они были около самого уже храма. Священник проворно поднялся на ноги и загородил собой выход из моленной. - Подползайте скорей, - зыкнул он шепотом Вихрову и старосте. Те подползли и поднялись на ноги - и все таким образом вошли в моленную. Народу в ней оказалось человек двести. При появлении священника и чиновника в вицмундире все, точно по команде, потупили головы. Стоявший впереди и наряженный даже в епитрахиль мужик мгновенно стушевался; епитрахили на нем не стало, и сам он очутился между другими мужиками, но не пропал он для глаз священника. - Поди-ка ты сюда, священнодействователь! - сказал он ему. Мужик не трогался, как будто бы не понимая, что это к нему относится. - Григорий, поди сюда; я тебя кличу! - повторил священник. Григорий, делать нечего, вышел. - Где же облачение-то твое - подай мне! - говорил священник. - Нет у меня никакого облачения, - отвечал мужик, распуская перед ним руки; но священник заглянул к нему в пазуху, велел выворотить ему все карманы - облачения нигде не было. Священник велел старосте обыскать прочих, нет ли у кого облачения. Тот, с обычной своей усмешкой на лице, принялся обыскивать; но облачения не нашлось. - Ну, бог с ним! - произнес Вихров. - Вот это бог с ним и дает им поблажку, - проговорил ему укоризненно священник. - Переписать их всех надо! - прибавил он; но Вихров прежде спросил народ: - Что вы, братцы, все единоверцы? - Все, почесть, единоверцы! - отвечали ему мужики. - Зачем же вы не посещаете вашего храма, а ходите в моленную, которая должна быть запечатана? - Так как родители наши ходили сюда, и нам желается того, - отвечал один из раскольников. - Мы, бачка, думали, что в нашей церкви службы не будет, - подхватил другой раскольник. - Врешь, врешь, - остановил его священник. - Благовест у меня начался с двух часов ночи и посейчас идет. Из села в самом деле доносился сухой и немного дребезжавший благовест единоверческой церкви. - А эта вот и православная даже! - прибавил священник, указывая на одну очень нарядную и довольно еще молодую женщину. - Ты православная? - спросил ее Вихров. - Православная-с! - отвечала та, вся вспыхнув и с дрожащими щеками. - Ей вот надо было, - объяснил ему священник, - выйти замуж за богатого православного купца: это вот не грех по-ихнему, она и приняла для виду православие; а промеж тем все-таки продолжают ходить в свою раскольничью секту - это я вас записать прошу! - Все запишут! - отвечал ему с сердцем Вихров и спрашивать народ повел в село. Довольно странное зрелище представилось при этом случае: Вихров, с недовольным и расстроенным лицом, шел вперед; раскольники тоже шли за ним печальные; священник то на того, то на другого из них сурово взглядывал блестящими глазами. Православную женщину и Григория он велел старосте вести под присмотром - и тот поэтому шел невдалеке от них, а когда те расходились несколько, он говорил им: - Не расходитесь оченно далеко! Допросы отбирать Вихров начал в большой общественной избе - и только еще успел снять показание с одного мужчины, как дверь с шумом распахнулась, и в избу внеслась какой-то бурей становая. - Друг сердечный, тебя ли я вижу! - воскликнула она, растопыривая перед Вихровым руки. Она, видимо, решилась держать себя с ним с прежней бойкостью. - И это не грех, не грех так приехать! - продолжала она, восклицая. - Где ты остановился? У вас, что ли? - прибавила она священнику. - У меня-с, - отвечал тот. - В мурье-то у него - на клопах да на комарах! Я бы тебя на мягкую постельку уложила, побаюкала бы и полюлюкала!.. Что это переловил ребят-то? - прибавила она, показывая головой на раскольников. - А все это ваш супруг причиной тому: держит моленную незапертою, тогда как она запечатана даже должна быть, - заметил ей священник. - Это кто вам, батюшко, донес так да отрапортовал о том - нет-с! Извините! Я нарочно все дело захватила - читайте-ка!.. - проговорила становая и, молодцевато развернув принесенное с собою дело, положила его на стол. - Читай, читай!.. - повторила она священнику. В одном предписании в самом деле было сказано: на моленную в селе Корчакове оставить незапечатанною и отдать ее в ведение и под присмотр земской полиции с тем, чтобы из оной раскольниками не были похищаемы и разносимы иконы". - Только бы не были расхищаемы и уносимы иконы - понял? - отнеслась становая к священнику. - А они все тут; есть еще и лишние. - Моленная не должна быть запечатана, - повторил и Вихров. Священник пожал только плечами. - Но сборища в ней все-таки не могли быть дозволены, особенно для единоверцев, - возразил он, - и ваш супруг, я знаю, раз словил их; но потом, взяв с них по рублю с человека, отпустил. - Это как вы знаете, кто вам объяснил это? - возразила ему становая насмешливо, - на исповеди, что ли, кто вам открыл про то!.. Так вам самому язык за это вытянут, коли вы рассказываете, что на духу вам говорят; вот они все тут налицо, - прибавила она, махнув головой на раскольников. - Когда вас муж захватывал и обирал по рублю с души? - обратилась она к тем. - Не было того-с, - отвечали из них некоторые, и все при этом держали головы потупленными. - Чем на других-то, иерей честной, указывать, не лучше ли прежде на себя взглянуть: пастырь сердцем добрым и духом кротким привлекает к себе паству; при вашем предшественнике никогда у них никаких делов не было, а при вас пошли... - Зато и единоверия не было! - возразил ей священник. - Я уже этого не знаю - я баба; а говорю, что в народе толкуют. Изволь-ка вот ты написать, - прибавила она Вихрову, - что в предписании мужу сказано насчет моленной; да и мужиков всех опроси, что никогда не было, чтобы брали с них! Такие почти повелительные распоряжения становой сделались, наконец, Вихрову досадны. - Все это очень хорошо - и будет сделано; но вам-то здесь быть совершенно неприлично! - сказал он. - Уйду, уйду, не навеки к вам пришла, - сказала она, поднимаясь, - только ты зайди ко мне потом; мне тебе нужно по этому делу сказать - понимаешь ты, по этому самому делу, чтобы ты сказал о том начальству своему. - Хорошо, зайду, - отвечал Вихров, чтобы только отвязаться от нее: почему становая говорила ему ты и назвала его другом сердечным - он понять не мог. Та между тем встала и пошла; проходя мимо мужиков, она подмигнула им. - Не робейте, паря, не больно поддавайтесь! Вихров, отобрав все допросы и написав со священником подробное постановление о захвате раскольников в моленной, хотел было сейчас же и уехать в город - и поэтому послал за земскими почтовыми лошадьми; но тех что-то долго не приводили. Он велел старосте поторопить; тот сходил и донес ему, что лошади готовы, но что они стоят у квартиры становой - и та не велела им отъезжать, потому что чиновник к ней еще зайдет. Вихров послал другой раз старосту сказать, что он не зайдет к ней, потому что ему некогда, и чтобы лошади подъехали к его избе. Староста сходил с этим приказанием и, возвратясь, объявил, что становая не отпускает лошадей и требует чиновника к себе. Вихрова взорвало это; он пошел, чтобы ругательски разругать ее. - Что это такое вы делаете - не даете мне лошадей! - воскликнул он, входя к ней в залу, в которой на столе были уже расставлены закуска и вина разные. - Ты не горлань, а лучше выпей водочки! - сказала она ему. - Не хочу я вашей водочки! - кричал он. - Ты вот погоди, постой! Не благуй! - унимала она его. - Я вот тебе дело скажу: ты начальству своему заяви, чтобы они попа этого убрали отсюда, а то у него из единоверия опять все уйдут в раскол; не по нраву он пришелся народу, потому строг - вдруг девицам причастья не дает, изобличает их перед всеми. Мужик придет к нему за требой - непременно требует, чтобы в телеге приезжал и чтобы ковер ему в телеге был: "Ты, говорит, не меня, а сан мой почитать должен!" Кто теперь на улице встретится, хоть малый ребенок, и шапки перед ним не снимет, он сейчас его в церковь - и на колени: у нас народ этого не любит! - Ну, только? - спросил Вихров. - Прощайте! - Погоди, не спеши больно!.. Что у тебя дома-то - не горит ведь! Раскольники-то ходатая к тебе прислали, сто целковых он тебе принес от них, позамни маненько дело-то! Вихров усмехнулся и покачал головой. - Что же, этот ходатай здесь, что ли? - спросил он. - Здесь стоит, дожидается. - Ну, позовите его ко мне! Становая пошла и привела мужика с плутоватыми, бегающими глазами. - Ты мне сто целковых принес? - спросил его Вихров. - Да-с! - отвечал мужик и торопливо полез себе за пазуху, чтобы достать, вероятно, деньги. - Не трудись их вынимать, а, напротив, дай мне расписку, что я их не взял у тебя! - сказал Вихров и, подойдя к столу, написал такого рода расписку. - Подпишись, - прибавил он, подвигая ее к мужику. Тот побледнел и недоумевал. - Подпишись, а не то я дело из-за этого начну и тебя потяну! - произнес Вихров явно уже сердитым голосом. Мужик посмотрел на становую, которая тоже стояла сконфуженная и только как-то насильственно старалась улыбнуться. - Подпишись уж лучше! - сказала она мужику. Тот дрожащею рукой подписался и затем, подобрав свою шапку, ушел с совершенно растерянным лицом. - Ну, паря, модник ты, я вижу, да еще и какой! - сказала Вихрову становая укоризненным голосом, когда они остались вдвоем. - А вы, извините меня, очень глупы! - возразил он ей. - Где уж нам таким умником быть, как ты! Не все такие ученые, - произнесла становая в одно и то же время насмешливым и оробевшим голосом. Вихров взялся снова за фуражку, чтобы уехать. - Не пущу, ни за что не пущу без закуски, а не то сама лягу у дверей на пороге!.. - закричала становая - и в самом деле сделала движение, что как будто бы намерена была лечь на пол. Вихров лучше уже решился исполнить ее желание, тем более, что и есть ему хотелось. Он сел и начал закусывать. Становая, очень довольная этим, поместилась рядом с ним и положила ему руку на плечо. - А что, с Фатеихой до сих пор все еще путаешься? - спросила она, заглядывая ему с какой-то нежностью в лицо. - Нет, уж не путаюсь, - отвечал ей Вихров. - Слышала я это, слышала, - отвечала становиха. - Вот как бы ты у меня ночевал сегодня, так я тебе скажу... - Что же такое? - спросил Вихров. Становая пожала только плечами. - У!.. - воскликнула она. - Такую бы тебе штучку подвела - букет! Вихров только усмехнулся. - Ну, однако, прощайте! - сказал он, вставая. - Прощай, друг любезный, - проговорила становиха и вдруг поцеловала его в лицо. Вихров поспешно обтер то место, к которому она прикоснулась губами. Становиха потом проводила его до телеги, сама его подсадила в нее, велела подать свое одеяло, закрыла им его ноги и, когда он, наконец, совсем поехал, сделала ему ручкой. XIII ВЕЧЕР У m-me ПИКОЛОВОЙ То, что Вихров не был у Захаревских и даже уехал из города, не зайдя проститься с ними, - все это сильно огорчало не только Юлию, отчасти понимавшую причину тому, но и Виссариона, который поэтому даже был (в первый раз, может быть, во всю жизнь свою) в самом сквернейшем расположении духа. Судя несколько по своим собственным поступкам, он стал подозревать, что уж не было ли между сестрой и Вихровым чего-нибудь серьезного и что теперь тот отлынивает, тем более, что Юлия была на себя не похожа и проплакивала почти целые дни. Виссарион решился непременно расспросить ее об этом. - Интересно мне знать, - заговорил он однажды, ходя взад и вперед по комнате и как бы вовсе не желая ничего этим сказать, - говорила ли ты когда-нибудь и что-нибудь с этим господином о любви? - Никогда и ничего, - отвечала Юлия. - О, вздор какой! - воскликнул инженер. - Уверяю тебя! - повторила Юлия совершенно искренним голосом. "Ну, когда еще в таком положении дело, так это пустяки, вздор!" - успокоил себя мысленно Виссарион. - Так у вас, может быть, все это одним пуфом и кончится? - присовокупил он. - Всего вероятнее!.. - сказала Юлия, и голос ее при этом дрожал: сознавая, что она не в состоянии уже будет повторить своего признания Вихрову, она решилась сама ничего не предпринимать, а выжидать, что будет; но Виссарион был не такого характера. Он любил все и как можно скорей доводить до полной ясности. Услыхав, что Вихров вернулся со следствия, но к ним все-таки нейдет, он сказал сестре не без досады: - Что же этот ваш возлюбленный не жалует? В ответ на это Юлия устремила только на брата умоляющий взор. - Пошли за ним, если хочешь... - присовокупил Виссарион. - Если он не хочет идти, зачем же посылать за ним? - возразила Юлия. - Ну, так я сам пойду к нему и посмотрю, что он там делает, - произнес почти со злобою Виссарион: ему до души было жаль сестры. Когда Вихрову сказали, что пришел Захаревский, он, по какому-то предчувствию, как бы отгадывая причину его прихода, невольно сконфузился. У Виссариона не сорвалось это с глазу. "Он однако потрухивает, как видно, меня?" - подумал он про себя. - Что это, батюшка, вы за штуку выкинули? - произнес он затем вслух. - Уехали совсем из города и не зашли даже проститься. - Невозможно было: губернатор меня экстренно послал и под присмотром еще попа. - Что за вздор такой - экстренно послал?.. Невозможно было на две минуты забежать проститься!.. - говорил инженер и затем, сев напротив Вихрова, несколько минут смотрел ему прямо в лицо. Тот при этом явно покраснел. - Что это вы, устали, что ли, или больны? - спросил Виссарион. - И устал и болен! - отвечал Вихров. - Все это проистекает оттого-с, - продолжал инженер, - что вы ужасно какую нелепую жизнь ведете. - Я? - спросил Вихров, несколько уже и удивленный бесцеремонностью такого замечания. - Да, вы!.. Жениться вам надо непременно! - Но отчего же вы сами не женитесь? - Оттого, что я совершенно неспособен к женатой жизни: мне всякая женщина в неделю же надоедает! - Но, может быть, и я такой же! - проговорил Вихров. - Ну, нет, вы постоянны: вот вы экономке вашей сколько времени верны! Виссарион под именем экономки разумел Груню. - А вы думаете, что я в отношении ее могу быть верен и неверен? - Совершенно уверен в том, - подхватил Виссарион. - Кто же вам сказал это? - спросил Вихров. - Мои собственные глаза. - Ваши глаза совершенно вас обманывают. - Не шутя? - Не шутя обманывают! Вихров не хотел Виссариона посвящать ни в какую свою тайну. "Черт знает, ничего тут не понимаю!" - думал между тем инженер, в самом деле поставленный в недоумение: Груню он считал главной и единственною виновницею того, что Вихров не делал предложения его сестре. - Что же, вы зайдете ли когда-нибудь к нам? Осчастливите ли вашим посещением? - полушутил, полусерьезно говорил он, вставая с тем, чтобы уйти. - Я сегодня же вечером буду у вас, - отвечал, опять немного растерявшись, Вихров. - Но вечером мы с сестрой у Пиколовой будем... Там будет губернатор, и прочее, и прочее, - проговорил Виссарион. - А, и прекрасно, и я туда же приеду! - подхватил Вихров, очень обрадованный тем, что он встретится в первый раз с Юлией в обществе. - Приезжайте! - сказал инженер и ушел. Когда он возвратился в комнату сестры, то лицо его снова приняло недоумевающее выражение. - Хоть зарежь, ничего тут не понимаю! - произнес он и, усевшись на стул, почти до крови принялся кусать себе ногти, - до того ему была досадна вся эта неопределенная чепуха. Вихров, между тем, еще до свидания с Виссарионом, очень много и серьезно думал о своих отношениях к Юлии. Что он не любил ее совершенно, в этом он не сомневался нисколько, - точно так же, как теперь он очень хорошо понимал, что не любил и Фатееву и что не чувствовал также особой привязанности и к преданной ему Груне; но отчего же это?.. Что за причина тому была?.. Не оставалось никакого сомнения, что между ним и всеми этими женщинами стояла всегда, постоянно и неизменно Мари - и заслоняла их собой. Не сомневался уж он нисколько, что он одну только ее в жизни своей любил и любит до сих пор; но что же она к нему чувствует? Конечно, ее внезапный отъезд из Москвы, почти нежное свидание с ним в Петербурге, ее письма, дышащие нежностью, давали ему много надежды на взаимность, но все-таки это были одни только надежды - и если она не питает к нему ничего, кроме дружбы, так лучше вырвать из души и свое чувство и жениться хоть на той же Юлии, которая, как он видел очень хорошо, всю жизнь будет боготворить его! Когда Виссарион ушел от него, он окончательно утвердился в этом намерении - и сейчас же принялся писать письмо к Мари, в котором он изложил все, что думал перед тем, и в заключение прибавлял: "Вопрос мой, Мари, состоит в том: любите ли вы меня; и не говорите, пожалуйста, ни о каких святых обязанностях: всякая женщина, когда полюбит, так пренебрегает ими; не говорите также и о святой дружбе, которая могла бы установиться между нами. Я хочу любви вашей полной, совершенной; если нет в вас ее ко мне, так и не щадите меня - прямо мне скажите о том!" Отослав это письмо на почту, Вихров отправился к Пиколовым, у которых вечер застал в полном разгаре. Начальник губернии был уж там. Он всегда у m-me Пиколовой был очень весел и даже отчасти резов. Белобрысый муж ее с улыбающимся лицом ходил по ярко освещенным комнатам. Он всегда очень любил, когда начальник губернии бывал у них в гостях, даже когда это случалось и в его отсутствие, потому что это все-таки показывало, что тот не утратил расположения к их семейству, а расположением этим Пиколов в настоящее время дорожил больше всего на свете, так как начальник губернии обещался его представить на имеющуюся в скором времени открыться вакансию председателя уголовной палаты. Должности этой Пиколов ожидал как манны небесной - и без восторга даже не мог помыслить о том, как он, получив это звание, приедет к кому-нибудь с визитом и своим шепелявым языком велит доложить: "Председатель уголовной палаты Пиколов!" Захаревские тоже были у Пиколовых, но только Виссарион с сестрой, а прокурор не приехал: у того с каждым днем неприятности с губернатором увеличивались, а потому они не любили встречаться друг с другом в обществе - достаточно уже было и служебных столкновений. Виссарион Захаревский в полной мундирной форме, несмотря на смелость своего характера, как-то конфузливо держал себя перед начальником губернии и напоминал собой несколько собачку, которая ходит на задних лапках перед хозяином. Юлия, бледная, худая, но чрезвычайно тщательно причесанная и одетая, полулежала на кушетке и почти не спускала глаз с дверей: Виссарион сказал ей, что Вихров хотел приехать к Пиколовым. Когда герой мой вошел, начальник губернии почти с нежностью встретил его. - Здравствуйте, Вихров! - воскликнул он, протягивая ему ладонью вверх свою широкую руку, в которую Вихров и поспешил положить свою руку. - От души благодарю вас, что приехали запросто!.. - говорила хозяйка дома, делая ему ручкой из-за стола, за которым она сидела, загороженная с одной стороны Юлией, а с другой - начальником губернии. - А у меня к вам еще просьба будет - и пребольшая, - прибавила она. - Уж опять не театр ли? - спросил ее Вихров. - Ах, нет, Вихров, гораздо скучней того - дело! - Дело, которое madame Пиколова желает возложить на вас! - сказал полушутя и полусерьезно начальник губернии. - Madame Пиколова? - переспросил его Вихров. - Да! - подтвердил губернатор. Вихров на это только усмехнулся. - А я к вам было сегодня вечером хотел прийти, - отнесся он к Юлии. - К нам хотели?.. - И еще что-то такое сказала Юлия, устремляя на него кроткий взгляд. Вихров не знал - сесть ли ему около нее или нет; однако он сел, но что говорить - решительно не находился. - Куда же это вы в последнее время ездили? - спросила его сама Юлия. Вихров несказанно обрадовался этому вопросу. Он очень подробным образом стал ей рассказывать свое путешествие, как он ехал с священником, как тот наблюдал за ним, как они, подобно низамским убийцам{278}, ползли по земле, - и все это он так живописно описал, что Юлия заслушалась его; у нее глаза даже разгорелись и лицо запылало: она всегда очень любила слушать, когда Вихров начинал говорить - и особенно когда он доходил до увлечения. - Я готова, чтобы вы чаще от нас уезжали и рассказывали потом нам такие интересные вещи, - проговорила она. Чтобы разговор как-нибудь не перешел на личные отношения, Вихров принялся было рассказывать и прежнее свое путешествие в Учню, но в это время к нему подошла хозяйка дома и, тронув его легонько веером по плечу, сказала ему: - На два слова в кабинет, Вихров! - И они пошли. Белобрысый муж m-me Пиколовой тоже последовал за ними, как-то глупо улыбаясь своим широким ртом. - Вот видите ли что! - начала m-me Пиколова. - Мы с братцем после маменьки, когда она померла, наследства не приняли; долги у нее очень большие были, понимаете... но брат после того вышел в отставку; ну, и что же молодому человеку делать в деревне - скучно!.. Он и стал этим маменькиным имением управлять. - Опекуном, то есть, назначен был, как следует - опекой, - поправил ее муж. - Ну, опекуном там, что ли, очень мне нужно это! - возразила ему с досадой m-me Пиколова и продолжала: - Только вы знаете, какие нынче года были: мужики, которые побогатей были, холерой померли; пожар тоже в доме у него случился; рожь вон все сам-друг родилась... Он в опекунской-то совет и не платил... "Из чего, говорит, мне платить-то?.. У меня вон, говорит, какие все несчастия в имении". - И у него на все это и удостоверения есть от полиции, - пояснил опять за жену сам Пиколов. - Да, у него все эти и бумаги есть! - подхватила она. - И он их представил туда. Только вдруг оттуда глупую этакую бумагу пишут к Ивану Алексеевичу... что, как это там сказано... что все это неблагонамеренные действия опекуна... Хорошо, конечно, что Иван Алексеевич так расположен к нам... Он привозит ко мне эту бумагу. "Вот, говорит, напишите брату!.." Я пишу ему... Он прискакал, как сумасшедший: "Я, говорит, желаю, чтобы все это обследовали; кто, говорит, из чиновников особых поручений Ивана Алексеевича самый благородный человек?.." Я говорю: "Благородней Вихрова у него нет!" Так вот вы, monsieur Вихров, съездите, пожалуйста, к брату в деревню и поправьте все это. Как ни бестолково m-me Пиколова рассказывала, однако Вихров очень хорошо понял, что во всей этой истории скрывались какие-нибудь сильные плутни ее братца. - Вы бы гораздо лучше сделали, если бы попросили на это дело какого-нибудь другого чиновника: я в службе мнителен и могу очень повредить вашему брату, - сказал он. - Ни за что, ни за что!.. И слышать вас не хочу! - воскликнула m-me Пиколова, зажимая себе даже уши. - Вы добрый, милый, съездите и поправите все это, а мне уж пора к Ивану Алексеевичу, а то он, пожалуй, скучать будет!.. - заключила она и ушла из кабинета. Пиколов и Вихров, оставшись вдвоем, некоторое время молчали. - Но что за человек - брат вашей супруги? - спросил, наконец, последний. - Он человек умный и расчетливый, только вот, знаете, этак, любит направо и налево карточкой перекинуть! - отвечал Пиколов и представил рукой, как мечут банк. - Может быть, на эти карточки он все доходы с имения и проигрывал, - заметил ему Вихров. - Нет, нет! - возразил Пиколов, засмеявшись своим широким ртом. Покуда они разговаривали таким образом, в гостиной послышался сначала громкий, веселый разговор, наконец крик, визг, так что Вихров не утерпел и спросил: - Что это такое там? - Так себе, ничего, шалят! - отвечал Пиколов. В гостиной, в самом деле, шалили. Сначала сели играть в карты - губернатор, m-me Пиколова, инженер и Юлия - в фофаны; ну, и, как водится, фофана положили под подсвечник; m-me Пиколова фофана этого украла, начальник губернии открыл это. - Зачем вы это сделали, зачем?! - говорил он и ударил ее по руке. M-me Пиколова ударила сама его и довольно сильно; при этом одна свеча потухла от их движения. - Когда вы затушили свечку, так я затушу другую, - сказал начальник губернии. - Ах, не смейте! - кричала Пиколова. - Захаревский, затушите прочие свечи! - кричал начальник губернии, задувая сам свою свечу. Виссарион, не задумавшись, сейчас же исполнил это приказание, задул все остальные свечи; в гостиной сделалась совершенная темнота. Начальник губернии начал ловить m-me Пиколову, а она от него бегала из угла в угол. В эту минуту в гостиную возвратились Пиколов и Вихров. Последний едва рассмотрел прижавшуюся в углу Юлию. - Что такое? - спросил он ее. - Ах, защитите меня, чтобы он на меня как-нибудь не набежал, - сказала она. Вихров стал около нее в защиту, начальник губернии между тем продолжал бегать за Пиколовой. - На диване, на диване, ваше превосходительство! - подсказывал ему инженер. Начальник губернии бросился на диван, но m-me Пиколова нагнулась под стул и ускользнула от него. - В ту комнату, ваше превосходительство, улетела, - продолжал ему подсказывать Виссарион. M-me Пиколова, в самом деле, убежала в одну из задних комнат. Начальник губернии, очень хорошо знавший расположение дома, тоже побежал за ней - и они там что-то долго оставались. Наконец сам m-r Пиколов взял загашенные свечи, сходил с ними в зало и внес их в гостиную: он знал, когда это надо было сделать. - Как расшалились они, ужас! - говорил он. Невдолге после того возвратились губернатор и m-me Пиколова, которая уже не бежала, а шла довольно тихо. - Вы гадкий, противный! - говорила она губернатору. - Вы сами деретесь, сами деретесь! - отвечал ей тот. - Что же это, они всегда так забавляются? - спросил Вихров Юлию. - Не знаю, - отвечала та, и на губах ее появилась какая-то презрительная улыбка. XIV ОПЕКУН Усадьба Козлово стоит на высокой горе, замечательной тем, что некогда, говорят, в нее ударил гром - и громовая стрела сделала в ней колодец, который до сих пор существовал и отличался необыкновенно вкусной водой. В этой-то усадьбе, в довольно большом, поместительном барском доме, взад и вперед по залу ходил m-r Клыков (брат m-me Пиколовой). Он был средних лет, с несколько лукавою и заискивающею физиономиею, и отличался, говорят, тем, что по какой бы цене ни играл и сколько бы ни проигрывал - никогда не менялся в лице, но в настоящее время он, видимо, был чем-то озабочен и беспрестанно подходил то к тому, то к другому окну и смотрел на видневшуюся из них дорогу, как бы ожидая кого-то. Наконец он вдруг проговорил: "Едет!" - и с улыбающимся лицом вышел в переднюю, чтобы принять гостя. Ехал это к нему Вихров. - Меня, однако, привезли к вам в усадьбу, а не в имение! - говорил тот, снимая шинель. - Это, уж извините, я так распорядился: что же вам в деревне в курной избе жить, - говорил Клыков. - Все это прекрасно-с, - возразил ему Вихров, - да к вам-то ехать мне не совсем благовидно. Они это время входили уже в гостиную и усаживались в ней. - Но неужели же я вас куском хлеба и чашкою чаю подкуплю - неужели? - спрашивал Клыков, глядя ему в лицо. - Подкупить не подкупите, но мужикам может это показаться некоторым сближением моим с вами, - возразил Вихров. - Никаким это сближением не может им показаться! - возразил Клыков. Вихров не стал с ним больше спорить и просил его, чтобы он дал ему список недоимщиков, а также велел позвать и самих мужиков. Клыков осторожно и как бы даже на цыпочках ушел в свой кабинет. Вихров стал осматриваться. Он сидел в какой-то закоптелой гостиной: закоптели ее стены, на столе лежала закоптелая салфетка, закоптели занавеси на окнах, закоптела как будто бы сама мебель даже, - и на всем были следы какого-то долгого и постоянного употребления. Вихров посмотрел в зало. Там тоже обеденный стол стоял раздвинутым, как бывает это в трактирах; у стульев спинные задки были сильно захватаны, на стене около того места, где в ней открывался буфет, было множество пятен. В гостиной висел портрет самого хозяина в уланском еще мундире и какой-то, весьма недурной из себя, дамы, вероятно, жены его. Клыков возвратился с аккуратно составленным списком недоимщиков и объявил, что и сами они дожидаются на дворе. Вихров не утерпел и сказал ему: - Какое у вас в доме убранство старинное и как бы закоптелое даже от времени. - Не столько от времени, сколько курят много, когда соберутся!.. - отвечал смиренно Клыков. - Но кто ж к вам собирается?.. Соседи, вероятно? - Соседи-с. - И что же, в карты все, конечно, все играете! - Нет-с, мало! - произнес невиннейшим голосом Клыков. Вихров, наконец, снова обратился к своему делу. - Потрудитесь приказать, - сказал он, - прийти вот этому первому недоимщику, Родиону Федорову, что ли? Клыков той же осторожной походкой сходил и привел Родиона Федорова. Оказалось, что это был хохлатый и нескладный мужик, который пришел как-то робко, стал поеживаться, почесываться, несмело на все кругом озираться. Вихров взял лист бумаги и стал записывать его показание. - В сорок шестом году хлеб у вас градом выбивало? - спросил он его. - Выбивало-тко! - отвечал Родион очень уже бойко, как бы заранее заучив. - А холера в сорок восьмом году была? - Была-то-тко! - опять отрезал Родион. - А много ли у вас по селениям умерло человек от холеры? - О-то, много-тко извелось народу!.. Упаси бог! - почти пропел Родион. Вихров догадался, что Родион был глупорожденный и почти идиот. - А скажи, действительно ли на тебе недоимки сто рублей? - Ну... не знаю... может, так!.. - проговорил Родион, как бы через пни скакав языком. - Значит, ты признаешь ее за собой? - подтвердил Вихров. - Не знаю... признаю... да! - согласился Родион, взмахивая при этом глазами на Клыкова, который, с опущенной головой и тихой походкой, ходил по гостиной. - Ну, ступай! - сказал Вихров Родиону. Тот ушел. - Прочие так же будут показывать, как и он, а потому вам не угодно ли писать так, что такой-то вот показал согласно с Родионом Федоровым! - проговорил Клыков. - Там-с увидим, - отвечал ему резко Вихров, - позвольте мне следующего недоимщика, Павла Семенова. Пришел и тот, тоже не совсем, надо быть, складный мужик: он был длинный и все как-то старался стать боком и наклонить немного голову. - Была ли у вас холера в селениях? - спросил его Вихров обыкновенным голосом. - Что-с? - отвечал ему на это Павел, склоняя к нему еще больше свою голову. - Была ли моровая язва, холера у вас? - повторил Вихров погромче. - Ах, да, приехал! - отвечал Павел самодовольно, как бы поняв, наконец, в чем дело. - Что такое приехал? - спросил Вихров с удивлением. - Он глух немного, - вмешался, наконец, в этот разговор Клыков. - Была ли у вас холера? - закричал Вихров на весь дом. - Была, была! - поспешно отвечал Павел. - Бога ради, нельзя ли немножко потише этого, - сказал Клыков почти умоляющим голосом, - у меня жена в таком положении, в самом критическом теперь! - Что такое? - спросил Вихров. - В критическом, - повторил Клыков, - последние часы девяти месяцев. - Вот видите, это, значит, новое неудобство мне было останавливаться у вас. - Напротив, это большое удобство для меня, потому что я не должен отлучаться от нее. Вихров затем не так уже громко допросил Павла - и тот так же, как Родион, все подтвердил, что писал на него Клыков. В это время человек внес водку и закуску, чрезвычайно красиво выглядывавшую. Вихров, проголодавшийся дорогой, залпом выпил рюмку водки и закусил почти всего. - Не прикажете ли еще? - предложил ему хозяин, показывая на водку, но Вихров отказался и просил позвать ему нового недоимщика, но только потолковей немножко. - Все ведь они здесь - пренеотесанный народ, - отвечал Клыков, уходя опять на цыпочках за недоимщиком. Появившийся затем мужик назывался Сосипатром. В противоположность своим предшественникам, он, как видно, был не дурак, а напротив того - умница настоящая. - Была ли у вас холера? - спросил его Вихров. - Была, судырь, была!.. Это что говорить, - повторил несколько раз Сосипатр. - И вот все эти крупные недоимщики (Вихров пересчитал имена недоимщиков) действительно в холеру померли? - Да когда же, кормилец мой, когда же помереть-то им, как не в холеру! - почти воскликнул Сосипатр. Вихров заглянул в список, в котором увидел, что на Сосипатре недоимки показано только один рубль. - А на тебе недоимки всего один рубль? - спросил он его. - Рубль-с! - подтвердил Сосипатр. - Отчего же ты такой мелочи на заплатил? - Крестьянские-то немощи наши, батюшка, немогуты-то наши крестьянские велики! - сказал Сосипатр. Записывая это показание, Вихров вдруг начал чувствовать шум в голове; в глазах у него как-то темнело, тускнело, и какой-то пеленой все подергивалось. - Что, у вас не угарно ли здесь? - спросил он хозяина, по-прежнему ходившего взад и вперед по гостиной. - Может быть, и у меня что-то голова дурна; я сейчас велю открыть все вьюшки, - проговорил тот и, как бы озабоченный этим, ушел. - Так это, ничего; немножко из печи угаром пахнуло, - сказал он, возвратившись и совершенно успокоившимся голосом. - Прикажете следующих недоимщиков позвать - и не лучше ли их всех гуртом? Что вам каждого особняком спрашивать! - Нет, не нужно! И вообще никого не нужно: у меня голова очень кружится! - отвечал Вихров. - Ах, боже мой, так не угодно ли вам отдохнуть? - произнес как бы снова озабоченным голосом Клыков. - Да, немножко, а главное - позвольте мне теплой воды. Клыков сбегал и принес ему теплой воды. Вихров выпил ее и, выйдя в другую комнату, стал щекотать у себя в горле. Для него уже не оставалось никакого сомнения, что Клыков закатил ему в водке дурману. Принятый им способ сейчас же подействовал - и голова его мгновенно освежилась. - Не угодно ли вам мятных капель? - говорил ему Клыков. - Что ж, вам еще раз хочется отравить меня? - сказал ему насмешливо Вихров. Клыков сделал вид, как будто бы и не понимает, что тот ему говорит. Вихров больше не пояснял ему, а взял фуражку и вышел на двор. Мужики-недоимщики еще стояли тут. - Послушайте, братцы, - начал Вихров громко, - опекун показывает на вас, что вы не платили оброков, потому что у вас были пожары, хлеб градом выбивало, холерой главные недоимщики померли. Вы не смотрите, что я у него остановился. Мне решительно все равно, он или вы; мне нужна только одна правда, и потому говорите мне совершенно откровенно: справедливо ли то, что он пишет про вас, или нет? Между мужиками сейчас же пошло шушуканье и переговоры. - Что, разве было то? Где тут, ничего того не случалось! Ты поди! Да что мне идти, ты ступай! - Это решительно все равно, - подхватил Вихров, - выходи кто хочет, но только один, и говори мне с толком. После этого к нему вышел, наконец, из толпы мужик. - Явка уж, судырь, от нас тебе написана! - сказал он, то поднимая глаза на Вихрова, то опуская их. - Ну, так подай. Мужик несмело подал ему бумагу, в которой было объяснено, что ни пожаров особенных, ни холеры очень большой у них не было, а также и неурожаев, что оброк они всегда опекуну платили исправно, и почему он все то пишет на них, они неизвестны. Вихров свернул эту бумагу, положил ее в карман и возвратился в дом, чтобы объясниться с Клыковым. У него при этом губы даже от гнева дрожали и руки невольно сжимались в кулаки. - Попрогулялись? - спросил его тот, опять встретив его с своей улыбкой в передней. - Попрогулялся и, кроме того, получил весьма важные для меня сведения, - отвечал Вихров, все более и более выходя из себя. - Скажите, пожалуйста, monsieur Клыков, - продолжал он, употребляя над собой все усилия, чтобы не сказать чего-нибудь очень уж резкого, - какого имени заслуживает тот человек, который сначала говорит, что по его делу ему ничего не нужно, кроме полной справедливости, а потом, когда к нему приезжают чиновники обследовать это дело, он их опаивает дурманом, подставляет им для расспросов идиотов? При этих словах Клыков побледнел. - Это вас смутил кто-нибудь против меня, - говорил он, растопыривая перед Вихровым руки, - это все негодяи эти, должно быть!.. Между ними есть ужасные мерзавцы! - Не лучше ли эти слова отнести к кому-нибудь другому, чем к мужикам!.. Дурман на меня перестал уж действовать, вам меня больше не отуманить!.. - возразил ему тот. - Помилуйте, да разве я могу себе позволить это, - произнес Клыков, опять разводя руками и склоняя перед Вихровым голову. - Видно могли себе позволить; но, во всяком случае, извольте сейчас же мне написать, что все, что вы говорили о голоде, о пожарах и холере, - все это вы лгали. - Не лгал, видит бог, не лгал, - проговорил Клыков со слезами уже на глазах. - Подите вы, как же не стыдно вам еще говорить это! Если вы не дадите мне такой расписки, все равно я сам обследую дело строжайшим образом и опишу вас. Клыков несколько времени стоял перед ним после этого молча; потом вдруг опустился на колени. - Не погубите! - начал он мелодраматическим голосом. - Я отец семейства, у меня жена теперь умирает, я сам почти помешанный какой-то, ничего не могу сообразить. Уезжайте теперь, не доканчивайте вашего дела, а потом я соображу и попрошу о чем-нибудь для себя начальника губернии. Вихров очень хорошо видел, что Клыков хочет от него увернуться и придумать какую-нибудь штуку; злоба против него еще более в нем забушевала. - Дела вашего, - начал он, - я по закону не имею права останавливать и сейчас же уезжаю в самое имение, чтобы обследовать все ваши действия, как опекуна. - Не по закону, а из жалости молю вас это сделать!.. Взгляните на мою жену, она не перенесет вашей строгости! - говорил Клыков и, вскочив, схватил Вихрова за руку с тем, кажется, чтобы вести его в спальню к жене. - Не пойду я, извините меня, - отговаривался тот. - Но все говорят, что вы - человек добрый, великодушный; неужели вы не сжалитесь над нами, несчастными? - Нет-с, не сжалюсь! - воскликнул Вихров, которому омерзительна даже стала вся эта сцена. Лицо Клыкова как бы мгновенно все передернулось и из плаксивого приняло какое-то ожесточенное выражение. - Не раскайтесь, не раскайтесь! - заговорил он совсем другим тоном и начал при этом счищать приставшую к коленкам его пыль. - Начальник губернии будет за меня, - прибавил он язвительно. - Тем более я сделаю не по вас, что господин начальник губернии будет за вас! - проговорил Вихров и снова вышел на двор. - Нет ли у вас, братцы, у кого-нибудь тележки довезти меня до вашей деревни; я там докончу ваше дело. - Есть, батюшка, - отозвался ему один мужик, - у меня есть тележка. - Ну, так подъезжай! Мужик подъехал в грязной тележке, на какой-то неопределенного цвета и сверх того курчавой лошаденке. Вихров полез в телегу. - Не замарайся, родимый, - сказал мужик, - дай, я тебе хоть свой кафтанишко постелю. - Не нужно! - сказал Вихров. - Только уезжай поскорее отсюда. Мужик поехал. Прочие мужики пошли рядом с ним и, крупно шагая, не отставали от маленькой лошаденки. Вихров между тем жадно стал вдыхать в себя свежий осенний воздух. Влияние дурмана на него не совсем еще кончилось. Уехать со всякого следствия в дорогу было для него всегда величайшим наслаждени