славы и высокой чести из-за детских страхов; всего-навсего темница. Всего-навсего два мертвых человека, к тому же недавно умерших. Среди людей пустыни не было таких, кто не видел бы хоть одного покойника задолго до того, как им исполнялось двенадцать лет. Большинство по меньшей мере раз в жизни видело трупы в самом ужасном состоянии: раздувшиеся под солнцем, усиженные мухами и расклеванные падальщиками. - Уф, - пробормотала себе под нос девочка, которую звали не Деркетари, - я видела мертвецов и раньше. Уф! И Актер, усмехаясь, взглянул на нее поверх своего выгнутого, как у падальщика, носа. Он отпустил ее руку в тот момент, когда почувствовал, что она начинает вытягивать ее, и вытер ладонь о свою многоцветную мантию, потому что ее ладошка была мокрой от пота. Почти королевским движением она чуть согнула колени и подхватила одной рукой обе полы своей "юбки", протянув полоску белой ткани назад между ногами. Она медленно начала спускаться. На каждом шагу ее пути вниз было заметно, как она заставляет себя держаться твердо. Глаза хана встретились со взглядом мага поверх площадки лестницы. Хан заговорил спокойным, тихим голосом: - Твое заклятье нужно завершить, не так ли? Девочка продолжала спускаться, не оглядываясь назад. Лестница насчитывала двадцать и пять каменных плит-ступеней; девочка поставила обутую в фетровый башмачок ножку на девятнадцатую. - Да, мой господин. Актер взглянул вниз на дар шанки. Она поставила левую ногу на двадцать первую ступеньку. - Тогда заверши его, волшебник, и моя жизнь будет вдвойне счастливой, а для тебя... хочешь ли ты принять у себя этой ночью настоящую тигрицу, За фра? Тигрицу из Аргоса, чьи когти спрятаны в шелковые ножны? Внизу обе ступни девушки стояли на двадцать четвертой ступеньке, потому что она остановилась здесь в нерешительности, пытаясь как-то обойти, а не перешагнуть обнаженный труп человека, который, хотя она того и не знала, был почти невероятно мужественным и отчаянным. - Да, мой добрый господин, - сказал Зафра, и его глаза, казалось, блеснули, когда он посмотрел вниз, на спину девушки, а потом на украшенный медальоном меч, стоящий над полом темницы, словно памятник двум жестоко убитым людям. "Трем", - подумал Зафра и сказал очень тихо, едва шевеля губами: - Убей его. Земля и вода, огонь и воздух умастили меч в то время, как над ним произносились древние слова. Золото соскользнуло со стали, когда меч Актер-хана высвободился из земляного пола. Не колеблясь, он повернулся в воздухе и, словно стрела, выпущенная мускулистой рукой искусного лучника, устремился к маленькой дочери пустыни. Она, как и следовало ожидать, взглянула на него, когда услышала звон металла о металл, - так же, как Актер-хан взглянул на Зафру, когда услышал местоимение, которое употребил молодой маг. Ее горло сжалось от трепетного ужаса; горло хана - нет. - Его? - спросил он. - Даже волшебный меч не различает рода, мой повелитель. К тому же те, против кого мой господин вскоре применит его, почти наверняка будут мужчинами. Внизу зарождающийся крик девочки прервался страшным всхлипом, когда заколдованный меч доказал, что не разбирается ни в родах, ни в местоимениях. Он погрузился между ее золотыми нагрудными чашечками - и чуть слева от центра. Хан сделал глубокий долгий вдох через ноздри, а потом шумно выпустил воздух через рот. - Да, подумать только, что она умерла девственницей, - сказал он, словно произнося надгробную речь, - к ради такого великого дела! Но ее народ об этом не узнает, потому что только через месяц мы с печалью пошлем им известие, что она умерла от лихорадки, которая также чуть не унесла жизнь ее возлюбленного господина... - хан кашлянул, - ...и была похоронена с почестями и скорбью на Кладбище Королей; без сомнения, нося во чреве сына королевского происхождения, которого забрала с собой... в ад! Даже Зафра нервно сглотнул. Еще так недавно подмастерье волшебниц, посвятивший себя изучению омерзительных чар, происходящих из старинной Книги Скелоса и дурно пахнущих томов Сабатеи, украшенных золотым павлином и написанных отравленными чернилами; взывающий к Сету, и мрачному Эрлику, и даже к Детям Йила, которым поклонялись пикты и о которых эти дикари знали меньше, чем он... и недавно убивший своего хозяина; всем этим был Зафра, и еще чем-то большим, ибо грезил о власти и об обширном будущем царстве, где ему будут подчиняться ханы, а он не будет называть "господином" никого из людей... и все же он нервно сглотнул - при звуках неприкрытой злобы в ядовитых словах его хозяина, а может, и при виде убийства красоты и невинности. "Злодей, - думал Зафра. - Так люди будут называть меня в грядущем - и никто не будет знать, что некогда я служил величайшему злодею, живущему на земле с тех пор, как три тысячи лет назад в Хоршемише умер Тугра Хотан!" Актер-хан, отомстивший за свое мужское достоинство, монотонно продолжал тем же неумолимым голосом: - Этот меч будет висеть на новых золотых крюках на стене за моим троном, Зафра, и мне придется сдерживаться, чтобы время от времени не подвергать его испытанию. А ты, о гений, впредь будешь именоваться Волшебником Замбулы, советником хана, будешь жить во вторых по значению покоях дворца, и служить тебе будут любой из моих собственных слуг по твоему выбору и девушка, которую я выберу лично. И... сегодня ночью... тебя посетит Тигрица! - Мой господин, - с внезапной маслянистостью в голосе сказал Зафра, - чрезвычайно щедр. Хан взглянул на него, и его глаза над носом, похожим на орлиный клюв, были блестящими, как у орла. - Недостаточно щедр, Зафра, Волшебник Замбулы. Недостаточно - пока ты служишь мне. Зафра поклонился одним из своих едва обозначенных поклонов. - Я твой преданный слуга. Хан Замбулы! - Хорошо. Теперь принеси мне мой замечательный новый меч! Потом пойди в город и найми двух головорезов за золотую монету, пообещав им еще три - каждому - за час работы. Пусть эту девку разденут, изуродуют и вынесут отсюда в кожаных мешках - нескольких. Мешки пусть оставят в Переулке Захватчиков. После того как дело будет сделано, эти двое должны будут вернуться к тебе, сюда, за дополнительно обещанными монетами. Хан какое-то мгновение пристально смотрел на мага, потом добавил: - Твои новые покои будут примыкать к тронному залу, Зафра. Раздетая, изуродованная до неузнаваемости, - а потом разрубленная на куски, словно туша! Зафра едва смог удержаться, чтобы снова не сглотнуть подступившую к горлу тошноту, - ибо в эту минуту хан смотрел на него. - Мой господин - я понял. И их наградой будет не золото, а сталь? - Возможно, они отметят дело кружкой вина, щедро сдобренного пряностями. - Я понял, мой господин. У меня есть такие пряности. - Никто, кроме нас с тобой, не будет знать, что произошло здесь. Волшебник Замбулы, потому что сейчас, когда я буду уходить, я заберу охранников с собой. Ты последуешь за нами через некоторое время; им дадут понять, что ты сам проводишь в ее комнаты ту дрянь, которую я оскорбил именем трижды чувственной Деркето! Потом, маг, отправляйся в свои старые покои, пока для тебя готовят новые, и смотри, принеси мне известия о Глазе Эрлика прежде, чем я сяду за ужин! Зафра кивнул и спустился, чтобы вырвать обремененный заклятием клинок из сердца девушки. 5. ПОВЕСТЬ О ДВУХ ВОЛШЕБНИКАХ Сначала Конан и Хассек скакали прямо на восток, чтобы как можно скорее пересечь границу Заморы. Они обсудили возможность продолжить путь в этом направлении и пересечь таким образом степи и узкую полоску земли, которая и была собственно Тураном; так они могли бы достичь берега и сесть на корабль, идущий на юг по морю Вилайет. Мудро или нет, но они решили отказаться от этого плана. Путешествие на юг посуху обещало быть долгим и нелегким. И все же оно было несколько более надежным, чем путь по морю. Итак, едва покинув Замору, они сориентировались во солнцу и повернули к югу. Они не стали приближаться к восточной границе Хаурана, маленького южного соседа Заморы, а направили своих лошадей на юг, через степи. Взгляды путников постоянно блуждали по сторонам, ибо в этой земле жили кочевники, а среди них были такие, которые постоянно совершали набеги и очень по-собственнически относились к своим территориям в этих холмистых степях. - Конан... - начал Хассек, слегка покачиваясь в седле крупной чалой лошади, которую он называл Железноголовый. - Однажды ночью Аджиндар отправился грабить дом Хисарр Зула, и надо же тебе было, к несчастью, выбрать ту же самую ночь. Аджиндар так и не появился больше, живым, я имею в виду; его тело было найдено несколько дней спустя в сухом русле реки за пределами Аренджуна. Он и в самом деле умер от укусов змей. Только мне пришло в голову, что он был укушен не тогда, когда бродил по этому сухому руслу. Примерно в то же самое время некто Конан, киммериец, исчез из Аренджуна. Теперь, почти два месяца спустя, я нашел тебя в Шадизаре. А что касается Хисарр Зула... несколько недель назад его дом сгорел. Это была твоя работа? - Я расскажу тебе эту историю, - сказал Конан. - Я был вором в Аренджуне. Я ничего не знал о Хисарр Зуле. Я совершил пару удачных краж и жил в таверне в верхнем городе - где мне было не место. Теперь мне кажется, что все это было так давно! Столько всего случилось с той ночи, когда это началось; каким юным кажется тот Конан! Девушка, которую я обхаживал в той таверне в Аренджуне, как оказалось, была любовницей префекта стражи, - ну, вообще-то говоря, помощника префекта, - и он был очень ревнив. Он ворвался в таверну со своими людьми и, уверяю тебя, очень старался меня спровоцировать. Некто Кагуль. Наконец я услышал скрежет его меча - на него самого я не обращал внимания, - и начал действовать. Их было четверо. Кагулю слегка досталось, и паре других тоже. И вот тогда какой-то человек, которого я не знал, убил одного из них и помог мне бежать, потому что услышал, что приближаются еще несколько стражников. Это был Аджиндар. Я вылез через окно и оттуда на крыши; мы, киммерийцы, неплохо умеем лазать поверху. - Ты был ранен? - Ни царапины. - Вы, киммерийцы, умеете не только лазать поверху. - Угу. И вот так, случайно, я услышал, как двое агентов разговаривали в одной из верхних комнат таверны; агентов хана Замбулы. Карамек и Испарана - женщина, и какая женщина! - планировали ограбить некоего волшебника. Хисарр Зула. Когда я услышал их разговор о том, какую ценность для Актер-хана имеет нечто, называемое Глазом Эрлика, и о том, что оно находится у Хисарр Зула. я остановился послушать. Узнав, что они собираются ворваться в дом мага через две ночи, я покинул эту крышу - обещая себе, что проберусь туда следующей ночью и перехвачу у них добычу. На следующий день я все разведал и составил план. В ту ночь я без особых трудностей проник в замок Зула. Там я нашел Аджиндара, который сражался с кошмарными созданиями Хисарр Зула - колдун украл у них самые их души и заключил в зеркала, которые затем разбил. Это были тупые, пустоглазые твари, созданные волей волшебника; глупые сторожевые псы с мечами. Я узнал Аджиндара; он помог мне предыдущей ночью. Было бы умнее оставить его отвлекать этих "людей", пока я искал амулет, но... я спас его. Мы очень мило разрезали несколько этих существ на куски и, я думаю, оказали им этим большую услугу! Когда мы с Аджиндаром назвали друг другу свои имена и он обнаружил, что я тоже охочусь за Глазом, он, к моему потрясению, напал на меня без всякого предупреждения. Если бы он не поскользнулся в крови одного из этих мертвых бездушных чудищ, он поразил бы меня первым же своим внезапным ударом! Мы только что разговаривали; мы спасли друг другу жизнь, и мы были друзьями, кровными братьями! Конан потряс головой и некоторое время ехал с угрюмым лицом, в задумчивом молчании. - Он поскользнулся, как я уже сказал, и налетел на дверь. От толчка в ней открылось потайное отделение, и оттуда в тот же миг выскользнули две гадюки. За какие-то секунды они укусили его несколько раз - в лицо. Хассек спросил: - Это все? - Нет, это не все. Он уже раз пытался убить меня. Теперь, хотя он узнал, что должен умереть через несколько минут, он сделал еще одну попытку: он швырнул в меня этих проклятых гадюк! К тому времени я уже выхватил меч, и удар моего клинка разрубил их обеих в воздухе. Потом мне оставалось только наблюдать за тем, как Аджиндар распухает на глазах, и чернеет, и умирает. Он немного рассказал мне о Глазе, пытаясь завербовать меня для завершения своей миссии: отвезти амулет в Иранистан. И умер. Хассек, я был опечален вдвойне. Этот человек мне нравился, я уважал его способности и его понятие о чести. А он пытался убить меня без предупреждения, внезапным ударом. И теперь умер не достойной, а глупой и отвратительной смертью. - Аджиндар заслуживал лучшего, - сказал Хассек. - Я пошел искать Глаз. Двое замбулийцев проникли в эту комнату раньше, чем я. Он был у нее - Испараны. Какая женщина эта Испарана! Карамек, ее напарник, вступил со мной в бой, а она бросилась бежать, и к тому времени, как я разделался с ним, она успела выскочить в дверь и запереть ее перед моим носом. - К этому времени, - задумчиво сказал Хассек, - были мертвы и несколько бездушных приспешников Хисарра, и Аджиндар, и Карамек. Все, так или иначе, от твоей руки или из-за тебя. - Да, - равнодушно отозвался Конан. - Я отскочил от этой двери и бросился к окну - и попал в ловушку, которую Хисарр устроил для тех, кто мог влезть через это окно! Я оказался там зажат в железных челюстях. Я сломал меч и несколько ногтей, пытаясь освободиться, но не смог этого сделать. Мне оставалось только ждать, когда придет Хисарр. И он пришел, торжествующий, злорадный, и сказал мне, что я должен буду отобрать Глаз у Испараны и отдать ему: Уф! Я согласился бы плясать целую неделю или слетать в Кхитай и принести ему дракона и бороду императора впридачу - лишь бы выбраться из его крепости и не попасть в тюрьму. Но он был слишком хитер для этого. С помощью какого-то порошка он лишил меня сознания. Когда я 'очнулся, оказалось, что он... забрал мою душу! Он показал ее мне - маленького меня в зеркале. Если зеркало разобьется, сказал он, я навсегда останусь без дуиш - как те, бывшие некогда людьми, что служили ему. После этого я согласился и отправился за Испараной - ради Хисарр Зула. Хассек услышал скрежет и, взглянув на Конана, увидел, что тот так сжал зубы, что его челюсть побелела. - Ты... ты забрал свою душу обратно, Конан? - Да. Она была возвращена мне меньше двух недель назад королевой Хаурана. - Хаурана! Значит, ты был там, пока я обыскивал Шадизар? Но почему ты вернулся, если у тебя есть такой друг в Хауране? - Она умерла, - сказал Конан и снова некоторое время ехал в молчании. - Я спас ее и Хауран от чародейского заговора, целью которого было отдать их во власть Кофа, - пробормотал он наконец, - и, делая это, я... обрек ее на смерть. Хассек ничего не сказал и продолжал ехать вперед. Ну и приключения были у этого юноши-северянина! В центр каких заговоров он попадал или влезал сам - и выпутывался из них, проливая кровь! Аджиндар был мертв, Карамек был мертв. И королева Хаурана... и, без сомнения, некоторые другие участники этого "чародейского заговора", о котором так коротко упомянул киммериец. Хассек знал, что и Хисарр Зул был мертв Ему хотелось бы знать насчет этой Испараны... -- Продолжай, Конан. Итак, ты отправился за Испараной. - Да. Один, в пустыню, с одной-единственной лошадью. Я был глупцом, и мне везло. У первого же оазиса, где я остановился, на меня напади двое людей. - И это было везением? - Да... таким образом я заполучил их лошадей и их припасы. Иначе пустыня, несомненно, убила бы глупого мальчишку из Киммерии. - О, - спокойно сказал Хассек, - а эти двое... - Мертвы. - Конечно. И пусть кто-нибудь другой попытается назвать тебя "мальчишкой"! Хассек оглянулся и увидел, что его спутник внимательно вглядывается в него. - Не смотри на меня так пристально, Конан. Ты же знаешь, у тебя действительно есть склонность оставлять за собой кровавый след. - Кром, бог Киммерии, - сказал Конан, глядя прямо перед собой, - в момент рождения киммерийца вдыхает в его душу способность сражаться и убивать. После этого он нас не замечает. Мы - мужчины. - Ты... сражаешься - и убиваешь. -Да. Конан помолчал немного, пока лошади мерно шагали вперед, потом сказал: - Я редко ищу неприятностей, Хассек. Они выслеживают меня, преследуют меня, разыскивают меня. Он выпрямился в седле, и Хассек, оглянувшись через плечо, смог с расстояния в несколько футов, разделявшего их лошадей, насладиться видом того, как раздувается эта могучая грудь. - Я не бегу от них, - сказал Конан, обращаясь ко всему миру. - Мудрецы в моей стране говорят, что "нужно идти по той дороге, которая ждет", - сказал Хассек. - Это хороший совет. Храбрый и в то же время разумный человек вряд ли станет делать что-либо иное. Ты догнал Испарану? - Да, в конце концов, - безрадостно отозвался Кован и больше ничего не говорил на протяжении многих миль. Хассек позволил своему более молодому товарищу погрузиться в размышления. Степная трава попадалась все реже и реже. Они приближались к великой пустыне. Если ехать по ней прямо на юг, то там, у самой границы песков, вздымались к небу стены, и башни, и купола дворцов Замбулы. К югу и востоку от Замбулы, у подножия цепи могучих гор, распластался Иранистан. Он был очень, очень далеко. Хассек спрашивал себя: куда заведет их дорога, которая ждала, теперь, когда они пошли по ней? Он подумал, что, возможно, Конан размышлял о том же самом. - Глубоко в сердце пустыни, - внезапно начал Конан, и Хассек физически вздрогнул при звуках этого голоса, раздавшегося слева от него, - я встретил нескольких солдат из Самары. Это были неплохие ребята, которые без особого интереса выслеживали парочку воров, направлявшихся на север. Ворами оказались те двое, которые пытались ограбить и меня. У меня с собой была большая' часть их добычи и их лошади - с верблюдами я справиться не смог. - А кто может? - с улыбкой спросил Хассек. - О, теперь я могу! Во всяком случае, эти добрые парни тоже оставили мне несколько вещей из добычи тех, кого они преследовали. И отправились своей дорогой, предупредив меня, чтобы я держался подальше от некоего перевала. - Ущелье Песчаного Чудовища! - Вот именно. К несчастью, я заметил Испарану в нескольких милях впереди и знал, что этот перевал позволит мне подобраться к ней гораздо ближе, чем если бы я поднялся верхом на один из тех проклятых Драконовых Холмов, и спустился с него, и повторил бы то же самое снова и снова. Я выбрал Ущелье Песчаного Чудовища. - И остался в живых! - И остался в ,живых, Хассек. Оно напало на меня. С ним было невозможно сражаться, и мои лошади унеслись обратно, туда, откуда мы пришли. Сами пески поднялись мне навстречу. Они образовали что-то вроде смутно похожей на человеческую фигуру, которая постоянно перемещалась вместе с кружащимся в вихре песком, - и она схватила меня. Я был беспомощен, как ребенок; я задыхался. Я услышал голос, ее голос - она требовала сказать ей, не был я Хисарр Зулом! Этот голос каким-то образом разговаривал внутри моего мозга, и я каким-то образом ответа;! ему. "Нет, - сказал я чудовищу, - я хочу убить Хисарр Зула, потому что это могу сделать только я один". Конан взглянул на своего спутника: - Это небольшое преувеличение, поставщик благовоний для королевы Кофа. Хассек без улыбки кивнул. - Значит, мы оба умеем лгать, - задумчиво пробормотал он, спрашивая себя, сумел бы он сохранить присутствие духа, чтобы солгать какому-то песчаному демону, если бы тот в эту минуту усердно пытался задушить его! После этого песчаное чудовище отпустило его, продолжал Конан, и рассказало ему свою историю: оно было безглазым духом умершего здесь десять дет назад брата Хисарр Зула, и за все эти годы оно сумело подчинить своей воле сами пески. И так оно убивало всех, кто пытался пройти через перевал. Слепо разыскивая своего убийцу, Хисарра, оно нападало на всех путешественников и расправлялось с ними. Похожий на лощину перевал был усеян костями, клочками одежды и оружием. В течение многих лет по этому долгому кратчайшему пути через сводящие с ума Драконовы Холмы шли только глупцы или те, кто ничего не ведал о стонущем песчаном кошмаре, который обитал здесь. Хисарр и его брат - это был Тосия Зул, Песчаное Чудовище - много лет изучали древние науки, тайные знания давно умерших волшебников. Они познали секреты, не известные больше никому из тех, кто живет среди людей: демоническое учение о бесформенных кошмарах, таящихся вокруг холмов этого мира и в самой черноте между мирами, в темных пещерах, куда не ступает нога человека, и даже в вечно перемещающихся пустынях, превращенных палящим солнцем в вечность. Хисарр и его брат искали власти. В своем доме в Замбуле они затевали всякие мерзости; и хан узнал об этом и послал людей схватить их. Они бежали, прихватив с собой мешки всякого добра, но оставив свои познания, - так думал Тосия Зул. Он даже рискнул своей жизнью, чтобы вернуться и спасти Хисарра. Они бежали, оставив позади бесценные сокровища древних знаний. Они бежали в ночь, как псы, - богатые псы! Хисарр солгал своему брату. В Драконовых Холмах Тосия обнаружил, что Хисарр прихватил с собой некоторые из старинных рукописей. Они поссорились. Ночью Хисарр убил своего брата и выжег ему глаза раскаленными добела монетами, чтобы он не смог увидеть дорогу в следующий мир. А сам продолжил путь в Аренджун. - Там он усовершенствовал способы похищения людских душ, как я узнал к своему смятению, - хуже, чем смятению! Понимаешь, он хотел использовать это, чтобы подчинить своей власти некоторых чиновников, и таким образом вскоре овладеть всем городом. А потом и страной - и все это путем угрозы душам, находящимся в его власти. После этого... - Конан пожал плечами. - Еще одна страна, я думаю, и потом, возможно, другая. В течение десяти лет Песчаное Чудовище, которое было Тосия Зулом, испытывало мучения и убивало всех, кто пытался пройти мимо него. Шакалы сожрали его плоть, и, хоть он и был мертвым, он знал это - и чувствовал! Чудовище оплакивало десятилетие, которое оно провело в муках - мертвое и в то же время не мертвое, - и даже само заявило, что я должен пронять: оно не может больше быть в своем разуме! О, я-то очень хорошо это понимал! - Ты стоял и разговаривал вот так... с песком? Ты видел этого мертвого волшебника? - Я видел все время меняющий свою форму столб песка. Голос говорил внутри моей головы. Он рассказал мне, как я могу заполучить обратно свою собственную душу: я должен был помешать разбить зеркало, ибо это обрекло бы меня навеки. И, однако, я должен был сделать так, чтобы оно было разбито - человеком, носящим корону. Чудовище сказало, что у всех, кто правит, есть сила; сила, которую они сами не сознают. Однако сначала я должен был захватить обратно зеркало. Потому что, видишь ли, у меня почти не было сомнений в том, что стоит мне привезти Хисарр Зулу амулет, и он сразу же проявит все свое вероломство. Я не верил, что он вернет мою душу и отпустит меня на свободу. Песчаное Чудовище рассказало мне, как я смогу освободить тех бездушных тварей, созданных его братом. Киммериец начал описывать жуткие средства, которые должны были дать покой этим нелюдям, и Хассек, взглянув на него, увидел, что его профиль превращается в суровый лик каменной статуи какого-то мрачного бога, и тут же понял, что Конан совершил это: необходимо было отрубить голову волшебнику, набить череп, и уши, и ноздри землей, а потом сжечь эту голову всю без остатка. - А-а. И замок Хиссар Зула сгорел вместе со всем содержимым. Это была твоя работа, Конан? - Да, - сказала статуя с прищуренными глазами. - Пламя распространилось от его головы, после того, как сама кость превратилась в известь и пепел. - Но как тебе удалось одолеть его? - Дух Тосии рассказал мне о нескольких способах сделать это, и все, кроме одного, были слишком ужасными, чтобы их можно было принимать в расчет. Я... - Расскажи мне, - попросил иранистанец, руки которого покрылись мурашками, - о тех нескольких средствах, которые даже для тебя были слишком ужасными, чтобы их можно было использовать против такого ужасного человека, как Хисарр Зул! - Я помню их, - безжизненным голосом сказал Конан. - Я никогда их не забуду. Как сказало мне чудовище, после смерти своего брата оно наконец смогло бы получить свободу от этой жизни-после-смерти, смогло бы покинуть ущелье и отправиться... туда, куда отправляются подобные злые души после смерти. Оно сказало мне, что я должен сделать, и я спросил, есть ли еще способ, а потом еще. И хотя оно каждый раз впадало в ярость, я напоминал ему, что я для него - средство добыть свободу, уничтожить Хисарр Зула. И Конан спокойно, монотонным голосом перечислил эти способы. Хисарр Зула можно было убить, удавив его волосом девственницы, погибшей от бронзового оружия и ставшей женщиной после смерти и после того, как волос был удален. Конан сказал, что когда он услышал это, его чуть не вырвало, - так же, как сейчас Хассека. Какая мерзость! Или же Хисарра можно было убить водами реки Зархебы, ибо они истекали ядом; проблема заключалась в том, что Зархеба была очень, очень далеко, в юго-западном Куше. Или его можно было убить железом, выкованным в Стигии над костром из костей, потому что из этой темной, исполненной колдовских чар земли, обители злобно скалящихся демонов и магов, пришла большая часть заклятий, выученных двумя волшебниками. - Боги и кровь богов! - сказал Хассек, не пытаясь скрыть содрогания. - Да. В конце концов он сказал мне также, что Хисарр Зула можно одолеть, обратив его собственное колдовство против него. Мне это показалось невозможным - но в результате я именно это и сделал. - Как? - Я не скажу тебе, - невозмутимо ответил Конан, и Хассек не стал спрашивать снова. У Конана не было ни средств передвижения, ни припасов. Тосия Зул разрешил эту проблему - ради себя самого; киммериец интересовал его постольку, поскольку был оружием, которое дух мог обратить против своего брата. Началась песчаная буря. Она подняла Конана в воздух; ветер подхватил его и унес на много миль к югу - к одному оазису, куда, как думал дух, направлялся Хисарр Зул; Конан знал, что на самом деле туда приближалась Испарана, потому что теперь он обгонял ее на том пути, по которому она шла со своими верблюдами. - Волшебник дал мне безобидную копию амулета. Я смог подменить его так, чтобы Испарана об этом не узнала. Потом... ну, по разным причинам, - это действительно такая женщина, Хассек, что только держись, и к тому же прекрасно владеет мечом и вероломна, как... как Хисарр! Как я говорил, по разным причинам нас нагнал караван. Он был из Хорезма, и эти люди были работорговцами. Вскоре мы с Испараной вновь оказались попутчиками и вновь пошли на север - прикованные к цепи вместе с другими невольниками. - Тебя, помимо всего прочего, еще и обратили в рабство? - Да, - спокойно сказал Конан. - Но уверяю тебя, не без того, чтобы я убил несколько человек из тех, кто охранял караван. "И оставил за собой еще несколько трупов", - подумал Хассек и ничего не сказал. - Все из-за этой проклятой Испараны! Она тогда как раз пыталась убежать от меня. Они схватили ее. Они приковали нас обоих к веренице рабов. И мы оба зашагали на север - в цепях. У каждого из нас был амулет - она не видела моего и не знала, что ее амулет был не настоящим, не имеющим никакой ценности для Хана Замбулы. - Но как, зо имя Эрлика и Друда, ты смог бежать из хорезмийского работорговческого каравана - посреди пустыни... в цепях? -- Друд - это бог, который мне не известен, - сказал Конан, кажущееся спокойствие которого просто бесило его попутчика. - Самый древний из богов, которому все еще поклоняются в Иранистане, - коротко объяснил Хассек. - Признаюсь, - сказал Конан, - что я вовсе не бежал, Я упоминал уже о пятерых солдатах из Самарры, которых встретил раньше. Мы встретили их снова; они возвращались назад. Я кричал без передышки, и капитан Арсиль из Самарры сделал так, чтобы нас освободили. Поскольку я слишком добр для своего же собственного блага, я потребовал, чтобы Испарану освободили тоже, - он усмехнулся. - В последний раз, когда я ее видел, она направлялась на юг, и ее "сопровождали" в Замбулу Арсиль и его люди - которые ничего не знали о нашей настоящей цели, Испараны и моей, - в то время, как я ехал на север с ее верблюдами и лошадьми. Хассек рассмеялся вслух. - И, значит, она отвезла фальшивый Глаз Эрлика обратно к Актер-хану, который, без сомнения, носит его в настоящую минуту, веря, что это его собственный, колдовским образом изготовленный защитный талисман! Потому что это амулет, особо и исключительно настроенный только на него, Конан, при помощи колдовских чар. Конан покачал головой. - Нет, - сказал он, и Хассек в изумлении уставился на него. Неужели было что-то еще? - Чтобы удостовериться, что амулет, который я принес ему, действительно настоящий, Хисарр Зул сотворил заклинание, которое растопило копию и превратило ее в бесформенный кусок шлака. Я сожалею об этом. Даже для Испараны я не желал бы таких страданий или, если она после них останется в живых, такого шрама от ожога между грудями. Они были очень красивыми. Хассек, как до него и его соотечественник-иранистанец, от которого Конан перенял свою привычку, ответил на эту досадную новость одним-единственным словом: - Черт! Конан взглянул на него, и в кои-то веки раз эти пламенные голубые глаза были почти безмятежными. - Да, - сказал он. Они ехали дальше, и здесь уже начиналась пустыня. Даже солнце казалось теперь более горячим. То там, то сям из желто-белой почвы вырисовывались чахлые растения, упорно цепляющиеся за землю и за жизнь. Солнце и небо стали ярче, словно отражая все более участки местности под копытами лошадей. - Конан, - сказал Хассек, - ты... случайно не знаешь также о разрушении некоей могущественной башни, принадлежавшей человеку по имени Яра, жрецу из Аренджуна? Конан усмехнулся, несмотря на легкую дрожь, пробежавшую по его телу при воспоминании об этом поединке с колдовскими чарами, случившемся всего четверть года назад. - Возможно, Яра прогневал бога, которому служил, и тот поразил его сияющую, как драгоценный камень, башню ударом молнии, Хассек. - Возможно. А может быть, я еду в компании поистине великого вора - и погибели для волшебников. Конан только усмехнулся, но по мере того, как они ехали дальше, задумался. Погибель для волшебников? Это правда, что у него было несколько интересных приключений с несколькими волшебниками и продуктами волшебства... и что он остался в живых, а волшебники - нет. Он размышлял над этим, пока они ехали на юг, в глубь сверкающих песков. 6. ВОЛШЕБНИК ЗАМБУЛЫ Далеко-далеко к югу от Конана и иранистанца, в той же самой пустыне и, в общем-то, всего в нескольких днях пути к северу от Замбулы четверо солдат из Самарры, проснувшись, обнаружили, что один из их числа исчез. Исчезла и "гостья", которую они сопровождали. Самаррский капитан ударил себя кулаком по ладони. - Гром и молния! Я бы поручился за Сарида своей правой рукой! Клянусь бородой Тарима - эта проклятая ведьма... - Да, капитан, - сказал один из его людей. - Сарид таращил на нее глаза с самого начала, когда мы освободили ее и киммерийца из хорезмийской вереницы невольников. Правду сказать, Сарид сам себя назначил ее охранником. Никому из нас и в голову не приходило обращать на них внимание или прислушиваться к словам, которыми они обменивались, пока мы ехали, и стояли лагерем, и ехали снова. - А теперь эта потаскуха уговорила его ускакать вместе с ней! Сайд! Он предал нас... предал долг и короля... из-за этой вероломной замбулийки! Тарим бы побрал тот день, когда мы позволили этому киммерийцу навязать ее на наши головы! - Может статься, она умрет от этого ожога... - Который мы ей смазывали бальзамами и перевязывали с такой нежной заботой! Хм! Нам этого не дождаться, Салик. Такие, как она, живут вечно. - Капитан Арсиль... она все время клялась, что служит Хану Замбулы. И что животные и припасы, которые забрал киммериец, принадлежали ей. И еще она не переставала утверждать, что он увез амулет, принадлежащий ее хану. А тот, что был у нее... - самаррский солдат с дрожью в голосе оборвал свою речь, сделал оберегающий знак и пробормотал имя какого-то бога. Голова капитана дернулась. - А ким... Конан сказал, что все наоборот. Теперь я не знаю... они с Саридом поскали на север, Камбур? - Похоже, да, - сказал третий солдат. - Так. Она поворачивается спиной к Замбуле, а ведь мы уже почти там. Несомненно, чтобы попытаться выследить киммерийца Конана! Может быть, этот мошенник со странными глазами все-таки солгал нам. Признаюсь, он мне понравился... Все ради амулета, а? Камбур, я готов побиться об заклад, что бедный глупый Сарид не доживет до новой луны. Этот киммериец достаточно велик, чтобы сожрать его целиком. Ах, бедняга! Клянусь Таримом, я надеюсь, что Конан разрубит эту проклятую ведьму и бросит ее в пищу собакам! - Арсиль... капитан... мы... последуем за ними? - Нет! Клянусь Таримом, нет! Я не собираюсь провести остаток жизни в этой пустыне или задерживать вас здесь. Украденный товар, за которым нас посылали, - у нас... большая его часть.. и я без особого удовольствия представляю себе, как буду рассказывать той Саридовой девушке о том, что с ними случилось, - капитан Арсиль застонал. - И его матери... и командиру! - Э... может, им всем было бы лучше - и нам тоже, - если бы мы объявили, что Сарида убили. Как героя. А потом... - Чтобы он каким-нибудь образом объявился в Самарре на следующий день, или в следующем месяце, или в следующем году? О нет, Камбур, и ты никогда не станешь сержантом, если у тебя в мыслях будет такая неразбериха. Нет! И... Камбур. Красивое загорелое лицо Арсиля приняло задумчивое выражение. - Лучше будет, если мы ни словом не обмолвимся ни о Конане из Киммерии, ни об этой проклятой Испаране, пока будем проезжать по замбулийской территории. Камбур, иранистанец на службе Самарры, кивнул. Арсиль был прав, и его мысли были мудрыми, - хотя Камбур побился бы об заклад на свои сапоги, что этот громадный парень с прямым носом и глазами цвета неба обдурил их всех. Камбур не собирался так уж сильно скучать по Сариду... хотя ему было жаль, что Испараны больше с ними не было. Он со спокойной душой оставлял ее на попечение Сарида, зная, что у того дома есть девушка и что их помолвка была оглашена и зарегистрирована. Камбур сам лелеял кое-какие идеи и надежды по поводу замбулийской чаровницы, которую они нашли рядом с Конаном в хорезмийском невольничьем караване. "Так, значит, Арсиль боится за Сарида?" Камбур встряхнул покрытой шлемом головой. К черту Сарида! Пусть этот верзила-варвар остерегается! Испарана в достаточной степени женщина, в достаточной степени искусительница, чтобы даже его поставить на колени! А уж как она ненавидит этого киммерийца! * * * Предметы, загромождающие просторную комнату, были самыми разнообразными: от обычных, повседневных до странных, от экзотических до зловеще-таинственных и поистине ужасающих. Молодой маг, находившийся в этой комнате, был странен только тем, что был молод. Он разглядывал что-то в глубине хрустального шара и улыбался при этом. Его коричневый головной убор был странно высоким; кроме этого, на нем была простая длинная белая туника, надетая поверх коричневых штанов. На его груди висел медальон, покачивающийся в такт его движениям. Этот медальон представлял собой большое кольцо, усыпанное по краю жемчужинами; в центре сверкал многогранный рубин, окруженный двенадцатью солнечными топазами, образующими шестиконечную звезду. Медальон был подарком хана, так же, как и одно из двух колец, которые носил маг. С улыбкой, которая не открывала зубов и не смягчала выражения лица, он отвернулся от своего волшебного шара; потом, мягко ступая ногами, обутыми в красный фетр, пересек комнату и подошел к высокой, обшитой панелями двери. Он дважды постучал в нее костяшкой одного пальца и, насвистывая, вернулся к шару. Через несколько минут дверь отворилась и появился еще один человек. Он был отчасти лыс, и хотя волосы сбегали с двух сторон вниз по его щекам, к линии челюсти, в середине они были сбриты и открывали подбородок с ямочкой. Рисунок из переплетенных лоз, вышитых алыми стежками, украшал его темно-коричневую мантию на подоле, манжетах и у шеи. На груди у него шуршала серебряная цепь, и он тоже был обут в красный фетр. Запястье вошедшего охватывал медный браслет. Ни он, ни маг не произнесли ни слова. Он придержал дверь, и маг прошел мимо, даже не бросив на него взгляда своих холодных и жестких, словно камень, карих глаз. Молодой волшебник вошел в широко раскинувшийся, высокий зал под потолком, на котором было изображено небо и который поддерживали резные колонны, имитирующие деревья акации. В зале прежде всего бросалось в глаза возвышение у задней стены, а на этом возвышении - большое сиденье из фруктового дерева с гравировкой из серебра. Человек, сидящий на нем, не был ни красив, ни уродлив, ни толст, ни тонок, хотя у него и было брюшко. Поверх его длинной желтой мантии была надета еще одна, из травчатого синего шелка, совершенно очевидно привезенная с большими издержками из далекого Кхитая. Она была интересно скроена и прорезана так, чтобы выставить напоказ нижнюю одежду цвета шафрана. Приблизившись к трону, молодой маг сделал скупое, едва заметное движение. Человек на троне мгновенно отреагировал на знак: - Оставь нас, Хафар. Тот из вошедших, что был постарше, оставил открытой дверь в комнату мага и, шурша коричневыми одеждами, пересек просторный тронный зал. Он вышел через небольшую дверь в противоположной стене и закрыл ее за собой. Человек на троне не отрывал от мага взгляда темных-темных глаз. - Господин Хан, Глаз Эрлика снова движется из Аренджуна на юг. - Что? Хорошо! - Я увидел в хрустальном шаре, что он находится в руках одного иранистанца и того самого человека, который отобрал его у Хисарр Зула... и у Испараны. Лицо Актер-хана частично утратило румянец. - Иранистанец! Да сохранит нас Эрлик! Зафра - у кого из них Глаз? Волшебник стоял теперь перед троном, у подножия платформы, на которую вели ступеньки, покрытые ковром того же синего цвета, что и верхний халат, или платье хана. Взгляд мага перенесся на стену сзади и слева от трона. Там висел меч в ножнах; кроме него, на стене ничего не было. На его рукояти сверкали самоцветы. Ножны опирались на две скобы, которые были золотыми - или позолоченными. Холодные змеиные глаза мага встретились со взглядом его хана. - Увы, мой господин, мои возможности не беспредельны. Эти двое путешествуют вместе, и я могу быть уверен только в том, что амулет путешествует с ними. Только если они разделятся, я узнаю, у кого из них Глаз. - Тебя здесь хорошо содержат, Зафра, - сказал Актер-хан. - Твоя комната примыкает к самому тронному залу. По твоему сигналу я выслал отсюда всех и по твоему знаку отпустил своего виз