В том, что Мамай был храбрым полководцем, способным администратором и искусным политиком, никаких сомнений нет. С Тохтамышем сложнее. Можно рассматривать его как последнего паладина степной культуры, а можно считать его жалким эпигоном, ничтожным потомком великих предков. Обе оценки представляются несостоятельными. Личное мужество Тохтамыша вне всяких сомнений, но ум государственного деятеля и талант военачальника, видимо, не соответствовали той ноше, которую он на себя взвалил. Если же мы учтем, что оба вождя татар были разбиты и погибли, то очевидно, что постановка проблемы некорректна.
Попробуем вместо оценок дать описание этнических систем, во главе которых стояли Мамай и Тохтамыш, ведь окружение правителя не может не влиять на его соображения и поступки, а только последние известны и достоверны.
В царстве Мамая обитали потомки половцев, алан, ясов, касогов, крымские готы и евреи, а союзниками его были литовцы и генуэзцы; сам же он был по происхождению монгол. Вот типичная химера, богатая за счет местных ресурсов и международной торговли, многолюдная и управлявшаяся талантливым полководцем и дипломатом Мамаем. Но природный закон этногенеза был против державы Мамая, так как системные связи в его державе были искусственны.
Немногочисленные монголы находились в акматической фазе, потомки половцев - в гомеостазе, аланы и крымские готы - в глубокой обскурации, а ясы, касоги, как и итальянцы из Генуи, греки из Константинополя и евреи из Хазарии, были связаны с державой Мамая не органично, а административно. Итак, держава Мамая была не продолжением улуса Чингисова, а его антиподом - организованным государством, опиравшимся на аборигенов.
Победа Тохтамыша над Урус-ханом была не случайна. Так же как Мамай опирался на западный мир, получая от генуэзских негоциантов помощь деньгами и воинами, Тохтамыш нашел поддержку у Тимура - защитника купцов Самарканда и Бухары. Оба союза были неискренни. Экономические и культурные контакты разъедали степное натуральное хозяйство, быт и политическую систему "монголосферы", как ледяную глыбу одинаково уничтожают солнечные лучи и теплые дожди. Контакты на суперэтничсском уровне действуют одинаково, как тепловые перепады в термодинамике.
Простодушные кочевники верили своим ханам, а ханы нуждались в толковых эмирах; те же были связаны с городским населением торговых городов и за 100 лет стали искренними мусульманами и, значит, врагами Чингисидов. Наиболее талантливым оказался Тимур, которому удалось победить Ак-орду (Белую орду) и Могулистан, но сибирская Синяя орда осталась вне его влияния, чему способствовали ее географическое положение и система хозяйства, консервировавшие местные традиции.
Синяя орда не имела определенных, четких границ с иными этносами и культурами. Она была самой отсталой, и, значит, ее энергетический потенциал сохранился, тогда как в Золотой и Белой ордах он был к концу XIV в. в значительной мере растрачен. До тех пор пока этого не произошло, Золотая, да и Белая, орда имела преимущество над жителями Сибири и Мангышлака. Поэтому последние вели себя тихо, но когда на Волге и на Иртыше пассионарное напряжение спало, то мощь Синей орды оказалась значительно выше, что выразилось в том, что Тохтамыш смог овладеть левобережьем Волги. Это сделало конфликт с Мамаем неизбежным.
Ольгерд всю жизнь руководствовался одной целью: объединением Руси под властью Литвы. Противником его был митрополит Алексей, защищавший православие от язычников. От мусульман защищаться было не надо: близкие Руси татары, принявшие ислам, были неагрессивны. "Первая литовщина" произошла в 1368 г. Ольгерд и Михайл Тверской так разорили Московскую землю, что "такого зла и от татар не бывало"[1].
Отношения накалились. В 1370 г. митрополит отлучил от церкви Святослава Смоленского; черниговский князь Роман Михайлович, а с ним многие другие южные князья перешли на сторону Москвы[2].
Следующим актом войны было литовское вторжение в апреле 1372 г., что повело только к разорению сел. Даже удивительно, что до сих пор никто не сравнил число литовских и татарских набегов! В XIV в. война с Литвой начала принимать национальный характер, даже если раньше ее можно было счесть феодальной. Это показывает, что помимо личной воли и симпатии правителей Литва стала втягиваться в западноевропейский суперэтнос.
Этим воспользовался Мамай, вернувший под свою власть в 1375 г. Подолию и Северскую землю[3], но уже в 1379 г. Дмитрий Московский одним походом восстановил власть Москвы над Киевом и Черниговом, поставив "в ряд" местных Ольгердовичей[4]. Мамай ему за это не был благодарен. Впрочем, это было уже неважно: "розмирье" с Мамаем произошло в 1374 г.
Безусловно, на Москве не было единого мнения по поводу ордынских дел. Защита самостоятельности - государственной, идеологической, бытовой и даже творческой - означала войну с агрессивным Западом и союзной с ним этнической химерой Мамая. Именно наличие этого союза придало остроту ситуации. Многие считали, что куда проще было подчиниться Мамаю и платить дань ему, а не ханам в Сарае, пустить на Русь генуэзцев, предоставив им концессии, и в конце концов договориться с папой о восстановлении церковного единства. Тогда был бы установлен долгий и надежный мир. Любопытно, что эту платформу разделяли не только некоторые бояре, но и церковники, например духовник князя Дмитрия Митяй, претендовавший на престол митрополита. Мамай пропустил Митяя через свои владения в Константинополь, чтобы тот получил посвящение от патриарха. Но Митяй в дороге внезапно умер.
Сторонники этой платформы были по складу характера людьми спокойными - разумными обывателями. Им противостояла группа пассионарных патриотов, которых благословил на войну Сергий Радонежский.
Москва занимала географическое положение куда менее выгодное, чем Тверь, Углич или Нижний Новгород, мимо которых шел самый легкий и безопасный путь по Волге. И не накопила Москва таких боевых навыков, как Смоленск или Рязань. И не было в ней столько богатства, как в Новгороде, и таких традиций культуры, как в Ростове и Суздале. Но Москва перехватила инициативу "объединения", потому что именно там скопились страстные, энергичные, неукротимые люди. От них пошли дети и внуки, которые не знали иного отечества, кроме Москвы, потому что их матери и бабушки были русскими. И они стремились не к защите своих прав, которых у них не было, а к получению обязанностей, за несение которых полагалось "государево жалованье". Тем самым они, используя нужду государства в своих услугах, могли защищать свой идеал и не беспокоиться о своих правах; ведь если бы великий князь не заплатил вовремя жалованья, то служилые люди ушли бы добывать кормы, а государь остался бы без помощников и сам бы пострадал.
Эта оригинальная, непривычная для Запада система отношений власти и подчиненных была столь привлекательна, что на Русь стекались и татары, не желавшие принимать ислам под угрозой казни, и литовцы, не симпатизировавшие католицизму, и крещеные половцы, и меряне, и мурома, и даже мордва. Девиц на Москве было много, службу получить было легко, пища стоила дешево, воров и грабителей вывел Иван Калита... Но для того чтобы это скопище людей, живущих в мире и согласии, стало единым этносом, не хватало одной детали - общей исторической судьбы, которая воплощается в коллективном подвиге, в свершении, требующем сверхнапряжения. Именно эти деяния знаменуют собой окончание инкубационного периода и начало этапа исторического развития этноса - фазы подъема.
Когда же народу стала ясна цель защиты не просто территории, а принципа, на котором надо было строить быт и этику, мировоззрение и эстетику - короче, все, что ныне называется оригинальным культурным типом, то все, кому это было доступно, взяли оружие и пошли биться с иноверцами: половцами, литовцами, касогами, генуэзцами (чья вера считалась неправославной) - и с отступниками - западными русскими, служившими литвину Ягайло. Только новгородцы уклонились от участия в общерусском деле. Они больше ценили выгодные сделки, контакты с Ганзой, несмотря на то, что немцы не признали новгородцев равноправными членами этой корпорации. Этим поступком Новгород выделил себя из Русской земли и через 100 лет подвергся завоеванию, как враждебное государство. Но будем последовательны: Новгород сохранил черты культуры, присущие древнерусским городам, и, подобно им, пал жертвой отработанного близорукого эгоизма. А вокруг Москвы собралась Русь преображенная, способная к подвигам. Благодаря этим качествам Москва устояла против разноплеменных скопищ Мамая и Ягайло.
Отметим принципиальное различие этнической пестроты на Москве и мозаичности державы Мамая. На Москву приходили не этносы, а отдельные люди, "свободные атомы", оторвавшиеся от своих прежних этносов, где хан Узбек покусился на их совесть (веру отцов). Это были мужественные воины, умевшие натягивать длинный лук до уха и рубить саблей от плеча до пояса. Включение их в московское войско сразу выдвинуло его на уровень мировых стандартов, и внуки этих степных удальцов, ставшие благодаря бабушкам и матерям русскими, не забыли боевой выучки отцов и дедов, как показала атака засадного полка. А у Мамая был конгломерат разнообразных этносов, чуждых друг другу, не спаянных ничем, кроме приказов темника. Поэтому одна проигранная битва могла опрокинуть державу Мамая, как карточный домик.
Суперэтнические конфликты сами по себе видны только издалека. Наблюдатель XIV в. видел даже не княжества и орды, а царей и ханов, да и то не непосредственно, а через поступки их бояр, алпаутов, графов и послов. Тем не менее он умел делать первичные обобщения, объясняя поступки правителей советами их приближенных. Так на научном уровне XIV в. объяснялись мотивы катастрофы, постигшей и татар, и русских в 1380 г. Ситуация в это время была действительно острой.
Литва овладела почти всей территорией Древней Руси, а Москва старалась вернуть России захваченные земли. В 1378- 1379 гг. московские воеводы завоевали города Трубчевск и Стародуб, а князь Дмитрий Ольгердович Трубчевский не стал оборонять свои города, "но с великим смирением" перешел на сторону Москвы, где был принят "с честью великой и любовью"[5]. Перед этим двоюродный брат Ягайло, Витовт, убежал из тюрьмы к немцам. Трон Ягайло зашатался.
"Нечестивый и гордый князь Волжской орды Мамай владел всей Ордой. Он уничтожил многих царей и князей и по своей воле оставил себе царя. Но и при этом он не чувствовал уверенности, а ему не доверял никто. И снова многих князей и алпаутов уничтожил он в своей Орде. Наконец и самого царя своего убил, который только именем у него в Орде был царь, а всем владел и все вершил Мамай сам. Ведь он понял, что татары любят своего царя, и побоялся, чтобы тот не отнял у него власть и волю, и потому убил царя и всех верных ему и любящих его" [6].
Не проще было на Руси. Олег Иванович, князь Рязанский, предложил Мамаю покорность (войско Мамая только что ограбило Рязанское княжество) и отправил посла к Ягайло с такими словами: "Радостную весть сообщаю тебе, великий князь Ягайло Литовский! Знаю, что ты давно задумал изгнать московского князя Дмитрия и завладеть Москвой. Пришло теперь наше время: ведь великий царь Мамай идет на него с огромным войском. Присоединимся же к нему"[7]. Ягайло согласился.
Союзники предполагали, что одной военной демонстрации будет достаточно, чтобы Дмитрий сбежал в Новгород или на Двину, а они разделят Русскую землю, захватив без боя Москву и Владимир. Они рассчитали, что ни тверской, ни суздальский князья не пойдут на выручку Дмитрию. Но, не зная теории этногенеза, они забыли про народ.
Западные области Киевской Руси, впавшие в глубокую старость, пусть нехотя, но подчинялись литовским завоевателям, а вот обитатели былой "Залесской Украины", превратившейся в Великороссию, игнорировали взаимные антипатии своих князей. С берегов Верхней Волги пришли рати для защиты православной веры, ибо сознание единства уже вошло в души и сердца благодаря деятельности митрополитов Петра, Феогноста, Алексея и игумена Радонежского - Сергия. Монолитная этническая целостность выступила против химерных образований, подобно тому как за Уралом периферийная Синяя орда перехватила инициативу у своих поволжских и прииртышских соплеменников. Столкновение произошло не из-за происков дипломатов, а как электрический разряд, которого нельзя ни предотвратить, ни приостановить.
И вот эти две силы двинулись навстречу друг другу. На помощь Мамаю спешили литовско-русские войска Ягайло, на выручку Дмитрию законный хан Синей орды Тохтамыш вел предков будущих узбеков и казахов. И все знали, за что они идут в бой.
Силы противников были равны. Союз Тохтамыша с Тимуром был столь же ненадежен, как и союз Мамая с Ягайло: ведь незадолго перед этим Ольгерд завоевал низовья Днестра и Буга, а Тимур нанес удар по кочевникам Могулистана. Воцарение Тохтамыша, как союзника Тимура, было принято в Белой орде без восторга. Более того, царевич Араб-шах в 1376 г. увел большой отряд за Волгу и подчинился Мамаю. Обоим претендентам на престол нужны были союзники. Но поиски их - дело сложное.
В 1371 г. Мамай встретился с юным московским князем Дмитрием и вручил ему ярлык на великое княжение. Затем, в 1372-1373 гг. москвичи и татары комбинированным ударом опустошили Рязанскую землю. Но уже в 1374 г. союз был разрушен ловким архиепископом Дионисием Суздальским.
Трудно сказать, что толкнуло владыку Дионисия на гостеубийство. Был ли здесь политический или просто личный расчет или какая-нибудь внутрицерковная интрига? Но так или иначе война была спровоцирована, и события покатились как лавина.
Мамай ответил ударом на удар. В 1377 г. Араб-шах напал на Русь, разбил на р. Пьяне не готовый к битве русский отряд, взял Нижний Новгород и сжег его. Но другое войско Мамая, под командой мурзы Бегича, в 1378 г. было наголову разбито Дмитрием Московским на р. Воже. Тем самым определилась позиция Москвы: она стала союзником хана Тохтамыша, вероятно, не из-за его достоинств, а вследствие "силы вещей", или логики событий.
Судьбу войны в 1380 г., более чем когда-либо, определяла согласованность маневров. В мае 1380 г. Ягайло заключил мирный договор с орденом, чтобы освободить все свои войска для похода на Дон. Этим договором он предавал Кейстута, героически оборонявшего Жмудь[8]. Но идти ему пришлось через Киев, Чернигов и Северскую землю, за год до этого освобожденные московским князем Дмитрием и от татар, и от литовцев. Сопротивление населения этих земель задержало продвижение литовского войска[9]. Оно опоздало на один переход... и это спасло Русь.
Дальнейшее известно. На Куликовом поле российская доблесть сокрушила разноплеменное войско Мамая. Спаслись только те, у кого были быстроногие и неуставшие кони (однако их, видимо, было немало, потому что в начале 1381 г. Мамай опять стоял во главе сильного войска и пытался остановить наступление Тохтамыша, перешедшего Волгу скорее всего по льду).
Русское войско понесло огромные потери, особенно ранеными. Их везли домой на телегах, а свежие литовские ратники (киевляне и белорусы) и рязанцы преследовали отставшие обозы, грабили их и добивали беззащитных раненых[10]. Ожесточение росло, что указывает на невозможность русско-литовской унии, о которой мечтали Ольгерд и Кейстут. Этногенез - стихия, бороться с которой люди не научились.
В Литве отнюдь не все одобрили расправы, допущенные Ягайло. Кейстут, последовательный противник немцев, опираясь на русских, в 1381 г. отстранил от власти своего племянника и заключил союз с Москвой. Однако Ягайло, вернувший Литве Северскую землю, посадил в Новгород-Северском своего сторонника Дмитрия Корибута. Кейстут двинул на него войско, но оно не достигло цели. Вскоре Ягайло убил своего дядю и посадил в тюрьму своею двоюродного брата Витовта[11].
Витовта спасла храбрая литвинка, носившая ему пищу. Она позволила принцу переодеться в ее платье и бежать, за что заплатила жизнью.
Эта романтическая новелла говорит о многом. Известно, что в Литве имелась сильная русофильская партия, стремившаяся к объединению Литвы и Руси на почве православия. Московское правительство готово было пойти на сближение, но ставило условием подчинение государю московскому, что казалось для литовцев обидным. Поэтому одолела полонофильская партия, оформившая брак польской королевы Ядвиги с Ягайло в 1336 г.
То, что королем Польши стал малограмотный литвин, польских магнатов не смущало. Они великолепно понимали, что в их стране король должен подчиняться шляхте, а не наоборот. Зато католическая церковь приобрела большую и важную епархию, а граница романо-германского суперэтноса сдвинулась с Вислы на Днепр. Католическая Европа продвинулась на восток, а Россия отступила. Восстание князя Андрея Полоцкого в 1386-1387 гг. было разгромлено[12].
Скорее всего Мамай, ускакавший с Куликова поля, был расстроен не больше, чем Наполеон, переправившийся через Березину. Потери были большие, но погибли наемники, навербованные на генуэзские, т.е. чужие, деньги. Своя орда была цела. Надо было только дождаться, чтобы литовцы скинули Кейстута и вернули Ягайло, чтобы начать войну сначала. Надежда на успех была: ведь Москва потеряла много лучших бойцов, значит - ослабела.
Но тут началось непредвиденное. Когда Мамай встретил Тохтамыша на берегу Калки (близ совр. Мариуполя), его воины сошли с коней и принесли присягу законному хану Чингисиду[13]. Они не схватили и не выдали своего вождя, что, по их воззрениям, было бы предательством. Они позволили ему уехать в Крым, где Мамая прикончили его союзники - генуэзцы, просвещенные итальянцы, полагавшие, что с диким татарином можно не считаться.
Сын Мамая, Мансур, избрал другой путь спасения. Он убежал в Литву, был там принят и жил на южной окраине, не теряя связи со Степью и своими родственниками. Его потомков ждала роскошная судьба: мало того, что они стали князьями, одному из них, по имени Иван, была суждена не только царская корона, но и долгая, хотя и недобрая, память.
А для Тохтамыша эта бескровная победа оказалась его звездным часом. Он объединил улус Джучиев, правда, всего на 18 лет; в дальнейшем он не проявлял особых талантов, но сохранил популярность в своем народе до конца жизни, как Людовик XIV или королева Виктория. И не будь особых обстоятельств, может быть, он кончил бы жизнь на престоле, ибо посредственный хан любезен большинству подданных; но когда наплывает беда, посредственность порождает катастрофу.
"Великая замятня" 1359-1381 гг. показала, что наиболее лояльным к Золотой орде и династии был Русский улус. Это неожиданно, но объяснимо. Камские болгары, мордва, хазары Волжской дельты, заволжские ногайцы и куманы степного Крыма, обретая свободу, не теряли ничего, так как никто из соседей им не угрожал. А великое княжество Владимирское, со столицей в Москве, граничило с воинственной Литвой, держалось за союз с Ордой, которая была противовесом Литве. Стоило любому русскому княжеству отказаться от союза с татарами - оно немедленно становилось добычей литовцев или поляков, как, например, Галиция в 1339 г. Поэтому 20 лет " замятни" воспринимались в Москве весьма болезненно.
Терять союзника всегда неприятно, но случилось еще более страшное...
Военно-монашеский облик, приобретенный Москвой за время правления митрополита Алексея, нравился не всем. Богатые купеческие города на Волге - Тверь, Ярославль, Углич, Городец и особенно Нижний Новгород - предпочитали другую модель социального устройства, которая более походила бы на веселую, обильную старину[14]. Они были богаты и могли позволить себе выбирать князей по своему вкусу. Их симпатии были на стороне суздальских князей потому уже, что те были соперниками Москвы. Дмитрий Константинович Суздальский даже воевал с Москвой в 1364 г., но уступил великое княжение и скрепил мир браком своей дочери и юного князя московского Дмитрия. Мятежные нижегородцы были принуждены к покорности не московской ратью, а Сергием Радонежским, который в 1365 г. отлучил нижегородцев от церкви и закрыл храмы, после чего мятеж утих. Но по смерти Дмитрия Константиновича его брат Борис использовал настроение умов для того, чтобы отложиться от Москвы. Разумеется, он был свергнут своими племянниками, Василием и Семеном, получившими поддержку Москвы, но оба брата вынуждены были считаться с симпатиями своих подданных, а те требовали разрыва с Москвой. Князья, превратившиеся в кондотьеров[15], были вынуждены искать способа угодить гражданам и не потерять голову. И они этот способ нашли, ибо им улыбнулась историческая судьба.
После Куликовской битвы, в которой участвовали тверские и суздальские ратники, но не князья[16], московское правительство, не теряя времени, пригласило в Москву митрополита киевского Киприана, тем самым ограничив влияние языческого князя Ягайло, потому что его православные подданные в делах веры стали подчиняться Москве. Это тонкое и умное деяние суздальские князья представили хану Тохтамышу как сговор Москвы с Литвой, союзницей его врага - Мамая[17].
Умный и образованный политик без труда усмотрел бы в таком примитивном доносе провокацию, но Тохтамыш был простодушный и доверчивый сибиряк, и потому навет имел успех. Впрочем, ради правдоподобия в доносе был упомянут и Олег Рязанский, который, спасая свою землю, не присоединился к противникам Мамая. Его тоже обвинили в симпатиях к Литве и тем обрекли уцелевших рязанцев на гибель, хотя они были противниками Москвы.
Тохтамыш поверил всему, несмотря на очевидную нелепость доноса. Он привык сражаться, а не размышлять, а среди его окружения уже не было опытных и разумных эмиров, погибших во время "замятни". Поэтому он поднял войско на коней, переправился через Волгу, конфисковал купеческие корабли, так как купцы могли подать весть на Русь, взял с собой суздальских князей в проводники и двинулся в набег "изгоном", т.е. на рысях и без обоза, обогнул с юга Рязанскую землю и вышел к Оке, где Олег якобы указал ему броды. 12 августа 1382 г. татарские войска подошли к ничего не подозревавшей Москве. Вот что могут сотворить сила лжи и охота к человекоубийству.
Далее события пошли быстро и трагично. Великий князь уехал в Переяславль, а оттуда в Кострому "собирать войска". В Москве он оставил за себя митрополита Киприана, поручив ему город и всю свою семью. По-видимому, князь был уверен в том, что каменная крепость, снабженная всеми новинками тогдашней военной техники, неприступна для легкой конницы. В Москве уже были дальнобойные самострелы (арбалеты) и "тюфяки" [18] - огнестрельное оружие, пригодное для отражения противника, лезущего на крепостную стену. Достаточны были и запасы пищи. Не хватало одного - силы воинского духа, потому что герои Куликова поля отдыхали в своих родных деревнях, а в столице жили немногие придворные с многочисленной дворней и ремесленники московского посада. Эта масса была отнюдь не пригодна к военным операциям и понятия не имела о воинской дисциплине. Зато склонность к грабежу и самоуправству, а равно и полная безответственность доминировали в их убогом сознании, как всегда бывает у суб-пассионариев.
Вместо того чтобы организовать оборону стен, "гражданские люди возмятошася и всколебашася, яко пьяны, и сотвориша вече, позвониша во все колоколы, и всташа вечем народы мятежники, недобрые человеки, люди крамольники: хотящих изойти из града не токмо не пущаху, но и грабляху... ставши на всех воротах городских, сверху камением шибаху, а внизу, на земле, с рогатинами и сулицами и с обнаженным оружием стояху, не пущающие вылезти вон из града"[19]. К этому надо добавить, что все эти "защитники" Москвы были пьяны, ибо разгромили боярские подвалы, где хранились бочки с медами и пивом.
Но при этом московские люди были непоследовательны. Они выпустили из города владыку Киприана и великую княгиню... после того как разграбили их багаж. Очевидно, татары не осаждали и даже не блокировали Москву, взять же столицу им было не по силам. Их разъезды кружили вокруг Москвы и грабили окрестные деревни. А тем временем бояре собирали ветеранов и готовились к отражению врага. Под копытами татарских коней стала гореть земля.
И тут снова инициативу взяли в свои руки суздальские князья. Они вступили в переговоры с москвичами, предложили им почетный мир при условии, что они впустят в крепость татарское посольство. Верить заведомым предателям было сверхглупо, но что понимает пьяная толпа?! Ворота отперли, не обеспечив их защиты; татарские послы въехали в город, а за ними ввалилось их войско, и началась резня. При последующем подсчете оказалось, что убито 24 тыс. москвичей [20] и сгорела церковь, доверху набитая древними рукописями.
Чтобы прокормить свое войско, Тохтамыш рассеял его по всей территории княжества, запретив лишь вступать на Тверскую землю. Поэтому в Тверь устремились толпы беглецов, оборванных и голодных. Но герой Куликовской битвы Владимир Андреевич Храбрый с наскоро собранным отрядом разбил группу татарских грабителей. Этого было достаточно для того, чтобы Тохтамыш спешно покинул пределы Великороссии. Обратный путь его прошел через Рязань, которая вновь испытана ужас насилия свирепой голодной солдатни.
Теперь спросим себя: кто выиграл от этой безумной эскапады или, точнее, кому она была нужна? Это вопрос настолько существенный и для русской, и для татарской истории, что ему следует посвятить особый раздел, и отойдя от традиционного исторического повествования, изложить проблему в виде анализа соотношения суперэтнических целостностей и идеологических систем, бытовавших тогда в форме вероисповеданий.
Но и исповедание - недостаточный индикатор. В XIV в. католики - англичане и французы - резали друг друга безжалостно. Мусульмане - Тимур и Баязид - сражались друг с другом насмерть. Православные рязанцы "пограбили и поймали" отступавших московитян[21], а киевляне и белорусы из войска Ягайло настигали обозы с ранеными на Куликовом поле и добивали беззащитных.
Нет, надо не останавливать исследование, а искать причины этих явлений в нюансах этногенеза: сочетании фаз и этнопсихологических доминантах. А для этою необходимо спуститься еще на одну ступень - на субэтнический уровень, где особенно ярко проявляется роль отдельных личностей.
[1] ПСРЛ. Т.ХV. С.89-90.
[2] См.: Шабульдо Ф.М.Указ.соч.С.107.
[3] См.: там же.С.105--106.
[4] См.: там же. С. 115.
[5] Повесть о Куликовской битве //Под ред. Д.С. Лихачева, пер. О.П. Лихачевой. Л., 1980. С. 9.
[6] Там же. С. 12.
[7] Там же. С. 26.
[8] См.: Шабульдо Ф.М. Указ. соч. С. 134.
[9] См.: там же. С. 129.
[10] См.: Бегунов Ю.К. Об исторической основе "Сказания о Мамаевом побоище" // Слово о полку Игореве и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966. С.506-509; Экземплярский Л.Н. Указ. соч. Т.II. С.586-587.
[11] См.: Шабульдо Ф.М. Указ. соч. С. 132.
[12] Там же.
[13] ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1.Стб. 141.
[14] См.: Комарович В.Л. Китежская легенда. М.; Л.,1936.С.83 и след.
[15] См.: там же. С. 84.
[16] См.; Экземплярский А. В. Указ. соч. Т. II. С. 415.
[17] См.: там же. С. 588, со ссылкой на В. Татищева.
[18] "Тюфяк" - от персидского слова "тупапг" (трубка) - железный ствол, запаянный с казенной части; заряжался с дула пороховым зарядом, который был запыжен осколками железа. Содержал до пяти зарядов, сквозь которые был пропущен фитиль, поджигаемый с дула и стрелявший последовательно 5 раз, как картечь. Дальность поражения была мала, но для ближнего боя достаточно. Тюфяк был вытеснен пушкой (гарматой) в 1389 г.
[19] Цит. по: Покровский М.Н. Указ. соч. Т. I. С. 177.
[20] Там же. Указ. соч. Т. 1. С. 176.
[21] См.: Экземплярский А.В. Указ. соч. Т.II. С.586-587.