-- убей меня бог, этого я не понимаю. Неужели и
капли самолюбия в нем не осталось?
-- Не очень-то он мне нравится, -- сказал старик. -- Пусть работает на
своих, а тут нечего вынюхивать.
-- Не знаю, -- сказал мистер О'Коннор с сомнением, доставая курительную
бумагу и табак. -- По-моему, Джо Хайнс -- человек честный. Он и пером ловко
орудует. Помните вы ту штуку, что он написал?
-- Люди с гор и все эти фении * больно уж ловки, скажу я вам, --
заметил мистер Хенчи. -- Хотите вы знать мое личное и искреннее мнение об
этих шутах гороховых? Я думаю, добрая половина их состоит на жалованье у
Замка **.
-- Ну, кто его знает, -- сказал старик.
-- Я-то знаю, -- сказал мистер Хенчи. -- Они на побегушках у властей. Я
не про Хайнса говорю... Нет, черт возьми, я считаю, что он не таков... Но
есть один джентльмен с кривым глазом -- понимаете, на какого патриота я
намекаю?
Мистер О'Коннор кивнул.
-- Близкий родственник майора Сэра! *** Стопроцентный патриот! Этот вам
продаст родину за четыре пенса да еще будет на коленях бога благодарить за
то, что есть что продавать.
* Ирландские мелкобуржуазные революционеры-республиканцы второй
половины XIX -- начала XX века, члены тайных заговорщицких организаций
"Ирландские революционные братства". Боролись, прибегая к террористическим
актам, за независимость Ирландии. Название происходит от смешения Fene
(ст.-гэльск.) -- название обитателей древней Ирландии и Fianna (гэльск.) --
легендарные воины, защитники страны во времена короля Финна Мак Куля (III
в.). Иногда фениев называли "людьми с гор" -- по месту, где они скрывались.
** Подразумевается работа на английские власти.
*** Генри Чарльз Сэр (1764--1841), мэр Дублина в 1798 г., служил
англичанам, принимал активное участие в подавлении восстания 1798 г.,
организованного обществом "Объединенные ирландцы", которое было ответом на
колониальную политику Англии. Прославился своей жестокостью и
неразборчивостью в средствах.
В дверь постучались.
-- Войдите! -- сказал мистер Хенчи.
В дверях показался человек, похожий на бедного священника или бедного
актера. Наглухо застегнутый черный сюртук плотно обтягивал его короткое
туловище, и трудно было разобрать, какой на нем надет воротничок --
духовного или светского покроя, потому что воротник потертого сюртука, в
облезших пуговицах которого отражалось пламя свечи, был высоко поднят. На
нем была круглая шляпа из жесткого черного фетра. Его лицо, блестевшее от
дождя, напоминало желтый сыр со слезой, и только на скулах проступали два
розовых пятна. Он неожиданно раскрыл огромный рот, как будто хотел выразить
разочарование, но в широко распахнутых очень живых синих глазах одновременно
отразились удовольствие и удивление.
-- А, отец Кион! -- сказал мистер Хенчи, вскакивая со стула. -- Это вы?
Входите же!
-- Нет, нет, нет! -- быстро заговорил отец Кион, сложив губы трубочкой,
и казалось, что он обращается к ребенку.
-- Войдите же, присядьте!
-- Нет, нет, нет, -- сказал отец Кион тихим, ласковым, бархатным
голосом. -- Не стану вам мешать! Я хотел только взглянуть, нет ли тут
мистера Фэннинга.
-- Он рядом, в "Черном Орле", -- сказал мистер Хенчи. -- Может,
все-таки зайдете и присядете на минутку?
-- Нет, нет, благодарю вас. У меня к нему небольшое дельце, -- сказал
отец Кион. -- Благодарю вас, не стоит.
Он попятился, и мистер Хенчи, взяв один из подсвечников, подошел к
дверям, чтобы посветить ему на лестнице.
-- Не беспокойтесь, пожалуйста!
-- Что вы, на лестнице так темно.
-- Что вы, что вы, я вижу... Благодарю.
-- Теперь дойдете?
-- Да, дойду... Благодарю вас.
Мистер Хенчи вернулся с подсвечником и поставил его на стол. Он снова
уселся перед камином. Несколько секунд все молчали.
-- Послушайте, Джон, -- сказал мистер О'Коннор, раскуривая папиросу
другой карточкой.
-- Да?
-- Что он, собственно, такое?
-- Спросите что-нибудь полегче, -- сказал мистер Хенчи. -- Их с
Фэннингом водой не разольешь. Они часто бывают вместе у Кэвенаха. Он
действительно священник?
-- Вроде бы... То, что называется "паршивая овца". У нас их, слава
господу, не так много, а все-таки есть... Несчастный, в общем-то, человек.
-- А на что он живет? -- спросил мистер О'Коннор.
-- Опять-таки загадка.
-- Он в какой церкви? Что он делает?
-- Он сам по себе, -- сказал мистер Хенчи. -- Прости меня, господи, --
прибавил он, -- ведь я его не узнал, думал, что это человек из бара с
дюжиной портера.
-- А действительно, как насчет портера? -- спросил мистер О'Коннор.
-- У меня тоже в горле пересохло, -- сказал старик.
-- Я три раза спрашивал этого мозгляка, пришлет он портер или нет, --
сказал мистер Хенчи. -- Сейчас я еще раз его спросил, а он стоит себе в
жилетке, облокотившись на стойку, и шушукается с членом муниципалитета
Каули.
-- А что ж вы ему не напомнили? -- сказал мистер О'Коннор.
-- Так, не хотел подходить, пока он разговаривает с членом
муниципалитета Каули. Подождал, пока он меня заметит, и сказал: "А как
насчет того дельца, что я вам говорил?" -- "Все будет в порядке, мистер
Хенчи", -- сказал он. Да что там, этот мальчик-с-пальчик и думать о нас
забыл.
-- Там что-то такое затевается, -- задумчиво сказал О'Коннор. -- Вчера
я видел, как все трое перешептывались на углу Саффолк-Стрит.
-- Кажется, я знаю, какое дельце они затеяли, -- сказал мистер Хенчи.
-- Теперь, если хочешь стать лорд-мэром, занимай у отцов города. Тогда они
тебя сделают лорд-мэром. Клянусь богом! Я и сам подумываю, не сделаться ли
мне отцом города. Как, по-вашему? Гожусь я?
Мистер О'Коннор засмеялся.
-- Если все дело в том, чтобы быть в долгу...
-- Буду выезжать из Замка, весь в горностае да в г... -- сказал мистер
Хенчи, -- и наш Джек на запятках, в напудренном парике. Каково?
-- А меня назначьте личным секретарем, Джон.
-- Само собой. А отца Киона -- личным духовником. Устроимся
по-семейному.
-- Право, мистер Хенчи, -- сказал старик, -- уж вы не стали бы так
жаться, как другие прочие. На днях я разговорился с привратником, стариком
Кигэном. "Как тебе нравится новый хозяин, Пэт? -- говорю я ему. -- У вас,
как видно, не очень-то весело", -- говорю. "Весело, -- говорит он. --
Обедаем в приглядку". И знаете, что он мне еще сказал? Я ему не поверил.
-- Что? -- спросили мистер Хенчи и мистер О'Коннор.
-- Он мне сказал: "Как тебе понравится лорд-мэр города Дублина, который
посылает в лавку за фунтом мяса. Вот тебе и жизнь на широкую ногу!" --
говорит он. "Да брось ты!" -- говорю я. "Фунт мяса для лорд-мэра!" --
говорит он. "Да брось ты! -- говорю я. -- И что за народ пошел нынче?"
В эту минуту кто-то постучал, и в дверь просунулась голова мальчика.
-- Что там? -- спросил старик.
-- Из "Черного Орла", -- ответил мальчик, протискиваясь боком, и
поставил на пол корзину, звякнув бутылками.
Старик помог рассыльному вынуть бутылки из корзины на стол и
пересчитать их. Затем мальчик подхватил корзину и спросил:
-- А бутылки, сэр?
-- Какие бутылки? -- сказал старик.
-- Сначала нужно их выпить, -- сказал мистер Хенчи.
-- Мне велели спросить бутылки.
-- Приходи завтра, -- сказал старик.
-- Слушай, мальчик! -- сказал мистер Хенчи. -- Сбегай к О'Фэррелу и
попроси одолжить нам штопор -- так и скажи: для мистера Хенчи. Скажи, что мы
сейчас же вернем. Корзину оставь здесь.
Мальчик ушел, и мистер Хенчи начал радостно потирать руки,
приговаривая:
-- Ну, ну, он не так уж плох. Слово-то свое держит.
-- Стаканов нет, -- сказал старик.
-- Не беда, Джек, -- сказал мистер Хенчи. -- И до нас порядочные люди
пивали из бутылок.
-- Все-таки лучше, чем ничего, -- сказал мистер О'Коннор.
-- Он-то человек неплохой, -- сказал мистер Хенчи, -- только Фэннинг
больно уж им помыкает.
Мальчик вернулся со штопором. Старик откупорил три бутылки и отдал ему
штопор, а мистер Хенчи сказал мальчику:
-- Хочешь выпить, мальчик?
-- Да, сэр, если можно, -- сказал мальчик.
Старик неохотно откупорил еще одну бутылку и передал ее мальчику.
-- Сколько тебе лет? -- спросил он.
-- Семнадцать, -- сказал мальчик.
Старик промолчал, и мальчик взял бутылку, сказав: "Мое почтение, мистер
Хенчи", выпил портер, поставил бутылку обратно на стол и обтер губы рукавом.
Потом он взял штопор и боком протиснулся в дверь, бормоча что-то на
прощанье.
-- Вот с этого и начинают, -- сказал старик.
-- Лиха беда начало, -- сказал мистер Хенчи.
Старик роздал те три бутылки, которые откупорил, и все трое начали
пить. Отпив глоток, они поставили свои бутылки поближе на камин и
удовлетворенно вздохнули.
-- Сегодня я здорово поработал, -- сказал мистер Хенчи, помолчав
немного.
-- Вот как, Джон?
-- Да. Я ему завербовал парочку голосов на Даусон-Стрит, вместе с
Крофтоном. Между нами говоря, Крофтон, конечно, человек хороший, но для
предвыборной кампании не годится. Молчит как рыба. Стоит и глазеет, а я за
него отдувайся.
Тут в комнату вошли двое. Один из них был так толст, что синий
шевиотовый костюм трещал по швам на его расплывшейся фигуре. У него было
большое бычье лицо, голубые глаза навыкате и седеющие усы. У другого
мужчины, гораздо моложе и тоньше, было худое, чисто выбритое лицо. На нем
был сюртук с очень высоким отложным воротничком и котелок с широкими полями.
-- Хэлло, а вот и Крофтон, -- сказал мистер Хенчи толстяку. -- Легок на
помине...
-- Откуда выпивка? -- спросил молодой человек. -- Неужели наш
расщедрился?
-- Ну конечно! Лайонс первым долгом почуял выпивку! -- сказал со смехом
мистер О'Коннор.
-- Так-то вы обходите избирателей? -- сказал мистер Лайонс. -- А мы-то
с Крофтоном бегаем за голосами по холоду, под дождем!
-- Ах, чтоб вас! -- сказал мистер Хенчи. -- Да я в пять минут соберу
больше голосов, чем вы вдвоем за неделю.
-- Откупорь две бутылки портера, Джек, -- сказал мистер О'Коннор.
-- Как же я откупорю, -- сказал старик, -- когда штопора нет?
-- Стойте, стойте! -- крикнул мистер Хенчи, вскакивая с места. --
Видали вы такой фокус?
Он взял две бутылки со стола и поставил на каминную решетку. Потом
снова сел перед камином и отпил глоток из своей бутылки. Мистер Лайонс сел
на край стола, сдвинул шляпу на затылок и начал болтать ногами.
-- Которая бутылка моя? -- спросил он.
-- Вот эта, старина, -- сказал мистер Хенчи.
Мистер Крофтон, усевшись на ящик, не сводил глаз со второй бутылки на
решетке. Он молчал по двум причинам. Первая причина, сама по себе достаточно
веская, была та, что ему нечего было сказать; вторая причина была та, что он
считал своих собеседников ниже себя. Раньше он собирал голоса для Уилкинса,
но когда консерваторы сняли своего кандидата и, выбирая меньшее из двух зол,
отдали свои голоса кандидату националистов *, его пригласили работать для
мистера Тирни.
* Ирландские консерваторы находились в сговоре с английской
консервативной партией. В 90-е годы XIX в. консерваторы предлагали
компромиссное решение ирландского вопроса. Они поддерживали земельную
реформу, но выступали за Унию с Англией 1801 года, которая окончательно
ликвидировала остатки автономии страны. Также они всячески бойкотировали
политику гомруля.
Через несколько минут послышалось робкое "пок" -- из бутылки мистера
Лайонса вылетела пробка. Мистер Лайонс соскочил со стола, подошел к камину,
взял бутылку и вернулся к столу.
-- Я как раз говорил, Крофтон, -- сказал мистер Хенчи, -- что мы с вами
сегодня собрали порядочно голосов.
-- Кого вы завербовали? -- спросил мистер Лайонс.
-- Ну, во-первых, я завербовал Паркса, во-вторых, я завербовал
Аткинсона, и я завербовал еще Уорда с Даусон-Стрит. Замечательный старик,
настоящий джентльмен, старый консерватор. "Да ведь ваш кандидат --
националист", -- говорит он. "Он уважаемый человек, -- говорю я. -- Стоит за
все, что может быть полезно нашей стране. Налоги большие платит, -- говорю
я. -- У него дома, в центре города, три конторы, и в его интересах, чтобы
налоги понизились. Это видный и всеми уважаемый гражданин, -- говорю я, --
попечитель совета бедных, не принадлежит ни к какой партии -- ни к хорошей,
ни к дурной, ни к посредственной". Вот как с ними надо разговаривать.
-- А как насчет адреса королю? -- сказал мистер Лайонс, выпив портер и
причмокнув губами.
-- Вот что я вам скажу, -- начал мистер Хенчи, -- и это серьезно, нашей
стране нужен капитал, как я уже говорил старому Уорду. Приезд короля
означает приток денег в нашу страну. Гражданам Дублина это пойдет на пользу.
Посмотрите на эти фабрики на набережных -- они бездействуют. Подумайте,
сколько денег будет в стране, если пустить в ход старую промышленность --
заводы, верфи и фабрики. Капитал -- вот что нам нужно.
-- Однако послушайте, Джон, -- сказал мистер О'Коннор. -- С какой стати
мы будем приветствовать короля Англии? Ведь сам Парнелл... *
-- Парнелл умер, -- сказал мистер Хенчи. -- И вот вам моя точка зрения.
Теперь этот малый взошел на престол, после того как старуха мать ** держала
его не у дел до седых волос. Он человек светский и вовсе не желает нам зла.
Он хороший парень, и очень порядочный, если хотите знать мое мнение, и без
всяких глупостей. Вот он и говорит себе: "Старуха никогда не заглядывала к
этим дикарям ирландцам. Черт возьми, поеду сам, посмотрю, какие они!" И что
же нам -- оскорблять его, когда он приедет навестить нас по-дружески? Ну?
Разве я не прав, Крофтон?
* В 1885 г. Парнелл призывал "всех независимых и патриотически
настроенных граждан Ирландии" бойкотировать визит Эдуарда VII, в ту пору
принца Уэльского.
** Имеется в виду королева Виктория (1815--1901; правила с 1837 г.).
Значительную часть своей жизни ее сын Эдуард провел как наследник престола,
"принц Уэльский"; Виктория старательно не допускала его до сколько-нибудь
серьезного участия в политической жизни страны.
Мистер Крофтон кивнул.
-- Вообще, -- сказал мистер Лайонс, не соглашаясь, -- жизнь короля
Эдуарда, знаете ли, не очень-то... *
-- Что прошло, то прошло, -- сказал мистер Хенчи. -- Лично я в восторге
от этого человека. Он самый обыкновенный забулдыга, вроде нас с вами. Он и
выпить не дурак, и бабник, и спортсмен хороший. Да что, в самом деле,
неужели мы, ирландцы, не можем отнестись к нему по-человечески?
-- Все это так, -- сказал мистер Лайонс. -- Но вспомните дело Парнелла.
-- Ради бога, -- сказал мистер Хенчи, -- а в чем сходство?
-- Я хочу сказать, -- продолжал мистер Лайонс, -- что у нас есть свои
идеалы. Чего же ради мы будем приветствовать такого человека? Разве после
того, что он сделал, Парнелл годился нам в вожди? С какой же стати мы будем
приветствовать Эдуарда Седьмого?
-- Сегодня годовщина смерти Парнелла, -- сказал мистер О'Коннор. -- Кто
старое помянет... Теперь, когда он умер и похоронен **, все мы его чтим,
даже консерваторы, -- сказал он, оборачиваясь к мистеру Крофтону.
* Подразумеваются многочисленные любовницы короля, судебные процессы, в
которые он был втянут из-за своего сомнительного поведения.
** Парнелл умер в Англии, затем его тело было перевезено в Дублин.
Пок! Запоздалая пробка вылетела из бутылки мистера Крофтона. Мистер
Крофтон встал с ящика и подошел к камину. Возвращаясь со своей добычей, он
сказал проникновенным голосом:
-- Наша партия уважает его за то, что он был джентльменом.
-- Правильно, Крофтон, -- горячо подхватил мистер Хенчи. -- Он был
единственный человек, который умел сдерживать эту свору. "Молчать, собаки!
Смирно, щенки!" Вот как он с ними обращался. Входите, Джо! Входите! --
воскликнул он, завидя в дверях мистера Хайнса. Мистер Хайнс медленно вошел.
-- Откупорь еще бутылку, Джек, -- сказал мистер Хенчи. -- Да, я и
забыл, что нет штопора! Подай-ка мне одну сюда, я поставлю ее к огню.
Старик подал ему еще одну бутылку, и мистер Хенчи поставил ее на
решетку.
-- Садись, Джо, -- сказал мистер О'Коннор, -- мы здесь говорили о
вожде.
-- Вот-вот, -- сказал мистер Хенчи.
Мистер Хайнс молча присел на край стола рядом с мистером Лайонсом.
-- Есть по крайней мере один человек, кто не отступился от него, --
сказал мистер Хенчи. -- Ей-богу, вы молодец, Джо! Ей-ей, вы стояли за него
до конца.
-- Послушайте, Джо, -- вдруг сказал мистер О'Коннор. -- Прочтите нам
эти стихи... что вы написали... помните? Вы знаете их наизусть?
-- Давайте! -- сказал мистер Хенчи. -- Прочтите нам. Вы слыхали их,
Крофтон? Так послушайте. Великолепно.
-- Ну, Джо, -- сказал мистер О'Коннор. -- Начинайте. Казалось, что
мистер Хайнс не сразу вспомнил стихи, о
которых шла речь, но, подумав минутку, он сказал:
-- А, эти стихи... давно это было.
-- Читайте! -- сказал мистер О'Коннор.
-- Ш-ш! -- сказал мистер Хенчи. -- Начинайте, Джо.
Мистер Хайнс все еще колебался. Потом, среди общего молчания, он снял
шляпу, положил ее на стол и встал. Он как будто повторял стихи про себя.
После довольно продолжительной паузы он объявил:
СМЕРТЬ ПАРНЕЛЛА
6 октября 1891 года
Он откашлялся раза два и начал читать:
Он умер. Мертвый он лежит,
некоронованный король.
Рыдай над ним, родной Эрин *,
он пал, сраженный клеветой.
Его травила свора псов,
вскормленных от его щедрот.
Ликует трус и лицемер,
гремит победу жалкий сброд.
Ты слезы льешь, родной Эрин,
и в хижинах, и во дворцах;
свои надежды схоронил
ты, схоронив великий прах.
Он возвеличил бы тебя,
взрастил героев и певцов;
он взвил бы средь чужих знамен
зеленый стяг твоих отцов.
К свободе рвался он душой,
и миг желанный близок был,
когда великого вождя
удар предательский сразил.
Будь проклят, кто его убил
и тот, кто, в верности клянясь,
отдал его на суд попам,
елейной шайке черных ряс.
И те, кто грязью забросал
его, лишь стон последний стих;
позор пожрет их имена
и память самое о них.
Ты бережно хранишь, Эрин,
героев славные сердца.
Он пал, как падает боец,
он был отважен до конца.
Не беспокоит сон его
ни шум борьбы, ни славы зов;
он спит в могильной тишине,
лежит, сокрытый от врагов.
Победа -- их, он -- пал в бою;
но знай, Эрин, могучий дух,
как Феникс, вспрянет из огня,
когда Заря забрезжит вдруг.
Родной Эрин свободу пьет,
и в кубке Радости хмельном
лишь капля горечи одна --
что Парнелл спит могильным сном.
* Древнее название Ирландии.
Мистер Хайнс снова присел на стол. Он кончил читать, наступило
молчание, потом раздались аплодисменты; хлопал даже мистер Лайонс.
Аплодисменты продолжались некоторое время. Когда они утихли, слушатели молча
отхлебнули из своих бутылок.
Пок! Пробка выскочила из бутылки мистера Хайнса, но мистер Хайнс, без
шляпы, раскрасневшийся, остался сидеть на столе. Он словно ничего не слышал.
-- Молодец, Джо! -- сказал мистер О'Коннор и вынул из кармана бумагу и
кисет, чтобы скрыть свое волнение.
-- Ну, как ваше мнение, Крофтон? -- вскричал мистер Хенчи. -- Ведь
замечательно? А?
Мистер Крофтон сказал, что стихи замечательные.
Мать
Мистер Хулоен, помощник секретаря общества "Eire Abu" *, чуть ли не
целый месяц бегал по всему Дублину; в руках у него был ворох грязных
бумажонок, такие же бумажки торчали у него из кармана: он устраивал цикл
концертов. Одна нога у него была короче другой, и за это приятели прозвали
его "Колченогий Хулоен". Он беспрестанно сновал взад и вперед, часами
простаивал на перекрестке, со всеми обсуждал свои дела и что-то записывал,
но кончилось тем, что все устроила миссис Кирни.
* "Зрелая Ирландия" (ирл.), одно из обществ, организованных участниками
Кельтского Возрождения. Ирония Джойса очевидна: Ирландия деятелей
Возрождения никак не представлялась ему зрелой, напротив,
наивно-сентиментальной. Фамилия мистера Хулоена явно перекликается с именем
героя известной пьесы У. Б. Йейтса, одного из деятельных участников
Ирландского Возрождения, "Кэтлин, дочь Хулиэна" (1902).
Мисс Девлин стала госпожой Кирни всем назло. Она воспитывалась в
хорошем монастыре, где ее обучали французскому языку и музыке. Вялая по
натуре и чопорная, она почти ни с кем не подружилась в школе. Когда пришло
время выдавать ее замуж, ее стали вывозить в общество, где многие
восхищались ее игрой и изысканными манерами. Она сидела, окруженная ледяной
стеной своих совершенств, и дожидалась, что найдется, наконец, поклонник,
который возьмет их приступом и предложит ей блистательную жизнь. Но те
молодые люди, которых она встречала, ничем не выделялись, и она не поощряла
их; а свои романтические порывы умеряла тем, что потихоньку объедалась
восточными сладостями. Тем не менее, когда она засиделась в девушках и
подруги начали чесать язычки на ее счет, она заткнула им рты, выйдя замуж за
мистера Кирни, у которого была небольшая сапожная мастерская на набережной
Ормонд. Он был намного старше ее. Его речь, всегда серьезная, застревала в
длинной каштановой бороде. После первого года замужества миссис Кирни
поняла, что такой муж -- гораздо надежнее какого-нибудь романтического
юноши, но с романтическими идеями все-таки не рассталась. Он был воздержан,
бережлив и набожен, причащался каждую первую пятницу месяца, иногда вместе с
женой, чаще -- один. И все же она оставалась неизменно тверда в вере и была
ему хорошей женой. Где-нибудь в гостях, в малознакомом доме, стоило ей
чуть-чуть шевельнуть бровями, как он вставал и прощался, а когда его мучил
кашель, она укутывала ему ноги пуховым одеялом и готовила крепкий пунш. Он,
со своей стороны, был примерным отцом семейства. Выплачивая еженедельно
небольшую сумму, он обеспечил обеим дочерям по сто фунтов приданого к тому
времени, когда каждой из них исполнится двадцать четыре года. Старшую дочь,
Кэтлин, он отдал в хороший монастырь, где ее обучили французскому языку и
музыке, а потом платил за нее в Академию *. Каждый год, в июле месяце,
миссис Кирни находила случай сказать какой-нибудь приятельнице: -- Мой муж
отправляет нас в Скерриз недели на три.
А если это был не Скерриз, то Хоут или Грейстонз **.
Когда Ирландское Возрождение обрело силу, миссис Кирни решила извлечь
выгоду из имени своей дочери и пригласила на дом учителя ирландского языка.
Кэтлин *** с сестрой посылали друзьям красочные открытки с видами Ирландии и
в ответ получали от них такие же красочные открытки. В те воскресенья, когда
мистер Кирни ходил со своей семьей к мессе, на углу улицы после службы
собиралась кучка народа. Все это были друзья семейства Кирни, с которыми их
связывал интерес к музыке или к Гэльскому Возрождению: когда обмен сплетнями
заканчивался, все они пожимали друг другу руки, смеясь над тем, что сразу
скрещивается столько рук, и говорили друг другу "до свидания" по-гэльски.
Скоро имя мисс Кэтлин Кирни стали повторять все чаще и чаще. Говорили, что
она прекрасная музыкантша и очень милая девушка, а сверх того -- убежденная
сторонница Гэльского Возрождения. Миссис Кирни была очень этим довольна. И
потому она нисколько не удивилась, когда в один прекрасный день к ней явился
мистер Хулоен и предложил ее дочери аккомпанировать на четырех больших
концертах, которые Общество собиралось дать в концертном зале Энтьент. Она
проводила его в гостиную, предложила сесть и подала графин с вином и
серебряную корзиночку с печеньем. Она с увлечением входила во все детали
этого предприятия, советовала и отговаривала; наконец, был составлен
контракт, согласно которому Кэтлин должна была получить восемь гиней за
аккомпанирование на четырех больших концертах.
* Имеется в виду Королевская Академия музыки.
** Модные курортные места в Ирландии.
*** Кэтлин -- излюбленное ирландское имя.
Мистер Хулоен был новичком в таком тонком деле, как составление афиши и
чередование номеров программы, и поэтому миссис Кирни помогала ему. Она
обладала тактом. Ей было известно, каких артистов нужно печатать крупным
шрифтом, а каких -- мелким. Ей было известно, что первый тенор не захочет
выступать после комических куплетов мистера Мида. Чтобы публика не
соскучилась, она вставляла между сомнительными номерами испытанных любимцев
публики. Мистер Хулоен заходил к ней каждый день посоветоваться по
какому-нибудь вопросу. Она неизменно принимала его дружески и
покровительственно -- прямо как родного. Она пододвигала к нему графин,
говоря:
-- Наливайте, мистер Хулоен!
А когда он брался за графин, она говорила:
-- Ну же, наливайте полней!
Все шло как по маслу. Миссис Кирни купила прелестный коралловый шармез
у Брауна Томаса * для вставки к платью Кэтлин. Он обошелся ей недешево, но
бывают такие случаи, когда стоит потратить лишнее. Она взяла десяток билетов
по два шиллинга на последний концерт и разослала их тем из своих друзей, на
присутствие которых иначе нельзя было рассчитывать. Она помнила обо всем, и
благодаря ей все, что следовало сделать, было сделано.
* Фешенебельный магазин в Дублине, где продавались дорогие товары.
Шармез -- вид тонкой шелковой ткани.
Концерты должны были состояться в среду, четверг, пятницу и субботу.
Когда в среду вечером миссис Кирни явилась с дочерью в концертный зал
Энтьент, ей сразу что-то не понравилось. Несколько молодых людей с
ярко-голубыми значками * в петлицах праздно стояли в вестибюле; ни на ком не
было фрака. Она прошла с дочерью мимо них и, бросив быстрый взгляд в
открытые двери зала, поняла, почему распорядители стоят без дела. Сначала
она подумала, не ошиблась ли во времени. Нет, было без двадцати минут
восемь.
* Такие значки носили члены Гэльской спортивной лиги. Развитие спорта,
особенно его национальных видов, также было одним из пунктов программы
Возрождения.
В артистической позади сцены ее представили секретарю Общества, мистеру
Фицпатрику. Она улыбнулась и подала ему руку. Это был маленький человечек с
бледным, безразличным лицом. Она заметила, что мягкую коричневую шляпу он
носит набекрень и говорит с сильным английским акцентом. Он держал в руке
программу и, разговаривая с миссис Кирни, изжевал ее уголок. Он, видно,
легко переносил удары судьбы. Каждые пять минут в комнату входил мистер
Хулоен и сообщал, как идет продажа билетов. Артисты взволнованно
переговаривались между собой и, поглядывая время от времени в зеркало,
свертывали и развертывали ноты. Было уже около половины девятого, когда
немногочисленные зрители в зале начали выражать свое нетерпение. Вошел
мистер Фицпатрик, безразлично улыбнулся присутствующим и сказал:
-- Ну, что же, леди и джентльмены! Я полагаю, пора открывать бал.
Миссис Кирни одарила его быстрым и презрительным взглядом, затем
сказала дочери ободряющим тоном:
-- Ты готова, милочка?
Улучив минуту, она отозвала мистера Хулоена в сторону и спросила его,
что все это значит. Мистер Хулоен не знал, что все это значит. Он сказал ей,
что комитет сделал ошибку, решив устроить четыре концерта, -- четыре слишком
много.
-- А эти артисты! -- сказала миссис Кирни. -- Конечно, они из кожи
лезут вон, но, право же, все они никуда не годятся.
Мистер Хулоен согласился, что артисты никуда не годятся: комитет, по
его словам, решил махнуть рукой на первые три концерта и приберечь все
таланты к субботе. Миссис Кирни промолчала, но по мере того, как
посредственные исполнители на сцене сменяли один другого, а публика в зале
все редела и редела, она начала жалеть, что потратилась ради такого
концерта. Что-то во всем этом ей не нравилось, а безразличная улыбка мистера
Фицпатрика ужасно ее раздражала. Однако она молчала и ждала, чем все
кончится. К десяти часам программа истощилась, и все быстро разошлись по
домам.
В четверг на концерте было больше народа, но миссис Кирни сразу
увидела, что в зале сидят одни контрамарочники. Публика вела себя
бесцеремонно, словно не на концерте, а на генеральной репетиции. Мистер
Фицпатрик, по-видимому, был очень доволен, он вовсе не замечал того, что
миссис Кирни следит за его поведением и сердится. Он стоял у бокового
софита, по временам высовывая голову, и пересмеивался с двумя приятелями,
сидевшими с краю на галерке. К концу вечера миссис Кирни узнала, что в
пятницу концерт не состоится и что комитет решил сделать невозможное, но
добиться полных сборов в субботу вечером. Услышав это, миссис Кирни
разыскала мистера Хулоена. Она перехватила его по дороге, когда он, хромая и
спеша, нес стакан лимонада какой-то молодой особе, и спросила его, правда ли
это. Да, это была правда.
-- Но ведь это, разумеется, не меняет контракта. Контракт был заключен
на четыре концерта.
Мистер Хулоен торопился; он посоветовал ей поговорить с мистером
Фицпатриком. Миссис Кирни начинала беспокоиться. Она вызвала мистера
Фицпатрика из-за софита и сказала ему, что дочь ее подписала контракт на
четыре концерта и что, само собой разумеется, она должна получить
предусмотренную контрактом сумму независимо от того, даст общество четыре
концерта или меньше. Мистер Фицпатрик, который сразу не понял, в чем дело,
как видно, затруднялся разрешить этот вопрос и сказал, что поставит его
перед комитетом. От гнева кровь бросилась ей в лицо, и она едва сдержалась,
чтобы не съязвить: "А кто это "Комитет", скажите, пожалуйста?"
Но она чувствовала, что это было бы недостойно воспитанной женщины, и
промолчала.
В пятницу с раннего утра по улицам Дублина разослали мальчишек с
пачками афиш. Специальное объявление появилось во всех вечерних газетах,
напоминая меломанам о празднике, который ожидал их завтра вечером. Миссис
Кирни несколько успокоилась, но все же сочла нужным поделиться своими
опасениями с мужем. Он внимательно выслушал ее и сказал, что, пожалуй, будет
лучше, если в субботу он пойдет вместе с ней. Она согласилась. Миссис Кирни
уважала мужа так же, как уважала Главный почтамт -- как нечто большое,
основательное и надежное; и хотя знала, что таланты его немногочисленны,
ценила в нем абстрактное достоинство мужчины. Она была рада, что он
предложил себя в спутники. Она снова обдумала свой план.
Наступил вечер большого концерта. Миссис Кирни вместе с мужем и дочерью
явилась в концертный зал Энтьент за три четверти часа до начала. К
несчастью, вечер был дождливый. Миссис Кирни отдала накидку и ноты дочери на
сохранение мужу и обошла все здание, разыскивая мистера Хулоена или мистера
Фицпатрика. Она не могла найти ни того, ни другого. Она спрашивала
распорядителей, есть ли тут кто-нибудь из членов комитета, и наконец после
больших трудов один из них разыскал маленькую женщину по имени мисс Бейрн,
которой миссис Кирни объяснила, что ей нужен кто-нибудь из секретарей. Мисс
Бейрн ожидала их с минуты на минуту и спросила, не может ли она быть
чем-нибудь полезна. Миссис Кирни испытующе посмотрела на старообразное лицо,
в котором застыло выражение восторга и доверчивости, и ответила:
-- Нет, благодарю вас!
Маленькая женщина выразила надежду, что зал сегодня будет полон. Она
смотрела на дождь до тех пор, пока унылый вид мокрой улицы не стер восторг и
доверие с ее морщинистого лица. Тогда она сказала с легким вздохом:
-- Ну что ж! Видит бог, мы сделали все что могли!
Миссис Кирни пришлось вернуться в артистическую.
Артисты съезжались. Бас и второй тенор уже приехали. Бас, мистер
Дагген, был стройный молодой человек с торчащими черными усиками. Он был
сыном швейцара в какой-то из контор города и еще в детстве оглашал огромный
вестибюль конторы своим зычным голосом. Из этого скромного положения он
выбился своими силами и в конце концов стал первоклассным артистом. Он
выступал и в опере. Как-то раз, когда заболел один из оперных артистов, он
исполнял партию короля в опере "Маритана" * в Театре королевы **. Он спел
свою партию с большим чувством и силой и был очень тепло принят галеркой; к
несчастью, он испортил хорошее впечатление тем, что по забывчивости
высморкался раза два в лайковую перчатку. Он был непритязателен и говорил
мало. Он говорил "дык" (вместо "так") до такой степени мягко, что это
проходило незамеченным, и, заботясь о своем голосе, никогда не пил ничего
крепче молока. Мистер Белл, второй тенор, был белокурый человечек, ежегодно
участвовавший в "Feis Ceoil" ***. На четвертом конкурсе ему была присуждена
бронзовая медаль. Он был болезненно истеричен и болезненно завидовал другим
тенорам, прикрывая свою истерическую зависть бурными изъявлениями дружбы.
Его слабостью было рассказывать всем, какая пытка для него выступать в
концертах. Поэтому, завидев мистера Даггена, он подошел к нему и спросил:
* Опера ирландского композитора Уильяма Винсента Уоллеса (1814--1865)
на либретто Эдуарда Фицболла.
** Один из трех крупных театров в Дублине в начале XX в. В отличие от
Королевского театра и Варьете не имел постоянного репертуара.
*** Праздник (ирл.). Здесь: название ежегодного музыкального
дублинского конкурса, учрежденного в 1897 г. с целью способствовать развитию
национальной ирландской музыки.
-- Вы тоже участвуете?
-- Да, -- сказал мистер Дагген.
Мистер Белл улыбнулся своему товарищу по несчастью и, протянув руку,
сказал:
-- Сочувствую!
Миссис Кирни прошла мимо этих двух молодых людей и подошла к софиту,
оглядывая зал. Места быстро заполнялись, и в зале стоял приятный шум. Она
вернулась в артистическую и переговорила по секрету с мужем. Говорили они,
по-видимому, о Кэтлин, потому что оба то и дело поглядывали на нее, а она
стояла и разговаривала с одной из своих приятельниц, мисс Хили, контральто.
Никому не знакомая дама с бледным лицом вошла в комнату. Женщины зорко
оглядели линялое голубое платье, обтягивавшее ее костлявую фигуру. Кто-то
сказал, что это мадам Глинн, сопрано.
-- Удивительно, где они ее откопали, -- сказала Кэтлин, обратившись к
мисс Хили. -- Я никогда о ней не слышала.
Мисс Хили пришлось улыбнуться.
В эту минуту в комнату, прихрамывая, вошел мистер Хулоен, и обе девушки
спросили у него, кто эта незнакомая дама. Мистер Хулоен сказал, что это
мадам Глинн из Лондона. Со своего наблюдательного поста в углу комнаты мадам
Глинн, которая так крепко держала свернутые ноты, точно боялась с ними
расстаться, удивленно оглядывала присутствующих. Тень скрыла ее линялое
платье, но как бы в отместку подчеркнула маленькую впадину над ключицей. Шум
в зале становился слышней. Первый тенор и баритон приехали вместе. Оба они
были хорошо одеты, упитанные, благодушные и внесли с собой какую-то
атмосферу довольства. Миссис Кирни подвела к ним свою дочь и любезно с ними
заговорила. Ей хотелось быть с ними на дружеской ноге, но, стараясь быть
любезной, она в то же время следила за хромым мистером Хулоеном, который так
и норовил скрыться из виду. Как только представился случай, она извинилась и
вышла вслед за ним.
-- Мистер Хулоен, нельзя ли вас на минутку, -- сказала она.
Они отошли в самый дальний конец коридора. Миссис Кирни спросила, когда
же заплатят ее дочери. Мистер Хулоен сказал, что это дело мистера
Фицпатрика. Миссис Кирни сказала, что она знать не знает мистера Фицпатрика.
Ее дочь подписала контракт на восемь гиней, и ей должны заплатить. Мистер
Хулоен сказал, что это не его дело.
-- То есть как не ваше? -- спросила миссис Кирни. -- Ведь вы сами
принесли ей контракт? Во всяком случае, если это не ваше дело, то оно мое, и
я намерена о нем позаботиться.
-- Вам лучше переговорить с мистером Фицпатриком, -- сказал мистер
Хулоен рассеянно.
-- Я знать не знаю вашего мистера Фицпатрика, -- повторила миссис
Кирни. -- У меня есть контракт, и я намерена позаботиться о том, чтобы он
был выполнен.
Она вернулась в артистическую, щеки ее слегка покраснели. В комнате
было оживленно. Двое мужчин в пальто завладели уголком у камина и фамильярно
болтали с мисс Хили и баритоном. Это были репортер от "Фримен" и мистер
О'Мэдден Бэрк. Репортер зашел сказать, что не может дожидаться концерта: ему
нужно писать заметку о лекции, которую читает в Замке американский пастор.
Он сказал, чтобы заметку о концерте занесли в редакцию, а он уж позаботится,
чтобы ее напечатали. Это был седовласый джентльмен с благозвучным голосом и
осторожными манерами. Он держал в руке потухшую сигару, и аромат сигарного
дыма плавал вокруг него. Он не собирался здесь задерживаться, потому что
концерты и исполнители давно ему наскучили, однако остался и стоял,
облокотившись на каминную доску. Перед ним стояла мисс Хили, разговаривая и
смеясь. Он был достаточно стар, чтобы угадать единственную причину ее
любезности, но достаточно молод духом, чтобы не упустить момент. Ему были
приятны теплота, благоухание и цвет ее кожи. Он с удовольствием сознавал,
что грудь, которая медленно поднимается и опускается перед его глазами,
поднимается и опускается в эту минуту ради него, что смех, благоухание и
кокетливые взгляды -- дань ему. Когда оставаться дольше было нельзя, он с
сожалением простился с ней.
-- О'Мэдден Бэрк напишет заметку, -- объяснил он мистеру Хулоену, -- а
я ее напечатаю.
-- Благодарю вас, мистер Хендрик, -- сказал Хулоен. -- Я знаю, вы ее
напечатаете. Не хотите ли чего-нибудь выпить на дорогу?
-- Не откажусь, -- сказал мистер Хендрик.
Они вдвоем прошли по извилистым коридорам, поднялись по темной лестнице
и вошли в укромную комнату, где один из распорядителей уже откупоривал
бутылки для нескольких джентльменов. Один из них был мистер О'Мэдден Бэрк,
которого привело сюда чутье. Это был вкрадчивый пожилой джентльмен, он
опирался задом на большой шелковый зонтик и раскачивался. Его звучная
ирландская фамилия была тоже зонтиком, в тени которого пышно расцветали его
финансовые махинации. Он пользовался всеобщим уважением.
Пока мистер Хулоен беседовал с репортером, миссис Кирни настолько
оживленно беседовала с мужем, что он был принужден попросить ее понизить
голос. Разговор всех остальных в артистической сделался несколько
напряженным. Мистер Белл, первый номер программы, стоял наготове, держа ноты
в руках, но аккомпаниаторша не двигалась с места. По-видимому, что-то было
неладно. Мистер Кирни смотрел прямо перед собой, поглаживая бороду, а миссис
Кирни говорила что-то на ухо Кэтлин, сдержанно и значительно. Из залы
доносился шум нетерпения, хлопки и топанье. Первый тенор, баритон и мисс
Хили стояли все вместе, спокойно выжидая, но мистер Белл очень волновался,
боясь, как бы публика не подумала, что опаздывают из-за него.
Мистер Хулоен и мистер О'Мэдден Бэрк вошли в комнату. Мистер Хулоен
сразу понял причину молчания. Он подошел к миссис Кирни и серьезным тоном
заговорил с ней. Они говорили, а шум в зале становился все сильней. Мистер
Хулоен очень покраснел и взволновался. Он говорил быстро, а миссис Кирни
коротко вставляла время от времени:
-- Она не выйдет. Сначала заплатите восемь гиней.
Мистер Хулоен в отчаянии указал на дверь, за которой шумела и топала
публика. Он обращался к мистеру Кир