Оцените этот текст:Не читал10987654321
СодержаниеFine HTMLPrinted versiontxt(Word,КПК)Lib.ru html
Айзек Азимов. Приход ночи

---------------------------------------------------------------
     Isaak Asimov "Nightfall"
     Москва "Мир", 1989
     Перевод Д. Жукова
     ="И тьма пришла"
---------------------------------------------------------------

     Если  бы все  звезды  вспыхивали  в ночном  небе лишь раз в тысячу лет,
какой горячей верой прониклись бы люди, в течение многих поколений, сохраняя
память о граде божьем!

                         Эмерсон




     Атон  77, ректор  Сароского  университета, воинственно оттопырил нижнюю
губу и в бешенстве уставился на молодого журналиста.
     Теремон 762  и не  ждал ничего другого.  Когда он  ещЈ только начинал и
статьи,  которые  теперь перепечатывали десятки газет, были  только безумной
мечтой желторотого юнца, он уже специализировался на "невозможных" интервью.
Это стоило ему  кровоподтеков, синяков  и переломов,  но  зато  он  научился
сохранять хладнокровие и уверенность в себе при любых обстоятельствах.
     Поэтому   он  опустил   протянутую  руку,  которую  так  демонстративно
отказались пожать, и спокойно  ждал, пока гнев престарелого ректора остынет.
Все астрономы  -  чудаки,  а  Атон,  если судить  по  тому, что  он вытворял
последние  два месяца, чудак из чудаков.  Атон  77 снова обрел  дар речи, и,
хотя голос прославленного  астронома дрожал  от сдерживаемой ярости, говорил
он по своему обыкновению размеренно, тщательно подбирая слова. - Явившись ко
мне с таким наглым предложением, сэр, вы проявили дьявольское нахальство...
     - Но, сэр, в конце концов:- облизнув пересохшие губы, робко перебил его
Бини 25,  широкоплечий  телефотограф обсерватории.  Ректор  обернулся,  одна
седая бровь поползла кверху.
     -  Не вмешивайтесь, Бини. Я  готов поверить, что  вы привили сюда этого
человека, руководствуясь самыми добрыми намерениями, но сейчас я не потерплю
никаких пререканий.
     Теремон решил, что ему пора принять участие в этом разговоре.
     - Ректор Атон, если вы дадите мне возможность договорить...
     - Нет, молодой человек, -  возразил Атон, -  все, что вы могли сказать,
вы уже  сказали  за эти последние два месяца в своих  ежедневных статьях. Вы
возглавили широкую газетную кампанию, направленную на то, чтобы помешать мне
и  моим  коллегам  подготовить  мир  к  угрозе,  которую теперь  уже  нельзя
предотвратить. Вы  не  остановились  перед  сугубо  личными  оскорбительными
нападками на персонал обсерватории и старались сделать его посмешищем.
     Ректор  взял  со стола экземпляр  сароской "Хроники" и свирепо взмахнул
им.
     - Даже такому известному наглецу, как вы, следовало бы подумать, прежде
чем являться ко  мне с просьбой, чтобы я  разрешил именно вам собирать здесь
материал  для  статьи  о  том,  что  произойдет сегодня.  Именно вам из всех
журналистов!
     Атон швырнул газету на пол, шагнул к окну и сцепил руки за спиной.
     -  Можете идти, - бросил он через плечо. Он угрюмо смотрел на горизонт,
где  садилась  Гамма,  самое  яркое  из шести  солнц  планеты.  Светило  уже
потускнело и  пожелтело  в  дымке,  затянувшей даль,  и Атон  знал, что если
увидит его вновь, то лишь безумцем.
     Он резко обернулся.
     - Нет, погодите!  Идите сюда! - сделав властный жест,  сказал Атон. - Я
вам дам материал.
     Журналист, который и  не собирался уходить, медленно подошел к старику.
Атон показал рукой на небо.
     - Из шести солнц в небе осталась только Бета. Вы видите ее?
     Вопрос  был излишним.  Бета стояла почти в  зените;  по  мере того  как
сверкающие лучи  Гаммы  гасли, красноватая  Бета  окрашивала  все  кругом  в
непривычный  оранжевый  цвет.  Бета  находилась  в  афелии. Такой  маленькой
Теремон  ее  еще никогда не видел.  И только она  одна светила сейчас в небе
Лагаша.
     Собственное солнце  Лагаша, Альфа, вокруг которого  обращалась планета,
находилось по другую ее сторону, так же как и две другие пары дальних солнц.
Красный карлик Бета (ближайшая соседка Альфы) осталась в одиночестве.
     В лучах солнца лицо Атона казалось багровым.
     -  Не пройдет  и четырех часов,  - сказал он,  - как  наша  цивилизация
кончит свое существование. И это произойдет потому, что Бета, как вы видите,
осталась  на небе одна. -  Он угрюмо  улыбнулся. -  Напечатайте это!  Только
некому будет читать.
     - Но если пройдет четыре часа... и еще  четыре... и ничего не случится?
- вкрадчиво спросил Теремон.
     - Пусть вас это не беспокоит. Многое случится.
     - Не спорю! И все же... если ничего не случится?
     Бини 25 рискнул снова заговорить:
     - Сэр, мне кажется, вы должны выслушать его.
     - Не  следует  ли поставить этот вопрос на голосование, ректор  Атон? -
сказал Теремон.
     Пятеро  ученых  (остальные  сотрудники  обсерватории),  до   этих   пор
сохранявшие благоразумный нейтралитет, насторожились.
     - В этом нет необходимости, - отрезал Атон. Он достал из  кармана часы.
- Раз уж ваш друг Бини так настаивает, я даю вам пять минут. Говорите.
     -  Хорошо! Ну что  изменится, если вы дадите  мне  возможность  описать
дальнейшее, как очевидцу?  Если ваше предсказание сбудется, мое  присутствие
ничему не помешает: ведь в таком случае моя статья  так и не будет написана.
С другой стороны, если ничего не произойдет, вы должны ожидать, что над вами
в  лучшем  случае  будут  смеяться.  Так не  лучше  ли,  чтобы  этим  смехом
дирижировала дружеская рука?
     - Это свою руку вы называете дружеской? - огрызнулся Атон.
     - Конечно!  - Теремон сел  и  закинул  ногу за ногу. - Мои статьи порой
бывали резковаты, но каждый  раз я оставлял вопрос открытым. В конце концов,
сейчас  не  тот век, когда  можно проповедовать  Лагашу  "приближение  конца
света". Вы должны понимать, что люди больше не верят в Книгу откровений и их
раздражает, когда ученые поворачивают на сто восемьдесят градусов и говорят,
что хранители Культа были все-таки правы...
     - Никто  этого не говорит, молодой человек,  - перебил его Атон. - Хотя
многие  сведения  были  сообщены  нам  хранителями Культа, результаты  наших
исследований  свободны  от  культового мистицизма. Факты  суть  факты, а так
называемая "мифология" Культа, бесспорно, опирается  на определенные  факты.
Мы их объяснили, лишив былой  таинственности. Заверяю  вас, хранители Культа
теперь ненавидят нас больше, чем вы.
     -  Я не питаю  к вам никакой ненависти. Я  просто пытаюсь вам доказать,
что широкая публика настроена скверно. Она раздражена.
     Атон насмешливо скривил губы.
     - Ну и пусть себе раздражается.
     - Да, но что будет завтра?
     - Никакого завтра не будет.
     -  Но  если  будет?  Предположим,  что  будет...  Только подумайте, что
произойдет. Раздражение  может перерасти во что-нибудь серьезное.  Ведь, как
вам известно, деловая активность за эти два месяца пошла на убыль. Вкладчики
не  очень-то  верят, что наступает конец мира, но все-таки предпочитают пока
держать  свои  денежки при себе.  Обыватели тоже  не верят вам,  но  все  же
откладывают весенние покупки...  так, на всякий случай. Вот в чем дело.  Как
только все это кончится, биржевые воротилы возьмутся за вас. Они скажут, что
раз  сумасшедшие... прошу прощения... способны  в любое время поставить  под
угрозу процветание страны, изрекая нелепые предсказания, то  планете следует
подумать, как их унять. И тогда будет жарко, сэр.
     Ректор смерил журналиста суровым взглядом.
     - И какой же выход из положения предлагаете вы?
     Теремон улыбнулся.
     -  Я  предлагаю  взять  на себя  освещение вопроса  в прессе.  Я  смогу
повернуть  дело  так,  что  оно  будет  казаться  только  смешным.  Конечно,
выдержать это будет трудно, так как я сделаю вас скопищем  идиотов, но, если
я заставлю людей смеяться над  вами, их  гнев остынет. А взамен мой издатель
просит одного - не давать сведений никому, кроме меня.
     - Сэр,  - кивнув,  выпалил Бини, -  все  мы  думаем,  что  он  прав. За
последние  два  месяца  мы  предусмотрели  все,  кроме той  миллионной  доли
вероятности, что в нашей теории или  в наших расчетах может крыться какая-то
ошибка. Это мы тоже должны предусмотреть.
     Остальные одобрительно зашумели,  и Атон поморщился так, будто во рту у
него бала страшная горечь.
     -  В таком случае  можете оставаться, если хотите.  Однако, пожалуйста,
постарайтесь не  мешать нам.  Помните  также, что  здесь руководитель я,  и,
какой  бы  точки зрения вы  ни  придерживались в  своих  статьях,  я  требую
содействия и уважения к...
     Он говорил, заложив  руки  за  спину, и  его  морщинистое лицо выражало
твердую  решимость.  Он мог бы  говорить бесконечно долго,  если  бы  его не
перебил новый голос.



     -  Ну-ка,  ну-ка,  ну-ка!  - раздался  высокий  тенор,  и  пухлые  щеки
вошедшего растянулись в  довольной  улыбке. - Почему  у вас такой похоронный
вид? Надеюсь, все сохраняют спокойствие и твердость духа?
     Атон недоуменно нахмурился и спросил раздраженно:
     -  Какого черта вам  тут  понадобилось, Ширин? Я думал,  вы собираетесь
остаться в Убежище.
     Ширин рассмеялся и плюхнулся на стул.
     - Да провались  оно, это Убежище! Оно мне надоело. Я хочу быть здесь, в
центре событий.  Неужто, по-вашему, я совершенно нелюбопытен? Я хочу увидеть
Звезды,  о которых без  конца твердят хранители  Культа.  -  Он потер руки и
добавил уже более серьезным тоном: - На улице  холодновато. Ветер такой, что
на носу повисают сосульки. Бета так далеко, что совсем не греет.
     Седовласый ректор вдруг вспылил:
     - Почему вы изо  всех  сил  стараетесь делать всякие нелепости,  Ширин?
Какая польза от вас тут?
     -  А  какая  польза от меня  там? - В  притворном смирении Ширин развел
руками. - В  Убежище  психологу  делать  нечего. Там нужны  люди  действия и
сильные,  здоровые  женщины, способные  рожать  детей.  А  я?  Для  человека
действия во мне лишних фунтов сто, а рожать детей я вряд ли сумею. Так зачем
там нужен лишний рот? Здесь я чувствую себя на месте.
     - А что такое Убежище? - деловито спросил Теремон.
     Ширин  как будто только теперь увидел журналиста. Он нахмурился и надул
полные щеки.
     - А вы, рыжий, кто вы такой?
     Атон сердито сжал губы, но потом неохотно пробормотал:
     - Это Теремон 762 газетчик. Полагаю, вы о нем слышали.
     Журналист протянул руку.
     - А вы, конечно, Ширин 501 из Сароского университета. Я слышал о вас. -
И он повторил свой вопрос: - Что такое Убежище?
     - Видите ли, - сказал Ширин, - нам все-таки удалось убедить горстку
людей в правильности нашего предсказания... э... как бы это поэффектнее
выразиться... рокового конца, и эта горстка  приняла соответствующие меры. В
основном   это   семьи  персонала   обсерватории,  некоторые   преподаватели
университета  и кое-кто  из  посторонних.  Всех вместе их сотни три, но  три
четверти этого числа составляют женщины и дети.
     -  Понимаю! Они  спрятались  там,  где  Тьма  и эти...  э...  Звезды не
доберутся до них, и останутся  поэтому целы, когда весь остальной мир сойдет
с  ума.  Если  им  удастся, конечно.  Ведь это  будет нелегко.  Человечество
потеряет рассудок, большие города запылают - в такой обстановке выжить будет
трудновато. Но у них есть припасы, вода, надежный приют, оружие...
     - У  них есть  не только это, - сказал Атон.  - У  них  есть  все  наши
материалы, кроме  тех,  которые мы  соберем сегодня. Эти материалы  жизненно
необходимы  для следующего цикла,  и именно они  должны  уцелеть.  Остальное
неважно.
     Теремон  протяжно  присвистнул и  задумался.  Люди, стоявшие  у  стола,
достали  доску  для  коллективных шахмат и  начали  играть  вшестером.  Ходы
делались быстро и молча. Все глаза были устремлены на доску.
     Теремон несколько минут внимательно следил за игроками, а потом встал и
подошел к Атону, который сидел в стороне и шепотом разговаривал с Ширином.
     -  Послушайте, -  сказал  он.  - Давайте  пойдем куда-нибудь, чтобы  не
мешать остальным. Я хочу спросить вас кое о чем.
     Престарелый  астроном нахмурился и угрюмо посмотрел  на  него, но Ширин
ответил весело:
     - С удовольствием.  Мне будет  полезно немного  поболтать. Атон как раз
рассказывал  мне,  какой реакции,  по  вашему  мнению,  можно  ожидать, если
предсказание не сбудется... и я согласен с вами. Кстати, я читаю ваши статьи
довольно регулярно и взгляды ваши мне в общем нравятся.
     - Прошу вас, Ширин... - проворчал Атон.
     - Что? Хорошо-хорошо. Мы пойдем в  соседнюю комнату. Во  всяком случае,
там кресла помягче. Кресла в соседней комнате действительно были мягкими. На
окнах там висели  тяжелые красные  шторы, а на  полу лежал палевый ковер.  В
красновато-кирпичных лучах Беты и шторы и  ковер  приобрели  цвет запекшейся
крови.
     Теремон вздрогнул.
     - Я бы отдал  десять бумажек за  одну секунду настоящего, белого света.
Жаль, что Гаммы или Дельты нет на небе.
     - О  чем  вы хотели  нас спросить? -  перебил его  Атон. -  Пожалуйста,
помните, что у нас мало времени. Через час с четвертью мы поднимемся наверх,
и после этого разговаривать будет некогда.
     - Ну,  так  вот,  - сказал Теремон,  откинувшись  на  спинку  кресла  и
скрестив руки. - Вы все здесь так серьезны, что я начинаю верить вам. И я бы
хотел, чтобы вы объяснили мне, в чем, собственно, все дело?
     Атон вспылил:
     - Уж не хотите ли вы  сказать, что вы  осыпали  нас насмешками, даже не
узнав как следует, что мы утверждаем?
     Журналист смущенно улыбнулся.
     - Ну, не совсем  так, сэр. Общее представление я имею.  Вы утверждаете,
что  через несколько  часов во  всем мире  наступит  Тьма и все человечество
впадет в буйное  помешательство. Я только спрашиваю,  как вы это объясните с
научной точки зрения.
     - Нет, так вопрос не ставьте, - вмешался Ширин. - В  этом случае,  если
Атон будет  расположен  ответить,  вы  утоните в море цифр и диаграмм. И так
ничего  и не  поймете. А вот если  спросите  меня,  то услышите  объяснение,
доступное для простых смертных.
     - Ну, хорошо, считайте, что я спросил об этом вас.
     - Тогда сначала я хотел бы выпить.
     Он потер руки и взглянул на Атона.
     - Воды? - ворчливо спросил Атон.
     - Не говорите глупостей!
     -  Это  вы  не  говорите  глупостей!  Сегодня  никакого спиртного!  Мои
сотрудники  могут не устоять перед искушением и  напиться.  Я не  имею права
рисковать.
     Психолог что-то проворчал.  Обернувшись к Теремону, он устремил на него
пронзительный взгляд и начал:
     - Вы, конечно, знаете,  что  история цивилизации Лагаша носит цикличный
характер... Повторяю, цикличный!
     - Я  знаю, -  осторожно заметил Теремон,  -  что  это  распространенная
археологическая гипотеза. Значит, теперь ее считают абсолютно верной?
     -  Пожалуй.  В   этом  нашем  последнем  столетии  она  получила  общее
признание.  Этот  цикличный  характер является...  вернее, являлся  одной из
величайших загадок.  Мы обнаружили  ряд цивилизаций - целых девять, но могли
существовать и другие. Все  эти цивилизации  в  своем  развитии  доходили до
уровня,  сравнимого с нашим, и все они,  без исключения, погибали от огня на
самой высшей ступени развития  их культуры.  Никто не  может сказать, почему
это происходило. Все центры культуры выгорали дотла, и не оставалось ничего,
что подсказало бы причину катастроф.
     Теремон внимательно слушал.
     - А разве у нас не было еще и каменного века?
     - Очевидно, был, но практически  о нем известно лишь то, что люди тогда
немногим  отличались  от  очень умных обезьян. Таким образом,  его  можно не
брать в расчет.
     - Понимаю. Продолжайте.
     -  Прежние  объяснения  этих повторяющихся  катастроф носили более  или
менее фантастический  характер.  Одни говорили,  что  на Лагаш  периодически
проливались огненные дожди, другие утверждали, что  Лагаш  время от  времени
проходит сквозь солнце, третьи  -  еще более  нелепые вещи.  Но существовала
теория, совершенно отличающаяся от  остальных, она  дошла до нас  из глубины
веков.
     - Я знаю, о чем вы говорите. Это миф о Звездах, который записан в Книге
откровений хранителей Культа.
     - Совершенно  верно, -  с  удовлетворением отметил Ширин.  -  Хранители
Культа утверждают, будто каждые  две с половиной тысячи лет  Лагаш попадал в
колоссальную  пещеру, так что все солнца исчезали  и на весь  мир  опускался
полный мрак. А потом, говорят они, появлялись так называемые Звезды, которые
отнимали  у людей души и превращали их  в неразумных  скотов,  так  что  они
губили  цивилизацию,  созданную  ими же самими.  Конечно,  хранители  Культа
разбавляют все это  невероятным количеством религиозной мистики, но основная
идея такова.
     Ширин помолчал, переводя дух.
     - А теперь мы подходим к Теории Всеобщего Тяготения.
     Он  произнес  эту фразу так, словно каждое слово начиналось  с  большой
буквы, - и тут Атон отвернулся от окна, презрительно фыркнул и сердито вышел
из комнаты.
     Ширин и Теремон посмотрели ему вслед.
     - Что случилось? - спросил Теремон.
     - Ничего особенного, - ответил Ширин. - Еще двое его сотрудников должны
были явиться сюда несколько часов назад, но их все еще нет.  А у него каждый
человек на счету: все, кроме самых нужных специалистов, ушли в Убежище.
     - Вы думаете, они дезертировали?
     - Кто? Фаро  и Йимот? Конечно,  нет.  И все  же, если они не вернутся в
течение часа, это усложнит ситуацию. - Он неожиданно вскочил  на ноги, и его
глаза весело  блеснули.  - Однако раз уж Атон ушел...  Подойдя на цыпочках к
ближайшему  окну,  он  присел  на  корточки,  вытащил бутылку  из  шкафчика,
встроенного  под подоконником,  и  стряхнул ее  - красная жидкость в бутылке
соблазнительно булькнула.
     -  Я так и знал, что Атону про это не  известно, - заметил он, поспешно
возвращаясь  к  своему  креслу.  -  Вот!  У нас  только  один  стакан - его,
поскольку вы  гость, возьмете  вы. Я буду  пить из бутылки. - И он осторожно
наполнил стаканчик.
     Теремон  встал,  собираясь  отказаться,  но Ширин  смерил  его  строгим
взглядом.
     - Молодой человек, старших надо уважать.
     Журналист сел с мученическим видом.
     - Тогда продолжайте рассказывать, старый плут.
     Психолог поднес ко рту горлышко бутылки, и кадык  его задергался. Затем
он довольно крякнул, чмокнул губами и продолжал:
     - А что вы знаете о тяготении?
     - Только то, что оно было открыто совсем недавно, и теория эта почти не
разработана,  а  формулы  настолько  сложны,  что на  Лагаше  постигнуть  ее
способны всего двенадцать человек.
     - Чепуха!  Ерунда! Я изложу сущность этой  теории в  двух словах. Закон
всеобщего тяготения утверждает, что между всеми  телами Вселенной существует
связующая  сила  и  что  величина  силы,  связующей два  любых  данных тела,
пропорциональна произведению их масс, деленному на квадрат расстояния  между
ними.
     - И все?
     - Этого вполне достаточно! Понадобились четыре века, чтобы открыть этот
закон.
     - Почему же так много? В вашем изложении он кажется очень простым.
     -  Потому что  великие законы не угадываются  в минуты вдохновения, как
это думают.  Для их  открытия  нужна  совместная работа ученых всего мира  в
течение  столетий.  После того как  Генови 41  открыл,  что  Лагаш вращается
вокруг солнца  Альфа, а не наоборот (а  это произошло  четыреста лет назад),
астрономы поработали  очень  много.  Они  наблюдали,  анализировали и  точно
определили сложное движение шести  солнц.  Выдвигалось множество  теорий, их
проверяли,  изменяли,  отвергали  и  превращали  во  что-то  еще.  Это  была
чудовищная работа.
     Теремон задумчиво кивнул и  протянул  стаканчик.  Ширин нехотя наклонил
бутылку, и на донышко упало несколько рубиновых капель.
     - Двадцать лет  назад, - продолжал  он, промочив горло,  - было наконец
доказано, что закон всеобщего тяготения точно объясняет орбитальное движение
шести солнц. Это была великая победа.
     Ширин встал и направился к окну, не выпуская из рук бутылки.
     -  А теперь мы подходим к главному. За последнее десятилетие орбита, по
которой  Лагаш обращается  вокруг  солнца  Альфа, была вновь  рассчитана  на
основе этого закона, и оказалось, что полученные результаты не соответствуют
реальной  орбите,  хотя  были  учтены  все  возмущения,  вызываемые  другими
солнцами. Либо закон  не  был верен,  либо существовал еще один, неизвестный
фактор.
     Теремон подошел к Ширину, который стоял у окна и смотрел на шпили Саро,
кроваво пылавшие на горизонте за лесистыми склонами холмов. Бросив взгляд на
Бету,  журналист  почувствовал  возрастающую  неуверенность  и  тревогу.  Ее
крохотное красное пятнышко зловеще рдело в зените.
     - Продолжайте, сэр, - тихо сказал он.



     -  Астрономы целые годы  топтались на месте, и  каждый предлагал теорию
еще  более  несостоятельную,  чем  прежние, пока...  пока Атон по  какому-то
наитию не  обратился к  Культу. Глава Культа, Сор 5, располагал  сведениями,
которые значительно упростили решение проблемы. Атон пошел по новому пути. А
что,  если  существует  еще  одно,  не  светящееся  планетное тело, подобное
Лагашу?  В  таком  случае оно,  разумеется,  будет  сиять  только отраженным
светом, и если поверхность этого тела сложена из таких же голубоватых пород,
как и  большая часть  поверхности Лагаша, то  в  красном небе  вечное сияние
солнц сделало бы его невидимым... как бы поглотило его.
     Теремон присвистнул.
     - Что за нелепая мысль!
     -  По-вашему, нелепая?  Ну, так  слушайте. Предположим,  что  это  тело
вращается вокруг Лагаша  на  таком расстоянии, по такой  орбите  и  обладает
такой  массой, что  его  притяжение  в  точности объясняет отклонения орбиты
Лагаша от теоретической... Вы знаете, что бы тогда случилось?
     Журналист покачал головой.
     - Время от времени это тело заслоняло бы собой  какое-нибудь  солнце, -
сказал Ширин и залпом осушил бутылку.
     - И наверно, так и происходит, - решительно сказал Теремон.
     - Да!  Но в  плоскости его обращения лежит только одно солнце,  - Ширин
показал  на маленькое солнце,  -  Бета!  И  было установлено,  что  затмение
происходит,  только когда из солнц над нашим полушарием остается  лишь Бета,
находящаяся при этом  на максимальном расстоянии  от Лагаша. А  луна в  этот
момент находится от  него  на минимальном расстоянии. Видимый диаметр луны в
семь  раз превышает диаметр Беты, так  что тень ее закрывает  всю  планету и
затмение  длится  половину суток,  причем  на  Лагаше не остается  ни одного
освещенного местечка. И  такое затмение  случается каждые две  тысячи  сорок
девять лет!
     На лице Теремона не дрогнул ни один мускул.
     - Это и есть материал для моей статьи?
     Психолог кивнул.
     -  Да,  тут  все. Сначала  затмение (оно  начнется  через три  четверти
часа)...  потом  всеобщая  Тьма и,  быть может, пресловутые  звезды... потом
безумие и конец цикла.
     Ширин задумался и добавил угрюмо:
     - У  нас в распоряжении было только два месяца (я говорю о  сотрудниках
обсерватории) - слишком малый срок, чтобы доказать Лагашу, какая ему  грозит
опасность.  Возможно,  на это не хватило бы и двух  столетий.  Но  в Убежище
хранятся наши записи, и сегодня мы сфотографируем затмение. Следующий цикл с
самого  начала  будет  знать  истину, и,  когда наступит следующее затмение,
человечество наконец будет  готово  к нему. Кстати, это  тоже  материал  для
вашей статьи.
     Теремон открыл окно, и сквозняк всколыхнул шторы. Холодный ветер трепал
волосы журналиста, а он смотрел  на свою руку, освещенную багровым солнечным
светом. Внезапно он обернулся и сказал возмущенно:
     - Почему вдруг я должен обезуметь из-за этой тьмы?
     Ширин,  улыбаясь какой-то  своей мысли, машинально вертел в руке пустую
бутылку.
     - Молодой человек, а вы когда-нибудь бывали во Тьме?
     Журналист прислонился к стене и задумался.
     -  Нет.  Пожалуй,  нет.  Но  я  не  знаю,  что это  такое.  Это...-  он
неопределенно пошевелил пальцами,  но потом нашелся: - Это просто когда  нет
света. Как в пещерах.
     - А вы бывали в пещере?
     - В пещере? Конечно, нет!
     - Я так  и думал. На  прошлой  неделе я  попытался  -  чтобы  проверить
себя... Но  попросту  сбежал. Я  шел,  пока вход в пещеру  не превратился  в
пятнышко света,  а кругом  все было черно. Мне  и в голову не приходило, что
человек моего веса способен бежать так быстро.
     - Ну, если говорить честно, - презрительно кривя губы, сказал  Теремон,
- на вашем месте я вряд ли побежал бы.
     Психолог, досадливо хмурясь, пристально посмотрел на журналиста.
     - А вы хвастунишка, как я погляжу. Ну-ка, попробуйте задернуть шторы.
     Теремон с недоумением посмотрел на него.
     - Для чего? Будь в небе четыре или пять солнц,  может быть, и стоило бы
умерить свет, но сейчас и без того его мало.
     - Вот именно. Задерните шторы, а потом идите сюда и сядьте.
     - Ладно.
     Теремон  взялся  за  шнурок   с  кисточкой   и  дернул.  Медные  кольца
просвистели  по  палке,  красные  шторы   закрыли  окно,  и  комнату  сдавил
красноватый полумрак.
     В тишине  глухо прозвучали  шаги Теремона.  Но на полпути  к  столу  он
остановился.
     - Я вас не вижу, сэр, - прошептал он.
     - Идите ощупью, - напряженным голосом посоветовал Ширин.
     - Но я не вижу вас, сэр, - тяжело дыша, сказал журналист. - Я ничего не
вижу.
     -  А чего  же  вы  ожидали?  - угрюмо спросил  Ширин.  -  Идите  сюда и
садитесь!
     Снова  раздались медленные, неуверенные  шаги. Слышно было, как Теремон
ощупью ищет стул. Журналист сказал хрипло:
     - Добрался. Я...все нормально.
     - Вам это нравится?
     - Н-нет. Это отвратительно. Словно стены... - Он замолк. - Словно стены
сдвигаются. Мне все  время хочется раздвинуть их. Но я  не схожу с ума! Да и
вообще это ощущение уже слабеет.
     - Хорошо. Теперь отдерните шторы.
     В темноте послышались осторожные шаги и  шорох задетой материи. Теремон
нащупал шнур,  и  раздалось  победное  з-з-з  отдергиваемой шторы. В комнату
хлынул красный свет, и Теремон радостно вскрикнул, увидев солнце.
     Ширин тыльной стороной руки отер пот со лба и дрожащим голосом сказал:
     - А это была всего-навсего темнота в комнате.
     - Вполне терпимо, - беспечно произнес Теремон.
     - Да,  в  комнате.  Но вы были два года  назад на Выставке  столетия  в
Джонглоре?
     - Нет, как-то не собрался. Ехать за шесть тысяч  миль, даже  ради того,
чтобы посмотреть выставку, не стоит.
     - Ну, а я там  был. Вы, наверное,  слышали  про "Таинственный туннель",
который затмил все аттракционы... во всяком случае, в первый месяц?
     - Да. Если не ошибаюсь, с ним связан какой-то скандал.
     - Не ошибаетесь, но дело замяли. Видите ли, этот "Таинственный туннель"
был обыкновенным туннелем длиной в милю... но без освещения. Человек садился
в открытый вагончик и пятнадцать минут ехал через Тьму. Пока это развлечение
не запретили, оно было очень популярно.
     - Популярно?
     -  Конечно.  Людям  нравится  ощущение  страха, если  только это  игра.
Ребенок с  самого рождения  инстинктивно  боится трех  вещей: громкого шума,
падения  и  отсутствия  света. Вот  почему  считается, что напугать человека
внезапным криком - это очень остроумная шутка. Вот почему так любят кататься
на  досках в океанском прибое. И вот  почему "Таинственный туннель" приносил
большие деньги. Люди выходили  из Тьмы, трясясь, задыхаясь,  полумертвые  от
страха, но продолжали платить деньги, чтобы попасть в туннель.
     -  Погодите-ка,  я,  кажется,  припоминаю.  Несколько  человек  умерли,
находясь в  туннеле, верно? Об этом ходили слухи после того, как туннель был
закрыт.
     - Умерли  двое-трое, - сказал психолог пренебрежительно. - Это пустяки!
Владельцы  туннеля  выплатили   компенсацию   семьям   умерших   и   убедили
муниципалитет  Джонглора  не принимать  случившееся  во  внимание:  в  конце
концов, если людям со  слабым сердцем вздумалось прокатиться  по туннелю, то
они сделали это на свой страх и риск, ну, а в будущем этого не повторится! В
помещении касс  с тех пор находился врач,  осматривавший  каждого пассажира,
перед  тем  как  тот  садился  в  вагончик.  После  этого  билеты   и  вовсе
расхватывались!
     - Так какой же вывод?
     - Видите ли,  этим  дело  не  исчерпывалось. Некоторые из  побывавших в
туннеле  чувствовали  себя прекрасно и только отказывались потом  заходить в
помещения  -  в  любые  помещения: во дворцы,  особняки, жилые дома,  сараи,
хижины, шалаши и палатки.
     Теремон вскрикнул с некоторой брезгливостью:
     - Вы хотите  сказать,  что они отказывались уходить с улицы? Где же они
спали?
     - На улице.
     - Но их надо было заставить войти в дом.
     - О,  их заставляли! И  у  этих людей начиналась сильнейшая истерика, и
они  изо всех сил  старались расколотить  себе голову о  ближайшую стену.  В
помещении их можно  было  удержать только с помощью  смирительной рубашки  и
инъекции морфия.
     - Просто какие-то сумасшедшие!
     -  Вот именно.  Каждый десятый из  тех, кто побывал  в туннеле, выходил
оттуда  таким. Власти  обратились к  психологам, и  мы сделали  единственную
возможную вещь. Мы закрыли аттракцион.
     Ширин развел руками.
     - А что же происходило с этими людьми? - спросил Теремон.
     - Примерно  то же, что с  вами, когда вам казалось, будто в темноте  на
вас  надвигаются  стены.  В  психологии  есть  специальный  термин,  которым
обозначают инстинктивный страх человека перед отсутствием света. Мы называем
этот  страх  клаустрофобией,  потому  что отсутствие света всегда  связано с
закрытыми помещениями и бояться одного - значит бояться другого. Понимаете?
     - И люди, побывавшие в туннеле?..
     -  И  люди, побывавшие в туннеле, принадлежали к  тем  несчастным,  чья
психика  не может  противостоять клаустрофобии,  которая овладевает  ими  во
Тьме.  Пятнадцать  минут без света - это много;  вы посидели без света всего
две-три минуты и, если не ошибаюсь, успели утратить душевное равновесие. Эти
люди заболевали так называемой "устойчивой клаустрофобией". Их скрытый страх
перед Тьмой и помещениями вырывался наружу, становился активным и, насколько
мы можем  судить, постоянным. Вот к чему  могут привести  пятнадцать минут в
темноте.
     Наступило долгое молчание. Теремон нахмурился.
     - Я не верю, что дело обстоит так скверно.
     - Вы  хотите  сказать, что  не  желаете  верить, - отрезал  Ширин. - Вы
боитесь поверить. Поглядите в окно.
     Теремон поглядел в окно, а психолог продолжал:
     - Вообразите Тьму повсюду. И нигде не видно света. Дома, деревья, поля,
земля, небо - одна сплошная чернота  и  вдобавок еще,  может  быть Звезды...
какими бы они там не были. Можете вы представить себе это?
     - Да, могу, - сердито заявил Теремон.
     Ширин с неожиданной горячностью стукнул кулаком по столу.
     - Вы лжете! Представить  себе этого вы не можете. Ваш мозг устроен так,
что  в  нем  не  укладывается  это  понятие,  как  не  укладывается  понятие
бесконечности  или вечности.  Вы можете только говорить  об этом.  Крохотная
доля этого уже угнетает вас,  и, когда оно  придет по-настоящему,  ваш  мозг
столкнется с таким  явлением, которое не  сможет осмыслить.  И вы  сойдете с
ума, полностью и навсегда! Это несомненно!
     И он грустно добавил:
     - И еще два тысячелетия отчаянной борьбы окажутся напрасными. Завтра на
всем Лагаше не останется ни одного неразрушенного города.
     Теремон немного успокоился.
     - Почему вы так считаете? Я все еще не понимаю, отчего я должен сойти с
ума только потому, что на небе нет солнца. Но даже если бы  это случилось со
мной и со всеми, то каким образом от этого пострадали бы города? Мы будем их
взрывать, что ли?
     Но Ширин рассердился и вовсе не был склонен шутить.
     - Находясь во  Тьме, чего бы вы жаждали больше всего? Чего бы требовали
ваши инстинкты? Света, черт вас побери, света!
     - Ну?
     - А как бы вы добыли свет?
     - Не знаю, - признался Теремон.
     - Каков единственный способ получить свет, если не считать солнца?
     - Откуда мне знать?
     Они стояли лицом к лицу.
     - Вы бы что-нибудь сожгли, уважаемый! - сказал Ширин. - Вы когда-нибудь
видели, как  горит  лес?Вы когда-нибудь отправлялись  в  далекие  прогулки и
варили  обед на костре? А  ведь горящее дерево дает не только жар. Оно  дает
свет, и люди знают это. А когда темно, им нужен свет, и они ищут его.
     - И для этого жгут дерево?
     - И для этого жгут все, что попадет  под руку. Им  нужен  свет. Им надо
что-то сжечь, и, если нет дерева, они жгут что попало. Свет  во что бы то ни
стало... и все населенные пункты погибают в пламени!
     Они смотрели друг  на друга так,  словно все  дело  было  в том,  чтобы
доказать, чья  воля сильнее, а затем Теремон  молча  опустил глаза. Он дышал
хрипло,  прерывисто и вряд ли заметил, что за  закрытой  дверью,  ведущей  в
соседнюю комнату, раздался шум голосов.
     -  По-моему,  это  голос  Йимота,  -  сказал  Ширин, стараясь  говорить
спокойно.  -  Наверно,  они  с  Фаро  вернулись.  Пойдемте  узнаем,  что  их
задержало.
     -  Хорошо,  -  пробормотал  Теремон. Он глубоко  вздохнул  и  как будто
очнулся.
     Напряжение рассеялось.



     В соседней  комнате  было  очень  шумно. Ученые  сгрудились  возле двух
молодых  людей, которые  снимали  верхнюю  одежду  и  одновременно  пытались
отвечать на град вопросов, сыпавшийся на них.
     Атон протолкался к ним и сердито спросил:
     - Вы понимаете, что осталось меньше получаса? Где вы были?
     Фаро 24 сел и потер руки. Его щеки покраснели от холода.
     -  Йимот  и я только  что  закончили небольшой сумасшедший эксперимент,
который мы предприняли на свой страх и риск. Мы пытались создать устройство,
имитирующее появление  Тьмы и Звезд, чтобы  заранее иметь представление, как
все это выглядит.
     Эти слова  вызвали оживление  вокруг, а во взгляде Атона вдруг появился
интерес.
     - Вы об этом раньше ничего не говорили. Ну и что вы сделали?
     -  Мы с Йимотом обдумывали это уже давно,  - сказал Фаро, - и  готовили
эксперимент в  свободное время. Йимот присмотрел в городе одноэтажное низкое
здание с  куполообразной крышей...по-моему, там когда-то был музей. И вот мы
купили этот дом...
     - А где вы взяли деньги? - бесцеремонно перебил его Атон.
     -  Мы забрали из банка  все свои сбережения, - буркнул  Йимот. - У  нас
было  около двух тысяч. - И добавил, оправдываясь:  - Ну  и что? Завтра наши
две тысячи превратились бы в пачку бесполезных бумажек.
     - Конечно, -  подтвердил Фаро.  - Мы  купили дом  и затянули все внутри
черным бархатом, чтобы создать  наиболее возможную  Тьму. Потом мы проделали
крохотные  отверстия  в  потолке  и   крыше  и  прикрыли  их  металлическими
заслонками, которые можно  было сдвинуть одновременно,  нажав кнопку. Вернее
сказать,  мы делали  это не  сами, а  наняли плотника,  электрика  и  других
рабочих - денег мы не жалели. Важно было добиться того, чтобы свет, проникая
через отверстия в крыше, создавал звездоподобный эффект.
     Все слушали, затаив дыхание. Атон сказал сухо:
     - Вы не имели права делать самостоятельные...
     -  Я знаю,  сэр, - смущенно  сказал Фаро, - но, откровенно говоря, мы с
Йимотом  думали, что  эксперимент  может оказаться опасным.  Если  бы эффект
действительно  сработал,  то  по теории  Ширина,  мы  должны  были  лишиться
рассудка. Мы думали, что это весьма вероятно. И мы хотели взять на себя весь
риск.  Возможно,  нам  удалось  бы,  -  конечно,  в том  случае, если  бы мы
сохранили  рассудок, - выработать  у себя иммунитет  против того, что должно
произойти - и  тогда  мы обезопасили этим способом всех нас.  Но эксперимент
вообще не получился...
     - Но что же произошло?
     На этот раз ответил Йимот.
     - Мы  заперлись  там  и  дали своим  глазам  возможность  привыкнуть  к
темноте. Это совершенно ужасное ощущение - в полной Тьме кажется,  будто  на
тебя  валятся  стены и  потолок.  Но мы преодолели это  чувство  и привели в
действие  механизм. Заслонки  отодвинулись,  и  по  всему потолку засверкали
пятнышки света...
     - Ну?
     - Ну... и ничего.  Вот что самое обидное. Ничего не произошло. Это была
просто  крыша с  дырками, и только так мы ее  и воспринимали. Мы проделывали
опыт снова и  снова...  потому  мы и  задержались...  но никакого эффекта не
получилось.
     Потрясенные услышанным, все молча повернулись к  Ширину, который слушал
с открытым ртом, словно окаменев.
     Первым заговорил Теремон.
     -  Ширин,  вы  понимаете,  какой  удар  это  наносит  вашей  теории?  -
облегченно улыбаясь, сказал он.
     Но Ширин нетерпеливо поднял руку.
     - Нет, погодите. Дайте подумать.  - Он щелкнул пальцами, поднял голову,
и  в его  глазах  уже  не было  выражения  неуверенности  или  удивления.  -
Конечно...
     Но он не договорил. Откуда-то  сверху донесся звон разбитого  стекла, и
Бини, пробормотав: "Что за черт?", бросился вверх по лестнице.
     Остальные последовали за ним.


     Дальнейшее  произошло  очень быстро. Оказавшись в куполе, Бини с ужасом
увидел разбитые фотографические пластинки и  склонившегося над ним человека.
В бешенстве бросившись на незваного гостя, он мертвой хваткой вцепился ему в
горло. Они покатились по полу,  но тут в купол вбежали остальные  сотрудники
обсерватории  и  незнакомец  оказался  буквально  погребенным  под  десятком
навалившихся на него разъяренных людей.
     Последним в купол поднялся запыхавшийся Атон.
     - Отпустите его! - сказал он.
     Все неохотно подались назад, и незнакомца поставили на ноги.  Он хрипло
дышал, лоб  у него  был в синяках, а  одежда порвана. Его  рыжеватая бородка
была тщательно завита по обычаю хранителей Культа.
     Бини схватил его за шиворот и с ожесточением потряс.
     - Что ты задумал, мерзавец? Эти пластинки...
     - Я пришел сюда не ради них,  - холодно сказал хранитель Культа. -  Это
была случайность.
     Бини увидел, куда направлен его злобный взгляд, и зарычал:
     - Понятно. Тебя интересовали сами  фотоаппараты.  Твое  счастье, что ты
уронил пластинки. Если бы ты  коснулся "Моментальной Берты" или какой-нибудь
другой камеры, ты бы у меня умер медленной смертью. Ну а теперь...
     Он занес кулак, но Атон схватил его за рукав.
     - Прекратите! Отпустите его! - приказал он.
     Молодой инженер заколебался и нехотя опустил руку. Атон оттолкнул его и
стал перед незваным гостем.
     - Вас ведь зовут Латимер?
     Хранитель Культа слегка поклонился и показал символ на своем бедре.
     - Я Латимер 25, помощник третьего класса его святости Сора 5.
     Седые брови Атона поползли вверх.
     - И вы были здесь с его святостью, когда он посетил меня недлю назад?
     Латимер снова поклонился.
     - Так чего же вы хотите?
     - Того, что вы мне не дадите добровольно.
     - Наверно, вас послал Сор 5... Или это ваша собственная инициатива?
     - На этот вопрос я отвечать не буду.
     - Мы должны ждать еще посетителей?
     - И на этот вопрос я не отвечу.
     Атон посмотрел на свои часы и нахмурился.
     -  Что  вашему господину  понадобилось от  меня?  Свои обязательства  я
выполнил.
     Латимер едва заметно улыбнулся, но ничего не ответил.
     - Я  просил  его, -  сердито  продолжал  Атон, - сообщить мне сведения,
которыми располагает только Культ, и эти сведения я получил. За это спасибо.
В свою очередь я обещал доказать, что догма Культа в существе своем истинна.
     -  Доказывать  это  нет  нужды,  -  гордо  возразил  Латимер.  -  Книга
откровений содержит все необходимые доказательства.
     - Да. Для горстки верующих. Не делайте вид, что вы меня не понимаете. Я
предложил обосновать ваши верования научно. И я это сделал!
     Глаза хранителя Культа сузились.
     - Да,  вы сделали это... но с лисьим лукавством,  ибо ваши  объяснения,
якобы   подтверждая   наши  верования,  в  то  же   время  устранили  всякую
необходимость  в  них. Вы превратили  Тьму и Звезды в явления природы, и они
лишились своего подлинного значения. Это кощунство!
     - В таком  случае это не моя вина. Существуют объективные факты. И  мне
остается только констатировать их.
     - Ваши "факты" - заблуждение и обман.
     Атон сердито топнул ногой.
     - Откуда вы это знаете?
     - Знаю! - последовал ответ, исполненный слепой веры.
     Ректор  побагровел, и Бини что-то настойчиво зашептал  ему на  ухо.  Но
Атон жестом потребовал, чтобы он замолчал.
     - И чего же хочет от нас Сор 5? Наверно, он все еще думает, что пытаясь
уговорить  мир  принять  меры  против угрозы  безумия,  мы  мешаем  спасению
бесчисленных душ. Если это  так  важно для него, то пусть знает, что нам это
не удалось.
     - Сама попытка уже  принесла достаточный  вред,  и  вашему  нечестивому
стремлению получить сведения с помощью этих  дьявольских приборов необходимо
воспрепятствовать. Мы выполняем волю Звезд, и  я  жалею  только о  том,  что
из-за собственной неуклюжести не успел разбить ваши проклятые приборы.
     -  Это  вам  дало бы очень мало, - возразил Атон. - Все  собранные нами
данные, кроме  тех,  которые  мы  получим  сегодня  путем  непосредственного
наблюдения,  уже  надежно спрятаны, и  уничтожить их невозможно. - Он угрюмо
улыбнулся. - Но это не меняет того факта, что вы проникли сюда как взломщик,
как  преступник!  -  Он  обернулся  к  людям, стоявшим  позади.  -  Вызовите
кто-нибудь полицию из Саро.
     - Черт возьми, Атон! -  поморщившись, воскликнул Ширин. - Что с вами? У
нас нет на это времени. - Он  торопливо протолкался  вперед. - Его я беру на
себя.
     Атон высокомерно посмотрел на психолога.
     -  Сейчас  не время  для ваших  выходок,  Ширин.  Будьте  так добры, не
вмешивайтесь в мои распоряжения. Вы здесь совершенно посторонний человек, не
забывайте.
     Ширин выразительно скривил губы.
     -  С  какой стати  пытаться вызывать полицию сейчас, когда  до затмения
Беты остались считанные минуты, а этот молодой  человек готов  дать  честное
слово, что он не уйдет отсюда и будет вести себя тихо.
     - Я не дам никакого  слова, - немедленно заявил Латимер. -  Делайте что
хотите, но  я откровенно предупреждаю вас, что как  только у  меня  появится
возможность, я сделаю то,  ради чего  я здесь. Если вы рассчитываете  на мое
честное слово, то лучше зовите полицию.
     - Вы решительный малый, - дружелюбно улыбаясь, сказал Ширин. - Ладно, я
вам кое-что  разъясню.  Видите молодого  человека у окна? Он  очень силен  и
умеет  работать  кулаками,  кроме  того, он  тут посторонний. Когда начнется
затмение, ему нечего  будет делать, кроме  как присматривать за вами. К тому
же я и сам... хоть я и толстоват для драки, но помочь ему сумею.
     - Ну и что? - холодно спросил Латимер.
     - Выслушайте меня и все узнаете, - ответил Ширин. - Как только начнется
затмение,  мы  с  Теремоном  посадим вас  в  чуланчик  без окон и с  дверью,
снабженной хорошим замком. И вы будите сидеть там, пока все не кончится.
     -  А  потом,  -  тяжело  дыша,  сказал  Латимер,  - меня  некому  будет
выпустить. Я не хуже вас знаю, что значит появление Звезд... я знаю это куда
лучше вас!  Все вы  потеряете  рассудок,  и  меня  никто  не  освободит.  Вы
предлагаете мне смерть  от удушья или голодную смерть. Чего  еще можно ждать
от ученых? Но слова своего я не дам. Это дело принципа, и говорить об этом я
больше не намерен. Атон,  по-видимому,  смутился. В  его блеклых глазах была
тревога.
     - И в самом деле, Ширин, запирать его...
     Ширин замахал на него руками.
     - Погодите! Я вовсе  не думаю, что дело может зайти так далеко. Латимер
попробовал - довольно ловко - обмануть нас,  но я психолог не только потому,
что мне нравится  звучание этого слова. -  Он улыбнулся  хранителю Культа. -
Неужели  вы думаете, что я способен прибегнуть к столь  примитивной  угрозе,
как голодная смерть? Дорогой Латимер,  если я запру  вас в  чулане, то вы не
увидите  Тьмы, не увидите Звезд.  Самого поверхностного знакомства с догмами
Культа достаточно, чтобы понять, что, спрятав вас, когда появятся Звезды, мы
лишим вашу душу бессмертия. Так  вот,  я считаю вас порядочным  человеком. Я
поверю вам, если вы дадите честное  слово не предпринимать  никаких  попыток
мешать нам.
     На виске Латимера задергалась жилка, и он, как-то весь сжавшись, хрипло
сказал:
     - Даю!  - И  затем яростно  добавил: - Но меня  утешает то, что все  вы
будете прокляты за ваши сегодняшние дела.
     Он резко повернулся и зашагал к высокому табурету у двери.
     Ширин кивнул журналисту и сказал:
     - Сядьте рядом с ним, Теремон... так, формальности ради. Эй, Теремон!
     Но журналист не двигался с места. Он побелел как полотно.
     - Смотрите.
     Палец  его,  показывавший  на  небо,  дрожал,  а голос  звучал сипло  и
надтреснуто.
     Они  поглядели  в  направлении  вытянутого  пальца и ахнули.  Несколько
секунд все не дыша смотрели на небо.
     Край Беты исчез!
     Клочок наползавшей на солнце черноты  был  шириной  всего,  пожалуй,  с
ноготь, но  смотревшим на  него людям  он  казался  тенью Рока.  Все  стояли
неподвижно   лишь   какое-то  мгновение,   потом  началась   суматоха.   Она
прекратилась  еще  быстрее и сменилась  четкой лихорадочной  работой: каждый
занялся своим делом. В этот  критический  момент  было не до  личных чувств.
Теперь это были ученые, поглощенные своей работой. Даже Атон уже не замечал,
что происходит вокруг.
     - Затмение началось, по-видимому,  минут пятнадцать  назад,  - деловито
сказал  Ширин.  -  Немного  рановато,  но  достаточно точно, если принять во
внимание приблизительность расчетов.
     Он поглядел вокруг, подошел на цыпочках к Теремону, который по-прежнему
смотрел в окно, и легонько потянул его за рукав.
     - Атон разъярен,  -  прошептал  он. -  Держитесь  от него подальше.  Он
проглядел начало из-за возни с Латимером. И, если  вы  подвернетесь  ему под
руку, он велит выбросить вас в окно.
     Теремон кивнул и сел. Ширин посмотрел на него с удивлением.
     - Черт возьми! - воскликнул он. - Вы дрожите.
     - А? - Теремон  облизал  пересохшие губы и попытался  улыбнуться.  -  Я
действительно чувствую себя не очень хорошо.
     Психолог прищурил глаза.
     - Немножко струсили?
     - Нет! -  с негодованием крикнул Теремон. - Дайте мне прийти  в себя. В
глубине души я так и не верил в этот вздор... до последней минуты. Дайте мне
время свыкнуться с этой мыслью. Вы же подготавливались больше двух месяцев.
     - Вы правы, - задумчиво  сказал Ширин. - Послушайте! У вас есть семья -
родители, жена, дети?
     Теремон покачал головой.
     - Вы, наверно, имеете в виду Убежище? Нет, не беспокойтесь. У меня есть
сестра, но она живет в двух тысячах миль  отсюда и я даже не знаю ее точного
адреса.
     -  Ну а вы сами?  У вас еще есть время добраться  туда. У них все равно
освободилось  одно  место, поскольку я  ушел. В  конце  концов, здесь  вы не
нужны, зато там можете очень пригодиться...
     - Вы  думаете у меня дрожат коленки? Так слушайте же, вы! Я газетчик, и
мне поручено написать статью. И я напишу ее.
     Психолог едва заметно улыбнулся.
     - Я вас понимаю. Профессиональная честь, не так ли?
     -  Можете называть  это  и так.  Но я отдал  бы  сейчас правую  руку за
бутылку  спиртного,  пусть  даже  она будет  наполовину меньше  той, что  вы
вылакали. Никогда еще так не хотелось выпить...
     Он внезапно умолк, так как Ширин подтолкнул его локтем.
     - Вы слышите? Послушайте!
     Теремон посмотрел  туда, куда ему показывал Ширин,  и увидел  хранителя
Культа,  который,  забыв обо всем на  свете,  стоял лицом к окну и в экстазе
что-то бормотал.
     - Что он говорит? - прошептал журналист.
     - Он цитирует Книгу откровений, пятую главу, - ответил Ширин  и добавил
сердито: - Молчите и слушайте!




     "И  случилось  так,  что солнце  Бета  в  те дни  все дольше  и  дольше
оставалось в  небе  совсем  одно,  а  потом пришло время,  когда только оно,
маленькое и холодное, светило над Лагашем. И  собирались люди на площадях  и
дорогах, и дивились люди тому, что видели, ибо дух их был омрачен. Сердца их
были смущены, а речи  бессвязны, зане души людей ожидали пришествия Звезд. И
в  городе  Тригоне,  в  самый полдень, вышел Вендрет  2, и сказал  он  людям
Тригона:  "Внемлите, грешники!  Вы презираете пути праведные, но пришла пора
расплаты. Уже грядет пещера, дабы поглотить Лагаш и все, что на нем!"
     Он еще не  сказал слов своих, а Тьма Пещеры  уже  заслонила край Беты и
скрыла его от Лагаша.  Громко кричали люди, когда исчезал свет,  и велик был
страх, овладевший их душами.
     И случилось так, что Тьма Пещеры пала на Лагаш, и не было света на всем
Лагаше. И люди стали как слепые, и  никто не видел соседа, хотя и чувствовал
его дыхание на лице своем.
     И в этот миг души  отделились от  людей, а их покинутые тела стали  как
звери,  да,  как звери лесные;  и с  криками  рыскали  они по  темным улицам
городов Лагаша.
     А со Звезд пал Небесный Огонь, и где он коснулся Лагаша, там обращались
в пепел города его, и ни от человека, ни от дел его не осталось ничего.
     И в час тот..."





     Что-то изменилось в голосе Латимера. Он продолжал неотрывно смотреть  в
окно  и все же почувствовал, с каким вниманием его слушают Ширин и  Теремон.
Легко,  не переводя дыхания, он  чуть изменил тембр голоса, и его речь стала
более напевной.
     Теремон даже вздрогнул от удивления. Слова  казались  почти  знакомыми.
Однако  акцент неуловимо изменился, сместились  ударения - ничего больше, но
понять Латимера было уже нельзя.
     - Он перешел  на язык какого-то древнего цикла,  -  хитро  улыбнувшись,
сказал Ширин, - может быть, на язык их легендарного второго цикла. Именно на
этом языке, как вы знаете, была первоначально написана Книга откровений.
     -  Это  все равно, с меня достаточно.  - Теремон  отодвинул свой стул и
пригладил волосы пальцами, которые уже  не дрожали. - Теперь я чувствую себя
гораздо лучше.
     - Неужели? - немного удивленно спросил Ширин.
     - Несомненно.  Хотя несколько минут  назад  и перепугался. Все эти ваши
рассказы  о  тяготении,  а  потом начало затмения чуть было совсем не выбили
меня  из  колеи. Но  это...  -  он  презрительно  ткнул  пальцем  в  сторону
рыжебородого  хранителя Культа,  - это я  слышал еще от няньки. Я всю  жизнь
посмеивался над этими сказками. Пугаться их я не собираюсь и теперь.
     Он глубоко вздохнул и добавил с нервной усмешкой:
     - Но чтобы опять  не потерять присутствия духа,  я  лучше  отвернусь от
окна.
     - Прекрасно,  -  сказал  Ширин. - Только лучше  говорите  потише.  Атон
только что оторвался от своего прибора и бросил на вас убийственный взгляд.
     - Я забыл про старика, - с гримасой сказал Теремон.
     Он осторожно  переставил  стул, сел спиной  к  окну  и,  с  отвращением
посмотрев через плечо, добавил:
     - Мне пришло  в голову, что очень многие должны  быть невосприимчивы  к
этому звездному безумию.
     Психолог  ответил  не сразу.  Бета уже прошла  зенит, и кроваво-красное
квадратное пятно, повторявшее на полу  очертания окна, переползло  теперь на
колени  Ширина.  Он  задумчиво  поглядел  на  этот тусклый  багрянец,  потом
нагнулся  и  взглянул на  само солнце. Чернота  поглотила треть  Беты. Ширин
содрогнулся,  и,  когда  он  снова  выпрямился,  его  румяные  щеки  заметно
побледнели.
     Со смущенной улыбкой он тоже сел спиной к окну.
     - Сейчас в Саро, наверно, не менее двух миллионов  людей возвращаются в
лоно Культа, который переживает свое великое возрождение, - заметил Ширин. -
Культу предстоит целый час  небывалого расцвета, -  добавил он иронически. -
Думаю, что его хранители извлекают из  этого срока  все возможное. Простите,
вы сейчас что-то сказали?
     - Вот что: каким образом хранители  Культа умудрялись  передавать Книгу
откровений из цикла в цикл и каким образом она вообще была написана? Значит,
существует  какой-то иммунитет - если все сходили с ума, то кто же  все-таки
написал эту книгу.
     Ширин грустно посмотрел на Теремона.
     -  Ну, молодой человек, очевидцев,  которые могли бы ответить  на  этот
вопрос,  не  существует,  но  мы  довольно  точно  представляем   себе,  что
происходило.  Видите  ли,  имеются три  группы  людей  -  они  пострадают по
сравнению  с  другими  не так  сильно.  Во-первых,  это те немногие, которые
вообще не увидят Звезд; к ним относятся слепые и те,  кто напьется до потери
сознания в начале затмения и протрезвится, когда  все уже кончится. Этих  мы
считать не будем, так как, в сущности, они не очевидцы.  Затем дети до шести
лет,  для которых  весь мир еще слишком нов и неведом,  чтобы они испугались
Звезд и  Тьмы. Они  просто познакомятся  с еще  одним  явлением  и без  того
удивительного мира. Согласны?
     Теремон неуверенно кивнул.
     - Пожалуй.
     -  И,  наконец,  тугодумы,  слишком  тупые,   чтобы   лишиться   своего
неразвитого рассудка...  например, старые, замученные работой крестьяне. Ну,
у  детей  остаются  только  отрывочные  воспоминания,  и  вкупе  с  путаной,
бессвязной  болтовней полусумасшедших тупиц они-то  и  легли  в основу Книги
откровений.  Естественно, первый вариант книги был основан на свидетельствах
людей, меньше всего годившихся в историки, то есть детей и  полуидиотов;  но
потом  ее, наверно, тщательно редактировали  и исправляли  в  течение многих
циклов.
     - Вы думаете, - сказал Теремон, - они пронесли книгу через циклы тем же
способом, которым мы собираемся передать следующему циклу секрет тяготения?
     Ширин пожал плечами.
     -  Возможно. Не все ли равно, как они  это делают. Как-то умудряются. Я
хочу только сказать,  что эта книга полна всяческих искажений, хотя в основу
ее  и легли действительные факты.  Например, вы помните эксперимент  Фаро  и
Йимота с дырками на крыше, который не удался?..
     - Да.
     - А вы знаете, почему он не...
     Он замолчал и в  тревоге поднялся со стула: к ним  подошел Атон. На его
лице застыл ужас.
     - Что случилось? - почти крикнул Ширин.
     Атон взял Ширина под локоть и отвел в сторону. Психолог  чувствовал как
дрожат пальцы Атона.
     -  Говорите  тише! - хрипло прошептал  Атон.  -  Я  только что  получил
известие из Убежища.
     - У них что-нибудь неладно? - испуганно спросил Ширин.
     - Не у них, - сказал Атон, сделав ударение на местоимении. - Они только
что  заперлись и выйдут наружу  только послезавтра.  Им ничто не  грозит. Но
город, Ширин... в городе кровавый хаос. Вы не представляете себе...
     Он говорил с трудом.
     - Ну? -  нетерпеливо перебил  его  Ширин. - Ну и что? Будет  еще  хуже.
Почему вы так дрожите? - И, подозрительно  посмотрев на Атона, он добавил: -
А  как вы себя чувствуете? При этом намеке в глазах Атона мелькнул  гнев, но
тут же вновь сменился мучительной тревогой.
     - Вы  не  понимаете. Хранители Культа  не дремлют. Они призывают  людей
напасть  на  обсерваторию, обещая  им немедленное  отпущение  грехов, обещая
спасание души, обещая все что угодно. Что нам делать, Ширин?
     Ширин опустил голову и  отсутствующим взглядом  долго смотрел  на носки
своих башмаков. Задумчиво постучав  пальцем по подбородку, он наконец поднял
глаза и сказал решительно:
     - Что делать? А что вообще можно сделать? Ничего! Наши знают об этом?
     - Конечно, нет!
     -  Хорошо! И  не  говорите  им.  Сколько  времени осталось  до  полного
затмения?
     - Меньше часа.
     -  Нам  осталось  только  рискнуть.  Чтобы  организовать  действительно
опасную толпу, понадобится  время,  и  сюда  они  не скоро дойдут. До города
добрых миль пять...
     Он посмотрел в  окно на поля, спускавшиеся по  склонам холмов  к  белым
домам пригорода, на столицу,  которая в тусклых лучах Беты казалась туманным
пятном на горизонте.
     -  Понадобится  время,  - повторил он, не оборачиваясь.  -  Продолжайте
работать и молитесь, чтобы полное затмение опередило толпу.
     Теперь  Бета  была  разрезана   пополам  и  выгнутая   граница  черноты
вторгалась на вторую, еще светлую половину. Словно гигантское веко наискосок
смыкалось   над  источником  вселенского  света.   Психолог  уже  не  слышал
приглушенных звуков  кипевшей вокруг работы и ощущал  только мертвую тишину,
опустившуюся на  поля за окном. Даже насекомые  испуганно  замолчали,  и все
вокруг потускнело.
     Над ухом Ширина раздался чей-то голос. Он вздрогнул.
     - Что-нибудь случилось? - спросил Теремон.
     - Что? Нет. Садитесь. Мы мешаем работать.
     Они  вернулись в  свой угол, но  психолог некоторое  время  молчал.  Он
пальцем  оттянул воротник и повертел  головой, но легче от этого  не  стало.
Вдруг он взглянул на Теремона.
     - А вам не трудно дышать?
     Журналист широко открыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов.
     - Нет. А что?
     - Наверно, я  слишком  долго смотрел в  окно. И  на  меня  подействовал
полумрак.  Затруднение  дыхания   -   один   из  первых  симптомов  приступа
клаустрофобии.
     Теремон сделал еще один глубокий вдох.
     - Ну, на меня он еще не подействовал. Смотрите, кто-то идет.
     Между  ними  и  окном,  заслоняя  тусклый  свет, встал  Бини,  и  Ширин
испуганно взглянул на него.
     - А, Бини!
     Астроном переступил с ноги на ногу и слабо улыбнулся.
     - Вы не будете возражать, если я  немного посижу тут с вами? Мои камеры
подготовлены, и до полного затмения мне делать нечего.
     Он замолчал и  посмотрел на Латимера, который минут за пятнадцать перед
тем  достал  из  рукава маленькую книгу в  кожаном  переплете и  углубился в
чтение.
     - Этот мерзавец вел себя тихо?
     Ширин  кивнул. Расправив  плечи и напряженно хмурясь, он заставлял себя
ровно дышать.
     - Бини, а вам не трудно дышать? - спросил он.
     Бини в свою очередь глубоко вздохнул.
     - Мне не кажется, что здесь душно.
     - У меня начинается клаустрофобия, - виновато объяснил Ширин.
     - А-а-а! Со мной  дело обстоит по-другому. У меня такое ощущение, будто
что-то случилось с глазами. Все кажется  таким  неясным  и расплывчатым... И
холодно.
     -   Да,   сейчас  действительно  холодно.  Уж  это-то   не  иллюзия,  -
поморщившись, сказал  Теремон. - У  меня  так замерзли ноги, будто их только
что доставили сюда в вагоне-холодильнике.
     -  Нам   необходимо,   -  вмешался  Ширин,  -   говорить  о  чем-нибудь
нейтральном. Я же объяснил вам, Теремон, почему эксперимент Фаро с дырками в
крыше окончился неудачей...
     -  Вы  только начали, -  откликнулся Теремон.  Обняв руками колено,  он
уперся в него подбородком.
     - Ну, так вот:  они слишком  уж буквально  толковали Книгу  откровений.
Вероятно, вовсе не  следует считать Звезды физическим феноменом. Дело в том,
что  полная Тьма,  возможно, заставляет  мозг,  так  сказать,  творить свет.
Наверно, Звезды и есть эта иллюзия света.
     -  Другими словами,  -  добавил Теремон, -  Звезды,  по  вашему мнению,
результат безумия,  а  не его причина? Зачем же  тогда  Бини фотографировать
небо?
     - Хотя бы для того, чтобы доказать, что Звезды - это иллюзия. Или чтобы
доказать обратное - я ведь ничего не утверждаю наверное. Или, наконец...
     Но его перебил Бини, подвинувший свой стул поближе:
     -  Я рад, что вы заговорили  об этом, - оживленно  сказал  он,  сощурив
глаза и  подняв вверх  палец.  - Я думал об этих Звездах и пришел к довольно
любопытным  выводам.  Конечно,  все  это  построено  на  песке,  но  кое-что
интересное,  как мне кажется, в этом есть... Хотите послушать? Бини, видимо,
тут же пожалел о сказанном, но Ширин, откинувшись на спинку стула, попросил:
     - Говорите. Я слушаю.
     - Так вот: предположим, что во Вселенной есть другие солнца, - смущенно
произнес Бини. - То  есть такие солнца, которые находятся слишком далеко  от
нас и потому  почти не видны. Наверно, вам кажется, что я  начитался научной
фантастики...
     - Почему же? Но разве подобная возможность не опровергается тем фактом,
что по закону тяготения об их существовании должно было свидетельствовать их
притяжение?
     - Оно не скажется, если эти солнца достаточно далеко, - ответил Бини, -
хотя бы  на расстоянии четырех световых лет от  нас  или еще дальше.  Мы  не
можем заметить такие возмущения,  потому что они  слишком малы. Предположим,
что  на  таком расстоянии  от нас  имеется много солнц...  десяток или  даже
два...
     Теремон переливчато свистнул.
     -  Какую  статью можно  было  бы  соорудить  из этого  для  воскресного
приложения! Два десятка солнц во Вселенной на расстоянии восьми световых лет
друг от  друга.  Конфетка!  Таким образом,  наша  Вселенная  превращается  в
пылинку! Читатели будут в восторге.
     - Это  ведь только предположение, - улыбнулся Бини, -  а вывод из  него
такой: во время  затмения эти  два десятка солнц стали бы  видимы, исчез  бы
солнечный свет, в блеске которого они тонут.  Поскольку они очень далеко, то
будут  казаться маленькими, как камешки. Конечно, хранители Культа говорят о
миллионах  Звезд,  но  это  явное  преувеличение.  Миллион  Звезд  просто не
уместятся во Вселенной - они касались бы друг друга!
     Ширин слушал Бини со все возрастающим интересом.
     - В этом  что-то есть, Бини. Преувеличение... именно это  и  случается.
Наш мозг, как вы очевидно, знаете,  не  способен сразу осознать точное число
предметов, если их больше пяти; для большего числа у нас существует  понятие
"много".  А  десяток  таким  же образом  превращается в  миллион.  Чертовски
интересная мысль!
     -  Мне  пришло в голову  еще одно  любопытное соображение, -  продолжал
Бини. - Вы когда-нибудь задумывались  над тем, как  упростилась бы  проблема
тяготения,  если  бы  мы  имели  дело  с  относительно  несложной  системой?
Представьте себе Вселенную, в которой у планеты только  одно солнце. Планета
обращалась  бы по  правильной  эллиптической орбите,  и точная природа  силы
тяготения  была  бы очевидной и  без  доказательств.  Астрономы такого  мира
открыли  бы  тяготение,  пожалуй,  даже  прежде, чем  изобрели бы  телескоп.
Оказалось бы достаточным простое наблюдение невооруженным глазом.
     - Но была бы такая система динамически стабильна? - усомнился Ширин.
     - Конечно! Это так называемый "случай двух тел". Математически это было
исследовано, но меня интересует философская сторона вопроса.
     - Как  приятно  оперировать  такими  изящными  абстракциями, -  признал
Ширин, - вроде идеального газа или абсолютного нуля.
     -  Разумеется, - продолжал  Бини, - беда  в  том,  что  жизнь на  такой
планете была бы невозможна. Она не получала бы достаточно тепла и света,  и,
если бы она вращалась, на ней бала бы полная тьма половину каждых суток, так
что жизнь, первым  условием существования которой является свет, не могла бы
там развиваться.
     - Атон принес светильники, -  перебил его Ширин, вскочив так резко, что
стул упал.
     Бини осекся. Обернувшись, он улыбнулся с таким облегчением, что рот его
растянулся до ушей.
     В руках  Атона  был десяток стержней длиной с фут и толщиной с дюйм. Он
свирепо   взглянул  поверх   стержней  на   собравшихся  вокруг  сотрудников
обсерватории.
     - Немедленно возвращайтесь на свои места!  Ширин,  идите сюда, помогите
мне!
     Ширин  подбежал  к старику, и в полной  тишине  они принялись вставлять
стержни в самодельные металлические держатели, висевшие на стенах.
     С  таким  видом,  словно он  приступал к  свершению  главного  таинства
какого-нибудь священного ритуала, Ширин чиркнул большой неуклюжей спичкой и,
когда  она, брызгая искрами, загорелась,  передал  ее  Атону, который поднес
пламя к верхнему концу одного из стержней.
     Пламя сначала тщетно лизало конец стержня, но затем  неожиданная желтая
вспышка ярко осветила сосредоточенное лицо Атона. Он отвел спичку в сторону,
и в комнате раздался такой восторженный вопль, что зазвенели стекла.
     Над стержнем поднимался шестидюймовый колеблющийся язычок пламени! Один
за другим были зажжены остальные стержни, и шесть огней залили желтым светом
даже дальние углы комнаты.
     Свет был тусклый, уступавший  даже  лучам  потемневшего  солнца.  Пламя
металось, рождая  пьяные, раскачивающиеся  тени. Факелы отчаянно чадили, и в
комнате пахло, словно на  кухне в неудачный для  хозяйки день. Но они давали
желтый свет.
     Желтый  свет показался особенно  приятным после того,  как  в  небе уже
четыре часа  тускнела угрюмая Бета.  Даже Латимер  оторвался  от  книги и  с
удивлением смотрел на светильник.
     Ширин  грел  руки у ближайшего огонька,  не обращая внимания на то, что
кожу уже покрывал сероватый слой копоти.
     - Прелестно!  Прнелестно! Никогда не думал, что желтый свет так красив,
- бормотал он в восторге.
     Но  Теремон глядел на факелы с подозрением.  Морщась  от едкой вони  он
спросил:
     - Что за штуки?
     - Дерево, - коротко ответил Ширин.
     - Ну, нет.  Они же не горят. Обуглился только конец, а пламя продолжает
вырываться из ничего.
     -  В  этом-то  вся  и  прелесть. Это  очень  эффективный  механизм  для
получения искусственного света. Мы изготовили их несколько сотен, но большая
часть, конечно,  отнесена в Убежище. - Тут Ширин  повернулся и вытер платком
почерневшие  руки.  - Принцип  такой: берется губчатая сердцевина тростника,
высушивается и  пропитывается животным жиром.  Потом  она зажигается, и  жир
понемногу  горит.  Эти  факелы будут  гореть  безостановочно почти  полчаса.
Остроумно, не правда  ли? Это изобретение одного из молодых ученых Сароского
университета.




     Вскоре  оживление в куполе угасло. Латимер поставил свой стул прямо под
факелом и, шевеля губами, продолжал монотонно  читать молитвы, обращенные  к
Звездам.  Бини  опять  отошел  к  своим  камерам,  а  Теремон воспользовался
возможностью пополнить  свои  заметки для  статьи, которую  он собирался  на
другой день  написать для  "Хроники".  Последние два часа он занимался  этим
аккуратно, старательно и, как он хорошо понимал, бесцельно.
     Однако (это видимо, заметил и Ширин, поглядывавший на него  с усмешкой)
это  занятие  помогало   ему  не  думать  о  том,  что  небосвод  постепенно
приобретает отвратительный красновато-лиловый оттенок свежеочищенной свеклы,
- и таким образом оправдывало себя.
     Воздух, казалось, стал плотнее. Сумрак, как осязаемая материя,  вползал
в  комнату,  и  танцующий  круг желтого  света  все  резче  выделялся  среди
сгущающейся мглы.  Пахло  дымом, потрескивали факелы;  кто-то осторожно,  на
цыпочках  обошел  стол, за  которым  работали; время от  времени  кто-нибудь
сдержанно вздыхал, стараясь сохранять спокойствие в мире, уходящем в тень.
     Первым услышал  шум Теремон. Он даже не  услышал, а смутно почувствовал
какие-то  звуки, которых никто  не заметил бы, если бы  в  куполе не  стояла
мертвая тишина.
     Журналист  выпрямился  и  спрятал записную  книжку. Затаив дыхание,  он
прислушался,  а потом, пробравшись между солароскопом и одной из камер Бини,
нехотя подошел к окну.
     Тишину расколол его внезапный крик:
     - Ширин!
     Все  бросили  работу.  В  одну   секунду  психолог  очутился  рядом   с
журналистом. Затем к ним подошел Атон. Даже Йимот 70, который примостился на
маленьком сиденье высоко в  воздухе, возле окуляра  громадного  солароскопа,
опустил голову и поглядел вниз.
     От  Беты остался только  тлеющий осколок, бросавший последний отчаянный
взгляд  на Лагаш. Горизонт  на востоке, где  находился  город,  был поглощен
Тьмой, а дорога от Саро к обсерватории стала тускло-красной полоской, по обе
стороны  которой  тянулись  рощицы.  Отдельных  деревьев   уже  нельзя  было
различить, они слились в сплошную темную массу.
     Но  именно дорога приковала к себе внимание  всех,  потому  что  на ней
грозно кипела другая темная масса.
     - Сумасшедшие  из  города!  Они  уже  близко! -  крикнул  прерывающимся
голосом Атон.
     - Сколько осталось до полного затмения? - спросил Ширин.
     - Пятнадцать минут, но... но они будут здесь через пять.
     - Неважно. Проследите, чтобы все продолжали  работать. Мы их не пустим.
У  этого здания стены, как у крепости. Атон, на всякий случай  не  спускайте
глаз с нашего незваного гостя. Теремон, идемте со мной.
     Теремон выбежал из комнаты  вслед за Ширином. Лестница крутой  спиралью
уходила вниз, в сырой жуткий сумрак.
     Не задерживаясь ни на секунду,  они по  инерции  успели  еще спуститься
ступенек  на сто, но тусклый, дрожащий желтый свет, падавший из двери купола
исчез и со всех сторон сомкнулась густая зловещая тень.
     Ширин  остановился  и  схватился  пухлой  рукой  за  грудь.  Глаза  его
выкатились, а голос напоминал сухой кашель:
     - Я не могу... дышать... ступайте вниз... один. Заприте все двери...
     Теремон спустился на несколько ступенек и обернулся.
     - Погодите! Вы можете продержаться минуту? - крикнул он.
     Он и сам  задыхался. Воздух набирался в легкие  очень  медленно  и  был
густ, словно патока, а при мысли,  что надо одному спуститься в таинственную
Тьму, он ощутил панический страх.
     Значит, все-таки темнота внушала ужас и ему.
     - Стойте здесь, - сказал он. - Я сейчас вернусь.
     Перескакивая  через  ступеньки,  он  помчался  наверх.  У  него  бешено
колотилось сердце - и  не только от физических усилий. Он ворвался в купол и
выхватил  из подставки факел. Факел  вонял, дым  слепил глаза,  но  Теремон,
радостно сжимая его в кулаке, уже мчался вниз по лестнице.
     Когда  Теремон  склонился  над  Ширином,  тот  открыл глаза и застонал.
Теремон сильно встряхнул его.
     - Ну, возьмите себя в руки! У нас есть свет!
     Он поднял факел как можно выше  и, поддерживая спотыкающегося психолога
под  локоть, направился вниз, стараясь  держаться  в  середине спасительного
кружка света.
     В  кабинеты  на первом  этаже  еще  проникал тусклый свет  с  улицы,  и
Теремону стало легче.
     - Держите, - грубо сказал он и сунул факел Ширину. - Слышите их?
     Они прислушались. До них донеслись бессвязные, хриплые вопли.
     Ширин  был  прав:  обсерватория  напоминала  крепость.  Воздвигнутое  в
прошлом  веке,  когда  безобразный  неогавотский  стиль   достиг  наивысшего
расцвета,  здание  ее отличалось  не  красотой, а прочностью  и  солидностью
постройки.
     Окна были  защищены  железными  решетками  из толстых прутьев,  глубоко
утопленных в бетонную облицовку. Каменные  стены были  такой толщины, что их
не  могло бы  сокрушить даже землетрясение, а  парадная  дверь  представляла
собой массивную дубовую доску, обитую железом. Теремон задвинул засовы.
     В другом конце коридора тихо ругался Ширин. Он показал на дверь черного
хода, замок которой был аккуратно выломан.
     - Вот таким образом Латимер проник сюда, - сказал он.
     -  Ну, так  и  не  стойте  столбом!  - нетерпеливо  крикнул  Теремон. -
Помогите мне  тащить мебель...  И уберите факел от моих глаз. Этот  дым меня
задушит.
     Говоря это, журналист  с грохотом  волок  к двери  тяжелый стол; за две
минуты он соорудил баррикаду, которой не хватало  красоты и  симметрии, что,
однако, с избытком компенсировалось ее массивностью.
     Откуда-то  издалека  донесся  глухой стук  кулаков  по парадной  двери;
слышались вопли, но все это было как в полусне.
     Толпой,   которая  бросилась  из  Саро,  руководили  только  стремление
разрушить  обсерваторию,  чтобы обрести обещанное Культом спасение  души,  и
безумный  страх,  лишавший рассудка.  Не было  времени подумать  о  машинах,
оружии, руководстве и даже организации. Люди бросились к обсерватории пешком
и попытались разбить дверь голыми руками.
     Когда  они  достигла   обсерватории,   Бета  сократилась  до  последней
рубиново-красной капли пламени, слабо мерцавшей над человечеством,  которому
оставался только всеобъемлющий страх...
     - Вернемся в купол! - простонал Теремон.






     В  куполе  только  один  Йимот  продолжал  сидеть  на  своем  месте,  у
солароскопа. Все остальные  сгрудились у фотоаппаратов. Хриплым, напряженным
голосом Бини давал последние указания.
     -  Пусть каждый  уяснит себе... Я  снимаю  Бету  в  момент  наступления
полного  затмения и меняю пластинку. Каждому из вас поручается  одна камера.
Вы все знаете время выдержки...
     Остальные шепотом подтвердили это.
     Бини провел ладонью по глазам.
     - Факелы еще горят? Хотя... я сам вижу.
     Он крепко прижался к спинке стула.
     - Запомните,  не... не  старайтесь получить хорошие снимки.  Не тратьте
времени,  пытаясь  снять одновременно  две Звезды. Одной  достаточно. И... и
если кто-нибудь  почувствует,  что с  ним  началось  это,  пусть  немедленно
отойдет от камеры!
     - Отведите меня к Атону. Я не вижу его, - шепнул Теремону Ширин.
     Журналист откликнулся  не  сразу.  Он  уже не  видел  людей,  а  только
расплывчатые смутные тени: желтые пятна факелов над головой почти  не давали
света.
     - Темно, - пожаловался он.
     Ширин вытянул вперед руку и сказал:
     - Атон.
     Он неуверенно шагнул вперед.
     - Атон!
     Теремон взял его за локоть.
     - Погодите, я отведу вас.
     Кое-как ему удалось  пересечь  комнату. Он  зажмурил глаза, отказываясь
видеть Тьму, отказываясь верить, что им овладевает смятение. Никто не слышал
их шагов, не обратил на них никакого внимания. Ширин наткнулся на стену.
     - Атон!
     Психолог  почувствовал,  как  его  коснулись дрожащие  руки, и  услышал
шепот:
     - Это вы, Ширин?
     - Атон! - сказал Ширин, стараясь дышать  ровно. - Не бойтесь толпы. Она
сюда не ворвется.



     Латимер, хранитель Культа, встал - его  лицо искажала гримаса отчаяния.
Он дал  слово,  и  нарушить  его значило подвергнуть  свою душу  смертельной
опасности. Но ведь слово вырвали у него силой, он не давал  его добровольно.
Вскоре появятся Звезды; он  не может стоять в стороне и  позволить... И  все
же... слово было дано.
     Лицо   Бини,   подставленное   под   последний   луч   Беты,   казалось
темно-багровым, и  Латимер,  увидев,  как  он  склонился  над фотоаппаратом,
принял решение. От волнения ногти его впились в мякоть ладони.
     Шатаясь  из стороны  в сторону, он бросился вперед.  Перед ним  не было
ничего,  кроме теней;  даже  сам  пол  под  ногами,  казалось, перестал быть
материальным. А  затем кто-то набросился  на него, повалил и вцепился  ему в
горло.
     Латимер согнул ногу и изо всех сил ударил противника коленом.
     - Пустите меня или я убью вас!
     Теремон   вскрикнул,  затем,   превозмогая  волны   мучительной   боли,
пробормотал:
     - Ах, ты, подлая крыса!
     Его  сознание, казалось, воспринимало  все  сразу. Он услышал, как Бини
прохрипел: "Есть!  К камерам, все!", и тут же каким-то  образом осознал, что
последний луч солнечного света истончился и исчез.
     Одновременно он услышал,  как  перехватило  дыхание у Бини, как странно
вскрикнул Ширин, как оборвался  чей-то  истерический смешок... и как снаружи
наступила  тишина,  странная,  мертвая  тишина.  Теремон  почувствовал,  что
разжимает руки, но и тело Латимера вдруг обмякло и  расслабилось. Заглянув в
глаза хранителя Культа,  он  увидел  в них  остекленевшую пустоту, в которой
отражались  желтые  кружочки  факелов.  Он  увидел, что  на  губах  Латимера
пузырится пена, услышал тихое звериное повизгивание.
     Оцепенев от страха,  он медленно приподнялся  на одной руке и посмотрел
на леденящую кровь черноту в окне.
     За окном сияли Звезды!
     И не каких-нибудь жалких три тысячи шестьсот слабеньких  звезд,  видных
невооруженным глазом с Земли. Лагаш находился в центре гигантского звездного
роя.  Тридцать тысяч ярких солнц сияли с  потрясающим душу великолепием, еще
более  холодным и устрашающим в своем жутком равнодушии, чем жестокий ветер,
пронизывавший холодный, уродливо сумрачный мир.
     Теремон,  шатаясь,  вскочил  на  ноги;   горло  его  сдавило  так,  что
невозможно  было  дышать;  от  невыносимого  ужаса  все  мускулы тела  свело
судорогой. Он терял рассудок и знал это,  а последние проблески сознания еще
мучительно  сопротивлялись,  тщетно  пытаясь  противостоять  волнам  черного
ужаса. Было очень страшно сходить с ума и знать, что сходишь с ума... знать,
что  через какую-то  минуту твое тело будет по-прежнему  живым,  но  ты сам,
настоящий  ты, исчезнешь навсегда, погрузишься  в черную пучину безумия. Ибо
это был Мрак...  Мрак, Холод и Смерть. Светлые стены Вселенной рухнули, и их
страшные черные обломки падали, чтобы раздавить и уничтожить его.
     Теремон споткнулся  о какого-то человека, ползущего  на четвереньках, и
едва не упал. Прижимая руки к  сведенному судорогой горлу, Теремон заковылял
к пламени факелов, заслонившему от его безумных глаз весь остальной мир.
     - Свет! - закричал Теремон.
     Где-то, как испуганный ребенок, захлебывался плачем Атон.
     -  Звезды...  все  Звезды... мы ничего  не  знали. Мы совсем ничего  не
знали. Мы думали  шесть  звезд это Вселенная что-то значит  для Звезд ничего
Тьма во  веки  веков  и стены  рушатся а мы не знали что мы не могли знать и
все...
     Кто-то попытался схватить факел - он упал и погас. И сразу же  страшное
великолепие равнодушных Звезд совсем надвинулось на людей.
     А  за  окном на  горизонте,  там,  где  был  город  Саро,  поднималось,
становясь все ярче, багровое зарево, но это не был свет восходящего Солнца.
     Снова пришла долгая ночь.



Айзек Азимов. Предисловия к рассказам из сборника "Приход ночи"

     Написание  "Прихода  ночи"  стало водоразделом в моей  профессиональной
карьере. Когда я написал его, мне только что исполнился двадцать один год, я
уже писал профессионально (в том смысле, что посылал свои рассказы в журналы
и  время  от времени  продавал их) вот уже два  с половиной года,  но особых
успехов  не  добился. Десяток моих рассказов опубликовали и примерно столько
же отвергли.
     Как  раз тогда  Джон У. Кэмпбелл-младший, редактор "Astounding  Science
Fiction", и показал мне цитату  Эмерсона, которой начинается  "Приход ночи".
Мы  ее обсудили, потом я пошел домой  и в течение двух  недель написал  этот
рассказ.
     А  теперь давайте поговорим начистоту. Я написал рассказ точно  так же,
как  писал  предыдущие  свои  рассказы,  или,  если  уж на  то  пошло,  свои
последующие.  В  том,  что  касается  писательства,  я полный и  законченный
примитив.  Я этому  нигде и никогда не учился и до сих  пор не знаю Как Надо
Писать.
     Поэтому я пишу по старинке: у меня  в голове появляются фразы, а я их с
такой же скоростью печатаю.
     Именно так я и написал "Приход ночи".
     Мистер  Кэмпбелл  не   посылал  авторам  уведомлений  о   том,  что  их
произведения приняты. Вместо этого он посылал им чеки, причем  очень быстро,
и это превосходный способ  вести дела. Он всегда приводил меня в восхищение.
Я получил чек за "Приход ночи", но моя радость сразу оказалась испорчена тем
фактом, что мистер Кэмпбелл сделал ошибку.
     Стандартная авторская ставка  в те времена была  впечатляющей  --  один
цент  за  слово.  (Никаких жалоб, друзья;  я  был рад  получать  столько). В
рассказе было двенадцать тысяч слов, поэтому  я ожидал  чек на  сто двадцать
долларов, но он оказался на сто пятьдесят.
     Я  застонал. Конечно, совсем нетрудно было  обналичить чек, не  задавая
вопросов,  но Десять  заповедей,  накрепко  вбитых  в  меня  суровым  отцом,
заставили меня немедленно позвонить мистеру Кэмпбеллу и попросить его, чтобы
он прислал мне новый чек на меньшую сумму.
     И тут выяснилось, что  никакой ошибки нет.  Рассказ показался Кэмпбеллу
настолько хорошим, что он заплатил мне четверть цента за слово премиальных.
     Прежде  я никогда не получал такого огромного гонорара  ни за один свой
рассказ,  и это оказалось лишь началом.  Когда рассказ был  опубликован,  он
стоял в журнале первым, а название вынесено на обложку.
     Более  того, внезапно меня  стали воспринимать всерьез, а  мир  научной
фантастики узнал о  моем существовании. Когда прошли годы, выяснилось, что я
написал  "классику". Рассказ  появился,  насколько  мне известно,  в  десяти
антологиях,   включая  британскую,  голландскую,  немецкую,   итальянскую  и
русскую.
     Надо  сказать, что со временем меня начало  несколько раздражать, когда
мне вновь  и вновь повторяли, что  "Приход ночи"  был моим лучшим рассказом.
Мне казалось, в  конце концов,  что,  хотя  я  ныне знаю  о  Писательстве не
больше, чем тогда, одна  лишь практика с  каждым годом позволяла  мне писать
все лучше, хотя бы технически.
     По  сути, это обстоятельство  не  давало  мне  покоя, пока  у  меня  не
родилась идея этого сборника.
     Я никогда не включал "Приход ночи" в свои авторские сборники рассказов,
потому  что  мне  всегда  казалось,  что  его  настолько  часто  включали  в
антологии, что  все мои читатели  с  ним знакомы. Но, возможно, это не  так.
Многие из моих читателей еще  даже не  родились,  когда  рассказ был впервые
напечатан, а немалое их число могло и не прочесть те антологии.
     Кроме того,  если  это  мой лучший рассказ, то  ему самое место  в моем
сборнике. А к нему я смогу добавить и другие рассказы, оказавшиеся успешными
в том или ином отношении, но не публиковавшиеся в моих прежних сборниках.
     Поэтому,  с   любезного  разрешения   издательства  "Doubleday",  я   и
подготовил  сборник "Приход  ночи и другие рассказы",  где все  произведения
расположены  по хронологии публикации.  Сам "Приход ночи" стоит первым,  так
что вы  сами  сможете  проверить,  улучшилось или  ухудшилось  с годами  мое
писательское мастерство. А потом сами решайте, почему (если это так) "Приход
ночи" лучше всех остальных.
     Сам-то  я  недостаточно  разбираюсь в  Писательстве и сказать  этого не
могу.

                              Что, если?

     Нетрудно  понять, о чем  чаще всего спрашивают  любого автора-фантаста:
"Где вы берете идеи?"
     Полагаю,  тот,  кто  задает  вопрос,  уверен,   что   существует  некая
таинственная   разновидность   вдохновения,   которую  можно   вызвать  лишь
странными,  а возможно, и недозволенными  способами,  или  же  что  писатель
совершает  для  этого зловещий  ритуал --  не  исключено, что  и  с  вызовом
дьявола.  Однако,  на  этот  вопрос есть  единственный  ответ:  "Идею  можно
отыскать  где угодно,  если только у  вас  есть  желание  достаточно долго и
упорно размышлять".
     Похоже, эти "долго" и  "упорно" разочаровывают спрашивающих. Восхищение
вами  заметно  снижается, а  у  вас  рождается  ощущение,  что  вы  публично
признались в  жульничестве. В конце  концов, если весь  секрет в  "долго"  и
"упорно", то писать может каждый.
     Странно, однако, что пишут лишь немногие.
     Как бы то ни  было,  однажды моя  жена не выдержала и  задала мне  этот
вопрос, хотя знала, что  я не люблю  на него отвечать. В 1949  году, когда я
получил  должность  в  медицинском  колледже  Бостонского  университета,  мы
переехали в  окрестности  Бостона и  время от  времени  ездили  на  поезде в
Нью-Йорк навестить ее или мою семью.
     И вот однажды во время такой  поездки она, наверное от скуки, и  задала
мне Тот Самый Вопрос. И я ответил:
     -- Да где угодно. Если захочу, я, может быть, смогу придумать рассказ о
нашей поездке.
     -- Так попробуй, -- естественно, сказала она.
     Тогда я хорошенько подумал и  рассказал ей историю  о поездке в поезде,
которую после возвращения домой напечатал на машинке и назвал "What If...".
     Этот рассказ необычен для меня и в другом смысле. В любовных историях я
не силен. Почему это так, я  предоставляю  объяснять какому-нибудь салонному
психиатру.  Я  лишь  отмечаю  сам  факт. Иногда в моих рассказах  появляются
женщины. В  одном  редком случае, в рассказе  "Hostess",  женщина даже стала
героиней. Но и в этих случаях любовная линия в рассказах, если и появляется,
то остается побоку.
     Однако  "What If..." -- чисто романтическая  история. Всякий раз, думая
об этом, я поражаюсь.  И считаю, что из всех  моих  многочисленных рассказов
это единственный с  серьезной (в  противоположность  непристойным)  любовной
линией. О, небеса!

                      Здесь нет никого, кроме...

     Полагаю, каждому из нас  приходилось  иногда  произносить фразу: "Ну, и
что он в ней нашел?" или: "Ну, и что она в нем нашла?"
     Смешной вопрос, потому что то, что он видит в  ней или она видит в нем,
просто так, глазом, не увидишь. Это, вероятно, сами-прекрасно-знаете-что.
     Сходным образом я столь  же склонен фыркать, как любой из вас, и, когда
я вижу фильм,  где девушка влюбляется в типа  без всяких видимых достоинств,
если   не   считать  того,  что  он  высок,  худощав,  силен,  бесстрашен  и
поразительно красив, меня, естественно, охватывает отвращение. "Да что она в
нем нашла?" -- спрашиваю я.
     Если меня заставляют объяснять причину моего  фырканья, я поясняю,  что
этот высокий,  худощавый, сильный,  бесстрашный и  поразительно красивый тип
почти неизменно обладает  комариными мозгами.  Вместо слов  он хмыкает, а на
мир смотрит тупыми глазами, за  которыми  спрятаны мозги слабоумного идиота.
Он известен  всем, а особенно  девушке,  что пытается  скрыть  свою безумную
страсть  к  нему, под прозвищем "большой выпендрила" или, возможно, "большой
увалень".
     Эти  выпендрилы,  и  увальни  в  особенности,  лишены  даже зачаточного
понимания женской психологии, и чем больше они это доказывают, тем отчаяннее
их любят.
     Я вам заявляю:  для меня это невыносимо. Мне чертовски хорошо известно,
что  если я попытаюсь завоевать расположение  девушки, соревнуясь с одним из
этих высоких худощавых кретинов,  то  обязательно проиграю. Поэтому я избрал
собственный способ мести. Я решил никогда не вставлять этих выпендрил в свои
рассказы.
     И я от своего решения, насколько мне известно, не отступал. Еще вчера я
был готов в этом поклясться  и  поставить на свою  правоту любые деньги.  Но
когда перечитал "Здесь нет  никого, кроме..." -- только что,  перед  тем как
написать предисловие -- у меня дрогнуло сердце и я  не поверил своим глазам.
Оказывается, и у меня есть рассказ про увальня.
     Боже мой!

                      Что это за штука -- любовь?

     У  этого  рассказа сложная история. Она  началась  в  году  1938-м  или
1939-м,  когда  один  журнал,  названия которого я  приводить  не стану,  на
протяжении  полудюжины номеров  пытался "раскрутиться",  публикуя то, что  я
могу   определить   как   "пикантные   фантастические  рассказы".   Учитывая
сексуальную  свободу,   допустимую  для  современных  авторов,  те   древние
"пикантные"  рассказы  ныне  читаются  примерно   как  "Двойняшки  Боббси  в
космосе",  но тогда немногочисленные читатели того  журнала  воспринимали их
как "клубничку".
     Основными  сюжетами тех  рассказов была  горячая  страсть  инопланетных
монстров  к  земным  женщинам. Одежду  у  женщин  непременно  срывали,  а не
снимали, а их  груди описывали набором эллиптических фраз. (Да,  я знаю, что
получился  каламбур.) Журнал помер  заслуженной смертью, и  не столько из-за
опубликованного  в  нем   секса   и   садизма,  сколько  из-за   смертельной
одинаковости своих материалов и полуграмотных "произведений".
     Занавес опускается и вновь поднимается в 1960 году. У журнала "Плейбой"
появляется желание повеселиться за счет фантастики. В нем публикуется статья
под  названием  "Девушки  для  склизкого бога",  в  которой  вся  фантастика
(правда, добродушно)  представлена  как сплошной  секс и садизм.  Они  могли
отыскать очень мало настоящего материала для сатиры, потому что до 1960 года
не   существовало  другой   области  литературы  (пожалуй,   за  исключением
рассказиков  для  детей в бюллетенях воскресных школ) столь пуританской, как
фантастика.  После 1960  года  сексуальное либертарианство  проникло даже  в
научную фантастику.
     Поэтому     "Плейбою"    пришлось    иллюстрировать     свою     статью
забавно-сексуальными обложками  вымышленных журналов, а все цитаты  выдирать
из единственного источника -- того самого журнала, что я упоминал выше.
     Когда Селия Голдсмит, редактор журнала "Amazing Stories", прочитала эту
статью,  она немедленно  позвонила  мне  и  предложила написать рассказ  под
названием "Плейбой  и склизкий  бог" --  сатиру  на  сатиру. У меня возникло
сильное искушение написать такой рассказ по нескольким причинам:
     1) Мисс Голдсмит нельзя описать -- ее надо  видеть. Я  не  знаю другого
редактора  НФ  журнала, столь похожего на девушку из шоу, а меня эстетически
привлекают (или что-то в этом роде) девушки именно такого типа.
     2) Я воспринимаю фантастику всерьез, и меня очень задело, что "Плейбой"
высмеял  ее,  воспользовавшись  журнальчиком   1938  года.  Мне   захотелось
отплатить им той же монетой.
     3) Я быстро придумал, что именно хочу написать.
     Поэтому я  написал  рассказ "Плейбой и склизкий бог",  вставив  в  него
несколько тех же цитат, что использовал "Плейбой", и попытавшись изобразить,
каким   в   действительности  может  оказаться  контакт   между   сексуально
озабоченным  инопланетянином  и  земной женщиной.  (Следует  упомянуть,  что
последние три  абзаца  написаны  мисс  Голдсмит.  В моем варианте  оказалась
весьма претенциозная концовка, а у мисс Голдсмит получилась гораздо удачнее.
Поэтому я решил оставить ее вариант, и не только в журнале, но и здесь.)
     Осталась  проблема  с  названием  -- оно было  попросту отвратительным.
Когда  покойный (увы!)  Грофф  Конклин, один из  неутомимейших  составителей
антологий, решил вставить этот рассказ в очередную свою  антологию, он  меня
довольно-таки жалостливо спросил, нет ли у меня другого названия.
     -- Еще бы! Как насчет "What is This Thing Called Love?"
     Грофф  оказался очень доволен, я тоже. Он использовал  это  название, и
здесь этот рассказ называется так же.

                          Машина-победитель

     К  концу  50-х  годов  в  моей  жизни  произошли  довольно  неожиданные
изменения. Моя писательская карьера постоянно набирала обороты.  Собственные
побуждения и сотрудничество  с редакторами  заставляли меня  браться  за все
более  многочисленные  и разнообразные задачи,  и к 1958 году  я понял,  что
больше не могу совмещать писательство со штатным преподаванием.
     Поэтому я и руководство медицинского колледжа  пришли к взаимовыгодному
соглашению. Я  сохранял свою  должность (профессор  биохимии,  если  вам это
интересно  знать)  и  обязался  время от времени  появляться  на  работе  --
прочитать несколько лекций за год, позаседать в комитете,  и так  далее. А в
остальное время занимался профессиональным писательским трудом, освободив их
от необходимости платить мне жалованье.
     Некоторое  время  мне  казалось,   что,  практически  освободившись  от
академических  обязанностей  и  получив  для писательства  любое  количество
времени, да еще ежедневно, я  смогу наконец выполнить все свои  писательские
обязательства,  работая  без  напряжения. И  еще останется  время на отдых и
развлечения.
     Как  бы не так! Один из законов Паркинсона гласит: "Работа отнимает все
имеющееся у  вас  время". Так оно и  оказалось.  Я  и  ахнуть не  успел, как
обнаружил, что ежедневно отбарабаниваю за машинкой полный рабочий день, хотя
прежде тратил на это половину  дня,  и  быстро вывел  дополнение  Азимова  к
закону  Паркинсона:  "Работая  по десять часов в день, писатель вдвое больше
отстает от графика своих обязательств, чем работая по пять часов в день".
     Хуже  всего оказалось  то, что  примерно в  то время, когда я  собрался
стать профессиональным писателем, Советский Союз запустил первый  спутник, и
Соединенные Штаты впали во что-то вроде тихого помешательства. А заодно и я.
     У   меня   появилось   навязчивое    желание    писать   для    Америки
научно-популярные произведения, потому что стране грозила большая  опасность
из-за  пренебрежения  наукой,  а  у  ряда  издательств  возникло   столь  же
навязчивое  стремление  их  публиковать.  И  в  результате  меня  вынесло  в
безбрежное море научно-популярной литературы, где я до сих пор плаваю.
     Беда в том, что это  не художественная  литература. За последние десять
лет написал пару романов,  несколько сборников  и около дюжины рассказов, но
это почти ничто.
     Судя по раздраженным письмам, которые я получаю, читатели решили, что я
поступил так специально,  назло им всем. Но это  не так. Я отчаянно стараюсь
совсем  не потерять связь  с  научной  фантастикой. Это  же моя жизнь в  том
смысле, что ничто другое ее не заменит. Конечно, я пишу ежемесячную статью в
журнале "Fantasy and Science Fiction", но это совсем другое.
     Вот  так  и  получилось,  что  каждый  коротенький  рассказ, который  я
ухищряюсь написать  во времена своего затворничества, для меня дороже любого
большого, написанного прежде,  когда я их писал по паре дюжин в год, а  то и
больше.
     "Машина-победитель" -- один из  них,  мое  периодическое доказательство
всему миру любителей НФ того, что я еще жив.

                           Мой сын -- физик

     Одним из побочных эффектов растущей респектабельности НФ стало то,  что
она начала появляться на таких рынках, где всего пару лет назад вызывали  бы
санитаров  из  Министерства  гигиены,  чтобы  те  вынесли  из  редакторского
кабинета непонятно как попавшую туда НФ-рукопись.
     Никогда  не  забуду шок, потрясший всех фэнов фантастики, когда  вскоре
после  1945  года Роберту Хайнлайну удалось  преодолеть  барьер  "глянцевых"
журналов  и опубликовать неразбавленный  фантастический рассказ  в "Saturday
Evening Post".
     Ныне же  стало рутинным делом обнаруживать фантастику, опубликованную в
столь крупнотиражном  издании, как "Плейбой". И в самом деле, конкуренция на
рынке  массовых изданий  сейчас такова, что небольшие специализированные  НФ
журналы с  большим  трудом  привлекают к  себе  опытных  авторов и потому не
получают должной выгоды  от той респектабельности, какую  фантастика недавно
приобрела, Это несправедливо!
     Но самым странным рынком для фантастики стала, по моему мнению, колонка
рекламных объявлений в  превосходном  журнале "Scientic  American". Компании
"Хоффман   электроникс  корпорейшн"  пришла  идея  запустить  серию  реклам,
включающих  двухстраничный  (минус одну колонку)  фантастический  рассказ --
настоящий НФ рассказ,  написанный признанным мастером. А в последней колонке
будет с достоинством  рекламироваться  продукция  компании.  На прямой связи
между  содержанием рассказа  и  рекламируемым продуктом  никто не настаивал,
писатель получал полную свободу за одним исключением -- в нем в той или иной
форме   должна  была  применяться  техника  связи   (потому   что  "Хоффман"
производила оборудование для связи).
     Вызов  показался мне интересным, авторское самоуважение было соблюдено,
поэтому, когда  меня пригласили участвовать в этой программе, я согласился и
написал "Мой сын -- физик" Как вы  увидите, он имеет  отношение  к связи, но
никоим образом  не рекламирует ее. "Хоффман" приняла рассказ,  не  изменив в
нем ни слова, и его  опубликовали не только  в разделе объявлений  "Scientic
American" но и в журнале "Fortune".
     Да,  результат оказался  неожиданным,  уж будьте  уверены  -- ведь я  и
предполагать не  мог, что  эта  небольшая "халтурка" когда-либо  появится  в
другом журнале. Ладно бы что другое, только не фантастика.
     Однако меня немного  смущает, как завершилась  та идея.  Насколько  мне
известно, всего было опубликовано шесть таких реклам с рассказами, и на этом
все  оборвалось.  Ну,  может быть,  у  них  возникли  трудности  с  подбором
подходящих рассказов. Не знаю.
Last-modified: Wed, 01 Feb 2006 12:01:38 GMT
Оцените этот текст:Не читал10987654321