Евгений Буянов. Руинный марш
(документальная повесть-воспоминание спасателя
ленинаканского отряда - 88)
Отлет
Город, черный от наступавшей ночи и катастрофы, пришел к нам вечером
11-го декабря 1988 года. Слишком поздно...
Удар спитакского землетрясения обрушился на него 7-го декабря в 10.40
(насколько я помню, но не ручаюсь за точность в пределах часа). Из известных
мне ленинградских спасотрядов, состоявших из туристов и альпинистов, в
Ленинакане наш был первым. Имелись и другие отряды из Ленинграда, но
некоторые попали в Спитак, в Кировакан... Большинство из них прибыли
примерно в то же время (со сдвигом на сутки в обе стороны; отряд под
руководством Владимира Шопина прибыл 12-го, чуть позже нас). Все тоже
слишком поздно, - при задержке в несколько суток трудно было спасти тех,
кого можно было спасти... Фактор времени при проведении спасработ имеет
решающее значение. Количество спасенных во времени убывает "по экспоненте":
в первый день - сотни людей, во второй - десятки, а на третий количество
спасенных уже измеряется единицами. И это несмотря на наращивание усилий
спасателей. Ведь никакими усилиями умершего уже не вернешь к жизни.
Да, не было тогда хорошей мобилизационной готовности, когда бросаются в
бой за спасение людей сразу, без проблем с транспортом и без предварительной
подготовки, проведенной заблаговременно.
Спасработы - это бой, во многих аспектах вполне военное дело, требующее
полной мобилизации сил и средств, отточенной техники и тактики. Конечно,
здесь имеется своя специфика действий, которую надо хорошо понимать.
Существующих ныне средств, организационных структур, материального и
организационного обеспечения министерства по чрезвычайным ситуациям (МЧС)
тогда еще не существовало. Само МЧС не было организовано. Оно появилось
тремя годами позже на базе подразделений гражданской обороны, туристских и
альпинистских контрольно-спасательных служб (КСС), а также пожарных частей,
выполняющих преимущественно свои задачи по борьбе с огненной стихией.
Волна землетрясения вызвала ответную волну спасателей в разрушенные
города. Кого бросили? В дело пошли немногочисленные подразделения
гражданской обороны (по штатам мирного времени). Здесь тоже не обошлось без
жертв: в пути мы узнали о гибели транспортного самолета с одним из таких
подразделений. Бросили войсковые части, - свободные от охраны объектов
подразделения внутренних войск и наспех мобилизованных "партизан", - военных
резервистов, призванных ранее на сборы в плановом порядке. И, наконец,
бросили таких, как мы, добровольцев-волонтеров из числа туристов и
альпинистов.
Непосвященный человек может удивиться: а при чем тут туристы и
альпинисты? Речь ведь о спасработах, а не о походах.
Но спасработы, - это во многом и поход, поход в малоизвестную среду
стихийного бедствия. К этому специфичному походу приспособлены только люди,
обученные жить автономно в полевых условиях, имеющие для этого определенные
навыки и снаряжение. Достаточно неприхотливые, надежные, физически крепкие и
выносливые. Другие же, попав в разрушенный город, не смогли бы эффективно
вести спасработы. Они вынуждены бы были обустраивать свой быт, добывать
пищу, обучаться жизни в походных условиях в то время, когда надо рыться в
завалах. Мы - туристы и альпинисты, были ко всему этому готовы, по крайней
мере, физически. Технически мы были обучены приемам спасательных работ в
горах для оказания первой помощи, вытаскивания и транспортировки
травмированных участников. Психологически, как оказалось, к "спасам", как
нередко называются спасработы на походном жаргоне, были готовы не все, но об
этом позже.
Отряд наш из 57 человек был "солянкой" достаточно сборной. Около
десятка альпинистов-разрядников. Небольшая группа туристов-спелеологов
(человек 5-6), - они, как мне казалось, были людьми, наиболее
приспособленными для передвижения во внутренних полостях. Правда, оказалось,
что сами полости эти встречаются достаточно редко. Значительную часть, более
20 человек, составляли горные туристы, прежде всего, политехники. Остальные
- тоже туристы, лыжники и водники.
О сборе группы я случайно узнал от знакомого туриста, и на собрании
договорился о своем участии в составе отряда. Собрание было проведено на
частной квартире по улице Каляева (ныне: Захарьевская, а Санкт-Петербург
тогда еще был Ленинградом).
Побуждения? Они, как оказалось, у всех были немного разные. Я напишу о
своих. Хотя один, небольшой опыт "спасов" в горах у меня был (в 1987 году),
очень хотелось получить его в более крупном деле, внутри настоящей
катастрофы - аварии с гибелью и спасением людей в зоне стихийного бедствия.
Спасение человека... Какая цель может быть выше? (А ее антипод -
убийство! Что может быть ниже?..)
Было внутреннее убеждение, что физически и психологически для этого
есть некоторая подготовка (на уровне мастера спорта по горному туризму, -
спортивного разряда-то "старшего", но спортивного звания-то, заметим, самого
младшего, с малой толикой "сволочизма"). Есть, пусть небольшой, жизненный
опыт в свои 38 (в этом смысле, показания тоже весьма "бледненькие" ввиду
отсутствия тогда опыта взрослой семейной жизни). Одним из побуждений явилось
и чувство сопереживания армянскому народу: в начале века он очень сильно
пострадал от геноцида турок, а тут новая тяжелая напасть в виде
землетрясения...
Наверно, всеми нами в разной мере владело и любопытство, - некий
"туристско-экскурсионный" интерес: посмотреть на месте, что же случилось.
Этот "интерес" через 3 дня еще "выйдет боком"...
Насчет отлучки с работы удалось мельком договориться только с
непосредственным начальником, - он понял и отпустил. Но в том, что не будет
никаких эксцессов за "самоВОЛКА", уверенности не было, и внутренне это
чувство поначалу волком грызло душу. Позже никаких претензий ко мне на
работе не предъявили, и даже не понадобилась официальная бумага, выданная в
Ленгорисполкоме. А чем я занимался в Ленинакане, я рассказал на работе всем
желающим.
Летели в неизвестность, в ночь. ТУ-154В был загружен медикаментами и
нашими рюкзаками, более половины мест пустовало. Промежуточную посадку
произвели в Мин-Водах, - в этом таком родном аэропорте я впервые оказался
зимой, в мокрый снег и слякоть. Нахлынули воспоминания о прошлых походах,
многие из которых начинались или заканчивались здесь... Позже этот аэропорт
подарит и другие воспоминания, не менее острые.
Здесь руководители отряда допустили первую грубую ошибку, которая им не
прибавила авторитета. Они поддались на уговоры, "сжалились" и взяли на борт
незнакомого человека. Проявили, конечно, вопиющее головотяпство, граничащее
с преступлением. Стюардесса им доверилась, и при входе не проверила всех
лично и по счету. Но в воздухе при пересчете "по головам" наличие лишнего
обнаружилось. Стюардессе от этого стало плохо: за такую провинность реально
могли снять с работы. Конечно, на самолет, на поезд, на корабль
категорически нельзя брать незнакомых и какие-либо посылки, "передачи".
Здесь надо уметь проявить беспощадную жесткость и отвадить "зайцев" и
любителей "дармовщинки" ("халявщиков") решительно, невзирая ни на какие
посулы и стоны.
Еще мне показалось странным в действиях руководства отсутствие хотя бы
минимального вводного инструктажа по проведению спасработ, по технике
безопасности, общему взаимодействию отряда, организации быта и соблюдению
дисциплины. Нам надо было даже просто познакомиться друг с другом (в
основной массе мы не были знакомы), и для начала разделиться на туристские
группы по опыту походной организации. Так легче бы было взаимодействовать и
налаживать быт. Инструктаж и действия по организации можно было провести в
самолете, это не заняло бы много времени. Примерное содержание повестки
общего собрания я продумал, но после некоторых размышлений решил не
"высовываться", положившись на действия руководителей. Сейчас я понимаю, что
здесь поступил неправильно: по этим вопросам следовало сначала
предварительно переговорить с руководством, а дальнейшая "общая линия" была
бы определена. Если бы я выступил сразу перед всеми, меня могли понять
неправильно (по возрасту и походному опыту я был в отряде одним из самых
"старших", но никаких официальных полномочий на руководство не имел, и не
стремился их получить).
В аэропорте пробыли недолго. Здесь спокойно взлетали и садились
самолеты. Запомнились взлет огромного "Антея" (АН-22) и ряд самолетов на
стоянке, среди которых - "Руслан" на разгрузке, несколько иностранных машин.
В двух городских желтых "Икарусах" поехали в Ленинакан через Ереван, а
затем по дороге, огибающей гору Арагац. Попутчиками были несколько молодых
армян, - с ними поговорили обо всем понемногу, но, прежде всего, о причинах
начавшего разгораться армяно-азербайджанского конфликта. Мне показалось
странным их твердое "убеждение", что "такой нации, - азербайджанцы, - вообще
не существует". И одна из причин конфликта, думается, крылась в подобной
постановке вопроса обеими конфликтующими сторонами, - в их национальной
нетерпимости. Конечно, народ, утверждающий свою государственность и
национальную принадлежность, не должен в том же отказывать другому народу.
Думается, такая национальная нетерпимость делает малые народы очень
уязвимыми с точки зрения проявлений национализма и манипуляций на этой
основе. Хочется верить, что подобные настроения - временное явление, которое
вскоре будет преодолено. Национальная вражда - такого рода стихия, которая
несет много бед и много крови... Малые народы от нее очень страдают. И при
ее наличии, я думаю, никогда "большими" народами (центрами суперэтносов) не
становятся...
В отряд попросился и присоединился на время работ студент-лингвист из
Прибалтики (насколько я помню, литовец из Каунаса). Он овладел четырьмя
языками и хотел попрактиковаться на "спасах" в качестве переводчика. В
последующем он показал себя очень хорошо, реально помог в налаживании связи
с иностранными спасателями, не уходил от тяжелой работы. И мне
по-товарищески оказал помощь в трудный момент физической травмы. Он оказался
в отряде одним из наиболее ценных, подготовленных специалистов. Очень ценным
для работы человеком оказался политехник Слава Кузнецов, - он умел работать
на разных строительных машинах, легко манипулировал и краном, и
экскаватором. Надо бы любому спасотряду иметь крановщика-экскаваторщика на
каждую группу из 8-10 человек. Очень ценным человеком был наш врач,
следивший за состоянием здоровья спасателей, оказывавший помощь людям в
городе. Без этих парней наша работа была бы заметно менее эффективна...
Город во тьме
Темные дома и руины домов были освещены местами только фарами,
прожекторами работающих машин и кострами на тротуарах, у которых грелись
люди. Автобусы медленно пробирались по центральным магистралям среди
опустевших домов с черными глазницами окон. Движение по проезжим улицам было
медленным, но весьма напряженным, несмотря на позднее время. Дома имели
различные повреждения в зависимости от качества постройки и направления
удара волны землетрясения. Часть домов не имела заметных дефектов, у
некоторых наблюдались трещины в стенах, - эти повреждения не являлись
катастрофическими, в них, видимо, погибших не было (под "катастрофой" здесь
и ниже я понимаю аварию или стихийное бедствие с гибелью людей).
Некоторые дома обвалились частично, - в средней части или на угловых
выступах. В таких домах, конечно, имелись погибшие, но масштабы катастрофы
от этих разрушений были бы не так велики, если бы не было полностью
разрушенных домов. От этих остались лишь огромные груды мусора с
вкраплениями человеческих тел. Эти дома взяли очень много жизней, - выжить
под их руинами человек мог только благодаря чудесному, редкому стечению
обстоятельств. Спасти людей, еще оставшихся в живых, здесь было особенно
тяжело. Для этого требовалось раскопать огромные завалы. Это нам еще
предстояло...
Картина разрушенного города впечатляла. Над грудами развалин в свете
прожекторов склонились стрелы автокранов. В завалах трудились люди в рабочей
одежде, - они разгребали мусор, закрепляли за тяги кранов (строполили)
тяжелые обломки конструкций. Краны поднимали, иногда вырывали эти обломки, и
относили их в стороны, складывая на свободные места рядом с завалом или
прямо на самосвалы. Шла постепенная, тяжелая разборка развалин для
извлечения из них живых и погибших.
Штабеля гробов, - черных и красных, - были сложены на крупных
перекрестках, площадях, и у некоторых домов. В окне автобуса промелькнул
небольшой отряд спасателей, явно иностранцев, в комбинезонах со
светоотражательными нашивками. Чувствовался какой-то специфичный
сладковато-кислый запах, перемешанный с гарью костров и немного отдающий
гнилью, - то ли от куч отбросов на улицах и неубранных помоек, то ли,
думалось, от гниющих под руинами трупов... Танки на перекрестках улиц с
нарядами автоматчиков, - импровизированные блок-посты...
Местами в руины вгрызались ножи бульдозеров и ковши экскаваторов, но
делалось это на свежих раскопах достаточно осторожно, иначе можно было убить
или покалечить еще живых людей, лежащих в завалах. Внутреннее чувство
подсказывало, что в этих кучах мусора мало кому удалось уцелеть... Но все
равно надо искать, не жалея сил.
В уцелевших домах не было света не столько потому, что не было
электричества, сколько потому, что люди их покинули, страшась обрушения и
предпочитая ночевать на улицах у костров, в гаражах, одноэтажных домах,
палатках и загородных дачах... После землетрясения люди стали бояться своих
домов: для многих дома превратились в могилы. Потому в окнах не светили ни
свечи, ни фонари. Часть людей погибла, часть находилась в больницах, часть
просто покинула город, уехав к знакомым и родственникам. Кто-то в панике,
кто по здравому расчету, используя помощь родных и друзей, живущих
неподалеку (прежде всего, в Ереване). За все время я видел всего несколько
детей подросткового возраста среди родителей, раскапывавших свои квартиры.
Малых детей не было. Их, видимо, всех вывезли в первую очередь, как самое
дорогое. Прежде всего, для исключения психологических травм от вида
погибших. Но все эти черты разрушенного города были осмыслены и поняты не
сразу...
Тревога
Вначале путь лежал к штабу спасателей, который расположился на
центральной площади (площади Ленина) в невысоком здании. На соседней улице
простояли около часа в ожидании вестей от руководства. Волновали, прежде
всего, три вопроса: что делать, куда направить усилия и где разместиться на
ночь, которая уже наступила. В дороге все устали, полноценно выспаться в
самолете не удалось.
Насчет того, куда направить усилия в штабе не сказали ничего
определенного. В результате опроса местных жителей удалось найти подходящее
место для остановки на ночлег. Они рекомендовали использовать свободный
спортивный зал одной из школ, - небольшой по размерам, он находился в целом
одноэтажном здании. На месте предпочли разместиться в сквере школы, в своих
походных палатках. На примусах сготовили ужин (бензином запаслись в дороге).
Перед сном не унималось ощущение жгучей тревоги. Было ясно, что где-то
рядом, под завалами, лежат живые люди, нуждающиеся в немедленной помощи. И,
может быть, один час промедления для кого-то из них будет роковым
приговором. Но где, что и как делать?.. Давила неизвестность.
Погибшие
В первый день работали на развалинах "нового" радиозавода. Его только
построили, и приемная комиссия из 30-ти человек (как нам сказали) приехала
его проверять. Прием закончилась печально, как объяснили, для всех... Но где
они находились в момент удара, было неизвестно. А может, вообще они не
погибли? Хотелось бы верить... Мы вскрыли часть завала, но никого не нашли,
и на следующий день перешли на другие объекты.
Разборка завалов производилась вручную, - часть мусора сгребали
лопатами, более крупные обломки вытаскивали и отбрасывали на улицу (или во
двор). Иногда пускали в действие лом, кувалду. Крупные, неподъемные обломки
поднимали краном и тоже складывали в сторону. Лопата в такой мешанине
обломков работала очень плохо, поэтому много работали просто руками в
рабочих рукавицах.
В конце дня было решено переместить наш лагерь в пригородный район, - в
Ахурян. Здесь, на черте города разместились в двух больших армейских
палатках. Некоторые, правда, предпочли свои походные палатки. Конечно,
внутри палатки ничем не отапливались. В отдельные ночи было холодно, хотя
для утепления я имел походный коврик из пенополиэтилена, пуховой
альпинистский спальник со вкладышем из шерстяного ватина, пуховку и
шерстяной костюм.
Быт мы быстро наладили. Готовили на примусах. Умывались на "источнике",
- неподалеку из земли била струя с теплой водой. Эту же воду брали для
готовки, но пили и использовали для чистки зубов только в кипяченом виде.
Конечно, вопросы личной и общественной гигиены в зоне стихийного
бедствия играют немаловажную роль. Небрежность здесь может стоить дорого:
возможны заболевания с тяжелым исходом.
Обед еще два-три дня брали с собой сухим пайком, но потом нашли в
городе возможности перекусить в бесплатных столовых, уже появившихся в
отдельных местах. Еще позже нас стали подкармливать прямо "с колес"
автолавок (фургонов). Подвозили чай и кофе, бульон, хлеб, сосиски... Вот за
эти меры организаторам надо сказать: "Спасибо", - они, безусловно, экономили
и время и силы спасателей.
Вечером провели разведку, осмотрев разрушенные здания. Здесь, в
пригороде, тоже наблюдались разные повреждения домов: у части обрушились
торцы и углы, один ряд домов рухнул почти полностью. После осмотра зашли в
исполком пригорода: хотелось получить информацию о том, куда направить
усилия в первую очередь. Здесь, как и в штабе города, ничего определенного
не сообщили, информацию надо было добывать самим... От высокого военного
чина (в звании генерал-лейтенанта) узнали, что рядом с нами разворачивается
батальон "партизан", - мобилизованных на сборы резервистов. Он указал на то,
что усилия властей будут направлены на улучшение санитарной обстановки в
городе: снабжению водой, частичному восстановлению канализации, вывозу
мусора и нечистот. К городу движутся отряды строителей из других городов
Союза с тяжелой техникой, но развернутся они не сразу...
Утром зашли на комбинат железобетонных изделий, где нам свободно на
выбор выдали спецодежду и обувь: рабочие робы, ботинки, резиновые перчатки
для переноски погибших, респираторы. Все это очень помогло. В частности,
работать значительную часть времени приходилось в респираторах, - по
развалинам бродили облака пыли. Поначалу было очень неприятно, - дышать
тяжелее, пот течет по лицу. Но потом привыкли, и о респираторе вспоминали по
окончании работы, когда его надо снять.
Начали раскоп жилых домов на окраине Ахуряна. Первую погибшую, -
семнадцатилетнюю девушку, - откопали в руинах жилого дома по просьбе ее
отца, указавшего примерное место гибели. Сначала появилась кисть руки, потом
осторожно освободили полностью из кучи песка и мелких обломков, в которую ее
буквально запрессовало. Жаль было и ее, и отца, убитого горем. По словам
ребят, эта дочь была третьей (и последней), которую он откопал в руинах...
Следующей достали девочку-младенца в возрасте 8-9 месяцев. Для этого
взобрались по фасаду разрушенного дома, сбросили вниз целый цветной
телевизор и несколько деревянных брусьев, обнаружили раздавленную детскую
кроватку. Удалось подлезть и достать младенца, завернутого в одеяло. Малышка
была, как деревянная куколка со стеклянными глазами, маленькая, красивая,
мертвая. В ее глазах застыла детская чистота непонимания. В них не было ни
муки, ни вопроса. Как сказали местные, мать девочки находилась в больнице в
тяжелом состоянии, и никто не помог ребенку, плачущему в развалинах. Эту
девочку мы могли бы спасти, если бы приехали на 3-4 дня раньше. Стало ясно,
что после землетрясения по городу прошла волна паники и ужаса... Часть
жителей бросилась спасать близких, часть была придавлена, часть ударилась в
бега... И никому не было дела до грудного ребенка, рыдающего в завале...
Некоторое время продолжали раскоп того же дома. Но вскоре убедились в
бесперспективности работы: местные здесь вытаскивали вещи, дорогие флаконы с
туалетной водой и духами. А в доме напротив спасатели вынимали погибших.
Зрелище было тяжелым: жертвы имели черепные травмы с сильными
деформациями... Лилась кровь.
Подошел пожилой армянин и попросил помочь извлечь из руин свою
старушку-мать в доме неподалеку. Договорились с крановщиком, и часа через
полтора работы смогли добраться до погибшей. Она лежала в полости между
плит. Внешне травма на голове почти не просматривалась, - видна была только
небольшая струйка крови в седых волосах. Поднесли гроб и уложили...
В тот же день часть отряда исследовала разрушенные здания комбината
железобетонных изделий и детского сада. Расставленная здесь маркировка
озадачила разведчиков: было непонятно, что эти красные метки обозначали. То
ли места подозрительные на предмет нахождения людей, то ли наоборот, -
места, где людей нет и искать не надо. А может, что-то еще. Конечно,
маркировка на исследованных объектах должна выставляться. Она должна быть
четкой и понятной по смыслу, чтобы спасатели не повторяли проведенные
исследования, не теряли время и силы, не отвлекали внимание на объекты, уже
исследованные другими отрядами. Силы и время при спасработах в большом
дефиците...
Поскольку на следующий день в Ахуряне мы не видели перспективных для
поиска объектов, решили переместить фронт работ в центр Ленинакана, а в
лагерь возвращаться только на ночь.
Третий день начали в центре Ленинакана раскопом разрушенного дома прямо
напротив развалин храма. Подозревали, что под завалом есть люди. Вскрыли его
с одного края до подвального помещения, но никого не нашли. Наш переводчик
привлек в помощь группу спасателей-австрийцев, имевших специальные приборы
для прослушивания завалов. Они регистрировали живых по стуку сердца. Для
прослушивания пришлось перекрыть движение по прилегающей улице и отойти от
завала всем, кто не работал с приборами: помешать могли даже легкие шаги по
мостовой. Остановили даже бронетранспортер, в котором (по словам офицера
внутренних войск) везли в банк 20 млн. рублей, - огромные по тем временам
деньги. Это запомнилось, как забавный эпизод.
Прослушивание не дало результата: в завале, похоже, никого не было. По
крайней мере, не было живых. Офицер-австриец внимательно осмотрел здание и
объяснил, что состояние стен внушает серьезные опасения. Они могут
обрушиться в любой момент. Поэтому работы на завале он рекомендовал
прекратить. Наш переводчик уверенно переводил его фразы. Мы вняли
предупреждению, решив работы здесь закончить.
Собрали инструменты, прошли за храм, на площадь Ленина. Раздумывали: то
ли ехать в лагерь, то ли еще что-то исследовать. Половина пятого, день уже
клонился к вечеру. Подошла группа местных горожан. Попросили оказать помощь
в извлечении погибших, - совсем рядом, в доме на Карла-Маркса (кажется, 19,
поскольку соседний сохранившийся дом имел номер 21) они обнаружили место,
где из завала торчала нога человека, - внизу, на уровне двух метров от
тротуара. Для извлечения надо было снять сверху обломки трех верхних этажей
здания. Остатки дома представляли собой "слоеный пирог" из балок, обломков
стен, перекрытий, поломанной мебели и домашней утвари...
На площади удалось моментально "мобилизовать" мощный автокран, - его
подкатили задом по узкой улочке. Работать пришлось на полном выносе
выдвинутой стрелы маятниковыми усилиями назад и вбок. Скоро стемнело,
разборка шла под светом прожектора стрелы крана. Снимали плиты, вырывали
балки, отбрасывали в сторону мусор. Через несколько часов работы завал
удалось вскрыть и добраться до погибших. Их оказалось трое: два мужчины и
одна женщина, все в возрасте 50-60 лет. Лежали в ряд, в одну сторону,
женщина в центре, в красном домашнем халате. Запомнились глаза этой армянки,
- они были, как живые. Когда ее повернули лицом вверх, на нем лежало тенью
выражение предсмертного ужаса, охватившего эту женщину. Второй, - высокий
стройный мужчина в рабочей одежде. Третий был одет по-домашнему. Видимо,
"работяга" зашел к приятелям или родственникам, и их накрыло вместе...
Погибших уложили в гробы и медленно, спотыкаясь, через хлам завала в
темноте поднесли к санитарным машинам, исполнявшим роль катафалков. После
этого с чувством выполненного долга можно было ехать домой, в лагерь. Руки
вымыли водкой и чуть-чуть глотнули для снятия напряжения. За день в руинах,
случалось, отыскивалось немало целых бутылок со спиртным. Часть отдавали
местным, а часть "оприходовали", как трофеи. Конечно, туристы и альпинисты -
народ спортивный, и пристрастием к спиртному не отличался. Потребление
спиртного небезопасно на спасработах: может притупиться реакция, снижается
работоспособность, увеличивается опасность получения травмы. Инструкция по
проведению спасработ должна учитывать и возможные побочные проявления
разного рода "находок" и порядок и места сдачи находок, представляющих
реальную ценность: денег, документов, ценных вещей. Мне ничего ценное не
попалось. Если бы попалось, - сдал бы в штаб спасработ, или офицерам
внутренних войск. В случае обнаружения значительных сумм денег, спасатели
нередко отдавали их местным "погорельцам", - о таких случаях рассказывали.
Разведка
Одной из главных проблем, с которыми мы столкнулись при налаживании
спасработ, была разведка. Разведка - первый и, на мой взгляд, самый сложный
этап организации работ. Здесь у нас наблюдалась наибольшая "слабина" в части
отсутствия необходимой техники и организации, отсутствия понимания и опыта.
У нас не было специальных приборов для поиска людей в завалах:
тепловизоров, инфразвуковых локаторов (для нахождения людей по стуку
сердца), газоанализаторов. Но в ходе работы нам удалось привлечь иностранные
бригады, оснащенные такими приборами. Таким образом, в чем-то проблема
свелась к тому, чтобы найти нужных специалистов и привлечь их себе в помощь,
преодолев языковый барьер. Беда в том, что нам это удалось не сразу, и в
том, что приборов было немного.
У иностранцев были и специально обученные розыскные собаки,
отыскивающие людей по запаху. Я позже интересовался в городском клубе
служебного собаководства, почему в нашем городе (мегаполисе с 5-миллионным
населением) нет кинологов с такими собаками. Председатель клуба (с очень
колоритной фамилией Каганович) мне ответил, что главной причиной является
отсутствие специального полигона для обучения собак. Ясно, что просто никто
этим профессионально у нас не занимался.
У иностранцев были средства связи: карманные радиостанции, что
позволяло им очень оперативно связываться и решать текущие вопросы.
Но дело не только в оснащении. Мы не сразу смогли правильно
организовать разведку. В начале спасработ разведку должны вести все, и все
должны быть обучены этому делу! Все участники отряда, кроме дежурных по
лагерю. Никто не должен сидеть на месте, ждать приказа и скучать, думая: а
что же такое надо делать? Надо было определить направления поиска, маршруты
групп, порядок связи между ними, места и время сбора для обмена информацией.
Руководители всех групп должны были знать примерное место нахождения других
групп. Следовало определить общую тактику поиска: например, движение по
параллельным улицам, или движение по лучам расходящихся улиц. Следовало
конкретизировать действия по поиску: осмотр объектов, опрос местных жителей
и спасателей. Надо было продумать, по каким вопросам следовало производить
опрос, и по каким показателям оценивать объект (прежде всего, конечно, по
перспективе обнаружить и спасти людей). Конечно, надо было назначить
человека для связи со штабом спасработ, чтобы там постоянно получать
информацию об общей обстановке в городе, исследованных объектах и наименее
исследованных зонах поиска. Здесь надо было активно выявлять людей,
владеющих такой информацией. Эпизодическое посещение штаба не позволяло
получить необходимый объем данных просто потому, что не сразу удавалось
связаться с нужными людьми. Вообще для более эффективной работы следовало
активнее обмениваться информацией и с окружающими, и друг с другом. Надо
системно и заинтересованно "покружить" по разрушенному городу, чтобы
почувствовать, "вжиться" в него, по-своему слиться с ним, чтобы начать его
понимать. И это должны делать не только "назначенные" разведчики, а все
участники спасработ. Это не должно быть экскурсионной "прогулкой", эти
действия должны включать и разведку, и активные работы по раскопам. Четкой
грани между этими действиями нет: разведка должна логично заканчиваться
действиями по вскрытию завала, если есть серьезные подозрения, что в завале
находятся люди. Пусть погибшие, - среди них могут оказаться живые...
Думаю, что и после того, как все бригады распределены для работы на
объектах, начальник разведки отряда должен продолжать свою работу с целью
определения наиболее перспективных объектов поиска. Постепенно мы, пусть и
не очень здорово, но наладили и разведывательные действия. Но это случилось
не сразу.
Так или иначе, действия спасателей должны быть очень быстрыми и
энергичными. И их надо постоянно корректировать по реальной обстановке и
совершенствовать по мере набора опыта. Каждая катастрофа имеет свои
особенности, которые надо учитывать при производстве спасработ. Разные
катастрофы происходили и будут происходить в будущем. Поэтому методология и
техника проведения спасработ должны развиваться, как элементы прикладной
науки и технического искусства, как элемент нашей культуры. Работа
спасателей должна найти, и найдет отражение в традиционных произведениях
литературы и искусства: в романах, кинофильмах, сценических постановках, в
живописи... Работа спасателя сложна, как жизнь: в ней есть все: и романтика,
и тяжелая будничная рутина. Но жизнь эта не совсем обычна. Она отличается
повышенным давлением экстремальных обстоятельств. Поэтому настоящим, не
показным любителям "экстрима", я бы посоветовал: идите в спасатели.
"Чудеса" строительства и организации
То, что катастрофа была вполне "рукотворной", а не чисто "природной",
нам не надо было объяснять уже после двух дней работы. Нам, в основной массе
людям с инженерным образованием, срезы развалин, обломки деталей и
материалов домов говорили о многом. Невооруженным глазом было видно, что
строительство домов произведено с многочисленными нарушениями СНИПов
(строительных норм и правил). Плиты из трухлявого бетона трескались от удара
ломом, они рассыпались в мелкие обломки, когда их пытались поднять зацепом
строп крана за тяги или прутья арматуры. Обычно железную арматуру вырывало
из бетона, крошащегося подобно легкой штукатурке. Из этого "песочного"
бетона на разных этапах производства было украдено более половины цемента.
Ясно, что плиты и балки "штамповали" на заводах в ускоренном режиме с
грубейшими нарушениями технологии производства, без необходимой пропарки и
выдержки. Такого рода "предпринимательство" одних, другим обошлось ценой
жизни, крови, тяжелых увечий. Система ведомственного контроля над
строительством оказалась полностью несостоятельной... Мне, как
инженеру-прочнисту, казалась нелепой сама идея строительства здесь домов из
сборного железобетона. Сварные швы, скрепляющие такие конструкции, легко
лопнули от сейсмического удара, и дома разваливались, как карточные, в груду
обломков, в братские могилы для десятков и сотен людей. Печальные
последствия такого строительства мы видели на развалинах многоэтажек на
улице Ширакацы (78, 54), на Карла Маркса-19, на развалинах радиозавода и
текстильного комбината...
Утром, часов в 7, мы "хватали" попутный грузовик и ехали в город на
работу. Проблем с подвозом и вывозом обычно не возникало. Однажды, правда,
мы явились поздним вечером в городской штаб спасателей и попросили автобус
на полчаса, чтобы он отвез нас в Ахурян (минут 20 езды от центра города). В
штабе один из функционеров ответил: "Сейчас вас сведем с заместителем
министра!". Сережа Романов со смехом выразил общую мысль: "Нам не нужен
замминистра, нам нужен всего лишь автобус..." В результате, нам не дали ни
заместителя, ни автобуса. Автобус быстро нашелся, когда мы прошли на площадь
и обратились к шоферам. Вообще, общение с простыми тружениками, - шоферами,
крановщиками, экскаваторщиками и другими "людьми дела" (а не слов), всегда
было проще, конструктивнее, и проводило к быстрому решению всех "проблем".
А администрация? Каждый день, проезжая в 7 утра мимо здания исполкома
Ахуряна, мы видели длинную вереницу строительных и транспортных машин, -
автокранов, погрузчиков, экскаваторов... Их так не хватало для работ и в
городе, и здесь! Совещание же в исполкоме начиналось в 10.00, - к этому
времени мы более двух часов работали в развалинах. А техника эта простаивала
в ожидании приказа... Конечно, вопросы о распределении техники должны
решаться не в день работ, а накануне, и утром вся техника должна уже
находиться в готовности на перспективных объектах, либо "катиться" к ним
вместе с отрядами спасателей. "Разрыва", несогласованности в действиях
техники и спасательных отрядов быть не должно, разрыв этот приводит к
простаиванию техники и неэффективной работе спасателей, к задержкам работ.
Вообще все руководящие решения должны приниматься с опережением реальных
работ, без простоя. В противном случае руководство работает неэффективно. Мы
наблюдали и эффективные, и неэффективные действия местного руководства. Это
достаточно легко увидеть. Увидеть, где работы ведутся активно, без задержек,
и где люди и техника простаивают, не зная, что делать...
Половина отряда уехала...
Картины разрушения местами были очень тяжелы. Люди со слабыми нервами,
случалось, их не выдерживали. Как нам сообщили позже, от сердечного приступа
умер один из спасателей. Он не выдержал картины, открывшейся под бетонной
плитой, похоронившей 8 человек, в основном, женщин, на текстильном
комбинате. Да, у спасателей должны быть крепкие нервы и сердце...
Именно потому я нисколько не осуждаю тех, кто по душевной слабости, или
каким-то иным причинам, отступил, и не смог продолжить спасательные работы.
Таких у нас оказалось чуть более половины: на исходе третьего дня 30 человек
из 57 уехали назад, в Ленинград. Это произошло по разным причинам. Кто-то
растерялся, и не знал, что делать. Для кого-то оказалась слишком тяжелой
сама перспектива оказаться в холерном бараке на неопределенный срок:
опасность возникновения эпидемии в разрушенном городе была вполне
реальной... Здесь мы увидели и услышали много такого, о чем и не
догадывались, собираясь в дорогу.
Повлияло, на мой взгляд, то, что ожидаемая "романтика" спасработ быстро
испарилась в пыли и мраке разрушенного города. Здесь постреливали, особенно
по ночам: милиционеры, случалось, расстреливали мародеров, а кто-то "под
шумок", возможно, сводил по-бандитски личные счеты или грабил "богатые"
руины (рассчитывая, что все будет списано на стихию). Здесь было пыльно и
грязно. И требовался не "беззаветный героизм" спасателей, а тяжелая и нудная
работа по разборке завалов. Работа по 10-12 часов в день, до изнеможения.
Работа, которая в течение нескольких дней, случалось, не приносила никаких
результатов, поскольку не удавалось найти ни живых, ни мертвых.
Еще мне тогда показалось, что частью личного состава отряда еще при его
формировании и отправке владел некий синдром "экскурсионного настроения":
просто было интересно увидеть, что же произошло при землетрясении. Ну,
увидели, понаблюдали, можно и домой... Одной такой устремленности для
настоящего дела мало. Конечно, познавательный интерес в той или иной степени
был у каждого, но в виде негатива "экскурсионного настроения" он не
проявился у тех, кто остался. Тогда мне эта причина показалась одной из
главных, но сейчас главной кажется причина отъезда другая.
Главной причиной отъезда, на мой взгляд, являлась именно слабость
руководства. Это я не в качестве обвинения привожу, а в виде вывода на
основе личного наблюдения. Оно поддалось слабостям настроения, растерялось в
новых условиях. В тех отрядах, где руководство было сильнее (как, например,
у Шопина или Клестова), никаких отъездов до официального окончания спасработ
не было. Большинство остальных, я думаю, уехало потому, что они поддались
этому настроению руководителей. Пошли, как стадо за пастухами... Конечно,
район стихийного бедствия - не место для познавательных прогулок, в него не
стоит "соваться" ради удовлетворения любопытства. В него надо ехать на
работу с чувством личной ответственности.
У тех же, кто остался, это чувство возобладало. В какой-то мере
почувствовать, прочувствовать, в ком из бойцов это качество есть,
руководство отряда на этапе его формирования не сумело, - трудно было
разобраться в столь быстро собранном коллективе. На мой взгляд, еще труднее
потому, что само руководство очень глубокой ответственностью не обладало.
Это не обвинение, а всего лишь личное мнение.
Уехали практически все руководители нашего отряда вместе "со своим"
народом, - все "главные", кроме нескольких неформальных лидеров, которых
никто не назначал. Но эти, оставшиеся, стали как-то естественно "первыми
среди равных". Себя я к их числу не отношу, - в группе я был рядовым.
Лидерами показали себя люди, способные наладить работу, используя энтузиазм
своих товарищей. Таким был Сережа Романов, лидер нашей группы политехников.
Сам я тоже политехник, хотя в их горной секции не состоял, не руководил их
походами. А потому не считал себя вправе претендовать на лидерство по не
слишком-то "существенным" признакам возрастного старшинства или спортивного
опыта. Для неформального руководства этого еще мало. Нужен, прежде всего,
авторитет, завоеванный многолетней работой, а в этом коллективе у меня такой
наработки не было. И нужен опыт спасательных работ в очаге землетрясения.
Такого опыта у меня тоже еще не было. Кроме того, мне очень интересно было
пронаблюдать за действиями всего отряда и своей группы, попытаться
осмыслить, насколько эти действия рациональны и обоснованы. Активное же
руководство отнимает очень много сил и душевной энергии. Потому для себя я
решил, что мне лучше всего подойдет роль внимательного наблюдателя, активная
помощь руководству и группе добытой информацией и советом. В группе у нас
уважительно учитывались мнения всех, и это уважительное отношение являлось
куда более существенным организующим началом, чем "руководящие команды",
которых почти не было. И очень важным руководящим началом была информация,
которую мы добывали и получали в очаге катастрофы. Одно указание на
возможность спасения людей или извлечения погибших, мобилизовало группу
лучше всяких "командирских" приказов...
Постепенно нам стало понятно, что нужно для организации работы. Нужно
было найти возможно более перспективный объект для раскопок, договориться с
крановщиком и "мобилизовать" мощный автокран (маломощный кран с короткой
стрелой не годился) и начать активную работу. Уже в ходе работы привлечь в
по