па, там все замужем или женаты. Ее любовника зовут Марк Лорбир. Родился он в Южной Африке, отец - немец, мать - голландка, живет в Москве, работает представителем фармакологических компаний, но при этом ведет и свою игру, ищет разработчиков перспективных направлений в биотехнологии и содействует их исследованиям. - Выявляет таланты. - Он старше Лары лет на пятнадцать, объездил весь свет, но остался таким же мечтателем, как и она. Он любит науку, но так и не стал ученым. Он любит медицину, но так и не стал врачом. Он любит бога и весь мир, но он также любит твердую валюту и прибыль. Вот он и пишет: "Молодой Лорбир - человек верующий, он поклоняется христианскому богу, он боготворит женщин, но он поклоняется и прибыли". На этом он спотыкается. Он верит в бога, но игнорирует его. Лично я такого отношения не приемлю, но речь не об этом. Для гуманиста бог - оправдание негуманистических деяний. Мы будем гуманистами в последующей жизни, а пока мы получаем Прибыль. Неважно. "Лорбир берет божественный дар мудрости, - я полагаю, под этим он подразумевает молекулу, - и продает его дьяволу". Догадываюсь, что так он называет "КВХ". Потом он пишет, что рассказал Тессе, когда она приехала к нему в пустыню, обо всех своих грехах. Джастин резко выпрямляется. - Что он пишет? Он рассказал Тессе? Когда? В больнице? Куда она приезжала к нему? В какую пустыню? Что за бред он написал? - Я уже говорила вам, что документ какой-то безумный. Он называет ее Эбботт. "Когда Эбботт пришла к Лорбиру в пустыню, Лорбир заплакал". Может, это фантазия, сказка. Лорбир стал кающимся грешником, ушедшим замаливать грехи в пустыню. Он - Элия или Христос, не знаю. Это просто отвратительно. "Эбботт призвала Лорбира покаяться перед богом. Вот во время этой встречи в пустыне Лорбир объяснил Эбботт сущность своих грехов". Так он пишет. Грехов у него набралось много. Всех я не помню. Были грехи самозаблуждения и ложной аргументации. Потом, я думаю, идет грех гордости. За ним - грех трусости. За него он не ищет себе оправдания, и меня это радует. Но, возможно, его радует тоже. Лара говорит, что он счастлив, только когда кается или занимается любовью. - Он написал все это по-английски? Она кивает. - Один абзац звучал будто английская Библия, в следующем приводились результаты специфических клинических испытаний или рассказывалось о научных спорах между Ковач и Эмрих или о проблемах, которые возникали при использовании "Дипраксы" в сочетании с другими лекарственными препаратами. Только очень информированный человек мог знать такие подробности. Признаюсь вам, этого Лорбира я предпочитала Лорбиру, озабоченному взаимоотношениями с небесами и адом. "Эбботт записала на диктофон все, что я ей сказал", - пишет он. Вот и еще один грех. Он ее убил. Джастин ждал продолжения, глядя на спящего Карла. - Может, не сам, его слова можно истолковать двояко. "Лорбир убил ее своим предательством. Он совершил грех Иуды, таким образом он перерезал ей горло своими руками и пригвоздил Блюма к дереву". Зачитав эти фразы Ларе, я спросила ее: "Лара, Марк говорит, что он убил Тессу Куэйл?" - Что она ответила? - "Марк не смог бы убить своего злейшего врага. Это его муки, - говорит она. - Такова участь плохого человека с хорошей совестью". Она - русская. И в глубокой депрессии. - Но, если он убил Тессу, он - нехороший человек, не так ли? - Лара клянется, что такое невозможно. Лара получала от него много писем. Она безнадежно в него влюблена. Она слышала от него много признаний, но, естественно, не это. Марк очень гордится своими грехами, говорит она. Но он тщеславен и преувеличивает их. Он - неординарная личность, возможно, немного сумасшедший, поэтому она его и любит. - Но она не знает, где он? - Нет. Джастин уставился в сгущающиеся сумерки. - Иуда никого не убивал, - напомнил он. - Иуда предал. - Но результат тот же. Иуда убил своим предательством. Вновь долгое изучение сумерек. - Есть неизвестный персонаж. Если Лорбир предал Тессу, то кому? - Неясно. Возможно, Силам Тьмы. Я знаю только то, что помню. - Силам Тьмы? - В письме он говорил о Силах Тьмы. Я ненавижу эту терминологию. Он подразумевал "КВХ"? Возможно, он знает другие силы. - В документе упоминался Арнольд? - У Эбботт был проводник. В документе он фигурирует как Святой. Святой обращался к Лорбиру в больнице и сказал ему, что "Дипракса" - инструмент смерти. Святой более сдержан в выражениях, чем Эбботт, потому что он врач, и более выдержан, потому что лучше знаком с человеческой злобой. Но правда на стороне Эмрих. В этом Лорбир уверен. Эмрих знает все, а потому ей запрещено говорить. Силы Тьмы решили скрыть правду. Поэтому Эбботт убили, а Святого распяли. - Распяли? Арнольда? - В фантазии Лорбира Силы Тьмы утащили Блюма прочь и пригвоздили к дереву. Оба помолчали, каждый чего-то стыдился. - Лара также говорит, что Лорбир пил, как русский, - добавила она, словно оправдываясь, но Джастина интересовало другое. - Он пишет из пустыни, но использует курьерскую службу в Найроби, - указывает он. - Адрес напечатан, накладная написана от руки, письмо отправлено из отеля "Норфолк", Найроби. Фамилия отправителя читалась с трудом. Вроде бы Маккензи. Шотландская фамилия? Если письмо не находило адресата, его следовало уничтожить, а не возвращать в Кению. - На накладной, как я понимаю, был номер. - Накладную приклеили к конверту. Убирая документ в сейф, я, конечно, положила его в конверт. Само собой, он исчез вместе с документом. - Надо обратиться в курьерскую службу. У них наверняка осталась копия накладной. - В курьерской службе нет сведений об этом письме. Ни в Найроби, ни в Ганновере. - Как мне ее найти? - Лару? Дождь барабанит по жестяной крыше, городские фонари с трудом пробивают туман. Бирджит вырывает листок бумаги из ежедневника, пишет длинный телефонный номер. - У нее пока есть дом, но она скоро съедет оттуда. Вы можете справиться о ней в университете, но очень осторожно, потому что там ее ненавидят. - Лорбир спал не только с Эмрих, но и с Ковач? - Меня бы это не удивило. Но я уверена, что причиной ссоры женщин стал не секс, а молекула. - Она замолчала, проследив за его взглядом. Но он смотрит вдаль, где из тумана торчат только вершины холмов. - Тесса часто писала, что любит вас, - продолжила она, повернувшись к нему. - Не прямо, необходимости в этом не было. Она говорила, что вы - человек чести и никогда ею не поступитесь. Бирджит собиралась уезжать. Карла устроили в "кенгуру", надели на него пластиковую накидку, из которой торчала только его сонная голова. Она взялась за руль. - Тогда прощайте. Вы пройдетесь? - Я пройдусь. Она вытащила из-под плаща конверт. - Здесь все, что я запомнила из романа Лорбира. И записала. Почерк у меня плохой, но вы сможете его расшифровать. - Вы очень добры, - Джастин убрал конверт во внутренний карман. - Удачной вам прогулки. Она хотела пожать ему руку, но передумала и поцеловала в губы, выразив самые теплые чувства и попрощавшись. Джастин подержал велосипед, пока она надевала шлем, а потом она оседлала своего двухколесного коня и покатила вниз по склону. x x x "Я пройдусь". Он шагал, держась середины дороги, поглядывая на темные заросли рододендронов по обе стороны. Фонари стояли на расстоянии пятидесяти метров. Он всматривался в темноту между ними. Добрался до подножия холма, прошел в десяти ярдах от припаркованного "Мерседеса". В салоне не горела лампочка. Двое мужчин застыли на переднем сиденье. По их темным силуэтам он не смог определить, те ли это мужчины, что проезжали мимо. Он продолжал шагать, и вскоре автомобиль обогнал его. Он не удостоил "Мерседес" и взгляда, но воображение подсказало ему, что мужчины не оставили его без внимания. На перекрестке автомобиль повернул налево. Джастин - направо, направляясь к городским огням. Рядом остановилось такси, водитель спросил, не подвезти ли его. - Благодарю, благодарю, - торопливо ответил он, - но я хочу пройтись. Такси уехало. Он шел по тротуару, держась подальше от мостовой. Еще перекресток, и он свернул на ярко освещенную боковую улицу. В дверных арках сидели на корточках молодые мужчины и женщины с мертвыми глазами. Мужчины в кожаных куртках, широко разведя локти, стояли на углах, говорили по сотовым телефонам. Оставив позади еще два перекрестка, он увидел впереди свой отель. В холле царила привычная вечерняя суета. Регистрировалась делегация японцев, сверкали фотовспышки, коридорные загружали дорогие чемоданы в единственный лифт. Заняв место в очереди, он снял плащ и перебросил через руку, убедившись, что конверт Бирджит лежит во внутреннем кармане. Кабина лифта спустилась, он отступил в сторону, чтобы пропустить выходящую из нее женщину. Поднялся на третий этаж, где вышел один. Плохо освещенный коридор напомнил ему больницу Ухуру. В каждой комнате на полную мощность гремел телевизор. Он жил в номере три-одиннадцать, и пластиковый прямоугольник с черной стрелой заменял ключ. Грохот перехлестывающихся телевизионных программ раздражал, и у него возникло желание кому-то на это пожаловаться. "Как я смогу писать Хэму в таком шуме?" Он вошел в номер, положил плащ на спинку стула и увидел, что его телевизор тоже работает. Должно быть, горничная включила его, когда прибиралась, а потом забыла выключить. Он шагнул к телевизору. Шла одна из тех передач, которые он т ерпеть не мог. Полуголый певец что-то выкрикивал в микрофон под вопли вошедшей в раж молодежи, на которую с потолка падали снежные хлопья. Белые хлопья на экране стали последним, что увидел Джастин перед тем, как свет потух у него перед глазами. Он окунулся в темноту, чувствуя при этом, что его бьют и душат. Человеческие руки крепко прижали его руки к бокам, в рот ему вставили кляп из жесткой материи. Ноги стали ватными, подогнулись, он решил, что у него сердечный приступ. Эта версия не нашла подтверждения, потому что второй удар обрушился на его живот и у него перехватило дыхание. Он пытался кричать, но едва мог дышать, да и кляп затыкал рот. Почувствовал, как чьи-то колени уперлись в грудь. Что-то завязали на шее. Петля, решил он и подумал, что его повесят. Перед мысленным взором возник Блюм, приколоченный гвоздями к дереву. На него пахнуло мужским лосьоном, он вспомнил запах тела Вудроу, вспомнил, как нюхал любовное письмо, чтобы понять, идет ли от него тот же запах. На эти короткие мгновения Тесса исчезла из его памяти. Он лежал на полу, на левом боку, и тот, кто врезал ему в живот, теперь нанес еще более страшный удар в пах. Ему на голову надели мешок, но пока не повесили, и он все лежал на боку. Из желудка выплеснулась рвота, но кляп не дал ей выйти наружу, и она потекла обратно в желудок. Его перекатили на спину, широко развели руки, костяшками пальцев к ковру, ладонями вверх. "Они собираются распять меня, как Арнольда". Но его не распинали, пока. Его руки держали и одновременно выкручивали, вызывая дикую боль. Болело все, руки, грудь, ноги, живот, пах. "Пожалуйста, - думал он, - только не ломайте правую руку. Я же не смогу написать Хэму". Должно быть, они услышали его просьбу, потому что боль исчезла, и он услышал мужской голос, с северогерманским выговором, возможно жителя Берлина. Голос приказал снова положить свинью на бок и завязать руки за спиной. Голосу подчинились. - Мистер Куэйл? Вы меня слышите? Тот же голос, но теперь перешедший на английский. Джастин не ответил. Не из недостатка воспитания. Просто ему удалось выплюнуть кляп, и теперь он блевал, а блевотина собиралась у шеи внутри мешка. Телевизор чуть приглушили. - Этого достаточно, мистер Куэйл? Теперь вы угомонитесь, хорошо? Или вы разделите участь вашей жены. Вы меня слышите? Вы хотите, чтобы мы продолжили наказание, мистер Куэйл? И тут же Куэйала со всей силы пнули в пах. - Возможно, вы вдруг оглохли. Мы оставим вам маленькую записку, хорошо? На вашей кровати. Когда вы придете в себя, вы ее прочитаете и все вспомните. Потом вы вернетесь в Англию, слышите меня? И больше не будете задавать лишних вопросов. Поедете домой, будете хорошим мальчиком. В следующий раз мы убьем вас, как Блюма. Это долгая мучительная смерть. Вы меня слышите? Еще пинок в пах, чтобы слова лучше запомнились. Он услышал, как закрылась дверь. Он лежал один, в темноте и собственной блевотине, на левом боку, подтянув колени к подбородку, со связанными за спиной руками, гудящими от боли головой и телом. Лежал в агонии, проводя проверку своим разбросанным в стороны войскам: ступням, голеням, коленям, паху, желудку, сердцу, рукам, убеждаясь, что все на месте, пусть и не в лучшей форме. Он шевельнулся и почувствовал, будто его бросили на раскаленные угли. Замер, и вдруг в голове возникла греющая душу и тело мысль: "Они сделали это со мной, но я остался таким же, как прежде. Я устоял. Я выдержал испытание. Внутри остался тот же человек. Если они вернутся и проделают то же самое, им никогда не добраться до человека, который внутри. Я сдал экзамен, которого избегал всю жизнь. Я - выпускник университета боли". А потом то ли утихла боль, то ли сработала защитная реакция организма, но он забылся сном, плотно закрыв рот, дыша носом сквозь вонючую, черную ночь надетого ему на голову мешка. Телевизор все работал, он мог его слышать. И, если умение ориентироваться в пространстве не оставило его, лежал лицом к нему. Но мешок, похоже, был двухслойным, потому что не пропускал ни искорки света. Вот и перевернувшись на спину, это удалось Куэйлу с огромным усилием, он не увидел даже намека на горящую под потолком люстру, хотя зажег свет, когда вошел в номер, и не слышал, чтобы его мучители, уходя, щелкнули выключателем. Он вновь перекатился на бок. "Воспользуйся своей глупой головой, - строго приказал он себе, - раз уж они ее не тронули. Почему они ее не тронули? Потому что не хотели скандала. Вернее, тот, кто их послал, не хотел скандала. "В следующий раз мы убьем тебя, как Блюма..." - но не в этот раз, пусть даже такое желание у них и было. Так я закричу. А надо ли? Я могу кататься по полу, пинать мебель, стены, телевизор, вести себя как маньяк, пока кто-нибудь не решит, что в номере не два садомазохиста, а один избитый англичанин с мешком на голове". Опытный дипломат тут же представил себе последствия такого открытия. Отель вызовет полицию. Полиция потребует письменного заявления и свяжется с английским консульством в Ганновере, если оно там еще есть. Приедет консул, вне себя от ярости, поскольку его оторвут от обеда, чтобы он вникнул в судьбу еще одного избитого в кровь подданного Ее Величества, проверит паспорт. "Если показывать паспорт Аткинсона, сразу выяснится, что он фальшивый, - размышлял Джастин. - Для этого хватит одного звонка в Лондон. Если Куэйла - возникнет другая проблема, но результат будет тем же: первым же самолетом меня отправят в Лондон и на этот раз встретят прямо в аэропорту". Ноги ему не связали. Ранее он не решался развести их. Когда развел, боль пронзила пах и живот, перекинулась на бедра и голени. Но он определенно мог развести ноги, мог шевелить ступнями, мог ударить пяткой о пятку. Окрыленный этим открытием, он перекатился на живот и непроизвольно вскрикнул от боли. После этого плотно сжал губы, чтобы больше не кричать. Остался лежать лицом вниз. И медленно, осторожно, чтобы не потревожить обитателей соседних номеров, занялся веревками, которые связывали руки. Глава 17 Старым двухмоторным "Бичкрафтом", зафрахтованным ООН, управляли пятидесятилетний капитан из Йоханнесбурга и второй пилот - африканец, крупного телосложения, с бакенбардами. На каждом из девяти продавленных сидений лежала белая картонная коробочка с ленчем. Взлетали они из аэропорта Уилсона, неподалеку от кладбища, на котором похоронили Тессу, и Гита, выглядывая в иллюминатор и гадая, сколько еще они будут стоять на взлетной полосе, пыталась разглядеть ее надгробный камень. Но видела только серебристую траву, пастуха в красных развевающихся одеждах, который стоял на одной ноге, приглядывая за козами, да стадо газелей, пасущихся под затянутым дождевыми облаками небом, Гита пыталась засунуть дорожную сумку под сиденье, но она туда не влезла, и теперь ей приходилось сидеть раздвинув ноги, освободив место для сумки. В салоне стояла жуткая жара, и капитан уже предупредил пассажиров, что система кондиционирования включится только после взлета. В отделении на "молнии" лежали материалы, присланные организаторами семинара, чистый блокнот и документы, подтверждающие, что она - представитель английского посольства в КПЭДП. В основном отделении - пижама и смена одежды. "Я делаю это для тебя, Джастин. Я иду путем Тессы. Мне нет нужды стыдиться неопытности или двойственности своего положения". Заднюю часть салона занимали тюки с листьями мираа, обладающими легким наркотическим эффектом, но разрешенными к потреблению, а потому очень ценившимися у племен, обитавших на севере. Горько-сладкий запах мираа постепенно заполнял салон. Впереди сидели четверо заматерелых сотрудников одного из агентств гуманитарной помощи. Двое мужчин, две женщины. Может, мираа везли они. Она завидовала их уверенному виду, истрепанной одежде, немытой коже. Упрекнула себя за то, что они ничуть не старше ее. Ей бы очень хотелось забыть многое из того, чему ее учили, скажем, правила хорошего тона, усвоенные еще в монастыре, заставляющие сдвигать пятки вместе, когда она здоровалась со старшими. Она заглянула в коробку с ленчем, обнаружила там два сэндвича, яблоко, шоколадный батончик и пакет с соком. Она практически не спала ночью, ужасно хотелось есть, но чувство приличия запрещало ей вгрызться в сэндвич до взлета. Прошлым вечером ее телефон разрывался от звонков с того самого момента, как Гита вернулась домой. Звонили друзья, чтобы выразить свое возмущение, вызванное известием о том, что Арнольда объявили в розыск. Никто, разумеется, не верил в его виновность. Служба в посольстве заставляла ее играть в этих разговорах роль умудренной опытом женщины, хорошо знакомой с интригами, которые плетутся в коридорах власти. После полуночи, несмотря на смертельную усталость, она решилась на отчаянный шаг, после которого пути назад уже не было. При удаче она могла покинуть ничейную землю, где пряталась последние три недели. Она порылась в старом латунном ларце, где держала всякие мелочи, и достала листок бумаги, который спрятала там. "Позвони нам по этому телефону, Гита, если решишь, что хочешь вновь поговорить с нами. Если нас не будет, оставь сообщение, и один из нас свяжется с тобой в течение часа, обещаю". Ей ответил агрессивный мужской африканский голос, и она подумала, что набрала не тот номер. - Я бы хотела поговорить с Робом или Лесли. - Ваша фамилия? - Я бы хотела поговорить с Робом или Лесли. Есть кто-нибудь из них? - Кто вы? Назовите вашу фамилию и немедленно скажите, какое у вас дело. - Я бы хотела поговорить с Робом или Лесли. Трубку бросили на рычаг, и она поняла, что, как и подозревала раньше, и с этой стороны помощи ждать не приходится. Она осталась одна. Ни Тесса, ни Арнольд, ни мудрая Лесли из Скотленд-Ярда не освободят ее от ответственности за собственные действия. К родителям, пусть она их и обожала, обращаться не имело смысла. Отец, адвокат, выслушал бы ее показания и заявил, что, с одной стороны, вроде бы да, но, с другой, вроде бы нет, и пожелал бы получить объективные доказательства, подтверждающие столь серьезные обвинения. Мать, врач, сказала бы: "Ты переутомилась, дорогая, пойди домой и прими что-нибудь успокаивающее". С этой мыслью она включила свой лэптоп, в полной уверенности, что он ломится от криков боли и негодования Арнольда. Но, как только вышла в Интернет, дисплей мигнул и потух. Она попробовала перезагрузить компьютер, выключила, включила снова. Безрезультатно. Позвонила двум приятелям, выяснила, что с их компьютерами все в порядке. - Bay, Гита, ты поймала один из этих вирусов с Филиппин или из другого места, где ошиваются эти кибер-кретины! - в голосе приятеля слышалась зависть: и тут Гите удалось выделиться. Может, и поймала, согласилась она, и спала плохо, жалея об утерянных электронных письмах, полученных от Тессы, которые она не распечатывала, а предпочитала читать на экране, где, как ей казалось, они были более живыми, близкими к Тессе. "Бичкрафт" все не взлетал, поэтому Гита, по своей привычке, задумалась о важных жизненных проблемах, избегая, правда, самой важной: что она здесь делает и почему? Пару лет тому назад, в Англии (этот период она называла "Эра до Тессы") она сходила с ума от несправедливостей, реальных и вымышленных, с которыми ей, индо-англичанке, приходилось сталкиваться каждый день. Она видела себя нежизнеспособным гибридом, получерной девушкой, ищущей бога, полубелой женщиной, вознесенной выше черных. Днем и ночью, бодрствуя и во сне, она хотела знать, какое место отведено ей в мире белых, куда ей направить свои честолюбие и гуманизм, должна ли она продолжать учиться танцам и изучать музыку в лондонском колледже, в который поступила после Эксетера, или, следуя примеру родителей, выбрать одну из их профессий. Наверное, только этой неопределенностью объяснялось ее импульсивное решение сдать экзамен для поступления на службу в Министерство иностранных дел. Поскольку политика ее никогда не интересовала, экзамен она благополучно провалила, но ей посоветовали сдать его еще раз через два года. И, каким-то образом, решение сдавать экзамен, пусть успеха она и не добилась, привело Гиту к тому, что она предпочла присоединиться к Системе, вместо того чтобы оставаться вне ее и совершенствовать свои артистические способности. Чуть позже, навещая родителей в Танзании, она попыталась, опять же импульсивно, устроиться вольнонаемной в английское посольство, выдержала конкурс и поступила на работу. Если б она этого не сделала, то никогда бы не встретила Тессу. Никогда бы, об этом она думала сейчас, не оказалась на передовой, где и намеревалась остаться, сражаясь за то, во что верила, пусть ее идеалы не отличались оригинальностью: правда, терпимость, справедливость, ощущение красоты жизни и болезненное неприятие их противоположностей, но, главное, вера привнесенная родителями и поддержанная Тессой, в то, что саму Систему должно заставить уважать эти ценности, или она не будет иметь права на существование. Вот эта цепочка умозаключений и вернула Гиту к главному вопросу. Она любила Тессу, любила Блюма, по-прежнему любила Джастина, если уж говорить откровенно, чуть больше чем... эту мысль она отогнала. И работа в рамках Системы не обязывала принимать за правду ложь, которой Система потчевала ее, как это было вчера, в разгл агольствованиях Вудроу. Наоборот, эта работа обязывала ее отторгать ложь, возвращать Систему на путь истинный, на сторону правды. То есть Гита с чувством глубокого удовлетворения наконец-то разобралась, что она здесь делает и почему. "Лучше быть внутри Системы и бороться с ней, - говорил ее отец, бунтарь по убеждениям, - чем вне Системы и гавкать на нее". И Тесса, вот здорово, рассуждала точно так же. "Бичкрафт" задрожал, как старый пес, рванулся вперед, оторвался от земли. В маленький иллюминатор Гита увидела под собой Африку: трущобные города, стада бегущих зебр, цветочные фермы около озера Найваша, национальные парки Абердэр и Маунт-Кения, показавшиеся на горизонте, желто-коричневый буш под крылом. Самолет вошел в слой дождевых облаков, в салоне сразу потемнело. Но темнота тут же сменилась ярким солнечным светом, и одновременно что-то взорвалось слева от Гиты. Без предупреждения самолет завалился набок. Коробки с ленчем, рюкзаки, дорожная сумка Гиты пришли в движение. Завыла сирена, замигали красные лампочки. Все молчали, за исключением старика-африканца, который вдруг загоготал и воскликнул: "Мы любим тебя, господи, и не забывай об этом!" Напряжение в салоне спало, другие пассажиры нервно рассмеялись. Самолет, пусть и не совсем, но выровнялся. Гудение двигателей стало заметно тише. Второй пилот листал толстый том инструкций. Капитан обернулся к пассажирам. Его перекошенный рот находилс я под тем же углом, что и крылья. - Как вы заметили, дамы и господа, один двигатель вышел из строя. Сие означает, что мы возвращаемся в Уилсон, чтобы заменить его. "Я не боюсь, - отметила Гита, весьма довольная собой. - До смерти Тессы такое случалось с другими людьми. Теперь случается со мной, и я знаю, как вести себя в подобных ситуациях". Четырьмя часами позже она стояла на бетоне аэропорта в Локикоджио. x x x - Ты - Гита? - Девушка-австралийка перекрикивала рев авиационных моторов и крики людей, встречавших других пассажиров. - Я - Джудит. Привет! Высокая, с румянцем во всю щеку, радостная, она носила мужскую шляпу и футболку с надписью "Объединенная чайная компания Цейлона". Они обнялись, мгновенно став подругами. Белые транспортные самолеты ООН взлетали и садились, белые грузовики приезжали и уезжали, солнце обжигало, от паров авиационного топлива слезились глаза. Ведомая Джудит, Гита втиснулась на заднее сиденье джипа между мешками с почтой и пристроилась рядом с вспотевшим китайцем в черном костюме. Другие джипы во главе колонны грузовиков проехали мимо, к только что приземлившемуся транспортному самолету. - Она была прекрасной женщиной! - крикнула Джудит с переднего сиденья. - Очень целеустремленной! - вероятно, говорила о Тессе. - Почему кому-то захотелось арестовать Арнольда? Это же глупость! Арнольд и мухи бы не обидел. Ты остаешься на три ночи, так? Из Уганды на наш семинар прилетела целая толпа. "Джудит находится здесь, чтобы кормить живых, а не мертвых", - думала Гита, когда джип миновал ворота и выехал на шоссе. Они проехали мимо скопища баров и лавчонок. На указателе, прибитом на высоком столбе, Гита прочитала: "Пиккадилли - там". Впереди поднимались бурые холмы. Гита сказала, что хотела бы прогуляться по ним. Джудит ответила, что оттуда она бы не вернулась. - Дикие животные? - Люди. Они подъехали к лагерю. На площадке у ворот, в красной пыли, дети играли в баскетбол. Сетку кольца заменял белый продуктовый мешок. Джудит привела Гиту в регистрационную палатку, где ей выдали пропуск. Расписываясь в регистрационной книге, Гита как бы невзначай пролистала несколько страниц и нашла нужную ей запись: "Тесса Эбботт, а/я Найроби. Тукул 28. А. Блюм, "Medecins de L'Univers" (72). Тукул 29". В лагере они зарегистрировались в один и тот же день. - У прессы был праздник, - прокомментировала Джудит. - Рубен брал с них по пятьдесят американских долларов за снимок, наличными. Восемьсот баксов, восемьсот наборов, состоящих из альбома для рисования и цветных карандашей. Рубен полагает, что теперь в племени динка появятся два Ван Гога, два Рембрандта и один Энди Уорхол. Гита вспомнила, что Рубен - легендарный начальник лагеря. Конголезец. Друг Арнольда. Они шли по широкой улице, обсаженной цветущими деревьями. Над кронами тянулись провода, за деревьями выстроились выкрашенные белой краской тукулы с крышами из пальмовых листьев. Поджарый англичанин, по виду - школьный учитель, прокатил мимо на старомодном велосипеде. Увидев Джудит, зазвонил в звонок и помахал ей рукой. - Душевые и туалеты - по другую сторону дороги, первое заседание завтра в восемь утра, встречаемся у двери бунгало тридцать два, - сообщила Джудит, вместе с Гитой войдя в отведенный ей тукул. - Баллончик со спреем от москитов у кровати, советую воспользоваться и сеткой. Придешь в клуб выпить пива перед обедом? Гита кивнула. - Ладно, только не теряй бдительности. Некоторые парни очень голодные, только что вернулись из полевых экспедиций. - Кстати, тут есть женщина по имени Сара, - как бы между прочим заметила Гита. - Вроде бы она сдружилась с Тессой. Если она в лагере, мне бы хотелось поздороваться с ней. Она распаковала вещи и, взяв полотенце, мыло и губку, смело пересекла улицу. Прошел дождь, прибив пыль, летящую с аэродрома. Опасные для жизни холмы стали черно-зеленоватыми. Пахло керосином и пряностями. Гита приняла душ, вернулась в тукул, села за маленький столик, разложила на нем материалы семинара и, уже вспотев, углубилась в проблемы самообеспечения потребителей гуманитарной помощи. x x x Клуб "Локи" тоже укрывала от непогоды крыша из пальмовых листьев. Стойку бара украшали картины из жизни джунглей, на белой стене, которая служила экраном для видеопроектора, желающие следили за перипетиями давнишнего футбольного матча, динамики изрыгали африканскую танцевальную музыку. То и дело вечерний воздух разрывали радостные вопли: сотрудники гуманитарных организаций, приехавшие издалека и давно не видевшиеся, приветствовали друг друга на разных языках, обнимались, целовались, соприкасались щеками и уходили рука об руку. "Этот клуб мог бы стать моим храмом, - думала Гита. - Эти люди - моими братьями и сестрами. Тут нет ни классов, ни сословий, здесь все равны, независимо от цвета кожи, у них есть цель жизни, они молоды и беззаботны. Я могла бы быть одной из них. Так, может, перевестись в Локи и ступить на путь к святости? Болтаться вокруг самолетов, наслаждаться романтикой, впрыскивать в кровь адреналин опасности? Зачеркнуть знак равенства между сексом и браком, окунуться в кочевую жизн ь, в которой нет места постоянству связей? Никакого тебе сидения в офисе от сих и до сих, зато всегда под рукой травка! А еще слава и парни, которые ждут тебя по возвращении из экспедиции, деньги и еще больше парней по возвращении к цивилизации! Кто хочет большего? Я. Я хочу понять, кому вообще понадобилось все это безобразие. И почему нужда в нем не отпала и теперь. Я хочу набраться смелости и вслед за Тессой сказать: "Локи смердит. Права на существование у него не больше, чем у Берлинской стены. Это монумент провалу дипломатии. Какой смысл держать на ходу дорогостоящую машину "Скорой помощи", если наши политики ничего не делают для предотвращения несчастных случаев?" Ночь упала мгновенно. Желтые фонари заменили солнце, птицы замолчали. Потом возобновили прерванную болтовню, поубавив громкости. Она сидела за длинным столом, через три человека от Джудит, которая одной рукой обнимала антрополога из Стокгольма. Думала о том, что ощущения у нее те же, что и много лет тому назад, когда она в первый раз пришла в монастырскую школу, правда, в монастырской школе не пили пива, за одним столом не сидели симпатичные молодые люди, съехавшиеся со всего мира, а их глаза не оценивали твой сексуальный потенциал и доступность. Она слушала рассказы о местах, где никогда не бывала, об экспедициях, таких опасных, что по коже бежали мурашки, приходя к выводу, что никогда бы не справилась с трудностями, которые пришлось преодолеть рассказчикам. В этот момент слово взял крепкий широкоплечий янки из Нью-Джерси, которого звали Хэнк-Ястреб. Согласно Джудит, в свое время он был боксером и ростовщиком, но предпочел преступному миру работу в гуманитарной организации. Он рассказывал о суданских группировках, воюющих между собой на территориях, примыкающих к Нилу. О том, как одни пресмыкаются перед вторыми, как третьи метелят четвертых, уничтожая мужчин, воруя женщин и скот, внося свою лепту в два миллиона жертв бессмысленной гражданской войны, сотрясающей Судан. Гита маленькими глотками пила пиво и не забывала улыбаться Хэнку-Ястребу, потому что его монолог обращался непосредственно ей, во-первых, как новенькой, во-вторых, с расчетом на более близкое знакомство. Поэтому она облегченно вздохнула, когда из темноты материализовалась полная африканка неопределенного возраста в шортах, кроссовках и кепке лондонского уличного торговца фруктами, хлопнула по плечу и прокричала: "Я - Сара-Суданка, милая, а ты, должно быть, Гита. Никто не говорил мне, что ты такая красотка. Пойдем и выпьем чашечку чая, дорогая", - и без дальнейших церемоний повела ее к тукулу, очень похожему на пляжную кабинку, с односпальной кроватью, холодильником и книжным шкафом, забитым классиками английской литературы, от Чосера до Джеймса Джойса. Они сели на крошечной веранде, глядя на звезды и отгоняя москитов, в ожидании, пока закипит чайник. x x x - Я слышала, они собираются арестовать Арнольда, - сказала Сара-Суданка после того, как обе отдали должное памяти Тессы. - Что ж, логичный ход. Если хочется скрыть правду, прежде всего надо дать людям другую правду, чтобы они сохраняли спокойствие. Иначе они начнут думать, а вдруг от них прячут истинную правду, а это кое-кому может и не понравиться. "Школьная учительница, - решила Гита. - Или гувернантка. Привыкла излагать свои мысли и повторять их невнимательным детям". - После убийства приходит черед заметания следов, - продолжала Сара все с той же учительской назидательностью. - И мы не должны забывать, что хорошо замести следы гораздо труднее, чем плохо убить. Совершив преступление, еще можно выйти сухим из воды. А заметая следы, гораздо легче оказаться за решеткой. Ты прикрываешь одну улику, потом выскакивает другая. Прикрываешь ее. Поворачиваешься, а первая уже вылезла. Снова поворачиваешься и видишь, что третья торчит, словно камень из песка, неоспоримая, как тот факт, что Каин убил Авеля. Только зачем я тебе все это говорю, дорогая? У меня такое ощущение, что мы говорим не о том, что тебя интересует. Гита начала уклончиво. Джастин, мол, пытается восстановить картину последних дней Тессы. Хочет убедиться, что ее последний визит в Локи принес желанные результаты. Не может ли Сара сказать, как прошло выступление Тессы на семинаре по правам женщин? Сделала ли Тесса доклад, рассказав о том, что ей известно о борьбе за равноправие женщин Кении? Не знает ли Сара чего-то особенного, случившегося во время семинара, о чем следовало бы сообщить Джастину? Сара слушала ее, кивая головой, поблескивая глазами, пила чай, большой рукой отгоняла москитов, не забывая крикнуть проходящим мимо знакомым: "Привет, Дженни. Ты плохая девочка! Чем ты занималась с этим бездельником Санто?" - Ты собираешься обо всем написать Джастину, дорогая? Вопрос смутил Гиту. Какая разница, собирается она писать Джастину или нет? На что намекала Сара? В посольстве Джастин стал персоной нон-грата. Неужели и здесь к нему относятся точно так же? - Я уверена, что Джастин хотел бы, чтобы я ему написала, - признала она. - Но я напишу, если мое письмо успокоит его. Я не буду писать ничего такого, что может причинить ему боль. Я хочу сказать, Джастину известно, что Тесса и Арнольд путешествовали вместе. Весь мир теперь знает об этом. Если между ними что-то и было, он с этим смирился. - О, между ними ничего не было, дорогая, можешь мне поверить, - Сара хохотнула. - Это все газетные сплетни. Ничего не было. Я знаю это точно. Привет, Эбби, как дела, дорогая? Это моя сестра Эбби. Вот уж у кого мужчин было больше, чем у многих. Она четыре раза выходила замуж. Скрытый смысл последних фраз Сары, если он и был, ускользнул от Гиты, потому что она пыталась придать лжи хоть минимум правдоподобия. - Джастин хочет заполнить все пробелы. Узнать максимум подробностей. Чтобы получить насколько возможно полную картину ее последних дней. Я хочу сказать... если ваши слова могут причинить ему боль, я передавать их не буду. Само собой. - Полную, значит, картину, - улыбнулась Сара, покачала головой. - И что, по-твоему, они здесь делали, дорогая? Слонялись по лагерю, как молодожены? Ничего такого не было и в помине. - Очевидно, участвовали в работе семинара по правам женщин. Вы ведь тоже принимали в нем участие? Наверное, руководили им. Я не спросила вас, чем вы здесь занимаетесь. А следовало. Извините. - Не извиняйся, дорогая. Все в порядке. Ты просто еще не освоилась. Не очень-то понимаешь, куда попала, - Сара рассмеялась. - Да, теперь вспоминаю. Была я на этом семинаре. Может, даже руководила им. По очереди с другими. Группа подобралась хорошая, вспомнила. Две умные женщины из Диака, вдова-врач из Авейла, самодовольная, но отзывчивая, несмотря на самодовольство, пара юристов, не помню откуда. Хорошая команда, это точно. Но что эти женщины будут делать по возвращении в Судан, трудно сказать. Зато гадать можно, сколько угодно. - Может, у Тессы были какие-то дела с юристами? - с надеждой вставила Гита. - Может, и были, дорогая. Но только многие из этих женщин никогда не летали на самолете. Многим стало нехорошо, они перепугались насмерть, так что нам пришлось взбодрить их, прежде чем они смогли говорить и слушать, а привезли их именно для этого. Некоторые так перепугались, что не могли ни с кем разговаривать, хотели просто вернуться домой, где мужчины вытирали об них ноги. Я всегда говорю, дорогая, нечего лезть в это дело, если боишься неудачи. Совет Сары-Суданки - считай свои успехи и даже не думай о провалах. Ты все еще хочешь расспрашивать меня о семинаре? Замешательство Гиты усилилось. - Так она этим и занималась? Помогала им прийти в себя? - Насчет этого, дорогая, мне ничего не известно. - Но вы должны хоть что-то помнить. Что она делала? Что говорила? Тессу забыть невозможно, - слова прозвучали грубо, хотя ей этого не хотелось. - И Арнольда - тоже. - Ну, я не могу сказать, что она внесла лепту в эту дискуссию, дорогая, потому что она в ней не участвовала. Тесса не участвовала в дискуссии. Это я могу сказать точно. - А Арнольд? - Арнольд тоже. - Даже не читала доклад или что-то такое? - Нет, дорогая. Ни он, ни она. - Вы хотите сказать, что они просто сидели молча? На Тессу это не похоже. Да и на Арнольда. Сколько времени продолжался семинар? - Пять дней. Но Тесса и Арнольд не оставались в Локи все пять дней. Редко кто задерживается тут надолго. У всех, кто приезжает сюда, быстро возникает желание поехать куда-то еще. Тесса и Арнольд в этом не отличались от остальных. - Она помолчала, изучающе оглядела Гиту, словно хотела определить, отвечает та каким-то ее требованиям или нет. - Ты понимаешь, о чем я говорю, дорогая? - Нет. Боюсь, что нет. - Может, ты знаешь то, о чем я не говорю? - Я лишь пытаюсь выяснить, что они тут делали. Арнольд и Тесса. В последние несколько дней их жизней. Джастин в своем письме настоятельно просил меня это выяснить. - Дорогая, ты случайно не взяла с собой его письма? Гита трясущейся рукой достала письмо из наплечной сумки, которую купила специально для этой поездки. Сара унесла его в тукул, чтобы прочитать под свисающей с потолка лампочкой, постояла, задумавшись, прежде чем вернуться на веранду и опуститься на стул. По выражению лица чувствовалось, что она в замешательстве. - Ты собираешься что-то мне сказать, дорогая? - Если смогу. - Тесса сама говорила тебе, что она и Арнольд едут в Локи на семинар по правам женщин? - Это они говорили нам всем. - И ты ей поверила? - Да. Мы все поверили. И Джастин. До сих пор верим. - И Тесса была твоей близкой подругой. Как я слышала, чуть ли не сестрой. Но при этом она не назвала тебе другую причину своего приезда сюда? Не сказала, что семинар по правам женщин - предлог, точно такой же, как семинар самообеспечения потребителей - предлог для тебя? Я не ошиблась? - Когда у нас только завязалась дружба, Тесса многое мне рассказывала. А потом стала тревожиться за меня. Думала, что говорит мне слишком много. Что нехорошо взваливать мне на плечи такую нош