занимала Александра сама река, создавшая египетскую землю и хранящая на этой земле жизнь. Он не уставал разъезжать по берегам Нила, глядел, как устроены бесчисленные каналы, орошающие поля. В эти дни он понял, как много труда и опыта надо, чтобы оросить землю: там пустить воду, там придержать ее. Там прочистить засорившийся канал, там отвести воду в озеро и сохранить до засушливых дней. Александр видел, как работают египетские земледельцы - сосредоточенно, терпеливо, почти безмолвно. И здесь ему стало до очевидности ясно, почему мудрый царь Кир не разорял земледельцев: именно на них держится государство. Но и поняв это, Александр молчал. Едва ли такие мысли понравятся жрецам, которые во все времена, при всех царях сохраняли свою власть, а ему, ради собственного благополучия, надо ладить с этими опасными и могущественными людьми. АЛЕКСАНДРИЯ Царская триера, разукрашенная зеленью, пурпуром и яркими коврами, празднично шла вниз по Нилу. Ветерок слегка надувал красные паруса, их отражения светились в широкой серебристой воде. За царской триерой шли небольшие суда: царя сопровождали его щитоносцы - гипасписты, лучники, верные агрианы. К себе на триеру царь взял всадников - "царскую илу" [Ила - шестьдесят четыре всадника.] этеров. Александр, окруженный друзьями, сидел на корме, высоко поднятой над водой. Он молчал, не отводя глаз от берегов. Медленно возникали на них прибрежные города, пристани, храмы. И так же медленно отходили назад. Иногда на песчаную отмель выползали крокодилы и лежали, как серые неподвижные бревна. Финиковые пальмы поднимали резные кроны в жаркую голубизну неба; их зеленые отражения чуть колебались в реке. В болотистых заводях стояли светлые заросли бамбука и папируса, коленчатые стебли с метелками жидких листьев на верхушках. Напористо подступали к воде густые посевы египетских бобов, с толстыми стеблями и огромными круглыми листьями... - Ну и листья - с нашу македонскую шляпу! На ночь приставали к берегу. Воины разжигали костры, раскинув палатки. Утром, с огромной, в полнеба, пылающей зарей и ослепительно белым блеском реки, триеры шли дальше. Александр жадными глазами охватывал все, что удавалось увидеть. А видел он многое. Он видел, что земля, рожденная рекой, рыхла и плодородна; что она хорошо орошается каналами; что река судоходна и, вливаясь в море, может быть прекрасной дорогой для торговых судов. Корабли подошли к дельте. По обе стороны реки лежала равнина, разлинованная голубыми каналами. Нил широко разбросал свою могучую дельту, разделившись на семь рукавов. Корабли направились в левый рукав Нила. Течение пошло быстрее, и скоро вдали, над плоской оранжевой полосой земли, засветилось искристое зеленое море. Александр остановил триеру и, сопровождаемый друзьями, вышел на морской берег. Оглянувшись вокруг, он оставил свиту и в сосредоточенном раздумье пошел по краю берега. Длинные прозрачные волны равномерно и плавно припадали к его ногам. Берег шел полукругом, образуя глубокую бухту; два мыса по сторонам далеко уходили в море. А между ними, словно охраняя вход в бухту, поднимался продолговатый скалистый остров Фарос. ...На море шумно-широком находится остров, лежащий Против Египта; его именуют там жители Фарос; Он от брегов на таком расстоянье, какое удобно. В день с благовеющим ветром попутным корабль пробегает Пристань находится верная там, из которой большие В море выходят суда, запасенные темной водою... [Гомер. "Одиссея", песнь IV.] Стихи возникли в памяти сами собой. - "...Пристань находится верная там..." - повторил Александр, зорко и внимательно оглядывая лежащую у моря землю. Путешествуя по стране, приглядываясь к городам своих новых владений, Александр объявил однажды, что хочет построить здесь, в Египте, свой город - город эллинов. Он хочет оставить память о себе и назвать этот город своим именем. Как будто даже и место нашел - на берегу Нила, на широкой равнине, украшенной рощей пальм. Он приказал огородить это место, пока архитекторы и строители не посмотрят, годится ли оно. Тогда ему, увлеченному этим замыслом, приснился сон. К нему подошел старец и, глядя куда-то вдаль, произнес: На море шумно-широком находится остров, лежащий Против Египта; его именуют там жители Фарос. Александр заглянул ему в глаза - старец был слеп. "Это Гомер посетил меня, - подумал, проснувшись, Александр, - но что он предвещал мне?" Теперь, стоя на песчаном берегу излучины против острова Фароса, Александр живо вспомнил свой сон. Так вот то место, где он должен построить свой город! Прекрасная морская гавань может принять чужие торговые корабли. И, если подойдут враги, эту гавань легко защитить. Прекрасно здесь и озеро Мареотида. На озерах воздух обычно бывает тяжелый, удушливый, берега заболочены; от этого в близлежащих городах возникают болезни. А здесь Нил, наполняя озеро свежей водой, не дает болоту осесть на берегах. С моря же веют этесийские ветры - египетские муссоны, дующие все лето с северо-запада. Значит, летом здесь нет угнетающего зноя и воздух просто целебный. - Гомер удивителен во всем, - сказал Александр, вернувшись к друзьям, - он даже оказался еще и мудрейшим архитектором, клянусь Зевсом! Разве не он послал меня к острову Фаросу? Здесь будет мой город! Царь немедленно призвал к себе архитектора Динократа, чей талант высоко ценил. И как всегда, торопясь, не терпя промедления, потребовал, чтобы Динократ сделал ему план будущего города. Динократ работал с увлечением. Вместе с царем они толченым мелом намечали на земле улицы и площади будущей Александрии. Мало-помалу на прибрежной равнине ложился белый, геометрически правильный план - кварталы, разделенные широкими улицами, пересекавшиеся под прямым углом, пространства для площадей и садов, линии колоннад - портиков, которые будут хранить прохладу... Белый чертеж отчетливо лег на красную землю. И все увидели, что очертание города очень похоже на македонскую хламиду - короткий военный плащ. - Вот здесь будет храм Афины. А здесь мы построим Музеум - жилище муз. Здесь будут жить ученые, поэты, философы... Где мел? - Александр оглянулся: возле него валялись пустые мешки. - Дайте мела! На его нетерпеливый возглас ответили, что мела больше нет. Александр гневно нахмурился. - Но там привезли ячмень для гипаспистов, - нашелся кто-то из строителей, стремясь предотвратить грозу Александрова гнева. - Может быть, ячменем? - Давайте ячмень! Работа продолжалась: стены будущих зданий стали намечать светлыми струйками ячменя. Царь уже видел, как пролегают здесь прямые, широкие мощные улицы, как поднимаются храмы - легкие, светлые, дарующие радость. В них не будет темных углов и тесноты толстых египетских колонн. Это будут эллинские храмы! А здесь будет пристань. И он уже видел, как идут к пристани большие торговые корабли со всего света и бросают якоря в глубокой бухте. И богатства купцов оседают в его городе, самом богатом и прекрасном из всех, какие знал. А здесь, со стороны моря, поднимутся грозные крепостные стены, которые защитят не только город, но и всю страну от врагов и морских разбойников. И город этот будет назван его именем - Александрия! Вдруг в небе зашумело. Огромная стая птиц, и больших и маленьких, возникла над головой. И сразу упала на белый чертеж. В один миг птицы склевали ячмень, и несколько кварталов города исчезло. Царь нахмурился. Смутились и его молодые друзья, и старые полководцы. Поспешно призвали Аристандра, - они всюду видели знамения и волю божества, которую надо понять и которой надо повиноваться. Аристандр, умный и хитрый жрец, знал, что надо предсказать. - Я тебе скажу, царь, что это предвещает... - Лицо его было светлым, и глаза улыбались. - Это предвещает, что город твой будет многообилен плодами земными и прокормит множество разных людей. Сразу все повеселели. Ничего, что план съели птицы. Архитекторы и строители уже видели город и уже знали, как будут его строить. - Только не медлить, - приказал Александр, - только не медлить. У нас еще, клянусь Зевсом, впереди очень много дел. Приказ царя начал тотчас выполняться. Вниз по Нилу, к берегу моря, потянулись ладьи с продовольствием, со строительными материалами. Туда же отправляли всех, кто умел строить - класть стены, обтачивать и шлифовать камни, ставить храмы... И на самые трудные черные работы гнали рабов, дешевую и покорную силу. Убедившись, что работа налаживается, и поставив верных людей наблюдать за строительством, Александр покинул дельту. Он возвращался в Мемфис, радуясь, что нашел прекрасное место для будущего города, который назовет своим именем. Это второй его город. А первый - Александрополь - стоит далеко, на туманном берегу Истра, среди гор и лесов полудикой страны. Маленький городок шестнадцатилетнего царского сына. Вспомнилась родина, Македония, Пелла... Глухой уголок земли. Вернется ли туда Александр когда-нибудь? Должен вернуться. Умирать. Он обязан умереть на родине, чтобы быть похороненным в Эгах. Обязательно, иначе род царей македонских прекратится - таково предсказание. И он вернется, конечно. Только это будет очень, очень не скоро. Мир впереди огромен. И чем дальше идет Александр, завоевывая чужие земли, тем обширнее становится мир. Как же ты был далек от истины, Гекатей, когда чертил свою маленькую Ойкумену! СЫН ЗЕВСА Войско Александра отдыхало. Страна кормила щедро. Лошади отъедались на свежих пастбищах. Феллахи молчали, но между собой озабоченно шептались о том, что запасы их скоро кончатся, что их луга, сады и огороды почти опустошены. Хоть не враждебно им македонское войско, все же содержать его тяжело. И тихонько спрашивали друг у друга: не слышно ли, когда Александр покинет Египет? Неужели придется терпеть до того благословенного дня, когда Нил начнет разливаться? До летного солнцестояния еще не так близко. Но зато уж тогда македонянам придется уйти. Нил затопит землю так, что города и селения окажутся стоящими на островках. Где же помещаться армии? Великое божество Нил, дающее жизнь и спасающее от нашествия чужих!.. Все эти дни, среди путешествий по стране, дел и забот Александра не оставляла мысль: как же провозгласить себя здесь, в Египте, сыном бога? В детстве он не раз слышал таинственные разговоры о том, что отцом его был сам Зевс. Эти разговоры шли из гинекея, от матери его Олимпиады: она уверяла, что молния, посланная Зевсом, ударила в ее чрево. Александр не знал - верить ли этому? Ведь, может быть, это и в самом деле было так? Вот и Елена Прекрасная, как говорит предание, была дочерью Зевса... Александр вполне допускал, что все это было или могло быть. Однажды, в бессонный час, когда чужие звезды смотрели с неба и странные запахи чужой земли заполняли шатер, Александр велел позвать Черного Клита. Клит пришел сонный, недоумевающий: - Что у тебя случилось? - Послушай, Клит, - Александр пытливо глядел ему в глаза, - ты ведь был во дворце в Пелле, когда я родился? - А что мне было делать во дворце? Повитуха я, что ли? Мы с царем Филиппом в это время воевали, мы брали Потидею. Лихое, веселое было время, клянусь Зевсом. Помню, помню - это был особенный день, Александр, Только что взяли Потидею - гонец. Парменион победил иллирийцев. Только что выпили за здоровье Пармениона - гонец. Лошади царя Филиппа взяли приз в Олимпии! Только подняли чаши за коней Филиппа - гонец. У царя родился сын! Ох и гнали мы коней в Пеллу, чтобы посмотреть на тебя! - Я все это знаю, Клит. Но что говорили тогда о моей матери? Ты должен это помнить. Клит слегка поморщился. - Сказать правду, Александр, мало хорошего. - Я не об этом, Клит. Я о моем рождении. Что ты знаешь? Клит усмехнулся. - А-а! Вот ты о чем. Так ты лучше спросил бы об этом у своей матери. - Я спрашивал. Она боится говорить. Она боится Геры... Она кричит каждый раз: "Перестанешь ли ты клеветать на меня перед Герой!" Я молчу - богиня Гера ревнива и мстительна, ты сам знаешь. Но есть ли тут правда? Мне рассказывали о молнии... - А! - прервал Клит. - О молнии. Помню. Царица Олимпиада кричала, что молния ударила ей в чрево и что от молнии ты и родился. Но мало ли что привидится сумасбродной женщине. - Клит, ты говоришь о моей матери! - сурово напомнил Александр. - Так я говорю правду. Ты спрашиваешь - я отвечаю. - Значит, по-твоему, Зевс моей матери не являлся? - А царь Филипп тебе плох! Он был тебе плохим отцом? Он научил тебя воевать, он подготовил тебе такое войско! Он обеспечил тебе нынешние победы! Ты что теперь - будешь отрекаться от него? Тебе нужен в отцы Зевс? У Александра задрожали губы от подступившей ярости. Он еле сдержался, чтобы не оскорбить Клита. - Ступай, Клит. И, отвернувшись, ушел в спальный покой, задернув за собой тяжелый занавес. Зевса не было. А впрочем, откуда это знать Клиту? А молния все-таки была. Об этом все шептались во дворце. Чувствуя, что должен войти в эту страну не простым смертным, а чем-то высшим, Александр искал для себя ореол бога. Так легче будет ему заставить египтян повиноваться. Наутро Александр объявил, что пойдет в храм Аммона, стоящий в оазисе Сива Ливийской пустыни. Жрецы из города Солнца - Гелиополя - предупреждали Александра: - Дорога туда трудна и опасна. Там пустыня. Слова "трудно", "опасно" не вразумляли. Македонянин не понимал их. Но если можно преодолеть горы и море, то почему не преодолеть пустыни? - Я хочу услышать, что скажет бог Аммон - Зевс обо мне самом. Я должен знать это. Мне известно, что его предсказания исполняются. Взяв с собой отряд гипаспистов и ближайших друзей-этеров, Александр отправился к оазису Сива, где стоял храм бога Аммона - Зевса. Страбон, древний географ, писал: "Ливия похожа на шкуру леопарда, которая покрыта пятнами обитаемых мест. Египтяне называют их оазисами". В таком вот оазисе, в пяти днях пути от моря, находилось святилище Аммона. Пустыня встретила македонян огненным дыханием желтых раскаленных песков. Солнце обрушилось на людей удушающим зноем. Казалось, оно льет с неба белую расплавленную лаву, стремясь спалить их и уничтожить. Македоняне шли молча. Укрывались от солнца чем могли - плащами, полотнищами походных палаток... Но терпели и шли. Царь шел впереди. Он так же, как и все, страдал от тяжкого зноя. А тут еще снова заныла не совсем зажившая рана, полученная под Газой. Запасы воды в отряде быстро исчезали. На четвертый день у всех запеклись уста. Иногда в тяжелом желтом зное вдруг начинала сверкать на горизонте серебряная вода, возникали зеленые пальмовые рощи... Неопытные македоняне радостно спешили к этой воде. Но подходили ближе, и все исчезало. Только безжизненные пески лежали перед глазами... Но испытания еще не кончились. Вдруг с юга налетел горячий ветер, пески поднялись, словно черная завеса, сразу стемнело. Македоняне укрылись плащами, прижавшись друг к другу, чтобы не отбиться от отряда. - Войско Камбиза... - прошептал кто-то. И умолк. Все знали, что где-то здесь погибло войско персидского царя Камбиза, сына Кира. Камбиз, в безумье своем, послал пятьдесят тысяч воинов разгромить храм Аммона. Войско не дошло до Аммона, но и назад не вернулось. Все пятьдесят тысяч остались здесь, под песками... Буря продолжалась недолго. А когда песок стал оседать и малиновое солнце проглянуло сквозь песчаную тучу, проводники увидели, что дорога потеряна, песок засыпал тропу. Куда идти? Ни горы, ни холма, ни дерева, только барханы еще дымятся кругом и без конца меняют свои очертания. Вот теперь-то - смерть. Но тут, неизвестно откуда, появились черные вороны и с криками, покружившись над отрядом, полетели дальше. И всем стало ясно, что птицы летят туда, где есть жизнь. Спасение! Очень скоро в зыбком мареве на горизонте встала густая зеленая полоса финиковых пальм. Опять мираж? Боялись поверить, боялись обрадоваться... Но подошли уже совсем близко, а пальмы не исчезли. Оазис! Сразу, как только македоняне вступили на цветущую землю оазиса, деревья окружили их отгородили от пустыни, одели их блаженством прохлады. Этот зеленый мир, полный ароматов и пения птиц, был прекрасен и невероятен. Раскидистые маслины, яблони, смоковницы и еще какие-то плодовые деревья теснились в этом сплошном саду, окруженном зарослями высоких пальм, на которых огромными гроздьями висели темно-золотые финики. Всюду среди буйной травы и ярких цветов журчали источники, освежая воздух. Жрецы Аммона встретили македонского царя, едва он подошел к их владениям. - Они как будто знали, что я приду, - удивился царь, - почему так? - Жрецы знают многое, - уклончиво ответил Аристандр. Он не стал объяснять, что уже сообщил гелиопольским жрецам желание царя и что гелиопольские жрецы успели передать жрецам Аммона, что Александр придет, и сообщили, зачем придет. А самому царю знать об этом вовсе не нужно. Это было огромное счастье - омыться свежей водой, выпить пальмового вина. Воины лежали в зеленой тени деревьев, прильнув лицом к влажной траве. Спали. Александр, мучимый нетерпением, ходил по всему оазису, сопровождаемый жрецами. Он знал, что нужно совершить положенные обряды прежде, чем войти к Аммону. Но спать, когда столько чудесного кругом, он не мог. - А бывает здесь жара в летние месяцы? - Нет, жары не бывает никогда. - А холод зимой? - Тоже нет. У нас вечная весна, вот так, как сейчас. Тепло и прохладно. И плодов круглый год в изобилии. Кроме того, у нас есть соль. Жрецы показали Александру место, откуда они выкапывают соль. Несколько маленьких корзинок, сплетенных из пальмовых листьев, стояло рядом. Жрец достал из ямы горсть соли - это были чистые, крупные кристаллы, прозрачные, как вода. - В этих корзинах мы возим нашу соль в Египет. Благочестивые люди кладут ее на жертвенники - он ведь чище морской. - Но откуда же здесь соль? - удивился Александр. - Соль бывает в озерах у моря или в самом море. А ведь от Аммона море так далеко! Старый жрец, с желтым, морщинистым лицом, но очень черными, густыми бровями, задумчиво ответил: - Сейчас далеко. А когда-то, в давние времена, наш храм стоял у самого моря, и все корабли подходили к нашему берегу почтить святилище и принести жертву богу. О нашем храме и прорицалище великая слава шла по всему миру - она с тех пор и осталась. Но если бы наш храм всегда стоял в пустыне, о нас знали бы лишь очень немногие. Александр быстро взглянул на него - это он уже слышал у Зеленого озера в Гераклейском номе. - Ты хочешь сказать, что там, где сейчас пески, было море? - Именно это я и хочу сказать, царь. Доказательств тому много. Раковины, окаменелые моллюски. Да и вот соль. А соль в песках встречается у нас нередко. Бьют ключи, возле них вырастают пальмы, а вода в тех ключах соленая. - Пальмы не боятся соли? - Нет, не боятся. Даже любят ее. Жрецы показали Александру еще одно чудо - священный источник бога Аммона. Вода в нем в полдень была холодная, а ночью - горячая. Александр, очарованный, ходил по садам Аммона. И каждый раз, возвращаясь в свой шатер, напоминал Евмену, который так же, как и ближайшие друзья, всюду неизменно следовал за ним: - Скажи писцам, чтобы записали: здесь много дивного! - Они пишут, царь. Евмен заботился о дневнике, который вели в его канцелярии во время похода. Краткий, но точный дневник содержал в себе все - приказы, передвижения войск, число убитых, число пленных, число дня и года, когда случилось то или другое событие в их походной жизни. Царь сам следил за точностью записей - тут все его военное хозяйство лежало как на ладони. - Но ведь пишут и твои историки, царь! - напомнил Евмен. - А! - Александр махнул рукой. - Боюсь, что они часто пишут не с желанием сохранить истину и понять человека, о котором пишут, но руководствуясь своим отношением к этому человеку и к его делам. - Я думаю, что и Аристотель напишет о тебе, царь. А он напишет хорошо! Аристотель любит тебя. - Любил. Однако видишь, даже море могло уйти и оставить после себя пустыню!.. Македоняне с наслаждением отдыхали в прекрасных садах оазиса. Но Александр уже торопил жрецов. Он и так слишком долго задержался в Египте. Перед тем как идти к Аммону, он получил донесение о том, что Дарий снова собирает войско. И жрецы, уступая царю, сказали, что прорицатель бога Аммона - Зевса готов отвечать на его вопросы. В этот торжественный день Александр, омытый в теплом источнике, с венком на голове, вступил на порог храма. Кругом толпились воины Александра. Затаив дыхание, они следили за священным обрядом. Все уже знали, о чем будет спрашивать бога Александр. Жрецы, чисто обритые, в белоснежных одеждах, встретили царя. Из глубины храма вышел высокий, худой старец - прорицатель Аммона. Вглядевшись подслеповатыми глазами в Александра, он протянул к нему руки и сказал по-эллински: - Привет тебе, сын бога! Это слышали все стоявшие у храма - жрецы этеры, гипасписты. Волнение легкой дрожью прошло по безмолвной толпе - бог признает Александра сыном! Прорицатель увел царя в храм. Македоняне ждали в молчании. Стояла тишина, только птицы пели в благовонных кущах. Царь вышел из храма взволнованный, с блестящими глазами. Друзья подступили к нему: - Что сказал прорицатель? Какое было пророчество? - Я спросил: настиг ли я всех убийц моего отца или кто-то еще остался? А жрец закричал на меня: "Не кощунствуй! Нет на земле человека, который мог бы злоумыслить на того, кто родил тебя. А убийцы Филиппа все понесли наказание. Доказательством же твоего рождения от бога будет успех в твоих великих предприятиях. Ты и раньше не знал поражений, а теперь будешь вообще непобедим!" Вот что он мне сказал. - А что еще? Александр вдруг замкнулся: - Этого вам не довольно? Он так и не сказал никому, что он еще услышал в храме. Этеры, вернувшись из храма Аммона, всюду рассказывали о том, что Аммон - Зевс признал Александра своим сыном. - Прорицатель назвал Александра сыном бога, - клялись этеры, - мы все свидетели этому! Воины охотно поверили в божественное происхождение их царя. В Элладе и прежде не раз случалось, что их властители оказывались в родстве с богами. Но были и такие, особенно среди старых македонян, которые недоуменно поглядывали друг на друга. Правда ли? Но правда или неправда - это хорошо, что жрецы признали Александра: македонянам будет легче воевать, если их полководец - сын самого Зевса. КРАСАВИЦА АНТИГОНА Услышав о том, что Александр объявлен сыном Зевса, Филота иронически усмехнулся. Это заметил Гефестион. Заметил и Кратер. Гефестион любил Александра таким, как он есть: для него Александр был самым близким человеком, которым он восхищался и за которого пошел бы в огонь. Кратер любил Александра как лучшего из полководцев и царей и тоже не задумываясь пошел бы на смерть по любому его приказу. И оба ненавидели Филоту. Филота, завладев большими богатствами в Азии, вдруг почему-то забыл родной язык, разговаривать по-македонски он считал для себя Унизительным: он говорил только на аттическом наречии. Ему стало казаться, что во всем войске нет вельможи, равного ему. Его роскошные одежды, его надменные повадки, даже походка его: это иду я, Филота, а вы все - пыль под моими ногами! - все это раздражало не только знатных этеров царя, но и простых воинов. Филота был хорошим военачальником, умел командовать, войско повиновалось ему мгновенно. Повиновалось - но не любило. Много раз Гефестион заговаривал об этом с Александром. Однако тот останавливал его: - Пусть он распускает хвост, как павлин, над этим можно слегка посмеяться. Но он умеет воевать, а это - главное. Теперь, подметив эту недобрую усмешку Филоты, Гефестион возмутился. Он, с глубокой обидой за царя, понял, что Филота смеется над Александром. - Ты видел? - спросил Кратер, стоявший рядом. Гефестион сразу догадался, о чем он говорит. - Я видел, - ответил Гефестион, - я уже давно многое вижу и слышу. А когда говорю об этом, царь становится глухим. - Отойдем, - сказал Кратер. Это было на празднике очередного жертвоприношения богам в благодарность за то, что они позволили царю благополучно вернуться из храма Аммона. Гефестион и Кратер, два знатных военачальника, незаметно отошли в сторону. - Ты видел пленницу Филоты? - спросил Кратер. - Какую пленницу? Откуда? - Красавицу Антигону. Он привез ее из Дамаска. - Она любит его? - Она его ненавидит. - Он жесток с нею? - Не то. Он даже как будто ценит ее. Но этот человек даже и любя не может не унижать. - Это так. Но почему мы говорим об этой женщине? - Если эта женщина войдет в шатер к царю и расскажет, что она слышит в шатре Филоты, царь не останется глухим. Гефестион понял. - Я берусь устроить это. Александр готовил войска к выступлению в глубь Азии. Забот было много, он любил все проверить сам: и как одето войско, и в каком состоянии вооружение, и как обеспечивается провиантом, и в исправности ли осадные машины, и хватит ли фуража для лошадей и для вьючных животных - ослов, верблюдов, мулов... Среди всех этих дел он успевал побывать и в будущей Александрии. Стены Александрии заметно росли, главные улицы, выложенные гладко отесанным камнем, уже лежали посреди города; закладывались фундаменты будущих храмов и Царского дворца; понемногу возникали широкие дороги... - Вот это будет город! - гордо и самодовольно говорил Александр. - Мой город. Он останется на века - и мое имя останется с ним Александрия! И вот в эти дни, когда ему не терпелось ринуться дальше в азиатские владения царя Дария, когда он, чувствуя свою военную силу, укрепленную многими победами, стремился к новым завоеваниям, до него стали доходить назойливые слухи. Друзья сообщали о недовольстве в войсках. Старые македонские военачальники недоумевали: зачем им надо идти в неизвестную и такую огромную азиатскую страну? Они и так не мало захватили богатств и земель - пора бы домой, в Македонию... - Я уже слышал такие разговоры и раньше, - нетерпеливо отвечал Александр, - войска пойдут туда, куда я прикажу. Эти слухи его раздражали, но не задевали. Однако когда ему стало известно, что македоняне кое-где подшучивают над его божественным происхождением, это его ранило. - Ничего не понимают, ничего! - с досадой жаловался он своим друзьям. - А если эти жрецы меня признали сыном бога - это не победа ли?! Тупицы! Побеждают не только мечом... Но где им понять это! Вскоре Александру принесли из лагеря письмо от Филоты. Очень любезное, даже слишком любезное, а, как известно, все, что слишком, часто обращается в свою противоположность. Филота поздравлял царя с великой победой - сам Зевс признал Александра сыном. Но вот каково-то им, бедным, будет служить под руководством сына Зевсова! Александр тотчас почувствовал острую насмешку, которая своим ядом пронизывала письмо. У него по лицу пошли красные пятна, он швырнул на пол папирус и молча стиснул зубы. В это время к нему заглянул Гефестион: - Что случилось, Александр? Александр небрежным жестом указал на свиток, лежащий на полу: - Прочти. Гефестион поднял, развернул, прочел. - Я как раз хотел поговорить с тобой об этом человеке, - сказал Гефестион, - вернее, я бы попросил тебя, Александр, выслушать, что он говорит о тебе... как он отзывается... - Ты сам слышал это? - Нет. Но с тобой будет говорить человек, который сам слышал. - Хорошо, - хмуро ответил Александр, - пусть придет и скажет. Гефестион быстрым шагом вышел из шатра. И тут же в шатер Александра вступила высокая стройная женщина, закрытая покрывалом, как облаком. - Сними покрывало, - сурово сказал Царь, - говори, что знаешь. Кто ты? Женщина откинула покрывало. Александр сразу узнал в ней эллинку - нежный овал лица, прямой, как у Геры, нос, золотистые, мелкозавитые волосы, гордый взгляд... - Кто ты? - Антигона. - Почему ты знаешь Филоту? - Я его пленница. - Почему же ты пришла ко мне? Большие глаза женщины почернели от гнева. - Потому что я хочу, чтобы ты, царь, знал своих друзей. Ты ведь считаешь его своим другом... - Конечно. - А он зовет тебя мальчишкой. Он смеется над тобой. Он издевается, когда говорит, что ты теперь стал сыном Зевса, но вряд ли станешь умнее! Александру казалось, что он вступил в полыхающий костер, так хлынула ему в голову горячая кровь. Он еле удержался, чтобы не схватиться за меч, как будто сам Филота стоял перед ним. - И говорит, что прорицатель в Аммоне плохо знает эллинский язык и что он хотел сказать "сын мой", а сказал "сын бога", ошибся на одну букву! - Что же он еще говорит? - И говорит, что это его отец, Парменион, сделал тебя царем. Что Парменион дал тебе царство. - Если он дал, так он может и отнять? - усмехнулся Александр, стараясь владеть собой. - Они, как видно, необычайно могущественны - и Парменион, и его сын! А что же говорит сам Парменион? - Я не знаю. Он никогда ничего не говорил при мне. - А без тебя? - Я не знаю. Филота говорит, что ты потерял разум, что твои случайные победы сбили тебя с толку, что давно пора вернуться домой, в Македонию, а ты со своим безумным честолюбием стремишься покорить всю Азию. Но что ты Азию не покоришь, а погубишь себя и погубишь войско. - Эти речи я уже слышал. И мне известно, откуда они идут. Александр прошелся взад и вперед, опустив глаза, словно разглядывая шелковые узоры ковра. Потом остановился против Антигоны и пытливо поглядел ей в лицо. - Ты не любишь Филоту? У Антигоны вздрогнули плечи и губы исказились отвращением. - Я могла бы убить его. Александр вздохнул. Он снова прошелся, размышляя о чем-то. Лицо его стало печальным. - Нет, Антигона, - сказал он, - убивать Филоту не надо. Он мог сказать что-нибудь в минуту раздражения, так бывает. Вдруг вырвется что-то ненужное, а потом человек спохватывается, что зря это сказал. Тем более, что и не думает вовсе так, как сказал... Надо проверить это, и не один раз. Убить можно всегда. Но не так легко убивать друзей. Я могу довериться тебе? - Царь! - Тогда условимся. Как только Филота что-нибудь скажет враждебное о царе Александре Македонском - ты запомни. А потом опять приди и скажи мне. Достойней служить своему царю, нежели человеку, оскорбляющему его! Женщина молча склонила голову, накрылась белым облаком-покрывалом и ушла из шатра. Александр видел ее лицо, озаренное злой радостью. Она придет, она все сделает, чтобы погубить Филоту. Александр долго сидел неподвижно, с окаменевшим лицом. Ярость и горе мучили его, и он сам не знал, чего было больше - горя или ярости. Что делать полководцу, если ближайшие друзья начинают изменять ему? Годы юности - вместе. И первые битвы и дальнейшие - вместе. Раньше Филота командовал отрядом конницы этеров, теперь командует всей конницей. Неприятным он стал человеком; слишком надменным, но в битвах не подводил никогда... Впрочем, Линкестиец тоже не подводил царя в битвах. Но - изменил Александру. Изменил! Александр крикнул дежурного этера, - юноши из знатных македонских семейств служили при царском дворе, служили царю и в походах. Стройный, с широкими плечами, Гермолай, сын македонского вельможи Сополида, тотчас явился перед царем. - Узнай, как там Линкестиец. И тотчас вернись. Александру показалось, что тонкое, нервное лицо юноши побледнело и узкие губы дрогнули. Гермолай исчез. В чем дело? Теперь Александру будут всюду мерещиться недоброжелатели, даже среди этих мальчишек! Гермолай скоро вернулся. Он узнал: Линкестиец по-прежнему в цепях. - Уже скоро три года, - добавил юноша. Он сказал это бесстрастным голосом, но Александру послышался скрытый упрек. - Выйди, - приказал он. Может быть, ему, царю, надо еще и этому мальчишке объяснять, что он держит Линкестийца в цепях потому, что Линкестиец так и не смог оправдаться, хотя он дал изменнику достаточно времени для этого? И не казнит его потому, что все еще надеется на какую-то неведомую случайность, которая поможет Линкестийцу оправдаться? Но, видно, теперь уже нечего этого ждать... Огорченный, расстроенный, Александр отодвинул деловые бумаги, которые принес ему Евмен. Не зная, куда деться от внезапного приступа тоски, он подумал о своих друзьях. Не предают ли и они его, как предает его Филота? Ведь он не может заглянуть в их души! "ХЛЕВ ВЕРБЛЮДА" Когда-то один из персидских царей чуть не погиб в скифских степях. Спас его от голода верблюд, который, вынося и голод и жажду, тащил на себе съестные припасы царя. Дарий в благодарность подарил этому верблюду селение, которое должно было содержать и кормить его. Селение это так и назвали - "Гавгамелы", что значит "Хлев верблюда", Эта маленькая, захудалая деревушка, с жилищами, слепленными из глины, стояла недалеко от города Арбелы... [Арбелы - город в Северной Ассирии.] Здесь, на обширной Ассирийской равнине, персидский царь Дарий Кодоман расположил свое вновь собранное со всей его державы войско. На помощь Дарию пришли отряды из Бактрии [Бактрия - северная область Персидского царства, ныне Таджикистан.] и Согдианы [Согдиана - ныне Узбекистан.]. Пришли и соседи бактрийцев - инды. Явились на своих степных, полудиких конях саки - скифское племя, живущее в Азии. Сатрап азиатской области Арахозии Борсаент привел свои отряды. Явился Сатибарзан, сатрап Арии со своими ариями. Под командой Фратаферна пришла конница гирканских племен. Были здесь и воины с побережья Красного моря, и жители Суз, Армении, Каппадокии... И еще многие азиатские племена. Вся Азия объединилась вокруг персидского царя и встала на защиту страны против Александра. Командовал персидскими объединенными войсками Бесс, жестокий и властолюбивый бактрийский сатрап. Равнина была подготовлена к битве. Бугры и холмы срыты и сглажены, чтобы не мешать коннице и боевым колесницам. Сто колесниц стояло, готовых к бою, сверкая острыми ножами, приделанными к колесам. В стане индов грозно поднимали свои огромные клыки боевые слоны. Двенадцать тысяч конницы и около восьмисот тысяч пехоты собралось в военном лагере Дария. - Кто может сокрушить такую силу? - говорил царю Бесс, дерзко сверкая яркими голубыми белками черных глаз. - Или ты, царь, и сейчас не веришь в победу? Дарий вздохнул, опустив глаза. Глубокие морщины легли на его лбу. Он не знал, чему и кому верить. Одни поражения, одни несчастия... И самое большое горе - его семья все еще в плену у Македонянина. Его старая мать. Его дети... А жены, его красавицы жены уже нет в живых. Умерла. Какой страшный день пришлось пережить, когда один из евнухов, Терей, служивший царице, бежал из лагеря Александра и привез Дарию эту весть. Дарий рыдал, бил себя по голове. Его жена умерла в плену. Похоронена как пленница, даже после смерти она не найдет успокоения!.. Евнух уверил Дария, что Александр похоронил его жену, как подобает жене царя. Были исполнены все обряды, отданы все почести. Александра обвинить не в чем. Это облегчило горе, но не залечило сердца. Жены уже нет. А мать и дети по-прежнему в плену. - Пойми, царь, - продолжал Бесс, - мы проиграли при Иссе только потому, что там негде было развернуть наше войско. Вспомни: узкая полоса земли, слева - горы, справа - море. У Македонянина было меньше силы, но она вся была в действии. Вот и весь секрет его победы. - Ты же знаешь, Бесс, - уныло сказал Дарий, - что египетские жрецы признали его сыном самого Зевса... - Ха! Наш бог, всесильный Ахурамазда, не даст свой народ в обиду чужим богам. Ты, царь, только доверься мне. Я не эллин Мемнон, который обманывал тебя. Я защищаю и твою, и свою родину. Выйди, окинь взглядом равнину и скажи: можно ли победить это войско? Дарий поднялся с мягких подушек, вышел из шатра. Отсюда, с высокого холма, на котором стоял его пурпурный шатер, перед ним предстал неоглядный лагерь - палатки, шатры военачальников, пестрые значки отрядов и племен, невысокие, бледные при свете весеннего дня костры, пасущиеся табуны коней... И огромные серые глыбы в лагере индов - слоны. Правда, их всего пятнадцать, но все же - слоны! Надежда разгладила морщины Дария. Хотелось верить, что разобьет Александра и примет наконец в объятия свою семью... И боялся этому верить. Жестокий человек Македонянин! У него нет жены, нет детей, он не знает, что такое любить их и что такое их потерять. Днем и ночью дозоры стояли у дальних холмов. Холмы заслоняли дорогу, по которой должны прийти македоняне. Где они сейчас? Прошли ли они город Фапсак [Фапсак - город на Евфрате и место переправы для идущих в глубь Азии.] или нет? Но вот прибежали с Евфрата охранявшие мост при Фапсаке персидские отряды. - Идет! Переходит реку! Сразу зашумел и заволновался лагерь. Конники бросились к лошадям. Засверкало оружие. Но на равнине было по-прежнему тихо. Прошло еще несколько дней напряженного ожидания. И вот наступило утро, когда дозорные заметили, что над ближними холмами красным маревом задымилась пыль. Идет! Александр увидел персов, только перевалив последние перед равниной холмы. И тут же остановил войско. С отрядом этеров и легковооруженных он внимательно осмотрел равнину, на которой предстояло сражаться. Все учел - и местоположение и с какой стороны солнце будет светить в глаза и расстановку сил у Дария... Войско Дария уже стояло в боевом порядке, готовое начать битву. Сражение готовилось большое. Александр созвал своих военачальников: - Мне нечего воодушевлять вас перед боем - вы давно воодушевлены собственной доблестью и блестящими подвигами. Прошу только - ободрите своих воинов. Скажите им, что в этом сражении мы будем сражаться не за Келесирию, Финикию или Египет, как раньше, но за всю Азию. Этот бой решит, кто будет ею править - мы или варвары. Не надо призывать воинов к подвигам длинными речами - доблесть у них прирожденная. Надо только внушить им, чтобы каждый в опасности помнил о порядке в строю, чтобы соблюдал строгое молчание, когда надо продвигаться молча, чтобы громко кричал, когда понадобится кричать, и чтобы клич их был грозным, когда придет этому время. А вы, начальники, должны мгновенно выполнять приказания, мгновенно передавать их по рядам. И сейчас пусть каждый из вас запомнит, что промах одного подвергает опасности всех, а беда выправляется только ревностным выполнением долга! Военачальники в один голос ответили, что царь может на них положиться. Александр твердо помнил и никогда не забывал о том, что войску перед боем надо досыта поесть и хорошенько выспаться. Воины уже начали разжигать костры, когда в палатку царя вошел Парменион: - Царь, выслушай меня. - Говори, Парменион. - Ты уже не раз отвергал мои советы. Может быть, отвергнешь и сейчас. Но битва предстоит тяжелая... - Какой же совет ты собираешься дать мне сегодня? Александр хотел бы скрыть свою неприязнь к этому старому человеку, но не мог. Рыжая Антигона не раз приходила к царю передать дерзкие речи Филоты, его насмешки над "сыном Зевса". Знает ли об этих речах Филоты Парменион? Конечно, знает. А может, даже и поощряет. Ведь он и сам убежден, что Александр, продолжая войну в Азии, делает большую ошибку. Что они захватили слишком много земель, которых не смогут удержать, что им надо остановить дальнейши