севозможных благословений Фил влез в автобус, а мы стояли и долго махали ему вслед, И лишь в этот момент до меня начал доходить смысл происшедшего. - Дженни, а ведь мы законные супруги! - Да, и теперь я могу быть стервой. Глава 12 Нашу повседневную жизнь в течение тех первых трех лет можно описать одной-единственной фразой: "Где бы перехватить?" В состоянии бодрствования мы были зациклены исключительно на том, где бы, черт возьми, перехватить "капусты", которой бы хватило на то, на что ее в этот момент должно было хватить. Так мы и жили - в обрез... Вот обычный ход моих мыслей: "Сколько стоит эта книга? (У букиниста, должно быть, дешевле...) И где возможно - если вообще возможно - покупать в кредит хлеб и вино? И где бы снова перехватить, чтобы рассчитаться с долгами?" Жизнь изменчива. Теперь, чтобы принять какое-нибудь простейшее решение, нужно было собирать мозги на заседание бдительной бюджетной комиссии. - Эй, Оливер, пошли в театр - сегодня "Бекст" [11]. - Три доллара. - Ну, и что это значит? - Это значит, доллар пятьдесят за твой билет и доллар пятьдесят - за мой. - Ну, и что это значит: да или нет? - Ничего. Это значит просто три доллара. Медовый месяц мы провели на яхте. Мы - это Дженни, я и двадцать один ребенок. С семи часов утра я управлял тридцатишестифутовой яхтой "Роудс", терпеливо ожидая, пока моим пассажирам надоест кататься. Дженни присматривала за детьми. Яхт-клуб "Пиквод" располагался в местечке Деннис Порт, недалеко от Хайэнниса. Это заведение включало в себя большой отель, пирс и несколько дюжин домов, сдававшихся внаем. К стене одного из самых крошечных бунгало я мысленно прибил табличку: "Здесь спали Дженни и Оливер - когда не занимались любовью". Надо нам обоим отдать должное: после долгого дня, заполненного обхаживанием клиентов (наш доход зависел от чаевых), Дженни и я, тем не менее, были обходительны друг с другом. Я говорю просто "обходительны", ибо мой словарь слишком беден для описания того, что значит любить и быть любимым Дженнифер Кавиллери. Простите, я хотел сказать Дженнифер Бэрретт. Перед отъездом в Деннис Порт мы подыскали дешевую квартиру в Северном Кембридже. Я говорю, в Северном Кембридже, хотя фактически это уже был Соммервилл, а дом, как выразилась Дженни, "пребывал в антиремонтном состоянии". Первоначально этот дом был рассчитан на две семьи, а теперь в нем имели место четыре квартиры, каждая из которых стоила довольно дорого, именуясь при этом "дешевым жильем". Но куда же, черт побери, деваться студентам? Рынок принадлежит торговцам... - Перенеси меня через порог,- приказала Дженни. - Ты что, веришь в эту чепуху? - Перенеси - а потом я решу. (Этот диалог происходил в сентябре, после нашего возвращения.) О'кэй. Я подхватил ее и поволок вверх по ступенькам (их было пять) на крыльцо дома. - Почему ты остановился? - спросила она. - А разве это не порог? - Ответ отрицательный, ответ отрицательный,- проговорила она. - А почему же у звонка наша фамилия? - Официально это еще не наш порог. Вперед, индюк! До нашего "официального" местожительства оставалось еще двадцать четыре ступеньки, и на полпути я остановился, чтобы перевести дух. - Почему ты такая тяжелая? - спросил я. - А тебе не приходило в голову, что я беременна? - поинтересовалась она. От этого вопроса у меня перехватило дух. - Это правда? - наконец вымолвил я. - Что, испугался? - Не-ет... - Не свисти своим ребятам, Преппи. - Да, ты права. У меня внутри все сжалось. И я понес ее дальше. Это был один из тех немногих драгоценных моментов, когда мы не думали о том, где бы "перехватить". Благодаря моему славному семейному имени нам открыли кредит в одном продуктовом магазинчике, хотя другим студентам в долг продавать отказывались. И в то же время оно повредило нам в том месте, где я ожидал этого меньше всего,- в школе Шейди Лейн, куда Дженни должна была пойти работать учительницей. - Разумеется, то скромное вознаграждение, которое предлагает учителям Шейди Лейн, невозможно сравнить с жалованьем в других школах,- сообщила моей жене мисс Энн Миллер Уитман, директор школы. И добавила, что "Бэрреттов, очевидно, данный аспект не волнует". Дженни попыталась развеять эту иллюзию, но все, что она смогла получить вдобавок к положенным ей тридцати пяти сотням, это двухминутное "хо-хо-хо". Мисс Уитман предположила, что Дженни просто шутит, повествуя о том, будто Бэрреттам приходится платить за квартиру, как обыкновенным смертным. Когда Дженни передала мне весь этот разговор, я высказал несколько своих предположений, куда можно было послать мисс Уитман вместе с ее "хо-хо-хо" и тридцатью пятью сотнями в придачу. Тогда Дженни спросила, не хочу ли я вылететь из Школы Права и взять ее на содержание до тех пор, пока она будет учиться на курсах, готовящих преподавателей публичных школ. В течение двух секунд я напряженно обдумывал ситуацию и, наконец, пришел к краткому и корректному заключению: - Bullshit. - Очень убедительно,- заметила моя жена. - А ты думала, я скажу: "хо-хо-хо"? - Нет. Просто привыкай есть спагетти. Я привык. Научился любить спагетти, а Дженни научилась готовить из макарон все что угодно. С нашими летними приработками, ее жалованьем и моими предполагаемыми доходами от запланированной ночной работы на почте во время Рождества мы жили весьма сносно. Конечно, было много фильмов, которые мы так и не посмотрели (и концертов, на которые она так и не сходила), но концы с концами мы все-таки сводили. Но на этом все и кончалось. Я хочу сказать, что наш образ жизни круто изменился. Мы оставались в Кембридже, и теоретически Дженни могла по-прежнему играть во всех своих оркестрах. Но не хватало времени. Из Шейди Лейн она приходила совершенно измученная. А еще надо было приготовить обед (ели мы только дома: питание в другом месте выходило за рамки наших максимальных возможностей). Между тем мои друзья оказались достаточно предупредительными и оставили нас в покое. То есть они не звали в гости нас, а мы не звали в гости их - надеюсь, вы меня поняли. Мы даже забросили футбольные матчи. Как член Варсити Клуба я имел право бронировать роскошные клубные места в престижный пятидесятиярдовый ряд. Но это стоило шесть долларов, а на двоих - двенадцать. - Нет,- спорила Дженни.- Это стоит только шесть долларов. Ты можешь сходить без меня. Ведь я ничего не знаю о футболе, кроме того, что люди там орут: "А ну, дай ему еще!" Но именно поэтому ты его обожаешь, и именно поэтому я хочу, чтобы ты пошел туда, черт подери! - Слушание дела закончено,- обычно отвечал я, будучи все-таки мужем и главой семьи.- И потом я могу использовать это время, чтобы позаниматься... Тем не менее, все субботние вечера я проводил, прижав к уху транзистор и наслаждаясь ревом болельщиков, находившихся всего в миле от меня - и в то же время совершенно в другом мире. Я воспользовался своими привилегиями члена Варсити Клуба, чтобы достать билеты на матч с участием йельской команды для Робби Уолда, моего приятеля из Школы Права. Когда Робби с благодарным шумом наконец покинул нашу квартиру, Дженни попросила еще раз объяснить ей, кто имеет право сидеть на роскошных местах, принадлежащих Клубу. Я повторил, что места эти предназначены исключительно для тех, кто доблестно защищал честь Гарварда на полях спортивных сражений независимо от их возраста, веса и социального положения. - И на водах тоже? - уточнила она. - Спортсмен - всегда спортсмен,- ответил я,- сухой он или мокрый. - За исключением тебя, Оливер,- сказала она.- Ты у меня ледяной. Я постарался закрыть тему, допустив, что Дженни, как обычно, просто щелкнула меня по носу, и, не допуская, что в ее вопросе содержится нечто большее, чем элементарный интерес к спортивным традициям Гарвардского университета. Ну, например, легкий намек на то, что, хотя стадион и вмещает сорок пять тысяч человек, тем не менее, все бывшие гарвардские спортсмены сидят в одном престижном ряду. Все. Старые и молодые. Мокрые, сухие и даже ледяные. И неужели только из-за этих несчастных шести долларов я не ходил по субботам на стадион? Нет, если у нее на уме и было еще что-нибудь, я бы предпочел об этом не говорить. Глава 13 Мистер и миссис Оливер Бэрретт III имеют честь пригласить вас на обед по случаю шестидесятилетия мистера Бэрретта.

Обед состоится в субботу шестого марта

и семь часов в Дувр Хаус, Ипсвич, Массачусетс. R. S. V. Р. [12] - Ну? - спросила Дженнифер. - Ты еще спрашиваешь? - сказал я, конспектируя дело "Штат против Персиваля", ставшее чрезвычайно важным прецедентом в уголовном законодательстве. Дженни помахала приглашением, чтобы привлечь мое внимание. - Я думаю, что уже пора, Оливер,- сказала она. - Пора сделать что? - Ты прекрасно знаешь, что,- ответила она.- Неужели ему надо ползти сюда на четвереньках? Я продолжал писать, пока она меня обрабатывала. - Олли, он же пытается помириться с тобой! - Ерунда, Дженни. Конверт надписан рукой моей матери. - А мне показалось, ты сказал, что и не взглянул на него! - чуть ли не закричала Дженни.- Олли, ну подумай,- продолжала она умоляюще.- Ему же исполняется шестьдесят лет, черт побери! Откуда ты знаешь, дотянет ли он до того времени, когда ты, наконец, соизволишь помириться с ним? Я проинформировал Дженни в примитивнейших выражениях, что примирение никогда не произойдет, и попросил ее любезно разрешить мне продолжать мои занятия. Она молча уселась на краешке подушечки у моих ног. Хотя Дженни не издавала ни звука, я вскоре почувствовал, что она пристально разглядывает меня. Я посмотрел на нее. - Когда-нибудь,- сказала она,- когда тебя будет "доставать" Оливер V... - Его никогда не будут звать Оливер, уж в этом-то будь уверена! - рявкнул я. Она не стала кричать на меня, как делала это обычно, когда я повышал голос. - Послушай, Ол, даже если мы назовем его "Клоун Бозо", этот ребенок все равно будет отвергать тебя, хотя бы только потому, что ты известный гарвардский спортсмен. А к тому времени, как он станет первокурсником, ты, возможно, уже будешь заседать в Верховном Суде! Я сказал ей, что наш сын наверняка не будет отвергать меня. Она поинтересовалась, почему я так уверен в этом. Я не смог представить никаких доказательств. То есть я просто знал, что наш сын не будет отвергать меня, но я не мог точно сформулировать почему. И тогда Дженни вдруг сказала ни с того ни с сего: - Оливер, твой отец любит тебя. Он любит тебя точно так же, как ты будешь любить Бозо. Но у вас, Бэрреттов, так чертовски развито чувство собственного достоинства и соперничества, что всю свою жизнь вы можете думать, что ненавидите друг друга. - Если бы не ты,- пошутил я. - Да,- согласилась она. - Обсуждение дела прекращено,- сказал я, будучи как-никак мужем и главой семьи. Я снова уставился в дело "Штат против Персиваля", и Дженни встала. Но тут она вспомнила еще кое-что. - Но еще надо решить вопрос с "R. S. V. Р.". Я заметил, что выпускница Рэдклиффа по классу музыки, вероятно, могла бы сама придумать краткий, но любезный негативный ответ безо всякой профессиональной помощи. - Послушай, Оливер,- сказала она,- вероятно, я в своей жизни и лгала, и хитрила. Но я никогда никому нарочно не причиняла боли. И не думаю, что смогла бы это сделать. - Неужели ты не можешь просто написать записку? - Я сейчас потеряю терпение. Скажи мне номер их телефона. Я сказал и в ту же секунду погрузился в чтение апелляции Персиваля в Верховный Суд. Я не прислушивался к тому, что говорила Дженни. То есть я старался не прислушиваться - она ведь находилась в этой же комнате. - О, добрый вечер, сэр,- услышал я. Неужели Сукин Сын сам подошел к телефону?.. Она зажала рукой трубку.- Олли, все-таки надо ответить отрицательно? Мой утвердительный наклон головы означал, что это необходимо, а взмах руки - что она должна поторопиться, черт побери. - Мне ужасно жаль,- сказала она в трубку.- То есть я хотела сказать, что нам ужасно жаль, сэр... "Нам!" Зачем ей надо было еще и меня сюда впутывать? И почему она, в конце концов, не может добраться до сути дела и повесить трубку? - Оливер! - Она снова зажала трубку рукой и заговорила громче: - Ему же очень больно, Оливер... Неужели ты можешь просто так сидеть, когда твой отец истекает кровью? Если бы она не была сейчас в таком взвинченном состоянии, я мог бы еще раз объяснить ей, что камни не кровоточат, что она не должна проецировать свои ошибочные итало-средиземноморские понятия о родителях на скалистые кручи утеса Рашмор. Но она была очень расстроена. И это расстраивало и меня тоже. - Оливер,- умоляюще произнесла она,- неужели ты не можешь сказать хоть одно слово? Ему? Она, наверное, сошла с ума! - Ну, может быть, что-нибудь вроде "здравствуй"? Она протягивала мне трубку. И пыталась не заплакать. - Я никогда не буду разговаривать с ним. Ни-ког-да,- сказал я совершенно спокойно. Теперь она плакала. Беззвучно, но слезы текли у нее по лицу. И потом - потом она стала умолять. - Ради меня, Оливер. Я никогда ни о чем тебя не просила. Пожалуйста. Три человека. Все мы трое просто стояли (мне почему-то показалось, что мой отец тоже находится здесь) и ждали чего-то. Чего? Чтобы я что-то сделал? Этого я сделать не мог. Разве Дженни не понимает, что она просит о невозможном? Что я сделал бы все, абсолютно все, но только не это? Я уставился в пол, качая головой из стороны в сторону с выражением непреклонного отказа и чрезвычайной неловкости, а Дженни яростно прошептала - такого тона я у нее еще не слышал: - Ты бессердечный ублюдок.- А потом закончила разговор с моим отцом, сказав: - Мистер Бэрретт, Оливер хочет, чтобы вы знали, что по-своему... Она остановилась, чтобы сделать глубокий вдох. Я был настолько ошарашен, что мог только дождаться конца моего мнимого устного послания. - ...Оливер очень вас любит,- закончила она и быстро нажала на рычажок. Нет никакого разумного объяснения тому, что я сделал в следующую секунду. Прошу признать меня временно невменяемым. Поправка: я ничего не прошу. Меня никогда нельзя простить за то, что я сделал. Я выхватил из ее руки телефонную трубку, затем выдрал телефон из розетки и швырнул его через всю комнату. - Черт бы тебя подрал, Дженни! Убирайся из моей жизни ко всем чертям! Я застыл, дыша, как зверь, в которого неожиданно превратился. Господи Иисусе! Что же, черт возьми, со мной случилось? Я повернулся, чтобы взглянуть на Дженни. Но ее не было... Я искал ее повсюду. В библиотеке Школы Права я рыскал по рядам зубривших студентов... Потом Харкнесс Коммонз, холл, кафетерий. Потом сумасшедшая беготня по Агассиз Холлу в Рэдклиффе. Там ее тоже не было. Теперь я носился повсюду, и мои ноги старались бежать с такой же скоростью, что и мое сердце. Пейн Холл [13]? (Черт побери, какая ирония в этом названии!) Внизу находятся комнаты для фортепианных занятий. Я знаю Дженни. Когда она злится, она должна изо всей силы стучать по этой чертовой клавиатуре. Правильно, но что она будет делать, если до смерти перепугана? Инстинкт заставил меня остановиться у двери, за которой я услышал сильные (рассерженные?) звуки прелюдии Шопена. На мгновение я застыл. Играли с ошибками, весьма паршиво - остановились и снова начали. В одной из пауз я услышал женский голос, произнесший: "Дерьмо!" Это наверняка Дженни. Я распахнул дверь. За роялем сидела какая-то клиффи. Она взглянула на меня. Некрасивая широкоплечая хипповая студентка, раздраженная моим вторжением. - Что скажешь, парень? - спросила она. - Плохо, очень плохо,- сказал я и снова закрыл дверь. Затем я побежал на Гарвард Сквер. Где же Дженни? Я стоял, ничего не делая, заблудившись во мраке этого островка на Гарвард Сквер, не зная, куда идти и что делать дальше. Какой-то цветной подошел ко мне и спросил, не хочу ли я уколоться или покурить травки. Я задумчиво ответил ему: - Нет, спасибо, сэр. Теперь я уже не бежал. И вправду, зачем бежать в пустой дом? Было очень поздно, и во мне все застыло скорее от ужаса, чем от холода (хотя было не жарко, можете мне поверить). Когда я был в нескольких ярдах от дома, мне показалось, что на верхней ступеньке лестницы кто-то сидит. Наверное, это галлюцинации, подумал я, ведь фигура не двигается. Но это была Дженни. Это она сидела на верхней ступеньке. Я слишком устал, чтобы паниковать, и чувствовал слишком большое облегчение, чтобы радоваться... - Джен? - Олли? Мы оба говорили так тихо и спокойно, что было невозможно понять, какие чувства скрываются за нашими словами. - Я забыла ключ,- сказала Дженни. Я стоял у подножия лестницы, боясь спросить, сколько времени она уже здесь сидит. Я только знал, что я поступил с ней ужасно. - Дженни, прости меня... - Замолчи.- Она прервала мои извинения, а потом произнесла очень тихо: - Любовь - это когда не нужно говорить "прости". Я помчался вверх по ступенькам - туда, где она сидела. - Я хочу лечь спать. О'кэй? - сказала она. - О'кэй. Мы пошли к себе в квартиру. Когда мы раздевались, она подняла глаза и сказала, успокаивая меня: - Я говорила правду, Оливер. Глава 14 Письмо пришло в июле. Оно было отправлено из Кембриджа в Деннис Порт, и поэтому я узнал обо всем с опозданием приблизительно на один день. Я бросился туда, где Дженни присматривала за детьми, игравшими в футбол (или еще во что-то), и сказал в своей обычной манере, подражая Богарту [14]: - А ну пошли. - Что? - А ну пошли,- повторил я приказным тоном и направился к воде. Дженни последовала за мной. - Что происходит, Оливер? Объясни, пожалуйста. Ну, ради Бога! - В лодку, Дженнифер! - повелел я, простирая вперед руку. В кулаке было зажато письмо, но Дженни его не заметила. - Оливер, я же не могу оставить детей без присмотра,- протестовала Дженни, послушно ступая на борт.- Черт возьми, Оливер, да объясни, в конце концов, в чем дело! Мы были уже в нескольких сотнях ярдов от берега. - Мне надо тебе кое-что сказать,- сообщил я. - А что, ты не мог сказать мне об этом на берегу? - завопила она. - Нет, черт побери! - проорал я в ответ. Никто из нас не сердился, но было ветрено, и приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга.- Я хотел остаться с тобой наедине. Посмотри, что у меня есть.- Я взмахнул конвертом, и она тут же узнала фирменный знак. - О, Гарвардская Школа Права! Тебе что, дали пинка под зад? - Думай еще, жизнерадостная сучка! - рявкнул я. - Тебя признали первым среди выпускников! - осенило ее. Мне стало неловко. - Почти. Третьим. - О-о,- протянула она.- Всего лишь третьим? - Послушай, но это значит, что моя фамилия все равно попадает в этот недоделанный "Юридический Вестник"! - прокричал я. Она сидела с абсолютно ничего не выражающим лицом. - Господи Иисусе, Дженни,- захныкал я,- ну скажи хоть что-нибудь! - Не раньше, чем я узнаю, кто стал первым и вторым,- процедила она. Я надеялся обнаружить на ее лице хоть тень улыбки, которую пока еще ей удавалось сдержать. - Ну, Дженни...- молил я. - Мне пора. До свидания,- сказала она и тут же прыгнула в воду. Я нырнул за ней, и в следующий миг мы оба хихикали, уцепившись за борт лодки. - Эй! - Мне захотелось поделиться с ней одним остроумным наблюдением.- Из-за меня ты бросилась за борт. - Не выпендривайся,- ответила она.- Третий - это всего лишь третий. - Знаешь что, стерва? - Что, недоносок? - Я чертовски многим обязан тебе,- серьезно закончил я. - А вот и неправда, ублюдок, неправда,- отозвалась она. - Неправда? - переспросил я, несколько озадаченный. - Ты обязан мне всем,- сказала она. В ту ночь мы просадили двадцать три доллара, объевшись омарами в одном модном ресторане в Ярмуте. Однако Дженни отложила вынесение окончательного приговора до тех пор, пока не выяснится, кто те два джентльмена, которые, как она выразилась, "положили меня на лопатки". Как это ни глупо звучит, но я был настолько в нее влюблен, что, едва мы вернулись в Кембридж, я тут же кинулся выяснять, кто они - те два парня, обошедшие меня. Я почувствовал облегчение, когда обнаружил, что первым в списке шел Эрвин Блэсбенд, выпускник Сити Колледж 1964 года, дохлый очкастый книгоед, совершенно не в ее вкусе, а парнем номер два оказалась Белла Ландау, выпускница Брин Мор 1964 года. Все складывалось к лучшему. Особенно то, что Белла Ландау была довольно-таки фактурна (насколько вообще может быть фактурна правоведка). Теперь я мог немножко подразнить Дженни подробностями того, что творится вечерами в Гэннетт Хаус - здании, где размещался "Юридический Вестник". А ведь и в самом деле мы нередко засиживались допоздна. Сколько раз я приходил домой в два или три часа ночи! Подумайте только: шесть лекций плюс редактирование в "Юридическом Вестнике", да плюс еще тот факт, что я писал статью для одного из номеров "Вестника" (Оливер Бэрретт IV. "Юридическая помощь беднейшим слоям городского населения: на материале исследования района Роксбери, г. Бостон"; ГЮВ [15], март, 1966 г., стр. 861-908). - Хорошая статья. Действительно, хорошая статья,- несколько раз повторил старший редактор Джоэл Флейшман. По совести говоря, я ожидал более членораздельного комплимента от парня, собирающегося в следующем году стать помощником судьи Дугласа, но это единственное, что он смог выдавить из себя, просматривая окончательный вариант моей статьи. Господи, а Дженни уверяла меня, что вещь "острая, умная и действительно хорошо написана". Неужели Флейшман не мог сказать мне что-нибудь в этом роде? - Флейшман считает, что это хорошая статья, Джен. - Боже, неужели я прождала тебя почти до утра, чтобы услышать ЭТО? - возмутилась она.- Разве он не стал комментировать твою методику, стиль - или еще что-нибудь? - Нет, Джен. Он просто назвал статью хорошей. - В таком случае, почему тебя так долго не было? Я подмигнул ей. - Никак не мог закончить одно дельце с Беллой Ландау. - Да ну? Тона я не уловил. - Ты что, ревнуешь? - спросил я с надеждой. - Нет, ноги у меня гораздо лучше,- ответила она. - А ты умеешь составлять исковые заявления? - А она умеет готовить спагетти? - Да. Между прочим, именно спагетти она и принесла сегодня вечером в Гэннетт Хаус. Все сказали, что ее спагетти так же хороши, как твои ноги. Дженни кивнула: - Еще бы! - Ну, и что ты на это скажешь? - поинтересовался я. - Скажу: "А кто платит за квартиру - Белла Ландау?" - Вот черт! - воскликнул я.- Ну почему я никогда не могу остановиться именно в тот момент, когда я впереди? - Потому что ты никогда не бываешь впереди, Преппи,- ответила моя любящая жена. Глава 15 Так мы закончили Школу Права. Эрвин, Белла и я были названы лучшими выпускниками Школы. Пришло время нашего триумфа. Тесты, серьезные деловые предложения. Встречные иски. Надувание щек. Куча работы. Повсюду мне мерещились призывные надписи: "Поработай у нас, Бэрретт!" Но я твердо следовал вдоль линии, отмеченной "зелененькими". Не такой уж я болван, чтобы согласиться на престижное место клерка при каком-нибудь судье или пойти в государственное учреждение типа Министерства юстиции. Я искал денежную работу, которая раз и навсегда исключила бы из нашего чертова лексикона эту подлую фразу: "Где бы перехватить?" ...Особо интригующее предложение поступило от одной фирмы из Лос-Анджелеса. Посредник, назовем его некто Мистер Х (так спокойнее!), твердил мне: - Слушай, Бэрретт, мой мальчик, с ЭТИМ у нас все в порядке. В любое время суток. Если захочешь, доставят прямо в контору. И не то чтобы нас очень тянуло в Калифорнию, но хотелось все-таки знать, что Мистер Х подразумевает под "ЭТИМ". У меня с Дженни появилась целая масса совершенно безумных догадок на этот счет, но, видимо, для Лос-Анджелеса они были недостаточно безумны. (В конце концов, я отделался от Мистера X, сказав ему, что "ЭТО" меня абсолютно не волнует. Он был ошеломлен.) На самом деле мы уже приняли решение остаться на Восточном побережье: у нас было предостаточно заманчивых предложений из Бостона, Нью-Йорка и Вашингтона. Одно время Дженни думала, что нам подойдет округ Колумбия ("Ты можешь попасть в Белый дом, Ол"), но меня больше тянуло в Нью-Йорк. И посему, с благословения моей жены, я наконец сказал "да" конторе Джонса и Марша - престижной фирме (Марш некогда был генеральным прокурором), специализирующейся на защите гражданских свобод ("Надо же, ты сможешь делать добро и карьеру одновременно",- сказала Дженни). К тому же они прилично попыхтели, чтобы уболтать меня: старик Джонас прикатил в Бостон, потащил нас обедать в Пьер Фор, а потом прислал Дженни цветы. Целую неделю Дженни ходила, распевая куплет, начинавшийся словами "Джонас, Марш и Бэрретт". Я посоветовал ей не опережать события, а она посоветовала мне не выпендриваться, потому что, по ее мнению, у меня в голове крутился тот же самый мотив. Должен признаться, что она была права. Впрочем, позвольте довести до вашего сведения, что Джонас и Марш положили Оливеру Бэрретту IV 11 800 долларов в год - никто из наших выпускников не получил такого головокружительного жалованья. Как видите, третьим я оказался только с точки зрения успеваемости. Глава 16 ИЗМЕНЕНИЕ АДРЕСА: С 1-го июля 1967 года мистер и миссис Оливер Бэрретт IV проживают по адресу: 263, 63-я Ист Стрит, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк 10021. - Это звучит так, будто мы с тобой нувориши,- огорчилась Дженни. - Но мы ведь и есть нувориши,- настаивал я. И еще один факт усиливал мою эйфорию: сумма, которую мы ежемесячно выкладывали за мою новую машину, была - черт подери - почти равна той, что мы платили за всю нашу квартиру в Кембридже! От нас до конторы Джонаса и Марша идти было минут десять, или точнее шествовать, ибо я предпочитал именно эту разновидность передвижения. На таком же расстоянии от нашего дома находились шикарные магазины вроде Бонвита, и я потребовал, чтобы моя жена, паршивка этакая, немедленно открыла счет и начала тратить деньги. - Ну для чего, Оливер? - Для того, черт возьми, Дженни, что я хочу, чтобы ты меня использовала! В Нью-Йорке я вступил в Гарвардский Клуб по рекомендации - Рэймонда Стрэттона, выпускника 1964 года, только что вернувшегося к цивильной жизни после того, как он вроде бы подстрелил вьетнамца. ("Вообще-то не уверен, что это был вьет. Я просто услышал шум и пальнул по кустам".) Мы с Рэем играли в сквош, по крайней мере, три раза в неделю, и я дал себе слово через три года стать чемпионом Клуба. Мы перебрались в Нью-Йорк летом (перед этим мне пришлось зубрить, как проклятому, чтобы сдать экзамены для вступления в адвокатуру Нью-Йорка). Нас начали приглашать на уик-энды. - Пошли их на хрен, Оливер. Я не хочу тратить целых два дня в неделю, чтобы канителиться с этими занудными полудурками. - О'кэй, Джен, но что я должен им сказать? - Ну скажи, например, что я беременна. - Правда? - спросил я. - Нет, но если на уик-энд мы останемся дома, это, может быть, станет правдой. Мы даже выбрали имя. То есть выбрал я, и Дженни, в конце концов, со мной согласилась. - Эй, а ты не будешь смеяться? - спросил ее я, впервые коснувшись этой темы. В этот момент она возилась на нашей кухне, выдержанной в изысканных желтых тонах и оснащенной даже посудомоечной машиной. - Над чем? - поинтересовалась она, не прекращая резать помидоры. - Я пришел к выводу, что мне нравится имя Бозо,- ответил я. - Ты что, серьезно? - спросила она. - Серьезно. Классное имя. - Ты хочешь назвать нашего ребенка Бозо? - переспросила она. - Да. Хочу. Честное слово, Дженни. Знаешь, это отличное имя для будущего чемпиона. - Бозо Бэрретт.- Она как бы попробовала это имя на вкус. - Господи Боже мой, он будет невероятным громилой,- продолжал я, с каждым словом все больше убеждая в этом самого себя.- Бозо Бэрретт. Непрошибаемый полузащитник непобедимой Гарвардской сборной. - Да... Но, Оливер, предположим - ну, просто предположим,- что у ребенка будет неважно с координацией движений? - Это невозможно, Джен, у нас слишком хорошие гены. Правда. Я действительно не шутил. И даже важно шествуя на работу, я продолжал грезить о нашем будущем Бозо. За обедом я снова вернулся к этой теме. Кстати, мы купили великолепный сервиз из датского фарфора. - Бозо вырастет громилой с прекрасной координацией,- сообщил я Дженни.- А если у него будут твои руки, мы сделаем из него не полузащитника, а защитника. На лице Дженни появилась усмешка, извещавшая о том, что она подыскивает какое-нибудь ехидное словечко, чтобы разрушить мою идиллию. Но, видимо, не придумав никакого по-настоящему убийственного аргумента, она просто разрезала пирог и положила мне кусочек. И стала слушать дальше. - Ты только подумай, Дженни,- продолжал я даже с набитым ртом.- Двести сорок фунтов виртуозного мордоворотства. - Двести сорок фунтов? - сказала она.- В наших генах не обнаружено ничего такого, что говорило бы о двухстах сорока фунтах, Оливер. - А мы его будем откармливать, Джен. "Хай-Протин", "Нутрамент" - запихнем в него все витамины, которые только известны науке. - Ну да? А если он не захочет их есть, Оливер? - Он будет их есть, черт его побери! - Я уже начал слегка заводиться, и во мне поднималось раздражение на этого парня, который скоро усядется за наш стол и не захочет поработать на мою мечту и стать триумфом мускулатуры.- Он будет есть, иначе я набью ему морду. Тут Дженни посмотрела мне прямо в глаза и улыбнулась. - Не набьешь, если в нем будет двести сорок фунтов, ни за что не набьешь. - М-да.- Это на мгновение слегка охладило мой пыл, но я быстро нашелся.- Постой, он же не сразу наберет двести сорок фунтов! - Разумеется,- согласилась Дженни и погрозила мне ложкой,- но когда он наберет их - тогда беги без оглядки, Преппи! - И она засмеялась, как сумасшедшая. Это было действительно забавно, и в моем мозгу возникла такая картина: этакий младенец, двести сорок фунтов весом, путаясь в пеленках, гонится за мной по Центральному Парку и орет: - Не груби моей мамочке, Преппи! Господи, одна надежда на Дженни - она не позволит Бозо размазать меня по стенке! Глава 17 Сделать ребенка, оказывается, не так-то просто. Вот ирония судьбы: в первые годы своей сексуальной жизни парни озабочены исключительно тем, как бы их подружки не залетели (в свое время я тоже поваландался с презервативами), а потом все наоборот - на них находит какое-то маниакальное желание зачать потомство. Да, это желание может стать навязчивой идеей, и тогда самый замечательный аспект вашей счастливой семейной жизни лишается главного - внезапной естественности. То есть, я хочу сказать, что программирование (на ум сразу приходит какая-то машина) - так вот, мысленное программирование будущего акта любви в соответствии с правилами, календарями, определенной стратегией ("Наверное, лучше завтра утром, Ол?") может стать источником дискомфорта, отвращения и ужаса, в конце концов... ...Когда видишь, что твоя любительская квалификация и здоровые (будем надеяться!) усилия не решают проблем "плодитесь и размножайтесь", то в голову лезут самые чудовищные мысли. - Я надеюсь, Оливер, вы понимаете, что "бесплодие" и "бессилие" - вещи совершенно разные,- так успокоил меня доктор Мортимор Шеппард во время нашего первого разговора, когда мы с Дженни, наконец, решили показаться специалисту. - Он понимает это, доктор,- ответила за меня Дженни, прекрасно зная (хотя я даже никогда не упоминал об этой проблеме), что мысль о моем бесплодии - вероятном бесплодии - может меня доконать. И в голосе ее даже послышалась надежда на то, что если и обнаружится какое-то отклонение, то, вероятно, у нее самой. Но доктор, просветив нас на предмет самого худшего, затем сообщил, что скорей всего мы в порядке и что, очевидно, в ближайшее время станем счастливыми родителями. Но, разумеется, нам придется пройти кучу обследований. Сдать все анализы. И так далее - просто не хочется перечислять все неприятные подробности такого рода обследований. Нас обследовали в понедельник. Дженни - днем, а меня - после работы (дел в конторе было невпроворот). Доктор Шеппард пригласил Дженни еще раз в пятницу на той же неделе, объяснив, что его медсестра, кажется, что-то перепутала, и он должен перепроверить кое-что. Когда Дженни рассказала мне об этом повторном визите, я заподозрил, что отклонение от нормы нашли у нее. Наверное, она думала о том же. Вся эта история с невнимательной сестрой была слишком примитивна. Когда доктор Шеппард позвонил мне в контору Джонаса и Марша, я был уже почти уверен в этом. - Пожалуйста, зайдите ко мне по дороге домой. Услышав, что говорить мы будем вдвоем, без Дженни ("Я уже сегодня беседовал с миссис Бэрретт"), я укрепился в своих подозрениях. У Дженни не будет детей. Впрочем, не делай преждевременных выводов, Оливер, не забывай, что Шеппард рассказывал о разных методах лечения, например, о хирургической коррекции. Но сосредоточиться я не мог, и ждать до пяти часов казалось глупостью. Поэтому я позвонил Шеппарду и попросил принять меня пораньше. Он ответил о'кэй. - Ну и чья это вина? - спросил я напрямик. - Я бы не сказал, что это "вина", Оливер,- ответил он. - Ну хорошо, тогда у кого из нас, в таком случае, нарушены функции? - У Дженни. Я был более или менее готов к такому ответу, но категоричность тона доктора поразила меня. Он больше ничего не стал говорить, и я решил, что он хочет послушать меня. - Ладно, тогда мы кого-нибудь усыновим. Ведь главное - что мы любим друг друга, верно? И тогда он сказал мне: - Оливер, все гораздо серьезнее. Дженни тяжело больна. - Объясните мне, пожалуйста, что значит "тяжело" больна? - Она умирает. - Но это невозможно,- сказал я. Я ждал - вот сейчас доктор признается, что все это просто-напросто шутка. - Она умирает, Оливер,- повторил он.- Мне жаль, но я вынужден сказать об этом. Я начал убеждать его, что это какая-то ошибка, возможно, идиотка медсестра снова что-нибудь перепутала и дала ему не тот рентгеновский снимок. Он отвечал мне со всем сочувствием, на какое только был способен, что трижды посылал кровь Дженни на анализ. Так что диагноз абсолютно точный. Впрочем, он может направить нас - меня и Дженни - на консультацию к гематологу. Порекомендовать... Я поднял руку, и он остановился. Мне хотелось посидеть молча минуту. Просто помолчать и окончательно осознать, что случилось. И вдруг я подумал вот о чем. - А что вы сказали Дженни, доктор? - Что у вас обоих все в порядке. - И она поверила? - Думаю, да. - Но ведь ей придется об этом сказать? Когда? - Это зависит только от вас. Только от меня... Боже, в тот миг мне не хотелось жить! Врач объяснил мне, что терапевтическое лечение при той форме лейкемии, которая обнаружена у Дженни,- всего лишь временное облегчение страданий. Да, можно уменьшить боль, замедлить развитие недуга, но повернуть болезнь вспять нельзя. Так что решать мне. Впрочем, он не настаивает на немедленном лечении. Но в эту минуту я думал лишь о том, что все случившееся с нами чудовищно и безысходно. - Но ведь ей только двадцать четыре года! - закричал я доктору. Доктор терпеливо кивнул. Разумеется, он знал возраст Дженни, но знал он и о том, какая это мука для меня. В конце концов, я сообразил, что нельзя же сидеть в кабинете доктора вечно. И спросил, что же делать. То есть, что мне нужно делать. Он посоветовал вести себя как можно естественнее и тянуть это как можно дольше. Я поблагодарил и вышел. Как можно естественнее! Как можно естественнее! Глава 18 Я начал думать о Боге. Мысль о том, что где-то обитает некое Высшее Существо, прочно поселилась в моей голове. Но мне вовсе не хотелось отхлестать Его по щекам или врезать Ему как следует за то, что Он собирается сделать со мной - с Дженни то есть. Нет, моя религиозность выглядела совсем по-другому. Ну, например, когда я просыпался утром рядом с Дженни. Все еще рядом. Неловко признаться, но тогда я надеялся, что существует Господь Бог, которому я мог сказать за это спасибо. Спасибо Тебе за то, что Ты позволяешь мне просыпаться и видеть рядом Дженнифер. Я дьявольски старался и вел себя как можно естественнее, даже разрешал ей готовить завтрак, ну и так далее. - У тебя сегодня встреча со Стрэттоном? - спросила она, когда я допивал вторую чашку кофе. - С кем? - переспросил я. - Ну, с Рэймондом Стрэттоном,- пояснила она.- Твой лучший друг выпуска 1964 года. Он был твоим соседом по комнате - до меня. - Ах, да. Мы собирались поиграть в сквош. Ну, я отменю. - Нет, ты будешь играть в сквош, Преппи. На черта мне нужен обвислый муж! - О'кэй,- согласился я,- но тогда давай пообедаем где-нибудь в центре. - Что-о? - спросила она. - Что значит "что"? - завопил я, пытаясь изобразить свой обычный притворный гнев.- Что же это - я не могу повести свою чертову жену обедать, если мне этого хочется? - Кто она, Бэрретт? И как ее зовут? - Не понял? - Сейчас поймешь,- объяснила она.- Если посреди недели ты тащишь свою жену куда-нибудь обедать, значит, ты точно с кем-нибудь трахаешься! - Дженнифер! - взревел я, теперь уже по-настоящему обиженный.- Как ты смеешь говорить такое во время моего завтрака! - Хорошо, но тогда твоя задница будет сидеть на этом стуле во время моего обеда. О'кэй? - О'кэй. И я сказал этому Высшему Существу: кто бы Ты ни был и где бы Ты ни был, знай - я с радостью понесу свой крест. Мне наплевать на мои муки. Главное, чтобы Дженни ни о чем не догадывалась. Договорились, Сэр? Назови любую цену. Господи... - Оливер! - Да, мистер Джонас? Он пригласил меня в свой кабинет. - Вы знакомы с делом Бека? - спросил он. Разумеется, я был знаком. Роберта Л. Бека, фоторепортера журнала "Лайф", до полусмерти отметелили чикагские полицейские, когда он пытался сфотографировать какую-то уличную заварушку. Джонас считал это дело очень важным. - Кажется, фараоны надавали ему по шее, сэр,- беспечно ответил я Джонасу (ха-ха!). - Я хочу, чтобы вы вели это дело, Оливер,- произнес Джонас.- Можете взять в помощники кого-нибудь из молодых. Кого-нибудь из молодых? Парня моложе меня в конторе не было. Но я понял, что имел в виду шеф: "Оливер, несмотря на ваш год рождения, вы один из старших в нашей фирме. Вы один из нас, Оливер". - Спасибо, сэр,- сказал я. - Когда вы сможете отправиться в Чикаго? - спросил он. Я уже говорил, что сам решил тащить свой крест. Поэтому я понес чудовищную околесицу. Даже точно не помню, как именно я объяснил старине Джонасу свое нежелание уезжать из Нью-Йорка. И очень надеялся, что он меня поймет. Но теперь я знаю, что он был разочарован и огорчен тем, как я отреагировал на его многозначительное предложение. О Боже, мистер Джонас, если бы вы только знали настоящую причину! Парадокс: Оливер Бэрретт IV старается уйти из конторы пораньше, но домой не торопится. Как вы это можете объяснить? У меня уже вошло, в привычку