ингсли, но здесь нужна не логика, нужно знание людей. Возьмем для начала ваш последний аргумент. Из того, что мы узнали от Облака, можно заключить, что оно собирается оставаться около Солнца примерно от пятидесяти до ста лет. Для большинства людей это все равно, что навсегда. -- Это совершенно разные вещи. За пятьдесят лет произойдут значительные изменения в земном климате, но не произойдет столь коренных перемен, как в случае, если бы, Облако осталось здесь навсегда. -- Я в этом не сомневаюсь. Я только говорю, что для подавляющего большинства людей совершенно все равно, что произойдет через пятьдесят, или, если хотите, через, сто лет. Что до двух других возможностей, то тут уж идут на риск. Значит, вы согласны со мной? -- Нисколько. При каких обстоятельствах вы пойдете по пути, сопряженному с громадным риском? Нет, не пытайтесь отвечать. Я скажу вам. Ответ таков: вы пойдете на опасные действия, если все другие возможности будут казаться еще худшими. -- Но другие возможности не хуже. Была возможность ничего не предпринимать, и это не было связано ни с каким риском. -- Это было связано с риском, что вы станете всемирным диктатором! -- Чепуха! Я не из того теста, из какого делаются диктаторы. Моя единственная агрессивная черта -- я терпеть не могу дураков. Разве я похож на диктатора? -- Да, Крис, -- сказал Марлоу. -- Не с нашей точки зрения, конечно, -- добавил он поспешно, пока Кингсли не успел взорваться, -- но с точки зрения Вашингтона -- да. Когда человек разговаривает с ними, как с умственно отсталыми школьниками, и когда оказывается, что этот человек обладает невиданной мощью, можете ли вы осуждать их за несколько поспешные выводы? -- И еще есть причина, по которой они никогда не пришли бы к другому решению, -- добавил Паркинсон. -- Можно, я расскажу историю моей жизни? В детстве я учился в привилегированной школе. В таких школах особенно способных ребят обычно поощряют к изучению классиков, и, хотя, может быть, нескромно с моей стороны так говорить, я тоже этим занялся. Я получил стипендию в Оксфорде, учился довольно хорошо и обнаружил на двадцать втором году жизни, что голова моя нашпигована бесполезными знаниями, во всяком случае для человека, не обладающего особо выдающимися способностями -- а я ими не обладал. Ну, я и поступил на административную службу. И она привела меня к теперешнему моему положению. Мораль этой истории такова: я пришел в политику совершенно случайно, а не преднамеренно. То же самое случается и с другими -- я не уникум и не претендую на это. Но нас, случайных рыбешек, ничтожное меньшинство, и мы обычно не занимаем особо влиятельных постов. Почти все политики избирают политическую карьеру потому, что она их привлекает, потому, что они стремятся быть в центре внимания, потому, что им нужно чувствовать свою власть. -- Какая исповедь, Паркинсон! -- Теперь вы видите, куда я клоню? -- Пока еще весьма смутно. По-вашему, ход мыслей у ведущих политиков таков: они не могут себе представить, что кому-то перспектива стать диктатором может казаться совершенно неприемлемой. Но почему перспектива нашей диктатуры над миром, пусть совершенно нелепая, как мы знаем, могла показаться им худшим вариантом, чем те пагубные действия, которые они предприняли? -- Полная и окончательная потеря власти -- самая ужасная перспектива, которую политики могут вообразить. Все другое перед этим меркнет. -- Паркинсон, вы меня убили. Видит бог, я весьма невысокого мнения о политиках, но я не могу себе представить человека, сколь бы плох он ни был, для которого личное честолюбие значит больше, чем судьба всего живого. -- О мой дорогой Кингсли, как мало вы знаете людей! Вам известно библейское изречение: "Да не будет знать твоя правая рука, что творит левая"? А известно вам, что оно означает? Оно означает -- держите свои мысли в маленьких, удобных непроницаемых отделениях, никогда не давайте им взаимодействовать и противоречить друг другу. Оно означает, что можно ходить в церковь один раз в неделю и грешить все остальные шесть дней. Не воображайте, что кто-нибудь предвидит, как эти ракеты могут принести гибель человечеству. Ни в коем случае. Это рассматривается как смелый удар по агрессору, который уже однажды причинил столько вреда населению Земли и привел даже сильнейшие нации на грань гибели. Это дерзкий ответ демократии на угрозу потенциального тирана. О, я не смеюсь, я говорю совершенно серьезно. -- Но это же такая нелепость! -- С нашей точки зрения -- да. С их -- нет. Не приписывайте своего образа мыслей другим. -- Откровенно говоря, Паркинсон, по-моему, эта передряга лишила вас здравого смысла. Не может быть, чтобы все было так скверно, как вы думаете. Откуда вы узнали об этих ракетах? Из Лондона? -- Да, из Лондона. -- В какой-то степени это честно с их стороны? -- К сожалению, я должен вас разочаровать, Кингсли. Я не могу этого доказать, но думаю, никогда бы мы об этом не узнали, если бы Британское правительство могло присоединиться к США. Вы должны понять, эта страна менее других обеспокоена вашим предполагаемым господством над миром. Нечего себе глаза закрывать, Британия неуклонно и быстро теряет положение одной из ведущих стран мира. Возможно, Британское правительство не очень бы огорчилось, если бы США, Советы, Китай, Германия и остальные страны оказались в подчинении у группы людей, обосновавшихся на Британских островах. Возможно, они думают, что будут ярче сиять в лучах вашей, или, если позволите, нашей славы. Они надеются, быть может, обвести вас вокруг пальца так, чтобы вы передали эффективный контроль в их руки. -- Как ни странно, Паркинсон, но было время, когда я считал себя сверхциником. Паркинсон усмехнулся. -- Впервые в вашей жизни, Кингсли, мой дорогой друг, я скажу вам с жестокой откровенностью то, что вам должны были сказать много лет назад. Как циник вы никуда не годитесь -- вас кто угодно заткнет за пояс. По существу, и я говорю это совершенно серьезно, вы -- неисправимый идеалист. Марлоу вмешался в разговор. -- Может быть, все-таки, когда вы покончите с самоанализом, мы обсудим, что делать дальше? -- Совсем как в чеховской пьесе, -- заметил кто-то. -- А все-таки интересно и весьма тонко, -- сказал Мак-Нейл. -- Что нам делать, решить очень просто, Джефф. Расскажем все Облаку. Это единственное, что нужно сделать, как ни крути. -- Вы уверены в этом, Крис? -- Конечно, какие могут быть сомнения? Сначала я изложу наиболее эгоистические соображения. Мы, видимо, сможем предотвратить гибель всего живого на Земле, так как Облако, возможно, смягчится, если мы его предупредим. Но, несмотря на то, что говорил Паркинсон, я сделал бы то же самое, даже если бы этого мотива и не существовало. Пусть это звучит странно, и слова не совсем точно передают мою мысль, я считаю, что поступить так значит поступить человечно. Но я думаю, что этот вопрос мы должны решать сообща и, если не все с этим согласны, будем голосовать. Мы могли бы спорить еще много часов, но мне кажется, каждый уже все обдумал и решил про себя. Итак, голосуем. Лестер? -- Я за. -- Марлоу? -- Согласен. -- Мак-Нейл? -- Да. -- Паркинсон? -- Согласен. -- Для интереса, хотя это опять похоже на Чехова, объясните нам, Паркинсон, почему вы согласились? С нашей первой встречи и по сей день я считал, что мы с вами по разные стороны баррикад. -- Меня обязывала работа, а я хотел выполнять ее добросовестно. Сегодня, кажется, я освободился от этой добросовестности и обрел новую, истинную добросовестность. Возможно, я и сам становлюсь идеалистом, но я согласен с тем, что вы понимаете под человечностью. -- Итак, договорились, мы вызываем Облако и сообщаем ему об этих ракетах. -- Может быть, посоветоваться с другими? Как вы думаете? -- спросил Марлоу. Кингсли ответил: -- Пусть это звучит по-диктаторски, но я решительно против какого-либо расширения дискуссии. Во-первых, если мы посоветуемся со всеми и в результате будет вынесено противоположное решение, я наложу на него запрет -- придется стать диктатором. Но есть и еще одно обстоятельство -- нам всем могут просто перерезать глотки. Мы всегда презирали общепризнанные авторитеты, но выражали это в полушутливом тоне. Обвинить нас в нарушении законов нельзя, суд такого иска и рассматривать не станет. Но тут дело обстоит иначе. Если мы передаем Облаку эту информацию, а ее можно назвать военной информацией, мы берем на себя громадную ответственность, и я против того, чтобы другие делили с нами эту ответственность. Я не хочу, например, чтобы Эйн была к этому причастна. -- А вы что думаете по этому поводу, Паркинсон? -- спросил Марлоу. -- Я согласен с Кингсли. Вспомните, фактически мы совершенно бессильны. Мы даже не можем воспрепятствовать полиции арестовать нас, когда им вздумается. Конечно, Облако, быть может, захочет нас поддержать, в особенности после этого случая. Но потом мы опять можем оказаться без поддержки; или же Облако вообще прекратит всякую связь с Землей. И останется у нас в руках только блеф. Пока блеф проходит успешно, и нет ничего удивительного, что он удается. Но мы не можем блефовать всю жизнь. Более того, даже если нам удастся заполучить Облако в качестве союзника, в нашей позиции все равно остается губительная брешь. Это звучит очень лихо: "Я могу стереть с лица земли Американский континент", но ведь вы прекрасно знаете, что никогда мы на такое не пойдем. Так что в любом случае нам остается блеф и только. Эти слова несколько умерили пыл собравшихся. -- Тогда совершенно ясно: мы должны держать свой план в строжайшем секрете. Кроме нас, никто о нем ничего не должен знать, -- заметил Лестер. -- Соблюдать секретность не так просто, как вы думаете. -- Что вы имеете в виду? -- Вы забываете, что информация была получена мной из Лондона. В Лондоне уверены, что мы собираемся известить Облако. Поэтому все будет в порядке, пока идет наш блеф, но если он не... -- Раз уверены, значит надо действовать. Уж если нас все равно ждет наказание, то можно пойти и на преступление, -- прервал Мак-Нейл. -- Да, надо действовать. Хватит разговоров, -- сказал Кингсли. -- Гарри, наговорите на пленку объяснение. Затем начинайте его непрерывно транслировать. И не бойтесь, что кто-нибудь, кроме Облака, перехватит нашу передачу. -- Ну, Крис, объяснение лучше составьте вы. Вы лучше умеете говорить, чем я. -- Ладно, начнем. После пятнадцати часов передачи пришел ответ от Облака. Лестер отыскал Кингсли. -- Оно хочет знать, как мы такое допустили. Ему это не нравится. Кингсли вошел в отдел связи, взял микрофон и продиктовал следующий ответ: -- Нападение предпринято вне всякой связи с нами. Я думал, это будет ясно из моего предыдущего послания. Вам известны основные факты, касающиеся организации человеческого общества, которое разделено на множество групп, имеющих самостоятельное управление, так что ни одна группа не контролирует деятельность других. Следовательно, вы должны понять, что ваше прибытие в солнечную систему не было воспринято другими группами так же, как это восприняли мы. Вам, может быть, будет интересно знать, что, предупредив вас, мы очень сильно рискуем не только своей безопасностью, но, возможно, и своей жизнью. -- Господи! Вы не должны были говорить этого, Крис. Вы не смягчите его гнев такими разговорами. -- Почему бы и нет. Во всяком случае, если нас подвергнут репрессиям, так хоть выскажемся напоследок. Вошли Марлоу и Паркинсон. -- Вам будет приятно узнать, что Крис сейчас пытался умилостивить Облако, -- заметил Лестер. -- Господи, он что, пошел по стопам Аякса? Паркинсон внимательно посмотрел на Марлоу. -- Вы знаете, это очень похоже на идеи древних греков. Они верили, что Юпитер мечет молнии, восседая на грозовом облаке. Совсем как у нас сейчас. Удивительно, правда? Только бы это не кончилось для нас в духе греческой трагедии. Однако трагедия была ближе, чем кто-либо предполагал. Пришел ответ на послание Кингсли. -- Сообщение и аргументы поняты. Из того, что вы сказали, я заключил, что эти ракеты не были посланы из близкой к вам части Земли. Если в течение следующих нескольких минут я не получу опровержения этому, то буду действовать согласно выработанному мною решению. Вам, быть может, интересно узнать, что я изменю направление движения ракет относительно Земли на противоположное. Направление будет изменено на обратное, но скорость останется та же. Это будет сделано в момент, когда каждая ракета пролетит целое число дней. Когда ракеты повернутся, к их движению будет добавлено небольшое возмущение. Облако смолкло. Кингсли тихонько свистнул. -- Господи, ну и решение, -- прошептал Марлоу. -- Простите, я не совсем понял, -- проговорил Паркинсон. -- Ну, изменение движения ракет на обратное означает, что они полетят назад по своим траекториям -- заметьте, что все это относительно Земли. -- Вы хотите сказать, что они попадут в Землю?! -- Конечно, но это еще не все. Если они повернут назад через целое число дней, чтобы лететь обратно по тем же траекториям, то, когда они достигнут Земли, они попадут точно в те же точки, из которых были пущены. -- Почему точно в те же? -- Потому что через целое число дней Земля будет находиться в той же фазе своего вращения. -- А что значит "относительно Земли"? -- Это значит, что учитывается вращение Земли вокруг Солнца, -- сказал Лестер. -- И движение Солнца вокруг центра Галактики, -- добавил Марлоу. -- И, значит, те, кто послал ракеты, получат их назад. О, боги, воистину соломоново решение. Кингсли сначала только слушал этот разговор. Теперь он сказал: -- Еще одна последняя пикантная подробность для вас, Паркинсон: к движению будет добавлено малое возмущение, так что мы не можем точно знать, куда они попадут. Мы знаем лишь приближенно, с точностью до сотен миль, или, возможно, до тысяч миль. Я выражаю вам соболезнования по этому поводу, Джефф. Казалось, Марлоу постарел сразу на много лет. -- Могло быть хуже; можно утешаться хоть этим. Слава богу, хорошо еще, что Америка -- большая страна. -- Ну, вот и конец нашей секретности, -- заметил Кингсли. -- Я никогда не верил в секретность, и теперь это ударило по мне. Еще одно соломоново решение. -- Что вы, имеете в виду, какой конец секретности? -- Гарри, мы должны предупредить Вашингтон. Если сотня водородных бомб упадет через несколько дней на США, они, по крайней мере, должны рассредоточить население больших городов. -- Но если мы расскажем, что мы сделали, нас просто разорвут в клочья. -- Знаю. Все равно мы должны идти на риск. Как вы думаете, Паркинсон? -- Вы правы, Кингсли. Мы должны их предупредить. Но нельзя допустить ошибки, иначе наше положение будет совершенно безнадежным. Нужно продолжать этот блеф, иначе... -- Не к чему выпутываться из беды, в которую мы еще не попали. Первое, что надо сделать -- это связаться с Вашингтоном. Кингсли включил десятисантиметровый передатчик. Марлоу подошел к нему. -- Не так просто с этим справиться, Крис. Если вы не возражаете, я это сделаю. И я бы хотел беседовать с ними наедине. Не хочу попадать у вас на глазах в унизительное положение. -- Нелегко вам будет, Джефф. Но если вы так решили, что ж, валяйте. Мы вас оставим, но помните, мы будем рядом на тот случай, если вам понадобится помощь. Кингсли, Паркинсон и Лестер оставили Марлоу отправлять сообщение -- сообщение, которое явилось следствием тягчайшей государственной измены в том смысле, в каком любой земной суд понимает государственную измену. Приблизительно через час Марлоу бледный, как полотно, и обессиленный вернулся к остальным. -- Им, конечно, не очень это все понравилось, -- только и сказал он. Еще меньше понравилось американскому правительству то, что спустя два дня водородная бомба стерла с лица земли город Эль Пасо, а другая попала в юго-восточную часть Чикаго. Хотя правительство США предприняло срочные меры по рассредоточению населения, это рассредоточение было, конечно, неполным, и более четверти миллиона человек погибло. Гибель людей от стихийного бедствия вызывает скорбь, даже глубочайшую скорбь, но она не вызывает гневного возмущения. Совсем другое дело, если люди гибнут в результате преднамеренных действий человека. Слово "преднамеренных" здесь важно. Одно преднамеренное убийство может вызвать куда более бурную реакцию, чем десять тысяч смертей на дорогах. Можно понять, почему четверть миллиона погибших при взрывах бомб произвели на правительства во всем мире значительно большее впечатление, чем катастрофические бедствия в период великой жары и затем в период великого холода. Тогда все это было воспринято как стихийное бедствие. Но правительство Соединенных Штатов гибель сотен тысяч людей от водородных бомб рассматривало как убийство гигантского масштаба, осуществленное кучкой отчаянных негодяев, которые для удовлетворения своего ненасытного честолюбия заключили союз с какой-то штукой в небе; людьми, которые предали весь род человеческий. Отныне ученые в Нортонстоу были обречены. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ОБЛАКО УХОДИТ История с ракетами и водородными бомбами принесла Кингсли много жестоких и непримиримых врагов. Но, против ожидания, на ближайшее время положение Кингсли и его друзей сильно упрочилось. Ответный удар продемонстрировал устрашающую силу Облака. Всем уже было ясно теперь, что Облако причинит Земле непоправимый ущерб, если ученые из Нортонстоу попросят его об этом. Вашингтон раньше сомневался, готово ли Облако встать на сторону Кингсли; теперь таким сомнениям уже не осталось места. Обсуждали возможность стереть Нортонстоу с лица земли межконтинентальными ракетами. Серьезного сопротивления со стороны Британского правительства не будет -- ведь его собственное поведение далеко не безупречно; тем не менее от этого плана скоро отказались. Точность попадания ракет была недостаточной, а неточная бомбардировка могла привести к невероятным и бессмысленным разрушениям. Но увы -- сознание своей силы не подняло дух обитателей Нортонстоу, во всяком случае тех, кто был в курсе дела. К ним теперь относился и Вейхарт. Он поправился от жестокого гриппа, который вывел его из строя в самые тяжелые дни. Но скоро его пытливый ум проник в существо дела. Однажды он участвовал в забавном споре. Споры теперь затевались часто. Прежние сравнительно беззаботные дни прошли. Им не суждено было возвратиться. -- Я подозреваю, что эти возмущения в движении ракет не случайны, ими словно управляли умышленно, -- начал Вейхарт. -- Что вы хотите сказать, Дэйв? -- спросил Марлоу. -- Ведь если выпустить, не целясь, сотню ракет, едва ли можно попасть в два города. Поэтому я прихожу к выводу, что ракеты летели неслучайно. Я думаю, их направили именно на эти цели. -- Тогда непонятно, -- заметил Мак-Нейл, -- почему только две ракеты попали в цель? -- Может быть, только две были нацелены, а может быть, точность прицела оказалась недостаточной. -- Странная аргументация. Но Вейхарт не сдавался, он продолжал: -- Мне совершенно ясно. Если эти штуки имели определенную цель, им было гораздо легче в нее попасть, чем если они летели как придется. А раз они попали в цель, то, очевидно, значит, их полет направлялся. -- Ну, что ж, самое правильное -- спросить об этом Облако. Это единственный способ решить вопрос. Спор здесь не поможет. Тут все вспомнили о весьма неприятном обстоятельстве. После истории с ракетами всякая связь с Облаком прекратилась. И ни у кого не хватало духа попытаться ее возобновить. -- Вряд ли Облаку такой вопрос придется по вкусу. Похоже, оно на нас разгневалось, -- заметил Марлоу. Но как они узнали через два или три дня, Марлоу был не прав. Неожиданно пришло сообщение, что Облако собирается улететь от Солнца дней через десять. -- Невероятно, -- сказал Лестер Паркинсону и Кингсли. -- Раньше казалось, что Облако твердо намерено остаться лет на пятьдесят, не меньше, а может быть, и на сто. Паркинсон разволновался. -- Должен сказать, для нас теперь это хуже всего. Как только Облако уйдет, мы -- конченые люди. Ни один суд на свете не оправдает нас. Сколько еще времени можно надеяться на связь с Облаком? -- Ну, что касается мощности передатчиков, мы можем держать связь лет двадцать, а то и больше, даже если оно будет улетать с максимальной скоростью. Но судя по последнему сообщению, нам вообще не удастся поддерживать с ним контакт, пока оно ускоряется. По-видимому, электрические поля в его внешних частях станут в это время беспорядочными, и слишком много появится электрических "шумов", в таких условиях связь невозможна. Так что пока идет ускорение, связь будет прервана и, вероятно, на несколько лет. -- О боже, Лестер, вы хотите сказать, что у нас осталось всего десять дней, а потом несколько лет мы ничего не сможем сделать. -- Именно. Паркинсон простонал: -- Тогда нам конец. Что же делать? Тут в разговор вступил Кингсли: -- Ничего тут особенно не придумаешь. Но, во всяком случае, попробуем выяснить, почему Облако решило улететь. Оно, видно, изменило свои планы совсем неожиданно, и тут должна быть какая-то веская причина. Интересно, в чем дело. Посмотрим, что оно нам скажет. -- Может быть, мы вообще не получим никакого ответа, -- сказал Лестер угрюмо. Но ответ пришел. -- Мне трудно объяснить все так, чтобы вы поняли, Речь идет о вещах, о которых ни я, ни вы ничего не знаем. Прежде мы с вами не обсуждали вопросов религии. Религиозные верования людей, по-моему, крайне нелогичны. Раз и вы смотрите на них так же, значит, не было смысла поднимать этот вопрос. Коротко говоря, обычная религия нелогична, потому что она пытается осмыслить нечто, лежащее вне вселенной. Вселенная включает все, и ничто не может находиться вне ее. Идея "бога", сотворившего вселенную, -- механистический абсурд, явно придуманный по аналогии с человеком, творящим машины. Я считаю, что в этом мы с вами согласны. Но многое остается таинственным. Вам, вероятно, приходилось размышлять, существует ли более высокая ступень интеллекта, чем ваша. Теперь вы знаете, что существует. Подобным же образом и я размышлял, существует ли разум, высший в сравнении с моим. Насколько мне известно, такого нет ни в нашей, ни в других галактиках. И все же есть веские доводы в пользу того, что такой высший разум играет определяющую роль в нашем существовании. Иначе кто же решил, как должна вести себя материя? Чем определяются ваши законы физики? Почему эти законы такие, а не другие? Эти проблемы исключительно трудны, так трудны, что я не в состоянии решить их. Одно ясно -- такой разум, если он существует, никоим образом не может быть ограничен ни во времени, ни в пространстве. Хотя эти проблемы, как я сказал, предельно трудны, есть основания считать, что решить их можно. Около двух миллиардов лет назад один из нас утверждал, что нашел такое решение. Он сообщил об этом по радио, но не успел объяснить, в чем дело, так как передача внезапно прервалась. Попытки возобновить контакт с существом, о котором идет речь, оказались безуспешны. Аналогичный случай повторился опять около четырехсот миллионов лет назад. Я тогда только что родился и хорошо помню, как все было. Помню восторженное известие, что решены величайшие загадки природы. Я ждал, "затаив дыхание", как вы сказали бы, но опять связь внезапно прервалась. И опять не нашли никаких следов существа, которое вело передачу. То же самое только что повторилось в третий раз. И случилось так: тот, кто утверждает, что сделал великое открытие, находится лишь немногим дальше двух световых лет отсюда. Я -- его ближайший сосед, и поэтому мне нужно немедленно направиться к нему. Вот почему я ухожу. Кингсли взял микрофон. -- Что вы надеетесь узнать? Есть ли у вас достаточный запас пищи? Пришел ответ: -- Благодарю за участие. У меня есть запас пищевых химических веществ. Он невелик, но его хватит, если я буду двигаться с максимальной скоростью. Я хотел отложить свой уход на несколько лет, но для этого нет оснований. Вы спрашиваете, что я надеюсь узнать. Я надеюсь разрешить старый спор. Считалось и, по-моему, без особых на то причин, что эти необычайные явления -- результат ненормального состояния нервной системы, приводящего к самоубийству. Для таких существ, как мы, самоубийство может означать громадный ядерный взрыв, причем все тело разлетается. Может быть, поэтому не удалось найти никаких остатков погибших. Сейчас я могу подвергнуть эту теорию решающей проверке. Ведь это явление, что бы оно собой ни представляло, произошло очень близко. Я смогу туда добраться за двести-триста лет. Это короткий промежуток времени, остатки взрыва, если там был взрыв, не успеют полностью исчезнуть. В конце передачи Кингсли оглядел лабораторию. -- Ну, ребята, это, видимо, одна из последних наших возможностей задавать вопросы. Составим список. У кого есть предложения? -- Что случилось с этими типами, если они не кончали жизнь самоубийством? Спросите, нет ли у него каких-нибудь предположений на этот счет, -- сказал Лестер. -- Интересно знать, постарается ли оно не повредить Земли, когда будет покидать солнечную систему, -- сказал Паркинсон. Марлоу кивнул. -- Верно. Могут случиться три неприятности: 1. В нас попадает одна из тех газовых пуль, которые Облако выбрасывает при ускорении. 2. Наша атмосфера будет захвачена Облаком и уйдет вместе с ним. 3. Мы будем изжарены заживо либо отраженным от поверхности Облака солнечным светом, как было во время великой жары, либо выделившейся в процессе ускорения энергией. -- Идет. Задаем эти вопросы. Ответ Облака на вопросы Марлоу оказался утешительнее, чем можно было ожидать. -- Я ни на минуту об этом не забываю, -- сказало оно. -- Я собираюсь создать экран, чтобы защитить Землю на ранних стадиях ускорения, а ускорение будет гораздо более мощным, чем замедление при моем приходе сюда. Без этого экрана вся жизнь на Земле, несомненно, погибнет, все сгорит. К сожалению, этот экран одновременно заслонит Солнце от Земли и лишит вас солнечного света примерно на две недели; но это, я думаю, не причинит серьезного вреда. На поздних стадиях моего ухода вы получите некоторое количество отраженного солнечного света, но нагрев от этого будет не столь сильным, как во время моего приближения. Трудно дать ответ на другой ваш вопрос так, чтобы вы поняли его при современном состоянии вашей науки. Грубо говоря, по-видимому, существуют естественные ограничения физического характера для типа информации, которой могут обмениваться мыслящие существа. Есть предположение, что существует как бы непреодолимая преграда для передачи информации, связанной с глубокими проблемами. Быть может, всякое разумное существо, которое пытается передавать такую информацию, как бы заглатывается окружающим пространством, то есть пространство замыкается вокруг него таким образом, что любая связь с другими существами того же ранга исключается. -- Вы понимаете это, Крис? -- спросил Лестер. -- Нет, не понимаю. Но есть еще один вопрос, который мне хотелось бы задать. И Кингсли спросил: -- Вы, вероятно, заметили, что мы не пытались задавать вопросов, касающихся физических теорий и фактов, неизвестных нам. Этот пробел произошел не от недостатка интереса, а оттого, что мы думали перейти к таким, вопросам позднее. Теперь, оказываются, у нас такой возможности не будет. Можете вы нам посоветовать, как лучше использовать оставшееся время? Пришел ответ: -- Я думал об этом. Здесь возникает принципиальная трудность. Наши беседы велись на вашем, языке. Мы поэтому вынуждены были ограничиваться тем кругом идей, которые могут быть поняты при использовании вашего языка, а это значит, что мы по существу ограничивались вопросами, которые вы уже знаете. Ни о какой быстрой передаче совершенно новой информации не может быть и речи, пока вы не выучите кое-что из моего языка. Не говоря о чисто практических трудностях, перед нами встает коренной вопрос: обладает ли человеческий мозг достаточной мощностью? Дать на него точный ответ я не могу. Однако, позволю себе сказать, что теории, которыми обычно объясняют появление гениальных людей, кажутся мне заведомо неверными. Гении -- не биологическое явление. Дитя не может родиться гениальным; чтобы стать гением, нужно учиться. Биологи, которые думают иначе, не считаются с данными собственной науки: человек как биологический вид не получил в процессе эволюции задатков гениальности, и нет оснований считать, что гениальность передается от родителей к детям. То, что гении появляются редко, объясняется простыми вероятностными соображениями. Ребенок должен многое выучить раньше, чем он достигнет зрелости. Можно по-разному научиться делать такие арифметические действия, как, скажем, умножение. Это значит, что мозг может развиваться в различных направлениях, каждое из которых дает возможность умножать числа, но отнюдь не одинаково легко. Тех, кто развивается удачно, называют "сильными" в арифметике, а тех, кто вырабатывает в своем мозгу неудачные способы, называют "слабыми" или "неспособными". Отчего же зависит, как будет развиваться данная личность? Я уверен, что только от случая. И случай же определяет разницу между гением и тупицей. Гений -- тот, кому повезло в процессе обучения. С тупицей случилось обратное, а обычный человек -- это тот, кто не был ни особенно удачлив, ни особенно неудачлив. -- Боюсь, я слишком похож на тупицу, чтобы понять, о чем оно там толкует. Может быть, кто-нибудь объяснит? -- заметил Паркинсон во время перерыва в передаче. -- Ну, если считать, что обучение может проходить разными путями, из которых один лучше, чем другие, то я думаю, что это действительно вопрос случая, -- ответил Кингсли. -- Это как пари на футболе. Вероятность того, что ребенок выберет самый лучший способ обучения для каждого из дюжины предметов, не больше, чем вероятность заранее угадать победителя в двенадцати футбольных матчах. -- Понимаю. И это объясняет, почему гений -- такая редкая птица, верно? -- воскликнул Паркинсон. -- Да, он встречается не чаще, чем человек, который выиграл все пари за целый футбольный сезон. Это также объясняют, почему гений не может передать детям свои способности. Везение не передается по наследству. Облако возобновило передачу. -- Это наводит на мысль, что человеческий мозг от природы способен действовать гораздо совершеннее, если только вести обучение наилучшим образом. Вот это я и предлагаю сделать. Я предлагаю, чтобы кто-нибудь из вас попытался научиться моему способу мышления и потом мы постараемся найти наилучший метод обучения. Ясно, что учиться придется не на вашем языке и связь нужно организовать совсем по-новому. Из ваших органов чувств наиболее подходят для получения сложной информации глаза. Правда, вы почти не пользуетесь глазами в обычном разговоре, но именно с помощью глаз ребенок воспринимает картину окружающего мира. И с помощью глаз я хочу открыть вам новый мир. Мои требования будут сравнительно просты. Сейчас я их изложу. Последовали технические детали, которые Лестер тщательно записал. Когда Облако кончило, Лестер сказал: -- Ну, это будет не так уж трудно. Что-то вроде громадного телевизора со множеством экранов. -- А как мы должны получать информацию? -- спросил Марлоу. -- Ну, конечно, первичная информация будет поступать по радио, а затем через узкополосные усилители отдельные группы сигналов будут подаваться на электронно-лучевые трубки. -- Для каждого усилителя будет свой код. -- Правильно. Так что какая-то упорядоченная картина будет поступать на трубки, хотя ума не приложу, как мы будем в ней разбираться. -- Пора начинать. Времени у нас мало, -- сказал Кингсли. Настроение обитателей Нортонстоу значительно улучшилось после этой беседы. Вечером они, возбужденные и заинтересованные, собрались у только что установленной аппаратуры. -- Пошел снег, -- заметил Барнет. -- Боюсь, нас ждет суровая зима, не говоря уже об этой двухнедельной арктической ночи, -- сказал Вейхарт. -- Вы понимаете, к чему все это представление? -- Понятия не имею. Что можно узнать, глазея на эти трубки? -- И я тоже ничего не понимаю. Первое сообщение Облака вызвало некоторое замешательство: -- Лучше, если участвовать будет только один человек, во всяком случае вначале. Позднее я смогу обучить остальных. -- А я-то думал, мы все получим билеты в ложу бельэтажа, -- заметил кто-то. -- Нет, это правильно, -- сказал Лестер. -- Видите, аппаратура установлена так, что на нее удобно смотреть только сидя вот в этом кресле. Нам были даны специальные инструкции, как расположить места для зрителей. Я сам не понимаю, что все это значит, но надеюсь, мы все сделали правильно. -- Ну, вызовем добровольца, -- объявил Марлоу. -- Кто первый? Последовала долгая пауза. Наконец Вейхарт вышел вперед. -- Если все боятся -- я согласен быть первым подопытным кроликом. Мак-Нейл пристально посмотрел на него. -- Есть одно обстоятельство, Вейхарт. Понимаете ли вы, что это опасная затея? Отдаете себе в этом отчет? Вейхарт рассмеялся. -- Не волнуйтесь. Не в первый раз мне придется провести несколько часов, глядя на экран. -- Ну, смотрите сами. Если хотите попробовать, садитесь в кресло. -- Будьте осторожны с креслом, Дэйв. Может быть, Гарри специально для вас подключил к нему ток, -- пошутил Марлоу. Вскоре на экранах стали вспыхивать огоньки. -- Джо начинает, -- сказал Лестер. Трудно было сказать, вспыхивали огоньки в каком-то порядке или нет. -- Что он говорит, Дэйв? Вы что-нибудь понимаете? -- спросил Барнет. -- Пока ничего не понятно, -- ответил Вейхарт, закидывая ногу на ручку кресла. -- По-моему, это полная неразбериха. Но я все-таки попробую найти в ней какой-нибудь смысл. Время тянулось тоскливо. Большая часть общества потеряла интерес к переливающимся огонькам. Начались разговоры, и Вейхарта оставили наедине с экраном. Наконец, Марлоу спросил его: -- Как дела, Дэйв? Ответа не было. -- Эй, Дэйв, в чем дело? Молчание. -- Дэйв! Мэрлоу и Мак-Нейл подошли с двух сторон к креслу Вейхарта. -- Дэйв, почему вы не отвечаете? Мак-Нейл тронул его за плечо, но ответа по-прежнему не было. Они следили за его глазами, направленными сначала на одну группу трубок, затем быстро перебегающими на другую. -- В чем дело, Джон? -- спросил Кингсли. -- По-моему, он в каком-то гипнотическом состоянии. Похоже, сейчас он способен воспринимать что-либо только глазами, а глаза не отрываются от экранов. -- Как это могло случиться? -- Хорошо известно, что зрительные воздействия могут вызвать гипнотическое состояние. -- Вы думаете, оно было вызвано умышленно? -- Очень похоже, на то. Едва ли это могло произойти случайно. И посмотрите на его глаза. Глядите, как они двигаются. Это не просто так, в этом какой-то смысл, глубокий смысл. -- По-моему, Вейхарт -- не очень подходящий объект для гипнотизера. -- Согласен. Страшное зрелище и совершенно необычное. -- Что вам кажется необычным? -- спросил Марлоу. -- А вот что. Обычный гипнотизер может пользоваться зрительными воздействиями, но он никогда не ограничивается только ими. Гипнотизер говорит своему объекту, он передает смысл словами. Но здесь нет слов. Чертовски странно. -- Интересно, ведь вы предупреждали Дэйва. У вас были какие-то предчувствия, Мак-Нейл? -- Да нет, ничего определенного. Правда, физиологи недавно обнаружили, что вспышки света при частоте, близкой к частоте сигналов в мозгу, производят необычное действие. С другой стороны, было ясно, что Облако может выполнить свое обещание только каким-то совершенно необычайным способом. Кингсли подошел к креслу. -- Не думаете ли вы, что мы должны что-то сделать? Может быть, утащить его? Мы могли бы легко это сделать. -- Я бы не советовал, Крис. Он, вероятно, стал бы яростно сопротивляться, а это может быть опасно. Самое лучшее -- оставить его в покое. Он пошел на это с открытыми глазами в буквальном и переносном смысле слова. Я, конечно, останусь с ним. Остальные должны уйти отсюда. Оставьте кого-нибудь на случай, если нужно будет связаться с вами -- Стоддард подойдет -- и тогда я позову вас, если понадобится. -- Хорошо. Мы будем наготове, -- согласился Кингсли. Уходить из лаборатории никому не хотелось, но было ясно, что Мак-Нейл говорит дело. -- А то еще, чего доброго, всех нас загипнотизируют, -- заметил Барнет, -- только бы со стариной Дэйвом все обошлось, -- добавил он с беспокойством. -- Можно, наверное, просто выключить установку. И Мак-Нейл боится, как бы не наделать этим беды. -- Еще вызовешь у Вейхарта какой-нибудь шок, -- сказал Лестер. -- Чертовски интересно, чему он сейчас учится, -- Указал Марлоу. -- Скоро узнаем. Едва ли передача будет продолжаться много часов. Такого до сих пор не бывало, -- заметил Паркинсон. Но передача оказалась долгой, и постепенно все разбрелись по своим комнатам. Марлоу выразил общее мнение: -- Ну, Дэйву мы помочь все равно не можем, а спать хочется. Я, пожалуй, пойду вздремну. Стоддард разбудил Кингсли. -- Доктор просит вас, мистер Кингсли. Оказалось, что Мак-Нейл и Стоддард уже перенесли Вейхарта в одну из спален -- сеанс был закончен. -- Как дела, Джон? -- спросил Кингсли. -- Не нравится мне его состояние, Крис. Температура быстро повышается. Думаю, вам незачем к нему идти. Он без сознания и едва ли придет в себя с температурой 40°. -- Как выдумаете, в чем дело? -- Не знаю, никогда в жизни ничего подобного не видел. Но если бы я не знал, что здесь происходило, я сказал бы, что у Вейхарта воспаление мозга. -- Это ведь очень серьезно? -- В высшей степени. Помочь ему мы все равно не можем, но, по-моему, вам надо быть в курсе дела. -- Да, конечно. Как выдумаете, отчего это? -- Я бы сказал, слишком напряженная работа нервной системы и всех связанных с ней тканей. Но это тоже только предположение. Весь день температура у Вейхарта повышалась, и к вечеру он умер. По профессиональным мотивам Мак-Нейл хотел произвести вскрытие, но, щадя чувства окружающих, решил этого не делать. Он избегал людей и был полон мрачных мыслей -- ведь он должен был предвидеть трагедию и принять меры, чтобы предотвратить ее. Но он не предусмотрел ни того, что случилось, ни того, что еще предстояло. Первое предупреждение исходило от Энн Холей. Она прибежала к Мак-Нейлу, близкая к истерике. -- Джон, вы должны мне помочь. Это Крис. Он собирается убить себя. -- Что?! -- Он хочет сделать то же, что Дэйв Вейхарт. Я уже несколько часов его отговариваю, но он и слушать не желает. Говорит, что попросит эту штуку вести передачу с меньшей скоростью, чем когда она убила Дэйва. Вы думаете, это поможет? -- Как знать? Я ни за что поручаюсь. Слишком мало об этом знаю. -- Скажите мне откровенно, Джон, есть хоть какая-нибудь надежда? -- Может быть. Но мне трудно сказать что-то определенное. -- Тогда вы должны его остановить. -- Попробую. Пойду и поговорю с ним напрямик. Где он? -- В лаборатории. Говорить бесполезно. Его нужно остановить силой. Это -- единственный способ. Мак-Нейл пошел прям