тчаянии. Тогда я предпринял небольшое систематическое исследование. Типичной была, например, комбинация 69-32-21. Я задался вопросом, насколько неверной может быть эта комбинация, чтобы она все-таки открывала замок? Если первое число 69, пойдет ли 68? 67? Для тех замков, что были у нас, ответом на эти оба вопроса было да, а вот 66 уже не годилось. Вы могли ошибиться на две единицы в обе стороны. Это означало, что пробовать вам надо было одно число из пяти, так что набирать нужно было нуль, пять, десять, пятнадцать и так далее. Это уменьшало количество чисел на лимбе со ста до двадцати, а количество всех возможных комбинаций трех чисел - с 1 000 000 до 8000. После этого возникал вопрос, сколько времени займет перепробовать 8000 комбинаций? Допустим, я знаю первые два числа комбинации, которую я хочу найти. Пусть это будут числа 69-32, но я не знаю этого, - я получил их как 70-30. Я могу теперь попробовать двадцать третьих чисел, не набирая каждый раз первые два. Допустим теперь, что правильно я знаю только первое число комбинации. Перепробовав на третьем диске двадцать чисел, я сдвину второй диск лишь немного и затем наберу еще двадцать чисел на третьем диске. Я тренировался на своем сейфе все свободное время, и в конце концов я стал проделывать эту процедуру с максимальной скоростью, не забывая при этом, какое число нужно набирать сейчас и не путая первое число. Подобно жонглеру, я выработал у себя абсолютное чувство ритма и последние 400 чисел мог перебрать менее чем за полчаса. Это значило, что открыть сейф я могу максимум за 8 часов при среднем времени 4 часа. В Лос-Аламосе был еще один малый по имени Стейли, который тоже интересовался замками. Время от времени мы встречались и болтали, но ни к чему хорошему так и не пришли. Когда я открыл этот способ открывать замок в среднем за четыре часа, я пошел продемонстрировать его Стейли. Я поднялся в вычислительный отдел, где он работал, и сказал: "Ребята, если вы не возражаете, я воспользуюсь вашим сейфом, чтобы кое-что показать Стейли". Вокруг меня стали собираться сотрудники вычислительного отдела, и один из них закричал: "Эй, все сюда! Фейнман будет учить Стейли взламывать сейфы!" Я не собирался именно открывать сейф; я хотел только показать Стейли способ быстрого перебора последних двух чисел без повторной установки первого. Я начал: "Предположим, что первое число - 40, а в качестве второго числа мы пробуем 15. Крутим назад и вперед до 10, назад на пять больше и вперед до 10 и так далее. Мы перепробовали все возможные третьи числа. Попробуем теперь в качестве второго числа 20. Крутим назад и потом вперед до 10, потом назад на 5 больше и вперед до 10, еще на 5 больше назад и вперед... ЩЕЛК! Моя челюсть отпала: первое и второе числа оказались правильными! Выражения моего лица никто не видел, потому что я стоял ко всем спиной. Стейли выглядел очень удивленным, но мы оба быстро поняли, что произошло. Я торжественно выдвинул верхний ящик и сказал: "Пожалте!" Стейли сказал: "Я понял. Это очень хорошая схема", и мы вышли. Все были ошарашены. Это был полный успех. Теперь я на самом деле приобрел славу взломщика. На это у меня ушло полтора года (я работал и над бомбой, само собой!), но я считал, что с сейфами я справился - в том смысле, что если бы возникла действительная нужда, - кто-нибудь бы пропал или умер, а комбинацию больше никто не знал бы, - я смог бы открыть сейф. После той напыщенной галиматьи, которую о взломщиках писали в книжках, я мог считать это вполне серьезным достижением. С развлечениями у нас в Лос-Аламосе было неважно, нам приходилось развлекать себя самим, и возня с мозлеровским замком моего шкафа была одним из моих развлечений. Как-то раз я сделал интересное наблюдение: когда замок был открыт, ящик выдвинут, а лимб оставлен на 10 (именно в таком состоянии люди оставляли свой шкаф, когда они его открывали и вынимали из него документы), запирающий стержень все еще оставался в нижнем положении. Что же это означало, что стержень был внизу? Это означало, что стержень продет через прорези всех трех дисков, которые, следовательно, все еще стоят друг против друга. Ага... Если теперь лимб слегка повернуть от 10, стержень пойдет вверх, но если сразу вернуть лимб на 10, он снова опустится, потому что канал из прорезей для него все еще сохранен. Если шагами по 5 делений уходить от 10, начиная с некоторого момента стержень перестанет опускаться при возвращении на 10: канал для стержня только что был нарушен. А непосредственно предшествовавшее этому число, при котором стержень все еще опускался, есть последнее число комбинации! Я сообразил, что то же можно проделать и для второго числа: если я знаю последнее число, я могу прокрутить лимб в обратную сторону и снова, шагами по пять делений, постепенно повернуть второй диск в такое положение, при котором стержень перестанет проходить через него. Предшествовавшее этому число будет вторым числом комбинации. Если бы я был очень терпеливым человеком, таким способом я мог бы находить все три числа комбинации, но усилия, которые надо было затратить для нахождения первого числа таким хитроумным способом, намного превосходили те, которые требовались для простого перебора двадцати возможных чисел с двумя уже известными последними числами комбинации (напомню, что такой перебор выполнялся на закрытом замке). Я практиковался и практиковался до тех пор, пока не достиг той степени совершенства, при которой я мог подобрать последние два числа на открытом замке, почти не глядя на лимб. И тогда я стал проделывать такую штуку: зайдя к кому-нибудь в кабинет для обсуждения какой-нибудь физической задачи, я прислонялся к открытому шкафу и как бы в забывчивости крутил его лимб туда-сюда, как это делает человек, во время разговора рассеянно играющий ключами. Иногда я не смотрел на стержень, а просто клал на него палец, чтобы знать, когда он пойдет вверх. Таким способом я выяснил последние два числа на нескольких сейфах. Придя в свой кабинет, я записывал пары последних чисел на бумажке, которую я хранил в замке своего сейфа. Чтобы достать бумажку, я каждый раз разбирал свой замок: это место я считал самым надежным. Слава обо мне вскоре стала распространяться благодаря случаям, вроде такого: кто-нибудь подходит ко мне и говорит: "Слушай, Фейнман, Кристи уехал, а нам нужна бумага из его шкафа. Ты не можешь открыть его?" Если это был шкаф, у которого я не знал последних двух чисел, я обычно просто отвечал: "Простите, ребята, только не сейчас. У меня работы по уши". В обратном случае я говорил: "Ладно, сбегаю только за инструментом". Никакой инструмент мне нужен не был, я шел в свой кабинет, открывал шкаф и смотрел в свою шпаргалку: "Кристи - 35-60". Потом я брал отвертку, шел в кабинет Кристи и закрывал за собой дверь. Ясно, что не всякому следовало знать, как это делается. В кабинете я был один, и обычно я открывал шкаф за несколько минут. Все, что нужно было сделать, - это самое большее 20 раз набрать первое число. После этого я брал журнальчик и минут 15-20 читал его. Не стоило показывать, что дело очень простое: кто-нибудь мог заподозрить, что что-то тут нечисто. Через некоторое время я выходил и сообщал: "Готово!" Люди думали, что я открываю замки безо всякой предварительной информации. После того случая со Стейли я мог держать их в уверенности, что открыть сейф для меня - плевое дело. Никто не догадывался, что я тайком выяснял последние два числа их замков, хотя (а может быть, именно потому что) я делал это постоянно, как картежный шулер, который не расстается с колодой. Часто мне приходилось ездить в Ок-Ридж для проверки мер безопасности на урановом заводе. Время было военное, все спешили, и один раз мне пришлось ехать туда на уикэнд. Было воскресенье, и мы сидели в кабинете генерала. Мы - это сам генерал, глава или вице-президент какой-то компании, пара других шишек и я. Мы собрались для обсуждения отчета, который хранился у генерала в сейфе, - настоящем сейфе, - как вдруг выяснилось, что генерал не знает комбинацию. Ее знала только секретарша, но когда он позвонил ей, оказалось, что она на пикнике за городом. Пока все это выяснялось, я спросил: "Можно мне повозиться с сейфом?" - "Ха-ха, конечно!" И я отправился к сейфу и начал колдовать. Они принялись обсуждать, где достать машину, чтобы попытаться найти секретаршу, и генерал чувствовал себя все более и более виноватым в том, что он задерживает столько народу. А народ терял терпение и начинал уже сердиться на генерала, когда - ЩЕЛК! - сейф открылся. За 10 минут я открыл сейф, в котором были все секреты уранового завода. Все были изумлены. Сейф явно был не очень надежным. Это был ужасный удар: все эти бумаги "только для прочтения", "совершенно секретно" заперты в фирменном сейфе, и вдруг этот тип приходит и открывает его за 10 минут! Разумеется, мне удалось открыть его благодаря моей постоянной привычке выяснять последние два числа комбинации. Будучи в Ок-Ридже за месяц до этого, я был в этом самом кабинете, когда сейф был открыт, и в своей "рассеянной" манере выяснил последние два числа, - своей страсти я предавался постоянно. Хотя я не записал эти числа, смутно я их помнил. Сначала я попробовал 40-15, потом 15-40, но ни одна из этих комбинаций не сработала. Тогда я попробовал 10-45 со всеми первыми числами, и сейф открылся. Аналогичный случай был в другой уикэнд, когда я опять был в Ок-Ридже. Написанный мной отчет должен был быть одобрен полковником и хранился у него в сейфе. Все остальные держали документы в шкафах вроде наших в Лос-Аламосе, но это был полковник, и у него поэтому был гораздо более хитрый, двухдверный сейф с большими ручками, которые вытаскивали из рамы четыре стальных стержня толщиной три четверти дюйма. Раскрылись величественные бронзовые двери, и полковник извлек мой отчет, который он должен был прочесть. Мне не приходилось до этого видеть действительно хороших сейфов, и я попросил полковника: "Пока Вы читаете мой отчет, можно мне осмотреть ваш сейф?" "Валяйте", - сказал он, уверенный, что ничего с сейфом я не сделаю. Я осмотрел заднюю сторону одной из внушительных бронзовых дверей и обнаружил, что цифровой лимб соединен с маленьким замочком, который выглядел точно так же, как и замок моего шкафа в Лос-Аламосе. Та же фирма, тот же маленький стержень, и вся разница в том, что при опускании этого стержня большими ручками на передней дверце можно раздвинуть в стороны толкатели, и система рычагов вытянет стальные запоры толщиной три четверти дюйма. Было очевидно, что система рычагов зависит от того же маленького стержня, который запирал шкафы для документов. Тем временем полковник читал мой отчет. Кончив, он сказал: "Чудесно", спрятал отчет в сейф, взялся за мощные ручки и закрыл величественные бронзовые дверцы. В закрытом виде они выглядели вполне надежно, но я-то знал, что это сплошная иллюзия, потому что все держит тот же замок. Я не смог удержаться от того, чтобы подпустить полковнику шпильку (никогда не был равнодушен к военным с их такими красивыми мундирами), и я сказал: "Глядя, с каким видом Вы закрываете этот сейф, не могу отделаться от ощущения, что Вы считаете его надежным местом". - Конечно. - Это только потому, что гражданские зовут его "сейфом" (я употребил слово "гражданские" для того, чтобы дело выглядело так, словно гражданские надули полковника). Он рассердился: - Что, Вы хотите сказать, что он ненадежный? - Хороший взломщик откроет его за полчаса. - Вы сможете открыть его за полчаса? - Я сказал хороший взломщик. Мне потребуется 45 минут. - Ладно, - сказал он, - жена ждет меня к ужину, но я останусь и буду смотреть за Вами, а Вы будете сидеть здесь, сорок пять минут ковырять эту штуку и не откроете ее!. Он уселся в свое большое кожаное кресло, вытянул ноги на стол и углубился в чтение. Я совершенно спокойно взял стул, перенес его к сейфу и сел перед ним. Изображая некую деятельность, я принялся наугад крутить лимб. Через пять минут (это довольно долгое время, когда вы просто сидите и ждете) полковник потерял терпение: - Ну, как успехи? - Когда имеешь дело со штуками вроде этой, то либо откроешь ее, либо нет. Я рассчитал, что еще минуту или две я могу его помариновать, и всерьез принялся за дело. Через две минуты - ЩЕЛК! - сейф открылся. Морда у полковника вытянулась, а глаза полезли наружу. - Полковник, - сказал я серьезным голосом, - позвольте мне сказать Вам кое-что об этих замках. Когда дверь сейфа или верхний ящик шкафа для документов открыты, очень легко найти комбинацию. Именно это я проделал, когда Вы читали мой отчет, только для того, чтобы продемонстрировать Вам опасность. Вы должны настоять, чтобы во время работы с бумагами все держали закрытыми свои шкафы, потому что в открытом состоянии они очень, очень уязвимы. - Да-да. Я Вас понимаю. Это очень интересно. Теперь мы играли в одной команде. В мой следущий приезд в Ок-Ридж все секретарши и все знавшие, кто я, махали на меня руками: "Сюда не подходите! Сюда не подходите!" Оказалось, что полковник разослал по заводу циркуляр, в котором спрашивалось: "Во время своего последнего визита находился ли мистер Фейнман какое-то время в вашем кабинете, возле вашего кабинета или проходил ли он через ваш кабинет?" Одни ответили да, другие нет. Ответившие утвердительно получили еще один циркуляр: "Пожалуйста, смените комбинацию на вашем сейфе". Это была его реакция: опасность представлял я. Так что из-за меня всем пришлось менять комбинацию. Менять комбинацию и запоминать новую - не подарок, и все они злились на меня и не хотели подпускать меня близко, чтобы им снова не пришлось менять комбинацию. Нечего и говорить о том, что во время работы их шкафы были по-прежнему открыты! В библиотеке Лос-Аламоса были все документы, с которыми нам когда-либо приходилось работать. Это была комната со сплошными бетонными стенами и огромной великолепной дверью, снабженной металлическим штурвалом, наподобие дверей банковских сейфов. Во время войны я пытался изучить ее. Я знал библиотекаршу и упросил ее дать мне возможность немного повозиться с дверью. Я был очарован: это был самый большой замок из виденных мною. Я обнаружил, что не смогу применить к нему мой метод подбора двух последних чисел. Случилось так, что, поворачивая ручку открытой двери, я закрыл замок, и его засов остался торчать наружу, не давая двери закрыться. В таком положении дверь оставалась до тех пор, пока не пришла моя библиотекарша и не открыла замок снова. На этом мое изучение этого замка окончилось. Я не успел понять, как он работает; это оказалось выше моих сил. Однажды летом после войны мне понадобилось закончить одну работу, и из Корнелла, где я в тот год преподавал, я отправился в Лос-Аламос. Во время этой работы мне понадобился мой старый отчет, который хранился в библиотеке. Я пошел в библиотеку, но возле нее расхаживал взад и вперед солдат с винтовкой. Это была суббота, а после войны по субботам библиотека была закрыта. Тогда я вспомнил о занятии своего хорошего приятеля, Фредерика де Хоффмана. Он работал в комиссии по рассекречиванию. После войны военные решили рассекретить некоторые документы, и ему пришлось постоянно бегать в библиотеку: взглянуть на эту бумагу, взглянуть на ту бумагу, проверить это, проверить то, - от всего этого с ума можно было сойти! И он сделал копии всех документов, - всех секретов атомной бомбы, - и забил ими девять шкафов своего кабинета. Я спустился в его кабинет и нашел, что там горит свет. Дело выглядело так, словно кто-то, - его секретарша, наверное, - только что на минуту вышел. Я стал ждать. Ожидая, я принялся крутить лимб замка одного из шкафов (кстати, последних двух чисел сейфов де Хоффмана я не знал: они были установлены после войны, когда я уже уехал из Лос-Аламоса). Я крутил лимб и вспоминал книжки про взломщиков. Я думал: "На меня никогда не производили впечатления описанные в этих книжках трюки, и я никогда не пытался попробовать их. Однако посмотрим, нельзя ли открыть сейф Хоффмана, руководствуясь советами из этих книг". Трюк первый: секретарша. Она боится забыть комбинацию и где-нибудь ее записывает. Я начал искать в местах, упомянутых в книге. Ящик стола оказался заперт, но это был обычный замок из тех, открывать которые меня научил Лео Лавателли. Чпок! Я смотрю с краю - ничего. Потом я просматриваю бумаги секретарши. Нахожу листок, который есть у любой секретарши. На нем тщательно вырисованы буквы греческого алфавита, чтобы их можно было опознать в математических формулах, и против каждой написано ее название. Там же, в верхней части листка, небрежно написано: р = 3,14159. Так, шесть цифр, да еще на кой черт секретарше знать число пи? Ясно, зачем: других причин нет! Отправляюсь к шкафам и набираю на первом: 31-41-59. Не открывает. Пробую 59-41-31. Тоже не годится. 95-14-13. Назад, вперед, вверх тормашками, так, эдак - никак! Запираю ящик стола и уже направляюсь к двери, когда снова приходит в голову из книжки про взломщиков: попробуйте психологический метод. Говорю себе: "Фредди де Хоффман именно такой тип, от которого можно ждать использования математической константы в качестве комбинации для сейфа". Снова возвращаюсь к первому шкафу и набираю 27-18-28 - ЩЕЛК! Сработало! (Основание натуральных логарифмов e = 2,71828 - вторая по важности после пи математическая константа.) Шкафов девять, я открыл первый, но нужной бумаги в нем не было - бумаги шли в алфавитном порядке фамилий авторов. Пробую второй шкаф: 27-18-28 - ЩЕЛК! Открылся той же комбинацией. "Чудесно, - думаю я, - я открыл все секреты атомной бомбы, но если я собираюсь когда-нибудь рассказывать этот анекдот, я должен убедиться, что все комбинации действительно одинаковы!" Некоторые из шкафов были в соседней комнате, я попробовал 27-18-28 на одном из них, и он открылся. Теперь я открыл три сейфа - и все три одной комбинацией. Я сказал себе: "Ну вот, теперь я могу написать книжку про взломщика, которая переплюнет все остальные книжки про взломщиков, потому что в ее начале я опишу, как я открыл сейфы, ценность содержимого которых больше ценности содержимого сейфов, открытых любым другим взломщиком, - кроме жизни, конечно, - и сравнима с ценностью мехов и золотых слитков. Я уделал всех их: открыл сейфы со всеми секретами атомной бомбы - технологией получения плутония, описанием процесса очистки, сведениями о том, сколько нужно материала, как работает бомба, как получаются нейтроны, как устроена бомба, каковы ее размеры, - словом, все, о чем знали в Лос-Аламосе, всю кухню!" Я отправился ко второму шкафу и нашел бумагу, которая мне была нужна. Потом красным жирным карандашом на куске попавшейся под руку желтой бумаги написал: "Позаимствовал документ ЭЛА4312. Фейнман, шнифер". Я положил эту записку сверху бумаг и закрыл шкаф. Затем я вернулся к первому открытому мной шкафу и написал еще одну записку: "Этот открыть было не труднее остальных. Умник" и закрыл и этот шкаф. В последнем шкафу, что был в другой комнате, я написал: "Когда комбинации везде одинаковы, один шкаф открывается не труднее другого. Тот же тип". Я закрыл и этот шкаф и отправился к себе в кабинет писать свой отчет. Вечером я сходил в кафетерий и поужинал. Там же был Фредди де Хоффман. Он сказал, что хочет пойти поработать, и ради смеху я отправился с ним. Он принялся за работу и вскоре пошел в другую комнату за бумагами, на что я не рассчитывал. Случилось так, что сначала он открыл шкаф с моей третьей запиской. Выдвинув ящик, он сразу увидел этот посторонний предмет - ярко-желтый листок с надписью ярко-красным карандашом. Я читал раньше, что при испуге лицо у человека желтеет, но никогда не видел этого сам. Так вот, это сущая правда. Его лицо стало серым, а потом желто-зеленым, - видеть это было действительно страшно. Он взял листок, и рука у него дрожала. "П-п-посмотри на это!" - сказал он с дрожью. В записке было написано: "Когда все комбинации одинаковы, один шкаф открывается не труднее другого. Тот же тип". - Что это значит? - спросил я. - Все к-к-комбинации у моих шкафов од-д-д-инаковые! - выдавил из себя он. - Не слишком удачная идея. - Т-т-теперь я з-з-знаю, - сказал он подавленным голосом. Другим результатом отлива крови от лица является, по-видимому, то, что мозги перестают работать нормально. - Он расписался, он расписался! - твердил Фредди. - Да? - я не ставил своего имени на этой записке. - Да! Это тот самый тип, который пытался проникнуть в здание "Омега"! В течение всей войны и даже после нее по Лос-Аламосу ходил слух, что кто-то пытается проникнуть в здание "Омега". Дело в том, что во время войны проводились эксперименты, целью которых было выяснить, сколько материала нужно для начала цепной реакции. В этих опытах один кусок материала падал мимо другого. В момент пролета должна была начаться реакция, и количество возникших в ней нейтронов нужно было измерить. Падающий кусок пролетал мимо неподвижного настолько быстро, что реакция не должна была успеть развиться, а взрыв произойти. Тем не менее реакция должна была начаться, и по ее ходу можно было сказать, что все в порядке, что скорость реакции такая, какой должна быть, и что расчеты подтверждаются. Очень опасный эксперимент! Естественно, что этот опыт производился не в самом Лос-Аламосе, а на удалении нескольких миль от него, в изолированном каньоне, со всех сторон прикрытом горами. Здание "Омега" было огорожено забором со сторожевыми вышками. Как-то ночью, когда все было спокойно, из окрестных кустов выбежал кролик, ударился о забор и наделал шуму. Часовой начал стрелять. Пришел дежурный лейтенант. Что было сказать часовому, - что это был только кролик? Нет. "Кто-то пытался проникнуть в здание "Омега", но я отпугнул его". И вот де Хоффман стоял бледный и трясущийся и не видел ошибки в своих рассуждениях: тот, кто пытался проникнуть в здание "Омега", стоял рядом с ним! Он спросил меня, что делать. - Посмотри, не пропали ли документы. - Все в порядке. Пропажи я не вижу. Я попытался подвести его к шкафу, из которого я взял свой отчет: - Если все комбинации одинаковы, может быть, он взял что-нибудь из другого шкафа? - Да-да, - сказал он, и мы вернулись в его кабинет и в первом же шкафу нашли мою вторую записку: "Этот открыть было не труднее остальных. Умник." К этому времени Фредди было уже все равно, умник это или тот же тип. Ему было совершенно ясно, что это тот же тип, который пытался проникнуть в здание "Омега". Поэтому заставить его открыть шкаф с моей первой запиской было особенно трудно, и я уже не помню, как мне это удалось. Когда он начал открывать его, я подался в коридор, потому что побаивался, что мне перережут глотку. Само собой разумеется, что он бросился за мной по коридору, но вместо того, чтобы перерезать мне глотку, он едва не задушил меня в объятьях, - так он был рад, что кража атомных секретов оказалась лишь моим розыгрышем. Насколько дней спустя де Хоффман сказал мне, что ему нужны какие-то бумаги из сейфа Керста. Дональд Керст уехал в Иллинойс, и связаться с ним было сложно. "Если ты смог открыть своим психологическим методом все мои сейфы (я рассказал ему, как я это сделал), может быть, сейф Керста ты откроешь так же". К этому времени слух о моих подвигах разошелся по Лос-Аламосу, и несколько человек выразили желание присутствовать при фантастическом представлении, в процессе которого я голыми руками открою сейф Керста. У меня не было оснований настаивать, чтобы меня оставили одного. Я не знал последних двух чисел комбинации Керста, и в психологическом методе мне была нужна помощь людей, которое знали Керста. Все мы отправились в кабинет Керста, и я просмотрел все ящики стола в поисках ключа. Ничего не было. Тогда я спросил: - Какого рода комбинацию мог использовать Керст - математическую константу? - Ну нет, - сказал де Хоффман, - Керст попробовал бы что-нибудь простенькое. Я набрал 10-20-30, потом 20-40-60, 60-40-20, 30-20-10. Ничего. Тогда я спросил: - А дату он мог использовать? - Да, - сказали они, - он как раз такой тип, который возьмет дату. Мы испробовали различные даты: 8-6-45 (когда была взорвана бомба), 86-19-45, эту дату, ту дату, дату начала проекта. Ничего не подходило. К этому времени большинство зевак смоталось: у них не было пороху до конца наблюдать за моей работой, а между тем терпение - единственный инструмент при решении таких задач! Тогда я решил перепробовать все даты с 1900 г. до настоящего времени. Количество этих дат кажется огромным, но на самом деле это не так. Первое число - месяц. Это числа от 1 до 12, которые перекрываются только тремя числами: 10, 5 и 0. Второе число - день, числа от 1 до 31, которые я могу перепробовать с помощью шести чисел. Третье число - год (в то время только сорок семь чисел, которые перекрывались девятью). В результате 8000 комбинаций сводились к 162, которые я мог перебрать за 15-20 минут. К сожалению, я начал с последних месяцев года, потому что когда я нашел комбинацию, она оказалась 0-5-35. Я повернулся к де Хоффману: - Что случилось с Керстом примерно 5 января 1935 г.? - Его дочь родилась в 1936 г., - ответил де Хоффман, - это, наверное, ее день рождения. Теперь я без всяких наводящих указаний открыл два сейфа. Это было кое-что. Теперь я был профессионалом. В то же послевоенное лето хозяйственники вывозили кое-что из списанного государственного имущества, которое предполагалось распродать, а выручку использовать в качестве премии. Одной из этих вещей был сейф Капитана. Все мы знали об этом сейфе. Капитан, прибыв сюда во время войны, решил, что шкафы недостаточно надежны для его секретов, и заказал специальный сейф. Кабинет Капитана помещался на третьем этаже одного из тех собранных на скорую руку деревянных зданий, в которых у всех нас были кабинеты, а заказанный им сейф был железный и тяжелый. Такелажникам пришлось делать деревянные помосты и использовать специальные тали, чтобы поднять его по лестнице. Так как развлечений у нас было немного, все мы собрались поглазеть на великие усилия, с которыми сейф тащили в кабинет Капитана, и похихикать насчет секретов, которые он будет хранить в этом сейфе. Кто-то даже предлагал махнуться сейфами. Словом, об этом сейфе знали все. Вывозивший сейф хозяйственник хотел получить за него премию, однако сначала его надо было опорожнить, а единственными людьми, знавшими его комбинацию, были Капитан, который в это время был на Бикини, и Альварес, который забыл ее. Парень обратился с просьбой ко мне. Я пошел к секретарше капитана и спросил: - Почему бы Вам не позвонить шефу и не узнать у него комбинацию? - Я не хочу его беспокоить. - ответила она. - Слушайте, Вы собираетесь беспокоить меня в течение, может быть, восьми часов. Я не возьмусь за это, если Вы не попытаетесь дозвониться до шефа. - Хорошо, хорошо, - и она взялась за трубку, а я пошел в другую комнату посмотреть на сейф. Он стоял там огромный и железный, а его дверцы были открыты. Я вернулся к секретарше: - Он открыт. - Восхитительно! - зачирикала она, бросая трубку. - Нет, - сказал я, - он уже был открыт. - Ах! Наверное, хозяйственникам в конце концов удалось открыть его! Я отправился к хозяйственнику: - Я сходил к сейфу, но он уже был открыт. - Ну да, - сказал он, - извините, не успел предупредить Вас. Я послал штатного слесаря просверлить его, но прежде чем сверлить, он попробовал открыть, и ему удалось. Так! Первая новость: в Лос-Аламосе теперь есть штатный слесарь. Новость вторая: этот человек знает, как сверлить сейфы, о чем я не имею ни малейшего представления. Третья новость: без дополнительной информации этот человек за несколько минут может открыть сейф. Это настоящий профессионал, у которого есть чему поучиться. С ним я должен познакомиться. Я выяснил, что слесаря взяли после войны, когда бзик насчет секретности у них прошел, чтобы содержать в порядке замки. Оказалось, однако, что открыванием сейфов он загружен не полный день, и он чинил механические калькуляторы, которыми мы пользовались. Во время войны эти калькуляторы чинил я, так что общая тема для разговора у нас была. Я никогда не прибегал к интригам или уловкам, когда нужно было поговорить с кем-нибудь, я просто шел и представлялся. Но встреча с этим человеком была для меня важна, и я знал, что мне придется заслужить его доверие, прежде чем он поделится со мной хоть одним секретом открывания сейфов. Я выяснил, где находится его мастерская, - в нижнем этаже теоротдела, где я работал, - и узнал, что он работает по вечерам, когда останавливают машины. Сначала я просто прошел мимо его двери, направляясь вечером в свой кабинет. И только: просто прошел мимо. Несколько вечеров спустя просто поздоровался. Через некоторое время он заметил, что один и тот же парень, проходя мимо, говорит: "Привет!" или "Добрый вечер!" После нескольких недель этого медленного процесса я заметил, что он возится с калькуляторами, но ничего о них не сказал: было еще не время. Постепенно наше общение несколько расширилось: "Привет! Вижу, работенки у Вас хватает!" - "Да, хватает вот", - или что-нибудь в этом роде. И, наконец, прорыв - он приглашает меня разделить с ним его суп. Теперь все на мази. Теперь мы каждый вечер вместе едим суп. Я касаюсь в разговоре счетных машин, и он сообщает мне, что с этими машинами у него проблема. Он пытается надеть пачку распертых пружинами шестеренок на ось, но у него нет нужного инструмента или он не знает, как это делается, и мучается уже неделю. Я говорю ему, что в войну имел дело с этими машинками, и предлагаю оставить вечером калькулятор мне, чтобы завтра я его посмотрел. - Прекрасно, - говорит он, потому что эти шестеренки у него уже в печенках. На следующий день я рассматриваю проклятую деталь и пытаюсь собрать ее, держа всю пачку шестеренок в руке. Она рассыпается. "Вот что, - говорю я себе, - он проделывал это целую неделю. Я тоже пробую сделать так, и у меня не получается. Это значит, что это делается не так!" Я останавливаюсь и тщательно разглядываю каждую шестеренку, и в каждой замечаю малюсенькую дырочку, просто дырочку. И мне приходит в голову разгадка: я надеваю первую шестеренку и пропускаю через эту дырочку проволоку. Потом надеваю на ось вторую шестеренку и пропускаю проволоку и через нее. Потом следующую, следующую, и так, как бусы на нитку, я с первого раза собрал всю эту деталь, потом вытащил проволоку, и все было в порядке. Следующим вечером я показал ему маленькие дырочки и как я собрал деталь, и после этого мы много говорили о счетных машинках; мы стали хорошими друзьями. А в его мастерской было столько ящиков с полуразобранными замками и деталями сейфов. О, как они были прекрасны! Но я еще и словом не обмолвился о замках и сейфах. И, наконец, пришел день, когда я решился закинуть удочку насчет сейфов: я сообщу ему единственную стоящую вещь, которую я знал о них, - как на открытом сейфе подобрать два последних числа. - Слушай, - сказал я ему, - я вижу, ты работаешь с мозлеровскими сейфами! - Ну да. - Знаешь, эти замки барахло. Когда они открыты, можно подобрать два последних числа... - А ты можешь? - сказал он, проявляя, наконец, некоторый интерес к этой теме. - Могу. - Покажи, - сказал он, и я показал ему, как это делается. Он повернулся ко мне: - А как тебя зовут? До этого момента мы не представлялись друг другу. - Дик Фейнман, - сказал я. - Боже! Так ты Фейнман, - сказал он с благоговением, - Великий взломщик! Я слышал о тебе и давно хотел познакомиться с тобой. Я хочу, чтобы ты научил меня вскрывать сейфы! - Какого черта? Ты сам умеешь открывать сейфы! - Нет, не умею. - Послушай, я знаю про случай с сейфом Капитана, и с тех поря приложил столько стараний, чтобы познакомиться с тобой! А ты говоришь мне, что не умеешь открывать сейфы. - Не умею. - Ладно, ты должен знать, как сверлить их. - Я и этого не знаю. - КАК? - воскликнул я, - этот тип из хозяйственного отдела сказал, что ты собрал свои инструменты и пошел сверлить сейф Капитана. - Поставь себя на мое место. Тебя взяли слесарем. К тебе приходят и говорят, что надо просверлить сейф. Что бы ты стал делать? - Ладно, - согласился я, - я собрал бы свой инструмент и отправился к сейфу. Там я ткнул бы дрелью куда-нибудь в сейф и ж-ж-ж-ж.., принялся сверлить, чтобы меня не выгнали с работы. - Именно так я и собирался сделать. - Но ты же открыл его! Значит, ты знаешь, как вскрывать сейфы. - О да. Я знаю, что замки приходят с завода установленными на 25-0-25 или на 50-25-50, и я подумал: "Чем черт не шутит. Может этот олух не потрудился сменить комбинацию", и вторая комбинация открыла замок. Итак, кое-что я от него все же узнал, - он открывал сейфы тем же чудодейственным способом, что и я. Но занятнее всего все же было то, что этот индюк Капитан получил супер-суперсейф, не постеснялся заставить пыхтеть кучу народа, которая тащила его сейф наверх, а потом даже не позаботился установить свою комбинацию. Я прошелся по кабинетам своего здания, пробуя эти две заводские комбинации, и открыл каждый пятый сейф. Дяде Сэму Вы не нужны! После войны армия подскребала все свои остатки, чтобы заполучить людей в оккупационные силы, находившиеся в Германии. До того времени отсрочка предоставлялась в первую очередь по причинам, не имеющим отношения к физическому состоянию (например, мне дали отсрочку потому, что я работал над бомбой), но теперь армейские чины все перевернули и требовали, чтобы каждый прежде всего прошел медосмотр. Тем летом я работал у Ханса Бете в компании "Дженерал Электрик" в Шенектади, штат Нью-Йорк, и я помню, что должен был проехать некоторое расстояние, - кажется, надо было прибыть в Олбани, чтобы пройти медосмотр. Я прихожу на призывной пункт, мне дают множество форм и бланков для заполнения, и я вливаюсь в круговорот хождения по кабинетам. В одном проверяют зрение, в другом - слух, затем в третьем берут анализы крови и т.д. В конце концов попадаешь в кабинет номер тринадцать - к психиатру, где приходится ждать, сидя на одной из скамеек. Пока я ждал, я мог видеть, что происходит. Там было три стола, за каждым из них психиатр, а "обвиняемый" располагался напротив в одних трусах и отвечал на различные вопросы. В то время существовало множество фильмов о психиатрах. Например, был фильм под названием "Зачарованная" (Spellbound), в котором у женщины, ранее бывшей великой пианисткой, пальцы застывают в неудобном положении, и она не может даже пошевелить ими. Семья несчастной женщины вызывает психиатра, чтобы попытаться помочь ей, и ты видишь, как за нею и психиатром закрывается дверь. Внизу вся семья в нетерпении, обсуждают, что должно произойти; и вот женщина выходит из комнаты, руки все еще застыли в ужасном положении, она драматически спускается по лестнице, подходит к пианино и садится за него, поднимает руки над клавиатурой, и внезапно - трам-тарарам-там-там-там - она снова играет. Я совершенно не переношу подобной чепухи, и поэтому я решил, что все психиатры жулики и с ними не следует иметь никаких дел. Вот в таком настроении я и пребывал, когда подошла моя очередь побеседовать с психиатром. Я сел у стола, психиатр начал просматривать мои бумаги. - Привет, Дик, - сказал психиатр бодреньким голосом. - Где ты работаешь? А я думаю: "Кого он там из себя воображает, если может обращаться ко мне подобным образом?" - и холодно отвечаю: "В Шенектади". "А у кого ты там работаешь. Дик?" - спрашивает психиатр, снова улыбаясь. - В "Дженерал Электрик". - Тебе нравится работа. Дик? - говорит он с той же самой улыбкой до ушей на лице. - Так себе. - Я вовсе не собирался вступать с ним в какие бы то ни было отношения. Три милых вопроса, а затем четвертый, совершенно другой. - Как ты думаешь, о тебе говорят? - спрашивает он низким серьезным тоном. Я оживляюсь и отвечаю: - Конечно! Когда я езжу домой, моя мать часто говорит, что рассказывает обо мне своим подругам. - Но он не слушает пояснений, а вместо этого что-то записывает на моей карточке. Затем опять низким серьезным тоном: - А не бывает ли так, что тебе кажется, что на тебя смотрят? Я уже почти сказал "нет", когда он добавил: - Например, не думаешь ли ты, что сейчас другие парни, ожидающие на скамейках, сердито уставились на тебя? Когда я был в очереди у этого кабинета, я заметил, что там было на скамейках человек двенадцать, ожидавших приема у трех психиатров, и им больше абсолютно не на что смотреть. Я разделил 12 на 3 - получается 4 на каждого, но я несколько консервативен и поэтому говорю: - Да, может быть, двое из них сейчас смотрят на нас. Он приказывает: - Ну, повернись и посмотри, - и даже не беспокоит себя тем, чтобы посмотреть самому! Я поворачиваюсь и - конечно же! - два парня смотрят. Я показываю на них и говорю: - Ага, вон тот парень и еще тот смотрят на нас. - Разумеется, когда я повернулся и стал показывать туда-сюда, другие парни тоже начали на нас глазеть, ну, я и говорю: - Вот теперь еще и этот, и двое вон оттуда, ага, теперь вся скамья. - Он даже не взглянет, чтобы проверить, - занят заполнением моей карточки. Потом говорит: - Ты когда-нибудь слышишь голоса в голове? - Очень редко. - И я уже почти начал описывать два случая, когда такое действительно случалось, но он тут же добавляет: - Разговариваешь сам с собой? - Да, иногда, когда бреюсь или думаю, бывает время от времени! Он вписывает еще несколько строчек. - Я вижу, у тебя умерла жена, а с ней ты разговариваешь? Этот вопрос меня "допек", но я сдержался и сказал: - Иногда, когда я забираюсь на гору, я думаю о ней. Новая запись. Затем он спрашивает: - Кто-нибудь из твоей семьи находился в психиатрической больнице? - Да, моя тетя в приюте для сумасшедших. - Почему ты называешь это приютом для сумасшедших? - говорит он обиженно. - Почему бы не назвать это психиатрической клиникой? - Я думал, это одно и то же. - Что такое, по-твоему, сумасшествие? - спрашивает он сердито. - Это странная и весьма своеобразная болезнь человеческих существ, - отвечаю я честно. - Не более странная и необычная, чем аппендицит! - резко парирует собеседник. - Я так не думаю. При аппендиците мы лучше понимаем причины, а иногда и механизм, в то время как безумие - гораздо более сложное и загадочное явление. Я не буду дальше описывать весь наш спор; дело в том, что я имел в виду своеобразие этого заболевания с физиологической точки зрения, а он - с социальной. До сих пор, хотя я и держался недружелюбно по отношению к психиатру, но по крайней мере был честным во всем, что сказал. Однако, когда он попросил меня вытянуть руки, я не мог удержаться от фокуса, о котором мне рассказал парень в очереди на "высасывание" крови. Я подумал, вряд ли у кого-нибудь будет шанс сделать этот трюк, а поскольку я все равно наполовину утоплен, я и попробую. Я вытянул руки, одну из них ладонью вверх, другую - ладонью вниз. Психиатр этого не замечает. Он говорит: - Переверни. Я переворачиваю. Та, что была ладонью вверх, становится ладонью вниз, та, что была ладонью вниз, становится ладонью вверх, а он все равно не замечает, потому что все время смотрит очень пристально лишь на одну руку, чтоб