альнейшие его рассуждения были прерваны вторжением вольноопределяющегося Марека. -- Спасайся кто может! -- завопил Марек.-- Только что к штабу батальона подъехал на автомобиле подпоручик Дуб и привез с собой вонючего кадета Биглера. -- С Дубом происходит что-то страшное,-- информировал далее Марек.-- Когда они с Биглером вылезли из автомобиля, он ворвался в канцелярию. Вы помните, уходя отсюда, я сказал, что немного вздремну. Растянулся я, значит, в канцелярии на скамейке и только стал засыпать, он на меня и налетел. Кадет Биглер заорал: "Habacht!" Подпоручик Дуб поднял меня и набросился: "Ага! Удивляетесь, что я застиг вас в канцелярии при неисполнении вами своих обязанностей? Спать полагается только после отбоя". А Биглер определил: "Раздел шестнадцатый, параграф девятый казарменного устава". Тут Дуб стукнул кулаком по столу и разорался: "Видно в батальоне хотели от меня избавиться, не думайте, что это было сотрясение мозга, мой череп выдержит". Кадет Биглер в это время перелистывал на столе бумаги и для себя прочел вслух выдержку из одного документа: "Приказ по дивизии номер двести восемьдесят". Подпоручик Дуб, думая, что тот насмехается над его последней фразой насчет крепкого черепа, стал упрекать кадета в недостойном и дерзком поведении по отношению к старшему по чину офицеру и теперь ведет его сюда, к капитану, чтобы на него пожаловаться. Спустя несколько минут Дуб и Биглер пришли на кухню, через которую нужно было пройти, чтобы попасть наверх, где находился офицерский состав и где, наевшись жареной свинины, пузатый прапорщик Малый распевал арии из оперы "Травиата", рыгая при этом после капусты и жирного обеда. Когда подпоручик Дуб вошел, Швейк закричал: -- Habacht! Всем встать! Подпоручик Дуб вплотную подошел к Швейку и крикнул ему прямо в лицо: -- Теперь радуйся, теперь тебе аминь! Я велю из тебя сделать чучело на память Девяносто первому полку. -- Zum Befehl, господин лейтенант,-- козырнул Швейк,-- однажды я читал, осмелюсь доложить, что некогда была великая битва, в которой пал шведский король со своим верным конем. Обоих павших отправили в Швецию. и из их трупов набили чучела, и теперь они стоят в Стокгольмском музее. -- Откуда у тебя такие познания, хам? -- взвизгнул подпоручик Дуб. -- Осмелюсь доложить, господин лейтенант, от моего брата, преподавателя гимназии. Подпоручик Дуб круто повернулся, плюнул и, подталкивая вперед кадета Биглера, прошел наверх, в зал. Однако в дверях он все же не преминул обернуться к Швейку и с неумолимой строгостью римского цезаря, решающего в цирке судьбу раненого гладиатора, сделал движение большим пальцем правой руки и крикнул: -- Большой палец книзу! -- Осмелюсь доложить.-- прокричал вслед ему Швейк,-- пальцы всегда книзу! x x x Кадет Биглер был слаб, как муха. За это время он успел побывать в нескольких холерных пунктах и после манипуляций, которые проделывали с ним, как с бациллоносителем холеры, естественно, привык совершенно непроизвольно делать в штаны, пока наконец на одном из таких пунктов не попал в руки специалиста. Тот в его испражнениях не нашел холерных бацилл, закрепил ему кишечник танином, как сапожник дратвой рваные башмаки, и направил в ближайшее этапное управление, признав легкого, как пар над горшком, кадета Биглера "frontdiensttauglich" / Годным к строевой службе (нем.)/. Доктор был сердечный человек. Когда кадет Биглер обратил внимание врача на то, что чувствует себя очень слабым, тот, улыбаясь, ответил: "Золотую медаль за храбрость у вас еще хватит сил унести. Ведь вы же добровольно пошли на войну". Итак, кадет Биглер отправился за золотой медалью. Его укрепленный кишечник уже не выделял жидкость в штаны, но частые позывы все еще мучили кадета, так что весь путь Биглера от последнего этапного пункта до самого штаба бригады, где он встретился с подпоручиком Дубом, был воистину торжественным шествием по всевозможным уборным. Он несколько раз опаздывал на поезд, потому что подолгу просиживал в вокзальных клозетах и поезд уходил. Несколько раз он не успевал пересесть с поезда на поезд из-за того, что не мог выйти из уборной вагона. И все же, несмотря на это, несмотря на все уборные, которые стояли на его пути, кадет Биглер приближался к бригаде. Подпоручик Дуб еще некоторое время должен был оставаться под врачебным надзором в бригаде. Однако в день отъезда Швейка в батальон штабной врач передумал, узнав, что после обеда в расположение батальона Девяносто первого полка идет санитарная автомашина. Врач был очень рад избавиться от подпоручика Дуба, который в качестве лучшего доказательства разных своих утверждений приводил единственный довод: "Об этом мы еще до войны говорили с господином окружным начальником". "Mit deinern Bezirkshauptrnann kannst du mir Arsch lecken" / Вместе с твоим окружным начальником можешь поцеловать меня в задницу (нем.)/-- подумал штабной врач и возблагодарил судьбу за то, что санитарные автомашины отправляются на Каменку-Струмилову через Золтанец. Швейк не видел в бригаде кадета Биглера, потому что тот уже свыше двух часов сидел в офицерском ватерклозете. Можно смело утверждать, что кадет Биглер в подобных местах, никогда не терял напрасно времени, так как повторял в уме все славные битвы доблестной австро-венгерской армии, начиная со сражения 6 сентября 1634 года у Нердлингена и кончая Сараевом 19 августа 1888 года. Несчетный раз дергая за цепочку в ватерклозете и слушая, как вода с шумом устремляется в унитаз, он, зажмурив глаза, представлял себе рев битвы, кавалерийскую атаку и грохот пушек. Встреча подпоручика Дуба с кадетом Биглером была не особенно приятной и, несомненно, явилась причиной их дальнейшей обоюдной неприязни как на службе, так и вне ее. Пытаясь в четвертый раз проникнуть в уборную, Дуб, разозлившись, крикнул: -- Кто там? -- Кадет одиннадцатой маршевой роты М-ского батальона Девяносто первого полка Биглер,-- гласил гордый ответ. -- Здесь,-- представился за дверью конкурент,-- подпоручик той же роты Дуб. -- Сию минуту, господин подпоручик. -- Жду. Подпоручик Дуб нетерпеливо смотрел на часы. Никто не поверит, сколько требуется энергии и упорства, чтобы в таком состоянии выдержать у двери пятнадцать минут, потом еще пять, затем следующие пять и на стук и волчки рукой и ногами получать все один и тот же ответ: "Сию минуту, господин подпоручик". Подпоручика Дуба бросило в жар, особенно когда после обнадеживающего шуршания бумаги прошло еще семь минут, а дверь все не открывалась. Кадет Биглер был еще столь тактичен, что не каждый раз спускал воду. Охваченный легкой лихорадкой, подпоручик Дуб стал подумывать, не пожаловаться ли ему командующему бригадой, который, может быть, отдаст приказ взломать дверь и вынести кадета Биглера. Ему пришло также в голову, что это, может быть, является нарушением субординации. Спустя пять минут подпоручик Дуб почувствовал, что ему, собственно, уже нечего делать там, за дверью, что ему уже давно расхотелось. Но он не отходил от уборной из принципа, продолжая колотить ногой в дверь, из-за которой раздавалось одно и то же: "In einer Minute fertig, Herr Leutnant!" / Сию минуту, господин лейтенант! (нем.)/ Наконец подпоручик услышал, как Биглер спускает воду, и через минуту оба стояли лицом к лицу. -- Кадет Биглер,-- загремел подпоручик Дуб,-- не думайте, что я пришел сюда с той же целью, что и вы. Я пришел сюда потому, что вы, прибыв в штаб бригады, не явились ко мне с рапортом. Не знаете правил, что ли? Известно ли вам, кому вы отдали предпочтение? Кадет Биглер старался вспомнить, не допустил ли он чего противоречащего дисциплине и инструкциям, касающимся отношений низших офицерских чинов с более высокими. В его познаниях в этой области был большой пробел. В школе им не читали лекций о том, как в таких случаях низший офицерский чин обязан вести себя по отношению к старшему, должен ли он, недоделав, вылететь из уборной, одной рукой придерживая штаны, а другой отдавая честь. -- Ну, отвечайте, кадет Биглер! -- вызывающе крикнул подпоручик Дуб. И тут кадету Биглеру пришел на ум самый простой ответ: -- Господин подпоручик, по прибытии в штаб бригады я не имел сведений о том, что вы находитесь здесь, и, покончив со своими делами в канцелярии, немедленно отправился в уборную, где и находился вплоть до вашего прихода.-- И он торжественно прибавил: -- Кадет Биглер докладывает о себе господину подпоручику Дубу! -- Видите, это не мелочь,-- с горечью сказал подпоручик Дуб.-- По моему мнению, кадет Биглер, вы должны были сейчас же по прибытии в штаб бригады справиться в канцелярии, не находится ли здесь случайно офицер вашего батальона и вашей роты. О вашем поведении мы вынесем решение в батальоне. Я еду туда на автомобиле, вы едете со мною. Никаких "но"! Кадет Биглер возразил было, что у него имеется составленный штабом бригады железнодорожный маршрут. Этот вид транспорта для него намного удобнее, если принять во внимание слабость его прямой кишки. Каждому ребенку известно, что автомобили не приспособлены для таких случаев. Пока пролетишь сто восемьдесят километров, наложишь в штаны. Черт знает, как это случилось, но вначале, когда они выехали, тряска автомобиля никак не подействовала на желудок Биглера. Подпоручик Дуб был в полном отчаянии от того, что ему не удается осуществить свой план мести. Дело в том, что, когда они выезжали, подпоручик Дуб подумал про себя: "Подожди, кадет Биглер, ты думаешь, что я позволю остановить, когда тебя схватит!" Следуя этому плану, Дуб, насколько позволяла скорость, с которой они проглатывали километр за километром, начинал приятный разговор о том, что военные автомашины, получившие определенный маршрут, не должны зря расходовать бензин и делать остановки. Кадет Биглер совершенно справедливо возразил, что на стоянке бензин вообще не расходуется, так как шофер выключает мотор. -- Поскольку,-- неотвязно твердил подпоручик Дуб, -- машина должна прибыть на место в установленное время, никакие остановки не разрешаются. Со стороны кадета Биглера не последовало никаких реплик. Так они резали воздух свыше четверти часа; вдруг подпоручик Дуб почувствовал, что у него пучит живот, и что было бы желательно остановить машину, вылезти, сойти в ров, спустить штаны и облегчиться. Он держался героем до сто двадцать шестого километра, но больше не вынес, энергично дернул шофера за шинель и крикнул ему в ухо: "Halt!" -- Кадет Биглер,-- милостиво сказал подпоручик Дуб, быстро соскакивая с автомобиля и спускаясь в ров,-- теперь у вас также есть возможность... -- Благодарю,-- ответил кадет Биглер,-- я не хочу понапрасну задерживать машину. Кадет Биглер, который тоже чувствовал крайнюю потребность, решил про себя, что скорее наложит в штаны, чем упустит прекрасный случай осрамить подпоручика Дуба. До Золтанца подпоручик Дуб еще два раза останавливал машину и на последней остановке угрюмо буркнул: -- На обед мне подали бигос по-польски. Из батальона пошлю телеграфную жалобу в бригаду. Испорченная кислая капуста и негодная к употреблению свинина. Дерзость поваров переходит всякие границы. Кто меня еще не знает, тот узнает. -- Фельдмаршал Ностиц-Ринек, цвет запасной кавалерии,-- ответил на это Биглер,-- издал сочинение "Was schadet clem Magen im Kriege" /"Что вредит желудку на войне" (нем.)/, в котором он вообще не рекомендует есть свинину во время военных тягот и лишений. Всякая неумеренность в походе вредна. Подпоручик Дуб не произнес ни слова, только подумал про себя: "Я тебе покажу ученость, мальчишка",-- а потом, поразмыслив, задал Биглеру глупейший вопрос: -- Итак, кадет Биглер, вы думаете, что офицер, по отношению к которому вы должны вести себя как подчиненный, неумеренно ест? Не собирались ли вы, кадет Биглер, сказать, что я обожрался? Благодарю за грубость. Будьте уверены, я с вами рассчитаюсь, вы меня еще не знаете, но когда меня узнаете, вспомните подпоручика Дуба. На последнем слове он чуть было не прикусил себе язык, так как в это время они перелетели через вымоину. Кадет Биглер опять промолчал, что снова оскорбило подпоручика Дуба, и он грубо спросил: -- Послушайте, кадет Биглер, я думаю, вас учили отвечать на вопросы своего начальника? -- Конечно,-- сказал кадет Биглер,-- есть такое место в уставе. Но прежде всего следует разобраться в наших взаимоотношениях. Насколько мне известно, я еще никуда не прикомандирован, так что вопрос о моем непосредственном подчинении вам, господин подпоручик, совершенно отпадает. Однако самым важным является то, что в офицерских кругах на вопросы начальников подчиненный обязан отвечать лишь по служебным делам. Поскольку мы здесь сидим вдвоем в автомобиле, мы не представляем собой никакой боевой единицы, принимающей участие в определенной военной операции, между нами нет никаких служебных отношений. Мы оба направляемся к своим подразделениям, и ответ на ваш вопрос, собирался ли я сказать, что вы, господин подпоручик, обожрались, ни в коем случае не явился бы служебным высказыванием. -- Вы кончили? -- заорал на него подпоручик Дуб.-- Вы... -- Да,-- заявил твердо кадет Биглер,-- не забывайте, господин подпоручик, что нас рассудит офицерский суд чести. Подпоручик Дуб был вне себя от злости и бешенства. Обыкновенно, волнуясь, он нес еще большую ерунду, чем в спокойном состоянии. Поэтому он проворчал: -- Вопрос о вас будет решать военный суд. Кадет Биглер воспользовался случаем, чтобы окончательно добить Дуба, и потому самым дружеским тоном сказал: -- Ты шутишь, товарищ. Подпоручик Дуб крикнул шоферу, чтобы тот остановился. -- Один из нас должен идти пешком,-- сказал он заплетающимся языком. -- Я еду,-- спокойно ответил кадет Биглер,-- а ты, товарищ, поступай как хочешь. -- Поехали,-- словно в бреду заревел на шофера подпоручик Дуб и завернулся в тогу молчания, полного достоинства, как Юлий Цезарь, когда к нему приблизились заговорщики с кинжалами, чтобы пронзить его. Так они приехали в Золтанец, где напали на след своего батальона. x x x В то время как подпоручик Дуб и кадет Биглер спорили на лестнице о том, имеет ли никуда не зачисленный кадет право претендовать на ливерную колбасу из того количества, которое дано для офицеров различных рот, внизу, в кухне, уже насытились, разлеглись на просторных лавках и вели разговоры о всякой всячине, пуская вовсю дым из трубок. Повар Юрайда объявил: -- Итак, я сегодня изобрел замечательную вещь. Думаю, что это произведет полный переворот в кулинарном искусстве. Ты ведь, Ванек, знаешь, что в этой проклятой деревне я нигде не мог найти майораны для ливера. -- Herba majoranae,-- вымолвил старший писарь Ванек, вспомнив, что он торговец аптекарскими товарами. Юрайда продолжал: -- Еще не исследовано, каким образом человеческий разум в нужде ухитряется находить самые разнообразные средства, как перед ним открываются новые горизонты, как он начинает изобретать всякие невероятные вещи, которые человечеству до сих пор и не снились... Ищу я по всем домам майоран, бегаю, разыскиваю всюду, объясняю, для чего это мне надо, какой он с виду... -- Тебе нужно было описать его запах,-- отозвался с лавки Швейк, -- ты должен был сказать, что майоран пахнет, как пузырек с чернилами, если его понюхать в аллее цветущих акаций. На холме в Богдальце, возле Праги... -- Но, Швейк,-- перебил умоляющим голосом вольноопределяющийся Марек.-- Дайте Юрайде закончить. Юрайда рассказывал дальше: -- В одном доме я наткнулся на старого отставного солдата времен оккупации Боснии и Герцеговины, который отбывал военную службу уланом в Пардубицах и еще не забыл чешского языка. Тот стал со мной спорить, что в Чехии в ливерную колбасу кладут не майоран, а ромашку. Я, по правде сказать, не знал, что делать, потому что каждый разумный и объективный человек должен считать майоран королем всех пряностей, которые идут в ливерную колбасу. Необходимо было быстро найти такой заменитель, который придал бы колбасе характерный пряный привкус. И вот в одном доме я нашел свадебный миртовый веночек, висевший под образом какого-то святого. Жили там молодожены, и веточки мирта у веночка были еще довольно свежие. Я положил мирт в ливерную колбасу; правда, свадебный веночек мне пришлось три раза ошпарить кипятком, чтобы листочки стали мягкими и потеряли чересчур острый запах и вкус. Понятно, когда я забирал для ливера этот свадебный миртовый веночек, было пролито немало слез... Молодожены, прощаясь со мной, уверяли, что за такое кощунство -- ведь веночек свяченый -- меня убьет первая пуля. Вы ели мой суп из потрохов, но никто из вас не заметил, что он пахнет миртом, а не майораном. -- В Индржиховом Градце,-- отозвался Швейк,-- много лет тому назад был колбасник Йозеф Линек. У него на полке стояли две коробки. В одной была смесь всяких пряностей, которые он клал в кровяную и ливерную колбасу. В другой -- порошок от насекомых, так как этот колбасник неоднократно мог удостовериться, что его покупателям часто приходилось разгрызать в колбасе клопа или таракана. Он всегда говорил, что клопам присущ пряный привкус горького миндаля, который кладут в бабу, но прусаки в колбасных изделиях воняют, как старая заплесневелая Библия. Ввиду этого он зорко следил за чистотой в своей мастерской и повсюду рассыпал порошок от насекомых. Так вот, делал он раз кровяную колбасу, а у него в это время был насморк. Схватил он коробку с порошком от насекомых и всыпал этот порошок в фарш, приготовленный для кровяной колбасы. С тех пор в Индржиховом Градце за кровяной колбасой ходили только к Линеку. Люди буквально ломились к нему в лавку. Он был не дурак и смекнул, что причиной всему -- порошок от насекомых. С этого времени он стал заказывать наложенным платежом целые ящики этого порошка, а фирму, у которой он его покупал, предупредил, чтобы на ящиках писали: "Индийские пряности". Это было его тайной, и он унес ее с собой в могилу. Но самое интересное оказалось то, что из семей, которые покупали у него кровяную колбасу, все тараканы и клопы ушли. С тех пор Индржихов Градец принадлежит к самым чистым городам во всей Чехии. -- Ты кончил? -- спросил вольноопределяющийся Марек, которому, должно быть, тоже не терпелось принять участие в разговоре. -- С этим я покончил,-- ответил Швейк,-- но аналогичный случай произошел в Бескидах, об этом я расскажу вам, когда мы пойдем в сражение. Вольноопределяющийся Марек начал: -- Поварское искусство лучше всего познается во время войны, особенно на фронте. Позволю себе маленькое сравнение. В мирное время все мы читали и слушали о так называемых ледяных супах, то есть о супах, в которые кладут лед. Это -- излюбленные блюда в Северной Германии, Дании, Швеции. Но вот пришла война, и нынешней зимой на Карпатах у солдат было столько мерзлого супа, что они в рот его не брали, а между тем это -- изысканное блюдо. -- Мерзлый гуляш есть можно,-- возразил старший писарь Ванек,-- но недолго, самое большее неделю. Из-за него наша девятая рота оставила окопы. -- Еще в мирное время,-- необычайно серьезно заметил Швейк,-- вся военная служба вертелась вокруг кухни и вокруг разнообразнейших кушаний. Был у нас в Будейовицах обер-лейтенант Закрейс, тот всегда вертелся около офицерской кухни, и если солдат в чем-нибудь провинится, он скомандует ему "смирно" и напустится: "Мерзавец, если это еще раз повторится, я сделаю из твоей рожи настоящую отбивную котлету, раздавлю тебя в картофельное пюре и потом тебе же дам это все сожрать. Полезут из тебя гусиные потроха с рисом, будешь похож на шпигованного зайца на противне. Вот видишь, ты должен исправиться, если не хочешь, чтоб люди принимали тебя за фаршированное жаркое с капустой". Дальнейшее изложение и интересный разговор об использовании меню в целях воспитания солдат в довоенное время были прерваны страшным криком сверху, где закончился торжественный обед. В беспорядочном гомоне голосов выделялся резкий голос кадета Биглера: -- Солдат должен еще в мирное время знать, чего требует война, а во время войны не забывать того, чему научился на учебном плацу. Потом запыхтел подпоручик Дуб: -- Прошу констатировать, мне уже в третий раз наносят оскорбление. Наверху совершались великие дела. Подпоручик Дуб, лелеявший известные коварные умыслы против кадета Биглера и жаждавший излить свою душу перед командиром батальона, был встречен страшным ревом офицеров. На всех замечательно подействовала еврейская водка. Один старался перекричать другого, намекая на кавалерийское искусство подпоручика Дуба: "Без грума не обойдется!", "Испуганный мустанг!", "Как долго, приятель, ты пробыл среди ковбоев на Западе?", "Цирковой наездник!" Капитан Сагнер быстро сунул Дубу стопку проклятой водки, и оскорбленный подпоручик Дуб подсел к столу. Он придвинул старый, поломанный стул к поручику Лукашу, который приветствовал его участливыми словами: "Мы уже все съели, товарищ". Кадет Биглер строго по инструкции доложил о себе капитану Сагнеру и другим офицерам, каждый раз повторяя: "Кадет Биглер прибыл в штаб батальона". Хотя все это видели и знали, тем не менее его грустная фигура каким-то образом осталась незамеченной. Биглер взял полный стакан, скромно уселся у окна и ждал удобного момента, чтобы бросить на ветер свои познания, почерпнутые из учебников. Подпоручик Дуб, которому ужасная сивуха ударила в голову, стуча пальцем по столу, ни с того ни с сего обратился к капитану Сагнеру: -- Мы с окружным начальником всегда говорили: "Патриотизм, верность долгу, самосовершенствование -- вот настоящее оружие на войне". Напоминаю вам об этом именно сегодня, когда наши войска в непродолжительном времени перейдут через границы. До этих слов продиктовал уже больной Ярослав Гашек "Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны". Смерть, наступившая 3 января 1923 года, заставила его умолкнуть навсегда и помешала закончить один из самых прославленных и наиболее читаемых романов, созданных после первой мировой войны.