книга,--
сказал Джефри.
Френсик прикусил губу.
Да, собственно, первая,-- сказал он.-- Прочие были... ну, довольно
несамостоятельные. Такие у меня не идут.
Кстати, об Оксфорде,-- сказал Джефри за столиком у Уилера.-- Мне оттуда
утром звонила, представляете, какая-то полоумная особа по имени Богден.
В самом деле?-- спросил Френсик, поперхнувшись мартини.-- И чего она
хотела?
Уверяла, будто я ей сделал предложение. Ужас, просто ужас.
Могу себе представить,-- сказал Френсик, допив мартини и заказав еще
одно.-- Некоторые женщины на что угодно пойдут...
Послушать ее, так это я пошел на что угодно. Она говорит, я ей купил
обручальное кольцо.
Надеюсь, вы послали ее ко всем чертям,-- сказал Френсик,-- и, кстати, у
меня тоже брачные новости. Соня Футл выходит за Хатчмейера.
За Хатчмейера?-- оторопел Джефри.-- Да ведь у него без году неделя как
погибла жена. Посовестился бы тут же снова совать голову в петлю.
Очень уместное сравнение,-- с улыбкой заметил Френсик и поднял стакан.
Волнения его кончились. Он сообразил, что Соня, пожалуй, не так уж и
сглупила, решив выскочить за Хатчмейера. Она заняла логово врага. Двоеженец
Хатчмейер будет не очень и страшен; к тому же человек, которого может
пленить Соня, заведомо тронутый, а тронутый Хатчмейер нипочем не поверит,
что его новая жена когда-то была против него в заговоре. Стало быть,
оставалось только ублаготворить Пипера. После роскошного обеда Френсик
вернулся на Ланьярд-Лейн, а оттуда пошел в банк и перевел два миллиона
долларов (минус коркадильские десять процентов и свои комиссионные) -- то
есть миллион четыреста тысяч на счет номер 478776 в Первый государственный
нью-йоркский банк. Тем самым с его стороны договор был соблюден. Домой
Френсик поехал на такси. Он был богат и счастлив.
Хатчмейер тоже. Он никак не мог опомниться от скоропалительного
согласия Сони на его скоропалительное предложение. Могучие телеса, столько
лет томившие его издали, наконец поступили в его полное обладание. Соня
пришлась ему более чем по вкусу: ни шрамов, ни хирургических подновлений,
которыми тело Бэби напоминало ему о. его изменах и об их искусственном
супружестве. С Соней все стало просто. Не надо самоутверждаться, справляя по
вечерам малую нужду в умывальную раковину; не требуется доказывать мужскую
потенцию, гоняясь за девками в Риме, Париже и Лас-Вегасе. Он мог
расслабленно вкушать семейное счастье: Сониных жизненных сил хватало на
обоих. Они поженились в Канне; ночью Хатчмейер лежал в вожделенных объятиях,
обозревая необъятные груди, и знал, что здесь все без обмана. Соня с улыбкой
косилась на его довольную физиономию. Она и сама была довольна -- наконец-то
она замужняя женщина.
И замужем за богачом. Следующий вечер Хатчмейер отпраздновал
сорокатысячным проигрышем, а потом нанял в честь памятной ночи огромную яхту
с опытным капитаном и испытанной командой. Они проехались по Эгейскому морю,
обозрели руины античной Греции и, не упуская собственной выгоды,
зафрахтовали по дешевке десяток нефтяных супертанкеров. Самолет доставил их
в Нью-Йорк на премьеру экранизации "Девства".
Там, в темноте, увешанная бриллиантами Соня наконец не выдержала и
расплакалась. Хатчмейер, сидя рядом с нею, проявлял понимание. Кино было
кинематографически трогательное: модные левые актеры играли Гвендолен и
Энтони, а режиссер соорудил винегрет из "Потерянного горизонта", "Бульвара
заходящего солнца" и "Глубокой глотки" с добавлением "Тома Джонса". Макморди
сунул кому надо, и критики захлебывались от восторга. А роман расходился
новыми и новыми тиражами, фильм приумножил распродажу: поговаривали даже о
бродвейском мюзикле с Марией Каллас в главной роли. Хатчмейер выяснил у
компьютера, как стимулировать покупателей, и выпустил книгу в новой обложке,
так что уже давно купившие ее нечаянно покупали снова. А после мюзикла
многие, пожалуй, купят и в третий раз. Клубы заказывали книгу почем зря, и
мемориальное, тисненное золотом издание памяти Бэби Хатчмейер разошлось за
неделю. Вся страна упивалась "Девством". Пожилые дамы бросали бридж и
покидали салоны красоты, выходя на охоту за юношами. Хирургическое
вмешательство в половую жизнь престарелых сошло почти на нет. И, в
довершение хатчмейеровских удач, Соня объявила, что она беременна.
В Библиополисе, штат Алабама, тоже кое-что изменилось. Жертвы
импровизированного змеилища были похоронены в дубраве возле Мертвечихи. Их
оказалось всего семь. Змеи сгубили двоих. Троих смяли на паперти.
Преподобный Гидеон умер от сердечного приступа, а миссис Матервити хватил
удар при виде полуобнаженной Бэби на кафедре. Из этого бредового испытания
Бэби вышла героиней -- отчасти благодаря роскошеству своих грудей, отчасти
из-за их неуязвимости: перед этим двойным обаянием никто не смог устоять.
Доселе Библиополис не видывал столь убедительных доказательств веры, и ввиду
кончины преподобного Гидеона Бэби предложено было место священнослужителя.
Она приняла предложение ничтоже сумняшеся. Таким образом пресекались
супружеские поползновения Пипера не в ущерб супружеству как таковому. Бэби
громила с кафедры плотские утехи так сокрушительно, что женщины радовались,
а мужчины возбуждались, к тому же описание адских мук у нее, претерпевшей
все на свете за долгую жизнь с Хатчмейером, устрашало своей убедительностью.
Так обрела она свободу пользования останками собственного тела. И когда
гробы погружались в землю, преподобная Хатчмейер повелительно завела "Мы
сберемся у реки", а жители Библиополиса, все, сколько их было, старательно
подтянули. Даже шипящим змеям, вытряхнутым из мешка в Мертвечиху, и тем
повезло. Бэби отменила змеилища, произнеся длинную проповедь о Еве и яблоке,
в которой змеи отныне запрещались как служители Сатаны. Родственники
погибших от змей были с этим более или менее согласны. Но тут опять во весь
рост встала проблема Пипера. Бэби нашла свое призвание: но как же было не
возблагодарить нечаянного виновника торжества?
На поступившие деньги с продажи "Девства" она отстроила "Дворец
Пеллагры" в его почти что рабовладельческом великолепии и поселила в нем
Пипера. Пусть завершает труд над своей третьей версией под названием
"Вдогонку утраченному детству". Дни складывались в недели, недели -- в
месяцы, а Пипер писал себе и писал, как привык в глениглском пансионе.
Вечерами он прогуливался по берегу Мертвечихи, а потом вчитывался в
"Нравственный роман", переходя от него к настоятельно рекомендованной
классике. Денег теперь было вдосталь, и Пипер заказал все, что было возможно
заказать. Полученные книги ровными рядами выстроились па стеллажах во
"Дворце Пеллагры", точно образа той литературной религии, на которую он
угробил свою жизнь. Джейн Остей, Конрад, Джорж Элиот, Диккенс, Генри Джеймс,
Лоуренс, Манн -- все они его к чему-то побуждали. А он тосковал по
единственной женщине, которую сумел полюбить и которая стала теперь
недоступной: преподобная Бэби наотрез отказалась с ним спать.
Придется тебе что-нибудь придумать взамен,-- сказала она Пиперу. Тот
честно попытался придумать что-нибудь взамен, но тоска по Бэби мучила его
так же, как зуд несостоявшегося великого романиста.
Ничего не помогает,-- сказал он.-- Я все время только о тебе и думаю.
Ты такая красивая, такая чистая, такая... такая...
Болтаешься без дела, вот я тебе и такая,-- сказала Бэби.-- Ты
попробуй-ка...
Что прикажешь попробовать?
Бэби взглянула на усеянную ровным почерком страницу.
Учи-ка ты людей писать,-- сказала она.
Какое там,-- сказал Пипер.-- У меня самого-то не очень получается.
У него был покаянный день.
Прекрасно получается. Погляди, как ты выводишь "ф", как делаешь хвостик
"у". Кому как не тебе учить людей писать?
Ах, в этом смысле писать,-- сказал Пипер,-- Это я, наверное, смогу.
Только кому это надо?
Да всем на свете. Сам удивишься. Когда я была девочкой, в любой деревне
учили чистописанию. Вот от тебя и польза будет.
Польза?-- скорбно сказал Пипер.-- Я всего-то и хочу...
Писать,-- предварила Бэби.-- Ну что ж, будешь сочетать искусство с
образованием. Каждый божий день классы -- вот и пере станешь сам о себе
думать.
Я о себе и не думаю. Я думаю о тебе. Я тебя люблю...
Все мы должны любить друг друга,-- наставительно заметила Бэби и
удалилась.
Через неделю открылось Каллиграфическое училище, и Пипер вместо того,
чтобы бродить по берегу Мертвечихи, стоял перед учениками и объяснял им, как
выводить буквы. Сначала он учил детей, но потом присоединились взрослые,
взяв перья в руки и поставив перед собой бутылки Хиггинсовых Вечных
Неиспаряющихся чернил. Пипер объяснил им, что для диагональной лигатуры
нужен штрих, а волнистую засечку и вообще так просто не проведешь. Месяц за
месяцем росла его репутация, а с нею ширилась теория. Дальним приезжим из
Зельмы и Меридиана Пипер объяснял, как слово совершенствуется чернилами.
Называлось это Логософия, и приверженцев было чем дальше, тем больше. Жизнь
вывернулась наизнанку, и писанина предстала писательством. В былые дни, в
дни одержимости созданием великого романа, теория не только предшествовала
практике, но и опустошала ее. Чего не освящал "Нравственный роман", к тому
Пипер и близко не подходил. Теперь он в качестве чистописателя стал сам себе
практиком и теоретиком. Однако прежнее честолюбивое желание увидеть свой
роман в печати снедало его -- и каждая заново прочищенная версия "Девства"
отправлялась Френсику. Сначала Пипер адресовал рукопись в Нью-Йорк, чтобы
там разобрались и переадресовали ее на Ланьярд-Лейн; но шли месяцы,
самоуверенность его возрастала, а с нею и забывчивость -- и он начал сразу
слать по назначению. Каждый месяц приходили выписанные "Букс энд букмен" и
"Тайме литерари сапплмент", он просматривал списки новых романов и
разочаровывался. "Поиски утраченного детства" в списках не значились.
Наконец, взглянув однажды на полную луну, он решил взяться за дело
по-новому, взял перо и написал Френсику. Письмо было суровое и по делу. Если
его литературные посредники "Френсик и Футл" не могут обеспечить публикацию
его романа, то он будет вынужден избрать себе других посредников.
"Пожалуй, я и в самом деле подумываю, не послать ли рукопись прямо
Коркадилам,-- писал он.-- Как вы, должно быть, помните, согласно
подписанному договору, он обязался опубликовать мой второй роман, и я не
вижу ни малейшего резона пренебречь этим фактическим соглашением. Всецело
ваш Питер Пипер".
Глава 22
Ну, он, видать, окончательно спятил,-- пробормотал Френсик неделей
позже.-- Не вижу, говорит, ни малейшего резона пренебречь.-- Френсик этот
резон видел.
Неужели болван Пипер всерьез полагает, что я так-таки пойду к
Коркадилам и заставлю их напечатать роман какого-то мертвеца?
Однако, судя по тону письма, Пипер именно так и полагал. За несколько
месяцев Френсик получил четыре ксерокопии правленых черновиков романа Пипера
и упрятал их в недосягаемый архив Если Пиперу угодно, не жалея времени,
переписывать чертов роман в ущерб всякому читательскому интересу -- пусть
переписывает Френсик ничуть не обязан таскаться с его писаниями по
издателям. Но угроза обратиться напрямик к Коркадилам -- это, мягко говоря,
совсем другая петрушка. Пипер умер, похоронен и получает за это хорошие
деньги. Каждый месяц Френсик присматривал, чтобы отчисления с продажи
"Девства" регулярно переводились на счет номер 478776, и дивился
американской налоговой системе, по-видимому безразличной к тому, жив или
умер налогоплательщик. То ли Пипер исправно платил налоги, то ли Бэби
Хатчмейер особым способом устранила всякие налоговые сложности. Это, в
общем, Френсика не касалось Он высчитывал комиссионные и переводил остальное
Но раз Пипер угрожает пойти к Коркадилу или обратиться к другому агенту --
это уж его, Френсика, касается Этому определенно не бывать.
Френсик повертел письмо в руках и рассмотрел марку на конверте. Пришло
из какого-то Библиополиса, штат Алабама. "Пиперу только и жить в таком
идиотском городе",-- мрачно подумал он. размышляя, как отвечать. Может,
вообще не отвечать? Пожалуй, вернее всего не обращать внимания на угрозу.
Зачем оставлять письменные улики, что он знает о пиперовском посмертном
существовании? "А потом он потребует, чтобы я сам явился к нему обсудить
дело. Только этого и не хватало". Френсик и так вдоволь погонялся за
призрачными авторами
Миссис Богден напротив, отнюдь не оставила погоню за мужчиной,
сделавшим ей предложение. После жуткого телефонного разговора с Джефри
Коркадилом она поплакала, подкрасилась и вернулась к обычным делам.
Несколько недель она прожила в надежде, что он вдруг позвонит или пришлет
еще один ворох алых роз; но эти надежды зачахли Обнадеживал только алмазный
блеск солитера на пальце, и, конечно ее машинистки не должны были
заподозрить, что с помолвкой неладно. Для них она изображала затяжные
уик-энды и выдумывала свадебные отсрочки. Однако недели слагались в месяцы,
и Синтия, перешла от разочарования к решимости. Положим, иной раз лучше быть
пойманной, чем неуловимой оттого, что тебя не ловят, но выглядеть дурой
перед подчиненными -- это уж слишком. И миссис Богден задалась целью
отыскать жениха. Его исчезновение доказывало, что она ему не нужна, а
пятьсот фунтов, потраченные на кольцо, свидетельствовали, что ему было от
нее что-то нужно. Деловой ум миссис Богден подсказывал ей, что одна ночь с
нею вряд ли стоит таких непомерных издержек. Если это жест, то жест
идиотский, а в гордыне своей она не могла счесть идиотом единственного
человека, который сделал ей предложение после ее развода.
Нет, должно найтись какое-то объяснение; и, перебирая события
незабвенных суток, она припомнила, что в разговоре почему-то все время
всплывал роман "Девства ради помедлите о мужчины". Во-первых, жених ее
назвался Джефри Коркадилом; во-вторых, слишком уж часто он заводил речь о
перепечатке романа; в-третьих, любовный шифр, а шифром этим послужил
телефонный номер, по которому она консультировалась во время перепечатки.
Синтия Богден снова позвонила по нему, но там не отвечали, а через неделю
телефон и вовсе перестал соединяться. Она просмотрела всех Пиперов в
телефонной книге: номера 20357 ни у кого из них не было. Она позвонила в
центральное справочное, опросила адрес и фамилию абонента, но там отказались
дать такую справку. Зайдя в тупик этим путем, она испробовала другой. Ей
было велено отправить законченную перепечатку Кэдволладайну и Димкинсу,
стряпчим, а черновик вернуть в "Ллойдз банк". Миссис Богден позвонила
мистеру Кэдволладайну, но, к изумлению ее, оказалось, что он не помнит,
получал ли машинопись. "Вполне вероятно,-- сказал он,-- но у нас столько
всяких дел, что..."
Миссис Богден не отставала, и наконец ей было сказано, что поверенные
не вправе разглашать конфиденциальную информацию. Миссис Богден этот ответ
не удовлетворил. Неудачи лишь укрепляли ее решимость, равно как и ехидные
вопросики ее "девочек". Соображала она медленно, но упорно. Она проследовала
мыслью от банка до своего машинописного бюро, от бюро к мистеру
Кэдволладайну и от мистера Кэдволладайна к Коркадилам. Ее тоже заинтриговала
таинственность, какой была обставлена вся эта процедура. Автор, доступный
лишь по засекреченному телефону, поверенный... Чутья Френсика у нее,
конечно, не было, но она упорно обнюхивала остывший след и как-то, поздно
вечером, поняла, почему мистер Кэдволладайн отказался сообщить ей, откуда
отослал машинопись. А отослал безусловно, раз Коркадилы издали книгу.
Значит, между Кэдволладайном и Коркадилами был еще кто-то, и этот кто-то --
почти наверняка литературный агент. Синтия Богден лежала, не смыкая глаз, и
обдумывала свое открытие: да, нашлось недостающее звено цепи. Встала она
рано, в полдевятого явилась в контору, а в девять позвонила Коркадилам и
попросила к телефону редактора "Девства". Он пока не пришел. Она снова
позвонила в десять: его еще не было. Добралась она до него без четверти
одиннадцать, и к тому времени изыскала нужный подход -- самый прямой.
Я заведую машинописным бюро,-- сказала она,-- и вот только что кончила
печатать роман одной моей подруги, которая очень хотела бы не ошибиться с
литературным .агентом, так нельзя ли....
Боюсь, что тут мы не сможем вам ничего посоветовать,-- сказал мистер
Тэйт.
О, конечно, я понимаю,-- робким голоском сказала миссис Богден,-- но вы
опубликовали этот дивный роман "Девства ради по медлите о мужчины", и
подруга моя просила меня адресоваться к тому же литературному агенту. Я
сочла, что никто лучше вас...
Мистер Тэйт оказался податлив на лесть.
"Френсик и Футл", Ланьярд-Лейн?-- переспросила она.
Ах да, теперь просто "Френсик",-- сказал мистер Тэйт.-- Мисс Футл там
уже нет.
Но миссис Богден уже не было на проводе. Она дала отбой и набрала номер
справочной. Через несколько минут она узнала телефон Френсика. Интуиция
говорила ей, что она близка к цели. Она немного посидела, ожидая наития из
глубины солитера Позвонить или... Ох, недаром мистер Кэдволладайн так
скрытничал. Она решительно встала из-за стола, приказала старшей машинистке
сегодня замещать ее и успела на поезд 11:55. Через два часа она подошла по
Ланьярд-Лейн к дому номер 36 и поднялась в контору Френсика
По счастью, Френсик в это время обедал с перспективным новым автором в
итальянском ресторанчике за углом. Они вышли оттуда в четверть третьего и
направились обратно в контору. На первой площадке Френсик остановился.
-- Поднимайтесь,-- сказал он,-- я буду через минуту.
Он зашел в уборную и заперся, а перспективный новый автор проследовал
наверх. Когда Френсик снова появился на площадке и поставил ногу на первую
ступеньку, до него донесся слишком знакомый голос.
Вы мистер Френсик?-- спросил голос. Френсик так и замер.
Я?-- рассмеялся молодой перспективный автор.-- Нет, я насчет книги. А
мистер Френсик внизу, он сейчас поднимется.
Френсик и не думал подниматься. Он кубарем скатился по лестнице и
выскочил на улицу Эта бабища выследила его. Что теперь делать? Он вернулся в
итальянский ресторан и сел за угловой столик. Как же она ухитрилась его
разыскать? Неужели обалдуй Кэдволладайн... А, не важно. Надо что-то
придумывать. Не может же он просидеть весь день в ресторане, а встретиться с
миссис Богден так же немыслимо, как и бежать от нее. Бежать? А может,
улететь? Если он не появится в конторе, перспективный молодой автор. . Да
пес с ним, с молодым и перспективным. От миссис Богден второй раз не
уйдешь... Френсик сделал знак официанту.
Листок бумаги, будьте добры.-- Он набросал несколько строк автору,
извинившись и объяснив, что внезапно занемог, потом попросил официанта
доставить записку, сопроводив просьбу пятифунтовой бумажкой. Френсик вышел
из ресторана вслед за ним и подозвал
такси.
Глас-Уок, Хампстед,-- сказал он и быстро залез в машину. Правда, домой
-- это не спасение. Миссис Богден живенько доберется до него. Положим, он не
станет открывать дверь на звонок. Ну и что? Миссис Богден с ее
настойчивостью, сорокапятилетняя женщина, которая выслеживала добычу
несколько месяцев... нет, тут было чего испугаться. Она ни перед чем не
остановится В свою квартиру он вошел в паническом ужасе. Войдя, он запер за
собой дверь и за двинул засовы. Потом уселся вкабинете обдумывать ситуацию.
Зазвонил телефон. Он механически поднял трубку.
Френсик слушает,-- сказал он.
Говорит Синтия,-- отозвался сипловатый голос. Френсик шваркнул трубку
и, чтобы помешать новому звонку, тут же схватил ее и набрал номер Джефри.
Джефри, дорогой мой,-- сказал он Коркадилу,-- вы не могли бы...
Да я вас уже три часа ловлю,-- не дал ему закончить Джефри.-- Мне
прислали совершенно поразительную рукопись Вы не поверите, но в таком
городе, который называется, представьте себе, Библиополис, живет какой-то
сумасшедший.. Но правда же, глаза на лоб лезут. Библиополис, штат Алабама...
Ну так вот он, извольте видеть, объявляет, будто он -- наш дорогой покойник
Питер Пипер, и не соблаговолим ли мы, кавычки, исполнить обязательства,
записанные в договоре, кавычки закрываются, опубликовать его роман "Поиски
утраченного детства?" Невероятно, а между тем подпись...
Джефри, милый,-- сказал Френсик наинежнейшим тоном, как бы
отгораживаясь от женских прелестей миссис Богден и заодно готовя Коркадила к
тому, что воспоследует,-- с вашего разрешения я вам кое-что объясню...
Он торопливо объяснял минут пять и повесил трубку. Потом с неимоверной
быстротой уложил два чемодана, вызвал такси, оставил записку молочнику,
отменив свои две пинты в день, схватил чековую книжку, паспорт и портфель с
рукописями Пипера -- и через полчаса затаскивал пожитки в дом Джефри
Коркадила. Пустая квартира на Глас-Уок была тщательно заперта и на звонки
прибывшей Синтии Богден никак не отзывалась. Френсик сидел в гостиной,
потягивал бренди и затягивал хозяина в антихатчмейеровский заговор. Джефри
глядел на него, вылупив глаза.
Вы хотите сказать, что вы преднамеренно ввели в заблуждение Хатчмейера
-- и меня, если уж на то пошло,-- уверив его, будто этот бешеный Пипер
написал "Девство"?-- спросил он.
Пришлось,-- печально сказал Френсик.-- Если бы я не уверил, все бы
рухнуло. Откажись Хатчмейер от сделки -- где бы мы были?
Ну, уж такого безобразия не приключилось бы, это я вам твердо скажу.
Вы бы обанкротились,-- сказал Френсик.-- Вас же "Девство" спасло. Вы на
нем изрядно подзаработали, да я вам и еще кое-что прислал. Теперь ведь
Коркадилы на очень хорошем счету.
Это, может быть, и верно,-- слегка смягчился Джефри,-- но хороша будет
фирма, когда выяснится, что Пипер, автор "Девства"...
Не выяснится,-- сказал Френсик.-- Это я вам обещаю.-- Джефри с
сомнением поглядел на него.
Ваши обещания...-- начал он.
Придется вам довериться мне,-- сказал Френсик.
Довериться вам -- после всего? Нет уж извините, моего доверия вам не
видать как своих...
Ничего не поделаешь. Помните договор, который вы подписали? Где
обусловливался пятидесятитысячный аванс за "Девство"?
Вы его разорвали,-- сказал Джефри.-- Я сам видел.
Я-то разорвал,-- кивнул Френсик,-- а Хатчмейер -- нет. Он наверняка
сделал фотокопию, и в суде вам нелегко будет объяснить, как это вы подписали
два договора на одну и ту же книгу. Нет, Джефри, это не смотрится, никак не
смотрится.
Джефри и сам видел, что не смотрится. Он присел.
Так чего же вам надо?-- спросил он.
Мне нужна постель на ночь,-- сказал Френсик,-- а завтра утром я пойду в
американское посольство за визой.
Не понимаю все-таки, зачем вам у меня ночевать,-- сказал Джефри.
Поглядели бы на нее -- поняли бы,-- сказал Френсик как МУЖЧИНА МУЖЧИНЕ.
Джефри подлил ему бренди.
Со Свеном надо будет объясняться,-- сказал он.-- Свен несносно
ревнивый. Да, кстати, кто же все-таки написал "Девство"?
Этого я вам не скажу,-- покачал головой Френсик.-- Кое-чего лучше вам
не знать. Скажем так, покойник Питер Пипер.
Покойник?-- передернул плечами. Джефри.-- Странное слово, когда
говоришь о живых.
Да и о мертвых тоже,-- заметил Френсик.-- А то ведь сегодня покойник, а
завтра объявится. Ну что ж, лучше завтра, чем никогда.
Хотел бы я разделить ваш оптимизм,-- сказал Джефри.
На следующее утро, после беспокойной ночи в незнакомой постели, Френсик
отправился в американское посольство и получил визу. Потом сходил в банк;
потом купил обратный билет из Флориды. Рейс его был ночной. Он пересек океан
в полупьяном оцепенении и долетел из Майами в Атланту на другой день,
долетел, изнывая от жары, дурноты и предчувствий. Чтобы не торопить события,
он провел ночь в отеле, изучая карту Алабамы. Карта была подробная, но
Библиополис на ней не значился. Он обратился к дежурному, но тот ни о чем
таком в жизни не слышал.
Вы доезжайте до Зельмы, а там спросите,-- посоветовал он Френсику.
Френсик доехал автобусом до Зельмы и пошел на почтамт.
Глубинка. Бассейн Миссисипи,-- сказали ему.-- Где-то за болотами на
Мертвечихе. Миль сто по Восьмидесятому шоссе, а там к северу. Вы из Новой
Англии?
Из Старой Англии,-- сказал Френсик,-- а что?
Да они там северян не любят. Говорят -- чертовы янки. Живут в прошлом.
Кого я ищу, тот живет там же,-- сказал Френсик и пошел брать напрокат
автомобиль. Конторщик усугубил его предчувствия.
Поедете по Кровавой Трассе -- поберегитесь,-- сказал он.
По Кровавой Трассе?-- тревожно переспросил Френсик.
Так у них называется Восьмидесятое шоссе до Меридиана. Народу там
сгинуло видимо-невидимо.
А нет какого-нибудь иного пути на Библиополис?
Да можно ехать проселками, только заблудитесь. Вернее уж по Кровавой
Трассе.
Френсик заколебался.
Шофера нанять нельзя?-- спросил он.
Сегодня поздно,-- сказал конторщик.-- Субботний вечер, все разошлись по
домам, а завтра опять же воскресенье.
Френсик поехал к себе в отель. Нет уж, на ночь глядя не поедет он в
Библиополис по Кровавой Трассе. Лучше завтра утром
Наутро он отправился в путь спозаранку. Солнце сияло с безоблачных
высот, и день был яркий и чистый, не то что его душевный пейзаж. Та шалая
решимость, с которой он покинул Лондон, сникла и сникала все больше с каждой
милей на запад. Лес придвинулся к дороге, и Френсик чуть не повернул назад
прежде выцветшего указателя ДО БИБЛИОПОЛИСА 15 МИЛЬ. Но понюшка табаку и
мысль о том, что будет, если воскресший Пипер не уймется, придали ему
храбрости. Френсик свернул направо по лесной грунтовой дороге, стараясь не
глядеть на черные лужи и на деревья, полузадушенные лианами. И точно как у
Пипера несколько месяцев назад, у него посветлело на душе, когда дорога
пошла лугами, мимо скотины, пасшейся в высокой траве. Однако же заброшенные
хижины угнетали его, и ленивые бурые струи Мертвечихи тоже не радовали.
Наконец дорога свернула налево, и Френсик увидел за рекой Библиополис.
Дорога распахнется, обещала девица в Зельме, но она здесь явно не бывала.
Дорога, наоборот, уперлась в реку. Городок сгрудился у площади и стоял
недвижим и неизменен с начала девятнадцатого столетия. И паром, который
вскоре двинулся к нему усилиями старика, перебиравшего веревку, тоже явился
откуда-то из глубины веков. Да, глубинка, подумал Френсик.
Мне нужен некий Пипер,-- сказал он паромщику.
Так я и думал,-- кивнул тот.-- Многие приезжают его послушать. А не его
-- так преподобную Бэби.
Послушать?-- удивился Френсик.-- Он что, проповедует?
А как же. Учит божьему слову.
Френсик поднял брови. Пипер -- проповедник? Это что-то новое.
А где его найти?-- спросил он.
Он в Пеллагре.
Болен пеллагрой?-- обнадеженно заинтересовался Френсик.
Да нет, в усадьбе,-- старик показал на большой дом с высокими белыми
колоннами.-- Вон Пеллагра. Раньше там жили Стопсы, только все перемерли.
Ничего удивительного,-- сказал Френсик, окинув мыслью нехватку
витаминов, глашатаев контроля рождаемости, обезьяний процесс и округ
Йокнапатофа. Он вручил паромщику доллар и выехал подъездной аллейкой к
открытым воротам: объявление по одну сторону гласило крупным курсивом:
КАЛЛИГРАФИЧЕСКОЕ УЧИЛИЩЕ ПИПЕРА, по другую указующий перст направлял к
ЦЕРКВИ ДАЛЬНЕГО УМЫСЛА. Френсик остановил машину, не в силах оторвать глаз
от громадного перста. Церковь Дальнего Умысла? Ц-е-р-к-о-в-ь? Вне всяких
сомнений, он достиг своей цели. Но что за религиозная
мания одолела Пипера? Он припарковался возле других автомобилей у
большого белого строения: балкон второго этажа выставлял над колоннадой
витые чугунные перила. Френсик вылез из машины и взошел по ступеням к
парадному. Дверь подалась. Френсик заглянул в
вестибюль. На дверях слева было начертано "СКРИПТОРИЙ", а справа гулко
доносился настоятельский голос. Френсик прошел по мраморным плитам и
прислушался. Голос явственно пиперовский, но прежней неуверенности в нем как
не бывало; появился скрежещущий напор. Все же голос был знакомый, как и
слова.
"И мы не должны (причем "долг" в данном случае открыто подразумевает
выдержанную целеустремленность и неуклонное соблюдение нравственных
обязательств) позволять вводить себя в заблуждение кажущейся наивностью,
столь часто приписываемой недалекими критиками малютке Нелл. Мы должны
понять, что чувство, а нечувствительность диктует..."
Френсик отшатнулся от дверей. Он понял, откуда взялось евангелие у
Церкви Дальнего Умысла. Пипер скандировал статью доктора Лаут "Должный
подход к "Лавке древностей". Даже религия у него с чужого плеча. Френсик
уселся в кресло у стены, смиряя подступающий гнев. "Ну, захребетник",--
пробормотал он и заодно послал проклятие доктору Лаут. Апофеоз этой страшной
женщины, первопричины всех нынешних невзгод, происходил здесь, где только и
читают что Библию. Френсик уже не гневался, а ярился. Библию, видите ли,
читают! Библиополису понадобилась Библия! Вместо великолепной библейской
прозы Пипер внедрял жалкий слог, путаные, неровные построения, пуританскую
сухость доктора Лаут -- лишь бы никто не получил радости ни от какого
чтения! И кто внедрял -- человечек, который и писать-то ни за что на
свете... На секунду Френсику показалось, что он проник в сердцевину великого
заговора против жизни. Да какой там заговор -- просто паранойя. И Пипер
сделался рьяным миссионером вовсе не потому, что был к этому призван.
Псевдолитературная мутация превратила самого Френсика из начинающего
романиста в шустрого литературного агента; она же с помощью "Нравственного
романа" изничтожила тот несчастный талант, который, может статься, когда-то
был у Пипера. А теперь он стал разносчиком словесной заразы. Когда голос
перестал бубнить и слушатели гуськом проследовали к машинам, заразившись
нравственной целеустремленностью, Френсик был уже в бешенстве.
Он пересек вестибюль и вошел в Храм Дальнего Умысла. Пипер прятал книгу
с благоговением священника, прибирающего Тело Христово. Френсик выждал, стоя
в дверях. Ради этого мига он и приехал. Пипер затворил шкаф и обернулся.
Благоговение сползло с его лица.
Это вы,-- проговорил он.
А кто же еще?-- громко отчеканил Френсик, чтобы разогнать зловоние
литературного святошества.-- Вы ожидали явления Конрада?
Что вам надо?-- побледнел Пипер.
Надо?-- сказал Френсик, сел на скамью и взял понюшку табаку.-- Да
просто пора кончать идиотскую игру в прятки.-- Он вытер нос малиновым
платком.
Пипер поразмыслил и пошел к дверям.
-- Здесь нельзя,-- пробормотал он.
Почему же?-- спросил Френсик -- Место не хуже всякого другого.
Не поймете,-- сказал Пипер и вышел. Френсик грубо просморкался и
последовал за ним.
Ишь ведь, такой мелкий вымогатель, и такие большие претензии,-- заметил
он, нагнав Пипера в вестибюле.-- А уж сколько похабства про "Лавку
древностей"...
Это не похабство,-- сказал Пипер,-- и не смейте называть меня
вымогателем. Вы это начали, и правда есть правда.
Правда?-- сказал Френсик с гадким смешком.-- Если уж вы хотите правды,
то получите ее. Затем я сюда и приехал.-- Он показал на дверь, надписанную
"СКРИПТОРИЙ".-- А там что?
-- Там я учу людей писать,-- сказал Пипер.
Френсик посмотрел на него и снова рассмеялся.
Шутник,-- сказал он и растворил двери. Внутри были ряды парт, и на них
-- чернильницы. Стены увешаны образцами почерка, перед партами -- доска.
Френсик огляделся.
Очаровательно. Скрипторий, значит. А Плагиатория нет?
Чего нет?-- не понял Пипер.
Надо же где-то обучать списыванию. Или вы это прямо здесь? Ну да, уж
учить, так всему заодно. Как это у вас поставлено? Каждому студенту по
бестселлеру в зубы, а вы сдуваете у всех сразу?
Вы гадко и грубо зубоскалите,-- сказал Пипер.-- Сам я пишу у себя в
кабинете. А здесь я только учу, как писать -- а не что.
Ах, вот оно что. Учите -- как?-- Френсик поднял бутыль и встряхнул ее.
Жирная слякоть мазнула стенки.--Чернила, я вижу, по-прежнему испаряете.
Нужна соответственная густота,-- сказал Пипер, но Френсик поставил
бутылку и повернулся к дверям.
-- А где же ваш пресловутый кабинет?-- спросил он. Пипер медленно
взошел по лестнице и отворил еще одну дверь. Френсик ступил внутрь. Стены
обставлены стеллажами, и большой стол перед окном, выходящим на реку, над
паромным причалом. Френсик окинул взглядом книги, все в кожаных переплетах.
Диккенс, Конрад, Джеймс...
Ветхий завет,-- сказал он и снял с полки "Миддлмарч". Пипер выхватил у
него книгу и поставил ее обратно.
Это что, нынешний образец?-- спросил Френсик.
Это целый мир, это вселенная, недоступная вашему жалкому пониманию,--
гневно сказал Пипер. Френсик пожал плечами. В словах Пипера было столько
пафоса, что решимость его ослабела. Но Френсик взял себя в руки и повел дело
грубее.
Не худо вы тут устроились,-- сказал он, усевшись и закинув ноги на
стол. Позади него Пипер побелел от такого святотатства.-- Куратор музея,
присвоитель чужих романов и вымогатель чужих гонораров -- а как насчет
интимной жизни?-- Он на всякий случай придвинул к себе разрезной нож. Надо
бить наотмашь -- а черт его знает, как Пипер отреагирует.-- Пристроились к
покойнице миссис Хатчмейер?
Сзади раздалось шипенье, и Френсик обернулся. Худое лицо Пипера словно
еще осунулось, суженные в щелки глаза сверкали злобой. Френсик нащупал нож.
Он побаивался, но отступать было поздно: слишком далеко зашел.
-- Мое дело, конечно, сторона,-- сказал он, отвечая взглядом на
взгляд,-- но ведь к мертвечинке у вас особое пристрастие. Сперва вы обдирали
покойных авторов, потом потребовали из-за гроба два миллиона долларов и, уж
само собой, не обошли вниманием и усопшую миссис...
Не смейте так говорить!-- вскрикнул Пипер пронзительно-яростным
голосом.
Почему же не сметь?-- сказал Френсик.-- И вообше исповедь -- она,
знаете, облегчает душу.
Это неправда,-- выговорил Пипер, тяжело дыша.
Что неправда?-- злобно ухмыляясь, поинтересовался Френсик.-- Правда,
как известно, сама скажется. В данном случае моими устами.-- Он встал с
угрожающим видом, и Пипер отпрянул.
Довольно. Перестаньте. Ничего больше слышать не хочу. Уйдите и оставьте
меня в покое.
А вы мне пришлете еще одну рукопись и потребуете ее публикации? Нет уж,
хватит,-- покачал головой Френсик.-- Придется вам узнать правду, я ею заткну
вашу слюнявую...
Пипер закрыл уши руками.
Не буду!-- крикнул он.-- Я вас не буду слушать!
А слушать и необязательно. Вот прочитайте.-- И Френсик достал из
кармана отречение доктора Лаут. Он протянул листок Пиперу, и тот взял его.
Френсик присел на стул. Кризис миновал, опасаться больше нечего. Может,
Пипер и помешанный, но не буйный,
его не тронет. И Френсик с какой-то обновленной жалостью смотрел, как
тот читает письмо. Не человек, а ходячее недоразумение. Прирожденный
писатель, для которого вся жизнь в словах, написать ничего не способный.
Пипер дочитал письме и поднял глаза.
Что это значит?-- спросил он.
Читайте между строк,-- посоветовал Френсик.-- Что несравненная доктор
Лаут -- автор "Девства". Вот что это значит.
Пипер снова поглядел на листок.
Но ведь тут же сказано, что она не автор.
Вот именно,-- усмехнулся Френсик.-- А зачем бы ей это говорить?
Посудите сами, Зачем отрицать то, чего никто не утверждает?
Не понимаю,-- сказал Пипер,-- это какая-то бессмыслица.
Смысл здесь тот, что ее шантажировали,-- сказал Френсик.
Шантажировали? Кто?
Френсик запихнул понюшку.
Вы. Вы угрожали мне, а я ей.
Но...-- Пипер никак не мог уразуметь связи. В его головенке все это не
укладывалось.
Вы грозили меня разоблачить, а я передал угрозу по назначению,--
пояснил Френсик.-- Доктор Сидни Лаут пожертвовала двумя миллионами, лишь бы
не прослыть автором "Девства". И стоит -- с ее-то репутацией!
Я вам не верю,-- проговорил Пипер. Глаза его остекленели.
И не надо,-- сказал Френсик.-- Плевал я на ваше доверие. Но вот только
объявитесь перед Хатчмейером живым и невредимым -- и посмотрите, что будет.
Все выйдет наружу и разнесется по свету. Про меня, про вас, про
пятое-десятое -- и не быть больше доктору Лаут влиятельным критиком. В
литературном мире на нее, мерзавку, пальцами станут показывать. Вы-то тем
временем будете сидеть за решеткой. И я, уж конечно, останусь без гроша --
но зато хоть не придется никому всучивать ваши вонючие "Поиски утраченного
детства". Все-таки утешение.
Пипер расслабленно опустился на стул.
-- Итак?-- сказал Френсик, но Пипер только головой помотал. Френсик
забрал у него письмо и повернулся к окну. Все, он обставил этого недотепу.
Не будет больше ни угроз, ни рукописей. С Пипером покончено; пора уезжать.
Френсик поглядел на бурую реку и лес поодаль: непривычный, иноземный пейзаж,
пышновато-зловещий и такой далекий от уютного мирка, который надлежало
оберечь от здешних посягательств. Он прошел к дверям, вниз по широкой
лестнице и через пустой вестибюль. Что ж -- домой и как можно быстрее.
Но когда он подъехал к парому, оказалось, что плот у того берега, а
паромщика нет. Френсик позвонил в колокол, но никто не отозвался. Он немного
подождал на солнцепеке. Стояла тишь, и только бурая вода похлюпывала внизу
возле берега. Френсик снова сел в машину и выехал на площадь. Здесь тоже не
было ни души. Черные тени жестяных магазинных навесов, беленая церковь,
деревянная скамья у подножия статуи посреди площади, слепые окна. Френсик
вылез и огляделся. Часы на здании суда показывали полдень. Должно быть, все
обедают, однако в этом безлюдье была жутковатая мерзость запустения; черная
путаница деревьев и подлеска, замыкая горизонт, наползала из-за реки; тускло
голубело пустое небо. Френсик обошел площадь и вернулся в машину. Может
быть, паром тем временем... но он по-прежнему стоял у того берега, и когда
Френсик потянул за веревку, даже не шелохнулся. Он снова ударил в колокол.
Звук точно в воду канул, и Френсику стало уж совсем не по себе. Наконец он
оставил машину над пристанью и пошел тропкой по берегу реки. Тропка
поплутала под дубами в мшистых бородах и привела его на кладбище. Взглянув
на надгробья, Френсик повернул назад.
Может быть, взять курс на запад -- и отыщется какая-нибудь боковая
дорога к Восьмидесятому шоссе? "Кровавая Трасса" -- это звучало теперь
прямо-таки заманчиво. Но карты у него не было, и, проехав по переулкам,
которые оказывались тупиками или выводили к заросшим лесным колеям, Френсик
повернул назад. Может, паромщик вернулся. Он поглядел на часы: уже два,
наверняка появятся какие-нибудь люди.
Люди появились. Когда он выехал на площадь, несколько угрюмых мужчин,
стоявших у здания суда, сошли с тротуара на мостовую и преградили ему путь.
Френсик остановил машину, опасливо приглядываясь к ним сквозь ветровое
стекло. У каждого на поясе была кобура, а у самого мрачного -- звезда на
груди. Он подошел сбоку и наклонился к окну, обнажив крупные желтые зубы.
-- Фамилия Френсик?-- спросил он. Френсик кивнул.-- Тебе надо к
судье,-- продолжал тот.-- Пойдешь добром или?..
Френсик пошел добром; угрюмая компания следовала за ним по ступеням
суда. Внутри здания было темно и прохладно. Френсик замешкался, но
долговязый шериф указал нужную дверь.
-- Судья в кабинете,-- сказал он.-- Заходи.
Френсик вошел. За огромным столом восседала Бэби Хатчмейер в судейской
мантии; в ее лице, всегда жестком, не было ни кровинки. Френсик узнал ее с
первого взгляда,
Миссис Хатчмейер...-- вымолвил он,-- покойная миссис Хатчмейер?
Для вас -- судья Хатчмейер,-- отрезала Бэби,-- а насчет п