о Донохью вернется, чтобы в его отсутствие попытаться увидеться с Джастином, Вудроу принял приглашение и оставил свою машину в гараже. Портера и Веронику Коулридж он нашел в саду. Особняк посла возвышался среди лужаек и ухоженных, без единого сорняка, клумб. Коулридж сидел на качелях и читал какие-то документы. Его светловолосая жена Вероника в васильковой юбке и широкополой соломенной шляпе расположилась на траве радом с манежем. В манеже их дочь Рози лежала на спине, гладя на листву большого дуба. Вероника что-то ей напевала. Вудроу протянул Коулриджу информационный листок и приготовился к взрыву эмоций. Не дождался. - Кто читает эту газетенку? - Полагаю, все журналисты этого города, - бесстрастно ответил Вудроу. - Их следующий шаг? - Больница, - тяжело вздохнул Вудроу. Сидя в кресле кабинета Коулриджа, слушая вполуха его разговор с Пеллегрином по телефону спецсвязи, который Коулридж держал запертым в ящике стола, Вудроу погрузился в воспоминания. Он знал, что ему до донца жизни не забыть тот день, когда он, белый, шагал по кишащим черными коридорам больницы, останавливаясь только затем, чтобы спросить у сестры или врача, как пройти на нужный этаж, в нужную палату, к нужному пациенту. - Этот говнюк Пеллегрин требует, чтобы мы не допустили распространения этой информации, - объявил Портер Коулридж, швырнув трубку. Через окно кабинета Вудроу наблюдал, как Вероника вынимает Рози из манежа и несет к дому. - Мы и пытались, - откликнулся Вудроу, не в силах вырваться из воспоминаний. - Чем занималась Тесса в свое свободное время - это ее дело. В том числе общение с Блюмом и борьба за идеи, которые она исповедовала. Не для цитирования и только если спросят, мы уважали борьбу, которую она вела, но полагали ее недостаточно информированной и слишком эксцентричной. Мы не комментируем безответственные заявления паршивых газетенок. - Пауза: Коулридж боролся с отвращением к себе. - И должны намекнуть, что она сошла с ума. - Почему мы должны это делать? - Вудроу вышвырнуло из воспоминаний. - Почему - разбираться нет нужды. На нее сильно подействовала смерть ребенка, она и раньше не отличалась уравновешенностью. Она посещала психоаналитика в Лондоне, что к лучшему. Мерзко, конечно, и я это ненавижу. Когда похороны? - Не раньше середины следующей недели. - Быстрее нельзя? - Нет. - Почему? - Мы ждем вскрытия. О похоронах надо договариваться заранее. Очередь. - Херес? - Нет, благодарю. Пожалуй, пора на ранчо. - Форин-оффис ожидает, что мучиться нам придется долго. Она - наш крест, но мы мужественно несем его. Способен ты на долгие страдания? - Думаю, что нет. - Я тоже. Меня от всего этого просто тошнит. Слова эти посол произнес такой скороговоркой, что у Вудроу поначалу возникли сомнения, а слышал ли он их. - Этот говнюк Пеллегрин говорит, что мы должны заткнуть все дыры, - продолжил Коулридж сочащимся презрением голосом. - Чтобы не было у нас ни сомневающихся, ни предателей. Ты можешь с этим согласиться? - Полагаю, что да. - Это хорошо. А я не уверен, что могу. Все, что она выделывала вне стен посольства, одна или с Блюмом, вместе или по отдельности, все, что говорила... любому, включая тебя и меня... о чем угодно, растениях, животных, политике, фармацевтике... - долгая пауза, в течение которой глаза Коулриджа не отрывались от Вудроу, - ...все это лежит вне сферы нашей юрисдикции, и мы абсолютно ничего об этом не знаем. Я выразился достаточно ясно, или ты хочешь, чтобы я все это написал на стене гребаными секретными чернилами? - Ты выразился ясно. - Потому что Пеллегрин выразился ясно, видишь ли. По-другому он не выражается. - Нет. По-другому - нет. - Мы оставили копии тех материалов, которые она никогда не давала тебе? Материалов, которые мы никогда не видели, никогда не касались, которыми не марали свои белоснежные, чистейшие совести? - Все, что она давала, улетело к Пеллегрину. - Какие мы умные. Ты в хорошем настроении, не так ли, Сэнди? Держишь хвост пистолетом и все такое, учитывая, что времена сейчас нелегкие и ее муж живет в твоей комнате для гостей? - Думаю, что да. А ты? - спросил Вудроу, который, не без подзуживания Глории, с одобрением воспринимал углубление пропасти между Коулриджем и Лондоном, полагая, что лично ему от этого хуже не будет. - Не уверен, что у меня хорошее настроение, - в голосе Коулриджа слышалось больше искренности, чем раньше. - Совсем не уверен. Более того, я чертовски не уверен, что смогу подписаться под его указаниями. Куда там, просто не смогу. Отказываюсь. Утопить бы этого Бернарда гребаного Пеллегрина, вместе со всеми его указаниями. Размазать по стенке. И в теннис он играет хреново. Надо ему об этом сказать. В любой другой день Вудроу с радостью бы встретил подобные проявления инакомыслия и даже постарался бы, в меру своих скромных способностей, раздуть из искры пламя, но воспоминания о больнице, такие яркие, такие живые, не отпускали, наполняя ненавистью к миру, который, помимо воли, зажимал его в очень уж жесткие рамки. Прогулка от резиденции посла до дома заняла у Вудроу не больше десяти минут. Он превратился в движущуюся мишень для лающих собак, нищих-мальчишек, выпрашивающих пять шиллингов, и добросердечных водителей автомобилей, которые притормаживали и предлагали подвезти. Но и за столь короткое время он со всеми подробностями прокрутил в памяти самый ужасный час своей жизни. x x x В палате больницы Ухуру стояло шесть кроватей, по три у стены. Ни простыней, ни подушек. Бетонный пол. Окна есть, но закрыты. На улице зима, в палате - ни дуновения воздуха, запах экскрементов и дезинфицирующих средств столь силен, что ощущается не только носом, но и желудком. Тесса сидит на средней кровати по левую руку, кормит ребенка грудью. Его взгляд выхватывает ее последней, сознательно. Кровати по обе стороны пустуют. Матрасы покрыты тонкой, непрочной клеенкой. У противоположной стены очень молодая африканка лежит на боку, головой на матрасе, со свешивающейся голой рукой. Подросток сидит на корточках на полу, тревожно вглядывается в ее лицо, обмахивает его куском картона. Радом с ними величественная старуха с седыми волосами и в очках с роговой оправой читает Библию. Одета она в кангу, национальную женскую одежду, по существу кусок хлопчатобумажной материи, какие продают туристам. Еще одна женщина, в наушниках, хмурится. Должно быть, ей не нравится то, что она слышит. Лицо ее прорезано морщинами боли. Все это Вудроу видит, как шпион, уголком глаза, потому что смотрит на Тессу и гадает, знает ли она о его присутствии. Но Блюм точно замечает его. Поднимает голову, как только Вудроу входит в палату. Блюм поднимается с кровати Тессы, наклоняется, чтобы что-то шепнуть ей в ухо, потом идет к нему, протягивает руку, шепчет: "Добро пожаловать", - как мужчина - мужчине. Добро пожаловать куда? К Тессе, чтобы убедиться в хороших манерах ее любовника? Или в этот ад человеческого страдания? Но ответ Вудроу предельно вежлив: "Рад видеть тебя, Арнольд", - и Блюм скромно ретируется в коридор. "Английские женщины кормят детей, соблюдая рамки приличий", - подумал Вудроу, хоть и не считал себя экспертом в этом вопросе. Глория определенно их соблюдала. Да, они расстегивали блузку, но при этом искусно скрывали то, что находилось под ней. Но Тесса в спертом африканском воздухе не скромничает. Она обнажена до талии, прикрытой все той же кангой, аналогичной наряду старухи, и пока она прижимает младенца к левой груди, правая висит у всех на виду и ждет. Выше талии Тесса очень худенькая, чуть ли не прозрачная. Груди ее, даже после родов, небольшие и идеальной формы, какими он себе их и представлял. Младенец черный. Исссиня-черный на фоне мраморной белизны ее тела. Одна крохотная черная ручка нашла грудь, которая его кормит, и Тесса смотрит, как миниатюрные пальчики медленно перебирают кожу. Потом она поднимает огромные серые глаза и встречается взглядом с Вудроу. Он пытается что-то сказать, но не находит слов. Наклоняется и, взявшись рукой за левую от нее спинку кровати, целует в бровь. При этом с удивлением замечает блокнот с той стороны кровати, где сидел Блюм. Блокнот лежит на столике, рядом со стаканом воды и двумя шариковыми ручками. Он открыт, и она что-то писала в нем, знакомым ему неровным почерком. Он садится на кровать, все еще в поиске приличествующих слов. Но молчание нарушает Тесса. Голос у нее слабый, натужный от боли, которую ей пришлось перетерпеть, но в этом голосе слышатся насмешливые нотки, какие всегда присутствовали в разговорах с ним. - Его зовут Барака. Это означает угодный богу. Но ты это знаешь. - Хорошее имя. - Ребенок не мой. - Вудроу молчит. - Мать не может его кормить, - поясняет Тесса. Говорит медленно, словно в глубокой задумчивости: еще сказываются последствия анестезии. - В таком случае ему повезло, что у него есть ты, - отвечает Вудроу. - Как твое самочувствие, Тесса? Ты и представить себе не можешь, как я за тебя тревожился. Ужасно жаль, что все так вышло. Кто приглядывает за тобой, кроме Джастина? Гита, кто еще? - Арнольд. - Я хотел сказать, помимо Арнольда. - Ты как-то говорил мне, что я привлекаю к себе случайные стечения обстоятельств, - его вопрос она проигнорировала. - Выходя на линию огня, я вызываю его на себя. - Я восхищался тобой за это. - По-прежнему восхищаешься? - Разумеется. - Она умирает, - взгляд переместился к противоположной стене. - Его мать. Ванза, - она смотрела на женщину со свешивающейся рукой и молчаливого подростка, сидевшего рядом. - Давай, Сэнди. Разве ты не собираешься спросить об этом? - О чем? - О жизни. Которая, как говорят нам буддисты, и есть первая причина смерти. Перенаселении. Недоедании. Ужасной антисанитарии, - она обращалась к младенцу. - И жадности. В конкретном случае жадных людях. Это чудо, что они не убили и тебя. Но они не убили, не так ли? Поначалу они приходили к ней дважды в день. Они были в ужасе. - Кто они? - Обстоятельства. Жадные обстоятельства. В чистейших белых халатах. Они наблюдали за ней, щупали, что-то назначали, говорили с сестрами. Теперь перестали приходить. - Ребенок причиняет Тессе боль. Она перекладывает его поудобнее и продолжает: - Для Христа это нормальное дело. Христос может сесть у кровати умирающих, произнести магические слова, люди оживают, и все аплодируют. Обстоятельства сделать этого не могут. Вот почему они уходят. Они убили ее, а магических слов не знают. - Бедняги, - говорит Вудроу в надежде рассмешить. - Нет, - Тесса поворачивается к нему, кривится от боли, мотает головой в сторону противоположной стены. - Бедняги - они. Ванза. И мальчишка, сидящий на полу. Киоко, ее брат. Твой дядя прошел восемьдесят километров от своей деревни, чтобы отгонять от тебя мух, не так ли? - говорит она младенцу, приподнимает его, легонько постукивает по спине, пока он не отрыгивает, потом перекладывает к другой груди. - Тесса, послушай меня, - Вудроу наблюдает, как она меряет его взглядом. Она знает этот голос. Она знает все его голоса. Он видит тень подозрительности, пробегающую по ее лицу, и не продолжает. "Она послала за мной, потому что я ей понадобился, но теперь вспомнила, кто я такой". - Тесса, пожалуйста, выслушай меня. Никто не умирает. Никто никого не убивал. У тебя жар, все это плоды твоего воображения. Ты страшно утомлена. Отдохни, Тесса. Позволь себе отдохнуть. Пожалуйста. Она вновь сосредоточивается на младенце, подушечкой пальца легонько касается его щеки. - Ты - самое прекрасное существо, к которому я прикасалась в своей жизни, - шепчет она. - И, пожалуйста, не забывай об этом. - Я уверен, что он не забудет, - вставляет Вудроу, и его голос напоминает ей, что она не одна. - Как теплица? - спрашивает Тесса. Так она называет посольство. - Цветет и пахнет. - Вы можете собрать вещички и завтра отправиться домой. Разницы никто не заметит. - Ты всегда мне это говоришь. - Африка здесь. Вы - там. - Давай поспорим об этом, когда ты наберешься сил, - миролюбиво предлагает Вудроу. - А мы сможем? - Конечно. - И ты будешь слушать? - Каждое слово. - И тогда мы сможем сказать тебе о жадных обстоятельствах в белых халатах. И ты нам поверишь. Договорились? - Нам? - Арнольду. Упоминание Блюма возвращает Вудроу на землю. - Я сделаю все, что в моих силах. О чем бы ты ни попросила. В рамках разумного. Я обещаю. А теперь попытайся отдохнуть. Пожалуйста. Она обдумывает его слова. - Он обещает сделать все, что в его силах, - говорит Тесса младенцу. - В рамках разумного. Да, настоящий мужчина. Как Глория? - Очень волнуется за тебя. Посылает наилучшие пожелания. Тесса шумно выдыхает, с ребенком у груди откидывается на подушки, закрывает глаза. - Тогда иди к ней домой. И не пиши мне больше писем. И оставь Гиту в покое. Она тоже в эти игры не играет. Он поднимается и поворачивается, подсознательно ожидая увидеть Блюма у двери, в той позе, которая ему особенно противна: Блюма, привалившегося к косяку, с большими пальцами, по-ковбойски засунутыми за ремень, белозубой улыбкой, сверкающей в черной бороде. Но дверной проем пуст, коридор темен и без окон, освещен, как бомбоубежище, тусклыми лампочками. Вудроу идет мимо сломанных каталок, на которых лежат недвижные тела, вдыхая запахи крови и экскрементов, смешанные со сладковатым, конским запахом Африки. Идет и думает, а не из-за всей ли этой мерзости его так влечет к ней. "Я провел всю жизнь, убегая от реальности, но эта реальность притягивает меня обратно". Он спускается в заполненный толпой вестибюль и видит Блюма, который что-то горячо доказывает другому мужчине. Сначала слышит только голос - не слова, резкий, обвиняющий, эхом отражающийся от стальных балок. Потом приходит черед мужчины. Некоторые люди, даже увиденные однажды, застревают в памяти. Таким и становится для Вудроу второй мужчина, крепкого сложения, с большим животом, мясистым, блестящим от пота лицом, на котором написано отчаяние. Его светлые волосы заметно поредели. У него ротик бантиком, в круглых глазах - обида. Руки в веснушках и очень сильные. Рубашка цвета хаки у воротника потемнела от пота. Остальное тело скрывает белый медицинский халат. И тогда мы сможем сказать тебе о жадных обстоятельствах в белых халатах. Вудроу движется к ним. Подходит чуть ли не вплотную, но ни одна голова не поворачивается. Они слишком увлечены спором. Он широкими шагами проходит мимо незамеченным. Их громкие голоса тают вдали. x x x Автомобиль Донохью стоял на подъездной дорожке. Увидев его, Вудроу пришел в ярость. Взлетел на второй этаж, принял душ, надел чистую рубашку, но ничуть не успокоился. В доме стояла необычная для субботы тишина, но, выглянув в окно ванной, Вудроу понял, в чем дело. Донохью, Джастин, Глория и дети сидели за столом в саду и играли в "Монополию" (22). Вудроу терпеть не мог все настольные игры, но к "Монополии" питал особую, ничем не объяснимую неприязнь, в чем-то схожую с неприязнью к "друзьям" и другим членам непомерно раздутой общины разведчиков. "Какого дьявола он посмел вернуться сюда, когда я настоятельно просил его держаться подальше от моего дома? И что это за муж, если он садится играть в такую веселую игру, как "Монополия", буквально через несколько дней после того, как убили его жену?" Гости, как Вудроу и Глория частенько говорили друг другу, цитируя китайскую пословицу, подобны рыбе: на третий день начинают пованивать. Но Глория с каждым днем проникалась к Джастину в се большим сочувствием. Вудроу спустился вниз, постоял на кухне, выглянул в окно. После полудня, само собой, никаких слуг не просматривалось. "До чего приятно побыть одним, дорогой". "Только сейчас ты не со мной, а с ними. И выглядишь куда более счастливой в компании этих двух мужчин среднего возраста, которые, словно ласковые собачки, виляют перед тобой хвостом, чем в моей". На столе Джастин посягнул на чью-то улицу и из своих фишек заплатил за аренду. Глория и мальчишки визжали от удовольствия, а Донохью протестовал, требуя оговорить время аренды. Джастин был в этой дурацкой соломенной шляпе, которая, как и все, что он надевал, идеально ему шла. Вудроу наполнил чайник водой, поставил на плиту, включил газ. "Приготовлю им чай, дам знать, что я вернулся... при условии, что они не слишком увлечены друг другом и таки заметят меня". Но вдруг передумал, вышел в сад, прямиком направился к столу. - Джастин. Извини, что помешал. Но не могли бы мы перекинуться парой слов? - Повернулся к остальным, своей собственной семье, члены которой смотрели на него так, словно он на их глазах изнасиловал горничную: - Продолжайте игру. Мы вернемся через несколько минут. Кто выигрывает? - Никто, - фыркнула Глория, а Донохью усмехнулся в усы. Мужчины стояли в "камере" Джастина. Вудроу предпочел бы поговорить в саду, но сад, к сожалению, уже оккупировали. Так что им осталось лишь стоять напротив друг друга в неуютной спальне для гостей, в компании саквояжа "гладстон" Тессы, точнее, саквояжа "гладстон" отца Тессы, упрятанного за решетку. "Мой винный погреб. Его гребаный ключ. И саквояж ее знаменитого отца". Но, едва Вудроу начал говорить, как, к своему ужасу, обнаружил, что вокруг все разительным образом переменилось. Вместо кровати появился инкрустированный столик, который так любила ее мать. За ним - камин с приглашениями на каминной доске. А у противоположной стены, где от стальных балок отошла обшивка, возник обнаженный силуэт Тессы на фоне французского окна. Усилием воли он вернул себя в настоящее, и видение исчезло. - Джастин. - Да, Сэнди. Но и во второй раз он попытался уйти от, казалось бы, неизбежной конфронтации. - Одна из местных газетенок посвятила целый выпуск Тессе. Опубликовала воспоминания друзей. - Как мило с их стороны. - Там довольно недвусмысленно говорится о роли Блюма. Высказано предположение, что он лично принимал роды. Есть намек, что и ребенок, возможно, его. Извини. - Ты про Гарта. - Да. Вудроу показалось, что голос Джастина звенит от напряжения. - Да, конечно, в последние месяцы время от времени люди высказывали подобное предположение, а теперь, без сомнения, мы будем слышать его гораздо чаще. И хотя Вудроу предоставил Джастину такую возможность, тот не заявил, что предположение это далеко от истины. Вот Вудроу и пришлось усилить напор. Наверное, где-то его подталкивало чувство вины. - Они также утверждают, что Блюм поставил в ее палате раскладушку, чтобы спать рядом. - Мы спали на ней вместе. - Не понял. - Иногда спал Арнольд, иногда - я. Менялись, в зависимости от рабочего графика. - Ты не возражал? - Возражал против чего? - Того, что о них могли сказать, учитывая внимание, которое он ей оказывал... как выясняется, с твоего согласия, при том, что она вела себя здесь, в Найроби, как твоя жена. - Вела? Она была моей женой, черт побери! Вудроу не ожидал, что ему придется столкнуться с яростью Джастина, точно так же, как для него полной неожиданностью стала ярость Коулриджа. Ему хватало забот с собственной яростью, которую он пытался удержать под контролем. В саду ему удалось не повысить голос, потому что еще на кухне он снял часть напряжения, навалившегося на плечи. Но вспышка Джастина стала для него сюрпризом, громом с ясного неба. Он рассчитывал увидеть в глазах Джастина раскаяние, точнее, унижение, но никак не думал, что нарвется на вооруженное сопротивление. - О чем ты меня, собственно, спрашиваешь? - полюбопытствовал Джастин. - Что-то я тебя не понимаю. - Я должен знать, Джастин. Ничего больше. - Знать что? Контролировал ли я свою жену? Вудроу и хотел получить ответ, и давал задний ход. - Послушай, Джастин... я хочу сказать, взгляни на происходящее с моей колокольни... хотя бы на мгновение, хорошо? Мировая пресса вцепится в это, как бульдог. Я имею право знать. - Знать что? - Чем еще занимались Тесса и Блюм? Что еще мы увидим в заголовках... завтра или в ближайшие шесть недель, - закончил он, с ноткой жалости к самому себе. - Например? - Блюм был ее гуру. Не так ли? Помимо всего прочего. - И что? - А то, что они разделяли идеи. Вынюхивали нарушения. Скажем, прав человека. Блюм стоял на страже... так? Или его люди. А Тесса... - он терял нить разговора, в чем Джастин совершенно ему не мешал, - ...помогала ему. Вполне естественно. В сложившихся обстоятельствах. С ее блестящим юридическим образованием. - Будь любезен уточнить, куда ты клонишь. - Ее бумаги. Вот и все. Те самые, что ты собрал. Которые мы привезли сюда. - А при чем тут они? Вудроу взял себя в руки. "Я - твой начальник, слава богу, а не какой-то жалкий проситель. И нам пора уяснить, кто есть кто, не так ли?" - Мне нужна твоя гарантия в том, что документы, которые она собрала... будучи твоей женой... с дипломатическим статусом... под крылышком посольства., будут переданы в Оффис. Собственно, исходя из этого в прошлый вторник я и повез тебя в твой дом. Иначе ноги бы, твоей или моей, там не было. Джастин застыл. Пока Вудроу говорил, не шевельнул и пальцем, не моргнул. Подсвеченный сзади, оставался недвижим, как обнаженный силуэт Тессы. - Другая гарантия, которую я хочу получить от тебя, самоочевидна. - Какая другая гарантия? - Твое молчание в этом деле. Что бы ты ни знал о ее действиях... проводимой ею агитации... ее так называемой гуманитарной миссии, которая вырвалась из-под контроля. - Чьего контроля? - Я говорю вот о чем. Если она рискнула задеть легитимную власть, на тебя распространяются те же правила конфиденциальности, что и на нас всех. Боюсь, это приказ с самого верха, - он хотел, чтобы фраза эта прозвучала шутливо, но они оба обошлись без улыбок. - Приказ Пеллегрина. "Ты в хорошем настроении, не так ли, Сэнди? Учитывая, что времена сейчас нелегкие и ее муж живет в твоей комнате для гостей!" Джастин наконец заговорил: - Спасибо тебе, Сэнди. Я признателен за все то, что ты для меня сделал. Благодарен за то, что позволил пожить в твоем доме. Но теперь я должен собрать ренту на Пиккадилли, где мне принадлежит дорогой отель. И, к полному изумлению Вудроу, Джастин вернулся в сад, сел за стол рядом с Донохью и продолжил игру. джентльмен, какой бы смысл ни вкладывался в это слово, истинный итонец, предельно вежлив со слугами, набранными из местных, всегда можно рассчитывать, что на ежегодном балу, устраиваемом посольством, он не оставит без внимания и потанцует с девушками, которые не пользовались успехом, с некоторыми привычками старого холостяка, какими именно, Вудроу уточнять не стал, не любитель сыграть в гольф или теннис, не охотник и не рыбак, вообще не жалующий занятий на свежем воздухе, если не считать садоводства. И, разумеется, первоклассный, профессиональный дипломат, с огромным опытом, знающий два или три языка, надежнейший, проверенный работник, всегда и во всем сле дующий линии Лондона. Но, так уж получилось, Роб, без всякой его вины, в какой-то момент переставший продвигаться по служебной лестнице. - Он не водился с дурной компанией? - спросила Лесли, заглянув в свой блокнот. - Не шнырял по сомнительным ночным клубам, когда Тесса уезжала из Найроби? - в вопросе чувствовалась шутка. - Как я понимаю, это не по его части? - По ночным клубам? Джастин? Потрясающе! В "Аннабелз", возможно, он и хаживал. В Англии, лет двадцать пять тому назад. Откуда у вас такие идеи? - воскликнул Вудроу и добродушно рассмеялся. Роб не преминул просветить его: - От нашего супера (23). Мистер Гридли побывал в Найроби, по обмену опытом. Он говорит, что именно в ночных клубах нанимают киллеров, если у кого возникает в этом необходимость. Тот, что на Ривер-роуд, в квартале от Нью-Стэнли, очень популярен у тех, кто живет здесь. Пятьсот американских долларов, и замочат любого. Половина - задаток, половина - по исполнению. По его словам, в других клубах ставки ниже, но и качество не то. - Джастин любил Тессу? - спросила Лесли все еще улыбающегося Вудроу. В складывающейся все более доверительной атмосфере Вудроу вскинул руки и обратил свой крик к небесам. - О боже! Кто и кого любит в этом мире и почему? - Но, поскольку Лесли не сочла, что получила ответ на заданный вопрос, продолжил: - Она была красива. Остроумна. Молода. Когда они встретились, ему уже перевалило за сорок. Климактерический период, близость отставки, одиночество, влюбленность, желание остепениться. Любовь! Вы произнесли это слово - не я. Если в его словах и прозвучало приглашение Лесли высказать собственное мнение, она им не воспользовалась. Ее, как и сидящего рядом Роба, больше заинтересовали едва заметные изменения, произошедшие с Вудроу: морщинки у скул стали глубже, на шее проступили красные пятна, нижняя челюсть словно затвердела. - И Джастин не злился на нее? - спросил Роб. - Из-за ее работы, связанной с оказанием гуманитарной помощи? - А с чего ему было злиться? - А его не коробило, когда она кричала на всех углах, что некоторые западные компании, включая британские, беззастенчиво грабят африканцев: завышают цену оказываемых услуг, спихивают им очень дорогие, устаревшие медицинские препараты? Используют африканцев в качестве подопытных кроликов, проверяя на них действие новых лекарств. Что зачастую справедливо, пусть и доказывается крайне редко. - Я уверен, что Джастин гордился ее работой. Многие наши жены предпочитают сидеть сложа руки. Тесса уравновешивала их безделье. - Значит, он на нее не злился, - не унимался Роб. - Джастин просто не способен злиться. В нормальных ситуациях. Если он что и мог выказать, так это раздражение. - А вас это раздражало? Я хочу сказать, руководство посольства? - Вы о чем? - О Тессе и ее работе, связанной с гуманитарной помощью. Ее особых интересах. Они вступали в конфликт с интересами посольства? Вудроу попытался изобразить недоумение. - У государственных учреждений Ее Величества деяния, связанные с оказанием гуманитарной помощи, не могут вызвать раздражения. Вы должны это знать, Роб. - Мы только знакомимся с ситуацией, мистер Вудроу, - мягко вставила Лесли. - Нам тут все внове, - и, не отрывая от его лица изучающего взгляда, по-прежнему улыбаясь, уложила в сумку диктофон и блокноты, после чего они оба откланялись, сославшись на неотложные дела в городе, предварительно договорившись встретиться на следующий день, в том же месте и в тот же час. - Вы не знаете, Тесса доверяла кому-нибудь свои сокровенные мысли? - как бы мимоходом спросила Лесли, когда втроем они направлялись к двери кабинета Вудроу. - Помимо Блюма? - Я имела в виду ее подруг. Вудроу у них на глазах порылся в памяти. - Нет. Нет. Я так не думаю. Никого конкретно назвать не могу. Но я не могу этого знать, не так ли? - Можете, если эта женщина работает у вас. Как Гита Пирсон или кто-то еще, - пришла ему на помощь Лесли. - Гита? Да, пожалуй, да, Гита. Вы обеспечены всем необходимым, не так ли? Транспортом и остальным? Это хорошо. Прошел целый день, а потом целая ночь, прежде чем они встретились вновь. x x x На этот раз игру повела Лесли, а не Роб, и ее энергичность ясно указывала на то, что прошедшие сутки потрачены с пользой. - Тесса недавно участвовала в половом акте, - радостно объявила она, выложив на стол все необходимое для плодотворной работы: карандаши, блокноты, диктофон, ластик. - Мы подозреваем изнасилование. Информация не для прессы, но, полагаю, мы прочитаем об этом в завтрашних газетах. На текущий момент они только сделали вагинальный соскоб и взглянули на него через микроскоп, чтобы выяснить, живая сперма или мертвая. Она мертвая, но эксперты все-таки думают, что принадлежит она не одному человеку. Возможно, там целый коктейль. По нашему разумению, они этого определить не смогут. Вудроу закрыл лицо руками. - Нам придется подождать результатов исследований наших экспертов, а потом уже делать выводы, - добав