там не оказалось, и они разрезали простыню. - Мне придется покупать и новое покрывало, - заметила девушка. Через спинку кресла был переброшен красный смокинг Мики от "П и Б". Пендель порылся в карманах, достал бумажник Мики и протянул Ане пачку банкнот - должно хватить и на новое покрывало, и на приятное времяпрепровождение . - Как Марта? - спросила Ана, сунув деньги за корсаж. - Спасибо, замечательно, - ответил Пендель. - А твоя жена? - Спасибо. Тоже хорошо. Чтоб забинтовать голову Мики, было решено поднять его и посадить в то самое кресло-качалку, где недавно сидела Ана. Но сперва они застелили кресло полотенцами. Пендель нагнулся и перевернул Мики, и Ана вовремя успела добежать до туалета, где принялась блевать, не закрыв дверь и смешно отведя правую руку с растопыренными пальцами, словно показывая, что все о'кей. Пока она занималась этим делом, Пендель наклонился к Мики, снова вспомнил Паука и попробовал сделать другу искусственное дыхание, хоть и понимал, что, сколько ни целуй и ни дыши ему в рот, все равно не оживить, и плевать на перепуганных надзирателей, которые кричали и подначивали Пенделя: давай, давай, ты уж постарайся, сынок! Но по большому счету Паук никогда не был таким другом, как Мики, не был он и первым клиентом Пенделя, ни товарищем по заключению из далеких прошлых времен, ни узником совести при Норьеге, потому что всякую совесть выбили из него давным-давно. Паук никогда не проходил в тюрьме через все круги ада, не был там свежей приманкой для разного рода психопатов, готовых сожрать человека живьем. Паук спятил, потому что привык трахать минимум двух девушек на дню и по три - в воскресенье, и перспектива провести пять лет, не трахнув ни одной, была равносильна для него мучительной голодной смерти. И Паук повесился, и при этом еще обкакался, и висел с высунутым языком, что делало процесс искусственного дыхания еще более затруднительным. В то время как Мики повел себя намного пристойнее, уйдя из жизни, и выглядел гораздо презентабельнее, если не считать черной дырки в голове, не считаться с которой, впрочем, было невозможно. Но тут Мики, товарищ Пенделя и жертва его предательства, вдруг проявил упрямство. Когда Пендель подхватил его под мышки, он нарочно сделался тяжелее, чем был, и Пенделю пришлось применить недюжинную силу, чтобы рывком сдвинуть его с места и одновременно не дать упасть обратно, когда Мики находился в полуприподнятом положении. А затем пришлось немало похлопотать и извести целую кучу самодельных бинтов, чтоб привести его голову в мало-мальски пристойный вид. Но неким непостижимым образом Пендель все же справился с этим и, когда Ана вернулась из ванной, тут же приспособил ее к делу - велел приподнять нос покойника так, чтоб можно было пропустить бинты под ним и над ним и в то же время оставить дырочку, чтоб дышать. Что было занятием столь же бесплодным, как в свое время заставить дышать Паука, делая ему искусственное дыхание, правда, в случае с Мики это было более оправданно. И еще, обматывая бинтами голову друга, Пендель оставил маленькую щелочку для глаза, чтоб Мики мог видеть, потому что Мики, спуская курок, держал этот глаз широко открытым, и смотрел он прямо и строго. Итак, Пендель закончил с перевязкой. А потом с помощью Аны пододвинул кресло, в котором сидел Мики, как можно ближе к входной двери. - Знаешь, у людей в моем родном городе серьезная проблема, - призналась вдруг Ана, проникшись к Пенделю и, видимо, решившись поделиться с ним самым сокровенным. - Их священник "голубой", они его просто ненавидят. А священник из соседнего городка трахает всех девчонок подряд, и они его обожают. В провинциальных городках всегда проблемы. - Она умолкла, чтобы перевести дух, затем продолжила: - А тетя у меня страшно строгая. Она пожаловалась самому епископу, написала письмо, где говорила, что священники, которые трахаются, не соответствуют занимаемому положению. - Ана заразительно расхохоталась. - И знаешь, что ответил ей епископ? "Попробуйте сказать это моей пастве и увидите, что они с вами сделают". Пендель тоже засмеялся. - Похоже, епископ у вас хороший, - заметил он. - А ты мог бы стать священником? - спросила она и игриво подтолкнула его в бок. - Вот мой брат, он жуть до чего религиозный! "Ана, - говорит он мне как-то, - думаю, я стану священником". "Да ты совсем рехнулся, - говорю я ему. - У тебя даже девочки никогда не было". Вот в чем его проблема. Может, он тоже "голубой". - Запрешь после меня дверь, и никому не открывай, пока я не вернусь, - сказал Пендель. - Договорились? - Идет. Запру дверь. - А я постучу условным стуком. Три раза тихо и один громко. Поняла? - Так сразу и не запомнишь. - Ты уж постарайся. И Пендель, чтоб окончательно ободрить и развеселить девушку, развернул ее и заставил полюбоваться их великим совместным достижением: идеально чистые стены, пол и мебель, а вместо мертвого любовника - еще одна жертва несчастного случая, фейерверка в Гуараре, с плотно забинтованной головой и широко открытым глазом, стоически сидящий у дверей в ожидании, когда его старый друг и приятель подгонит к дому внедорожник. Пендель вел машину с черепашьей скоростью через толпу ангелов, и ангелы хлопали по капоту, как по заду лошади, и кричали: "Шевелись, гринго!", и бросали под колеса петарды. И пара каких-то парней запрыгнула на задний бампер и сделала неудачную попытку затащить на капот красавицу принцессу, но та испугалась, что испачкает свою нарядную белую юбку, да и Пендель ее не поощрял, поскольку у него не было времени подвозить красавиц. Но в целом путешествие прошло довольно гладко и дало ему время поразмыслить над своим планом и усовершенствовать его. Ибо кто как не Оснард, обучая шпионскому ремеслу, вбивал ему в голову, что время, потраченное на подготовку, всегда окупится. И что страшно важно научиться глядеть на операцию как бы глазами всех ее участников и задавать себе такие, к примеру, вопросы: Что делает он?что делает она?Кула отправится каждый из них, когда все закончится? Ну и так далее, в том же духе. Он постучал в дверь - три раза тихо и один громко, но никто не ответил. Тогда он постучал еще раз, и услышал веселый возглас "Входите!". И Ана приоткрыла дверь, не полностью, потому что мешало кресло с Мики. И он в свете с улицы увидел, что она причесалась и надела чистую блузку, открывавшую плечи, как у других ангелов, и что двери на веранду распахнуты настежь, и в них врывается запах кордита, а запаха крови и дезинфектантов больше нет. - У тебя в спальне письменный стол, - сказал он ей. - Ну и что? - Посмотри, найдется ли там чистый листок бумаги. И еще карандаш или ручка. Напиши крупными буквами "Скорая помощь", чтоб можно было вставить под ветровое стекло. - Ты хочешь притвориться, что ты "Скорая"?Здорово придумано, ничего не скажешь! И она танцующим шагом удалилась в спальню, а Пендель достал из ящика пистолет Мики и сунул его в карман брюк. Он ничего не смыслил в огнестрельном оружии, а этот пистолет хоть и казался с виду небольшим, но назначение свое вполне оправдывал - об этом свидетельствовала дырка в черепе Мики. Затем, после недолгих размышлений, он снова полез в ящик кухонного буфета, достал нож с зубчатым лезвием и, прежде чем спрятать и его, завернул в бумажное полотенце. Ана вернулась донельзя довольная собой: она нашла детский альбом для рисования и цветные карандаши. Единственная проблема заключалась в том, что она в спешке забыла приписать последнюю букву к слову "ПОМОЩЬ". Но все равно, знак получился яркий и понятный, и Пендель взял у нее листок, спустился вниз к внедорожнику, заложил за ветровое стекло и еще включил аварийную мигалку, чтоб люди, столпившиеся на улице, расступались бы и давали машине дорогу. Тут на помощь Пенделю пришло чувство юмора. Начав подниматься по ступенькам, он обернулся к зевакам, улыбнулся им всем и молитвенным жестом сложил руки, словно призывая их тем самым к терпению. Потом поднял палец, давая понять, чтоб подождали секунду, распахнул дверь и зажег свет в холле, чтоб всем стала видна забинтованная голова Мики и один широко открытый глаз. Тут свистки и улюлюканье стихли. - Сейчас я его подниму, а ты накинь ему на плечи пиджак, - сказал он Ане. - Нет, погоди. Не сейчас. Пендель нагнулся, принял позу штангиста, напомнил себе, что он сильный, что он просто убийственно силен и что вся сила сосредоточена у него в бедрах, ягодицах, в мышцах живота и плечах. А также что в прошлом ему не однажды доводилось тащить пьяного Мики домой на спине. Вот и эта ситуация почти ничем не отличалась, разве что Мики не потел, не блевал и не ругался. И не просил отправить его в тюрьму - под тюрьмой подразумевалась жена. Напоминая себе об этом, Пендель подхватил Мики под мышки и рывком поставил на ноги, но должной силы в бедрах, ягодицах и прочем не оказалось, к тому же ночь выдалась жаркая и влажная, и тело просто не успело закоченеть, что значительно осложняло ситуацию. Пендель едва не надорвался, помогая своему другу переступить через порог, а затем, держась одной рукой за перила и используя всю силу, которой наградил его господь, свел вниз, к внедорожнику, преодолев четыре ступеньки. Теперь голова Мики покоилась у него на плече, и он отчетливо ощущал просачивающийся через бинты ржавый запах крови. Ана накинула на плечи Мики пиджак, и теперь Пендель не совсем понимал, зачем заставил ее сделать это. Правда, пиджак был очень хороший и ему была невыносима сама мысль о том, что Ана может отдать его первому встречному нищему. Ему хотелось, чтоб пиджак сыграл свою роль в славе Мики, потому что идем мы сей час, Мики - уф, третья ступенька! - идешь ты сейчас к своей славе. И должен выглядеть соответствующе, первым на деревне парнем, самым красивым и нарядным героем, которого когда-либо видели девушки. - Беги вперед, открой дверь машины! - крикнул он Ане. При этом Мики в свойственной ему непредсказуемой манере и упрямстве чуть не испортил все дело - качнулся вперед и едва не слетел с нижней ступеньки. Но Пендель мог и не волноваться. Внизу уже поджидали двое парней с протянутыми руками, Ана успела приспособить их к делу. Ана принадлежала к тому разряду девушек, которым всегда, чисто автоматически, удавалось приспособить к делу любого мужчину. - Эй, вы, поаккуратней! - строго приказала она им. - Он, должно быть, вырубился. - Да у него глаза открыты, - заметил один парнишка. Это был классический пример заблуждения, основанного на том, что если видишь один открытый глаз, стало быть, где-то рядом имеется и второй такой же. - Пригни ему голову, - распорядился Пендель. Но это пришлось сделать самому, парни не решились, лишь неуверенно переглядывались. Пендель откинул спинку сиденья, сунул Мики в машину головой вперед, пристегнул ремнем, захлопнул дверцу, поблагодарил парней, взмахом руки поблагодарил водителей машин, что выстроились в ожидании, пока он отъедет, и уселся за руль. - А ты иди на праздник, - сказал он Ане. И тут же спохватился. Теперь он не имел права командовать ею. Она снова принадлежала самой себе, и горько плакала, и твердила, что Мики никогда в жизни не сделал бы ничего такого, что заслуживало бы преследования со стороны полиции. Ехал он медленно, что вполне соответствовало настроению. К тому же Мики, как сказал бы дядя Бенни, заслуживал уважения. Замотанная бинтами голова моталась из стороны в сторону, когда машина подпрыгивала на ухабах, и если б не ремень безопасности, удерживающий на месте, Мики давно бы всем телом навалился на Пенделя, что прежде случалось в их жизни частенько. Руководствуясь указателями, Пендель вел машину по направлению к больнице, включив мигалку и сидя за рулем подчеркнуто прямо, как всегда сидели водители "Скорых", проносившихся по Лиман-стрит. "Так, теперь скажи, кто ты?" - спрашивал Оснард на занятиях, проверяя, насколько хорошо Пендель усвоил свою легенду. "Я врач, гринго, приписан к местной больнице, вот кто я, - отвечал он. - И в машине у меня серьезный больной, состояние критическое, так что не мешайте мне, пожалуйста, не отвлекайте от дороги". На контрольно-пропускных пунктах полицейские расступались и пропускали его. Один офицер даже остановил поток встречных машин, из уважения к пострадавшему. Но сей жест оказался бесполезным, поскольку Пендель проигнорировал поворот к больнице и продолжал ехать прямо на север по той же дороге, какой добирался сюда. Назад, через Читре, где креветки откладывали яйца в стволы мангровых деревьев, через Саригуа, где росли маленькие ночные проститутки-орхидеи. На подъезде к Гуараре движение было довольно интенсивным, теперь же машин почти не попадалось. Они были совсем одни, не считая чистого неба и молодого месяца, лишь Мики и он. На повороте к Саригуа он заметил бегущую по дороге чернокожую женщину. Она была без туфель, а на лице ее застыл неописуемый ужас. Она умоляла подвезти, и Пендель, отказав ей, почувствовал себя распоследним подлецом на свете. Но шпионы, находящиеся на ответственном задании, не подвозят никого, в том числе и женщин, что он уже доказал в Гуараре. Пендель продолжал ехать дальше, дорога начала подниматься в гору, а впереди, между холмами, возник белесый просвет. Он знал здесь каждый уголок. Мики, как и Пендель, тоже любил море. Нет, действительно, если вдуматься, море всегда оказывало на него успокаивающее действие. Наверное, поэтому жизнь его в Панаме протекала так мирно и ладно, вплоть до появления Оснарда. "Гарри, мальчик, ты можешь выбрать свой Гонконг, Лондон или там Гамбург, лично мне без разницы, - говорил дядя Бенни во время одного из визитов в тюрьму. А потом ткнул пальцем в перешеек в карманном атласе "Филипса". - Но скажи, где еще в мире можно сесть на одиннадцатый автобус и увидеть Великую китайскую стену с одной стороны, а Эйфелеву башню с другой?" Из окна своей камеры Пендель ни того, ни другого не видел. Видел лишь по обе стороны от себя два моря разных оттенков синего, видел, что побег возможен и путь свободен в обоих направлениях. Посреди дороги, низко опустив голову, стояла корова. Пендель резко затормозил. Мики швырнуло вперед, ремень безопасности впился в горло. Пендель снял ремень и позволил телу сползти на пол. Я хочу поговорить с тобой, Мики. Хочу попросить у тебя прощения. Корова неуклюже ускакала в сторону и освободила ему путь. Зеленый дорожный указатель свидетельствовал о том, что он приближается к заповеднику. Пендель вспомнил, что некогда здесь находилось поселение древних племен. И еще что здесь есть высокие дюны и белые скалы, которые, как сказала Ханна, образовались из выброшенных на берег морских раковин. И еще здесь был пляж. Дорога превратилась в тропинку, тропинка, как древнеримская дорога, была окаймлена с обеих сторон высоким кустарником, стоявшим точно непроницаемая стена. Временами ветви смыкались над головой, словно руки в молитве. А иногда расступались, и он видел необыкновенно ясное, тихое небо, какое бывает только над морем во время полного штиля. Молодой месяц силился стать больше, и это ему почти удавалось. Вокруг его заостренных кончиков вилась девственно-белая туманная дымка. Звезд было так много, что небо казалось усыпанным пудрой. Тропинка кончилась, но он продолжал ехать. Все же замечательная это штука, внедорожник. По обе стороны, словно солдаты, вставали огромные кактусы. Стой! Выходи! Руки на крышу! Документы! Он ехал дальше, точно заручившись их поддержкой, и никто его не останавливал. Потом вдруг подумал о следах от покрышек. По ним они могут выследить его машину. Но как? Проверить покрышки всех внедорожников в Панаме? Потом подумал о следах. Туфли. Они могут найти меня по следам от туфель. Интересно, как? Затем он вспомнил двух преследовавших его полицейских на мотоцикле. Вспомнил Марту. Они сказали, что ты шпион. И еще сказали, что Мики тоже шпион. И я тоже. Вспомнил Медведя. Вспомнил глаза Луизы, слишком испуганные, чтоб задать один-единственный вопрос: Гарри, ты сошел с ума? Да нормальные люди на самом деле куда более сумасшедшие, чем нам кажется. А сумасшедшие намного нормальнее, чем принято думать. Он медленно притормозил и оглядел землю вокруг. Ему нужна потверже. Твердая, как железо. Похоже, он нашел, что искал. Белая пористая скала, она напоминала безжизненный коралл, на ней за миллионы лет не осталось ни одного отпечатка. Он вылез из машины, оставив фары включенными, и двинулся к багажнику, где на всякий пожарный случай держал трос. Долго искал кухонный нож и страшно разволновался, а затем вдруг вспомнил, что сунул его в карман пиджака Мики. Отрезал от троса фута четыре, вернулся к машине, отворил дверь с той стороны, где находился Мики, вытащил его и бережно опустил на землю лицом вниз. Но зад у него на сей раз не торчал, потому что путешествие его изменило, он стал более покладистым и предпочитал скорее лежать на боку, чем на животе. Пендель завернул руки Мики за спину и начал связывать запястья вместе: двойным морским узлом. И думал, видимо, в силу того, что был удручающе нормален, лишь о вещах практических. К примеру, пиджак. Что делать с пиджаком? Он принес его из машины и накинул на спину Мики, пусть выглядит так, будто он был на нем с самого начала. Затем достал из кармана пистолет, удостоверился в свете фар, что спусковой крючок не стоит на предохранителе, что было вполне естественно, потому как Мики оставил его именно в таком виде, и поставил на предохранитель. Ведь не мог же человек, снесший себе чуть ли не полчерепа, позаботиться об этом. Затем он отогнал машину на небольшое расстояние, чтобы свет фар больше не падал на Мики, поскольку для того, что он собирался сделать, такое яркое освещение вовсе не требовалось. Хотелось придать церемонии более интимный характер, Мики заслуживал этого, и еще - некой природной святости. Пусть даже она носила примитивный, даже, можно сказать, первобытный характер, здесь, в центре древнейшего индейского поселения, насчитывающего одиннадцать тысяч лет, где экскурсанты до сих пор находили наконечники для стрел и кремневые ножи, и Луиза разрешила собирать детям все это, а потом вдруг велела положить обратно, на место. "Если каждый будет приходить и брать, что останется здесь, в пустыне, созданной мангровыми зарослями и человеком, такой просоленной, что сама земля здесь была мертвой?.." Отогнав машину, он вернулся к телу, опустился рядом с ним на колени и начал бережно разматывать и снимать бинты. И вновь увидел лицо Мики. Оно выглядело примерно так же, как на кухонном полу, разве что казалось немного старше, чище, строже. В общем, по мнению Пенделя, выглядело более героическим. Мики, мальчик, твое лицо останется пока здесь, в пустыне. Пока не настанет час, и под торжественные залпы орудий не будет перенесено в президентский дворец. Но случится это, когда Панама освободится от всего, что ты всей душой ненавидел. Так от чистого сердца говорил Пендель Мики. И еще мне страшно жаль, Мики, что ты встретил меня, потому что со мной лучше не встречаться. Ему хотелось сказать что-нибудь вслух, но не получалось. И вот, в последний раз оглядевшись и убедившись, что вроде бы никто не возражает, он прицелился и произвел два выстрела, с любовью и печалью в сердце. Так стреляет человек в безнадежно больное животное, чтоб облегчить его муки. Один выстрел - чуть ниже левой лопатки, второй - чуть ниже правой. Отравление свинцом, Энди, - подумал он, вспомнив обед с Оснардом в клубе "Юнион". - Три контрольных выстрела профессионала. Один в голову, два в сердце, и все, что осталось от человека, можно видеть на первых страницах газет. Производя первый выстрел, он подумал: это тебе, Мики. А при втором: а вот этот - мой. Третий Мики за него уже исполнил, так что какое-то время Пендель просто стоял с пистолетом в опущенной руке и слушал море и молчание оппозиции Мики. Затем снял с Мики пиджак, и вернулся к машине, и, проехав ярдов двадцать, выбросил пиджак из окна, как поступил бы любой профессиональный киллер, вдруг, к своему раздражению обнаруживший, что, догнав свою жертву, застрелив ее, избавившись от трупа в уединенном месте, он оставил в машине пиджак убитого, будь он трижды проклят. Тот самый, который был на нем, когда я его пристрелил, а потому надо срочно избавиться и от пиджака тоже. Вернувшись в Читре, он долго ездил по безлюдным улицам в поисках телефона-автомата, не занятого пьяницами или любовниками. Он хотел, чтоб его друг Энди узнал первым. Глава 23 Загадочное уменьшение штата британского посольства в Панаме в дни, предшествующие операции под кодовым названием "Безопасный проход", вызвало в Британии, а также в средствах массовой информации небольшую бурю. И стало предлогом для более широких дебатов о закулисной роли Британии в американском вторжении. Мнение латиноамериканцев было единым. "МАРИОНЕТКИ ЯНКИ!" - кричал заголовок в доблестной панамской газете "Ла Пренса", а ниже красовался годичной давности снимок, на котором посол Молтби заискивающе пожимал руку американскому генералу, командующему Южной группировкой войск на каком-то давно забытом всеми приеме. В Англии же мнения сначала разделились довольно предсказуемым образом. В то время как пресса, принадлежавшая Хэтри, описывала этот великий исход дипломатов, как "блестяще задуманную и организованную операцию в духе лучших традиций Большой Игры", а также намекала на "некий тайный подтекст, о котором мы никогда не узнаем", ее конкуренты во весь голос вопили: "ТРУСЫ!" И обвиняли правительство в тайном сговоре с худшими представителями американских крайне правых, использующих "особую уязвимость" президента в этот предвыборный год, в нагнетании антияпонской истерии, в поощрении американских колониальных амбиций за счет Британии и ее связей со всей остальной Европой. И виной, и первопричиной всему этому безобразию назывался окончательно дискредитировавший себя в предвыборной гонке британский премьер-министр, апеллирующий к самым позорным чертам в британском национальном характере. И если на первых страницах изданий Хэтри красовались цветные снимки премьер-министра с подписями типа: "СКРОМНЫЙ БРИТАНСКИЙ ЛЕВ СНОВА ПОКАЗЫВАЕТ ЗУБЫ", то их конкуренты бросали вызов "глупым имперским фантазиям Британии" под двойным лозунгом: "ФАКТЫ И ЗАБЛУЖДЕНИЯ", а также - "ВСЯ ОСТАЛЬНАЯ ЕВРОПА КРАСНЕЕТ ОТ СТЫДА". И сравнивали "сфабрикованные обвинения против панамского и японского правительств" с предательскими и подлыми ухищрениями прессы Херста, стремившейся заранее оправдать агрессивную американскую позицию в испано-американской войне. Но какова же в действительности была роль Британии? "Каким образом, - цитируя передовую в "Тайме", озаглавленную "НЕТ ПРОТИВОРЕЧИЙ", - сумела Британия влезть всеми четырьмя ногами в американское корыто?" И тут снова все взгляды дружно обращались к британскому посольству в Панаме и его взаимоотношениям или подозрительным отрицаниям таковых с бывшим студентом Оскфорда, жертвой режима Норьеги и известным отпрыском политического истеблишмента Панамы Мики Абраксасом. Его "изуродованное" тело было обнаружено на пустыре, неподалеку от городка под названием Парита, со "следами пыток и издевательств, а также насильственной смерти"; предполагалось, что совершили это преступление бойцы специального подразделения, находившегося в ведении президента. Первой об этой истории поведала пресса Хэтри. Она же сумела раскрутить ее. Сеть телевизионных каналов, принадлежавших тому же Хэтри, раскрутила уже на полную катушку. И вскоре каждая британская газета, вне зависимости от принадлежности и направления, сочла своим долгом опубликовать свою историю об Абраксасе под самыми разнообразными заголовками: "НАШ ЧЕЛОВЕК В ПАНАМЕ", "ОБМЕНИВАЛСЯ ЛИ РУКОПОЖАТИЕМ С КОРОЛЕВОЙ НАШ ТАЙНЫЙ ГЕРОЙ?" и, наконец, "БЫЛ ЛИ ЭТОТ ЖИЗНЕРАДОСТНЫЙ ПЬЯНЧУЖКА БРИТАНСКИМ АГЕНТОМ 007"? В более серьезной и здравой, а потому вызвавшей меньше доверия публикации говорилось, что вдова Абраксаса покинула Панаму уже через несколько часов после обнаружения тела мужа и скрывается сейчас в Майами, под защитой и покровительством некоего Рафаэля Доминго, близкого друга покойного и известного в панамских деловых кругах человека. Поспешно опубликованное опровержение трех панамских патологоанатомов, утверждавших, что Абраксас, страдавший неизлечимой формой алкоголизма, застрелился в припадке депрессии, выпив не менее кварты шотландского виски, доверия не вызвало. Желтая газетенка, принадлежащая все тому же Хэтри, подытожила общественную реакцию: "КОГО ВЫ ХОТИТЕ ОБМАНУТЬ, УВАЖАЕМЫЕ СЕНЬОРЫ?" Последовало также официальное заявление британского поверенного в делах, мистера Саймона Питта, утверждавшего, что "мистер Абраксас не имел ни формальных, ни каких-либо иных связей ни с нашим посольством, ни с другим официальным представительством Британии в Панаме". Особенно абсурдным это заявление показалось после того, как выяснилось, что Абраксас являлся одно время президентом Англо-панаского общества культуры, но срок его пребывания в этой должности был сокращен по "причине слабого здоровья". ПОРТНОЙ ИЗ ПАНАМЫ Некий эксперт по шпионским делам объяснял тайную логику всех этих событий следующим образом: Абраксасу, заподозренному местными разведывательными службами в тайных связях с английской разведкой, было приказано в целях прикрытия разорвать все компрометирующие его отношения с посольством. И лучше всего это можно было сделать, распустив слухи о его "спорах" с посольством, чтоб вывести из-под подозрения севших ему на хвост служб. Наличие каких-либо конфронтации с посольством категорически отрицалось все тем же мистером Питтом. А потому, по всей видимости, Абраксас собственной жизнью заплатил за эту легенду, изобретенную в английских разведывательных кругах. Информированные источники сообщали, что да, действительно, панамские секретные службы проявляли одно время интерес к его деятельности. Теневой министр от оппозиции, имевший смелость перефразировать Оскара Уайлда и заявить, что человек, погибший за дело, не обязательно превращает тем самым это дело в стоящее, получил должный отпор в желтой прессе. А одна из газетенок Хэтри даже обещала раскрыть читателям некие совершенно шокирующие факты неудачной сексуальной жизни этого человека. Затем одним прекрасным днем в центре внимания оказалась новая статейка под названием "ПАНАМСКИЙ СЧЕТ В ТРИ ОЧКА", повествующая о трех британских дипломатах, которые, по словам журналиста, "улизнули со всем своим добром, женщинами и прочим из посольства как раз накануне жестокой воздушной атаки США". Тот факт, что на самом деле их было четверо и одним из них являлась женщина, во внимание принят не был, не хотелось портить удачный заголовок. Безуспешные попытки представителя Министерства иностранных дел как-то оправдать их отъезд были встречены насмешками. "Мистер Эндрю Оснард вовсе не являлся служащим Министерства иностранных дел. Он был временно нанят для проведения экспертизы по вопросам, связанным с эксплуатацией Панамского канала, как высококвалифицированный специалист". Пресса просто захлебывалась от восторга, повествуя о его высокой квалификации: Итон, собачьи бега, картинг в Омане. Вопрос.: Почему мистер Оснард покинул Панаму в такой спешке? Ответ.: Истекли сроки пребывания мистера Оснарда в стране. В.: Это потому, что срок пребывания Мики Абраксаса на этой земле тоже подошел к концу? О.: Без комментариев. В.: Оснард шпион? О.: Без комментариев. В.: Где сейчас Оснард? О: Нам неизвестно местонахождение мистера Оснарда. Бедная женщина. На следующий день пресса была счастлива просветить ее на эту тему, напечатав снимок Оснарда, катающегося без всяких комментариев по горным склонам Давоса в компании какой-то светской красотки вдвое моложе его. "Посол Молтби был вызван в Лондон для консультаций незадолго до того, как началась операция под кодовым названием "Свободный проход". Совпадение во времени является чисто случайным". В.: Насколько незадолго? О. (после некоторого замешательства): Незадолго. В.: До того, как он исчез, или После? О.: Странный вопрос. В.: Какие отношения были у Молтби с Абраксасом? О.: Нам ничего не известно о каких-либо отношениях. В.: Не кажется ли вам, что назначение в Панаму не соответствовало высокому интеллектуальному уровню и опыту Молтби? О: Мы глубоко уважаем республику Панаму. И считаем, что Молтби вполне соответствовал занимаемому там посту. В.: Где он сейчас? О.: Посол Молтби взял долгосрочный отпуск для улаживания личных дел. В.: Нельзя ли уточнить, каких именно? О.: Мне нечего добавить. Личных. В.: Но каких именно личных? О.: Насколько нам известно, посол Молтби вступил во владение наследством и, возможно, подумывает о новой карьере. Ведь он выдающийся ученый. В.: Вы что же, хотите тем самым сказать, что он уволен? О.: Ничего подобного. В.: Что с ним таким образом рассчитались? О.: Спасибо, что приняли участие в нашей пресс-конференции. Обнаруженная у себя дома, в Уимблдоне, миссис Молтби, признанная местная чемпионка по боулингу, поступила весьма мудро, отказавшись давать какие-либо комментарии о местонахождении мужа: "Нет, нет. Уходите, вы все, и немедленно! Из меня вам ничего не вытянуть. Я вас давно раскусила. Все вы подлецы и пиявки, вечно сочиняете всякие небылицы. Мы уже имели с вами дело на Бермудах, когда приезжала королева. Нет, не слышала от него ни слова. И думаю, что не услышу. Он живет своей собственной жизнью, и она не имеет никакого отношения к моей. О, нет, полагаю, что рано или поздно он все же позвонит. Если, конечно, вспомнит номер телефона и под рукой найдется монетка. Вот и все, больше мне нечего вам сказать. Шпион? Ну, знаете, это просто смешно! Думаете, я бы не знала? Абраксас? Первый раз слышу. Похоже на название оздоровительного клуба. Да, видела. Тот негодяй, который облевал меня с ног до головы на приеме в честь дня рождения королевы. Чудовищный тип! Что вы имеете в виду, какая еще романтическая связь? Глупости! Вы что, не видели их фотографий? Ей двадцать четыре, ему сорок семь, как говорится, комментарии излишни!" "ДА Я ВЫЦАРАПАЮ ЭТОЙ СУКИНОЙ ДОЧЕРИ ГЛАЗА! - ОБЕЩАЕТ РАЗГНЕВАННАЯ СУПРУГА ПОСЛАННИКА". Один неустрашимый репортер уверял, что выследил парочку в Бали. Другой известный своими секретными источниками журналист поселил влюбленных в роскошном особняке в Монтане, который ЦРУ предоставляло в распоряжение самых ценных своих "помощников", заслуживших особую благодарность. "Мисс Франческа Дин, работавшая в посольстве в Панаме, уволилась из Министерства иностранных дел по советвенному желанию. Она проявила себя как талантливый и ценный сотрудник, и мы очень сожалеем о ее решении, принятом по чисто личным мотивам". В.: Те же основания, что и у Молтби? О. (тот же отвечающий, изрядно обескровленный, но несгибаемый): Пас. В.: Это надо понимать: без комментариев? О.: Это надо понимать как пас. Никаких комментариев. Какая разница? Нельзя ли оставить эту тему и перейти к чему-то более серьезному? (Латиноамериканская журналистка через своего переводчика): В.: Скажите, Франческа Дин была любовницей Мики Абраксаса? О.: О чем это вы? В.: Многие в Панаме говорят, что именно она разрушила брак Абраксаса. В.: Не нахожу нужным комментировать то, что многие люди говорят в Панаме. В.: Многие в Панаме также говорят, что Стормонт, Молтби, Дин и Оснард были кадровыми британскими террористами, получившими задание от ЦРУ внедриться в демократическое правительство Панамы и разрушить его изнутри! О.: Скажите, эта женщина аккредитована? Кто-нибудь прежде ее здесь видел? Нет уж, позвольте! Будьте любезны, покажите свои документы нашему охраннику! Дело Найджела Стормонта вызвало гораздо меньше шума. "ПОВЕСА ИЗ МИНИСТЕРСТВА ОКОНЧАТЕЛЬНО РАЗГУЛЯЛСЯ", а далее шел пересказ уже известной любовной истории с бывшей женой коллеги, когда оба они работали в британском посольстве в Мадриде. Но эти публикации промелькнули лишь в нескольких номерах. Некоторое оживление внесло лишь сообщение о том, что Пэдди Стормонт попала в швейцарскую раковую клинику, но сам Стормонт сумел положить конец дальнейшим спекуляциям на эту тему. Шли дни, и постепенно о Стормонте начали забывать как о слишком незначительном игроке в загадочном и масштабном британском заговоре, который, по словам самого высокооплачиваемого писаки Хэтри, "помог Америке спасти шкуру и доказал, что Британия под руководством тори вполне способна стать желанным и полезным партнером старого Атлантического альянса, как ни старались бы отмахнуться от нее так называемые европейские партнеры". Минимальное и чисто символическое участие военных сил Британии во вторжении, оставшееся незамеченным за пределами Соединенного Королевства, стало поводом для объединения внутри страны. Во всех главных соборах страны вывесили флаг Святого Георгия (30), а школьникам, которые далеко не все являлись заядлыми прогульщиками, предоставили однодневные каникулы. Что же касается Пенделя, то не было в стране ни одной патриотически ориентированной газеты, ни единого телеканала, где бы хоть раз упоминалось его имя. Что ж, такова судьба секретных агентов, повсюду и везде. Глава 24 Выла ночь, и они снова отдали Панаму на разграбление, поджигали ее башни и лачуги, пугали животных, детей и женщин артиллерийским огнем, резали мужчин на улицах, и к утру все это закончилось. Пендель стоял на балконе, он простоял там почти всю ночь, смотрел, но не думал, слушал, но ничего не чувствовал, корил себя, но не унижался, старался искупить вину, говорил, не шевеля губами, как некогда изливал свою душу дядя Бенни, бормочущий в пустую пивную кружку слово за словом: Наша власть и сила не знает пределов, и, однако же, мы не можем найти еду для умирающего с голоду ребенка и приют для бездомного... Наши знания безграничны, и мы создали оружие, способное уничтожить всех нас... Мы живем на краю бездны, которая царит в нашей душе, и нам страшно заглянуть в эту темноту... Мы убивали, разрушали, подкупали, мы делали ошибки и предавали самих себя. Из глубины дома что-то кричала Луиза, но Пендель не шелохнулся. Он прислушивался к возмущенному писку летучих мышей, встревоженно круживших над его головой в темноте. Ему нравились летучие мыши, а Луиза их просто ненавидела; и ему всегда становилось страшно, когда люди ненавидят без всякой на то причины, потому что никогда не знаешь, чем это может кончиться. Летучая мышь безобразна, а потому я ее ненавижу. Ты урод, а потому я должен убить тебя. "Красота, - решил он, - это почти всегда обман, пусть даже в силу своего ремесла я отчасти являюсь ее создателем". Может, именно поэтому он всегда считал уродство Марты свидетельством доброты. - Иди в дом! - верещала Луиза. - Иди же сюда, Гарри, сейчас же, богом тебя заклинаю! Ты что, вообразил себя неуязвимым? Конечно, ему хотелось зайти, ведь по природе своей он был человеком сугубо семейным, домашним. Но заклинания именем господа бога на Пенделя сегодня не действовали, да и неуязвимым он себя вовсе не считал. Совсем напротив. Он считал себя сильно пострадавшим и брошенным при этом на произвол судьбы. Что же касается господа бога - он не оправдал его надежд, не сумел остановить то, что сам же начал. Так что, вместо того чтобы зайти в дом, Пендель предпочел остаться на балконе, подальше от укоризненных взглядов, всепонимающих улыбок детей и ворчания жены. Он остался наедине с воспоминаниями о самоубийстве Мики и с пронзительными криками соседских кошек, носившихся по его лужайке. Три из них были табби (31), а одна - ярко-рыжая, и теперь под ослепительными вспышками огня они сохраняли свою природную окраску и вовсе не казались черными, как положено выглядеть кошкам ночью. Были также и другие вещи, интересовавшие Пенделя в этом убийственном шуме и грохоте. К примеру, то, что миссис Костелло, их соседка из дома двенадцать, продолжала как ни в чем не бывало играть на пианино дяди Бенни, как поступил бы и сам Пендель, умей он играть на этом инструменте и унаследуй он дядино пианино. Уметь выводить определенную мелодию, когда ты напуган сверх всякой меры, - это свидетельствовало о незаурядном хладнокровии. И ее умение сконцентрироваться было просто поразительно. Даже издали ему было видно, как соседка сидела, закрыв глаза и мелко, точно кролик, шевеля губами, а ее пальцы так и порхали по клавишам. В точности так же поступал и дядя Бенни, а тетя Рут складывала руки за спиной, сильно выпячивала грудь и пела. Потом в поле его зрения попал любимый "Мерседес" семейства Мендозы из дома под номером семь. Машина цвета "голубой металлик" катила вниз по склону холма. Видимо, Пит Мендоза был так счастлив оказаться дома до начала атаки, что в спешке забыл поставить машину на ручник, и вот теперь она решила удрать от своих хозяев. Я вырвалась, гордо говорил весь ее вид. Они оставили дверцу клетки открытой. Теперь только вперед и вперед. И она неуклонно двигалась вперед, сперва немного тяжеловато и неуклюже, прямо как Мики. И, судя по всему, в точности как Мики, надеясь на случайное столкновение, могущее перевернуть всю его жизнь, она постепенно набирала скорость, перешла от шага в галоп. И одному создателю было известно, где мог окончиться ее путь, с какой именно скоростью, какой непоправимый ущерб могла причинить, она прежде чем ей удастся остановиться. "А возможно, - подумал Пендель, - это чудачество было запрограммировано в ней с самого начала немецким инженером, и подобное движение было неизбежным, как скольжение детской коляски вниз по лестнице в русском фильме, название которого напрочь вылетело из головы (32)". Все эти пустяковые детали почему-то казались Пенделю страшно важными. Подобно миссис Костелло, он решил сосредоточиться именно на них, в то время как разрывы снарядов на холме Анкон и ревущие над головой вертолеты, выпускающие трассирующие очереди, казались знакомыми и неинтересными, частью обычной повседневной реальности. Как в свое время показался повседневной реальностью и поджог, совершенный бедным мальчишкой подмастерьем, в угоду своим друзьям и доброжелателям - только и оставалось, что наблюдать, как весь мир тонет в дыму. И все, что некогда было тебе так дорого, теперь ничего не значило, и от него можно было отмахнуться с легкомысленной легкостью. Нет, ваша честь, я не начинал эту войну. Да, ваша честь, я допускаю, что написал эту торжественную песнь. Но позвольте при всем к вам уважении заметить, что далеко не каждый написавший подобную песнь, обязательно начинает войну. - Я не понимаю, Гарри, зачем ты торчишь на балконе, когда вся семья просто умоляет, чтобы ты был с нами. Нет, Гарри, никаких "через минутку"! Сейчас же. Немедленно!'Мы хотим, чтобы ты вошел в дом и защитил нас. О, Лу, о, господи, я так хочу, нет, правда, страшно хочу быть сейчас с вами. Но только для этого прежде надо оставить позади ложь. А я, положа руку на сердце, честное слово, до сих пор не понимаю, в чем заключается правда. Где она, эта правда? И я должен остаться, и в то же время понимаю, что надо идти, и я совсем запутался. Никакого предупреждения не было, но разве Панаму когда-либо о чем-то предупреждали? Будь самим собой, знай свое маленькое дело и место. Помни, что это не страна, а канал. Кроме того, необходимость в подобных предупреждениях сильно преувеличена. Разве удравший голубой "Мерседес", он