когда вероломным защитой не будет. Тех, кто священные клятвы предательски первый нарушил, - Будут их нежное тело расклевывать коршуны в поле, Их же цветущих супруг молодых и детей малолетних В плен увезем мы в судах, как возьмем крепкостенную Трою. Александр жадно читал и перечитывал описание боев, заучивал то, что особенно поражало воображение и перекликалось с его тайными замыслами. Он забывал обо всем, сидя над "Илиадой", - и где он, и с кем он. Александр в ахейском войске сражался против Трои. ...Вот уже в месте едином сошлися враждебные рати, Сшиблися разом и щитные кожи, и копья, и силы Меднодоспешных мужей. Ударялись щиты друг о друга Выпуклобляшные. Всюду стоял несмолкающий грохот. Вместе смешалося все - похвальбы и предсмертные стоны Тех, что губили и гибли. И кровью земля заструилась. Аристотелю с трудом приходилось отрывать Александра от "Илиады". Аристотель читал лекцию по физике, а у Александра звенели в голове "медью гремящие" строки... Силой воли он заставил себя прислушаться, о чем говорит учитель. А учитель говорил интересные вещи. - ...Природа постепенно переходит от предметов неодушевленных к животным, - говорил он, - и, таким образом, вследствие непрерывности остается скрытой граница между ними. Так за родом неодушевленных предметов прежде всего следует род растений... Переход от растений к животным непрерывен... Ведь относительно некоторых существ, живущих в море, можно усомниться, животные это или растения. Непрерывность, постепенность перехода из одного рода в другой - таковы черты живого мира. Александр задумывался. Ему казалось, что перед глазами раздвигаются завесы. Так вот как устроен мир... И среди этого мира, полного еще не познанных тайн, - человек. Кто он? Что он? И на это у Аристотеля был ответ. - Человек - общественное животное, - говорил он, - в большей степени, чем пчелы и всякого рода стадные животные. Один из учеников, хитроумный Неарх, однажды задал такой вопрос: - Говорят, что больше всего надо любить своего друга. Но каждый человек самый лучший друг самому себе. Значит, надо больше всего любить себя? А тех, кто делает так, бранят, называют себялюбцами. Как же поступать? Аристотель ответил на это охотно и с удовольствием. Он любил размышлять о поведении человека в жизни и любил говорить об этом со своими учениками. - Есть люди, которые всю жизнь стремятся захватить для себя как можно больше всяких благ - почета, денег, наслаждений. Таких людей называют себялюбцами, и справедливо называют. Но можно ли приравнять к ним того, кто отвергнет деньги и почести, охотно отдаст имущество и лучше проживет один год, совершив великое, прекрасное деяние, чем многие годы бесцельно. От власти и почестей он откажется ради других. Но прекрасное оставит себе! Александр внимательно слушал это поучение. И снова не согласился с учителем. - Они охотно отдают имущество... - повторил он, обращаясь к Гефестиону, когда они вдвоем направлялись в палестру. - Я тоже могу отдать друзьям все... Но власть? Власть нужна мне самому. Кто же из вас лучше воспользуется властью, нежели я? - Эти слова учителя относятся ко всем нам, - успокоил его Гефестион, - но не к тебе, Александр. Ты - сын царя. А царь без власти - уже не царь. - Помнишь, Гефестион, как учитель однажды сказал: цель человеческого бытия - познания. А как же завоевания, подвиги, слава? - То, что он сказал, так это для философов. А для царей другая мера. Ведь он и другое сказал: "Не одно и то же прилично богам и людям". - Да, помню. Иногда мне кажется, что он готовит из меня философа, а не царя и полководца. Но он же сам дал мне в руки самое лучшее руководство воевать и побеждать - "Илиаду". ...В город вбежали троянцы, подобно испуганным ланям, Пот осушили, и пили, и жажду свою утоляли, Вдоль по стене прислонившись к зубцам. Приближались ахейцы, - Двигались прямо к стене, щиты наклонив над плечами... Я вижу себя среди них, Гефестион. Мы так же пойдем осаждать города. Мы завоюем весь мир. Ты же видел чертеж на медной доске? Ойкумена не так велика. РАССКАЗ О ФЕРМОПИЛАХ Аристотель преподавал также историю Эллады; о войнах рассказывал он, о героях, о том, как персы грабили и жгли Афины, о том, как защищались эллины и как они прогнали персов... - Учитель, расскажи нам о таком героическом подвиге, - попросил Александр, - который остался прославленным навеки! - Хорошо, - согласился Аристотель, - я расскажу вам о многих подвигах, совершенных эллинскими героями, - о битве при Саламине, о битве при Марафоне... Но сначала расскажу о подвиге Леонида, царя спартанского. Фермопилы, как вам известно, - узкий проход между горами и морем, ведущий в середину Эллады. Когда персы на своих кораблях подошли к Фермопилам, эллины, которые собрались защищать проход, испугались и ушли. А Леонид, царь спартанский, решил остаться на месте и загородить персам проход. Он послал гонцов в разные города за помощью, потому что войска у него было мало. Но в это время начался Олимпийский праздник, праздник всей Эллады, и города по этой причине не прислали войск. Между тем царь персидский Ксеркс направил в Фермопилы соглядатая. - Посмотри, что там делают эллины и большое ли у них войско. Персидский всадник тихонько подъехал к лагерю Леонида, стоял и смотрел. Вернулся он удивленный. - Царь, воинов там немного. И ведут себя беззаботно. Одни заняты гимнастическими упражнениями. Другие расчесывают себе волосы. Ксеркс засмеялся: - Так они готовятся умирать? Он позвал к себе спартанца Демарата, который был изгнан из Спарты и жил при дворе персидского царя. - Объясни мне их поведение. - Царь, - сказал Демарат, - уж и прежде ты слышал от меня об этом народе. Ты смеялся надо мною, когда я говорил то, что предвидел. Люди эти пришли сражаться с нами и готовятся к бою. Таков у них обычай: когда предстоит рисковать жизнью, они украшают себе голову. Да будет тебе известно: если ты покоришь этих спартанцев и тех, что находятся в Спарте, то не останется ни одного народа, который решился бы выступить против тебя. Ксеркс пренебрежительно отвернулся. Как могут эти люди, если их так мало, сразиться с ним? Персидский царь четыре дня ждал, давая время эллинам убежать. На пятый день Ксеркс узнал, что они по-прежнему в Фермопилах. - Ну, если они вследствие своей наглости и безрассудства все еще ждут сражения, пусть идут мидяне, захватят их живыми и приведут ко мне! Но спартанцы встретили мидян боем. Сражение длилось с утра до вечерней зари. Мидяне подступали и снова отходили, много теряя убитыми. Наконец отступили совсем. Тогда Ксеркс послал к Фермопилам отряд "бессмертных" ["Бессмертные" - отряд отборного войска, где убитые тотчас заменялись другими воинами, так что число отряда не уменьшалось.] под командой Гидарнеса. "Бессмертные" пошли в бой чуть ли не с улыбкой, - что значит для них эта горсть людей, засевших у скал. Но оказалось, что и "бессмертные" ничего не могут сделать. Они не могли двинуть на эллинов всю массу войска, теснина не давала им развернуться. К тому же копья у персов были короче, чем у эллинов. А спартанцы сражаться умели лучше, чем персы, хотя бы даже и "бессмертные". Ксеркс сидел на холме, на заранее поставленном для него троне, и наблюдал битву. В страхе, в изумлении он не раз вскакивал с трона, словно желая помочь своим. В боях прошло два дня. На третий день персы снова начали сражение. - Их немного, - сказал Ксеркс, - они измучены и изранены. У них больше не хватит сил сопротивляться. Он не знал, что эллины разделились на отряды. Отряды эти сражались по очереди и по очереди отдыхали. А еще один отряд послали на гору, чтобы охранять тропинку, по которой может подкрасться враг. Ксеркс гневался, но что делать - не знал. И тут, как нередко бывало, к нему на помощь явилось предательство. К царю пришел малиец Эфиальт. - Если ты дашь мне хорошую награду, я помогу тебе, - сказал он, - я проведу твое войско к Фермопилам по тропинке через гору. И тебе больше не придется сражаться с эллинами, ты возьмешь их с тыла. Ксеркс наградил Эфиальта. И в сумерки, когда начинают светиться звезды, а люди зажигают огни, Эфиальт повел персов по тайной тропе. Эту тропу знали только малийцы, которые жили в этих местах. Там в горном ущелье течет река Асоп. От Асопа и начинается лесная тропа. Она поднимается на гору, идет по краю горы и сбегает к локридскому городу Альпене - первому городу со стороны Малии. Персы в темноте переправились через Асоп. Они поднимались на гору всю ночь. Справа от них были темные, заросшие лесом вершины Этейские, а с левой стороны - Трахинские высоты. Шли молча, стараясь не загреметь оружием, не звякнуть копьем... На горах лежала густая тьма, даже звезды не проглядывали сквозь высокие лесные кроны. На рассвете персы вышли на вершину горы. В этом месте как раз стоял спартанский отряд, стороживший тропу. Персы шли молча. Но под ногами у них шумела прошлогодняя листва, и этот широкий шум услышали эллины. Они сразу схватились за оружие. И в это время персы появились перед ними. Гидарнес, начальник персидского отряда, в изумлении остановился. Он не ожидал встретить здесь войско и построил свой отряд к бою. С визгом и воем полетели стрелы - эллины побежали на самую вершину горы. Но Гидарнес не стал преследовать их. Он поспешно повел свое войско вниз, туда, где укрепился отряд спартанского царя. Спартанцы уже знали все. Еще ночью явились к ним вестовые и сказали, что персы обходят гору. На рассвете прибежали воины с горных вершин, которые посланы были туда Леонидом. А накануне жрец и гадатель Мегистия, после того как принес жертву и рассмотрел ее, сказал эллинам: - На заре нам предстоит смерть. Стали совещаться. Что делать? Одни говорили, что надо покинуть лагерь, все равно их смерть будет бесполезна. Другие возражали - они пришли защищать родину, значит, будут ее защищать. Тогда Леонид сказал: - Те, кто хочет уйти, пусть уходят. Но сам я не уйду, потому что считаю это постыдным. И если умру здесь за свое отечество, то на мою долю выпадет громкая слава, а слава Спарты приумножится. Еще в те дни, когда персы только что подошли к берегам Эллады, пифия в Дельфах предсказала судьбу Леонида: У вас, обитатели Спарты обширной, будет разрушен Город большой ваш и славный мужами Персиды. Или - не будет. Но тогда стогны твои, Лакедемон, оплакивать станут Царя вашего смерть, из рода Геракла... "Это моя судьба, - думал Леонид, - я тот царь из рода Геракла. Я умру, но сохранится Спарта". Взошло солнце. Царь Ксеркс, по персидскому обычаю, совершил солнцу жертвенное возлияние. И сам повел войско. Леонид отошел от узкой полосы берега, поставил отряд в более широком месте. Тут и произошло сражение. Персы гибли бессчетно. А позади стояли начальники и бичами гнали их в бой. Спартанцы дрались со всей отвагой, со всем мужеством, на какое были способны. У них сломались копья - они схватились за мечи. У кого не стало и мечей - дрались врукопашную. Но враги окружили их со всех сторон и похоронили под черной тучей железных стрел. В этой битве погиб Леонид, царь спартанский, и все его триста воинов легли вместе с ним. У входа в Фермопилы есть холм. Сюда отступили спартанцы, когда варвары неожиданно явились к ним с Эфиальтом. Здесь был их последний бой. Теперь там стоит каменный лев в честь доблестного воина Леонида, царя спартанского. На улице шумел дождь и летели хлопья снега, когда Аристотель рассказывал у очага эти длинные истории о войнах, о бедствиях народных, о подвигах героев Эллады... Он умолк и, задумавшись, загляделся на огонь. - А что же этот проклятый Эфиальт? - спросил Александр с пылающим от волнения лицом. - Неужели он остался жить после этого? - Жить! Какая может быть жизнь у предателя!.. - сказал Аристотель. - Сначала он бежал в Фессалию, скрываясь от эллинов. Была объявлена цена за его голову. А потом его убил трахинянин Афенад. Правда, он убил Эфиальта за другое подлое дело. Но все равно Спарта наградила Афенада. ПОВОРОТ ЖИЗНИ Расцветали весны, полыхали летние дни под ливнем солнца; в прохладе и тишине рощи Нимфайона задумчиво проходили нарядные месяцы осени, отягченные плодами; шумели зимние дожди, и горные ветры завывали над крышей... Александр привязался к Аристотелю; он любил его не меньше, чем отца. - Отцу я обязан тем, что живу, - говорил он, - а Аристотелю - тем, что живу достойно. Аристотель открыл перед ним огромный мир знаний, мыслей, красоты. Жизнь Александра наполнилась самыми разнообразными интересами и увлечениями. Он стал внимателен ко всему окружающему - к природе, к живым существам... Иногда по ночам ему казалось, что он слышит музыку проходящих в торжественном шествии планет, - Аристотель сказал, что Платон слышал эту музыку... Александр научился распознавать лечебные травы и умел применять их при болезнях. Без медицинских познаний человек в то время не мог считаться по-настоящему образованным. Аристотель приучил его к чтению книг, открыл ему высокую красоту трагедий великих писателей - Еврипида, Софокла, Эсхила... Благодаря ему Александр понял величие эллинских мудрецов, значение их гениальных домыслов, положивших начало всем наукам мира. Аристотель познакомил его с учением многих великих философов-атомистов: Левкиппа, Демокрита, который развил учение Левкиппа об атомах... Александр не раз задумывался над строками Демокрита, стараясь понять их до конца. "...Миров бесчисленное множество, они возникают и гибнут; ничего не возникает из ничего, и ничто не переходит в ничто. И атомы бесчисленны по разнообразию величин и по множеству, носятся же они по Вселенной, кружась в вихре, и таким образом рождается все сложное: огонь, земля, воздух, вода. Дело в том, что последние суть соединения некоторых атомов..." "...Атомы носятся, подобные пылинкам, которые бывают видны в полосе света. Материи противополагается пустота. Всякое тело существует, пока остаются соединенными составляющие его атомы. С распадением их тело умирает. Душа, являющаяся двигателем, имеет материальную сущность и умирает вместе с телом..." А как же Аид, как же подземное царство мертвых, где бродят их тени?.. "...Боги только измышление самих людей, а если они даже и существуют, то не оказывают никакого влияния на жизнь мира". Значит, там, на Олимпе, никого нет? А разве не боги отвечают в святилищах на вопросы? И разве не потому бушует море, что ударяет трезубцем по воде Посейдон? И разве дрожит земля и блещут молнии не потому, что у Зевса от гнева дыбом встают его иссиня-черные волосы? И разве не вмешивались боги в войну ахеян с троянцами?.. Высказывание о душе и о боге поразило Александра. Поверил он, что богов нет и что душа умирает вместе с телом, или не поверил? Но если и поверил, то никогда никому не сказал об этом. А сколько счастья доставила ему "Илиада"! И это счастье ему тоже открыл Аристотель. Теперь, став старше - ему исполнилось шестнадцать - и постигнув, скольким он обязан Аристотелю, Александр уже не подсмеивался потихоньку, как раньше, вместе с мальчишками, над его тонким голосом, над щегольством, над его золотыми цепями и обычаем каждый день умываться теплым оливковым маслом... Но другой его привычке - очень мало отдавать времени сну, потому что жизнь человека и так коротка, а успеть надо много, - Александр и сам старался следовать. Аристотель, ложась в постель, брал в руку медный шар. А возле кровати ставил медное блюдо. И когда засыпал слишком крепко, рука его во сне разжималась, и медный шар падал в медное блюдо. Аристотель от звона сразу просыпался. И считал, что сна для него достаточно. Александр пробовал делать так же. Но это было ему трудно. Так в занятиях, в играх, в тренировках на палестре прошло три года. На четвертом году жизни в Миэзе отец вызвал Александра в Пеллу. Филипп без конца воевал - где удачно, где неудачно. Неудачи не останавливали его, не охлаждали его яростного стремления захватывать чужие земли и осаждать города. Собираясь захватить большой город Византий, стоявший на азиатском берегу Пропонтиды [Пропонтида - Мраморное море.], Филипп сказал Александру: - Ты видишь, как я тружусь для нашей отчизны. Все города южной Фракии уже принадлежат Македонии. Но нам необходимо взять Византий и Перинф. Они стоят в проливах, а проливы - это торговые пути, как ты сам понимаешь... Города эти сильны, мне придется провести там немало времени. А здесь управлять Македонией останешься ты. Александр выпрямился, приподняв голову. - Ты останешься здесь не один. Антипатр поможет тебе. - Я могу и один. - Не сомневаюсь. Но советы опытных людей тебе не помешают, не пренебрегай ими. У нас много врагов. Покоренные племена могут восстать. Внутри Македонии тоже немало сикофантов - и персидских и афинских. - Я справлюсь с ними. - И опять - не сомневаюсь. Только не отвергай советов друзей - я их тоже не отвергаю. Особенно советов Антипатра - он не предаст и не обманет. Правителем будешь ты, тебе я доверяю нашу государственную печать, пользуйся ею разумно. Филипп уехал. И Александр больше уже не вернулся в Миэзу. Филипп расплатился с Аристотелем за обучение сына щедрой платой. Он восстановил разрушенную им Стагиру - родной город Аристотеля, освободил из плена всех жителей Стагиры и вернул их домой. Филиппу приходилось трудно. Чтобы подступиться к Византию и Перинфу, надо войти с флотом в Пропонтиду. Но это Афинская область; по договору с Афинами Филипп не должен сюда вторгаться, и афинские поселенцы - коринфяне не пропустят его. Но Филиппу нужно пройти в Пропонтиду. Й чтобы не было помехи, он прежде всего напал на Коринф. Коринфяне ничего не могли сделать, задержать Филиппа у них не было сил. Подчинив Коринф, Филипп провел свои длинные корабли в Пропонтиду. И осадил Перинф. Филипп осадил Перинф, но взять его не смог. Византий прислал Перинфу помощь. Филипп упорно продолжал осаждать Перинф, и победа его была уже близка, город изнемогал... Но на помощь городу подоспели наемники персидских сатрапов из Малой Азии. Они привезли в Перинф оружие и припасы. Наемники с боем прорвали македонскую блокаду и вошли в город. Филипп не отходил. Его тараны гулко били по стенам, били неустанно, не переставая, и этот грохот разносился по городу, как удары смерти, которая стучится в Перинф. Стены наконец были пробиты, и македонские войска ворвались в город. Перинф защищался отчаянно. На улицах были сделаны заграждения; стрелы, дротики, камни летели из каждого дома, с крыш, с гребня городских стен. Бились на каждой улице, заливая кровью родные пороги... И отбились. Филипп оставил Перинф. Филипп оставил Перинф. И тут же, еле переведя дыхание, бросился на Византий. Он надеялся застать его врасплох. Но Византий запер перед ним ворота. Филипп осадил город. Изо дня в день, из ночи в ночь македонские войска таранили Византий, домогаясь сдачи. Но город не сдавался, ему помогали афиняне и жители эллинских островов - хиосцы, родосцы, косцы... А в Афинах по-прежнему, только еще более гневно, гремели против Филиппа обличительные речи оратора Демосфена: - ...Он видел, что мы более всех людей пользуемся хлебом привозным, и потому, желая овладеть подвозом хлеба, стал требовать, чтобы византийцы приняли участие в войне против нас. Но те отказались. И он, устроив заграждения перед городом и подведя осадные сооружения, начал осаду! Стены Византия были крепки, тараны никак не могли сокрушить их. Очень сильно заботила Филиппа и казна, которая истощалась столь долгой осадой. Подступала прямая нужда в деньгах: Филипп видел, что скоро ему не на что будет содержать войско. И тогда он пошел на крайность. Он захватил в море сто семьдесят круглых купеческих кораблей и распродал их груз. Так он запасся средствами для дальнейшей войны. - Разбойник! Морской разбойник! Филиппа не очень-то расстраивала брань, которой осыпал его Демосфен. Царь лишь посмеялся бы над его криками, если бы Афины не послушались Демосфена и не ввязались бы в его войну с Византием. Но Афины ввязались в эту войну, они начали помогать Византию, они мешают Филиппу! И Филипп отправил в Афины гневное письмо. Давно прошло то время, когда он так боялся их вражды и так искал их дружбы. "Филипп совету и народу афинскому привет! Хотя уже много раз я присылал к вам послов, чтобы обеим сторонам соблюдать присягу и договоры, вы не придавали этому никакого значения. Вот поэтому я почел нужным направить к вам письмо о тех делах, в которых вижу нарушение своих прав". Филипп перечислил все обиды, причиненные ему Афинами, он привел длинный ряд тяжелых обвинений в ненависти, несправедливости, предательстве. И закончил письмо так: "...Я с полным правом буду обороняться против вас и, взяв богов в свидетели, разрешу наш спор с вами". В Афинах негодовали: - Вот как! Это, значит, не он ворвался в нашу область и нарушил договор?! Это, значит, не он, а мы нападаем, а он только обороняется?! Афиняне в ответ на это письмо объявили Филиппу войну. И в гневе повалили плиту, на которой был написан договор о мире с македонским царем. И война с Афинами, прерванная было Филократовым миром, когда было принято решение о том, что "каждый должен владеть тем, что он имеет в данное время", загорелась снова. Осада Византия затянулась. Филипп осаду не снял. Но, чтобы не держать все свое войско в бездействии около Византия, отобрал самых сильных и храбрых воинов и отправился с ними на завоевание соседних городов... Александр в это время стоял во главе македонского царства и тех войск, которые были оставлены ему для защиты Македонии. АЛЕКСАНДРОПОЛЬ Александр, приняв государственную печать, сразу почувствовал себя взрослым. В его голосе появился повелительный тон, его распоряжениям никто в доме не смел прекословить. За три года жизни в Миэзе Александру редко приходилось встречаться с матерью. Теперь же, встретившись, он с печалью заметил, что мать постарела, стала как-то меньше ростом, хотя держалась по-прежнему царственно и надменно. Но вся ее надменность пропала, когда она увидела сына. Олимпиада поспешила ему навстречу, протянула к нему руки, в черных глазах ее заблестели звезды. - Сын мой, Александр! О, сын мой, Александр! Александр готов был стать перед ней на колени, утешить, хотя она не жаловалась, сказать ей, как нежно он к ней привязан, хотя она этого не требовала. Олимпиада все это увидела в его глазах, в его улыбке. Она с восторгом глядела на своего сына - такой он сильный, такой красивый, так уверенно держится! Олимпиада расспрашивала Александра о его жизни в Миэзе. Она хотела знать обо всем: и как он жил, и с кем дружил из товарищей, и чему учил их Аристотель, и как учил... Она хотела знать все подробности, все горести, все радости и даже мысли своего сына. Александр охотно отвечал на ее вопросы. Об Аристотеле он рассказывал с обожанием и восхищением. Олимпиада, слушая, как он говорит о своем учителе, прослезилась - выдержка изменила ей. - Мы поставим памятник этому великому человеку! - сказала она. Александр удивился, увидев ее слезы. Раньше Олимпиада никогда не позволяла себе этого. Он заметил, что на лице у нее появились морщинки. Видно, много пришлось ей хмуриться и мало смеяться. Он взял ее руку и поцеловал. И оба они - мать и сын - поняли, что у них нет никого дороже друг друга... - Вернется царь, и мы обязательно поставим памятник Аристотелю, - повторила она. - Может быть, в Дельфах. Или в Олимпии. В этих словах звучало удовлетворение. Вот они, македонские цари, могут нынче ставить памятники в святилищах Эллады. Филипп уже достаточно всемогущ. - Правда, сейчас опять неладно с Афинами, - продолжала она, нахмурившись, - все портит этот негодный человек Демосфен. Но Филипп справится с ним рано или поздно. - Я сам справлюсь с ним, если отец не успеет, - сказал Александр. И мать, посмотрев на него, поняла, что так и будет. Александр - сын своего отца! Македонским царям и в мысли не приходило задуматься о том, что Демосфен, враждуя с ними, отстаивает свободу своей родины. Вскоре в Македонии стало известно, что дела у Филиппа не ладятся. Об этом стало известно и в Фессалии, и во Фракии. Прошло не так много времени, и Александру сообщили, что фракийское племя медов отпало от Македонии и больше не хочет признавать ее власти. У медов есть своя земля, свои города, и они не хотят терпеть македонского произвола! Александр, помня наказ отца, обратился к Антипатру. - Я хочу немедленно пойти и наказать медов, - сказал он. - Собери войско. Антипатр согласился. Это будет правильно. Он не думал, что полководец, которому пошел всего лишь семнадцатый год, сможет выиграть сражение. Антипатр и сам шел вместе с Александром - ему хватало и военных способностей, и военного опыта. А в том, что медов надо наказать и снова подчинить Македонии, он не сомневался. Ведь не Александру, но ему, Антипатру, будет стыдно перед Филиппом, что не сумел без него навести порядок в покоренной стране. И Александр в свои шестнадцать лет впервые надел боевые доспехи. Олимпиада не спала всю ночь. В ее видениях бродил по комнате маленький светлокудрый мальчик. Она брала его на руки, прижимала к груди. "Почему он такой горячий? Не болен ли?" И спокойный голос Ланики: "Он всегда горячий. Просто горячая у него кровь". А теперь Александр уже надевает свой гривастый шлем. И не на праздник идет - на битву. Она позвала бы Антипатра, попросила бы оградить сына от опасности. Но ведь сын оскорбится! Так она маялась до утра. Вставала, ходила по комнате, ложилась снова. Тяжесть недобрых предчувствий угнетала сердце. Что будет? Что будет, если... Нет, даже мысли такой нельзя вынести! Но когда наступил час прощания, Олимпиада стояла перед сыном спокойная. - Жду тебя с победой. - Приду с победой. Она заглянула сыну в глаза и спросила, понизив голос: - А не боишься ли ты, Александр? Не страшно ли тебе? Александр искренне удивился: - Не страшно ли? А что такое страх? Александру подчинялись все военачальники его войска. Антипатр посоветовал им, щадя самолюбие юного полководца, тихонько поправлять его ошибки, если он будет ошибаться, но делать это осторожно. Все знали его упрямство, знала его вспыльчивый нрав. Они шли в поход вслед за Александром, который сидел на своем большом сильном коне, на своем Букефале, и украдкой посмеивались: - Умудренный в боях воин ведет нас! Однако вслух подшучивать опасались. Войско вступило во Фракию. Вечер застал их в широкой долине, отлого спускающейся с гор. Густые лиловые сумерки медленно сползали вниз, заслоняя дорогу; потемнели и окрестные горы. Только вершина могучей горы Гем светилась в побледневшем небе. Антипатр посоветовал Александру созвать военачальников перед боем, выслушать, что они скажут. - Так всегда делает твой отец, Александр! Александр велел созвать военачальников. - Сегодня войско отдохнет с дороги, - сказал он. - Дайте поужинать воинам. Накормите коней. А на рассвете мы возьмем город медов. Военачальники повиновались. Каждый, идя к своему отряду, думал, что совещания как будто и не получилось... Да его как будто и не понадобилось... Повиновался и Антипатр. Он и сам не дал бы более разумного и более ясного приказа. Антипатр проснулся в тот час, когда начали меркнуть звезды и на самых высоких вершинах гор забрезжил отсвет наступающего дня. - Пора! - сказал он. И, надев боевое снаряжение, вышел из шатра, намереваясь разбудить Александра. В этот момент грянули трубы - сигнал к подъему. Александр проснулся раньше. Юный полководец был неудержим. Ему казалось, что войско движется слишком медленно. Он досадовал, что из-за этой медлительности им не удастся захватить медов врасплох, занять их город с ходу, как ему хотелось. А войско шло скорым шагом. Ни тяжелой поклажи, ни обоза не было у них - Филипп приучил своих воинов обходиться без обозов. Меды, которые знали, что Филипп далеко и сражается из последних сил, осаждая Византий, и что он терпит там тяжелые неудачи, спокойно встретили утро наступающего голубого дня. Внезапно ворвавшиеся в город македонские отряды, сверкающие щитами и копьями, гремящие копытами коней, ошеломили их. Меды попробовали сопротивляться, но малочисленное, слабое, плохо вооруженное племя было смято, войско его разбито, жилища разграблены. Оставшиеся в живых меды пришли к Александру. Он, разгоряченный битвой и победой, принял их, сверкая глазами, полными гнева. Не дослушав их просьб о милости к побежденным, Александр приказал изгнать их всех из города, а город отдать переселенцам из Македонии. Отец однажды сделал так же: захваченный город заселил македонянами и назвал его Фи-липпополем. Александр последовал его примеру; завоевал город, заселил македонянами и назвал его Александрополем. Возвращаясь в Пеллу, ни воины, ни военачальники уже не подшучивали над юностью полководца. Его быстрый ум, его способность мгновенно принимать решение, его горячность в битве многих удивила и заставила задуматься. Чего ждать от Филиппа, они знали: походов, побед, поражений, новых побед, обогащающих победителей имуществом побежденных. А что будет, когда власть в Македонии возьмет в руки этот безудержно и безрассудно отважный юноша и станет их царем? Не ринется ли он, как бешеный конь, увлекая их страну не только к победам, но и к гибели? ЦАРЬ АТЕЙ А у Филиппа дела по-прежнему не ладились. Вся зима прошла около стен Византия. Уже солнце повернуло на весну, засверкало бирюзой море, а Филиппово войско по-прежнему беспомощно стояло у неприступных византийских стен. А как они били таранами эти стены! Сколько раз пытались сделать подкоп. Леон, который стоял во главе византийской обороны, мужественно, неуклонно отбивал их. Филипп почернел от гнева, от напрасных усилий, от тяжелых забот. Ему нужен был Византий. Ему нужно было отторгнуть этот большой приморский город от Афинского союза. Ему необходимо было завладеть им. Ему надо было поставить в Византии свое войско, а в гавани Византия - свой флот. Но Византий не сдавался, он стойко защищал свою независимость и свободу. И у Филиппа уже не хватало сил, чтобы покорить его. Теперь мысли македонского царя все чаще обращались к северу, к той стране, что лежит между болотистой Меотидой [Меотида - Азовское море.] и большой рекой Борисфеном [Борисфен - Днепр.] и которую называют Малой Скифией. Девяностолетний скифский царь Атей славится как предприимчивый и отважный воин, войска у него много. Филиппу уже приходилось сталкиваться с ним. Еще в 342 году Филипп вступил во Фракию и осадил город Эдесс. Тотчас и Атей двинулся туда же со своей бесчисленной армией и помешал ему взять город. Филиппу пришлось тогда отвести свое войско и даже отпустить пленных. Кроме того, он вынужден был еще и заключить договор с Эдессом о ненападении. Старик Атей очень силен. Хотя армия его не в железо одета, шлемы и панцири у них из сыромятной бычьей кожи, и мечи не такие тяжелые, и копья не такие длинные, а победить их трудно. Очень воинственны. Очень выносливы. Видно, такими выносливыми сделала этих людей их страна, где зимой так морозно, что медные сосуды для воды лопаются, а вода в них замерзает. И реки там замерзают. Говорят, что они рыбу изо льда вырубают гангамой, а рыба там попадается почти такого же роста, как дельфин. Хорошая рыба, скифы называют ее осетром... Странный народ скифы. Живут в кибитках под войлочным шатром, скитаются по равнине со своими стадами. Но силы у них много. Вот уже и во Фракию вошли, заняли земли до самого Гема. Фракийские племена уступили им, - но попробуй не уступить! Впрочем, пусть живут. Там земли бесплодны, одни болота. Филипп давно понял, что Атей пристально следит за ним. Так и смотрит, как бы царь македонский не тронул его скифских земель. Филипп их не тронет. Он еще тогда под Эдессом понял, что с Атеем нужно установить самые дружеские отношения - силой тут ничего не поделаешь. Атей принял его дружбу. Верил он Филиппу? Едва ли. Филипп чувствовал, что этот мудрый старик видит все его мысли. Однако, когда его недавно начали теснить истрийцы - союз племен, живших на Истре, которые воспротивились нашествию скифов, - Атей направил к Филиппу послов. - Если ты поможешь мне теперь, я оставлю тебе в наследство скифское царство, ты будешь в Скифии после меня царем! Филипп немедленно отправил к Атею часть своего войска. Теперь его македоняне там, помогают скифу сломить истрийцев. А когда Атей победит их и усмирит, не поможет ли он Филиппу, в конце концов, одолеть Византий? Конечно, поможет. Он ведь обещал прислать войско. И денег обещал. А деньги нужны, эта проклятая осада совсем истощила македонскую казну... Только почему же так долго нет оттуда вестей? Почему Атей не шлет гонцов ни с благодарностью за помощь, ни с известием о победе? Вести явились неожиданно. Филипп не верил своим глазам, когда увидел, что к его стану приближаются посланные в Скифию македонские отряды. Военачальник этих отрядов предстал перед Филиппом сердитый и расстроенный. - Атей отослал нас обратно, - сказал он, - говорит, что скифы сильны и храбры и ни в чьей помощи не нуждаются. Филипп потемнел от гнева. - Да ведь он же сам просил у меня помощи! Да еще обещал меня оставить наследником своего царства! Почему ты не напомнил ему об этом? - Как же не напомнил? Конечно, напомнил. Иначе зачем бы мы пришли? - Что же там произошло? - У истрийцев умер их царь. И они ушли, не стали сражаться с Атеем. Война кончилась - на что же скифу мы? Вот и отослал прочь. - Повтори, что он велел передать мне. - Он велел передать тебе, царь, что помощи твоей не просил. И что он никому не поручал говорить о том, что оставит тебе царство. И сказал, что они не нуждаются в македонской защите, так как скифы превосходят македонян в храбрости. И что в наследниках он тоже не нуждается, так как его сын здравствует! Филипп в бешенстве послал проклятье Атею. - И меня, Филиппа македонского, обвиняют в вероломстве?! Ах, проклятый старик, мы еще встретимся с тобою... Они хоть заплатили вам что-нибудь за то, что вы пришли туда? Военачальник покачал головой: - Ничего. - Ну-ну! Вот это честно! Филипп велел тотчас снарядить послов к Атею. - Скажите, что я требую возместить хотя бы часть расходов на осаду Византия - он же обещал мне и денег, и войска, а ничего не дал! Он должен выполнить это требование немедленно, тем более что он не только не уплатил за службу моим воинам, но даже и расходов на них не возместил!.. С ответом возвращайтесь как можно скорей! - приказал он. Послы помчались. И вернулись так скоро, как могли донести их быстрые кони. Но что за издевательский ответ привезли они! Скифский царь просит извинить его. Но климат в Скифии тяжелый, а почва бесплодная. Такая почва не приносит богатства, но еле-еле дает пропитание. Нет у него сокровищ, чтобы он мог удовлетворить столь великого царя, как Филипп, а прислать небольшую подачку он считает еще более непристойным, чем вовсе отказать. Вообще - пусть будет это известно македонскому царю - скифов ценят за доблесть, а не за богатство. Получив этот ответ, Филипп ничего не сказал. Но решение принял в ту же минуту: "Хватит. Время разговоров с тобой, старик, прошло. Терпеть твою наглость я больше не в силах". Однако эти мысли он пока оставил при себе. Филипп знал, как легко переносятся из лагеря в лагерь военные тайны. Внешне спокойный и приветливый, он будто и не заметил, как издевается над ним старый скиф. И снова отправил послов к Атею. "Атею, царю скифскому, от Филиппа привет! Во время осады Византия я дал обет воздвигнуть статую Гераклу. И теперь иду, чтобы поставить ее в устье Истра. Так прошу тебя - не мешай мне пройти спокойно, как другу, по твоей земле и почтить бога!" Послы уехали. Филипп приказал снять осаду Византия. И. тут же стал готовить войско в поход. Пускай Атей встречает его "как друга" со статуей Геракла! И, не дожидаясь возвращения послов, двинул свои фаланги. Послы встретились в пути. Они везли ему ответ царя Атея. Если Филипп хочет выполнить свой обет, то пусть пришлет статую к нему, к Атею. Он обещает не только поставить статую, но и сохранить ее невредимой. - Однако я не потерплю, - заявил Атей, - чтобы войско Филиппа вступило в пределы моего царства! Если же Филипп поставит статую против воли скифов, то, как только он уйдет, я низвергну статую, а медь, из которой она отлита, превращу в наконечники для стрел. Ничто - ни просьбы, ни лукавство, ни лесть - не действовало на скифа. - Он не потерпит меня на своей земле, вы слышите? - усмехнулся Филипп, и усмешка его была зловещей. - Клянусь Зевсом, он не потерпит! Македонское войско тяжелым, уверенным шагом, под которым гудела земля, двинулось на Скифию. На юго-западной границе Скифии, вдалеке от городов, два войска - скифское и македонское - схватились в яростной битве. Филипп, расстроенный и рассерженный предыдущими неудачами, свирепо дрался в первых рядах. Сквозь сверкающий хаос мечей и копий он неотступно пробивался к Атею. Филипп устал улыбаться ему и притворяться другом, ему надоело опасаться его могущества, надоело терпеть поражения, терпеть препятствия, встающие на пути его замыслов. Он своей рукой убьет Атея! - Может быть, ты все-таки потерпишь меня на своей земле? - повторял он сквозь зубы. - Может быть, все-таки потерпишь? Скифское войско было огромно. Но оно не устояло перед железной сомкнутой фалангой Филиппа. Филипп уже видел белую бороду богатыря Атея, уже видел блеск его тяжелого меча, который разбрасывал молнии направо и налево. Филипп понукал коня, толкал его в самую гущу битвы, в самую страшную сечу, пробиваясь к Атею. И вот уже редеет скифское войско. Груды тел лежат кругом. Последние воины еще защищают своего старого царя, а македоняне уже окружили их несокрушимой стеной. Филипп прорвался к Атею. На мгновение взгляды их встретились. Глаза старика были полны горя и ненависти. Он замахнулся мечом, рванувшись к Филиппу. Но Филипп двинул на него коня и одним метким ударом сариссы убил скифа. Битва кончилась. Македонское войско бросилось грабить убитых скифов. А потом, похоронив своих погибших воинов, отправилось разорять несчастную Скифию. Тревога пошла по городам приморья. Скифы разгромлены, теперь никто не защитит их от Филиппа! Стало опасно и в Истрии, и в Томах, и в Калитии. Македоняне пойдут домой из Скифии по их побережью - и что будет тогда? Может быть, завтра же их поля погибнут и города задымятся в развалинах... Но македоняне, отягченные огромной добычей, не пошли по городам побережья. Они возвращались домой по внутренним областям. Атей говорил правду - ни золота, ни серебра не было в его царстве. Но македоняне гнали двадцать тысяч пленных женщин и детей. Их можно продать в рабство и получить золото и серебро. А можно заселить ими дикие местности Македонии и заставить работать. Кроме того, они взяли двадцать тысяч самых лучших кобылиц, чтобы развести породу выносливых скифских коней. А овец и коз никто не считал. Их гнали стадами. "Ну что ж, - дум