л я и повернулся к Стирнеру, который спокойно слушал наш разговор. - Помните, что делать с кассетами? - Мы в точности выполним ваши инструкции. Добровольцы ждут не дождутся, когда им дадут кассеты, чтобы раздать их другим добровольцам, а те тоже сделают все, что от них требуется. - Прекрасно. Но с раздачей кассет надо потерпеть хотя бы до завтрашнего вечера. Нужно, чтобы побольше солдат узнало пароль. Если офицеры сразу заметят неладное, это существенно затруднит нашу работу. Они возьмут под наблюдение или вовсе перекроют железную дорогу. Поэтому надо заранее подготовить другие пути. В общем, позаботьтесь обо всем, пока меня не будет. Назначаю вас ответственным за дезертирство. - Когда вы рассчитываете вернуться? - Как получится. Постараюсь не задерживаться. Больше говорить было не о чем. Нахлобучив на голову кепи, я повернулся к выходу. - Удачи,- сказал Мортон мне вслед. - Спасибо. - Да, удача мне не помешает. Шагая по пустым улочкам, я испытывал острую тоску. А утолить ее было нечем, поскольку вирр-диск я вернул Стирнеру, а деньги на этой планете ничего не стоили. Оставалось брести мимо вывесок, сулящих недоступные для меня удовольствия, и прижиматься носом то к одному, то к другому окну, как делали другие неприкаянные в мундирах. У многих не выдерживали нервы, и, хотя вечер только наступал, они тащились в городской парк, где был разбит лагерь. Я побрел за ними вслед и вскоре оказался под яркими фонарями возле колючей проволоки, окружающей зеленый парк. Раньше он был излюбленным местом отдыха горожан, а теперь на вытоптанной траве стояли серые армейские палатки. Солдат удобствами не баловали, но офицеры жили в сравнительно комфортабельных сборных бараках. Чтобы приблизиться к воротам, где полицейские проверяли увольнительные у понурых рядовых, мне пришлось собрать в кулак всю свою волю. И хотя рассудок убеждал меня, что никто не ждет в лагере чужого, все животные инстинкты верещали от ужаса. Разумеется, все прошло без сучка и задоринки. Крошечные глазки полицейского вытаращились из-под кустистых бровей на увольнительную, а затем волосатая лапа махнула: проходи, мол. Направляясь к палаткам, я позвенел в карманах мелочью, забытой на радостях прежним владельцем мундира. Этих монеток как раз должно было хватить на кружку разбавленного пива в солдатской пивной. Как говорится, лучше что-то, чем ничего. Найти пивную было проще простого - из нее доносилась музыка, напоминающая работу камнедробилки. Вскоре я вошел в провисшую палатку, тускло освещенную лампочками, предназначенными, видимо, только для того, чтобы приманивать летающих насекомых. За грязными деревянными столами на скамьях, сколоченных из неструганых досок, сидели рядовые и потягивали дрянное теплое пиво. Я взял кружку и приблизился к одной из компаний. - Для меня найдется местечко? - Найдется. В заднице. - Большое спасибо. Ты всех посылаешь в задницу? - Какую задницу? - Совсем как горожане. Эта реплика вызвала интерес. Здоровяк, с которым я беседовал, сфокусировал на мне мутные глаза. Остальные тоже обернулись и навострили уши. - Ты что, из увольнения? А нас завтра отпустят. Ну как там, расскажи. - Паршиво там. В пивнушках не обслуживают. А хватаешь кружку - закрывают заведение и расходятся по домам. - Это мы уже слышали. Но тут ничего не поделаешь. - Ну, почему же? Можно снять форму, уехать куда-нибудь подальше, ну и жить там в свое удовольствие. Вкусно есть, сладко пить, целовать девушек. Теперь на меня смотрели по-другому. Глазищи - что пушечные жерла; казалось, вот-вот грянет залп. Над столом повисла мертвая тишина. - Что ты сказал? - наконец шепотом спросил здоровяк. - Что слышал. Идешь в ресторан, садишься за столик, никого не задираешь. Если тебя спрашивают: "Вы любите свежий воздух?" - отвечаешь: "Да, люблю". И все. Тебе дадут штатскую одежду и билет на поезд. Садишься в вагон и - ту-ту, на другой конец страны. Туда, где тебя вовек не найдут. - А не заливаешь? - А зачем? Да вы и сами можете убедиться. Кто мешает? Что бы с вами ни случилось, хуже, чем в армии, не будет. Этот железный довод подействовал не только на здоровяка. - А ты-то почему вернулся? - Хороший вопрос, - я сунул ему под нос увольнительную. - Видишь, действительно до полуночи. Я вернулся за письмами от мамочки. Ну, до встречи в раю, если захочешь туда попасть. Я вышел из пивной и направился в сортир, где играла в орлянку другая компания. Поймав подброшенную кем-то монету, я воспользовался этим поводом, чтобы завести беседу, уронил семена на благодатную почву и удалился, не сомневаясь, что "сортирный телеграф" не подведет. Зная эту публику, я был уверен, что завтра никто не вернется из увольнения. Любопытно, как это воспримет генерал Зеннор? Прежде всего, решил я, надо вырасти в чине. Прозябать в рядовых - нет уж, увольте. - Я уже побывал офицером и ни на что другое не согласен! С этими мыслями я направился прямо в гнездышко этих распрекрасных птичек - офицерский клуб. Найти его было не труднее, чем пивную, благодаря пьяным, которые тащились в противоположном направлении. Армия есть армия: чем выше твой ранг, тем крепче твоя выпивка. Миновав двух майоров, цепляющихся друг за друга, полковника, блюющего на живую изгородь, и неподвижно лежащего в канаве капитана, я увидел впереди клуб. И спрятался в кустах, чтобы понаблюдать за входом. Из клуба то и дело выходили подгулявшие офицеры. У меня сложилось впечатление, что командный состав армии завоевателей пьян поголовно. Я сидел в кустах, поджидая, когда появится настоящая жертва. Наконец она появилась и, шатаясь, побрела ко мне. Она, моя жертва, противно орала, ошибочно полагая, что поет. Вскоре она остановилась под фонарем неподалеку от меня, и я смог разглядеть ее как следует. Капитан. Рост, телосложение - почти как у меня. На груди - уйма фальшивых медалей и прочих побрякушек. Как раз то, что нужно. Сейчас подойду сзади, возьму за шею, нажму пальцем куда надо и оттащу бесчувственное тело в кусты. Плевое дело. Капитан умолк и пошел дальше. Я крался за ним, как призрак. Наконец подскочил, привычно схватил за шею, нажал на сонную артерию... и, перелетев через голову, с треском рухнул на живую изгородь. - Что? Бунтовать? - прорычал капитан, заметно протрезвев и приближаясь ко мне на полусогнутых ногах. Я с трудом поднялся, сделал обманный выпад левой рукой и рубанул сверху правой. Он подставил бок и попытался пнуть меня ногой в живот. - Захотел убить офицера? Понимаю и не упрекаю. А мне всегда хотелось прикончить рядового. Вот и случай подвернулся. Он наступал, а я пятился. "Медальки-то, оказывается, настоящие! - мелькнула мысль. - Подумать только, в армии Зеннора есть настоящие офицеры!" - Смерть офицерам! - заорал я и выбросил ногу, целясь ему в челюсть. Попасть - не попал, зато по инерции развернулся. Воспользовавшись этим, я бросился бежать. Осторожность, как говорится, не порок. Смелость города берет, но города мне были ни к чему. Мне хотелось жить. Рыбкой перемахнув через изгородь, я вскочил на ноги и услышал, как капитан с ревом ломится сквозь кусты. Впереди стояли палатки, к ним я и направился. Перепрыгнул через растяжку, проскочил под другой. Топот позади стих, зато раздался громкий вопль и звук падения - капитан споткнулся о растяжку. Отлично, я выиграл несколько ярдов. Стрелой промчавшись между палатками, я выбежал на дорогу. и понесся к зданию, откуда доносились музыка и звон бьющегося стекла, и вскоре оказался на заднем дворе. Пора перейти на шаг. Капитана, вроде, не видать. - Эй вы, задницы ленивые! Хватит сачковать. Хватайте пиво и бегом в зал! Стоявший в дверях толстый повар пялился во тьму. Приглядевшись, я увидел у стены несколько темных фигур. Кухонные рабы зашевелились и медленно, как на казнь, поплелись к штабелю ящиков с пивом. Чтобы уподобиться этим несчастным, достаточно было снять форменную куртку. Скомкав ее и затолкав в щель между ящиками, я схватил один из них и понес к дверям. Работа в кухонном наряде - самая унизительная в армии. Настолько унизительная, что ею запрещено наказывать провинившихся. Поэтому ею охотно наказывают. Это каторжный труд от зари до зари - мыть грязные миски и кружки. На такую работу добровольцев не находится. Здесь меня никто не будет искать. С ящиком в руках я приблизился к повару в грязно-белой куртке с сержантскими нашивками на рукаве. Он осклабился и ткнул в меня огромным черпаком. - Откуда ты взялся? - Это ошибка! - захныкал я.- Не знаю, за что на меня сержант взъелся. Отпустите меня, пожалуйста! - Что?! - зарычал повар. - Я тебя так отпущу, что навсегда здесь останешься! Сдохнешь тут и будешь зарыт под полом. А ну, живо котелки мыть! Подгоняемый ударами черпака, я поспешил к "котелку". Он оказался высотой с меня и далеко не один. Я трудился в поте лица, пока не решил, что капитан, на которого я напал, наверняка успокоился и отправился спать. Когда я разгибал спину, в пояснице громко хрустнуло. Шея болела, пальцы стал похожи на дохлых слизней. Меня разбирала злость. Нет, такая работа - не для Крысы из нержавеющей стали. Тут я быстро заржавею... Повар-холерик больно треснул меня черпаком по плечу и прорычал в ухо: - Шевелись, ленивая задница! Не сачковать! Что-то во мне щелкнуло, и глаза заволокло мутной пеленой. С каждым из нас такое случается. Оболочка цивилизованности тонка, из нее норовит вырваться дикий зверь. Мой зверь вырвался. Придя в себя, я обнаружил, что держу повара за шею, окуная его голову в мыльную воду. Изумленный, я разжал пальцы, позволив толстяку растянуться возле котла. Он хрипел, пуская пузыри носом и ртом. - Очухается, - сказал я обступившим меня солдатам. - Кто-нибудь из поваров это видел? - Нет. Они в кладовке, пьяные... - Отлично, - я сорвал со стены и смял список кухонного наряда. - Вы свободны. Расходитесь по палаткам и помалкивайте о том, что видели. Повар, к сожалению, будет жить. Они торопливо разошлись. Я тоже вышел в каморку, где повара хранили одежду. Там нашлась белая куртка с сержантскими нашивками на рукаве. Как раз то, что мне нужно. Напялив ее, я направился в зал. Вечеринка была в самом разгаре. Гремела музыка, орали офицеры, звенело стекло. Фигуры в мундирах с погонами одна за другой исчезали под столами. Пробираясь в этом пьяном аду, я то и дело наступал на бесчувственные тела. Особо я не осторожничал, памятуя о встрече с боевым капитаном, который со мной не церемонился. Один из них, о кого я споткнулся, привлек мое внимание. Опустившись на колени рядом со сладко посапывающим майором, я вытянул руку вдоль его руки. Длина рукава подходящая. В плечах китель тоже не должен жать... - В чем дело? - раздался голос сверху, и я понял, что мои действия не остались незамеченными. - Майору скоро на дежурство. Мне приказано его поднять. Вставайте, майор. Ну, быстренько. Я с трудом поднял его на ноги. Его друзья, как могли, помогали. У двери я схватил его под руки и выволок в коридор. Затащив майора в кладовку, до потолка заставленную ящиками с крепкими напитками, я запер дверь. Форма подошла мне идеально, даже фуражка сидела на голове, как влитая. Я почувствовал себя новым человеком. Офицером. Глядя в зеленое бутылочное стекло, я завязал галстук. Мне предстояло спасти мир. Не в первый раз и, похоже, не в последний... Оглянувшись на бутылки, я потянулся за одной из них и шлепнул себя по запястью. - Нет, Джимми! Не надо! Сегодня ты уже хлебнул пивка, этого достаточно. Тебе понадобится сравнительно трезвая голова, чтобы выполнить задуманное. А что я задумал? Сущий пустяк: проникнуть на какой-нибудь корабль, найти радиорубку и узнать координаты Чоджеки. Легко сказать, но не так легко сделать... Хорошо, что первая задача - найти корабли - была уже выполнена. Еще засветло я увидел три звездолета, залитые светом прожекторов. Веселье в клубе шло на спад, и я решил, что самое время прогуляться к стоянке кораблей. Стоя среди шатающихся офицеров, я стряхнул пыль с петлицы, поправил медали на груди. Целая коллекция! Перевернув самую большую и блестящую медаль, я прочел надпись: "Шесть недель без венерических болезней в боевой обстановке". Чудненько. Надо полагать, остальные награды - за сталь же славные подвиги. Пора идти. Бар оградили решеткой, солдаты укладывали на носилки тех, кто не мог идти. Остальные потихоньку брели к выходу, только два седых полковника, упершись лбами, безуспешно пытались разойтись посреди зала. Я дал повиснуть на себе двум или трем офицерам. - Нам по пути, джентльмены! Я вам помогу. - Друг... ты... настоящий друг... - выдохнул мне в лицо один из них, и содержание спиртного у меня в крови резко подскочило. Мы вышли из клуба, пробрались между машинами, куда загружали алкоголиков с погонами офицеров, и побрели по дороге. Я не знал, где находятся ДОСы, но меня это и не интересовало. Как и моих спутников, полностью сосредоточившихся на переставлении ног. Перед нами из-за угла появилось отделение военных полицейских. Увидев блеск серебряных звезд на погонах, они сочли разумным раствориться во тьме. Мои попутчики становились все тяжелее и все медленнее брели по проходу между палатками к ярко освещенному длинному зданию - видимо, одному из павильонов, реквизированных у горожан со всем имуществом парка. У входа в здание стояли двое часовых; камни вдоль дорожки были выкрашены в белый цвет, а над дверью красовалась надпись: "ШТАБ КОМАНДУЮЩЕГО АРМИЕЙ ГЕНЕРАЛА ЗЕННОРА". Пожалуй, мне не сюда. Я обронил свою ношу на траву возле плаката: "Стой! Часовой стреляет без предупреждения!" и пошел прочь, слыша за спиной храп. Но вскоре наткнулся на патрульных. - Эй, молодцы! - крикнул я.- Вызовите дежурного по гарнизону. Видите вон там офицеров? Они больны, наверное, им отравили пищу. Я метнул на патрульных свой самый тяжелый взгляд. На их лицах не дрогнул ни один мускул. - Есть, сэр! - сказал сержант. Они повернулись и пошли прочь. Я последовал их примеру и вскоре добрался до выжженной спортплощадки, где стояли три космических корабля, ощетинившиеся пушками, - видимо, чтобы произвести впечатление на туземцев. Или чтобы успешно отразить атаку врага, которой генералы не дождутся. Наверное, они ужасно огорчились, генералы, поняв, что туземцы не дадут повода уничтожить себя с помощью этих блестящих игрушек. Генералы затеяли войну, а на нее никто не пришел. Как им не посочувствовать? Я шел медленно и часто спотыкался, чтобы во мне издали узнавали офицера. Вот и трап, а над ним - открытый люк. Я - офицер, возвращающийся на свой корабль. И вернусь, если никто меня не задержит, например, часовой, стоящий на нижней ступеньке трапа. - Стой! Вы куда, сэр? - В задницу... - пробормотал я и попытался его оттеснить. Рядовой, что с ним церемониться. - Майор, сэр, ваше величество... Не могу я вас так пропустить, покажите, пожалуйста, пропуск. - В заднице пропуск... Какой еще пропуск, если это мой корабль? Мимо него, по ступенькам. Шаг за шагом к открытому люку. Навстречу коренастому старшему сержанту, вежливо загородившему проход. - Это не ваш корабль, сэр. Я знаю всех офицеров экипажа. Вы с другого корабля. Я открыл рот, чтобы возразить, осадить, наорать. Но прикусил язык, разглядев синие, словно отлитые из пушечного металла, челюсти, горящие глаза и кустистые брови. Даже волосы, торчащие из сломанного сержантского носа, казались стальными. - Не мой? - Не ваш. - Ну, конечно, не мой... - я повернулся и, шатаясь, спустился на траву. Назад, Джим, назад. Надо найти укромное местечко и придумать что-нибудь поумнее. Прячась в тени высокого дерева, я смотрел на корабли и ломал голову, как бы проникнуть на один из них. Час был поздний, пьяниц не видать, лагерь затих. Только патрули полицейских бродят среди палаток. Придется дождаться утра, возможно, днем часовые менее бдительны. А сейчас надо вздремнуть, - подумал я, зевнув так, что заболела грудь. Внезапно со стороны штаба послышались громкие голоса. Вскоре на дороге появилась группа быстро идущих офицеров. Среди них я узнал отвратительную фигуру Зеннора и отступил в тень. Надо держаться от него подальше. Или не надо? Подавив желание удрать из лагеря и продолжить существование, я стоял возле дерева и лихорадочно соображал. Офицеры пересекли стадион и приблизились к кораблю, на который меня не пустили. Наконец в мозгу окончательно сформировалась спасительная идея, и я покрылся потом при мысли, что сумею ее осуществить. Огромным усилием воли я заставил себя покинуть укрытие и побежал к кораблю. Если Зеннор или кто-нибудь из его свиты оглянется - я пропал! Но офицеры - это создания, предназначенные для движения вперед и преодоления препятствий, встречающихся на пути. Они решительно шли вперед, а я бежал за ними. Со стороны могло показаться, что один офицер отстал от своих товарищей и догоняет их. Неподалеку от трапа я перешел на шаг и, как только офицеры исчезли в люке, приблизился к часовому... - Где генерал? Срочная депеша для генерала! Срочная! Прихрамывая (старая рана, память о геройском прошлом), я пошел вверх по ступенькам. В воздушном шлюзе стоял второй часовой. - Где генерал? - В каюте капитана, сэр, - ответил часовой. - Кажется, на кораблях этого класса каюта капитана возле радиорубки? - Так точно, майор. Каюта номер девять. Я быстро прошел через шлюз и, уже медленнее, двинулся по коридору. Никто не встретился мне на пути, хотя сверху доносились голоса. Я поднялся на вторую палубу, дошел до конца коридора, там остановился и медленно досчитал до двухсот. - Ты смел, Джим, но глуп, - пробормотал я и кивнул, соглашаясь с собой. - Вперед! К каюте номер девять я приближался на цыпочках. Из-за двери слышались голоса. Рядом с ней была другая дверь с табличкой "Радиорубка". Ну, Джим, сейчас или никогда. Осмотрись. Никого не видать? Отлично. Сделай глубокий вдох. Что это за гулкая барабанная дробь? А, это твое сердце. Пора бы привыкнуть - оно всегда так бьется, когда тебе страшно. Не обращай внимания. Подойди к двери, возьмись за ручку... Да, но где эта ручка? Снята. Дверь заварена наглухо и опечатана. Пока я констатировал этот факт и раздумывал, что он означает, над ухом прозвучал голос: - Что вы здесь делаете? Сердце, метавшееся в груди, окончательно сорвалось с якоря и прыгнуло в горло. Я проглотил его, обернулся, сделав жуткую гримасу, посмотрел на человека в форме. На его погоны. И процедил сквозь зубы: - Вас я о том же хочу спросить, лейтенант. Что вы здесь делаете? - Я на своем корабле, майор. - И это дает вам основания хамить старшему по званию? - Виноват, сэр, я не видел ваших знаков различия. Но вы подошли к радиорубке, а нам приказано... - Знаю, что вам приказано. Никого не подпускать к опечатанной радиорубке. - Правильно. Я приблизил лицо к его лицу и, скалясь, смотрел, как он бледнеет. Трудно одновременно скалиться и цедить слова сквозь зубы, но у меня получалось. - В таком случае, могу вас обрадовать: мне поручено выяснить, как выполняется приказ. Где генерал Зеннор? - Там, майор. Я повернулся и двинулся в указанном направлении. В том, куда мне меньше всего хотелось идти. Но что еще оставалось делать? Если сразу пойти к выходу, лейтенант заподозрит неладное и, не дай Бог, поднимет тревогу. А если я пойду к генералу, он успокоится. Решительно отворив дверь капитанской каюты, я шагнул внутрь. Офицеры совещались у карты, висящей на противоположной стене. Зеннор стоял спиной ко мне. Я повернулся направо и увидел книжные полки. Не медля, подлетел к ним, провел пальцем по корешкам книг. Прочитать их названия я не мог, так как глаза заливало потом. Пришлось вытащить книгу наугад. Я направился к выходу, скосив глаза на офицеров. Никто не обратил на меня внимания. Я замедлил шаг, напрягая слух, но ничего не разобрал, кроме "задницы" - словечка, без которого в армии Зеннора не обходится ни одна беседа. Когда я вышел в коридор, лейтенант уже скрылся за поворотом. Я потихоньку двинулся к выходу, ожидая, что вот-вот включится сирена тревоги. Спустился на нижнюю палубу, миновал шлюз и сошел по трапу в гостеприимную тьму. Услышав мои шаги, часовой резко обернулся, и мое сердце опять подпрыгнуло. Кинув руку к козырьку, я пошел прочь от застывшего с оружием в руках часового, ожидая выстрела в спину. Но он не выстрелил. Я пересек поле и углубился в тени деревьев. Потом остановился и прислонился к одному из стволов. И вздохнул так, как никогда прежде не вздыхал. Подняв руки, чтобы вытереть пот со лба, я обнаружил, что все еще держу книгу. Книгу? Какую книгу? А, ту самую, которую украл из каюты капитана часов эдак четыреста двадцать назад. Повернув ее обложкой к далекому фонарю, я разобрал: "Ветеринарная практика в частях робокавалерии". Книга выпала из ослабевших пальцев, и я медленно сполз на землю. Я отдыхал в темноте, стараясь думать не о ветеринарной практике в частях робокавалерии, а о том, почему дверь в радиорубку оказалась опечатанной. Может быть, это сделали для того, чтобы не пустить туда меня? Как бы высоко я себя ни ценил, эта версия выглядела сомнительной. Едва ли Зеннор и прочие дрожат от страха, вспоминая Джима ди Гриза. Достаточно вспомнить капитана, которого я совсем недавно пытался раздеть. Нет, Зеннор опечатал радиорубку по другой причине. По какой? Попробуем рассуждать логически. На корабле, где я побывал, рубка заперта наглухо, значит, и на других кораблях то же самое. Какой смысл запирать только одну рубку? Никакого. Но зачем вообще это делать? Разумеется, чтобы не было радиосвязи. Между кем и кем? Между командованием армии и частями? Чепуха, ни одна современная армия без радиосвязи не обходится. Между кораблями? Но ведь флот уже на Чоджеки. Остается только межпланетная связь. Ну, конечно! Помнится, флот стартовал тайно и в дикой спешке. Зеннор понимал, что за ним следит Лига, понимал, что его смогут остановить только в том случае, если будут знать, куда он направляется. Так что полет на Чоджеки - это, образно говоря, шар, запущенный через Галактику. Рискованная игра. Впрочем, не очень рискованная, поскольку генералы имеют дело с безоружным противником. Зеннор знал, что у флота Лиги есть шпионы - вспомним рыскавшие по острову пеленгаторы. Он убежден, что я - шпион Лиги, и допускает, что в его армии могут быть и другие агенты. Поэтому он решил соблюдать радиомолчание до тех пор, пока не добьется своего, пока не наступит время, когда Лига уже ничем не сможет ему помешать... Неплохо для Зеннора... и очень плохо для меня. Я отправил просьбу о помощи, и сейчас она еле-еле плетется в межзвездном пространстве со скоростью света. Лучше забыть об этом, а также расстаться с мечтами о сверхсветовой связи. Надо смотреть на вещи трезво. Возможно, мне до конца дней своих суждено жить на этой планете. Поэтому надо позаботиться, чтобы Зеннор и его головорезы не дышали мне в затылок. Придется отобрать у Зеннора армию. Когда все солдаты разбегутся по планете, можно будет сделать следующий шаг. Какой - я пока не придумал, но придумаю обязательно. Может быть, открою свободную продажу спиртных напитков офицерам и сержантам. Судя по тому, что я сегодня видел, они за год сопьются и вымрут от цирроза. Я зевнул и обнаружил, что почти заснул. - Не смей спать! - прикрикнул я на себя, вскакивая на ноги. - Если ты заснешь, то запросто можешь проснуться на том свете. За работу! Надо срочно уносить отсюда ноги, поскольку больше тебе здесь делать нечего. Назад, к теплу, свету и обществу дам, прочь от этих противных холостяков, которые сквернословят, пьянствуют и играют в азартные игры. И все-таки я здорово вымотался. Чем идти пешком, лучше найти какое-нибудь транспортное средство. Может, возле офицерских домов найдется что-нибудь подходящее? Ведь офицеры редко ходят пешком. Действительно, возле ДОСа стояли мотоциклы и штабные автомобили. А чуть дальше высилась тень командирской машины. Знакомая штучка. Я забрался на сиденье. Ясно, почему вокруг нет часовых - из замков вынуты ключи зажигания. Я улыбнулся. Если напрямую соединить провода, мотор заработает не хуже, чем от поворота ключа. Вскоре я с удовлетворением услышал шум двигателя. Ну, а теперь смело включаем фары, полный вперед! А куда "вперед"? Естественно, не в ворота. Днем через них можно проскочить с колонной, но сейчас они наверняка на запоре, и от меня потребуют пропуск. Можно, конечно, соврать что-нибудь насчет ночных маневров, но вдруг не поверят? Я медленно проехал вдоль ворот и двинулся дальше мимо колючей проволоки. Выбрав участок изгороди, где поблизости не было патрулей, я остановил машину, вылез и подошел к "колючке". Десятифутовая проволочная изгородь. Если наехать на нее, то наверняка сработает сигнализация, но я не заметил уходящих куда-нибудь проводков или взрыхленной земли, что указывало бы на мины. Неважно, если поднимется тревога. Пока сюда доберутся эти увальни-полицейские, я буду далеко. Я завел машину, поставил на самую малую скорость и нажал на газ. Проволока с треском лопнула. Засверкали искры - так и знал, что она под током, хорошо, что командирская машина надежно защищена. А теперь - полный ход, - по безлюдным улицам вылетаем на площадь, огибаем огромную статую Марка Четвертого и выруливаем на широкий проспект, по которому мы с Мортоном шли, когда сбежали от Зеннора. Впереди - река и мосты, а на той стороне - жилые кварталы. Машина прогромыхала по мосту. Никто за мной не гнался. Вот и замечательно. Я проехал вдоль набережной, сбросил скорость, направил машину под углом к реке и выпрыгнул. Разбив в щепки скамейку - жаль, конечно, - машина красиво спикировала в воду. Плеск, бульканье - и тишина. Глубина в этом месте была порядочная. Вдали выла сирена. Я шустро пересек парк и вышел на улицу. Я устал, но надо было подальше отойти от реки, - на берегу остались следы гусениц, днем их будет хорошо видно. Я брел наугад, часто сворачивая, и вскоре заблудился. - Хорошего понемножку, Джим, - пробормотал я, приваливаясь к стене и чувствуя, что вот-вот упаду в обморок. Собравшись с силами, я отворил ворота, поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Пришлось постучать два раза, прежде чем за дверью послышался шорох и в окнах вспыхнул свет - Кто там? - послышался мужской голос, и дверь отворилась настежь. Прожив на Чоджеки несколько дней и слегка привыкнув к обычаям туземцев, я все же сомневался, что так следует встречать незваных ночных гостей. - Джим ди Гриз, усталый инопланетник. Из дверного проема высунулась седая борода дряхлого старикашки. Он моргал, глядя на меня. - Неужели! О, какое счастье для старого Кзолгосца! Входи же скорей, славный инопланетник, мой дом - твой дом. Чем я могу помочь тебе? - Спасибо, спасибо. Для начала погасите свет, а то вдруг патруль заметит. А потом дайте мне поспать, я с ног валюсь от усталости. - Все, что пожелаете! - Он погасил свет. - Идите сюда, в комнату моей дочери, она уже замужем и живет на ферме. Сорок гусей и семнадцать коров. Сейчас зашторим окна, и можно будет включить свет... Старый Кзолгосц был исключительно гостеприимным, хотя и очень болтливым. В комнате на кровати лежало штук двадцать кукол. - Умойся, друг мой Джим, а я пока приготовлю чудесный горячий напиток. - Я бы предпочел, чтобы в нем присутствовал алкоголь, друг мой Кзолгосц. - Ну, о чем разговор! Когда я снимал с себя последнюю военную шмотку, он вернулся с высокой фиолетовой бутылью, двумя стаканами и пижамой с огромными блестящими красными пуговицами. Оставалось надеяться, что они не будут светиться в темноте. - Домашнее вино из ягод Гингль, - сказал он, наполняя стаканы. Мы чокнулись, выпили и вытерли губы. Я вздохнул от переполнявшего меня блаженства с примесью ностальгии. - Знаете, я не пил домашнего вина с тех пор, как покинул ферму. А тогда любил опрокинуть бутылочку в хлеву свинодикобразов. Бывало, наклюкаешься и поешь им что-нибудь... - Как это мило! Ну, а теперь я оставлю тебя, друг мой Джим, пожелав спокойной ночи. Идеальный хозяин дома, он исчез прежде чем я успел его поблагодарить. Я поднял стакан, глядя на портрет Марка Четвертого, осушил его и рухнул на кровать. Проснувшись, я долго лежал, моргая и глядя на полоску света между шторами. Зевая, я поднялся, распахнул шторы и выглянул в цветущий сад. Старый Кзолгосц оторвался от работы, помахал мне рукой и рысью бросился в дом. Вскоре он постучал, отворил дверь и вошел с подносом. Когда я, мыча от удовольствия, расправлялся с бифштексом и яичницей, запивая соком, Кзолгосц сказал: - Я кое с кем поговорил и, думаю, ты будешь обрадован, узнав, что подготовка дня "Д" идет полным ходом. - Дня "Д"? - День Дезертирства. Он начнется вечером. На пути выведено несколько дополнительных поездов, и вся страна, все люди готовят прием новым гражданам. - Фантастика! Надеюсь, для меня у вас тоже найдется местечко. Похоже, мне придется здесь погостить немного дольше, чем я собирался. - Да будет тебе известно, ты не просто гость. Скажи, тебя устроила бы должность преподавателя в университете? Я улыбнулся. - К сожалению, я не получил даже среднего образования, потому что сбежал из школы. - Прошу простить мое провинциальное невежество, но мне незнакомы такие выражения, как "сбежал из школы" и "среднее" образование. У нас ученики посещают школу, когда хотят, и учат, что хотят и сколько хотят. Единственное обязательное требование - чтобы школьник изучал индивидуальный мютюэлизм, это необходимо для счастливой и полноценной жизни. - А за обучение, надо полагать, платят родители? Кзолгосц в ужасе отшатнулся. - Ну что вы! Конечно нет! Родители окружают детей любовью и заботой, но не мешают им постигать доктрины мютюэлизма. На каждого родившегося сразу открывается счет, но пока человек не сможет зарабатывать, начисление вирров идет в дебет. Ребенок не будет считаться полноправным гражданином, пока не оплатит этот счет. - Принудительный детский труд, - я был потрясен. - День и ночь малютки гнут спину за корку хлеба? - Дружище Джим, что у тебя за воображение! Нет, дети, в основном, работают по дому, помогая матери и получая те же вирры, которые платит матери отец... - Прошу тебя, довольно! У меня мало сахара в крови, и я плохо соображаю, а индивидуальный мютюэлизм - такая тонкая штука, что сразу с ней разобраться невозможно. Он кивнул. - Я понимаю. Не расстраивайся, Джим. Ты расскажешь обо всем, что произошло с человечеством, после того, как мы уединились на Чоджеки, а мы познакомим тебя с гениальными творениями Марка Четвертого, да будут вечно бежать электроны по его проводам! Неплохое пожелание давно исчезнувшей машине. Я никак не мог привыкнуть к тому, как туземцы боготворят какую-то жестянку с микросхемами, какой бы умной она ни была. Ну, да ладно, это их дела. А мне пора приниматься за работу. - Ты можешь узнать, где находится мой друг Мортон? - Буду счастлив тебя проводить, друг мой Джим. - Ты знаешь... - Я запнулся. - Ну да, в городе всем известно, где мы прячемся. - Совершенно верно. Ты умеешь ездить на велосипеде? - Давненько не приходилось, но этому разучиться невозможно. Велосипед - отличная штука, особенно когда на улицах их полным-полно, а тебе ни к чему выделяться из толпы. Я скатал форму - на всякий случай - и надел мешковатые шорты, которые предложил мне Кзолгосц. Эти шорты да моя майка - чем не костюм велосипедиста? Я вышел в сад и отжался сто раз. Поднявшись на ноги, увидел человека, который стоял рядом, опираясь на руль ярко-красного велосипеда. - Простите, если я вмешиваюсь в ваш ритуал. Мне позвонил Кзолгосц, чтобы я доставил вам велосипед. Вот, пожалуйста, самый лучший из моих запасов. - Спасибо, велосипед - просто чудо. Но, боюсь, я не смогу за него заплатить... Он улыбнулся. - Вы уже заплатили. Я заехал в банк, стоимость велосипеда вычтена из вашего счета. Кстати, меня попросили передать вам это. Моргая, я уставился на вирр-диск, который он мне вручил. На нем было оттиснуто: "Джим ди Гриз". В маленьком окошечке виднелось: "Баланс 64.6.78". - Служащие банка просили передать, чтобы вы с ними связались. Они не знают, сколько часов в эту ночь вы занимались общественно полезным трудом. Если вы им позвоните, они будут очень благодарны. - Я принят в систему! - обрадовался я. - Ну, конечно! - заулыбался незнакомец. - Вы - индивидуум, и индивидуальный мютюэлизм - для вас. Добро пожаловать. Желаю, чтобы ваш вирр-счет рос и чтобы ваша жизнь была долгой и счастливой. Генералы спохватились только наутро. А всю ночь к нам поступали сообщения о фантастических успехах дня "Д". Отпущенные в увольнение солдаты первому же встречному говорили о своей любви к свежему воздуху. Им предлагали войти через черный ход в ближайший магазин готового платья, давали там штатскую одежду и билеты на поезд. Последний поезд ушел около полуночи, затем поток дезертиров прекратился. Ночью военные не поднимали шума. В лагере было не меньше четырех ворот, и возле них стояли знаменитые своим кретинизмом военные полицейские. Наверняка они полагали, что все солдаты, которых они выпустили, возвратились через другие ворота. Дезертиров было так много, что даже дополнительные поезда ушли полнехоньки. Свыше сотни беглецов осталось в городе - им не хватило мест. На свои средства я приобрел гигантский телевизор и подарил его хозяевам дома. Мы с Мортоном смотрели городской канал, когда вмешались военные. Особого восторга при этом мы не испытали, так как день был праздничным - годовщина создания первого блока Марка Четвертого, или что-то в этом роде - и по телевизору показывали парад клуба девушек-велосипедисток. Внезапно экран погас, а когда засветился снова, на нем появилась отвратительная физиономия генерала Зеннора. - Выключи! - простонал Мортон. - Нам скоро завтракать! - Пусть поговорит. Вряд ли он скажет что-нибудь приятное, но рано или поздно нам все равно передадут. - Внимание! - сказал Зеннор, и Мортон возмущенно фыркнул, а я махнул рукой, чтобы он замолчал. - Все вы меня знаете - я генерал Зеннор, командующий армией освободителей. Вы знаете, что я - добрый, вежливый и терпеливый. - Ему бы романы писать! - Тихо! - И теперь пришло время в очередной раз проявить доброту, терпение и вежливость. Я узнал, что в нашей доблестной армии нашлось несколько трусов, решившихся на дезертирство. Я хочу, чтобы вы знали: это серьезное преступление, и наказание за него - смертная казнь... - Еще бы! Как иначе удержать от развала эту гнилую армию? - ...и я знаю, что никто из вас не хочет, чтобы эта кара постигла глупых молодых людей. Поэтому довожу до вашего сведения, что я решил продлить все выданные вчера увольнительные на двадцать четыре часа. Они действительны до двенадцати ночи. Ни один солдат, вернувшийся на базу до полуночи, не будет наказан. Я настоятельно советую жителям города объяснить это неразумным юнцам, которых вы прячете. Скажите им, пусть возвращаются. С его лица исчезла фальшивая улыбка. Он приблизился к камере и прорычал: - Скажите им, что после полуночи я уже не буду добрым, терпеливым и вежливым. Я введу чрезвычайное положение. Перекрою все дороги из города и обыщу квартал за кварталом, здание за зданием. Каждый дезертир, которого я поймаю, получит возможность выпить кружку пива и написать одно письмо домой. После этого он будет расстрелян! Вы все поняли? Это первое и последнее предупреждение. У вас есть время до полуночи. Больше я с вами цацкаться не стану, дезертиры. Считайте себя покойниками, если... Я выключил телевизор. - Как страшно! - буркнул Мортон. У него был очень испуганный вид впечатлительного человека. - Включи телек, досмотрим девочек. Я включил. Но парад уже кончился, и показывали длинноволосого человека, который с энтузиазмом читал лекцию об индивидуальном мютюэлизме. - Знаешь, Мортон, а ведь он имел в виду и нас. - Не надо! Молчи! Я знаю - очередная серия космической оперы. Мне надо выпить. - Не надо. Тебе надо посидеть спокойно, собраться с мыслями и помочь мне найти выход. Впрочем, что-нибудь слабенькое, вроде пива, не помешает. - Извините, я невольно подслушал, - Стирнер появился в дверях с подносом, на котором стояли бутылки и кружки. - Если не возражаете, я к вам присоединюсь. Жарко сегодня. Мы сдвинули кружки и хлебнули пива. - Есть новости из города? - спросил я. - Разумеется. Все поезда, покидающие город, проверяются патрулями, так что на поезде больше не выбраться. - А шоссейные дороги? - На них заставы. Над окраинами города летают машины на вертящихся крыльях... - Вертолеты. - Благодарю, я запомню это слово. Всех, кто покидает город, задерживают, заставляют прижимать пальцы к какой-то пластинке, которую помещают в машину. Потом отпускают. - Очень мило, - пробормотал я. - Проверяют отпечатки пальцев. Значит, днем нам не выбраться - наши отпечатки заложены в памяти компьютера. Придется ждать темноты... - Не хочу показаться мрачным, - мрачно произнес Мортон, - но мне это все не нравится. Вертолеты, инфракрасные детекторы, пулеметные установки, смерть с неба... - Понял тебя, Мортон. Слишком опасно. Надо найти другой выход. Наш диалог прервало появление на экране велосипедистов, крепких парней с волосатыми ногами. У Мортона заклокотало в горле, но он утих, как только увидел на экране улыбающихся и машущих телезрителям девушек. - У-у-у! - закричал я, вскакивая на ноги. - О-о-о! - Вторая дверь слева по коридору. - Заткнись, Морт. Это вдохновение, а не запор. Ты видишь гения за работой. Перед тобой - единственный человек на планете, знающий, как нам выбраться из города целыми и невредимыми. - Как? - А вот как! - Я показал на экран.- Стирнер, садитесь за телефон и договаривайтесь с кем нужно. Нужно, чтобы сегодня к вечеру этот клуб выехал из города. Можно бы и раньше, но мы не успеем собраться. - Куда собраться? - воскликнул Мортон. - О чем ты говоришь? - Кажется, я понимаю, - сказал более сообразительный Стирнер. - Вы хотите выехать на велосипедах. Но вас остановят. - Нет, не остановят. Потому что ты угадал только наполовину. Мы загримируемся под девушек. Как только эта идея проникла к ним в сознание, они захлопали в ладоши. Потом взялись за дело. Обдумывая план операции, я почти не замечал, что происходит кругом. Казалось, комната превратилась в проходной двор. Я машинально жевал бутерброд и, моргая, глядел на стену, когда меня окликнул Мортон. - Джим, скоро нам выходить. Ребята уже собираются на площади. Не смейся! - воскликнул он, покраснев. Но как было не засмеяться при виде такой красотки? Даже то, что он обрил ноги, не сделало его женственнее. Правда, пышный парик и накладные груди помогли, но за девушку его можно было принять только издали. - Надо было губы подкрасить, - сказал я. - Ну конечно. Посмотрим еще, что из тебя получится. Переодевайся! Я переоделся. Короткая плиссированная юбка очень шла к рыжему парику. Я вздохнул, глядя на себя в зеркало, и произнес: - Ничего, Джим. Лучше ты никогда не выглядел. Мы выкатили велосипеды за ворота, поблагодарив радушных хозяев и выразив надежду, что встретимся после войны. Стирнер был нашим проводником. Он сразу вырвался вперед, и нам, "девушкам", пр