ули свободно. Это был конец египетской неволи. После гибели фараона и его войска Моисей и весь народ запели песнь хвалы Господу, 'мужу брани', который ввергнул в море колесницы фараона и его войско. Старшая сестра Моисея Мирьям взяла в руки тимпан и повела всех женщин в пляс. Возможно, Мирьям не знала всех слов песни, но она начала первой. Мужчины пели, женщины плясали и Мирьям вновь возвышала свой голос: 'Пойте Господу, ибо высоко превознесся Он, коня и всадника его ввергнул в море'. Если в тот день дул восточный ветер, то голоса поющих были слышны на берегу Нила. По прошествии 3300 лет сыны Израиля вернулись в Египет. В Войну Судного дня израильское воинское соединение форсировало Суэцкий канал и заняло район между Исмаилией и Суэцким заливом. Солдаты называли эту землю 'Гошен'. Напрасно пытался я убедить их в том, что библейский Гошен расположен севернее, в заболоченных местах дельты, в районе, называемом местными жителями Ат-Тина (по-арабски - 'топи'). Все мои пояснения ни к чему не привели. Они слушали меня с большим интересом, но продолжали называть эту местность 'Гошен'. Первыми попали в 'Гошен' парашютисты. 16 октября, в 1 час 20 минут ночи, я получил радиограмму: 'Ребята Дани -- в воде' (то есть пересекают канал). Бригадный генерал Дани Матт был командиром этой бригады парашютистов. За тысячи лет, прошедших после исхода из Египта, способы форсирования водных рубежей изменились. Вместо разделения вод с помощью волшебной палочки мы использовали надувные лодки, плоты и понтоны. В новом 'Гошене' не было и следов богатства и величия, которыми он славился в дни фараона Рамсеса П. Невообразимо бедные феллахи ютились в жалких лачугах, протухшая вода медленно струилась в арыках, и скот, пасущийся по обеим сторонам дороги, имел такой вид, словно он явился из сна фараона о семи тощих коровах, 'худых видом и тощих плотию'. Отношения между Израилем и Египтом, существующие в наш век, тоже напоминают мне в какой-то мере о временах фараона. Потребовались четыре войны, окончившихся четырьмя поражениями Египта, чтобы каирские руководители согласились на проведение мирной конференции в Женеве с участием Израиля. Несмотря на потерю отборнейших воинских частей и всего Синая в результате Шестидневной войны, Египет отказался признать свое поражение. Президент Египта Гамаль Абдель Насер ответил на израильское предложение мира тремя 'нет': не признаем Израиль, не будем вести переговоры с Израилем, не заключим мира с Израилем. Генерал Захаров, начальник генерального штаба советской армии, обещал научить армию своего египетского союзника как успешно воевать с Израилем и победить. Насер положился на него и начал готовиться к следующей войне. Между тем и он, и Захаров отошли в лучший мир, и очередную войну начал новый президент Египта Ануар ас-Садат. В этой войне, Войне Судного дня, Египет снова потерпел поражение, и она окончилась тем, что израильские войска оказались ближе к Каиру, чем в любой из предыдущих войн. Садат извлек из этого урок. Он расторг союз с Россией, стал искать сближения с Соединенными Штатами и заявил, что хочет мира. Быть может, теперь на самом деле будет положен конец египетско-израильскому конфликту. Быть может, на этот раз не ожесточатся сердца правителей Египта, как в далеком прошлом, быть может, они не переменят своего решения и не начнут новой войны против Израиля. Если когда-нибудь будет достигнут мир между двумя нашими странами, мы несомненно будем вынуждены эвакуировать большую часть Синая. Если это произойдет при моей жизни, я буду радоваться миру, но с печалью расстанусь с Синаем. Здесь некогда наши праотцы обрели свободу. В наши дни Синай дал нам чувство простора. Израиль чудесная страна, но он слишком мал. Всякий раз, когда я продолжаю свой путь на запад от Эль-Ариша и на юг от Эйлата, я чувствую, что у меня вырастают крылья, что я вырвался из застроенных городов и удушающего сплетения асфальтовых дорог и перенесся в страну свободы, в край раздолья. Это ощущение в Синае возникает в отношении как пространства, так и времени. Минувшие тысячелетия не изгладили следов давнего прошлого. Некоторые из этих следов занесло песком, но не все они исчезли безвозвратно: крепости, бирюзовые карьеры, медные рудники в расселинах на склонах гор, наскальные надписи и рисунки, которые видны по обе стороны дороги. Когда я впервые посетил карьеры и рудники в Вади Магара, руководством мне служила книга сэра Флиндерса Питри, который нашел в Серабит Эль-Кадеме храм, посвященный богине Хатор. (Флиндерс Питри (1853-1942), английский археолог и египтолог. Сделал ряд крупных открытий при раскопках в Египте и Синае, в частности, обнаружил стелу Мернептаха (1220 г. до н. э.), в которой Израиль упоминается как народ, живущий в 'Земле Израиля' Эта книга под названием 'Исследования в Синае' была издана в 1906 году, более позднего материала у меня не было. Из нее я узнал, что большая часть наскальных надписей и рельефов, высеченных над входом в рудники, была срезана и увезена в Каирский музей. Поэтому я не ожидал найти здесь что-либо, кроме рудников. Однако мой гид, бедуин Абу-Юсуф, сказал мне, что две надписи еще сохранились на вершине горы. Было раннее утро, и я решил взобраться на гору и взглянуть на эти надписи. Не могу похвастать, что восхождение проходило легко, без сучка и задоринки. Но я все же добрался до надписей. Это были традиционные изображения фараона, увенчанного короной Верхнего и Нижнего Египта и совершающего символическое действие приведения к повиновению местного правителя нанесением тому ударов жезлом по голове. В душе я поблагодарил Питри за то, что он не срезал этих рельефов. В музее они стали бы частью коллекции древностей. Здесь же они были самой действительностью, не немым свидетельством того, что было, а самими событиями, не изображением битвы, а самой битвой, ее апогеем, знаком победы, печатью фараона, который осуществлял контроль над медными рудниками, бирюзовыми карьерами и над дорогой, ведущей к ним. В надписи содержалось имя фараона: Сехемхет. Местный племенной вождь был анонимным, безымянным кочевником. Его победили и поставили на колени. Все мои симпатии были на его стороне. В борьбе между правителями Египта и кочевниками Синая я, потомок кочевников, был на стороне последних. Правда, рисунки и надписи предшествуют даже периоду патриархов: им более 4600 лет. Но время не властно над нашими чувствами. Я не верю, что местный вождь действительно покорился. На самом деле рельеф -- лишь памятник самодовольства фараона. Я вполне допускаю, что фараоны могли овладеть этим местом и пригнать рабов, чтобы добывать драгоценные камни и медь. Но местных правителей они, наверное, не взяли в плен и не покорили. Те ушли в горы. Проведав о приближении войск фараона, кочевники свернули свои шатры, оседлали верблюдов и угнали свои стада на восток, в долины между гранитными скалами. Подобно всем чужеземным завоевателям, египтяне пробыли здесь недолго, они вернулись в свою страну, страну Нила и орошаемых им полей, оставив после себя только наскальные надписи и рисунки. Тогда кочевники возвратились в Вади Магара, откопали свои засыпанные колодцы и снова поставили свои шатры. Торжествует тот, кто выигрывает последний бой, и истинные повелители пустыни -- это наездники на верблюдах и пастухи коз. Рядом с надписью Сехемхета на отвесном склоне горы видны огромные глыбы и камни, скатившиеся вниз. Абу-Юсуф рассказал мне, что камни завалили вход в пещеру. По его словам, старая бедуинка из его племени в детстве пасла на этом месте скот своего отца. Неожиданно одна овца скрылась между скал. Пастушка пошла, чтобы пригнать ее назад в стадо, и увидела, что овца стоит у входа в пещеру. Девочка вползла в пещеру, которая оказалась заполненной статуями и высокими плитами с вырезанными на них изображениями людей и животных. Это не первая история о чудесных пещерах из тех, что я слышал от арабов. Но этой истории я поверил. Может быть, в одной из таких пещер был склеп или египетское капище. Может быть, скатившиеся камни завалили вход в нее. Мы еще долго оставались здесь. Мы ползали между скал и сталкивали камни в надежде обнаружить под ними вход. Вход мы не нашли. Но я верил и продолжаю верить в то, что он должен существовать. Я убежден в том, что старая женщина сказала правду. Такая пещера существует. И она еще будет найдена. БОРЬБА ЗА ИСТОЧНИКИ Уйдя от египетского преследования, сыны Израиля продолжили свой путь на восток. Прежде всего они хотели добраться до пустыни Шур. Они спаслись от фараонова войска, но их злоключения только начинались. В течение трех дней они скитались по пустыне без воды и когда, наконец, обнаружили источники, вода в них оказалась горькой. Люди роптали. Моисей бросил кусок дерева в воду, и та стала пресной. Утолив жажду, они почувствовали голод и снова возроптали. Они вспоминали 'старые добрые времена' в Египте и кричали Моисею: 'О если бы мы умерли от руки Господней в земле Египетской, когда мы сидели у котлов с мясом, когда мы ели хлеб досыта! Ибо вывели вы нас в эту пустыню, чтобы все собрание уморить голодом'. В пустыне, как и ранее в Египте, Господь услышал их вопли и пришел им на помощь. Он дал им 'хлеб с неба' утром и мясо вечером. На заре 'роса поднялась', и вот, на поверхности пустыни нечто мелкое, круповидное, мелкое, как иней на земле... И нарек дом Израилев хлебу тому имя: манна; она была, как кориандровое семя белая, вкусом же, как лепешка с медом'. Эта манна заменяла сынам Израиля хлеб в течение сорока лет. Я не знаю, что из себя представляла манна, 'хлеб с неба', который наши предки ели в пустыне. Непонятен также смысл слов: 'она была, как кориандровое семя белая'. Возможно, это был род ягод. Во всяком случае, манна имела приятный вкус. Как ни толкуй слова 'как лепешка с медом', ясно одно: горькой манна не была. Мясо же, которое сыны Израиля ели в пустыне, было мясом перепелов. 'Вечером налетели перепела и покрыли стан'. Перепелов я встречал в северном Синае. Их ловят так же, как в древние времена. С наступлением осени, в месяце элул, когда птицы летят из северных стран на юг, перепела тоже пускаются в путь. Из центральной Европы они направляются в Турцию, где собираются с силами для великого перелета -- они должны пересечь Средиземное море за одну ночь. Это перелет, который изматывает все силы. Они должны покрыть это огромное расстояние, делая 60 километров в час. Отставшая птица кончает свои дни в море. С первым светом перепела уже приближаются к берегу, и когда их глаза различают зеленые пятна пальмовых рощ, они снижаются, хотя и не уменьшают своей скорости. Рея на высоте двух метров над волнами, они продолжают свой стремительный полет, рассекая воздух, словно сверкающий дротик. Достигнув берега, они приземляются, совершенно изнуренные. Из последних сил бредут они к кустам в поисках тени, укрытия и отдыха. Сложив крылья и закрыв глаза, расслабив все мускулы, они проводят так несколько часов. Они дают своим желудкам переварить остатки пищи, чтобы восстановить свои силы. Самое важное для них -- отдых; они нежатся в теплом песке, подставляют свои тела ласковому ветерку, дующему с моря, и всем своим существом впитывают мягкие лучи осеннего солнца. Бедуины, которые живут поблизости от моря, ожидают с нетерпением прилета перепелов. Вдоль всего побережья они ставят рыболовные сети, и уставшие перепела, торопящиеся добраться до суши, запутываются в них, не успев коснуться земли. Первые сети ставились в нескольких сотнях метров от воды. Если бы их установили ближе к берегу, они были бы порваны стремительным натиском птиц. Надо было дать им замедлить скорость полета. Расставляли два, три или даже четыре ряда сетей, один ряд вслед за другим, чтобы обеспечить максимальный улов, -- перепел, который выпутался из одной сети, должен был попасть в следующую. В старые добрые времена, когда побережье было пустынным и малообитаемым, область посадки перепелов простиралась от Яффы до Александрии. В течение жизни нескольких поколений птицеловы взяли верх над птицей и почти полностью истребили ее. Теперь осталось лишь несколько стай, и они ищут убежища в центре северного Синая, между Эль-Аришем и Романи, на полоске берега, которая еще остается слабозаселенной. Во всяком случае, так кажется с высоты полета бесхитростным птичьм глазам. Даже когда Моисей не должен был кормить голодных, поить жаждущих и вести войну, он не знал покоя. Он был доступен людям в любое время. Они стояли перед ним 'с утра до вечера', являлись к нему 'просить суда у Бога' и улаживать споры 'между тем и другим'. Такая тяжелая ноша была не под силу Моисею. Его тесть Итро, приехавший однажды навестить его, сказал ему: 'Нехорошо ты это делаешь. Ты измучишь и себя, и народ сей, который с тобою, ибо слишком тяжело для тебя это дело: ты один не можешь исполнять его'. Он посоветовал Моисею поставить над народом 'тысяченачальников, стоначальников, пятидесятиначальников и десятиначальников', чтобы те судили народ, а Моисею доносили только о важных делах. Прибыв в Рефидим, что в пустыне Цин, народ снова потребовал воды, и роптал на Моисея, говоря: 'Зачем ты вывел нас из Египта, уморить жаждою нас и детей наших?' И снова Моисей по слову Божьему утолил их жажду: он ударил жезлом в скалу и напоил народ. x x x Пришло время, когда сыны Израиля столкнулись с новым испытанием: войной. В Рефидиме на них напали амалекитяне. Это была первая война, которую вели сыны Израиля. До этого момента у них не было даже ополчения. Моисей приказал Иехошуа бин-Нуну отобрать мужей из народа, выступить с ними в походи сразиться с амалекитянами. Амалекитяне были жителями пустыни, кочевниками, быстро передвигались на верблюдах. Сыны Израиля могли победить их лишь собрав все свои силы. Моисей взошел на вершину холма, который возвышался над полем боя. В руке у него был чудотворный 'жезл Божий'. И вот, когда 'он поднимал руки свои, одолевал Израиль, а когда он опускал руки свои, одолевал Амалек'. Но Моисей был уже немолод, и руки его отяжелели. Поэтому Аарон и Хур, которые были с ним, 'взяли камень и подложили под него, и он сел на нем', а они поддерживали его руки с той и с другой стороны. 'И были руки его подняты до захода солнца. И низложил Иехошуа Амалека и народ его острием меча'. Амалекитяне напали на израильтян, дошедших до Рефидима, потому, что они хотели удержать в своих руках источники жизни в пустыне -- колодцы, рощи финиковых пальм и пастбища для скота в долинах. Амалекитяне были потомками Исава и жили в гористом Эдоме, к югу от Мертвого моря. Оттуда они устремились на запад и на юг со своими верблюдами и стадами; поток их разлился по всему Синайскому полуострову, от Негева в Ханаане до побережья Красного моря. В стычках и набегах их отличала стремительность и быстрота. Их воины с малолетства умели стрелять из лука и метать копье, сидя верхом на мчащемся во весь опор верблюде. Источником жизни для обитателя пустыни служил колодец. У колодцев патриархи встречались со своими будущими женами. Авраам заключил договор с царем Авимелехом об источниках воды, и они явились причиной распрей Исаака с пастухами Грара. У источников творил свои чудеса Моисей, и за обладание ими сыны Израиля воевали с амалекитянами. Источники воды в Синае и поныне не утратили своего значения. Среди бедуинов северного Синая я был знаком с одной семьей, семьей шейха Абу-Али. Эта семья в моих глазах воплощала образ жизни обитателей пустыни. Овладев Синаем, Израиль принес его жителям процветание, и шейх со своим племенем переселился в окрестности Эль-Ариша. Здесь имелся базар, на котором можно было выручить недурные деньги, торгуя бараниной, соленым козьим сыром и трудом верблюдов. Шейх не знал точно своего возраста, но было ясно, что ему перевалило за семьдесят. В молодости он отличался незаурядной силой, но теперь от прежнего великолепия сохранил только осанку и поступь. Когда мы встретились в первый раз, рядом с ним была его молодая жена, которая незадолго до этого подарила ему 'сына в старости его', Ибрахима. У шейха уже было трое взрослых сыновей, которые были женаты и жили своими домами. Говорили, что шейх очень богат: у него было много скота, верблюдов и плантации финиковых пальм. Однажды мне сообщили, что шейх скончался после непродолжительной болезни, и я поехал выразить соболезнование. Я думал, что это будет моя последняя встреча с этой семьей. Но я ошибся. Некоторое время спустя испуганная молодая бедуинка с младенцем на руках вбежала в приемную нашего военного губернатора. Она умоляла защитить ее и ее малолетнего сына. Это была молодая вдова шейха и ее сын Ибрахим. По ее словам, взрослые сыновья шейха умышляли зло против нее и хотели ее убить. В результате расследования выяснилось, что в тот момент, когда шейх составлял свое предсмертное завещание, почти все его имущество было уже поделено между его женатыми сыновьями. Молодая жена посовещалась со своими родичами, и те посоветовали ей просить мужа оставить ей и ее сыну источники воды. Так она и поступила. Шейх согласился, и завещание было заверено нотариусом. После кончины шейха ее семья поспешила установить контроль над источниками. Овцам, верблюдам, растениям и людям -- всем им нужна вода. Теперь другие сыновья шейха и их домочадцы должны были являться к вдове с протянутой рукой... или дать ей и ее сыну долю в наследстве. Некоторое время спустя я спросил военного губернатора, есть ли какие-нибудь новости о его подопечной -- матери Ибрахима. 'Когда бы она ни приходила ко мне, -- отвечал он, -- жалобам и хныканью нет конца. Но глаза ее светятся радостью. В конце концов, колодцы-то достались ей'. ЗАКОНОДАТЕЛЬ Величие Моисея заключалось не только в том, что он вывел сьюов Израиля из египетского плена. Прежде всего, он был законодателем, который дал народу Тору, Тору, до сих пор носящую его имя. Не сразу и не без противодействия приняли сыны Израиля Тору. Изваяние золотого тельца свидетельствует о том, что поколение пустыни, поколение рабов, еще не все было достойно Торы. Когда Моисей сошел с горы Синай и увидел изваяние тельца, он бросил в гневе скрижали Завета, которые держал в руках, истер в прах золотого тельца и был вынужден навести порядок среди необузданного народа. Он встал у ворот стана и сказал: 'Кто за Господа -- ко мне!' -- и приказал сыновьям Леви, собравшимся вокруг него, умертвить грешников. И сыны Леви убили три тысячи человек. Господь тоже покарал народ и навел на него чуму. Наконец, Моисей вернулся на гору Синай, снова пробыл на ней сорок дней и сорок ночей, снова исписал две скрижали и сошел с ними к сынам Израиля. И когда он на этот раз сошел с горы с двумя скрижалями Откровения в руках своих, увидели все сыны Израиля, что от лика его исходило сияние. x x x Для меня Давид Бен-Гурион был Моисеем нашего времени, времени возрождения еврейского народа и возвращения его на свою землю. Подобно Моисею, Бен-Гурион поставил перед народом Израиля двойную задачу: вернуться на родину и быть 'избранным народом'. Подобно Моисею, Бен-Гурион был неповторимой личностью, он возвышался над своими соратниками, обладал даром провидения и неуклонно следовал своим путем. Он тоже безраздельно отдался служению своему народу, никогда не делая ему уступок. Он никогда не потакал его слабостям, никогда не поступался своими принципами. 'Я не знаю, чего хочет народ, -- однажды сказал он мне, -- но думаю, что я знаю, что полезно для него'. Правление Бен-Гуриона, так же как правление Моисея, сопровождалось частыми столкновениями с народом. Народ признавал его выдающиеся качества руководителя, восхищался им, принимал его политический курс, но он также 'роптал' и 'ворчал', обвиняя его: 'Кто поставил тебя начальником и судьей над нами?' И наконец также обратился к золотому тельцу. Я был знаком с Бен-Гурионом с дней своей молодости, но особенно мы сблизились после 1952 года, когда я был назначен начальником генерального штаба израильской армии. Он был тогда премьер-министром и министром обороны, и моя деятельность под его руководством выходила за рамки чисто военных вопросов. В этот период, в 50-х годах, молодое государство Израиль делало свои первые шаги, и Бен-Гурион уделял особое внимание двум проблемам. Первой была массовая алия. Сотни тысяч евреев, главным образом из стран Ислама -- Северной Африки, Йемена, Ирака, Сирии и Ливана -- были готовы переселиться в Израиль. Мы должны были помочь им покинуть страны их жительства и интегрировать их в Израиле, обеспечив жильем и работой. Вторая задача состояла в заселении страны, в особенности пустующих мест. В период Войны за Независимость сотни тысяч арабов покинули свои поселения. В центральных и южных районах страны многие арабские деревни совершенно обезлюдели. Глиняные лачуги этих беженцев обваливались, колодцы заносило песком, поля зарастали сорняком. Никто не убирал перезревших фиг и винограда, и полчища ос кишели во фруктовых садах. 'Если мы не одолеем разруху, разруха одолеет нас', -- говорил Бен-Гурион. Он не считал, что побуждать народ делать необходимое следовало только административными мерами. Правительство могло принимать решения, но этого было недостаточно. Народ, в особенности молодежь, должен был добровольно заняться выполнением стоящих перед ним задач. Война за Независимость окончилась, и молодежь должна была оставить свои дома в городах и даже в старых киббуцах и мошавах и создать поселения в Негеве и в районах, прежде заселенных арабами. 10 июня 1954 года Бен-Гурион выступил с речью перед учениками старших классов, которые собрались в амфитеатре Шейх-Мунис, в северном Тель-Авиве. На слет съехалось 8000 учеников и учителей со всех концов страны. В своем выступлении Бен-Гурион объяснил им, что заселение Негева является национальной задачей высшего порядка, и указал на опасности политического и оборонного характера, которые ожидают Израиль, если эта задача не будет выполнена в кратчайший срок. Усилится давление арабских беженцев, требующих предоставления им права вернуться на свои земли. Участятся налеты террористов, организуемые арабскими государствами. Великие державы потребуют от нас возврата территорий, занятых нами в ходе Войны за Независимость. Обращаясь к молодым людям, присутствовавшим на этом слете, он сказал, что придется выбирать между служением идее и карьерой, между посвящением жизни выполнению национальных задач и личными интересами. Он окончил речь словами, полными воодушевления: 'Если наша молодежь скажет: 'Да, мы пойдем!' -- еврейская история отзовется так: 'Вы можете достигнуть цели, и вы достигнете ее'. Но еврейской истории в тот день пришлось безмолвствовать. Выпускники школ остались безучастными к его словам. Они не испытывали желания решать национальные задачи. Они не только не отозвались на призыв Бен-Гуриона, они даже слушали его не слишком внимательно. Сердце разрывалось при виде Бен-Гуриона. Седую гриву его ворошил ветер, дувший с моря, глаза метали молнии, он пытался вдохнуть в слушателей пламя своей веры. Но большая часть юношей и девушек оставалась равнодушной. Они пересмеивались и поглядывали на часы, с нетерпением ожидая минуты, когда все кончится и они смогут разойтись по домам. На следующий день Бен-Гурион отправился на другой слет, созванный с той же целью. Это был слет мошавников и он состоялся в Нахалале. Настроение Бен-Гуриона было скверным после слета в Шейх-Мунисе. К тому же ему нездоровилось, в это время он лежал в больнице 'Тель-ха-Шомер', но настоял на том, чтобы его отпустили. Я пришел в больницу навестить его и убеждал не ехать в Нахалал. Я сам собирался присутствовать на конференции и заверил его, что сделаю все, что в моих силах, чтобы побудить молодых мошавников переехать жить в Негев. Но Бен-Гурион остался глух ко всем этим уговорам. 'Для такого дела, -- заявил он, -- я совершенно здоров'. Его тяготило предчувствие, что мошавники тоже разочаруют его. Слет в Нахалале происходил в клубе. Это было довольно вместительное, хотя и унылое здание. Штукатурка на стенах обсыпалась и обнажился цемент, сидели на твердых деревянных скамьях. Бен-Гурион поднялся на трибуну, опираясь на палку. Вступительное слово его было лаконичным и емким. В Негеве созданы десятки новых поселений, и поселенцы -- новые иммигранты, в большинстве своем -- выходцы из стран Северной Африки. У них нет ни малейшего представления о земледельческом труде, и они никогда не служили в армии. Молодые мошавники, опытные земледельцы и обученные солдаты, должны оставить свои крепкие, благополучные хозяйства в Изреэльской и Шаронской долинах, в Нахалале и в Кфар-Виткине и переехать в эти новые поселения. Они должны научить новых иммигрантов, как работать на земле, как создать органы местного самоуправления, как наладить оборону против нападений арабских террористов. Молодые женщины из благоустроенных мошавов тоже должны переехать в эти новые поселения и стать учительницами в местных школах и сестрами милосердия в местных больницах. Слет продолжался два дня, он начался в пятницу и окончился в субботу вечером. Бен-Гурион присутствовал на нем все время, не пропуская ни слова из того, что говорили участники прений, молодые и старые. Временами он, казалось, отключался от происходящего в зале и погружался в свои мысли. Так сидел он, нахмурив брови, наморщив лоб, выдвинув вперед подбородок, твердо сжав губы. Я не знал, о чем он думал, но выражение его лица свидетельствовало о железной верности своему решению. Он знал, чего хотел, и был уверен в правильности своего пути. Слет в Нахалале был не таким, как слет в Шейх-Мунисе. Хотя на плечах молодежи лежало бремя ведения хозяйства, молодые мошавники решили отправиться в Негев и помочь новым иммигрантам. Многие объявили, что они продадут своих коров и кур, которые требовали тщательного ухода, чтобы родители могли обойтись в их отсутствие без их помощи. К мошавникам присоединились некоторые молодые киббуцники. Вначале в Негев отправилась группа из шестидесяти добровольцев, но вскоре их число достигло 290. С заключительным словом выступил Бен-Гурион. На этот раз он выглядел бодрым и даже не опирался о палку. Говорил он спокойно, но речь его была острой и в голосе звучал металл. Каждая фраза звучала, словно удар молота по камню. Клуб был переполнен, ибо в субботу в Нахалал съехались юноши и девушки со всех концов страны. Глаза всех были устремлены на Бен-Гуриона. Воздух был заряжен электричеством. Наконец, Бен-Гурион окончил свое выступление словами: 'Поистине, здесь присутствует Бог'. x x x Среди мошавников, которые отправились в Негев, была Варда Фридман, девушка из селения Кфар-Виткин. Она стала инструктором в поселении новых иммигрантов Паттиш, расположенном на полпути между Газой и Беер-Шевой. В марте 1955 года, через три месяца после переезда Варды в Паттиш, состоялась свадьба молодого иммигранта по имени Шмуэль Калини. Семья жениха и совет поселения согласились с предложением Варды превратить это событие в общее торжество. 'Людям это нужно', - сказала Варда. 'Время от времени надо дать себе разрядку, отключиться от нудной повседневности, устроить иллюминацию, петь, танцевать, веселиться'. В субботу, в разгар веселья, банда арабских террористов из Газы проникла на нашу территорию и ворвалась в Паттиш. Террористы открыли огонь из автоматов и бросили в толпу гранаты. Двадцать два человека были ранены, одна женщина -- это была Варда Фридман -- убита. Раненые со временем выздоровели и вернулись в свои дома в Паттише. Тело Варды перевезли в Кфар-Виткин - поселение, где она родилась, -- и похоронили. В те годы я был начальником генерального штаба. Бен-Гурион вызвал меня на экстренное совещание. По его мнению, мы должны были изгнать египтян из Газы, то есть овладеть полосой Газы и поставить ее под контроль Израиля. Его слова поразили меня. Мы часто обсуждали эту проблему, и он занимал последовательную и твердую позицию по этому вопросу. Он полагал, что, несмотря на акты террора, осуществляемые фидаийунами, приходившими из Газы, Израилю не следует занимать эту территорию. На ней проживает около трехсот тысяч обозленных и ненавидящих нас арабских беженцев, и такое территориальное приращение не сулит Израилю ничего доброго. Лучше, чтобы полоса Газы вместе с ее населением оставалась за пределами Израиля. На этот раз, однако, Бен-Гурион оценивал положение иначе. Он объяснил мне, что, хотя все прежние соображения остаются в силе, они перевешиваются простым фактором: в Негеве селятся евреи, выходцы из стран Северной Африки, молодежь оставляет свои налаженные хозяйства на севере страны и осуществляет свою пионерскую задачу помощи новым поселенцам, государство делает свои первые шаги. Каковы бы ни были последствия введения израильских войск в Газу для отдаленного будущего, утверждал Бен-Гурион, теперь надо во что бы то ни стало оградить молодые поселения от террора, помочь их жителям пустить корни, вселить в них веру в нашу силу, изгнать египтян из Газы, чтобы репатрианты могли обосноваться на новом месте. Правительство не приняло предложения Бен-Гуриона (премьер-министром в тот период был Моше Шарет, а Бен-Гурион -- министром обороны). Я тоже выступал против. Я исходил из военных соображений, члены правительства -- из политических. Каждый рассматривал эту проблему под своим углом зрения. Но Бен-Гурион игнорировал все эти соображения как второстепенные. Всем своим сердцем он был с новыми репатриантами, осуществлявшими пионерскую задачу освоения Негева. Он был их рупором, вождем народа, Моисеем нашего времени. x x x На протяжении многих столетий, начиная с римского периода, бытовало предание, в особенности среди христиан, что Джебел-Муса (Гора Моисея) и есть библейская гора Синай. У ее подножья стоит монастырь святой Екатерины (Санта Катарина). Он веками был центром притяжения для паломников. Караваны купцов и путники тоже останавливались здесь, чтобы помолиться. До горы Синай можно добраться с двух сторон: с востока, дорогой, ведущей из Дахава, что у Эйлатского залива, и с запада, дорогой, которая начинается у Абу-Родейса у Суэцкого залива. Дорога с запада проходит через Вади Файран, где находится крупнейший оазис полуострова - оазис Файран. В этом месте имеется обилие воды, тысячи финиковых пальм и обширные участки зелени. Эта дорога считалась главной дорогой, ведущей к горе Синай. С севера, из Египта, путь в Вади Файран пролегает через Вади Мухатаб (Долина Письмен). Оно было названо так потому, что вдоль дороги на скалах высечено множество надписей. Тысячи рисунков и письмен, по большей части на набатейском языке, относятся к I и II столетиям н. э. Позднейшие надписи сделаны на греческом, латинском и арабском языках. Рисунки примитивны, они изображают караваны: верблюдов, ослов, пеших странников, а также диких животных. Большинство надписей стандартны. В них приводится имя писавшего и просьба о том, чтобы небесные силы не забывали о нем. Ученые, занимавшиеся расшифровкой надписей, были разочарованы. К их величайшему смущению, они явно не содержали ничего, что могло бы привести к сенсационным открытиям. Я не исследователь, и мои собственные попытки прочесть их оказались малоуспешными. Тем не менее, это занятие представляло для меня огромный интерес, ибо я видел за этими надписями тех, кто их высекал, -- пастухов, паломников, купцов и наемников, сопровождавших караваны. В часы отдыха, когда путники делали привал, чтобы перевести дух, кто-нибудь из них уединялся и шел просить Всевышнего о защите. Если это был юноша, он снимал свои сандалии и карабкался на высокую скалу, возвышавшуюся над дорогой. Путешественники в преклонных летах делали свои надписи в местах, лежащих ближе к караванному пути. Дорога была долгой и опасной, и путника подстерегали многочисленные испытания, исходящие как от ближних, так и от сил природы. Поэтому вполне естественным было желание вознести молитву, выдолбить на нубийском песчанике обращение к божеству. Каждый на своем наречии просил своего бога ниспослать милость и помощь имяреку, сыну имярека, благословенна память его. И не только слова, но и изображения животных - верблюдов, ослов, коз и горных козлов -- все это должно было оставить след и вселить уверенность в просителя. Как талисманы, носимые на шее или в виде перстней на пальцах. Всякому, кто странствует по пустыне, нужна милость небес. В саду моего дома в Цахале также стоит каменная глыба с набатейскими надписями. Она была найдена в Долине Письмен. Ее доставил мне уже после того, как я ушел из министерства обороны, молодой человек, который был занят на дорожном строительстве в Синае. По его словам, он заметил глыбу, когда бульдозеры прокладывали дорогу в горах и сбрасывали породу в сторону. 'Я сразу же понял, - сказал молодой человек, -- что это египетская надпись, и решил привезти камень вам, когда поеду на своем грузовике в Герцлию'. Я горячо поблагодарил его и обещал не упоминать его имени, чтобы у него не было неприятностей с его работодателем. Он сказал, что подрядчик не любит, чтобы его люди впутывались в такие дела. Если им попадаются древности, они должны немедленно уничтожить их, ибо в противном случае приезжают чиновники, приостанавливают все работы, и тогда хлопот не оберешься. С помощью рычага мы сняли глыбу с грузовика. За чашкой кофе я спросил молодого человека, соблюдая осторожность, чтобы не обидеть его, почему он считает, что надпись египетская. 'Да разве вы не видите, что это иероглифы? -- ответил он. -- Все перепутано, не поймешь, где верх, где низ. Одни каракули. Как есть иероглифы'. Я не могу часто бывать в Синае. Но глыба нубийского песчаника с высеченными на ней надписями стоит против окна моего дома. Зимой она впитывает влагу и темнеет. Летом она снова светлеет, и песчаные зерна сверкают на солнце. Каракули и грубые рисунки, которыми испещрена ее поверхность, не портят ее. И они, и сама глыба -- неотъемлемая часть Синая.  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ *  10. МЕЧ И ПЛУГ Настало время вступить в Ханаан, который в этот период был во власти чужих народов. Сыны Израиля скитались по Синаю в течение сорока лет. Выросло новое поколение, родившееся свободным в пустыне, поколение, не знавшее рабства. Спины их не гнулись под бременем кирпичей, пух не был сломлен бичом надсмотрщика. Евреи, которые остановились в Кадеш-Барнеа, были не теми евреями, что жили в Гошене. Египет остался далеко позади. Они дошли до восточной окраины Синая, стояли на пороге Негева и могли издалека видеть страну праотцев, страну Авраама, Исаака и Иакова. Люди, избранные Моисеем 'высмотреть' эту землю, были 'мужи главные из сынов Израилевых'. Их было двенадцать человек, по одному от каждого колена. Их миссия заключалась не только в том, чтобы осмотреть ханаанские города и установить, силен или слаб, многочислен или малочислен народ, живущий в них. Прежде всего, они должны были узнать все, что только можно, о земле, которую Господь дал сынам Израиля: 'Хороша она или худа? тучна она или тоща? есть ли на ней деревья или нет?' 'Будьте смелы, - сказал им Моисей, -- и возьмите от плодов земли'. Соглядатаи вернулись с гранатовыми яблоками, смоквами и гроздью винограда, которую несли на шесте двое. Они срезали ее на берегу около Хеврона. 'Мы ходили в землю, в которую ты посылал нас', -- сказали они Моисею. 'В ней подлинно течет молоко и мед, и вот плоды ее'. Сорок лет скитались сыны Израиля по пустыне, и души их томились по заселенной стране, которая обильно поливалась бы дождями и чьи поля давали бы богатый урожай пшеницы и ячменя, по стране виноградников, смоковниц и гранатовых яблок. Соглядатаи рассказали, что Ханаан - это страна, текущая молоком и медом, но их сковал страх перед народами, населяющими его: амалекитянами, живущими в Негеве, хеттами и аморреями -- в горах, ханаанеями - на берегу моря и у реки Иордан. Города этих племен были укреплены и 'весьма велики', народ силен. Кроме того, они видели в Хевроне 'исполинов' -- Ахимана, Шешая и Тальмая, сынов Анака. Только двое из двенадцати соглядатаев не испугались. Это были Иехошуа, сын Нуна, и Калев, сын Иефунне. 'Пойдем и завладеем землей', -- сказали они. Остальные же упорствовали в своем мнении, утверждая, что нельзя идти против народа Ханаана, ибо он сильнее сынов Израиля. Первая попытка израильтян войти в Ханаан прямым и кратчайшим путем окончилась неудачей. Ханаанский царь Арада, города в Негеве, вместе с амалекитянами, жителями горной страны, которая граничила с Синаем, вышел им навстречу, ринулся на них с высот, когда те медленно продвигались по извилистой дороге, ведущей в Атарим, и разгромил их. Некоторых израильтян взяли в плен. После столкновения с амалекитянами у Рефидима сыны Израиля не воевали. Скитаясь по пустыне, они научились пользоваться мечом и луком, но боевого опыта не приобрели. Его не было даже у их предводителей. Если бы все были столь же бесстрашны, как Калев, сын Иефунне, они могли бы одержать верх над царем Арада. Но их обуял страх. Ханаанеи нанесли им поражение, и они бежали, спасая свою жизнь. Они вернулись в пустыню, к своим шатрам в Кадеш-Барнеа. Царь Арада и его люди были мужами брани, вооруженными и готовыми к бою в любой момент. Их город стоял на краю пустыни. За ним начинались поля с посевами ячменя и пшеницы, а на горизонте зеленели горные сады Хеврона. Арад, населенный ханаанеями, и города в горном Негеве, где жили амалекитяне, стояли на границе пустыни. Это были крепости, защищающие землю Ханаанскую от племен, вторгавшихся с юга, из горной страны Сеир и из Паранской пустыни. Эти кочевники проносились, словно самум, молниеносно грабя собранный урожай и уводя скот. Молодые ханаанеи и амалекитяне, пасущие стада на краю пустыни в долинах Ниццана и Хийон, были всегда настороже. При приближении врага они вскакивали на своих верблюдов и мчались во весь опор предупредить народ об опасности. Городские ворота поспешно запирались, мужчины препоясывались мечами, вешали за спину свои луки и выступали в поход, чтобы отразить нападение. Израильтяне, изнуренные длительным переходом через зыбучие пески пустыни и не знавшие дорог в этой стране, не выдержали натиска воинов Арада и потерпели поражение. Они оплакали своих мертвецов, перевязали раненых и отступили. Вожди колен встретились с Моисеем и Иехошуа. Они утверждали, что таким путем невозможно завоевать страну. Надо было обойти укрепленные пограничные города и отказаться от осады крепостей, лежащих на границе пустыни. Повернуть на восток, даже если это и удлинило бы путь, и избрать обходную дорогу через земли Эдома и Моава, чтобы проникнуть в Ханаан. Сыны Израиля вынуждены были обойти не только Арад в Негеве, но и Эдом, лежащий на востоке. Тщетно просил Моисей царя Арада пропустить евреев через его территорию. Сыны Израиля снова вернулись в пустыню. Они повернули на юг, дошли до Эцион-Гевера, что на северном побережье Красного моря, и оттуда отправились на восток, не вступив в Эдом. Переход был длительным и очень утомительным. Люди страдали от голода и изнывали от жажды, и многие умерли от змеиных укусов. Землю Моавскую, как и землю Эдомскую, они обошли и не вступили в нее. И все же они вернулись и исподволь приб