что и все. Засмеялась. - Ну вот видишь, никто этого не принимает всерьез. - Поэтому я и жалуюсь, что моей обиды никто не принимает всерьез. И я еще раз требую, чтобы ты восстановил справедливость и наказал Аттала. - Клянусь Зевсом, Павсаний, - нетерпеливо сказал Филипп, - я, кажется, многое сделал для тебя, чтобы загладить эту глупую выходку Аттала. Я приблизил тебя к себе, к своему двору. Неужто еще не довольно? Ты мало ценишь мои милости и чрезмерно мнишь о самом себе! - Ты не накажешь Аттала, царь? - Нет, я не сделаю этой глупости. Филипп отвернулся и перестал замечать его. Увидев царя с его роскошной свитой, с его знатными гостями, толпа тотчас собралась вокруг. Так они и шли все вместе к театру, среди песен, праздничной радости и веселья. - Какое красное небо сегодня, - вдруг омрачившись, сказал Филипп. - Почему оно такое красное? Они подошли к узкому проходу, ведущему в театр. Филипп обратился к своей свите: - Проходите вперед, здесь тесно. Гости и этеры царя прошли вперед. Рядом с Филиппом остались два Александра - его сын и его зять. - А все-таки почему такое красное небо? - с внезапной тоской повторил Филипп. - Что оно предвещает? - Вот что! - глухо сказал Павсаний, ударив царя кинжалом. В то же мгновение Филипп, хрипло и страшно вскрикнув, пошатнулся, схватившись за грудь. Сквозь пальцы хлынула кровь. Павсаний, бросив на пол окровавленный кинжал, убегал, расталкивая толпу. Александр кинулся к отцу, но не успел поддержать его. Филипп упал. Поднялись крики ужаса и смятения. Стража гналась за Павсанием, который бежал, как-то странно извиваясь, чувствуя копья за своей спиной... Говорят, что на окраине города его ждали лошади и он мог бы спастись. Но, нечаянно споткнувшись, свалился, и копья стражников настигли его. Филипп умер сразу. Так окончил свою жизнь вождь эллинов, полководец и завоеватель Филипп, царь македонский. ОЛИМПИАДА Плач и вопли стояли над Эгами, сменив веселые клики свадебного торжества. Олимпиада, бледная, с острым блеском в глазах, смотрела, как факелами, зажженными для пира, зажигают погребальный костер царя. И Александр увидел, что в этом пламени, отразившемся в ее глазах, светится жестокая усмешка победившей... Александр отвернулся, ему показалось это злым наваждением. Она его мать и союзница, самая нежная мать и самая верная союзница. Можно ли допускать такие дурные мысли о ней? Высокое бледное пламя погребального костра таяло в свете ясной вечерней зари. Полководцы Филиппа, его друзья и ровесники, бородатые воины стояли перед костром в тяжелом молчании. Трудно было осмыслить то, что произошло. Кто ожидал этого? А ведь было предсказание, было! "Видишь, бык увенчан, конец близок, жертвоприноситель готов". Почему же они не задумались над этим? Почему не поняли? А теперь вот горит перед ними погребальный костер их царя Филиппа. Они любили его. Он был их военачальником, но был прост в обращении, вместе с ними сражался, за одним столом пировал. И теперь вот они стоят у его погребального костра. Филиппа больше нет с ними. Они больше не услышат его смеха, его громкого голоса, его боевой команды... И не в бою он погиб. Его убили свои, македоняне, изменники. Горе и ярость наполняли сердца. Полководцы молчали, но с одного взгляда понимали друг друга. Известно, кто сделал это, кто толкнул Павсания на преступление. Те, кому самим хотелось царствовать. Линкестийцы, у которых Филипп отнял их неограниченную власть и силой заставил подчиниться ему! Александр стоял среди военачальников, рядом с Антипатром, другом его отца, другом его самого. Александр молчал. Только алые пятна на лице и на груди выдавали его волнение. Глаза были полны слез, но он не позволял им пролиться и крепко сжимал рот, чтобы скрыть дрожание по-мальчишески пухлой верхней губы. Могилу Филиппу сделали обширной и прочной, чтобы умершему было спокойно в загробной жизни, чтобы никто не тревожил его, чтобы душа его имела надежное пристанище. Все, что могло ему понадобиться - драгоценные кратеры с лучшим вином, чеканные чаши, блюда с пищей, золотые светильники, - все заботливо собрали и положили в могилу. Даже банную скребницу не забыли положить. И конечно, принесли покойному царю его боевое снаряжение - панцирь, щит, меч, сариссу. Потом закрыли могилу тяжелыми каменными плитами и сверху насыпали большой холм, чтобы никто не мог проникнуть в последнее жилище македонского царя. Могильщики еще трудились над могильным холмом, а в городе уже бушевали страсти. Кому быть царем Македонии? Чье право быть македонским царем? Полководцы, вся военная знать были единодушны - царем должен стать Александр. Они видели его при Херонее и помнили об этом. Армия ждала похода в Азию, новых побед, новых земель, военной добычи, военной славы. Кто же из всех стремящихся захватить царскую власть достоин заменить Александра? - Нет, не Александру быть царем македонским! - кричали сторонники линкестийцев, подкупленные ими. - Александр испорчен эллинским воспитанием. Он презирает нравы доброй старины! Он гордый и надменный, как его мать Олимпиада, он будет еще опаснее для народа, чем Филипп, он задушит все наши вольности и права! Сыновья Аэропа - вот кто должен царствовать в Македонии! - Да, мы, линкестийцы, друзья страны, - говорил старый линкестийский полководец проникновенным голосом, обращаясь к толпе, - мы, линкестийцы, принадлежим к древнему роду, который всегда хранил в неприкосновенности обычаи нашей старины. Мы живем среди нашего народа, мы знаем желания и чаяния македонян. Филипп затеял безумную войну с персами, которая погубит Македонию. Но мы, линкестийцы, мы в дружбе с великим персидским царем, и только мы можем защитить нашу страну от его гнева. Это ваше счастье, македоняне, что рука друга успела освободить Македонию от царя, который презирал права народа и ни во что не ставил ни клятвы, ни добродетель!.. Но эти речи не убеждали никого. Народ шумел, кричал. - Линкестийцы убили царя! - Это они убили Филиппа! - Вы слышите, как они оскорбляют и покойного царя, которого убили, и его сына Александра?! - кричал кто-то резким голосом. - А за что? Кому он нагрубил? Кого обидел? Я ходил с ним на медов, ему было всего шестнадцать, а он уже водил войско в бой! Какого еще царя нам надо? Изменников-линкестийцев, которые продались персу?! - Смерть линкестийцам! - Смерть изменникам! Александр был во дворце, когда к нему в покои вбежал бледный от ужаса линкестиец Александр, младший из трех сыновей Аэропа. Он упал к ногам сына Филиппа. - Царь, защити меня! Я не искал престола. Ты - законный наследник, ты - царь македонский! Не отправляй меня на смерть, я не виноват перед тобою! - Где твои братья? - Их казнили сейчас... На могиле царя Филиппа... Прямо на могильном холме... Это был первый человек, который назвал Александра царем. Линкестиец был женат на дочери Антипатра. Антипатр любил его. - Ты останешься со мной, - ответил Александр. - Ты будешь моим этером. Встань. Город шумел, пока не наступила черная осенняя тьма. Александр слышал свое имя, которое повторялось в толпе. Он ждал, кого назовут еще. У его отца есть другие сыновья: сын танцовщицы, слабоумный Арридей, и маленький, недавно родившийся сын молодой Клеопатры... Но странно, о них как будто забыли. Забыли и Аминту, племянника царя, того самого Аминту, у которого когда-то Филипп отнял царскую власть... Пока забыли. Но могут вспомнить. Найдутся люди, которые пожелают править и от имени слабоумного Арридея, и от имени тихого, безвольного Аминты. А когда узнает о том, что случилось здесь, Аттал, то он немедленно явится, чтобы провозгласить царем македонским своего племянника, сына Клеопатры... Мегарон во дворце понемногу заполнялся. Военачальники Филиппа собирались к пылающему очагу. Александр встречал и приветствовал их. Говорили о том же, о чем думал Александр. Надо немедленно провозглашать его царем. Армии другого царя не нужно. Армия знает Александра. Но не медлить, не медлить!.. На ночь никто не ушел. Все остались ночевать во дворце. Спали, не снимая оружия. Под утро, когда особенно чуткой становится тишина, в час перед рассветом, Александра разбудили. Он вскочил, схватившись за кинжал. - Это я, Александр. Это я, Гефестион. - Где ты пропадал целый вечер? - Нехорошие разговоры, Александр. Боюсь, как бы они не повредили тебе. - Какие разговоры? - Говорят, что сегодня ночью царица Олимпиада сама похоронила Павсания. - Что?! - Она сожгла его тело на могиле Филиппа. - Убийцу! На могиле отца... Это ложь, Гефестион. Александр не мог этому поверить. Нет, невозможно. Тогда, значит, Олимпиада знала, что так будет, и, может быть, хотела этого? - И еще... - Ну, говори, говори. - Что она надела ему на голову золотой венок... - Кто видел это? - Не знаю. Только всюду говорят об этом, шепчутся. И еще... - Продолжай. - Говорят, что и ты хотел смерти Филиппа. - Я? О Зевс и все боги! Я хотел его смерти? - Александр застонал, будто и его, как отца, ударили кинжалом. - Это я-то хотел его смерти? Чем же я прогневал богов, что они позволяют людям бросать на меня такую черную тень? Гефестион положил ему на плечо свою теплую твердую руку. - Спокойней, Александр. Давай подумаем, давай припомним, не сказал ли ты каких-нибудь неосторожных слов, не подслушал ли их какой-нибудь злодей. - Я говорил много дерзких слов отцу. Но я говорил это ему в лицо. Как я мог пожелать ему смерти, когда мне так нужна его жизнь! - Ты же знаешь, что Павсаний без конца жаловался на Аттала, приставал с этим к царю, ходил к мачехе твоей, Клеопатре. Он ведь и к тебе приходил, помнишь? - А! Александр вспомнил. Он читал "Медею" Еврипида. Захваченный трагической судьбой Медеи, неукротимой страстью ее характера, накаленными строфами Еврипидовых стихов, он вышел к Павсанию, повторяя вслух: ...Довольно за глаза, Чтобы отца, и дочь, и мужа с нею Мы в трупы обратили... Ненавистных... Немало есть и способов... Тут он встретил внимательный взгляд Павсания и умолк. Александр даже не выслушал как следует его жалобы. Что он мог сделать? "ем помочь? Отец тогда только что назначил Аттала полководцем. Александр - сын Олимпиады, ему ли бороться с Атталом? Неужели эти строки Еврипида и подхватил Павсаний? Отец обижал Александра. Но он же и любил его! Разве не сказал он однажды со слезами: "Ищи себе другое царство, Македония для тебя слишком мала!" Разве не уступил он Александру славу победы при Херонее? Разве не беседовали они иногда о самом сокровенном - о будущих делах государства, о военных планах, о тайнах политических действий царя-полководца? Кому доверял свои думы Филипп, кроме сына? "...Пусть боги оградят тебя от того, что пришлось пережить мне, чтобы тебе никогда не пришлось каяться в содеянном, чего уже нельзя вернуть", - вот какие слова говорил ему отец! - Значит, это я натолкнул Павсания на убийство? - с ужасом спросил Александр. - О нет! О нет! - решительно возразил Гефестион. - Может быть, он подслушал твои слова и счел тебя союзником в этом деле. Но натолкнули его на убийство другие люди. Линкестийцы. Они. Только они. Им нужна царская власть. Убить отца, опорочить сына - вот путь их действий. - Спасибо, Гефестион. Клянусь Зевсом, мне так нужна твоя дружба. - Я всегда буду возле тебя, Александр. Пока не уведет меня смерть. Или пока ты сам меня не прогонишь. - Я прогоню тебя немедленно. Иди и ложись спать. - Ложись и ты. Светает. Высокая фигура Гефестиона исчезла за толстой занавесью. Александр вздохнул: - Разве есть у меня время спать теперь? Он вышел во двор. Квадрат лунного света лежал на старых каменных плитах. Осенние звезды низко висели над черными вершинами гор, и то одна, то другая падали с неба. Над стеной, окружающей дворец, лунно поблескивали острия копий. Это стража стоит. Так же, как стояла, когда во дворце спал Филипп. Прохладный ветер, спустившийся с гор, перебирал густые кудри Александра, откинутые со лба. Это приятно успокаивало. Светлая фигура под покрывалом неожиданно появилась из темных глубин дворца и остановилась на лунных ступенях. Рука, сверкнувшая огнями драгоценных колец, откинула покрывало. - Мать! Олимпиада улыбнулась, торжествующе приподняв подбородок. Александр подошел к ней. - Ты похоронила Павсания? - Да, - ответила она, - я похоронила Павсания. Я зажгла ему костер над прахом Филиппа! Александр быстро оглянулся: не слушает ли их кто-нибудь? Но Олимпиада и не думала таиться. - Да. Это сделала я! - громко сказала она. - Я похоронила убийцу Филиппа и надела на него золотой венок! Александр молча глядел на нее. - Да, - продолжала Олимпиада в каком-то странном торжествующем веселье, - это сделала я. И лошадей для Павсания приготовила я. Пусть все знают об этом. Дочь эпирских царей, потомков Ахиллеса, безнаказанно оскорблять нельзя. Я рукой Павсания убила Филиппа. Александр смотрел на нее с горьким чувством жалости. Нет, она не убивала Филиппа ни своей, ни чужой рукой - убийцы не провозглашают во весь голос о своем преступлении. Она не успела и не сумела отомстить Филиппу. И теперь это осталось ей на всю жизнь - острая горечь неотомщенной обиды. - Не щади своих врагов, Александр, - сказала Олимпиада, словно заклиная его" - не поддавайся жалости и лукавым речам. Всех, кто может тебе помешать, всех, кто может стать на твоем пути, - а их немало! - убивай не раздумывая. Убей Аттала. Убей Клеопатру, убей ее сына. Убей Аминту. Только тогда ты, царь македонский, сможешь остаться царем. Запомни! Она секунду глядела ему в глаза. Потом снова накинула покрывало на голову и неслышно исчезла в тени портика. Сколько злобы, сколько жестокости! Александр не щадил врагов в бою, но убивать безоружных... Александр, нахмурясь, смотрел ей вслед. Стены дворца, деревянные колонны, плиты под его ногами с проросшей травой по краям, деревья с застрявшими в ветвях звездами, - все повторяло только ему слышными голосами: "Запомни... Запомни... Запомни!.." И Александр запомнил. АЛЕКСАНДР, ЦАРЬ МАКЕДОНСКИЙ Только этот час перед рассветом, когда вся природа затаив дыхание ждет наступления утра, только этот час был тихим в древнем городе. Но лишь озарились вершины гор, лишь золотые стрелы светлого бога Гелиоса пронзили глубокую синеву неба, улицы снова заполнились народом. Толпы прибывали отовсюду - из дальних селений, из городов. Шли пастухи с горных пастбищ, шли из лесов звероловы. И опять забурлили возбужденные голоса. Теперь нашлись люди, которые вспомнили Аминту. Аминта - сын старшего брата покойного царя. Филипп отнял у него царство. Так пусть же теперь восторжествует справедливость, пусть Аминта получит царский венец, принадлежащий ему по праву! Вспомнили о маленьком сыне Клеопатры. Вот кто должен царствовать! Многие вельможи, которые в угоду царю Филиппу насмехались Олимпиадой и не стеснялись показывать ей свое презрение, теперь страшились ее мести. Все знали дикий и мстительный ее нрав. Так пусть будет царем сын Клеопатры, Клеопатра им не опасна. - Сын Клеопатры? - возражали другие. - Да разве он или Клеопатра станут у власти? Царство захватит ее дядя, Аттал. Кто хочет царем Аттала? Нет, Аттала никто не хотел царем! Вдруг толпа умолкла и расступилась. На улице появились военачальники царя Филиппа, его этеры, его друзья. Они шли в полном вооружении, сверкая доспехами. А впереди, между Антипатром и Птолемеем, шел Александр. Он шел, приподняв подбородок и чуть склонив налево по своей привычке кудрявую голову. Розовый свет утреннего неба лежал на его лице. Большие, смело раскрытые глаза глядели уверенно и строго. Старые полководцы охраняли его своими блестящими щитами. Увидев, что Александр и окружающая его военная знать направляются к театру, толпа хлынула туда же, торопясь занять места. Прошли в театр и все знатные гости, приехавшие на свадьбу и оказавшиеся на похоронах. Еще в смятении, еще не нашедшие для себя решения о том, кому быть царем Македонии, они уже понимали, что армия встала на сторону Александра. А в руках армии, в руках ее полководцев была та главная сила, которая низвергала и провозглашала царей... Солнце взошло, осветив заполненный пестрой толпой театр. И здесь, при огромном скоплении народа, при всей македонской знати, старый полководец Антипатр провозгласил Александра царем. Клики ликования и приветствий грянули и забушевали в театре и в близлежащих улицах, где толпился народ, не вместившийся в каменный круг театра. И клики эти, повторявшие имя молодого царя, понеслись дальше, по всей Македонии, и еще дальше - по всем странам, окружающим Македонское царство... Это произошло осенью, в 336 году до нашей эры. Александру тогда только что исполнилось двадцать лет. Царская семья возвратилась в Пеллу. Александр, по македонскому обычаю, призвал войско и принял он него поздравления. Он чувствовал, что войско тревожно. Воины еще не знали, чего им ждать от молодого царя. Филипп обещал вести их в Азию, но как решит это дело Александр? Осмелится ли он на такой дальний и рискованный поход? А македонским войскам дома делать нечего. Не идти же им в пастухи, не браться же им за соху или, накинув на плечи волчью шкуру, карабкаться по горам, охотясь на зверя!.. Александр явился перед войском в царской диадеме. Глаза его сверкали. Он обратился к воинам на родном македонском наречии, и это сразу открыло для него их сердца. Александр говорил о своих законных правах на царский престол, о том, что он всегда будет чтить законы и обычаи, установленные его отцом, царем Филиппом. - Ничего не изменилось, - говорил он, - изменилось только имя царя. Но могущество Македонии, порядок, установленный царем Филиппом в стране, остались те же. По-прежнему военная служба для македонян обязательна. Только добавлю от себя - те, кто служит в войске, будут освобождены от всех других повинностей, и в том числе от земельной подати. А надежды на новые завоевания остались с нами по-прежнему! Войско слушало затаив дыхание, боясь проронить слово. И когда голос Александра умолк, воины ответили радостным криком приветствий и благодарности. Теперь они знали, что у них есть и царь и полководец, с которым они осуществят все, что задумал Филипп, и за которого они постоят, как стояли за Филиппа. Александр крепкой рукой ухватился за царскую власть. Войско, несколько обленившееся за последнее время, с разболтавшейся дисциплиной, скоро почувствовало эту руку. Все пришло в движение. Каждый день - тренировка, переходы в полном вооружении, опять тренировка, опять переходы. Александр, сам не знающий усталости, добивался от подчиненных мгновенного выполнения команды. Никаких поблажек, никаких уступок. Воины и некоторые полководцы ворчали: к чему это? Вот пойдем в поход, тогда и натренируемся. Они уже забыли, как царь Филипп, отменив обозы, гонял их в полном вооружении с провиантом за спиной и в зимний холод, и в летнюю жару. Но постепенно втянулись и сами почувствовали, как эта ежедневная воинская работа взбодрила войско. Они уже получали удовольствие, почти наслаждение, когда, стоя в рядах фаланги, чувствовали себя слитыми с ней, словно единый организм. Плечо товарища, его щит рядом с твоим щитом, его сарисса рядом с твоей сариссой. И у каждого та же цель, что у тебя. Сердце наполнялось боевой отвагой, всякая мысль о страхе перед врагом исчезала. Ни одного неверного шага, ни одного промедления - и тогда армия непобедима. Александр командовал сам. Сам водил на тренировку. Пехотинцы и конники слышали его голос, не менее решительный и громкий, чем голос покойного царя. И с изумлением каждый день убеждались, что их молодой полководец знает военную науку, что он умеет командовать, что, сохраняя для них все привилегии, он потребует от них полного повиновения и полной отдачи сил. Но поняли и то, что сам он, их молодой царь, пойдет первым с ними на любую опасность, не побоится никаких бед и трудов и что за таким царем они могут смело пойти в самые тяжелые и далекие походы. Молодой царь торопился. Сейчас все его заботы были о том, чтобы подготовить себе надежное войско. Армия - его сила. Армия - его надежда. Его будущее, его власть, его мечты, его слава - все в руках армии. Армия же и его защита. А защита Александру была сейчас очень нужна. Враги грозят ему со всех сторон, отовсюду идут тревожные вести. На севере фракийские племена, с которыми много пришлось сражаться Филиппу, прежде чем он покорил их, отказываются признавать власть Македонии. В Фессалии брожение, фессалийская конница не хочет подчиняться македонянам. Пеония заявляет о своей независимости. Варвары уже разбойничают на македонских границах... Эллада, еще разрозненная внутренними распрями, зашумела в единодушной надежде вернуть свою свободу. Афины готовятся к войне, вооружаются, вооружают флот, который все еще самый сильный в Элладе. Пелопоннес не хочет подчиняться решению совета амфиктионов, которое провел Филипп, и признать македонского царя гегемоном - вождем объединенных войск для войны с персами. Филипп умер - отпадает и решение амфиктионов. Фиванцы постановили изгнать из своей крепости Кадмеи македонский гарнизон. Они были согласны признать Филиппа вождем объединенных войск. Но Александра признавать вождем они не хотят. Амбракийцы [Амбракийцы - жители города Амбракия в Эпире.] македонский гарнизон уже изгнали. Этоляне [Этоляне - жители области Этолии в средней Элладе.], заверявшие Филиппа в своей дружбе, взялись за оружие. Аргос, элейцы [Элейцы - жители области Элея в Пелопоннесе.], аркадяне больше не считаются ни с военной силой Македонии, ни с договорами о союзе с ней. А Спарта никогда ни с кем не считалась и никому не подчинялась... Союз, организованный Филиппом, распадался. В Афинах первым о смерти Филиппа узнал Демосфен. Демосфен неделю назад похоронил свою единственную дочь. С омраченным лицом, осунувшийся, он в последнее время редко показывался на улицах. И лишь в том случае, когда государственные дела требовали неотложного присутствия Демосфена, его сутулая фигура появлялась в совете. На седьмой день траура, вечером, в его дом постучался тайный гонец Харидема, военачальника наемных войск. Харидем стоял у границ Фракии, и вести о событиях в Македонии дошли до него очень скоро. Харидем, своевольный, разнузданный человек, ненавидел македонского царя - он не забывал, что Филипп когда-то отнял царство у его зятя, фракийского царя Керсоблепта. Демосфен удивился, услышав, что гонца прислал Харидем. Что нового может сообщить ему этот человек? Гонец сразил его оглушающей вестью: - Филипп убит! Демосфен выпрямился. Он боялся поверить своим ушам. - Повтори! - Филипп убит. В Эгах. - Расскажи подробно, - еле вымолвил Демосфен, чуть не задохнувшись от радости. Он усадил гонца Харидема, сам сел напротив и внимательно, жадно выслушал рассказ о том, как убили ненавистного ему македонского царя. На другой день афиняне с удивлением смотрели на Демосфена. Он шел по улицам в торжественной белой одежде, с венком на голове - так одеваются лишь в дни больших народных празднеств. Демосфен шел в совет. Афинские правители, заседавшие в совете, не сразу поняли, о чем говорит Демосфен и что означает его праздничная одежда. Демосфен начал с того, что поздравил афинян и всех эллинов с радостной вестью. Потом в таинственных, похожих на пророчество, выражениях сообщил о смерти своего исконного врага, которого он считал таким же исконным врагом всей Эллады. И когда афиняне наконец поняли, о ком говорит Демосфен, когда им стало ясно, что Филиппа, наложившего на Элладу свою тяжелую руку, уже нет в живых, в совете началось ликование. Демосфен предложил отпраздновать это событие принесением жертвы богам. Кроме того, он предложил почтить память Павсания, убившего македонского царя. Оба предложения были приняты. Собрание одобрительными возгласами поддержало Демосфена. Смерти Филиппа так радовались, что вынесли необыкновенную псефисму: наградить Павсания высшей наградой государства - золотым венком. Македонская партия пыталась протестовать. Старый суровый стратег Фокион, прозванный Честным, осудил это ликование. - Во-первых, неблагородно радоваться смерти, - сказал он, - а во-вторых, сила, стоявшая против нас при Херонее, сделалась меньше всего лишь на одного человека. Фокиона уважали в Афинах, прислушивались к его словам. Но на этот раз его красноречие не имело никакого успеха. С горькой речью выступил давний друг Филиппа Эсхин: - Я не сказал бы, что хорошо надевать венки и приносить жертвы по случаю смерти царя, который, одержав победу, обошелся с вами, побежденными, так мягко и человеколюбиво. Не говоря уже о гневе богов, низко и неблагородно живому оказывать почести и даровать ему право афинского гражданства, а когда он пал от руки убийцы, в восторге забыться настолько, чтобы попирать ногами труп и петь торжествующие гимны, словно сами совершили невесть какой подвиг! Но антимакедонская партия, когда ей уже не грозил Филипп, стала отважной. Сторонники Демосфена заглушили речь Эсхина бранью и криками. Демосфен торжествовал. Снова на Пниксе народ услышал его обличительные речи. Он призывал афинян к разрыву с Македонией, он убеждал, что настало как раз то время, когда можно выгнать македонян со всей эллинской земли и установить мир с персами. И всячески поносил Александра: - Этот мальчишка не рискнет выйти за пределы своей Македонии. Это маргит, дурачок, который "многие знал дела, только знал-то их плохо", нам ли, древним городам и славным народам, бояться его? Слухи, донесения, сообщения, доносы, словно буря, бушевали вокруг Александра. Александр не раз отправлял послов в Афины с уверением в своей дружбе и уважении к существующим вольностям и законам эллинских городов. Все было напрасно. Александр знал, что говорят о нем в Афинах: - При Херонее все македонское войско под командой самого Филиппа и старого полководца Пармениона едва смогло победить войска Афин и Фив. Теперь все эллины объединены, а против них стоит мальчик, не уверенный даже в своем собственном престоле! Да, престол его еще был шаток, Александр прекрасно понимал это. Не только в соседних странах готовились восстания, но и в самой Македонии было неспокойно. Все еще слышались голоса о том, что у сына Филиппа и Клеопатры больше прав на македонский престол. Клеопатра - македонянка, а мать Александра - чужеземка из Эпира. - Да еще и колдунья, - добавляли шепотом те, кто боялся мести Олимпиады. Советники Александра пришли к единому решению: сын Клеопатры должен быть устранен. Александр выслушал приговор, нахмурясь. - Что сказал бы на это отец? - Он поступил бы так же, если бы это грозило расколом Македонии. Потому что Македония была для него дороже собственной жизни. Допустишь ли ты, чтобы погибло все, чего такими великими трудами и кровью добился царь Филипп? - Что надо делать, Антипатр? - Ради сохранения Македонии сына Клеопатры надо убить. Молодая царица Клеопатра сидела тихо, закрывшись в своем гинекее. Муж ее убит. Дядя ее Аттал в Азии. Она слала к нему гонцов, прося защиты, но что же сейчас мог сделать Аттал? Ведь и его в Македонии ждала гибель. Только одно может теперь спасти их всех - провозглашение ее сына царем, наследником Филиппа. В этом у Клеопатры были союзники, на которых она надеялась со страстью отчаяния. Но тут же вступили в силу зловещие заклинания Олимпиады. Приговор был произнесен. Маленького сына Клеопатры убили. Кто еще опасен Александру? Аминта. Тот самый Аминта, племянник Филиппа, у которого Филипп отнял царство. Среди старой македонской знати то и дело возникает это имя. Так какое же право имеет Александр занимать престол Аминты? Аминта молчал и ничего не требовал. Но требовали другие, которые хотели править Македонией за его спиной. - Отдашь ли ты им Македонию? - говорили советники Александру. - Откажешься ли ты от власти ради их мелкого честолюбия, ради их личных выгод? Разве могут они сохранить славу и могущество Македонии? Это можешь сделать только ты, царь, потому что ты - полководец и ты - сын царя и полководца Филиппа! Да, Александр может сохранить славу и могущество Македонии. И он не только сохранит, но и увеличит их, потому что завоюет для Македонии весь мир! - Что делать с Аминтой? - Аминту надо убить. Аминту убили. Македония затихла. Так, по залитой кровью дороге, Александр прошел к власти. Теперь надо обдумать точно, ясно, твердо, что необходимо сделать сейчас, немедленно, что отложить на будущее. При всей пылкости характера Александр и тогда уже умел вовремя разобраться в обстоятельствах, быстро принять решение и сделать так, как решил. Македония затихла. Но в странах, окружающих Македонию, по-прежнему бушевало море вражды. Друзья Александра, тесно стоявшие около него, его молодые этеры были сильно встревожены. Призадумались и старые военачальники. Хмурился и верный Антипатр. Прикидывали, как лучше поступить сейчас, в такое трудное время. И сходились на одном - не предпринимать решительных действий, не рисковать, искать путей примирения... Ведь и царь Филипп не всегда бросался в бой, он ведь и хитрил, бывало, если это было выгодно, и шел на примирение, если не был уверен в победе. - Надо быть осторожным. Особенно с Элладой. Не вмешивайся сейчас в их дела, Александр, пусть они сами их решают. - Помирись с Атталом, царь, он очень опасен. Ты ведь слышал, что он договаривается с Демосфеном. А каким страшным врагом может быть Демосфен, ты сам знаешь. К тому же они оба ищут союза с персами против тебя. - Надо помириться с Атталом, царь, склонить к себе его войско. Иначе мы погибнем. Дела в Азии плохи, Пармениона уже теснят персидские сатрапы! - То же самое и с варварами. Ты знаешь, как они сильны. Надо обезоружить их дружбой, милостями, подарками. Так постепенно ты утвердишься, приобретешь влияние в Элладе, как твой отец. Тогда можно будет подумать и о походе в Азию. А иначе... Так страшно кругом, так угрожающе! Александр внимательно, не возражая, слушал все эти речи, предупреждения, опасения. Но лицо его с крепко сжатым ртом и холодными глазами было замкнуто и неподвижно. В его упрямой голове шла своя работа, зрели свои решения. Страшно? Нет. Угрожающе? Угрожать будет он сам. "Примириться с Атталом? Никогда. Уговаривать Элладу? Задаривать варваров? И потом потихоньку, из года в год, добиваться их расположения? Да так и жизнь пройдет, клянусь Зевсом! А когда же покорять персов и завоевывать мир?.." Да если он сейчас хоть в чем-нибудь уступит, если враги почувствуют его слабость, они тотчас и покончат с ним! Нет. Надо действовать. Действовать немедленно. Но с чего начинать? Идти во Фракию усмирять варваров? Аттал немедленно явится в Македонию и захватит власть. Направиться в Элладу и принудить эллинов признать его права? Но как он прорвется через горные проходы? Там даже небольшое войско может преградить ему дорогу. Леонид, царь спартанский, когда-то с горсткой воинов стоял в Фермопилах против лавины персов, и неизвестно, сколько легло бы там персидского войска, если бы персам не помогла измена. Теперь Александр будет мучиться в Фермопилах, а в это время Аттал войдет в Македонию, объединится с фессалийцами - и молодому царю будет отрезан проход в свою страну. Опять Аттал! Тогда, может быть, прежде всего двинуть войско против Аттала, разбить его и подчинить? При этой мысли лицо Александра бледнело и в глазах разгорались огни холодной ярости. Он всегда презирал Аттала за его откровенную грубость, за то, что он напивался до безумия, за то, что был несдержан до отвращения. А потом он стал и ненавидеть Аттала. Александр ненавидел его с того самого дня, когда Аттал объявил на свадьбе Филиппа и Клеопатры, что теперь у царя наконец родится законный наследник. Еще не было никакого сына у Клеопатры, но Аттал уже был готов отстранить Александра от престола. Нет. Александр не пойдет с войском против Аттала и не заставит драться македонян с македонянами. Аттал - его подданный. Аттал, который договаривается с Демосфеном и с персами против своего царя, - государственный изменник. И не воевать с ним надо, и не искать примирения, как советуют некоторые друзья, а поступить так, как поступают с изменниками: приговорить его к смерти. Сталось по слову царя - Аттала приговорили к смерти. - Вспомни, царь, - сказал ему кто-то из друзей, - Аттал женат на дочери Пармениона. Что, если Парменион восстанет против тебя? - Парменион поддержал меня, когда Аттал требовал царство для сына Клеопатры. Поддержит и теперь, когда мне угрожает измена. Парменион не предаст своего царя. Один из царских этеров, военачальник Гекатей из Кардии, получил приказ: взять сильный отряд, переправиться в Азию, захватить и привезти Аттала в Македонию. А если не удастся захватить живым, убить его. Если будет трудно это сделать одному, потребовать помощи Пармениона - Парменион поможет. Вскоре после того, как Гекатей с большим отрядом ушел в Азию, к Александру в Пеллу примчались гонцы Аттала. - Кто сказал Александру, царю македонскому, что Аттал замышляет против него? Все это ложь и клевета. Аттал был предан царю Филиппу, его отцу. Так же он предан и ему, царю Александру! В доказательство своей верности и преданности он прислал Александру письмо Демосфена, адресованное Атталу. Вот оно, это письмо. Демосфен ищет в лице Аттала союзника против Александра. Но он, Аттал, выдает ему Демосфена. Потому что Аттал никогда не изменял царям македонским и - он клянется Зевсом - никогда не изменит! Александр был сдержан. Он слушал посланцев Аттала, не выражая ни гнева, ни радости. Из их речей он понял - Аттал уже чувствует, что по его следам идет смерть. Александр отпустил посланцев милостиво, с улыбкой, мгновенно осветившей лицо. Гонцы уехали успокоенные. - Царь, ты прикажешь отозвать Гекатея? - хмуро спросил Антипатр. Александр задумчиво перечитывал письмо Демосфена Атталу. Чуть заметная усмешка таилась в уголке рта. Не так, видно, сильна Эллада, если просит у Аттала союза и дружбы. И не так-то, видно, уверен в победе Аттал, если ищет сближения с ним, с Александром. И все-таки Аттал всегда будет для него скрытой угрозой... - Нет. Я не отзову Гекатея, Антипатр, - ответил он ему. Антипатр одобрительно кивнул. Вскоре из Азии вернулся Гекатей. - Приказ выполнен, царь, - сказал он, - Аттала нет в живых. Войска Аттала, узнав о смерти своего полководца, взбунтовались. Но Парменион сумел успокоить их. Он оправдал надежды Александра. - Только теперь я могу с уверенностью назвать тебя царем, Александр! - воскликнула, торжествуя, Олимпиада. Александр вздохнул. Не легко стать царем, если даже ты сын царя и законный его наследник! Не легко. Но Александр перешагнул через все - через убийства, через предательства - и стал царем. ЗАБОТЫ Македонское войско двинулось в Пелопоннес. Этеры - конная свита царя - в блестящих доспехах, в шлемах и поножах, с копьями и мечом при бедре. Фалангиты - пехота, идущая в бой тесно сомкнутым строем, со щитами и длинными копьями - сариссами. Тяжелая конница и легкие отряды гипаспистов, необходимые в бою, когда нужно занимать высоты, захватывать переправы, поддержать конную атаку... Легковооруженные - легкие отряды, конные и пешие, для летучих стычек и прикрытия во время похода. И никакого обоза - ни телег с багажом, ни вьючных животных. Каждый воин нес за спиной плетеный ранец с запасом пищи - хлеб, оливки, лук, соленая рыба, соленое мясо... Так ходить в походы их приучил Филипп. Пути в Пелопоннес шли через Фессалию. Александр решил воздерживаться от жестокости, если можно будет обойтись убеждениями. Все-таки лучше, если у македонских границ останутся друзья, а не враги, когда он уйдет в Азию. Но и о дружбе приходилось просить, не снимая руки с рукоятки меча. Провожая в путь Александра, Олимпиада особенно настойчиво напоминала о том, что Фессалия не чужая, не варварская страна, что населена фессалийская земля эпирскими племенами, что там жил Ахиллес, что там набирал он свое войско для войны с Троей - "мирмидонов и эллинов имя носящих...". И, конечно, о царе Эаке, сыне Зевса, напомнила, который был дедом Ахиллеса, и еще, в бессчетный раз, упомянула о том, что и Александр - эакид, поскольку цари Эпира ведут свой род от Эака и Ахиллеса... Александр крепко сидел на широкой спине Букефала, на плотно пригнанной богатой попоне. - Ты помнишь, как Ахиллес молился перед походом, Александр? Александр помнил. ...Руки обмыл и себе и вином эту чашу наполнил. Стал в середине двора, и вино возливал, и молился, На небо глядя. И не был он Зевсом-отцом не замечен. "Зевс пеласгийский, додонский, далекий владыка Додоны, Вечно суровой, где селлы пророки твои обитают..." - Вот видишь, - сказала Олимпиада, - теперь ты идешь туда, где жил Ахиллес. Не разоряй эту землю! - А если они не захотят меня пропустить? Тогда, может быть, мне вернуться и сидеть дома? При этих его лукавых словах мать сразу поднялась с кресла. - Нет, о нет! Этого я не скажу ни теперь и никогда. Ты рожден для славы, для подвигов, я это знаю, Александр, и ты это знаешь. Но... не разоряй эту землю! Вот они идут теперь по каменистым дорогам Фессалии недалеко от моря. Горы стоят по сторонам, из-за гор смотрят другие горы, и все они словно прислушиваются к топоту конных отрядов, к шарканью грубой обуви, к широкому шуму идущего войска... Александру рассказывали, что в древности равнина Фессалии была огромным озером. Кто же рассказывал об этом? Аристотель, конечно. Он все знал... Вспомнил об Аристотеле, и сердце обожгла обида. Его бывший учитель уехал из Пеллы. Он не остался при дворе Александра. Александр думал, что Аристотель навсегда привязался к нему, к своему ученику... Но нет. Аристотель человек холодной души. Он любил только свою науку и больше ничего и никого. Теперь он в. Афинах, где-то там, в западном предместье, в Ликее, преподает свой курс другим ученикам... Он уехал, как только не стало Филиппа. Это очень обидно! Александр постарался отвлечься от неприятных мыслей. Так что же рассказывали ему о Фессалии? Равнина Фессалии была огромным озером. Озеро лежало в котловине, окруженное горами. Вода и горы и лес на горах, полный птиц и зверей. А потом бог Посейдон, "сотрясатель земли", разгневался за что-то и встряхнул гористые берега. Горный кряж, что стоит на границе Фессалии и Македонии, раскололся, образовались две огромные горы. Одну гору назвали Оссой, а другую, которая повыше, Олимпом. Озеро хлынуло между этими горами и почти все ушло в море. Вода осталась только в небольших впадинах - это озеро Иссонида и озеро Бебеида. Солнце осушило равнину. Лишь по краю ее, ближе к Эпиру, остались болота. Александру случилось побывать в странном городе Равенне, который стоит среди болот. Вместо улиц там каналы, наполненные зеленой водой, над каналами деревянные мосты, а по городу жители плавают на лодках. В этом городе душно и смрадно. Но во время прилива морская вода заполняет Равенну, а потом, отхлынув, уносит из города все нечистоты и ос