вытаращил глаза. - На твоем месте, Финн, я бы подал на нашу семейку в суд. Знаешь, у меня есть один знакомый адвокат. Очень хороший. - Брюс, это не смешно. - Майе явно не понравилось, что ее брат стал так выставляться. - Но ведь на нас же постоянно подают в суд! Люди специально проделывают путь в несколько миль до нашего дома, чтобы с ними произошел какой-нибудь несчастный случай. Почему бы не предоставить такую возможность человеку, который мне действительно нравится? Миссис Лэнгли подняла руку. - Помолчи немножко, я хочу знать, что случилось. - Давай сделаем так, Финн - я заплачу адвокату, и мы разделим полученное вознаграждение пополам? Представляешь, если ты останешься хромым на всю жизнь, то мы сможем получить тысяч сто, не меньше! - Засмеялся даже я. - Но что же случилось на самом деле? - спросила его мать, положив мне руку на плечо. - Насупил на консервную банку. - Когда я соврал второй раз, то ложь показалась мне даже менее убедительной, чем раньше. Брюс наклонился, чтобы рассмотреть рану. - Ох ты, Господи! Похоже на то, что он угодил в одну из тех мышеловок, которые один мой приятель расставляет по лесу, чтобы ловить браконьеров. - У Майи был недовольный вид. Ей не нравилось, что Брюс ее дразнит. - Да нет же, это была обыкновенная консерва. - Никто мне не верил. - Да, и выглядела она в точности так же, как та, на которую я наступил в прошлом году. У меня на ноге такие же следы остались. Хочешь посмотреть? - Брюс сбросил туфлю-мокасин ("Гуччи", не какая-нибудь дешевка) и снял носок. Леффлер рассмеялся и сделал мне укол против столбняка. - Не хочу мешать вашему веселью, но у меня есть подозрение, что у него сломана нога. Надо сделать рентген. Сиделка повезла меня на кресле в коридор. Миссис Лэнгли крикнула мне вслед: - Как только Энрике сказал мне, что случилось, я сразу же позвонила твоей маме. Она уже едет сюда. - Настроение у меня ухудшилось. Рентгеновский снимок показал, что перелома у меня нет. Доктор Леффлер перевязал ногу, дал мне выпить болеутоляющее и какие-то антибиотики. Потом он выдал мне пару костылей и добавил, что в течение недели ходить мне не следует. Майя поджидала меня у кабинета, стоя у лифта. Она смыла с лица раскраску и намазала губы розовой помадой. Я услышал голоса моей матери и миссис Лэнгли, которые смеялись в кабинете Леффлера. Брюс рассказывал какую-то смешную историю. Майя пробормотала: - Хочешь познакомиться с моим отцом? - Конечно. На лифте мы поднялись на третий этаж. А, теперь понятно, почему все так скакали вокруг нее. Ее отец - врач. Я заправил рубашку в брюки, чтобы придать себе более презентабельный вид. Мы прошли до середины коридора, и она открыла дверь одной из комнат. - Привет, папа, - сказала она. Зажав оба костыля под левой подмышкой, я похромал в палату, собираясь протянуть ему руку. Вид у меня, наверное, был ужасно глупый. Ее отец не был врачом. Он был пациентом этой больницы. Палата была больше похожа на роскошные апартаменты в дорогой гостинице. Если бы не сиделка, читавшая журнал, и не какой-то аппарат, от которого к телу ее отца шли трубки. Казалось, он спит. Но Майя поцеловала его так, что я сразу понял: в ближайшее время он не проснется. У него была приятная внешность. Да что там, он был просто красавец! И Брюс был похож на него, если бы не его платиновая шевелюра. У мистера Лэнгли волосы были седыми, хоть он был слишком молод для этого. Пальцы у него были скрючены, словно лапки у птенца, выпавшего из гнезда. - Папа, познакомься. Это Финн. - Майя присела на край кровати. - Здравствуйте. - Я решил, что говорить "Приятно познакомиться" лучше не стоит. Сиделка отложила свой журнал. - Ваша матушка и брат только ушли. Они довольно долго здесь пробыли. Я буду в коридоре, если вам что-то понадобится. - Что с ним такое? - Он уже три года находится в коме. - Но как это произошло? - Он упал... Садись. Он не стал бы возражать. - Майя подвинулась, чтобы дать мне место. Мне не хотелось этого делать, но я все-таки примостился рядом. - Я часто прихожу сюда, чтобы поговорить с ним. Раза два в неделю, не реже. - Думаешь, он тебя слышит? - Врачи говорят, что этого не может быть. Но мне нравится думать, что он знает, как у меня дела. Я уже собирался сказать, что хочу спуститься вниз, чтобы встретить маму. Но тут Майя наклонилась ко мне и поцеловала прямо в губы. Это было не так, как с Джилли. Теперь уже ничто не могло отвлечь меня, даже живой труп, который был ее отцом. Она взяла мою руку и положила себе на грудь. Поверьте, это был волнительный и светлый момент, хотя это все и могло выглядеть смешным. 10 Как вы считаете, как должен поступить истинный джентльмен после того, как он приласкает девушку на глазах ее находящегося в коме отца, который лежит рядом, словно гигантский корнеплод? Я понятия не имел, что воспитанные люди делают в таких случаях. Спросить мне было некого. Это был волшебный момент, счастье, которое трудно описать словами, хоть случилось это в больничной палате, пусть и не похожей на палату. Свидетелем этой трогательной сцены был человек, который ничего не видел, и слушал, хотя ничего не слышал, потому что находился в бессознательном состоянии. Ситуация была такой странной и небывалой, что у меня возникло такое чувство, что теперь, словно во сне, все возможно. Рукой я поддерживал ее грудь, оказавшуюся тяжелее, чем можно было подумать, и ощущал ладонью дразнящее прикосновение ее соска. Я приподнял ее футболку. Поцеловал грудь. Потом еще раз - так что ее соски затвердели и потемнели: их нежно-розовый цвет стал коралловым. Тут в дверь постучали. Вошла сиделка. Все произошло так быстро... Но мне казалось, я был полностью удовлетворен. Меня радовало ощущение того, что это всего лишь многообещающее начало. Все это было так странно... но здорово. У меня было такое чувство, что все это случилось не со мной, а с кем-то другим, кто больше этого заслуживает такого счастья больше, чем я. Наверное, именно это нравилось мне больше всего. На следующий день, едва дождавшись, пока мама уедет к Осборну, я собрался позвонить Майе. Расследование меня больше не занимало. Я решил его отложить. Гораздо больше меня интересовала моя новая возлюбленная, а также моя нога - пальцы у меня распухли и стали темно-сливового цвета. Потом возникли проблемы. В справочнике не было телефонного номера Лэнгли! Я сразу же решил, что сейчас же поеду на нашем "Пежо" к их дому и оставлю там записку, но тут вернулась мама и уехала на занятия йоги. Кроме того, эту записку мог прочитать кто-то еще. И тогда все будут надо мной смеяться. А вдруг и Майя тоже? Этого мне не пережить. Поразмыслив минутку, я решил, что если тайком поеду туда на машине, мне придется постучать в дверь. Что, если дверь откроют миссис Лэнгли или Брюс? Я прямо съежился от отвращения, представляя, как говорю ему: "А твоя сестра дома?". Но даже если мне повезет, и дверь откроет Майя... Что мне ей сказать? - Привет... Знаешь, мне понравилось с тобой целоваться... Спасибо, что разрешила мне себя потрогать, можно еще раз попробовать?... Я в тебя влюбился, кажется... И мне было очень приятно поговорить с твоим отцом...- Мысленно я уже видел, как трусливо отхожу от двери, не дойдя до нее двух шагов. А Майя, ее мать и брат смотрят из окна, как я суетливо ковыляю, опираясь на костыли, к машине, на которой мне не разрешают ездить. Кстати, эти чертовы костыли мне кожу до крови разодрали. Я опять позвонил в справочную, чтобы проверить, не соврал ли мне оператор. Нет. Тогда я попросил позвать к телефону их начальницу, представился мистером Финном Эрлом и гневно сказал этой старой перечнице, что мне немедленно нужно позвонить семье Лэнгли. Вопрос жизни и смерти. Но мистеру Финну Эрлу номер тоже не дали. Майя сделала первый шаг, и теперь была моя очередь показать, что я заинтересован в продолжении. Но как дать понять человеку, что ты умираешь от желания его видеть, и при этом не выглядеть жалко? Я хотел, чтобы она знала, что нравится мне, но боялся показаться назойливым. Что ж, можно было бы позвонить кому-нибудь, кто знает ее номер. Например, Леффлеру. Но он наверняка намекнет миссис Лэнгли, что один молодой человек, кажется, увлекся ее дочерью. Джилли? Она точно знает номер Брюса, учитывая то, чем они занимались в лесном домике. С другой стороны, она обязательно ему скажет. Сто процентов. Воображаю, как Брюс начнет глумиться над моим щенячьим восторгом. Если даже он будет дразнить не меня, а Майю, то все равно это малоприятно. Вообще-то, полицию в это дело вмешивать не следует. Это вроде бы не подсудное дело. По крайней мере, пока. Но он обязан докладывать обо всем Осборну. Тот, естественно, скажет моей матери, а уж она поднимет такой шум... Я не хотел, чтобы кто-то знал, как это для меня важно. Особенно Майя. Тут мой взгляд упал на книжную полку, справа от камина. Там стоял толстенный черный том "Светского календаря" - название было написано алыми буквами. Понятия не имею, почему я решил его открыть. Судьба? Божеское провидение? Странное чувство удовлетворения, возникающее, когда ты видишь, что твоей фамилии в справочнике нет? Эта библия снобов стала ответом на мои молитвы. Семье Лэнгли там было посвящено полстраницы. Еще там была хренова туча других людей, до которых мне не было ровным счетом никакого дела. Из книги я узнал о прозвищах членов их семьи (хотите верьте, хотите нет, но дочь Осборна дразнили "Бульдозером"), их возрасте (Майя была на несколько недель старше меня), клубах, чьими членами они являлись ("Рэкет", "Юнион", "Джупитер Айленд", "Мэдстоун", "Бэт энд Теннис", "Флейвалль Хант"), учебных заведениях, которые они посещали: отец - колледж Сейнт-Марк и Йель, мама - школу Вассар и мисс Портер. Майя тоже воспитывалась в заведении мисс Портер, а Брюс - в школе Хотчкисс. Сейчас он учился на первом курсе Гарвардского университета. Но, самое главное, там были телефоны их владений. А их было немало: шикарная квартира в Нью-Йорке, ранчо "Голубые просторы" близ городка Ист-Гемптон и "Большая сосна" у курорта Джексон Хоул (штат Вайоминг), дом "Петит Кюль да Сак" на острове Сент-Бертелеми в Карибском море, и - ура! - усадьба "Холодный ручей", г. Флейвалль (штат Нью-Джерси). Я был вне себя от счастья! Наверное, стоило сперва отрепетировать свою речь, но я слишком нервничал и жаждал услышать ее голос. Мне было страшно ей звонить, и в то же время я с ума сходил от нетерпения. Потом хладнокровно набрал ее номер. Раздались гудки. Трубку сняла горничная. Могло быть и хуже. - Усадьба Лэнгли. - Майя дома? - Позвольте узнать, с кем я говорю? - Это Финн Эрл. Э-э... Вы меня не знаете, но... - Я говорил так робко, будто пытался продать ей страховку. - Это тот самый парень, который свалился с дерева. - Сказав последнее предложение, я поморщился. - Ах, вот как. - В ее голосе мне почудилась ирония. Потом служанка вежливо сказала: - К сожалению, в данный момент ее нет дома. Хотите оставить для нее сообщение? - Нет. То есть да. Что же ей сказать? Я открыл рот, но не мог произнести ни звука. Надо было раньше об этом подумать. Мне даже дышать стало тяжело. - Извините, я вас не слышу. Повторите, пожалуйста, что вы сказали. Что мне ей передать? - Просто скажите, что звонил Финн. - Я уже собрался положить трубку, как вдруг вспомнил, что не сказал самое важное. - Подождите! Мой номер... - Я посмотрел на аппарат. - 472-8998. Девушка положила трубку. Поняла ли она меня? Я так быстро пробормотал свой номер... Или она все-таки разобрала мой лепет? Ясно одно: я вел себя, как полный дурак. И это еще с горничной. Что же будет, когда к телефону подойдет Майя? Может, позвонить еще раз и продиктовать номер, чтобы девушка смогла его записать? Всякий нормальный человек поступил бы именно так. Но не тот безумец, в которого я превратился. Расхаживать вокруг да около телефона, ожидая, когда он, наконец, позвонит - очень утомительное занятие, особенно если вы на костылях. Пока я кружил по нашей гостиной, то прошел четверть мили, не меньше, а когда телефон все-таки зазвонил, так изумился, что забыл о том, что между мной и диваном стоит журнальный столик. Я добрался до аппарата на четвереньках, схватил его, уронил на пол, поднял, и, стараясь говорить спокойным голосом, как хладнокровный и собранный человек, сказал: - Финн Эрл. Слушаю. - Финн, что с тобой? - Это была мама. Она звонила, чтобы предупредить меня, что останется обедать у Осборна. Целый день прождал я звонка, но так и не дождался. Когда ложился спать, то специально приоткрыл дверь, чтобы услышать его даже во сне. Мама решила, что у меня плохое настроение из-за того, что болит нога. Я постоянно жаловался, чтобы она не догадалась, в чем настоящая причина моей тоски. В таких вещах она хорошо разбиралась. Мое положение несчастного влюбленного было более-менее терпимым только благодаря тому, что маме ничего не было о нем известно. Мне послышался ее голос: "Боже мой, милый, неужели ты переживаешь из-за такой ерунды? Наверное, она просто стесняется и ждет, что ты опять ей позвонишь. Слушай, а что, если ты пригласишь ее...". Маме ужасно хотелось стать идеальной героиней из комедии положений. Как будто не было никаких собраний анонимных алкоголиков и трикотажных двоек. На следующий день нам доставили бандероль. Ее прислал мой отец: в ней лежала видеокассета с фильмом, который он снял на празднике яномамо для передачи, которую показывал Канал 13. Там еще было письмо. Дорогой Финн! Мне очень жаль, что мы не увидимся этим летом. Надеюсь, ты приедешь в следующем году. "Лендровер" тебя ждет; хотя, честно говоря, грязи здесь столько, что особо не покатаешься. Просмотрев пленку, ты поймешь, сулит тебе будущее лето. Хочу, чтобы ты увидел это, прежде чем цивилизация все разрушит - видишь ли, для людей яномамо наша культура скорее проклятие, чем благословение. Впрочем, не исключено, что это касается большинства людей на земле. Пожалуйста, напиши мне, что ты думаешь об этом фильме. Знай, что я люблю тебя и скучаю по тебе, хоть мы виделись очень давно, когда размером ты был не больше индейки. С любовью, Отец P.S. Рад был узнать, что ты собираешься поступать в Гарвард. P.P.S. Скажи своей матери, что я думаю о ней чаще, чем она может себе представить. Впервые за всю мою жизнь отец написал, что скучает по мне. Долго же мне пришлось этого ждать. Но сейчас это скорее огорчило меня - по двум причинам. Во-первых, мне было стыдно за свое бессовестное вранье насчет поступления в университет. А во-вторых - и это угнетало меня еще сильнее - даже читая это долгожданное письмо, я, тем не менее, ждал, прислушивался и всей душой надеялся, что сейчас зазвонит этот чертов телефон и в трубке раздастся голос Майи. Я так был поглощен мыслями о ней, что даже не стал возражать, когда мама взяла письмо и стала его читать. - А я и не знала, что ты отправил ему письмо. - Прочитав постскриптум, она глубоко вздохнула и посмотрела через окно на улицу. - Но кто-то же должен был предупредить его, что я не приеду. - И как ты объяснил свой отказ? - Не беспокойся, я не рассказывал ему, что произошло на самом деле. - Я тебе не об этом спрашивала. А Гарвард тут при чем? - Я написал ему, что этим летом собираюсь готовиться к экзаменам, чтобы поступить в университет. - Зачем ты так написал? - Чтобы он не думал, что я обыкновенный неудачник. - Ты не неудачник. - Если бы она знала, сколько раз за последние сорок восемь часов я позвонил Майе Лэнгли, она бы вряд ли так думала. - Ну да, конечно. Ты не могла сказать ничего другого. - Почему ты так считаешь? - Если ребенок - неудачник, значит, и родители у него такие же. - У меня возникло непреодолимое желание сделать так, чтобы она почувствовала себя такой же несчастной, как я. Но, как обычно, когда я увидел, что мама чуть не заплакала, мне стало только хуже. Когда я только пойму это? - Хочешь, посмотрим вместе папин фильм? - Она попыталась сделать вид, что сын-гаденыш - это ерунда. - У нас проектора нет. - Я вытащил пленку из коробки, размотал несколько метров пленки и стал просматривать ее на свет. Кажется, там было двое белых мужчин, которых окружила толпа индейцев яномамо. Папа был таким маленьким, и находился так далеко, что я даже не был уверен, что вижу его, а не кого-нибудь еще. 11 На следующий день помощник мистера Осборна привез нам проектор и экран. Он собрал его, засунул пленку в колесико, и мне оставалось только задернуть занавески и нажать на кнопку. Но вместо этого я целое утро пялился на пустой экран. От Майи ни слуху ни духу. Во втором часу пришла Джилли. - Как делишки? - крикнула она, стоя в прихожей. И, так и не получив ответа, громко повторила: - Ты что там делаешь? - Кино смотрю. Она заглянула в гостиную и увидела, что я уставился на пустой экран. - Ты что, выпил все свои таблетки в один присест? - Ничего подобного я не делал, но когда услышал то, что она сказала, то подумал, что это неплохая идея. Джилли расстегнула пуговки на платье. Как будто мне не было известно про ее шашни с Брюсом. Под униформой у нее была розовая облегающая майка. Я, конечно, полюбовался на ее прелести, но все ее очарование для меня куда-то улетучилось. На нее мне было наплевать - то ли дело Майя. Знаете, я был так наивен, что рассчитывал, что теперь, после того, что произошло в лесном домике, Джилли объявит мне, что влюблена в другого. - Ты что, обкурился? - спросила она простодушно. - Нет, просто мне скучно. Ты сегодня виделась с Брюсом? - Может, попросить ее передать записку? - Мы почти каждый день видимся. Когда он живет дома. - Неужели Двейн не ревнует тебя к нему? - Нет. Ты - единственный, к кому он может меня ревновать. - И она поцеловала меня в щеку. - Знаешь, мой парень думает, что Брюс - голубой. Но это только между нами. - Что ж, мы оба прекрасно знаем, что это не так. - Ну, знаешь, он красит волосы и все такое... Не исключено, что он бисексуал. - Джилли перестала вытирать пыль и закурила сигарету. - Впрочем, мне нет до этого никакого дела. Чем бы Брюс не занимался. - Поразительно! Она так убедительно делал вид, что он ее абсолютно не волнует. - Кстати, я слышала про тебя с Майей. - Что?! - Что ты попал в капкан, который она поставила, чтобы поймать Двейна, его отца или еще кого-нибудь из них. - Твой парень - браконьер? - Ну, блин. Он, считай, профессионал. - А чем ему олени не угодили? - Он продает рога и желчные пузыри одному китайцу, который живет в Пленфилде. Тот из них лекарства делает... от импотенции. - У меня не было настроения, чтобы болтать, но Джилли удалось меня заинтриговать. - И что, помогает? - Осборн их пьет. - А вот этого я бы предпочел не знать. - А зачем Двейн в собаку стрелял? - С чего ты взял, что это сделал он? Вечно его обвиняют в том, чего он не делал. - Странно, что она заступается за своего драчуна. Я-то думал, что Брюс совсем вскружил ей голову. Наверное, верность бывшему возлюбленному достойна уважения. Только если этот возлюбленный не Двейн. Я его терпеть не мог. - Да ну? Может, он решил, что это олень? Да ладно тебе. Это черный лабрадор, и теперь у бедного пса только три лапы. - Наверное, это все из-за курса семейной терапии, который преподнес нам дедушка. Помню, как-то психолог показал мне одну хорошенькую картинку, на которой был изображен сказочный домик и семья, живущая в этом домике, а потом спросил меня, кто на этой картинке похож на меня больше всего. Я показал на собаку. - На твоем месте я бы ужасно разозлилась на Майю за то, что она ставит эти капканы. - Сказать по правде, мне казалось, что это было лучшим, что случилось за всю мою жизнь. - Какой еще капкан... О чем это ты? - Слышала я эту ерунду насчет консервной банки. Двейн сам чуть в него не попал. Он говорит, что еще устроит им за то, что они расставляют свои идиотские капканы. - Почему он считает, что ему позволено кидаться на людей? - В основном он путается только с богатыми. - И что теперь он собирается делать? Подстрелить одну из их лошадей? - Это у него нужно спросить. - Говнюк твой Двейн. - Мне казалось, что я могу говорить так без утайки, зная, чем она занималась с Брюсом в домике. - Ты его просто не знаешь. - Человек, который стреляет в собаку - говно. - Я передам ему. - Вот и хорошо. И не забудь сказать ему, что если он еще раз швырнет в меня банку пива, или будет ко мне лезть, то его арестуют. - Гейтс никогда не арестует Двейна за то, что он дерется с тобой или с твоими новыми богатенькими друзьями. - Почему же это? - Потому что Двейн может здорово навредить многим людям, если ему это будет надо. - И как же он это сделает? - Не забывай про уши мистера МакКаллума. - Что это значит? - Кажется, она сказала что-то такое, чего не должна была говорить. - Ладно, давай забудем об этом и выпьем пивка. - У нас нет пива. - Вообще-то, я нашел целую упаковку в старом холодильнике, который стоит в подвале. Мама, видимо, не знала о нем, когда изгоняла из нашего дома алкоголь. Пусть Джилли Двейн с Брюсом угощают. Браконьеры, ловушки на ондатр, уши мистера МакКаллума, дипломатический иммунитет Двейна, Осборн, принимающий лекарство от импотенции, сделанное из украденных желчных пузырей: получалась какая-то странная пищевая цепь. Мне никак не удавалось соединить ее звенья, и поэтому я выключил свет, нажал на кнопку проектора и погрузился в мир яномамо, в котором звучал голос моего отца. Он комментировал все, что происходило в кадре. Слышать его голос - впервые в жизни - было странно. Он звучал умиротворенно. Я представил, будто папа рассказывает только для меня. Наконец в кадре появился он сам, окруженный толпой обнаженных индейцев. Отец только прибыл. Словно Полоний Лаэрта, он предупредил меня: "Жить в обществе первобытных людей - это и привилегия, и большая ответственность. Ведь они никогда не имели контакта с внешним миром. И даже представления о нем. Само присутствие наблюдателя меняет их жизнь, причем настолько существенно, что нам сложно это представить...". Его молодой голос, чем-то похожий на мой, звучал взволнованно. Когда я был простужен, то говорил в точности так же, как и мой отец. Только папа был намного умнее, конечно. В основном он рассказывал о том, о чем мне и так было прекрасно известно. Я так много и так часто думал об этих людях, что теперь мне казалось, что это не документальный фильм, а домашнее видео, запечатлевшее моих далеких родственников, которых я никогда не видел вживую. Фильм был просто супер: мужчины нюхали энеббе и вообще вели себя в полном соответствии с данным им именем - "жестокие люди", а их шаманы насылали и снимали чары и проклятия, чтобы защитить себя или красть души соседских детей. И мне было приятно, что отец шутит, обращаясь ко мне (он невозмутимо заметил, что когда неженатые пары хотели предаться радостям незаконной любви, то, прежде чем тайком удалиться в кусты, они все употребляли одно и то же неуклюжее объяснение: "Мне нужно в туалет"). То же касалось неверных супругов. Отец перевел все, что они говорили, так что из субтитров все было понятно. Документальный фильм был посвящен празднику, на котором, по приглашению племени, с которым жил мой отец, должны были присутствовать жители другой деревни, находившейся от них в одном дне пути. Целых две недели яномамо занимались тем, что убивали отравленными стрелами обезьян-баша, выкуривали броненосцев из норок и собирали бананы. Эти кадры прерывались съемками того, как индейцы наряжались для пира, который вовсе не был их главной целью. Когда я читал субтитры, то хохотал, как сумасшедший. "Зачем только нам столько хлопотать ради этих людишек, которые питаются спермой муравьеда?". "А может, нам лучше сразу убить парочку этих обжор, украсть их женщин и самим съесть все, что мы приготовили?". Возможно, папа выразился бы более красноречиво, но, в основном, все разговоры, которые вели между собой "жестокие люди", сводились к одному: "Давайте обманем наших соседей и напугаем их до смерти, так, чтобы они побоялись возвращаться и нападать на нас!". - Финн! - заорала Джилли, стараясь перекричать шум пылесоса. Пир только начинался. Я надеялся, что если не стану отвечать, она оставит меня в покое. - Финн! - Люди яномамо из соседней деревни танцевали на поляне, сжимая в руках натянутые луки и пучки стрел. Они ужасно кривлялись, готовые и пировать, и сражаться - с одинаковым воодушевлением. Потом они запели воинственные песни-ваияму. - Фи-и-инн! Я остановил пленку, но выключать проектор не стал. На экране застыл прыгнувший индеец. Его член был привязан к талии веревочкой. На корточках сидела голая девочка. Ее тело было раскрашено красными полосами. Хотел бы я знать, на что она смотрит с таким безразличием - на этого мужчину или на его достоинство? Встав на костыли (подмышки болели нещадно), я поковылял через комнату, распахнул дверь и закричал: - Слушай, я никак не могу сосредоточиться. Неужели нельзя... - К тебе твои друзья приехали. - Джилли, даже не взглянув на меня, продолжала пылесосить. - Какие еще друзья? Я выглянул в окно. Майя и Брюс привязывали своих лошадей к железной скамье, которая стояла у одного из кленов, растущих перед домом. Кобыла Майи была без седла. Видимо, они купали лошадей. Поверх ее мокрого купальника была надета майка с надписью "Жизнь - это не репетиция", а на ее ногах были высокие ковбойские сапоги Видимо, она сама только что вылезла из воды. Она была одета очень небрежно, в отличие от Брюса, который был при полном параде: на нем были белые бриджи, черные сапоги и рубашка-поло - самая настоящая рубашка-поло! Джилли выключила пылесос и пяткой ноги, обутой в шлепанец, нажала на кнопку, чтобы втащить шнур. - Пойду убирать на втором этаже. Видимо, она не хотела, чтобы они видели ее в роли горничной. Меня тоже кое-что смущало. В той футболке, которая была на мне, я сегодня спал, и спереди у нее оставались следы, по которым можно было определить, что я ел последние три раза. Сегодня после завтрака это было шоколадное мороженое. Кроме того, я чувствовал себя слишком упоенным своим несчастьем, чтобы заниматься такой ерундой, как мыть голову или выдавливать прыщик, вскочивший у меня сегодня утром на подбородке. Пока Майя подходила к дому, я стащил с себя футболку и понюхал свои подмышки. Джилли с изумлением смотрела на меня. - Собираешься устроить им горячий прием? Кажется, все будет хорошо, если я не стану размахивать руками. Потом я подскочил к зеркалу, висящему в прихожей, и выдавил прыщик. - Ты что! Я же его только что помыла! Там, где только что отражалось мое лицо, образовалось пятнышко гноя. Майя была уже у двери. За чистой рубашкой на верхний этаж я сбегать не успею. Я вытер гной с зеркала своей вонючей футболкой, швырнул ее в шкаф, повернулся к двери и открыл ее как раз в тот момент, когда Майя подняла руку, чтобы постучать. - У меня для тебя кое-что есть. - Она рассмеялась и поцеловала меня - прямо в подбородок, рядом с выдавленным прыщиком, как будто его там и не было. - Это приглашение. На день рождения - мой и дедушкин. Приходи в Охотничий клуб в субботу, ровно в полседьмого. Брюс остановился, стоя на газоне. Он внимательно смотрел на копыто своей лошади. Потом глянул на меня, и поднял большой палец вверх, беззвучно прошептав "Она от тебя без ума". Я знал, что с копытом его лошади все в порядке. Может, он просто понял, что мне нужна сейчас помощь, от кого бы она ни исходила? Ты придешь, правда? - Ну, понятно... То есть, я хочу сказать - разумеется, приду! Она придвинулась ко мне ближе - так близко, что я почувствовал ее дыхание. Майя коснулась моего уха губами (я весь покрылся пупырышками) и медленно, неторопливо прошептала: - Я по тебе скучала. - Я по тебе тоже, - сказал я быстро, так что Джилли, которая волочила пылесос верх по лестнице, наверное, этого не услышала. - Ах, Джилли! - Майя нервно махнула ей рукой. - Я тебя и не заметила. - Да, я здесь. Брюс подошел к нам и поклонился. В руке у него был стек. - Могу ли я рассчитывать на ваше гостеприимство, о почтенный сударь? Соблаговолите угостить меня прохладительным напитком. - Хочешь пива? Джилли аж остановилась. - Ах, пива? - Да, я только что вспомнил, что в подвале, в старом холодильнике, стоит несколько бутылок. - Пойду принесу их, - вызвалась Майя. - Джилли, тебе принести? - Нет, мне работать нужно. - Да ладно тебе. - Я попытался изобразить человека с убеждениями. - Почему бы тебе не распить с нами бутылочку? - Если бы я не был так счастлив оттого, что вижу Майю, оттого, что ее губы только что прижимались к моему уху, то чувствовал бы себя предателем. - Я хотела одна приехать, но Брюс за мной увязался. - Я все слышал, - заявил ее брат, протягивая мне руку. Майя побежала за пивом. - Честно говоря, я приехал повидать Джилли. - А что такое? - Она с подозрением уставилась на него. Наверное, их связывают менее близкие отношения, чем я думал. Или, наоборот, более. - Милая Джилли... - он прижал руку к сердцу и сделал гримасу, желая показать, как глубоко она ранила его чувства. - Слушай, Брюс, если ты насчет травы... - Да нет. Наша херня - твоя херня, так сказать. Сильная вещь, правда? Особенно если не смывать эту отраву для жучков. - Брюс перегнулся через перила лестницы и поцеловал Джилли руку, как будто он был Рексом Харрисоном, играющим роль в фильме "Моя прекрасная леди". Она была так ошеломлена этой публичной демонстрацией нежных чувств, что уронила пылесос. Тогда он с грацией странствующего рыцаря поднял его. Просто поразительно: рядом с Брюсом все чувствовали себя светскими людьми - у него был настоящий дар, который не имел ничего общего с тем фальшивым обаянием, которое некоторые люди умеют включать и выключать по заказу, словно электрическую лампочку. Нет, его тепло было неподдельным. Общаясь с ним, казалось, что сидишь на солнце. Когда он был рядом, никому не казалось странным, что он возится с подростками, которые были на четыре года младше его. Было такое ощущение, что это очень мило с его стороны, но что в этом нет ничего особенного. А ведь если бы все двадцатилетние парни относились ко мне так, как он, то быть пятнадцатилетним желторотым птенцом было бы намного легче! Майя принесла четыре бутылки пива "Хайнекен". Мы все закурили. Сделав пару глотков, я почувствовал, что подмышки у меня опять заболели, потому что все это время я стоял на костылях. Потом вспомнил, наконец, кто в этом доме хозяин, и предложил всем перейти в гостиную комнату и посидеть там. Честно говоря, я не привык развлекать гостей. Еще совсем недавно мы с Хлюпиком стреляли голубей из его воздушки; приходится признать, что с тех пор я достиг больших успехов в смысле этикета. Брюс прошел в комнату, плюхнулся на диван и положил ноги на кресло, которое было таким старым и дорогим, что мама не разрешала мне на него даже садиться. Он явно чувствовал себя здесь, как дома; и поэтому у меня возникло ощущение, что хозяин здесь все-таки я. - Не думаю, что мне следует разрешать своей сестренке смотреть это. А я и забыл про папин фильм! В комнате было темно, проектор включен. Казалось, в луче проектора клубился дым. А индеец яномамо по-прежнему прыгал, застыв на экране. Брюс ткнул пальцем в веревочку, которая прикрепляла его пенис к животу. - Выглядит довольно оригинально. Майя повернулась ко мне, скорчив гримаску. - Разве это не больно? Я пожал плечами, не зная, смущаться мне или нет. - Отвратительно. - Смешно, что благочестивая Джилли решила разыгрывать стеснение - после того, что происходило в домике. Я выключил проектор и зажег свет. - Этот фильм покажут по "Каналу-13". В нем рассказывается о южноамериканских индейцах. Его снял мой отец. Он антрополог. Майя положила мне руку на плечо. То, что она сидела так близко, сводило меня с ума. - Давай посмотрим его как-нибудь вместе? - Моя сестра намекает на то, что мы должны оставить их наедине, Джилли. - Заткнись, Брюс! Он посмотрел на коробку, в которой лежала пленка. - Фокс Бланшар - твой отец? - Да. - Чтобы никто не успел задаться вопросом, почему я не ношу его фамилию, я быстро спросил: - Хотите еще пива? - В университете, когда у нас был курс антропологии, я читал его книгу. Потрясающе. Я знал, что ты джентльмен и ученый! Наконец-то в Флейвалле поселился интеллигентный человек. - Мне уже приходилось упоминать о том, что, когда говоришь с Брюсом, то кажется, что тебя ласково пригревает солнце. - Отец Финна и еще один ученый - Шаньон - это два величайших современных антрополога. - Спасибо, что предупредил. - Джилли посмотрела на меня, как на предателя. Майя улыбалась. Она радовалась, что мне удалось произвести на ее брата благоприятное впечатление. - А чем он так известен? - спросила Джилли. - Он обнаружил племя яномамо. Мы с Брюсом сказали это одновременно. Потом он выдал целую кучу забавных историй, в которых действовал мой отец и "жестокие люди". Честно говоря, я был бы рад сам рассказать парочку этих историй, чтобы поразить Майю. Но то, что ее брат так уважительно отзывался о моем отце, переполняло меня гордостью. Даже я понимал, что хвастаться самому куда менее круто, чем слушать, как тебя расхваливает кто-то другой. - Брюс, можно еще кому-нибудь высказаться? - перебила его, в конце концов, Майя. Джилли допила свое пиво и спросила: - А почему твоя фамилия Эрл, хотя твоего отца зовут Фокс Бланшар? Я замолчал. Пауза была очень неловкой. Наверное, Джилли даже пожалела, что спросила меня об этом. В 1978 году быть матерью-одиночкой было не так уж почетно. Брюс, видимо, тоже не придумал, как можно выйти из неудобного положения, созданного faux pas* Джилли. <Фр. - ложный, неверный шаг>. И тогда он просто предложил: - Пора смотреть кино. - Папа так и не женился на моей маме. - Странно, что я не выдал очередную порцию вранья. - Они начали встречаться, когда он уже был женат на другой женщине. - А моя мама выходила замуж вот с та-а-ким животом! И вообще, мой отец - Ричард Прайор*! <Чернокожий комедийный актер эстрады и кино. Снялся в фильмах: "Святой Моисей" (1980), "Неугомонные" (1980), "Игрушка" (1982), "Супермен-3" (1983), "Гарлемские ночи" (1989) и др.>. Только никому не говорите. - Брюс старался поддержать меня. - Господи, ты готов на все, лишь бы на тебя обратили внимание! - Майя коснулась моей руки. - Зороастрийцы полагали, что быть занудой - это смертельный грех. У них тоже было десять заповедей, и одна из них гласила: Во имя всего святого, да не будь занудой! - А кто такие эти зороастрийцы? - спросила Майя. - Они поклонялись огню, еще до появления христианства, - машинально ответил я. - Прости меня, Финн, - сказала Джилли, отдирая этикетку с бутылки. Теперь она, наверное, жалела, что не пошла убирать на втором этаже. - Ничего страшного. - На самом деле, мне было очень больно, но если бы я сказал еще хоть слово, это стало бы всем очевидно. - Этим летом я должен был поехать к нему, чтобы проводить какие-то исследования в Венесуэле. - Я был бы готов на убийство, лишь бы получить возможность работать с твоим отцом. А почему же ты не поехал? - поинтересовался Брюс. - Меня арестовали. - Сам не понимаю, что со мной происходило в тот момент. То ли это было действие лекарств, помноженное на эффект от пива, то ли я учился говорить правду. Довольно опасная привычка, между прочим. - За что тебя арестовали? - Майя посмотрела на меня с возросшим уважением. - За то, что покупал кокаин. - Я решил умолчать о том, что делал это для своей матери. - Не фига себе! - прокомментировала Джилли. - Я поражен, - сказал Брюс. Да, это было заметно. - Мама считает, что проживание в Флейвалле должно на меня подействовать благотворно... ни у кого косячка не найдется? - Все засмеялись. Я сам был поражен тем, как здорово держался. А когда Джилли достала самокрутку, мы развеселились еще больше. - Странно, что твоя мать позволяет тебе общаться с моей сестрой. - Хватит, Брюс! - Когда Майя училась в пансионе, ее арестовали за ее страсть к поджогам. Представляешь, она учинила пожар в здании, где спали девочки! - Зачем ты это сделала? - Я вполне разделял интерес Джилли. - Это случайно получилось! Моя грелка загорелась. - Ты им не все рассказываешь, - перебил ее Брюс, передавая сигарету. - Ну да, верно. Я положила ее под подушку и забыла выключить. - И опять ты опускаешь кое-какие детали. - Ну ладно. - Майя выпустила большое синее кольцо дыма и бесстрастно добавила: - Я тогда обкурилась до усрачки. - Все расхохотались, решив, что это очень забавно. - И что они с тобой сделали? - спросил я, затягиваясь. - Выгнали из школы. Поэтому мне передали твое сообщение только вчера вечером - мама тягала меня по всей Новой Англии. Меня никуда не хотят принимать. Только те школы, в которых на окнах висячие замки висят. - Мы смеялись, пока животы не заболели. Джилли выдула дым в рот Брюсу. Кажется, она называла это "паровозик". Он в ответ сделал то же самое. Затем она с гордостью сказала: - А я однажды подожгла переднее сиденье в машине Двейна. - Случайно? - с надеждой спросила Майя. - Ну, я сделала вид, что это вышло случайно. - Что же он такого сделал, что ты так взбесилась? - удивился я. - Он меня заразил. У меня из-за него вши завелись. Знаете, где они жили? В ресницах! Когда мы перестали смеяться, я выключил свет и начал показывать фильм. Был жаркий летний день. Мы сидели в темноте, передавали по кругу сигарету, пили пиво, и смотрели, как пируют яномамо. Если бы не марихуана, я бы, наверное, ужасно нервничал из-за того, что они смотрят фильм вместе со мной. Когда Брюс увидел, как индейцы нюхают энеббе, он пошутил: "А где бы мне такую штучку достать?". Он произнес ту же фразу, когда на экране появилась десятилетняя невеста. Когда шаман стал угощать гостей копченым мясом обезьяны, чтобы они не засиживались за столом, Майя заметила, что он напоминает миссис Николс с ее фруктовым пирогом. Джилли с Брюсом решили, что это просто уморительно. Я тоже засмеялся, хотя понятия не имел, кто такая эта миссис Николс. Я был слишком одурманен, чтобы шутить, и поэтому просто начал подпевать яномамо, когда они затянули свои песни, и стал отбивать ритм, ударяя костылем по журнальному столику. Остальные меня поддержали. После закусок из мяса обезьяны соседи племени все еще не хотели уходить. Тогда индейцы здорово разозлились. Сначала они осыпали друг друга оскорблениями, потом принялись колотить своих обидчиков в грудь и дубасить палками, а закончилось все тем, что шаману выбили глаз. И все это время мы аплодировали им и свистели, словно перед нами были знаменитые участники рестлерских боев. Не уверен, что папа рассчитывал именно на такую реакцию, но, в любом случае, все были в восторге. Представляете, им настолько понравилось, что мы посмотрели фильм два раза. Второй раз смотреть было даже интереснее, потому что мы просто прокрутили пленку задом наперед. Получилось здорово: выбитый глаз влетал на свое прежнее место, зеленые от энеббе сопли текли обратно в нос, а сами индейцы опять возвращались в нормальное состояние. Брюс просто влюбился в этот фильм. Когда я, в конце концов, включил в комнате свет, он сидел, закусив сигарету в углу рта и ероша волосы. - Вот это да, ребята! Эти яномамо понимают, что к чему. - Да перестань ты, Брюс, ты у