овал грибы, и они ему очень понравились. Сиденье аккумуляторной тележки было узким и не имело спинки. Саркис держался за поручень, чтобы не свалиться, и вслушивался в монотонное бормотание старика. - ...А я говорю, никому ваше метро не понадобится, пока народ уговорят, да пока начнут возвращаться - сто лет пройдет. Центр весь разваливается, а строить не разрешают, заповедная зона, надо, мол, восстанавливать, как раньше было, реставраторов пригласить, а где их возьмешь, реставраторов? У нас в вэпэдэ и то, что ни день, какой-нибудь панельный дом рухнет, а они - реставрировать! Да-а... вот и решили жилищную проблему. Помню, до мора за каждый метр дрались, пока жилье купишь - поседеешь. А теперь - живи хоть в Кремле, если приперло! Только кому припрет? У нас в вэпэдэ хоть только на первых этажах, но вода есть, а тут ведь все сгнило, и вся нечисть здесь... - Что такое "вэпэдэ"? - А? Временно покинутые дома. ВПД. Временно, хм, как же! Сейчас половину домов снеси, все равно жилья выше ноздрей. Вот. И метро долго никому не понадобится. Я им говорю: дайте мне пару станций, да ребят крепких десяток - всю Москву и область грибами обеспечу, а они смеются - ничего, говорят, дед, не волнуйся, в случае чего нам Африка грибами поможет. Какая, говорю, к черту Африка, нет вашей Африки, и поможет она разве что гробами, а они смеются: ты, говорят, дед Эжен, еще внукам нужен, а я говорю, какой я вам дед, я, во-первых, вам Евгений Николаевич, во-вторых, доктор экономических наук и лауреат кейнсианской премии, а в-третьих, амикошонства не терплю и требую адекватной реакции, а они все равно смеются, ну, говорят, ты бы, дед Эжен, еще чего-нибудь вспомнил, а то скучно. Саркис чуть не заснул под убаюкивающее журчание старика, вздрогнул и крепче ухватился за поручень. Дед Эжен ему понравился. Мало того что он накормил их до отвала и напоил чаем, ко всему еще предложил подбросить чуть ли не до Лужников. И на имя короткое не обижается. В Лицее только Уля с коротким именем, он говорит, что все это глупости, и вовсе жизнь не укорачивается, если имя сокращать, но многие верят в это. Уже в первые минуты знакомства, сидя за столом в маленькой уютной каморке, Саркис решил, что все, что было тайной наверху, перестает быть тайной внизу. Раз там никого нельзя было посвящать в тайну, даже знакомых, то здесь, наоборот, первому же незнакомцу следовало рассказать все. Что он и сделал. Старик выслушал его, хлопнул по плечу и непонятно обозвал новым Калле Блюмквистом. Одна стена представляла собой большую дверь, обитую пластиком. В углу на гвозде висели респираторы. Когда старик, откинув засов, скрылся во мраке, оттуда пахнуло знакомым резким запахом сырости. Вскоре он вернулся с коробом грибов. А после того, как они наелись и помогли ему загрузить ящики на платформу, он велел двоим лезть за ящики, а Саркиса пристроил рядом. Впереди замигал фонарь. Дед Эжен притормозил, и они подобрали высокого человека с большим мотком проволоки на плече. Он бережно приподнял Саркиса, уселся на его место и посадил мальчика к себе на колени. - Держи крепче, а то уронишь, - буркнул дед. Незнакомец спросил о здоровье, о внуках, пообещал на днях заглянуть. Время - как песок между пальцев, пожаловался он, ничего не успеваю. - Ты давно обещаешь зайти, - сердито ответил старик. - А вот твой брат гостит у меня чуть ли не каждый день! Хороший собеседник. Правда, заносит его... - Знаю, - попутчик рассмеялся. - На великие дела потянуло братца. Ищет свет истины с завязанными глазами. - А ты не ищешь? - Кажется, я уже нашел, - задумчиво протянул незнакомец. - Э-хе-хе, - вздохнул дед Эжен. - Ладно. Что там сегодня крутят? Они немного поговорили о новом сериале "Огненные братья против Свинцового Замка". Старик ругал переводчика, но ему, как и Саркису, нравился бой одноглазого Гриффитта с хозяином замка на горящих балках. Немного погодя он ругнул телевидение, которое вперемешку с бодрыми заявлениями о скором возвращении жизни в прежнее русло, крутит в обилии псевдосредневековую муру. "Эскапизм, новые стереотипы", - непонятно бормотал он. Платформа въехала на станцию и медленно покатила вдоль арочных проходов. Часть проходов была заварена листами гофрированного металла, из щелей пробивался яркий свет, слышались голоса, громкий смех. Саркис хотел спросить, что там, но дед Эжен прижал палец к губам. Когда они снова нырнули в тоннель, старик вздохнул и сказал, что часть станции днем сдают в аренду какому-то движению, хотя, какие сейчас движения, смерть вымела почти все движения, партии и объединения, остались бледные тени - правда, тени очень шумные и даже агрессивные. - Все это игрища! - сказал попутчик. - Суета и блекотание. - Воняет от этих игр, - буркнул дед. - Взрослые же люди!.. - Ну и пусть играют. - Я бы оставил игры детям. А вообще, даже в самую лихую годину дети будут играть, и даже в самой невинной игре зародыш других игр или отголосок древних. Детям без тайн неинтересно, - здесь старик Эжен назидательно вздел палец, - взрослым их тайны кажутся ерундой, зато им тайна взрослых - сущая труха! 6 Так они ползли, ползли и, наконец, доползли до "Спортивной". Попутчик ловко вернул Саркиса на место и спрыгнул на рельсы. Махнул рукой на прощанье и исчез. Большая толстая женщина в оранжевой куртке без рукавов встретила их сердитым басом: "Долго я вас ждать буду?" А когда они перегружали ящики на страшно скрипящие ребристые ступеньки бесконечно движущейся ленты, она сварливо осведомилась у деда Эжена, где он подобрал новых внуков? Уля и Петро с интересом наблюдали, как ступени уносят вверх ящик за ящиком. Старик ткнул пальцем в движущуюся лестницу: - Сейчас последние загрузим, и вы за ними. Как сойдете с эскалатора, стойте и ждите меня. Ну, вперед! Саркис осторожно ступил на ленту, тут же вздыбившуюся ступенями, пошатнулся, хотел ухватиться за желтоватые пластины, но дед Эжен снизу крикнул: "Не хватайся, руку оторвет!" И тогда Саркис сел прямо на ступеньку. Сверху он видел, как прыгнул на ленту Петро, за ним Уля. Уля уселся на ящик, но тут же вскочил от женского вопля: "Ты мне грибы попередавишь!" Петро стоял, пошатываясь, потом решительно двинулся вперед и дошагал до Саркиса. Наверху два парня в толстых ватных куртках складывали ящики к стене. Завидев ребят, один из них поднял брови: - Это что за шампиньоны? Появился дед Эжен с большой сумкой в руке, слабо дзонкающей при каждом шаге. Кивнув грузчикам, сказал ребятам: "За мной", - и пошел к выходу. На площадке перед станцией дед осторожно опустил сумку и оглядел мальчиков. - Вот что, - сказал он, - через мост не проберетесь - патруль. По остову метромоста тем более - все прогнило, вот-вот рухнет. Будем считать, что в воде дракон, и он вас не пропустит. Плыть, я так понимаю, не на чем. Он внимательно посмотрел на Саркиса, словно ожидал, что тот достанет из-за спины надувной плот. Поскольку Саркис не имел за спиной плота, то дед Эжен продолжал: - Для начала вы поможете донести сумку. Несите ее так, будто в ней хрупкое стекло. Тем более, что в ней хрупкое стекло. А я проведу вас мимо патруля. Мало того, - с этими словами он посмотрел в темнеющее небо, - у меня есть подозрение, что до ночи вы не успеете. А потому - вам надо где-то переночевать. Конечно, ночью в ВПД безопасно, не то что днем, и все-таки... Словом, пошли ко мне. Внуки будут рады, - добавил он после секундного размышления. - Или нет. Но это неважно. - Спасибо, - сказал Уля. - Но мы, наверно, вас стесним. - Эх-хе-хе... - только и ответил старик и медленно пошел по тропинке. Саркис и Петро подхватили тяжелую сумку и двинулись за ним. Уля постоял, понюхал воздух, и поспешил вдогонку. Саркис помнил, как выглядят эти места на карте. До моста, казалось, было раз-два. Но они все петляли, кружили, огибали груды гнилой трухлявой фанеры, из которой торчали ржавые скрученные балки. Иногда попадались давно выгоревшие проплешины, тогда ускоряли шаги. Откуда-то несся гул, постепенно он нарастал, и когда они выбрались к мосту, гул превратился в рев. Двухпалубные трехсекционные трейлеры шли один за другим. На серебристых корпусах голубела эмблема ООН. - Лекарства везут, - сказал дед Эжен. - Или увозят. Колонна тянулась долго, наконец, показалась замыкающая машина, старый потрепанный "Урал" с брезентовым верхом. - Ну, вперед, - сказал дед. Патрульная будка была пуста. Проходя, дед Эжен пожал плечами, а Уля приставил два пальца к виску. А когда они взошли на мост, Саркис увидел темную громаду университета. Старик оглянулся, заметил, что мальчики остановились, и подошел к ним. Минуту или две молча смотрел. - Да-да, - протянул он, - а ведь я его видел во всей красе. Шпиль тогда был, и блямба такая на шпиле... А башни, башни! На середине моста у парапета стояли два человека и смотрели вниз. Они покосились на старика и мальчиков, снова уставились в воду. - Зря ходили, Семен, - сказал невысокий коренастый мужчина. - Я тебя предупреждал. - Зря, - согласился второй, с проседью в густых волосах. - Политики, рвань, сучки плюгавые. - Ходу отсюда! - Да, только время извели. Пошли, Александр. Саркис оглянулся и увидел, как они вскинули на плечи рюкзаки и медленно двинулись в сторону Центра. Когда перешли мост, Петро встрепенулся и сказал, что за пятнадцать минут добежит до этой большой хаты. Старик молча взял его голову и развернул лицом к берегу. - Смотри туда! Видишь? Мальчики всмотрелись. За деревьями темнела длинная извилистая полоса. - Это раньше, до оползня, ты мог добежать за пятнадцать минут, - сказал дед Эжен, - а сейчас часа два потопаешь, пока трещины обойдешь. Я не говорю уже о завалах, сами увидите! Через несколько минут ребята убедились, что старик был прав. В стороне от дороги начинался такой железобетонный бурелом, что змея бы проползла, лишь раздевшись догола. Слева мусорный завал казался таким же непроходимым, но дед Эжен бодро взмахнул рукой, отобрал сумку и юркнул под зловеще раскачивающийся на прутике арматуры бетонный обломок. - Поесть, я так понимаю, пока не хотите? - спросил дед Эжен, пряча сумку в шкаф и задвигая ее одеждой. Уля замотал головой, а Петро попросил чаю. Из окна Саркис видел только руины, горы хлама и обвальные осыпи битого кирпича. Здание, что напротив, уцелело наполовину, а на крыше Саркис с удивлением разглядел завалившуюся набок большую птицу, пронзенную веером металлических прутьев. Странное украшение! Он вспомнил птицу у Лицея и подумал, что этой повезло меньше. Дверь соседней комнаты распахнулась, и в проеме возникла удивительно рыжая девочка с большой кружкой в руке. - А, ты уже дома, Ксения... Девочка прошла в комнату, отхлебнула из кружки и оглядела ребят. Она была на голову выше Саркиса и года на три-четыре старше. Минут через пять они уже пили чай из таких же больших и необычайно уютных кружек. Окна наливались мраком, и дед Эжен закрыл их ставнями, а потом задернул занавески. Саркис рассказал Ксении о проходе через улицы и тоннели. Петро сосредоточенно хлюпал чаем. Дед Эжен слушал рассеянно, пару раз хмыкнул, а потом сказал: - Вы тут хозяйничайте, а я приберусь. И вышел. Ксения озабоченно посмотрела вслед, а потом спросила, не было ли у деда с собой канистры или фляги какой? Уля, честно глядя Ксении в глаза, сказал, что ни канистры, ни фляги не видел. - Что же он тогда сейчас тянет? - И она, подтащив к себе за рукав Улю с табуретом, положила ладонь ему на голову. - Ага, про сумку я не спросила, а там бутылки звякали. Чего только он не пьет, - скорбно сообщила она. - Хоть бы разочек приболел, может, бросил бы. У меня когда родители умерли, дед к себе взял, так он каждый день пил, потом кричать начинал, плакал, в потолок кулаком грозил. Тогда в деревню многих привезли, еды сначала не хватало, а он менял картошку на бутылку. Потом дед однажды выпил сразу всю бутылку и полез на крышу. Упал и умер. - Как умер? - ахнул Петро и опасливо скосил глаза на дверь. - Евгений Николаевич меня в распределителе подобрал, - пояснила Ксения. - Я ему неродная. Саркис не понял, о каком распределителе идет речь. Неожиданно в кухне объявился веселый дед Эжен. Наливая себе чаю, немного промахнулся, плеснув из огромного эмалированного чудовища с кривым носиком мимо кружки. Ксения молча следила за ним, а потом негромко сказала: - Помрешь. Вот завтра и помрешь! Дед Эжен хитро улыбнулся и высунул язык. - Врете, сударыня, не помру я завтра. И послезавтра не помру. Когда почуешь мою смерть, так, наоборот, сто лет наобещаешь. Как пил, так и пить буду! И неожиданно заплакал. - Первый раз выпил, когда в институте приказ зачитали о расформировании. Со страху спирту ахнул, сутки валялся, а когда домой приполз, моих уже... уже... Всех увезли и закопали! Я только и остался, потому что пьяный был, а надо бы и мне с ними. Вот и пью, а все не сдохну. Они там, а я здесь один... - Не один, - Ксения погладила его по голове. - Хочешь, я пойду тебе из шкафа еще принесу? - Вот не надо! - вскинулся дед Эжен. - Что, скоро шарик в лузу хлопнется? Ты ругай меня, ругай! Старик быстро успокоился, достал из фризера коробку с рыбными палочками и высыпал в вазу. - Митя спит? - спросил он у Ксении. - Кто знает, когда он спит! - пожала она плечами. - Ну, загляните к нему, а я тут посижу. Из большой комнаты они прошли в соседнюю, заставленную стеллажами с пластиковыми коробками. Широкая кровать у окна была накрыта красным блестящим покрывалом с золотыми драконами. У двери в смежную комнату Ксения прислушалась. Пожала плечами и осторожно открыла ее. - Ты не спишь? - негромко спросила она. - У нас гости. Мальчики вошли в комнату. У Саркиса сперло дыхание от резкого запаха. Петро кашлянул, Уля отшатнулся, но, морща нос, все же стерпел. Пахло одновременно всем! Сладковатые цветочные запахи мешались с противной химией, а исходящие дымом тлеющие палочки в вазе наполняли и без того спертый воздух запахом... Свежего навоза, решил Уля. Комната казалась пустой. Когда глаза привыкли к дымному полумраку, гости разглядели в углу небольшой ковер, а на ковре сидел, скрестив ноги, худой парень с оттопыренными ушами и стриженой головой. Он был закутан в клетчатый плед. Свободной рукой медленно водил перед собой, выискивая что-то расширенными зрачками, словно ловил комара. Резкий мах ладони - и Митя торжествующе сжимает кулак. Глаза его заблестели, и он радостно объявил Ксении: - Поймал! Красную точку поймал, такое один раз в жизни бывает! Разжал ладонь и удовлетворенно вздохнул. Петро разочарованно спросил: - А где же точка? - А где твои грабли? - отозвался Митя, не отрывая глаз от ладони. Сердито засопев, Петро оглянулся на друзей. Уля подмигнул ему и покрутил пальцем у виска. Стены комнаты были оклеены плакатами с яркими цветными пятнами, вместо занавесок висели полосы зеркальной ткани, а на большом столе громоздились банки, пластиковые емкости и высокие мензурки. Столешница - вся в темных потеках, выжатый тюбик с клейкими остатками прилип к краю и глупо торчал, не падая. - Вы химией занимаетесь? - поинтересовался Уля. Митя поднял глаза и внимательно оглядел его. - Химией тоже, Великий Мудрец, - ответил он. - Не спрашивай о том, что знаешь сам. Пусть тебе на все ответит Разрушитель. - И он ткнул пальцем в Саркиса. Саркис хотел спросить - какой смысл в его словах, но тут Митя кряхтя поднялся и подошел к ним. - Вы тоже путешественники? - спросил он. Саркис кивнул. - Где вы сейчас находитесь? - продолжал вопрошать Митя. - Здесь находимся, - сердито ответил Петро. - Густяк! - выкатил глаза Митя. - Как это вам удается? Я уже на полпути из квадратного ничто в круглое ничто. Но здесь не нахожусь... - Он уважительно посмотрел на Петра. Давно, когда Петро еще был маленьким, он видел таких дурных хлопцев. В Харькове их было немало - нажуются чумной резинки и валяются на парапете. Хоть часами слушай - ничего не поймешь. Несколько раз он видел, как на них устраивала облаву санитарная станция. Смешно - их ногами месят, а они глаза закрыли и ползут в разные стороны, а один в воду хепнулся, так его чуть со смеху не утопили. Вот и Митя, наверно, из этих. Петро выразительно посмотрел на Улю и Саркиса, а потом сказал: "Спокойной ночи" и попятился к двери. На кухне дед Эжен домывал кружки. Плотно завернул кран, отложил в сторону грязное полотенце и развесил кружки по гвоздям, вбитым в торец навесного шкафчика. Последнюю кружку он пристроил рядом с гвоздем. Кружка упала. Дед нагнулся, поднял, примерился, сощурив глаз, и лихо надел ручку на гвоздь. Гвоздь выпал из гнезда, и кружка снова грохнулась об пол. Старик погрозил кулаком углам, потянулся за кружкой, но она откатилась под стол. - Ах, вот как! - грозно сказал он. - Сейчас Ксению позову. - Что там? - спросила, возникая в дверях Ксения. В соседней комнате шумели мальчики, укладываясь спать на большом ковре. Ксения прикрыла дверь. - Опять шалят, - с досадой произнес дед. - Уйми ты их, кружку не могу на место водворить. Ксения прикрыла глаза и медленно втянула воздух. Выдохнула. Бросила косой взгляд в угол и шепнула: "Протяну нитку через воду..." Звякнув, кружка выкатилась из-под стола. 7 Ночью Петро заворочался во сне и локтем уперся Саркису в бок. Саркис открыл глаза, полежал немного в темноте, соображая, где он. После рыбных палочек хотелось пить. Дверь на кухню была приоткрыта, там горел свет и негромко разговаривали. Пронзительный голос деда так и сыплет, а другой, глуховатый, говорит медленно. За кухонным столом сидел дед Эжен в голубой майке и в шортах, напротив - крупный, широкоплечий мужчина в комбинезоне. У него была многодневная щетина, переходящая в бороду, темные глаза и густая черная шевелюра. От него пахло топливом. Он доброжелательно посмотрел на мальчика и спросил: - Кто ты, ночной гость? - Я - Саркис. - Хорошо. А я - Сармат. Тебе воды? Дед Эжен, не вставая с места, снял кружку, налил воды и протянул Саркису. Выпив, мальчик поблагодарил и пошел обратно. Улегся, отпихнув Петра, на свое место и закрыл глаза. Не спалось. Он вспоминал, как они шли по улице и как пробирались под землей. Утром надо быстро добраться до громады университета и - назад. Возможно, их еще не хватились. Суббота. Учителей почти нет. Сычи, конечно, рукам волю дают, но с ними можно договориться. Да и Петра сычи не трогают. Никто из Лицея так далеко не уходил, сычи не в счет, они на платформах раскатывают. Он расскажет о хождении, не всем, конечно, а из сычей - только Богдану. Если книги уцелели, хоть одна - высокое дело! - тогда две тайны - книга и путешествие - соединятся вместе, возникнет новая, третья тайна, которая не в книге и не в путешествии и которой пока не придумал название. Голоса из кухни не давали заснуть. Иногда тонко звякало стекло. Ночной гость негромко убеждал деда Эжена переселиться, панельные дома рушатся один за другим, их даже на консервацию не ставят, принято решение вообще все панельные коробки снести, больше трех миллионов все равно в Москву не наберут, а в ответ дед Эжен отвечал, что он хоть сейчас, да только барахла много, если с машиной поможет, то можно и переехать. - Завтра трейлер подгоню, - сказал гость. - Спасибо, Алан, только до трассы придется на себе тащить. - Помогу. Новые внуки помогут. - Им с утра бежать надо, в Лицее могут хватиться. - А-а, - протянул гость, - заложники. Бедные дети. - Ты что-то путаешь... Ладно, бог с ними. Помоги вывезти записи. Хотя кому они сейчас нужны! - Не расстраивайтесь. Сейчас не нужны, завтра понадобятся. Коллекция забавная, конечно, но... - Вот именно, что "но", - сердито ответил старик. Булькнуло, звякнуло. Саркис невольно вслушался в странный разговор. Почему Сармат назвал их заложниками? Слово знакомое, и смысл понятен, но какое оно имеет к ним отношение? Речь деда Эжена замедлилась, он стал повторяться. Из его густо пересыпанной непонятными словами речи Саркис уяснил, что дед в прошлом был известным ученым, а в свободное время собирал всякие истории, таинственные и загадочные. Саркис насторожился, когда речь зашла о таинственном, но через минуту разочарованно зевнул и закрыл глаза. Старик говорил о чтении мыслей, о перемещении предметов и прочих знакомых вещах. Словно прочитав его мысли, дед Эжен тут же добавил, что по нынешним временам все эти аномальные явления стали чуть ли не обыденными. - Но! - громко провозгласил он. - От этого аномальность их отнюдь не исчезла. Я рес... регистрирую только новые. Кто-то еще изучает, институт даже работает в Венгрии. Толку никакого! Объяснить ничего не могут. И не надо. Все эти мелкие чудеса, знаешь, надоели! Раньше на каждый случай полтергейста я и друзья мои скакали, задрав хвост, а сейчас - тьфу! Мне пишут те, кто уцелел. Раньше я все это считал проявлением социальной шиф... шиф... шизофрении. Поэтому я вел картотеку. - А теперь? - И теперь так считаю. Но! - снова взрыкнул старик, спохватился и перешел на громкий шепот: - Хорошо, что я успел переписать, в этом районе вся бумага раскисла. - Э, Евгений Николаевич, я гляжу, и вы чуть-чуть того. - Что - того? - Раскисли. - Самую малость, - согласился старик. - А скажите, Евгений Николаевич, - осторожно проговорил гость, - вам ничего не известно о нововратниках? - О ком? - Ну, знаете, есть такое движение - "Новые врата". - Ты о плюмберах, что ли? - Звякнуло и булькнуло, и Саркис, засыпая, подумал, что дед Эжен опять глотанул. - Так бы сразу и сказал, а то - "Новые врата". Поцтаузенд! Какие же они новые? Некроцапы драные! У них мозги разжижились из-за своих волчков свинцовых, а ты - новые! - Мне интересно, - ответил гость. - Ну, тогда поищи на второй полке, в правом углу. Наклейка синяя, вру, желтая. Две желтые полоски, код не помню. И цып... цифровой перчаткой не работай, а то ненароком массивы затрешь. Зря время тратишь. Не получается управлять чудесами этими погаными. Спонтанность. Хотя у детей выходит. - Кстати, как там моя невестушка поживает? - Не называй ее так, Ксения сердится, когда так называешь. - Хорошо, не буду. Вот, подарок ей передайте. Ну, пора идти. На днях загляну, посмотрю записи. - Загляни. Хороший медвежонок, заводной наверно? Зачем тебе записи? - Не знаю. Ищу, смотрю. Время, Евгений Николаевич, просто набухло историей. Любое решение, действие, даже слово может стать критическим. Сейчас, как никогда, можно непосредственно творить историю, а не быть статистической молекулой. Я чувствую, как во мне зреет сила направлять историю, но пока не знаю, куда и как направить эту силу. - Голубчик ты мой неугомонный, - сказал дед Эжен, - так ведь все уже было. И триумф воли был, и ярость масс была, все. - Дело не в том, что было, а в том - с кем было. - Ну, это у нас старый разговор. Я тебя не смогу переубедить, да и не вижу предмета спора. Сколько я тебя знаю, ты всегда искал приключений. И это не время набухло историей, а тебя распирают неудовлетворенные страсти. Ты власти хочешь, а ее, как правило, добиваются люди с плохим пищеварением и скверным половым аппаратом. - Я не жалуюсь на пищеварение, - засмеялся гость. - И не власть мне нужна. Однажды я услышал зов, но слов его понять не смог. Теперь слова медленно проступают в сознании, но клочьями, сумбурно. Я не знаю своего предназначения. Ищу того, кто мне поможет, раскроет глаза. А уж путь я изберу сам. - Ну и превосходно. А сейчас я катастрофически быстро трезвею. И если не лягу спать, то буду говорить с тобой до утра, слезы уже подступают к глазам... - Пойду, Евгений Николаевич. Поговорили, спасибо. На днях зайду. Сигнализацию не выключайте, дворники опять шалят. Саркис давно уже спал и не слышал, как уходил ночной гость, как старик осторожно обошел их, лежавших на ковре, и пристроился на тонко всхлипнувшей раскладушке. Скрип растревожил Улю, он поднял голову, захлопал сонными глазами, а потом снова упал на подушку и заснул. Скрип внутренним эхом растянулся, обрел форму, и Уле приснился темный тоннель - они идут втроем, а он отбивается от серых скользких чудовищ своим прутком, прут неимоверно вырос, растянулся, превратился в тяжелый посох, и вот Саркис куда-то пропал, а они с Петром ищут его в нишах-пещерах, находят и освобождают от когтистых жутких лап, со всех сторон скалятся клыкастые морды, но ему не страшно, он вдруг поднимается вверх, летит, стены тоннеля рассыпаются, под ним зеленые горы, сверху близкое синее небо, а далеко внизу по тропинке идут Саркис и Петро... 8 Утром их разбудила Ксения. Вчера они были возбуждены и устали. Сегодня же дерзость побега открылась во всей красе. Затаенный восторг сменился опасениями: если до обеда они не вернутся, - такое начнется! Что - они сами не знали, еще не было в Лицее, чтобы сразу трое, так далеко и надолго. Бухан и его компания будут выть. Пусть воют. - Вот что, - сказала Ксения, накормив их холодным мясом из банки и дав чаю, - я вам покажу, куда идти. Она набросила на себя куртку. Уля вдруг поднял палец и прислушался. Из комнаты Мити неслись выкрики, он что-то громко и невнятно декламировал: "Во-первых... во-вторых..." - Что с ним? - спросил Уля. - Может, помочь? - Не надо, - ответила Ксения, - это он ангелов судит. Пошли. На лестничной площадке Саркис остановился. - Слушай, - спросил он, - твой брат... - Он не мой брат. - Все равно. Он болен? - Не знаю. - Кого он судит? - Ангелов. Он считает, что ангелы покинули Христа, когда его соблазнял дьявол. Говорит, что дьявол соблазнил Христа, и тогда Христос превратился в свою противоположность, и все пошло не так. А во всем виноваты ангелы. Дьявол - бывший ангел, нашел общий язык с ними, уговорил, отвлек, обманул... Вот Митя их и судит. Если они не оправдаются, он их расточит. - Как это? - вмешался в разговор Уля. - Понюхает что-то - и все, исчез ангел. - А ты видела, как они исчезают? - Нет, конечно, ведь не я суд устроила, а он. Митя недавно следствие проводил: подозревал, что не Моисей вернулся с горы Синай, а какой-то самозванец. И вся история пошла наперекосяк. Пока ничего не выяснил - не та смесь, говорит. Историю вероучений должны были проходить через два года, но ребята с большим удовольствием влезали в программы для сычей и пересмотрели почти все фильмы из этой серии. Мало что поняли, но сейчас сообразили, о чем идет речь. Петро подумал о чумной резинке и скривился. Он помнил, как долго и мучительно болел высокий худой Панас, ходивший в одну с ним домовую школу в Харькове, как у него гноились суставы, и он все время мазал их дегтем. Саркис смотрел на Ксению. Она явно не разыгрывала их. Митя, наверно, болен. Или, наоборот, больны они, а он здоров. Ни то, ни другое не должно помешать им идти за книгами. Ладно, пусть Ксения покажет дорогу. Вот она стоит, задрав голову, волосы рыжие, коса свернута в узел на затылке, а под левым глазом родинка. Утром Саркис вышел из туалета и забрел на кухню. Там он увидел игрушку - заводного медвежонка, неуклюже вышагивающего по столу. Ксения внимательно следила за его движениями, держа растопыренные пальцы над головой с маленькими стеклянными глазами. Она что-то шептала. "Сила медведя, войди в меня", - расслышал Саркис. Он тихо вышел из кухни и, остановившись в коридоре, удивленно помотал головой. Какая может быть сила у механической игрушки? Наверно, ненастоящая. - Надо повыше забраться, - наконец сказала Ксения. - Я далеко с вами идти не могу, Митю нельзя одного оставлять, а то он всех там расточит. Покажу сверху, как до трещины идти, а там сами сообразите. Ну и немножко поколдую, чтоб вернее дошли. Поднимались медленно, лестницы были забиты трухлявым хламом, обивка дверей расползлась, вывалив грязную вату, двери выломаны, в темных проемах квартир тихо гулял ветер. На четвертом этаже Ксения остановилась у мутного, в пыли и паутине окна и прислушалась. Сверху шел нарастающий шорох и треск, словно большой и сильный зверь с хрустом прогрызался сквозь стены и полы дома. Лестничная площадка вздрогнула, осыпалась штукатурка, стекло мелко задрожало. Зверь ушел куда-то вбок и затих. - Скрип прошел, - сказала Ксения, - идем дальше. - Что еще за скрип? - озабоченно спросил Уля, успевший в эти секунды достать и вытянуть во всю длину свой прут. - Не бойся, - улыбнулась Ксения. - Со мной не тронет. Без меня тоже не тронет, - добавила она, подумав. - Правда, днем лучше выше третьего не подниматься. Мало ли что... Словно подтверждая ее слова, из дверного пролома донесся тяжелый вздох. Ксения замерла на полуслове, прижала палец к губам и осторожно пошла на цыпочках по ступенькам, а ребята за ней. Петро, нахмурившись, вызывающе посмотрел на черную щель и плюнул в нее. Из щели в тот же миг вылетел горшок с высохшим стеблем и, просвистев мимо его уха, врезался в стену и рассыпался сухой землей. И снова тяжелый вздох. Петро не стал обострять отношения с печальным метателем горшков и быстро догнал друзей. На восьмом этаже Ксения остановилась. На крышу вела ржавая лесенка, но дверь туда была наглухо заварена, даже замок намертво приварен и весь потек темными слезами окалины. Окно на лестничной клетке было забито фанерой. Ксения решительно толкнула дверь квартиры, но тут Уля придержал ее за рукав и, выставив вперед ладони, сделал шажок, другой и остановился, как вкопанный на полушаге. Медленно отступил и покачал головой. Саркис и Петро отошли к стене. Ксения нагнулась к Уле, словно обнюхала его волосы, а потом сердито посмотрела на полуоткрытую дверь, присела, набрала горсть пыли и мелкого мусора, пошептала что-то над ней и метнула ее в проем. В квартире грохнуло, рассыпалось, ржавая лестница заскрипела, а потом все стихло. - Ты что увидел? - спросила Ксения деловито. - Ничего, - честно ответил Уля, - просто не пускало. В квартире было тихо, разбитая мебель щетинилась во все стороны. Лохмотья драных обоев. Битый фарфор под ногами. Среди этого разгрома дико и нелепо висела сверкающая, чистая, словно новенькая, хрустальная люстра с целыми подвесками. Латунные трубки как будто начистили за минуту до их появления. Ксения опасливо посмотрела на люстру, схватила табурет без двух ножек и с размаху ахнула по хрустальному великолепию. Саркис на миг зажмурил глаза, ожидая веера осколков по всей комнате, и не увидел, как табурет прошел сквозь люстру. Подвески, трубки, лампочки в матовых чашечках задрожали и растаяли, остались только звенья тяжелой цепи, опущенной почти до пола. - Куда она делась? - тонким голоском спросил Петро. - Не знаю, - пожала плечами Ксения, - мираж, что ли. Первый раз вижу. Вокруг головы Петра закружила большая черная муха. Петро, разглядывавший ворох длинной щепы - все, что осталось от шкафа, махнул рукой, но муха нагло лезла в лицо. Петро прищурился и щелчком попытался ее сбить. Промахнулся. - Не трогай! - крикнула Ксения. Муха закружила под потолком. Ксения скосила на нее глаза, перевела дыхание. - Кажется, ничего... Муха жужжала все громче и громче, звук нарастал. Ксения попятилась к двери, мальчики, заметив, как она побледнела, подались к ней. В разбитое окно с гулом влетел большой рой мух и повис в воздухе. А потом темный ком размазался по потолку и принял размытые очертания человека, там, где было что-то вроде головы, круглая проплешина казалась одним большим глазом. Мухи ползали, взлетали и садились, словно фигура двигала руками. Вдруг мухи опять собрались в рой и вылетели наружу. - Что это? - сипло спросил Уля. - Это зомбик, - пояснила Ксения. - Если не давить мух, неопасный. Они подошли к оконному проему и осторожно, чтобы не задеть острые треугольники битого стекла, облокотились на подоконник. Отсюда хорошо был виден темный холм университета, вырастающий из зеленого буйства деревьев. Саркис посмотрел налево: там, далеко впереди, проблескивала река и радуга почти касалась ее. - Радуга наелась человечины и теперь пьет воду, - изменившимся голосом пробормотала Ксения. Распустив рыжим пламенем волосы, она смотрела на радугу сквозь растопыренные пальцы и медленно водила пятерней перед глазами. Однажды Уля видел, как бабушка так же смотрела на блики в воде. Он тоже растопырил пятерню и повел перед глазами. Между пальцами образовалось слабое марево, но сколько он ни вглядывался, разобрать ничего не мог. Ксения опустила ладонь и повернулась к Саркису. - Все у вас будет хорошо сейчас, все у вас будет хорошо завтра, но через много лет все кончится очень плохо. - Что кончится? - спросил Саркис. - Все. - Потом, словно удивляясь себе, добавила: - Ну, все! Взгляд Саркиса остановился на крыше здания. Там, где пронзенная птица распластала крылья, появилась еще фигура, но не птичья. К струнам был привязан за руки человек. Видно было, как он мотал головой. - Арфу не видел? - спросила Ксения, посмотрела туда и охнула. - Не надо бежать, только не бегите, - вполголоса уговаривала Ксения. Но, незаметно для себя, они убыстряли шаги и последние этажи проскочили бегом, даже ветер загудел в ушах. Потом, отдышавшись, Саркис сообразил, что не так уж и быстро они спускались. Не ветер это гудел. В квартире Ксения откинула крышку зеленой коробочки на стене в прихожей. Положила палец на красную кнопку. - Что за шум? - спросил дед Эжен, выходя из кухни. - Человек на крыше, - ответил Уля, - привязан к арфе. Старик почесал подбородок, взял кепку. - Схожу, посмотрю, что он там делает. - Не пущу. Сейчас патруль вызову! Ты голову себе сломаешь. - Не сломаю. Я в театре часто бывал до оползня, внуков водил. Пожарная лестница уцелела, а к ней широкая балочка ведет. - А ты откуда знаешь? - с подозрением спросила Ксения. - Не тебе же одной по руинам лазать! - засмеялся дед Эжен. - Мы с вами... - начал Петро, но дед Эжен цыкнул на него. - Если через полчаса не вернемся, зови патруль. Он накинул на себя куртку и, виновато глянув на Ксению, ушел на кухню, а через минуту вернулся. Пока он ходил, Ксения достала чистый, но мятый платок и разодрала на две половинки. Одну повязала на левую кисть, а вторую, после минутного раздумья, протянула Уле. Уля понимающе кивнул и затянул ее у себя на правом запястье. - Бабушка к нитке хлебный мякиш подвешивала, - сказал он. - Если было плохо, я нитку обрывал, и бабушка мне звонила. А когда она заболела, у меня нитка оборвалась. Саркис открыл ставень в комнате и посмотрел наверх. Птица, пронзенная арфой, была видна. Приглядевшись, он заметил и руку, все остальное исчезало за кромкой. Дед Эжен и Ксения пересекли лежащие плашмя бетонные плиты и скрылись в проломе стены. Часы стояли на полке. Половина десятого. На завтрак они, конечно, не успели, а вот к обеду хорошо бы... Саркис оглядел полки, потрогал квадратную коробку, приподнял крышку - битком набита дискетами. В углу комнаты на маленьком столике с причудливо гнутыми ножками - дисплей, накрытый большой салфеткой. Машинка дряхлее, чем их лицейские развалюхи. - "Полтергейст", - прочитал Уля наклейку. На некоторых коробках надписей не было, а на других - "Пирокинез", "Телепатия", "Проскопия". Уля чуть не выронил коробку с наклейкой "Контагиозная магия" - в комнату неслышно вошел Митя и громко спросил: - Это я вас вижу или вы меня видите? Петро отскочил от окна и встал в стойку богомола, но увидев Митю, расслабился. Митя уселся на ковер, свел перед своим носом два пальца и медленно развел их. Захихикал. - Ты чего? - спросил Уля. - Смешно! Третий палец с двумя ногтями. Ха! Уля тоже свел указательные пальцы ногтями к себе и, глядя в угол комнаты, медленно развел. Действительно, между пальцами как бы возник третий, с ногтями по обе стороны. Улыбнувшись, Уля вставил между указательными и средними пальцами карандаш и сказал: - А теперь покачай ладонями, не разводя их. Через несколько секунд Митя катался по ковру и визгливо смеялся, держась за живот. Потом успокоился. - Ну, я откинулся! - заявил он. - Такого захода я не знал. Снисходительно улыбнувшись, Уля подсел к нему. - А что ты еще умеешь? - спросил он Митю. Саркис невнимательно прислушивался к их разговору, ходил по комнате кругами, зашел на кухню, сжевал пару рыбных палочек, вернулся и снова посмотрел на часы. Петро прикрыл ставень и тоже посмотрел на часы. Все это ему не нравилось. Человека зачем-то на крыше привязали, дед и дивчина зря пошли, могут на дворников напороться. В Лицее рассказывали, что в заброшенных домах дворники по квартирам шарят, старые вещи шукают: картины там, если уцелели, бронзу, фарфор. Их патруль когда ловит, то руки ломает. Говорят, раньше их на месте стреляли, а потом перестали, людей мало, а эти хоть и поганые, но, может, какой прок и будет. С ворюгами, правда, разговор короткий, но так им и надо! Между тем Митя осведомился, куда делись дед и Ксения, а выслушав Улю, вдруг забеспокоился и со словами: "Пойду поддержу их" - исчез у себя в комнате. Его ждали минуту или две, но Митя, наверно, ушел не за одеждой, потому что, когда Саркис приоткрыл дверь, из комнаты потянуло дымом и вчерашними запахами. - Что ты с чумным трешься? - сердито сказал Петро Уле. Уля, не отвечая, смотрел себе под ноги. Саркис увидел половинку платка. - У Ксении что-то неладно, - задумался Уля. - Зову патруль! - Петро двинулся в прихожую. - Погоди, только пятнадцать минут прошло, - Уля выжидающе посмотрел на Саркиса. - Значит, так, мы пойдем за ними, а через пятнадцать минут - зови, - сказал Саркис и снова посмотрел вверх. Человек по-прежнему был привязан к птице. Может, дед и Ксения уже поговорили с ним и теперь возвращаются? 9 Они быстро выбрались из нагромождения камней и разбитых панелей и вышли к уцелевшей части некогда большого красивого здания. Уля посмотрел вправо, влево, подобрал камешек и с силой ударил оземь. Камень отскочил налево, и Уля решительно ткнул пальцем в сторону двери, болтающейся на одной петле. Саркис с большей охотой пошел бы к остаткам широкой лестницы, ведущей... Никуда она не вела и упиралась в огромную бетонную плиту, когда-то рухнувшую сверху. Вонзившись в ступени, она расколошматила их в пыль, а сама нелепо торчала, этаким каменным, в трещинах, занавесом. За дверью было сумрачно, но свет из дыр освещал длинный коридор и темные проемы дверей в стенах его. В конце коридора за поворотом оказался небольшой зал с вздыбившимися остатками деревянного пола, а в углу - винтовая лестница. Уля с сомнением оглядел ее, понюхал воздух, пожал плечами и медленно пошел вперед. Саркис потрогал скользкие перила и, вздохнув, двинулся следом. В полумраке казалось, что они кружатся на месте, держась за столб и переставляя ноги по неудобным ступеням. Вскоре лестница вывела на площадку. Крыша над этим местом была сорвана, и открылась картина разрушений - половина здания лежала месивом камней, балок и плит, а уцелевшая часть дикой глыбой возвышалась над осыпью. До крыши еще было далеко. Они осторожно перелезли через толстые трубы, обогнули большой покореженный бак и пошли по узенькому балкончику, прилепившемуся к стене, стараясь не смотреть вниз. До