были больше других, и через них легче всего было выйти. Прежде всего пришлось разгрести снег, который за последнее время беспрепятственно наметался здесь в сугробы, так как работавшие в "интендантстве" всегда пользовались внутренним ходом. Метель так сравнила все, что не видно было даже и признака спуска; однако, несколькими сильными ударами лопатой нескольких сильных людей вход был скоро освобожден. Вытащить сани было труднее. Они весили по четыреста килограммов каждые, подъем же до поверхности был крутой. Были устроены тали с блоками. Подтаскивая и подталкивая сани, мы медленно поднимали их одни за другими на поверхность. Затем оттаскивали на площадку около будки с метеорологическими инструментами, чтобы иметь свободное место для старта от дома. Ведь собаки были слишком бодры и жизнерадостны, и им нужна была свободная дорога, Какой-нибудь ящик, столб, не говоря уж о будке с инструментами-все привлекало к себе их живейший интерес, и они, если бы только им представился случай, обязательно кинулись бы туда. Им было бы наплевать на все протесты каюра! Собак в это утро мы не спускали, и каждый из нас был уже в своей палатке, чтобы надеть на них упряжь. А я тем временем смотрел на погруженные сани, совсем готовые к долгому пути. Я старался вдохновиться поэзией.... "Неутомимый дух человека...", "таинственная, страшная ледяная пустыня!" Но - ничего не получалось! Вероятно, оттого, что было слишком раннее утро. Я прекратил свои старания, после того как убедился, что сани с выкрашенными в черную краску ящиками больше всего напоминали собою гробы. Все вышло так, как мы и предполагали. Псы готовы были возмутиться. Сколько понадобилось хлопот, работы и шума, чтобы запрячь их всех! Они ни минуты не могли постоять спокойно. То был друг, с которым нужно было поздороваться, то враг, которого нужно было цапнуть. Всем что-нибудь да требовалось. Если собаки скребли задними ногами, так что высоко взлетал снег, недружелюбно смотрели друг на друга, то часто это было явным вступлением к общей свалке. Если заметить это вовремя, то можно было бы быстро и решительно помешать задуманному сражению. Но невозможно было быть вездесущим, и вследствие этого произошел ряд диких боев. Удивительные животные! Они относительно .спокойно всю зиму прогуливались вместе, но как только попали, в упряжку, сейчас же им нужно было начать драться не на живот, а на смерть. Наконец-то мы справились и двинулись в путь. В первый раз мы ехали с двенадцатью собаками в упряжке, и нам было очень интересно, что из этого получится. Против ожидания, все шло хорошо. Конечно, не как по маслу; но этого нельзя было ожидать с первого же раза. Некоторые собаки, растолстели за зиму и с трудом поспевали. Для них этот первый выезд был тяжелым испытанием. Но большинство было в прекрасном состоянии - прекрасные округлые формы, но без избытка жира. На этот раз мы не потратили много времени, чтобы подняться по обрыву. Большинству на подъеме понадобилась передышка, но были. и такие, которые справились с ним, не останавливаясь. Здесь наверху все было точно таким же, каким мы видели это в апреле месяце. Флаг стоял там, где мы его поставили в последний раз, и не имел даже очень потрепанного вида. И еще страннее, - что были заметны паши старые следы, ведшие на юг. Мы вывезли все сани наверх, распрягли собак и выпустили их. Мы считали естественным, что все радостно, кинутся домой к "мясным котлам". Большинство из них и не обмануло наших надежд. Довольные и веселые кинулись они обратно, и вскоре весь лед пестрел собаками. Они вели себя не совсем паиньками. В некоторых местах над льдом словно туман поднимался. Это был снег, вздымающийся над сражающимися. При возвращении они. однако, вели себя безупречно. В счет не идет, что кое-где встречались хромавшие. Вечером при проверке оказалось, что не хватает десяти собак! Это было удивительно. Неужели все они попали в трещины? Невероятно. На другое утро двое из нас отправились к месту старта, чтобы поискать пропавших собак. По дороге они прошли мимо нескольких трещин, но там не видно было собак. По пути они тоже не встретили их. Когда. же дошли до места, где стояли сани, то там все десять собак преспокойно лежали и спали. Лежали они у своих собственных саней. Они, по-видимому, не обратили на пришедших никакого внимания. Покосилась одна, другая, - вот и все. Когда их разбудили и наглядными жестами обратили их .внимание на то, что желательно их возвращение домой, собаки чрезвычайно удивились, Некоторые из них просто даже не хотели этому верить! Они только повернулись на месте раза два и снова улеглись там же. Их пришлось гнать домой побоями. Ну, можно ли представить себе что-нибудь более непонятное? Они лежали в сорокаградусный мороз в пяти километрах от своего удобного, уютного дома, где, как они знали, их ждет в изобилии пища. Хотя они уже пробыли здесь двадцать четыре часа, но ни одна из них не подавала и признака, что хочет покинуть это место. Ну, если бы еще было лето, солнце и тепло, тогда можно было бы с трудом все понять. Но теперь - нет, невозможно! В этот день, двадцать четвертого августа, солнце снова выглянуло из-за барьера, в первый раз после четырех месяцев. Оно будто улыбалось, .приветствуя знакомые старые торосы, которые видело уже столько лет. Но когда его первые лучи коснулись места старта, то лик его выразил изумление. "Ну вот, они все-таки оказались здесь первыми! А я-то торопилось, чтобы быть первым на месте!" Но делать нечего, - мы выиграли бег и днем раньше вышли на барьер. Мы не могли твердо установить дня окончательного своего отъезда. Нам нужно было дождаться времени, когда температура будет хоть сколько-нибудь сносной. Пока она бесчинствовала, как хотела, нельзя было и думать двигаться в путь. Теперь уже все наши вещи были в полной готовности на барьере и оставалось только запрячь собак и пуститься с ними в путь. Хотя все наши вещи и были готовы, но на это, собственно говоря, было мало похоже, если бы кто заглянул к нам. Кроилось и шилось еще больше, чем когда-нибудь. То, что иной раз кому-нибудь приходило в голову, но как вещь маловажная, которую можно сделать, когда выдастся время, а то и вовсе не делать, теперь вдруг становилось наиважнейшим. И вот быстро появлялся нож, и люди начинали кромсать да кромсать, пока не вырастали целые кучи лоскутьев и волос. Затем появлялась игла, и шов за швом прибавлялся к тем, что уже были сделаны. Шли дни, но температура не желала подавать и признаков весны. Изредка бывали подъемы до -30o, но лишь с тем, чтобы снова быстро опуститься до -50oС. Нет ничего приятного в таком ожидании. У меня всегда бывает такое впечатление, будто один я поджидаю, а другие уже давно отправились в дорогу. Но, оказывается, я был не один. - Интересно знать, докуда уже дошел теперь Скотт? - А, нет, какого орта, он еще не вышел! Разве ты не понимаешь, что для его пони еще слишком холодно? - Да, а кто сказал тебе, что у них так же холодно, как и у нас? Может быть, у них там под горой много теплее, а тогда можешь закладывать душу, что баклушей они не бьют. Эти ребята показали уже, чего от них можно ждать. Такие рассуждения можно было слышать ежедневно. Неопределенность угнетала многих из нас, я же совершенно не знал покоя. Я твердо решил двинуться в путь, как только к этому явится хоть какая-нибудь возможность. Я не мог вполне согласиться с тем мнением, что мы можем много потерять, выйдя слишком рано. Ведь если мы увидим, что становится слишком холодно, то у нас будет выход - мы можем вернуться. Поэтому я не видел в этом никакого риска. Сентябрь наступил при температуре -42o С. Такая температура уже приемлема, но приходилось все-таки еще повременить. Возможно, что это снова обман. На Другой день -53oС, Тихо и ясно. Шестого сентября -29o С. Наконец-то наступила перемена! По-нашему, было давно уже пора. На следующий день -22oС. Легкий ветерок с востока ощущался, как теплое дуновение весны. Вот, -наконец, температура, во всяком случае подходящая для старта. Все готовы. Завтра в путь! Наступило восьмое сентября. Мы поднялись, как всегда, позавтракали и зашевелились. Дела у нас было немного. Пустые сани, на которых мы должны были ехать к месту старта, были готовы, и оставалось лишь бросить на них кое-что из вещей. Но оказалось, что именно из-за того-то, что у нас было так мало вещей, мы и потратили много времени. Нам приходилось теперь запрягать по двенадцати собак в пустые сани, и мы уже предчувствовали, что начало будет сопряжено с катавасией. Мы подвое помотали друг другу подводить собак к саням и запрягать их. Наиболее осторожные из нас привязали свои сани к крепкому колу, воткнутому в снег. Другие довольствовались тем, что опрокинули сани, а иные были совсем беспечны. Все должны были быть готовыми к тому моменту, когда передовой двинется с места. В противном случае, запоздавшие не могли бы удержать собак, вследствие чего им пришлось бы ехать не вполне готовыми. В это утро собаки подняли ужасную суматоху и гвалт. В двух упряжках были "дамы" в привлекательном положении, вызывавшие смятение не только в своей упряжке, но и среди других. Один из каюров был настолько благоразумен, что оставил свою "даму" дома, Он запер ее в помещении "Объединения". Тем не менее, и он не избежал хлопот со своей упряжкой. Собаки вставали на задние лапы, прыгали и вырывались из упряжи, чтобы броситься к "Объединению". Но каюр только мило улыбался. Он. знал, что стоит только им побежать, как вся любовь будет забыта ради желания бежать вперед. Другой же каюр, наоборот, оставил суку в запряжке. Она, видите ли, такая хорошая собака, что упряжка без нее никуда не будет годиться, если оставить ее дома! И вот все уже было почти готово. Мы ждали только еще каких-то мелочей, И вдруг я слышу дикий крик и, обернувшись, вижу одну упряжку, несущуюся во весь дух без каюра. Ближайший каюр бросился, чтобы помочь товарищу, в результате чего помчались и его собаки. Двое саней неслись вперед, а за ними бежали во всю прыть оба каюра. Однако, силы были слишком неравные. Через несколько мгновений каюры далеко отстали. Обе удравшие упряжки взяли курс на юго-запад и неслись бурей. Людям предстояла трудная задача; они давно уже перестали бежать, и теперь шли по санному следу. Тем временем сани исчезли за торосами, до которых люди дошли значительно позже. Мы стали ждать их. Теперь возникал вопрос: что же предпримут те двое, поймав, наконец, свои сани? Вернутся ли они домой или же отправятся на место старта? Ждать было во всяком случае не весело, а потому мы решили отправиться на место старта и лучше уж подождать их там, если будет нужно. Сказано - сделано, и мы тронулись в путь. Посмотрим, как справляются ребята со своими псами. Ведь каждому было ясно, что теперь и наши упряжки захотят бежать той же дорогой, которую выбрали убежавшие. Страх наш оказался не напрасным. Троим из нас удалось повернуть и направить своих псов в надлежащем направлении. Однако, двое других помчались-таки по новому направлению. Правда, потом они утверждали, что думали, будто и мы все поедем неправильной дорогой. Я улыбнулся на это, но ничего не сказал. Много раз случалось, что собаки командовали и мной. Несомненно, я думал каждый раз, что это немножко стыдно, но что же, бывает... Только в двенадцать часов дня мы все собрались у Своих саней. На долю догонявших собак выпала утомительная работа, и от нее они были все в поту. Я подумывал было вернуться обратно, тем более, что за нами привязались три щенка. Если мы пойдем дальше с такой свитой, то нам придется их застрелить. Однако, возвращаться назад после всей этой работы и, несомненно, назавтра опять испытать ту же самую катавасию, не представлялось нам приятным. А хуже всего увидеть, как Линдстрем в дверях корчится от смеха-нет, лучше уж идти вперед! С этим мы все согласились. И вот собак запрягли в нагруженные сани, а пустые были поставлены штабелем друг на дружку. В половине первого дня мы тронулись в путь. Замеченный нами след сейчас же исчез, но мы вскоре встретили ряд флажков, поставленных через каждые два километра во время последней санной поездки для устройства склада. Дорога была превосходная, и мы быстро двигались к югу. В первый день мы уехали недалеко - всего девятнадцать километров - и встали лагерем в половине четвертого дня. Первая ночь на воздухе обычно всегда бывает неприятна, но эта была ужасна! Вышеупомянутая "дама" всю ночь служила причиной бурных сцеп. Наши девяносто собак поднимали такой шум, что мы не могли глаз сомкнуть. Мы встретили с облегчением наступление четырех часов утра, когда можно было начать утренние сборы. Каюр на утро переменил свое мнение. Такую собаку нельзя брать в упряжку. Полярный поход с нею невозможен. Когда мы в этот день остановились на завтрак, я приказал застрелить собаку. Одновременно мы застрелили и трех щенят. Дорога и в этот день была такой же: лучше и быть не могло. Флажки, вдоль которых мы ехали, стояли в том же виде, в каком мы их поставили. Судя по ним, нельзя было сказать, что здесь за это время бывали осадки. За этот день мы сделали двадцать пять километров. Собаки были еще не натренированы, но с каждым часом выравнивались. Десятого они, невидимому, достигли уже полной силы. В этот день никто не мог удержать своих саней. Все собаки стремились вперед, вследствие чего одна упряжка наезжала на другую, и начиналась грызня. Это ужасно надоедало. Собаки без толку тратили свои силы, а время, уходившее на то, чтобы их разнимать, терялось зря. В тот день они были совершенно дикими. Когда, например, "Лассесен" заметил своего врага "Ханса", бывшего в другой упряжке, то сейчас же пригласил себе на помощь своего друга ".Фикса". Оба они припустили изо всех сил, в результате чего и все остальные собаки упряжки, возбужденные внезапной быстротой бега, понеслись во весь дух. Каюр, как ни старался, не мог остановить их. Собаки продолжали нестись вперед, пока не догнали той упряжки, которая являлась целью стремлений "Лансена" и "Фикса". Тут обе упряжки сцепились, и пришлось разбираться в девяноста шести собачьих лапах. Тем, кто не мог удержать своих упряжек, пришлось выпрячь нескольких собак и привязать их к саням. Таким образом, нам, наконец, удалось наладить работу. В этот день было пройдено тридцать километров. В понедельник, одиннадцатого, мы проснулись при температуре -55o С. Погода была чудесная: тихо и ясно. По собакам было заметно, что им не очень приятно, так как всю ночь они вели себя относительно спокойно. Мороз сейчас же сказался на состоянии наста. Он стал не скользким, а вязким. Нам встретилось несколько трещин, и сани Хансена чуть не провалились, однако, их удалось удержать, и он выпутался из этого дела без всяких дурных последствий. На ходу мороз не досаждал нам. Наоборот, по временам становилось даже чересчур тепло. Дыхание вылетало облаками изо рта, и над каждой упряжкой стоял такой пар, что невозможно было разглядеть отдельные упряжки, хотя сани следовали сейчас же одни за другими. Двенадцатого было -52o С с ветром прямо в лоб. Пронизывало невероятно. Легко можно было видеть, что собаки страдали от мороза. Особенно по утрам на них просто жалко было смотреть. Они лежали, свернувшись как можно больше комочком и засунув морды под хвост. Время от времени по телу их пробегала дрожь. А некоторые даже непрестанно дрожали. Нам приходилось поднимать их и тащить в упряжь. Я должен был признаться, что при такой температуре нам не стоило продолжать. Риск был слишком велик. Поэтому мы решили доехать до склада на 80o южной широты и оставить там свой груз. В этот же день мы сделали ужасное открытие: в компасах замерзла жидкость (Спирт, в котором плавает магнитная стрелка. - Прим. ред.), и ими нельзя было пользоваться. Видимость стала очень плохой, и о том, где находится солнце, у нас было только слабое представление. Продвижение вперед при таких обстоятельствах было делом очень неверным. Могло случиться, что мы идем правильным Kypcoм, но было столь же вероятно-а пожалуй, даже еще вероятнее,-что мы сбились с курса. Самым лучшим поэтому было разбить лагерь и подождать улучшения обстановки. В этот вечер мы не воссылали благословений по адресу того мастера, который изготовил эти компасы и снабдил нас ими. Было десять часов утра, когда мы остановились. Чтобы на весь предстоявший нам длинный день иметь хорошее пристанище, мы решили построить две снежные хижины. Снег для этой цели был плохой, но, набрав глыбы его повсюду, мы все же смогли построить хижины. Мастером при постройке одной из них был Хансен, другой - Вистинг. При той температуре, которая у нас была, снежная хижина во много раз предпочтительнее палатки. Поэтому мы чувствовали себя очень недурно, забравшись в хижины и пустив в ход примус. Ночью вокруг нас послышался какой-то странный шум. Я заглянул даже под спальный мешок, чтобы узнать, далеко ли донизу, но нигде не было никаких признаков трещины. В другой хижине наши ничего не слышали. Мы открыли потом, что звук этот происходит от оседания снега. Под этим я разумею движение, происходящее от откалывания и опускания больших пространств снежного покрова. Это движение производит впечатление опускания под вами почвы, и ощущение это неприятно. Оно сопровождается продолжительным звуком, заставляющим часто собак, да и каюров тоже, высоко подпрыгивать. Этот грохот мы слышали однажды на плато, и он был настолько силен, что напомнил нам пушечный залп. Скоро мы к этому привыкли. На следующий день температура была - 52,5o С, Тихо и совершенно ясно. Мы сделали тридцать километров и по возможности держались направления по солнцу. Когда мы становились лагерем, было -56,2o На этот раз я сделал нечто такое, против чего всегда восставал, а именно - взял с собой спиртных напитков в виде бутылки простой водки и бутылки имбирной водки. Данные условия я счел теперь подходящими и принес бутылку с имбирной водкой. Она вся промерзла насквозь. Во время оттаивания бутылка лопнула, и мы выбросили ее на снег; в результате все наши собаки принялись чихать. Другая бутылка-"Люсхолм Э 1"- была в порядке. Потеряв одну бутылку, мы стали умнее и осторожно довели до конца оттаивание второй. Мы подождали, пока все улягутся по мешкам, и тогда начали бутылку. Я был очень разочарован. Она не имела того вкуса, -какого я ожидал. Но я доволен, что попробовал, потому что в другой раз я уже больше этого не сделаю. Действие водки равнялось нулю? Ни в голове, ни в ногах ровно ничего не ощущалось... Четырнадцатого было "прохладно" - температура держалась на -56o С, К счастью, было ясно, и потому мы могли видеть, куда идем. Мы прошли недолго, как вдруг на ровной поверхности снега показалась какая-то блестящая возвышенность. Были вынуты бинокли. Склад! Он находился как раз в том направлении, куда мы шли. Хансену, ехавшему передовым всю дорогу, без бегущего впереди и большую часть пути даже и без компаса, стыдиться не приходилось. Мы все единогласно, считали, что сделано это хорошо, и в этом заключалась вся наша благодарность ему. Мы дошли туда в десять с половиной часов утра и сейчас же разгрузили свои сани. Вистинг занялся более чем неприятной работой приготовления нам по чашке горячего молока при -56o С. За ящиками с провиантом он поставил примус и зажег его. Удивительно, что керосин остался жидким в резервуаре примуса, но это произошло, вероятно, оттого, что примус был хорошо защищен от холода в ящике. Чашка "солодового молока Хорлика" в этот день была вкуснее, чем когда я пил его в последний раз в ресторане в Чикаго. Когда закончилось это удовольствие, мы вскочили на почти пустые сани и направились домой. Наст был вязкий, но собаки тянули хорошо тот легкий груз, который теперь у нас был. Я сел с Вистингом, так как считал его упряжку самой сильной. Мороз Держался неизменно, и я часто поражался, как это мы можем сидеть неподвижно на санях, не замерзая. Но все шло хорошо. Некоторые из нас не слезали с саней Целый день, по большинство спрыгивало с них время от времени и бежало рядом, чтобы погреться. Сам я надел лыжи и прицепился к саням. Я никогда не любил этого довольно противного спорта, но при таких условиях и он годился. При беге ноги согревались, а это и было моей целью. Я и позднее прибегал к этому "спорту", но тогда причина была другая. Пятнадцатого, когда мы сидели вечером в палатке, варили себе пищу и разговаривали, Хансен вдруг заявил: - А знаете, мне кажется, у меня пропала пятка! Моментально были стянуты чулки, и открылась большая восковидная, помертвевшая пятка. Вид у нее был нехороший. Хансен растирал ее до тех пор, пока не почувствовал ее снова, как ему показалось, а затем опять натянул чулки и залез в спальный мешок. Теперь наступила очередь Стубберуда. - А ведь и с моей пяткой, кажется, тоже что-то неладно. Тот же образ действия - тот же результат. Однако, вот удовольствие - две подозрительных пятки и семьдесят пять километров до "Фрамхейма"! Когда мы выехали на следующее утро, стояла, к счастью, более мягкая погода - "почти лето" - минус 40o С. Однако, перемена уже приятно ощущалась, По-моему, разница между -40o и -50o очень чувствительна. Можно, пожалуй, подумать, что когда температура опустилась так низко, то несколько градусов больше или меньше уже не имеют значения. Однако, нет - имеют! Во время езды в этот день нам пришлось отпустить нескольких собак, которые не могли за нами поспевать. Мы рассчитывали, что они побегут по следу. Но "Адам" и "Лазарь" больше уже не появлялись. "Сара" подохла по пути, хотя ничто не указывало, что она так плоха. "Камилла" тоже была среди отпущенных собак. Возвращаясь домой, мы придерживались того же порядка, что и в предыдущие дни. Хансен и Вистинг, если они не останавливались и не поджидали нас, обычно далеко обгоняли всех. Ехали мы быстро. У флага на шестнадцатой миле, или нашей вехе на тридцатом километре от "Фрамхейма", мы решили остановиться и подождать остальных, но так как погода была чудеснейшая, тихая и ясная, а наш старый след днем был очень отчетливо виден, то я решил продолжать. Чем раньше больные пятки попадут домой, тем лучше! Первые двое саней достигли дома в четыре часа дня; следующие в шесть; затем еще двое в шесть с половиной часов. Последние сани доехали только в половине первого на следующее утро. Что кагор их делал дорогой - бог его ведает! При тех низких температурах, которые мы встретили во время этой поездки, мы натолкнулись на одно своеобразное снегообразование, какого я раньше никогда не видал. Нежные, чрезвычайно нежные снежинки собирались вместе и образовывали небольшие цилиндрические тельца со средним диаметром в три сантиметра и с такой же примерно высотой. Впрочем, величина их бывала различна. Обычно они катились по поверхности, как колесико, и время от времени собирались в большие кучи, откуда снова одна за другой, а то и сразу несколько, продолжали катиться дальше. Если положить одно из таких телец на ладонь, то не почувствуешь ни малейшего веса; если же взять какое-нибудь побольше и спрессовать его, то на руке буквально ничего не остается. При -40o таких снежинок не было видно. Вернувшись домой, мы сейчас же занялись пятками. Преструд немного отморозил обе пятки, - одну легко, а другую сильнее-однако, насколько я мог судить, не так уж сильно, как двое других товарищей. Прежде всего мы разрезали образовавшиеся огромные пузыри и выпустили из них жидкость. Потом меняли утром и вечером компрессы из борной. Мы долго применяли такой способ лечения. Наконец, можно было удалить старую кожу, под ней уже образовалась новая, здоровая и крепкая. Пятки были заштопаны! Все эти обстоятельства повлияли на то, что я счел нужным разделить партию на две части. Одна из них должна была предпринять поход к югу. Другая - постараться достигнуть Земли короля Эдуарда VII и посмотреть, что там можно сделать, а попутно исследовать окрестности Китовой бухты. Эта партия состояла из Преструда, Стубберуда и Иохансена под начальством первого из них. Выгода от такого деления получилась большая. Прежде всего, маленькая партия сможет быстрее продвигаться вперед, чем большая. Много людей и большое количество собак, которыми мы располагали во время большинства своих предыдущих поездок, ясно доказали, что такой порядок не совсем удачен. Наши четырехчасовые утренние сборы были, таким образом, следствием столь большого снаряжения. С половиной участников - или при постановке только одной палатки-я надеялся вдвое сократить это время. Значение устроенных нами складов тоже, разумеется, возрастало, так как теперь склады должны были служить поддержкой только пяти участникам намеченной партии, а потому могли приносить пользу им в течение гораздо более долгого времени. Для научных результатов такое изменение давало столь явные преимущества, что не нужно и распространяться об этом, Восточная партия получила следующее инструкции: 1. Пройти к Земле короля Эдуарда VII и произвести там исследования, какие только позволят время и обстоятельства. 2. Нанести на карту и исследовать Китовую бухту с ее ближайшими окрестностями. 3. Насколько будет возможно, поддерживать в порядке все оборудование "Фрамхейма" па случай, если нам придется еще раз здесь перезимовать. В последовавшее затем дни мы, так сказать, работали как две отдельные партии. Полярная партия должна. была отправиться в путь, как только весна наступит по-настоящему. Я предоставил самому Преструду назначить срок для выхода его партии. Это было не так уж спешно. Им не нужно было особенно торопиться. И вот. началась прежняя возня со снаряжением, и иголки прилежно работали все время. Через два дня после нашего возвращения Вистинг и Бьолан отправились на тридцатый километр с намерением привести обратно отпущенных па этом участке и все еще не вернувшихся домой собак. Они проехали шестьдесят километров за шесть часов и привели с собой всех оставленных нами собак - десять штук. Те, которые были дальше всех, лежали у вехи. Ни одна из них не проявила желания подняться, когда подъехали сани. Их пришлось впрячь в сани. Собак с ранеными лапами, - таких было две-три, - пришлось везти на санях. По всей вероятности, большинство из них вернулось бы домой через несколько дней. Но непостижимо однако, зачем здоровым и сильным собакам, какими большинство из них было, могло прийти в голову лечь на снег? Двадцать четвертого сентября появился первый вестник весны: Бьолан вернулся с морского льда, где застрелил тюленя. Значит, тюлени начали выходить па лед. Это было хорошим знаком! На другой день мы съездили за тушей. Тогда же нам удалось убить еще одного. Собаки оживились, получив свежее мясо, не говоря уж о свежем сале. И мы, люди, тоже не отказались от свежего бифштекса. Двадцать седьмого сентября мы убрали навес, прикрывавший окно жилой комнаты. Свет проникал к нам через узкий деревянный канал, а потому его попадало не очень много. Но ведь это был свет - настоящий дневной свет, и это было очень ценно! Двадцать шестого возвратилась "Камилла" после десятидневного отсутствия. Она была отпущена во время последней санной поездки в 110 километрах от "Фрамхейма". Когда она вернулась, то была так же толста и жирна, как и всегда. Вероятно, оставшись в полном одиночестве, она угощалась кем-нибудь из своих товарищей, Она была встречена бурными овациями со стороны множества своих поклонников... Двадцать девятого сентября появился еще более верный вестник весны - стая антарктических петрелей. Мы радовались, что опять видим этих красивых быстрых птиц. Они облетели дом кругом несколько раз, словно желая убедиться в том, что все мы еще тут. Мы все вышли из дому, чтобы встретить их. Занятно было наблюдать за собаками! Птицы сначала летали довольно низко над землей. Заметив их, собаки кинулись за ними всей компанией, чтобы поймать. Они носились, просто расстилаясь по снегу, и каждой хотелось быть первой. Но вот стая птиц поднялась так высоко, что собаки потеряли их из виду. Некоторое время они глазели друг на друга, невидимому, не зная, что же им теперь делать? Такое неопределенное состояние продолжается обыкновенно недолго. С завидной быстротой собаки приходят к решению я вцепляются друг дружке в спины. Итак, весна наступила всерьез, теперь нужно только залечить пятки и - в путь!.. К ПОЛЮСУ Наконец, двадцатого октября мы двинулись в путь. За последние дни погода была не очень устойчивая. То ветер, то тихо. То пасмурно, то ясно. Другими словами, настоящая весенняя погода. И в этот день погода была ненадежная. С утра изморозь и туман, что не обещало хорошего дня. Но в половине десятого поднялся легкий ветерок с востока, и одновременно стало проясняться. Не нужно было долго изучать настроение среди участников похода. - Ну, как вы думаете, поедем? - Ну, да, конечно, отправимся рысцой. У всех было одно лишь мнение. Быстро на наших ходоков была надета сбруя, и, кивнув остающимся товарищам, словно мы расставались с ними только "до завтра", мы двинулись в путь. Такое будничное происшествие! Кто же станет обращать на него внимание? Линдстрем, кажется, даже не вышел за дверь, чтобы проводить нас. Нас было пятеро - Хансен, Вистинг, Хассель, Бьолан и я. С нами было четверо саней, по тринадцать собак на каждые. При отъезде сани были очень легки, так как на них было погружено только наше снаряжение для похода до 80o южной широты. Там стояли запакованными все наши ящики. Поэтому мы могли сидеть себе спокойно на санях, да помахивать кнутом. Я сидел верхом на санях Вистинга, и те, кто нас увидел бы, конечно, сочли бы, что полярное путешествие очень привлекательная вещь! На морском льду стоял Преструд с киноаппаратом и, когда мы проезжали, завертел ручку быстрее. Когда мы поднимались на барьер с другой стороны, он все еще стоял и, не переставая, вертел ручку. Последнее, что я увидел, когда мы переваливали через хребет возвышенности и из виду исчезло уже все знакомое, был киноаппарат. Мы уезжали все дальше, несясь карьером. Наст был прекрасный, но по мере того, как мы ехали, сгущался туман. Первые двадцать километров от края барьера я сидел с Хасселем. Но, увидев, что собаки Вистинга справляются лучше других с двумя седоками, я пересел к нему. Хансен ехал передовым. Он мог править только по компасу, так как спустился туман. За ним ехал Бьолан, потом Хассель и, наконец, Вистинг и я. Мы только что въехали на небольшой склон, как неожиданно по другую сторону открылся довольно крутой спуск. Пространство это было самое большее метров двадцать. Я сидел спиной к собакам, смотрел назад и наслаждался быстротой езды. И вдруг рядом с санями сразу обрушилась снежная поверхность, обнажив страшную черную пасть, достаточно большую, чтобы поглотить нас всех и даже больше того! Еще несколько дюймов в сторону, и мы не совершили бы полярного путешествия все вместе. Судя по холмистой местности, мы поняли, что заехали слишком далеко на восток, и потому теперь взяли западнее. Когда мы добрались до надежной местности, я воспользовался случаем и, надев лыжи, прицепился к саням. Таким образом, тяжесть распределялась лучше. Вскоре немного прояснилось, и мы увидели как раз впереди себя один из наших флагов. Мы поехали к нему. С этим местом было связано много воспоминаний: мороз, застреленные собаки. Здесь мы застрелили трех щенков и суку в прошлую поездку. Мы проехали к этому времени тридцать семь километров и, очень довольные первым днем своего долгого пути, разбили лагерь. Мое предположение, что, устраиваясь все в одной палатке, мы и с разбивкой ее, и со всей возней справимся гораздо удачнее, чем раньше, сейчас же оправдалось. Палатка словно из земли вырастала, и все шло так, будто мы привыкли к этому с давних времен. Палатка оказалась вполне поместительной, и способ нашего устройства оказался замечательно практичным в течение всего пути. Порядок был таков: как только мы останавливались, сейчас же все собирались у палатки. В петли вставлялись колышки, а Вистинг заползал внутрь и ставил шест на место, пока мы натягивали оттяжки. Когда это было готово, я входил внутрь и принимал все, что должно было находиться в палатке - спальные мешки, личные мешки, ящики с кухней, провиант. Все раскладывалось по местам. Зажигался примус, и в котелок накладывался снег. А в это время остальные кормили своих собак и спускали их. Вместо "заборчика" мы теперь нагребали вокруг палатки рыхлый снег. Это оказалось достаточной защитой. Собаки уважали ее. Лыжные крепления снимались со всех лыж и вмести с другим движимым имуществом или засовывались в ящик из-под провианта, или вместе с упряжью вешались на конец лыж, .которые крепко привязывались стоймя к передней части саней. Палатка оказалась превосходной во всех отношениях. Темные цвета смягчали свет и придавали уют нашему жилищу. "Нептун" - великолепная собака - был отпряжен, когда мы проехали десять километров. Он был так жирен, что не мог бежать со всеми вместе. Мы были уверены, что он побежит за нами. Но он не пришел. Мы сочли тогда, что он повернул и направился домой к "мясным котлам". Странно, но и этого он не сделал. Он не явился на станцию. Совершенно загадочно, что сталось с животным. "Ротта" - другое великолепное животное - тоже была отпряжена. Она вся опухла и не могла идти. Позднее она вернулась домой. "Ульрика" пришлось везти на санях. Потом он оправился. "Бьорн" ковылял за санями. "Пири" был неработоспособен. Его отпрягли, и некоторое время он шел за санями, но потом исчез. Когда позднее восточная партия проходила склад на 80o южной широты, она нашла эту собаку там в хорошем состоянии. Сначала она была пуглива, но постепенно им удалось приблизиться и запрячь ее. Со временем она оказалась очень полезной. "Уранус" и "Фукс" были не в форме. Для первого дня это было громадным уроном, но зато все те, что у нас теперь остались, были настоящим золотом. Ночью дул свежий ветер с востока, однако к утру он утих, и мы снялись в десять часов утра. Хорошая погода держалась недолго. Ветер вернулся с новыми силами и с той же стороны, в сопровождении густой метели. Все же мы хорошо продвигались вперед и проходили флаг за флагом. Пройдя тридцать один километр, мы дошли до снежного гурия, поставленного еще в начале апреля и простоявшего так вот уже семь месяцев. Он все еще был хорош и крепок. Это дало нам повод к размышлениям. Оказывается, на такие гурии можно полагаться. Они не разваливались. На основании приобретенного нами здесь опыта, мы и возвели потом всю свою могучую систему гуриев по пути к югу. Днем ветер изменился на юго-восточный. Он продолжал задувать, но, к счастью, метель прекратилась. Температура была -24,2o С и идти было довольно холодно. Остановившись вечером и поставив палатку, мы обнаружили свои следы от предыдущего путешествия. Они были отчетливы и ясно видны, хотя прошло уже шесть недель. Мы были довольны, что нашли их, так как за последнее время нам не попадалось ни одного флага, а мы уже приближались к "свинской дыре" на семьдесят пятом километре от дома, и нам нужно было соблюдать осторожность. Следующий день - двадцать второе октября - наступил с жестоким бураном. Сильный ветер с юго-востока со страшной метелью. Такой день был бы не очень подходящим для прохождения через "свинскую дыру", если бы мы не нашли своих старых следов. Правда, далеко их не было видно, но мы могли зато видеть направление, по которому они шля. Для пущей уверенности, я проложил курс на северо-восток ближе к востоку - на два деления восточнее нашего первоначального курса. По отношению к нашему старому следу это направление было тоже подходящим, так как наш новый курс был значительно восточнее того направления, по которому шел старый след. Еще один последний взгляд на место, где была палатка, чтобы убедиться в том, что нами ничего не забыто, и мы устремляемся в самую гущу пурги. Погода поистине была свинская. Снег валил сверху, и его мело снизу, что совершенно слепило глаза. Видно было недалеко. Часто бывало, что с задних саней с трудом можно было видеть передние. Перед нами ехал Бьолан. Уже довольно давно мы заметно спускались, что не соответствовало расчетам, хотя сколько-нибудь верных расчетов в такую погоду и нельзя было делать. Мы уже несколько раз переезжали через трещины, но не особенно большие. Вдруг мы видим, что сани Бьолана опускаются. Сам же он соскакивает с саней и хватается за потяг. Сани, пролежав несколько мгновений на боку, начали теперь все больше и больше опускаться я, наконец, совсем исчезли. Бьолан крепко уперся ногами в снег, а собаки распластались по нему, цепляясь когтями. Между тем сани все больше и больше опускались. Все это продолжалось несколько секунд. - Я больше не могу держать! Мы - Вистинг и я - уже были около Бьолана. Он судорожно ухватился за потяг, напрягая все силы. Но это уже не помогало. Дюйм за дюймом сани опускались все глубже. Собаки тоже, видимо, понимали серьезность положения. Распластавшись по снегу, они цеплялись за него когтями и сопротивлялись, сколько было сил. Однако, и это не помогало. Дюйм за дюймом - медленно, но верно - все опускалось в бездну. Бьолан был прав, думая, что ему не справиться больше. Еще несколько секунд, и ни его саням, ни его тринадцати собакам никогда бы уже больше не видать света белого! Помощь подоспела в последнее мгновение. Когда все это случилось, Хансен и Хассель были несколько впереди. Теперь они, сорвав с саней альпийскую веревку, прибежали на помощь. Веревку эту крепко привязали к потягу, и двое из нас - Бьолан и я, упираясь ногами в снег, старались удержать сани на весу. Прежде всего были выпряжены собаки. Затем подтянуты обратно сани Хасселя, которые и были поставлены поперек самого узкого места трещины, где, как мы видели, края были крепки. Затем общими усилиями сани, теперь уже провалившиеся очень глубоко, были подтянуты как можно больше вверх и при помощи собачьих гужиков привязаны к саням Хасселя. Теперь мы спокойно могли отпустить веревку. Одни сани надежно удерживали другие. Наконец-то мы могли вздохнуть с облегчением! Теперь нужно было совсем вытащить наверх сани, а для этого необходимо было прежде всего их разгрузить. Кто-нибудь должен был спуститься в трещину на альпийской веревке, развязать ящики и обвязать их снова для подъема наверх. Этим делом хотелось заняться всем; но оно было поручено Вистингу. Он обвязался альпийской веревкой и спустился. Бьолан и я заняли свои прежние места и служили якорем. Тем временем Вистинг доносил нам о том, что он видел внизу. Ящик: с кухней держался на волоске, допевая свою лебединую песенку. Его обвязали и выволокли снова на свет божий. Хассель и Хансен вытаскивали ящики наверх по мере того, как Вистинг их привязывал. Эти два человека действовали здесь на краю пропасти с беспечностью, на которую я сначала взирал восхищенным взором. Я преклоняюсь перед мужеством и презрением к опасности! Однако, их манера держаться превышала все границы. Они буквально играли своей жизнью. Когда Вистинг снизу осведомил их о том, что слой, на котором они стоят и который их держит, всего каких-нибудь несколько сантиметров толщиной, это, казалось, не произвело на них ни малейшего впечатления. Наоборот, они держались как будто еще увереннее. - Мы удачно выбрали, - сообщил Вистинг, - ведь это единственное место, где трещина настолько узка, что тут можно поставить сани поперек. Вели бы мы проехали немножко левее... - Хансен с вожделением взглянул в указанном направлении, - то никто из нас не выбрался бы. Там нет снежного слоя,