, проклиная себя за школьническое трепетание перед этим надменным человечком, последовал за ним. Еще на лестнице Декан пытался уязвить Корнелиуса: - До меня дошли слухи, вы составили себе имя в шоу-бизнесе. Журналист натянуто улыбнулся и стал смущенно отнекиваться. - Ну-ну, не скромничайте. - Декан посыпал рану солью: - Вы - видная фигура, ваше слово имеет вес. Каррингтон начал сомневаться в собственных успехах. - Не так много выпускников колледжа стали выдающимися людьми. Со стен на Каррингтона смотрели лица студентов Покерхауса, насмехались над ним вместе с Деканом: "Выдающийся? - Хе-хе". - Посидите, я поставлю чайник. - Декан ушел в кухню. Каррингтон воспользовался минутной передышкой и предпринял судорожную попытку собрать остатки самоуважения и приготовиться к обороне. Но обстановка комнаты действовала на него обескураживающе. Студентом Каррингтон ничем не блистал, а фотографии напоминали ему о соревнованиях, в которых он не участвовал, о рекордах, которые не устанавливал, о жизни, в которой ему не было места. Пусть его ровесники, осуждающе уставившиеся на него из рамок, не оправдали возлагаемых на них надежд - это не утешало Каррингтона. Они наверняка превратились в самоуверенных, пусть и заурядных, зато прочно стоящих на земле людей. А Каррингтон, при всем напускном высокомерии, прекрасно сознавал, что его репутация немного стоит. Никогда он не стоял прочно на земле и не будет стоять, но и взлететь ему не дано, он будет только бегать, подпрыгивая, пока не оступится и не плюхнется в лужу. Англичанин до мозга костей, Каррингтон не мог не мучиться от своей ущербности. И Декан обязательно намекнет на неизбежно печальный конец эфемерных карьер. Никогда Корнелиусу не сделаться славным, заслуживающим доверие малым. Может, поэтому-то в его дежурных ностальгических воздыханиях по двадцатымтридцатым годам и проскальзывает искреннее чувство? Может, не зря он тоскует по эпохе столь же посредственной, что и он сам? Так сокрушался Каррингтон, пока не появился из крошечной кухни Декан с подносом. - Харрисон, - сказал он, указывая на фотографию, которую изучал журналист. - Гм, - отозвался тот бесцветным голосом. - Блестящий подающий. Играл в знаменитом матче в Туикенэме... Когда же это было?