ах: потому что одной только воли к порядку мало. Это остается, как в случае Дона Педро и ему подобных, всего лишь l'art pour l'art(1). Не хватает веры, которая дает отпор пушкам. Поэтому мы так часто и наблюдаем провал генерала во время государственного путча, объяснить который можно только осознанием пустоты, охватившим его в решающий момент. В планах генеральских штабов всегда не хватает немножко фантазии. Он подошел к рабочему столу: - Вы спешите, командор. Я хорошо знаю, что вы из тех, кто задумывается во Дворце, и я ценю также вашего Патрона. Но и мы здесь, в своих скитах, не сидим сложа руки - ведь мы ничуть не меньше заинтересованы в конечном результате. Он улыбнулся и протянул Луцию исписанный листок, который вынул из своих бумаг. - Я отдаю вам тезисы, касающиеся этого предмета. Мы можем поговорить о них на вашем обратном пути. Посидим поболтаем у камина за рюмочкой parenpuyre. Счастливо командор, на-гора! - --------------------------------------- (1) Искусство для искусства (фр.). Дорожка верхом по котловану выводила на горное плато, носившее название Большие Пески. Тут они могли ехать верхом. Кони рванули с места со свежими силами. В лучах солнца крупы их отливали светло-золотистым. Под уздечками обозначились темные мокрые пятна. Звонкое ржание и то, как животные прядали ушами, подергивали ноздрями, раздувая их, говорило о том, что запахи и ветер здесь, наверху, были им по нраву. Большие Пески простирались до самого гребня, венчавшего Пагос. Ровная поверхность, обозревавшаяся до самого горизонта, была в то же время поделена на участки, как того требовала учебная боевая подготовка. Цепочки светлых дюн сменялись редким подлеском и темными полосками пустошей. На верховом болоте, мимо которого они проскакали, блестели круглые блюдца воды, в них - в этих стальных зеркалах - остывал раскаленный солнечный свет. Плато жило воинственно и деловито. Звуки рожков и горнов упражнявшихся на вольном воздухе трубачей наполняли его воинственным петушиным криком. Со склона горы посылало сверкающие сигналы зеркало, отражавшее солнечные лучи; еще дальше ползли вверх рассыпавшиеся, как муравьи, курсанты стрелкового взвода. Недалеко от дороги построилась на учение конница. Всадники по одному отделялись от шеренги, сначала рысью, а потом переходили на галоп и перемахивали через рвы и барьеры. Когда Луций проезжал мимо, взводный метнулся к нему и отрапортовал. Вот среди зеленых насаждений замелькали крыши Военной школы. Луций намеревался "поприсутствовать" здесь на новом курсе лекций, введенном по распоряжению Проконсула. Он выслал Костара с лошадьми вперед, чтобы известить о своем прибытии, а сам сел на поваленное у дороги дерево. Здесь он просмотрел учебный план на сегодня, который начальник Военной школы каждую неделю клал Патрону на стол. Последнее утреннее занятие отводилось сегодня обсуждению домашнего задания в семинаре на тему морально-богословской этики; его проводил лиценциат д-р Руланд. Это был предмет, на который Патрон согласился скрепя сердце. Ну что же, посмотрим. У него еще было время взглянуть на тезисы Горного советника - он вытащил их из планшета: двойной лист, плотно заполненный текстом, напечатанным Стаей то синими, то красными буквами. Он прочитал заголовок: "К вопросу об утопии". Потом пробежал глазами довольно странный текст: "Вопрос: Может ли государственный план быть планом счастья? Ответ: Только в том случае, если для этого будут предпосылки. В чем же заключаются эти предпосылки? Прежде всего в том, чтобы был виден статус государства. Следовательно, задачи динамического плана должны быть в основном уже решены. Динамические фазы можно считать завершенными, если цель достигнута, как, например, мировыми державами. Они могут также завершиться и провалом, окончившись застоем. Слова Нестроя(1): "Нет лучше нации, чем в период стагнации" - не так уж и плохи. Государство отказывается от своих далеко - --------------------------------------- (1) Иоганн Непомук Нестрой (1801-1862) - австрийский драматург, автор политических сатирических комедий. идущих целей. Поэтому периоды упадка и распада зачастую - счастливые времена, как в поздней Венеции или поздней Австрии. В колониях и провинциях даже на обломках и под чужим владычеством живут сплошь и рядом очень весело. Счастье лежит по другую сторону исторического хода событий и их консумирования. О текущем положении. Оно благоприятно, поскольку Регент обладает монополией власти. Тем самым отпадают войны в старом смысле слова; они спустились до уровня провинциальных разногласий и рано или поздно разрешатся в третейском суде. Будет ли он рассматривать их как рыцарские турниры или расценит их как криминальные, зависит от Регента и его свободомыслия. Отсюда неопределенность - то ли анархия, то ли порядок, - царящая на наших просторах. Они похожи на вотчины, покинутые господином, который, однако, еще может явиться для вершения суда. К этому добавляется, что технизация важнейших сфер может считаться завершенной. Запас потенциальной энергии превышает ее расход. Развитие техники незаметно вступает в третью фазу. Первая была титанической, она заключалась в построении мира машин. Вторая - рациональной и вела к полной автоматизации. А третья - магическая, наделившая автоматы разумом и чувствами. Техника принимает фантастический характер; она становится гомогенной желаниям. К механическому ритму присоединяется лирика. Тем самым возникла новая реальность, мы можем отложить в сторону гаечные ключи. Таково положение, позволяющее нацеливаться на счастье. Сюда входит также, что им будут наслаждаться все и в полной мере. Земля должна стать единым жизненным пространством. Благоприятен момент, что она приняла островной характер: острова - древнейшие очаги счастья. Вторая цель - упразднение пролетариата. Она достижима только в том случае, если начать с корня - понять причины недовольства. Пролетарий - обездоленный человек, и со времен Гракха мысль направлена на перераспределение долей наследства. Постепенно земельные наделы делаются все меньше и меньше, пролетариат становится глобальным явлением. Самый правильный путь - приравнять число живущих числу долей наследства, а не наоборот. Источник всех войн и гражданских раздоров - в перенасыщенности населения. Корни зла нужно искать здесь. Мировая империя - главная предпосылка. Идеальная плотность населения должна быть определена и гарантирована. Благодаря этому умножится как коллективное, так и индивидуальное счастье. И в-третьих, одновременно будет редуцирована в разумных пределах конкуренция. Пока она будет существовать между государствами, формы ее будут определяться в мировом масштабе. Каждому индивидууму идеальная плотность сулит, напротив, более высокую долю участия в капитале. Только тогда даст эффект здоровая идея, что социализация может ограничиться одной энергией. Паритет между планом и свободой должен существовать без помех, как обращение платежных средств при достаточном золотом покрытии. Прежде всего - консервативная цель мероприятий должна оставаться невидимой за ширмой ее либерального исполнения". Луций сложил листок и вновь убрал его. Хорошо бы было увидеть то, о чем написано в этой бумаге. В основном речь шла, пожалуй, о приложении древних идей к теории излучения и к новому международному положению вообще. Подобные мысли высказывали до того и другие, прежде всего интеллектуалы-англичане, такие, как лорд-мэр Грант, Мальтус и Гексли, а также и Казанова в своем причудливом романе "Иксамерон", в котором он перенес Эдемский сад в недра Земли. Это могло бы доставить удовольствие Горному советнику. А между строк чувствуется между прочим магнат, думающий о своем богатстве. Это, конечно, не упрек, поскольку богатство зачастую благоразумно и прозорливо. Мысль работает в тех пределах, где есть что терять. Безусловно верно то, что решить все проблемы можно только в мировом масштабе. Как тема новейшей истории это было распознано довольно рано и имперскими умами, и социальными утопиями, что и привело к временному правлению Регента. Время это тянулось потом, повторяясь, как узор ковра, и перемежаясь мировыми и гражданскими войнами, периодами мира и труда, мощного развития техники и науки, и все надеялись, что это завершится гармоничным осмыслением проделанного пути, что оправдает понесенные жертвы. Основное возражение вот в чем: можно ли действительно обрести счастье в покое? Есть ли довольство - счастье? Он подумал о беседах у Хальдера. Мир, пожалуй, создан скорее как арена для охоты и войн. В долгие периоды мирного времени накапливалось раздражение, беспокойство, taedium vitae(1), подобно скрытой ли- - --------------------------------------- (1) Отвращение, пресыщение жизнью (лат.). хорадке. По-видимому, со времен Каина и Авеля человечество распалось на две породы людей с совершенно разными представлениями о счастье. И оба этих представления продолжают жить в душах людей, и то одно одержит верх, то другое. И часто обе души живут в одной и той же груди. В ВОЕННОЙ ШКОЛЕ Луций стоял с лиценциатом Руландом в маленьком лекционном зале Военной школы - строгом помещении с высокими овальными окнами, сквозь которые падал свет на побеленные стены. Во всю длину зала висела старинная картина с изображением битвы: "Последние из Гиймона". Над кафедрой, как положено в таких местах, портрет Проконсула - прекрасный экземпляр кисти военных художников. Молодые курсанты устремились в зал и, отдав честь, заняли свои места. В старшем классе они уже носили мундиры своих полков, и поэтому картина была пестрой. Они только что вернулись с тактических занятий - скачек по пересеченной местности, - и лица их еще выражали возбуждение и радость, которую всегда доставляет общение с лошадьми и оружием. Кое-кто из курсантов, в основном те, кто уже носил зеленый мундир горных стрелков, приветствовал Луция персонально, это были знакомые, а значит, и родные лица из Бургляндии. Лиценциат поднялся на кафедру и разложил там целую стопку исписанных листков. Луций сел на стул, стоявший возле окна. Лектор был аскетической внешности, с продольными мор- щинами, испещрившими его бледное лицо, - след бессонных ночей, проведенных в упорном труде над книгами и в молитвах. Контраст с загорелыми лицами его слушателей был разительным. Он достал очечник, открыл его и надел сильные, судя по линзам, очки. Для начала он поприветствовал Луция: - Мы имеем честь, господа, видеть у себя командора де Геера, прибывшего к нам из штаба Проконсула. В ответ раздалось легкое шарканье ног и позвякивание шпор. Затем он приступил к ведению занятия. - В нашем семинаре мы подошли вплотную к разбору темы насилия и рассмотрели обстоятельства, приводящие к нему. Мы видели, что насилие рождается из страстей и что мы в той мере освободимся от него, в какой в нас пробудится понимание справедливости и добра, равно как возрастет и расширится пространство духа, отделяющее нас от насилия, - ultima ratio(1). Пространство это тем уже, чем сильнее мы в плену у воли, и тем шире, чем дальше мы продвинулись в разумении того. Мы видели далее, что справедливость и добро невозможно воссоединить на земле, не запятнав себя грехом, и что можно только предположить их гармонию на том свете. Высшая точка, на которую поднимается справедливость, - суждение, в то время как добро всегда приводит к жертве. Поэтому в случае конфликта мы обязаны вынести суждение, другими словами, прийти к пониманию ситуации, основывающемуся не на воле. Мы должны принять и сторону врага - --------------------------------------- (1) Высший разум (лат.). тоже, и тем в большей мере, чем сильнее он одержим страстями, то есть не отвечает за свои действия. Затем необходимо взвесить, насколько доброта как наисильнейшее средство способна побороть человека, насколько она будет действенна. Мы видели, что она ведет к жертве. В жертве же мы выделяем благую часть справедливости и обращаем ее в зов к небу о высшей помощи. Она посылает нам потом свой свет из вечности на грешную землю, в наш физический - пространственный и временной - мир, что сказывается благотворно на обеих взаимодействующих сторонах. Лиценциат взял верхний листок из стопки и продолжил: - Мы проследили эту ситуацию, постоянно повторяющуюся в человеческой жизни, на разных примерах, и остановились, по образцу "Странствий пилигрима", на событии, связанном с движением во времени и пространстве. Жизнь - это движение, которое совершается поэтапно и складывается из длинного ряда временных и земных станций, - от одной к другой. Оно подводит нас к препятствиям, имеющим пространственные параметры, и ставит перед необходимостью принятия решений, подвергающих испытанию разум. Однако все зависит от понимания нами Высшего Закона, от того, встанем ли мы на путь, ведущий к цели. Внутреннее преображение напрямую связано с этим пониманием - точно так же, как истинные координаты земных станций становятся видимыми только после того, как мы поглядим на звезды. В наших рассуждениях мы добрались до караванного пути, известного под названием "мост Мазирах". Я повторю схему, положенную в основу задания. При этих словах наступила пауза - вошел Патрон. Он вежливо поприветствовал всех и сказал: - Господин лиценциат, прошу вас, не прерывайтесь. После чего он сел у окна, рядом с Луцием. Лектор продолжил нить своих рассуждений. - В нашем семинаре мы подошли к обсуждению задачи, которая называется "мост Мазирах". Случай этот взят из путевых заметок далекого от нас путешественника и соответственно модифицирован. Описание его можно найти в дневниках капитана Джеймса Рили, который в 1815 году потерпел на своей бригантине "Le Commerce" крушение у берегов Мавретании. Вдоль этого пустынного и полного опасностей берега проходит древний торговый путь, который ведет то через пески, то через высокие дюны, то вдоль отвесных скал. В одном месте, названном Мазирах, скала полумесяцем выдается в море. Внизу, у подножия, бьет морская волна, а вершина уходит в облака. Горные породы - гладкая стена цвета металла. Вдоль этой отвесной стены на середине высоты скалы проходит тропа - выступ шириной в две ладони, где едва умещается человеческая нога и с трудом проходит мул, и то при условии, что шаг погонщика тверд и у него не кружится голова. На этом опасном пути нельзя отвлекаться и смотреть в сторону, вниз, на белые гребни волн, чудовищно притягивающие человека, или вверх, на горную вершину, где кружит альбатрос. Взгляд должен быть прикован к гладкой отвесной стене, по которой ощупью скользит рука. В таких условиях тянется на чудовищной высоте по краю отвесной скалы тропа, изгибаясь, как лук, обращенный дугой к морю. Тому, кто начинает путь, дуга видна только до половины. Поэтому принято было останавливаться в том месте, откуда натягивается "тетива ", чтобы убедиться, что тропа свободна и никто не идет по ней с противоположной стороны. Это проверялось следующим образом - со стороны скалы издавался сильный клич, наподобие клича муэдзина. Если ответа не следовало, дорогу можно было считать свободной и смело выходить на нее. Именно так перешел пропасть и Рили, будучи пленником мавра Сеида, который вел его на рынок рабов в Могадор. Рили был моряк, в пятнадцать лет убежал из родительского дома и ходил на парусных судах. Такие мужчины не страдают головокружением. И однако, он свидетельствует, что поддался отчаянию на этой тропе и что мир ходил для него ходуном. Временами он закрывал глаза, чтобы остановить свистопляску, поднимавшуюся изнутри и готовую затянуть его в бездну. Порой на пути попадались места, где камень выкрошился и зияли пустоты, и животные шарахались, боясь переступить через них. Рили описывает, как он, после того как прошел этот путь, еще долго был не в состоянии шевельнуть ни одним членом и лежал, обессиленный, на земле. У него было такое ощущение, что небо ходило над ним кругами, а огромные волны доставали до него снизу. Смерть коснулась его своим крылом. Сердце его с трудом успокоилось. "Он видел, как бушевало темно-синее море и бросало свои свирепые волны, каждая из которых была как огромная гора". И тут Сеид, его хозяин, рассказал ему старую историю, связанную с этим местом: "Этот горный кряж тут, о франконец, который подобен горе Каф, что стоит на краю света, уходит далеко в глубь пустыни. Иначе мы ходили бы в обход, чтобы только избежать этой тропы, страшной, как "прямая дорога" - протянутый над адом мост Сират шириной в лезвие меча, по которому должен пройти каждый в день Страшного суда. Прежде чем мы пускаемся в путь, мы всегда произносим, ты это слышал, поминальную молитву. Громкий клич, который потом издает вожак, - знак предупреждения для каравана, приближающегося к тропе с противоположной стороны. Любая встреча над бездной будет смертельной. Правда, морской берег в этом месте почти всегда пустынен и безлюден. Он отделяет неприветливое и вечно бушующее море от безводной пустыни. Поэтому едва ли можно ожидать, что когда-либо кто-то вступит на эту тропу одновременно с двух сторон. И все же Иблис, да будет он проклят Богом, не дремлет. Он - Хозяин случая, и надеяться остается только на Аллаха. Так, рассказывают, что в старые времена случилось невероятное. К этой бездне подошли одновременно два каравана: один - из полуденных стран, другой - из полнощных. И оба прозевали предупредительный сигнал. Они сошлись в том месте, где изгиб дуги достигает крайней точки. Рассказывают, что те, кто шел с юга, везли из Офира золото. Другие же, евреи из Магриба, нагрузили своих животных солью и направлялись в большой город в глубине пустыни. Кисмету было угодно, чтобы оба каравана с нагруженными мулами повстречались в знойный полдень на "мосту Мазирах". Проводники переговаривались до наступления ночи, сначала по-хорошему, потом с угрозами. А потом они вступили в драку: бросившись друг на друга, они схватились, вцепившись один в другого зубами, и оба полетели в ад, смерти навстречу. Рассказывают, что никто не ушел от своей судьбы". Лиценциат умолк и потом добавил: - На этом рассказ Рили заканчивается, мы взяли его как материал для беседы на нашу тему. Для нас он как бы модель одной из тех, казалось бы, безвыходных ситуаций, при которых человек выговаривает себе право переступить через другого человека. Мы взяли эту встречу за схему для нашего задания, наделив характеристиками отдельных персонажей. Во главе каравана, идущего из Офира, - Абд-аль-Салам, "отец-спаситель". Он торговец золотом, досточтимый человек, уже в годах, опытный в житейских делах и вопросах власти. В нем соединяются черты богатого купца и абсолютного повелителя. Он прекрасно знает, что ему выгодно, а что нет, но ему свойственны также чувство справедливости и великодушие, и он всегда пользуется большим авторитетом. Его сопровождает в пути сын, по имени Кафур, что означает "борец". Кафур предан своему отцу и в чем-то похож на него, только быстрее на решения и несдержаннее по характеру. Затем следует упомянуть еще Омара, черного раба огромного роста, прислуживающего Абд-аль-Саламу. Омар, вооруженный копьем, первым вступает на тропу, за ним идет Кафур с колчаном и луком. Вплотную к ним держится отец, он безоружен. За ними потянулась длинная цепочка животных с погонщиками, которые вели мулов за поводья, и, наконец, остальные попутчики каравана. В таком порядке они натолкнулись на торговцев солью, которых вел Трифон. Трифон - человек средних лет, постоянно ходивший с караванами из одной страны в другую, то есть сполна прошедший школу разрешения конфликтных ситуаций с применением насилия. Его ремесло требовало от него обеспечения высоких гарантий сохранности сопровождаемых им товаров, сулящих прибыль, ради чего он заключал с племенами, по землям которых проходил, договоры по взаимной охране интересов. Он придерживается правила, что с сильным не надо лезть на рожон, а, умаслив его, отплатить ему потом хитростью. Но в таком случае он не может при подобных играх находиться в караване безоружным и имеет при себе для защиты отряд берберов. Первым из них на тропу ступает преданный страж по имени Халев. В руке он держит меч. Таким образом, последовательность развития событий при встрече такова: Халев, следом за ним Трифон наталкиваются на раба Омара, идущего впереди Кафура и Абд-аль-Салама. Идущие впереди останавливаются, и вслед за ними - обе длинные цепочки караванов, следующих за ними по пятам. Омар направляет острие копья в грудь Халева, а Кафур позади него снимает лук и, вложив стрелу, натягивает тетиву. При такой исходной позиции начинаются переговоры. Задание было следующим: описать развязку, на которую решился Абд-аль-Салам. Руланд привел в порядок стопку листков, лежавших перед ним, и продолжил: - Я перехожу теперь к обсуждению предложенных решений и хочу предварить его словами, что все они, в общем, неудовлетворительны. Смысл постановки вопроса нравственно-богословский. Это означает, что решения тактического характера не отвечают заданию в полной мере. Однако же большинство найденных решений исчерпывается именно таким подходом, если оставить без внимания примитивные заявления вроде: "Евреи должны уступить". Подавляющее большинство слушателей высказывается за то, что модель решения, проигранная математически, не дает возможности для полюбовного согласия. На основании этого делается вывод, что пространство должно быть добыто силой. В качестве примера назову работу господина Бомануара. При этих словах поднялся молодой человек с темными волосами и глазами и поклонился изящно и уверенно. На его красном мундире виднелась звездочка лучшего гимнаста. Луций вспомнил, глядя на него, разговор, подслушанный им на "Голубом авизо", и улыбнулся. Руланд сделал ему знак сесть на место и сам прочитал его ответ: "Абд-аль-Салам понимает с самого начала встречи, что дело кончится стычкой. Он предостерегает для начала Халева и Трифона от дальнейшего сближения и приказывает Омару и своему сыну следить за ними. Он велит передать по цепочке назад, что все в его караване должны оставаться на том месте, до которого дошли. Чем плотнее сомкнется караван, тем страшнее может обернуться паника, которой следует опасаться. Он отдает распоряжения с таким спокойствием, что оно передается и людям, и животным. Потом он призывает Трифона освободить путь любым способом, какой его больше устраивает. Он дает ему на это час сроку. Так как солнце клонится к морю, то освещение в этот отрезок времени благоприятствует ему. В противоположность спокойствию и уверенности Абд-аль-Салама и Кафура среди торговцев солью распространяется страх, а потом и ужас. Начинается паника, видно, как животные и люди падают со скалы. Халев и Трифон вынуждены прибегнуть к прорыву силой; одного из них пронзает копье Омара, другого поражает стрела Кафура". Таким же образом лиценциат разобрал и другие работы, лежавшие перед ним. Было очевидно, что задание оказалось для слушателей слишком сложным, превзошло их духовные запросы. Большинство из них восприняли ситуацию как аварийную при встречном путевом движении, а кое-кто - как своего рода поединок чести. Некоторые запутались в юридических рассуждениях и доводах. Один из них придерживался мнения, что нужно было выждать, пока одна из сторон не нападет, и тогда другая будет иметь законное право на самозащиту. Решения бургляндцев отличались, в общем, большей уверенностью и точностью в проработке задания. Последним Руланд взял в руки один листок и сказал: - Единственное суждение, которое принципиально отличается от всех остальных и с которым я согласен тоже, - это решение, предложенное господином фон Винтерфельдом. Все взгляды устремились к названному курсанту, тот поднялся с явными признаками смущения. Это был молодой человек с бледным рассеянным лицом и белокурыми волосами, которые он, поклонившись, откинул со лба. На нем был мундир кавалерийских отрядов горных стрелков; на зеленом сукне резко выделялась белая повязка, поддерживавшая левую руку, - очевидно, результат падения с лошади. Луций знал этот тип людей - мечтатель-одиночка с прочими странными склонностями. Такие натуры часто и с легкостью терпели здесь крах, и порой по самым невероятным случаям, что не исключало, однако, и иного развития событий - они входили со временем в ритм и выдвигались в число первых. Чаще всего это зависело от того, какой командир им попался - мог ли тот встать выше пустых формальностей? Для контакта "со средним звеном" они были плохо приспособлены. Руланд тем временем читал вслух письменное изложение мыслей Винтерфельда: "Описание характеров позволяет понять, что Абд-аль-Салам - единственный, кто мог справиться с создавшейся ситуацией. Ему надлежало принять решение. Он сильный и богатый человек, обладающий как дорогим товаром, так и милостью; он человек княжеской породы. От него зависит - быть войне или миру. И он знает, что на нем лежит ответственность. Абд-аль-Салам понимает в момент встречи всю опасность. Она заключается прежде всего в том, что передние могут вступить в рукопашную схватку и захлопнуть тем самым в слепом гневе ворота мира. Поэтому он повелевает громким голосом, чтобы каждый оставался на своем месте. Потом он принимает необходимые меры предосторожности. При оценке сложившейся ситуации он исходит из следующих соображений: тропа такой ширины, что по ней может пройти вьючное животное. Из этого следует, что человек в состоянии осторожно повернуться кругом. Опираясь на эту мысль, он начинает переговоры, в которые вступает с Трифоном. Он спрашивает его о стоимости мулов и о той сумме прибыли, которую тот надеется выручить за свой товар. Цена высока, однако она составляет лишь часть того золота, которое Абд-аль-Салам везет с собой. Абд-аль-Салам покупает мулов Трифона и весь груз и клянется ему, что возместит всю сумму, перейдя на другую сторону. Потом он отдает приказ завязать животным глаза и столкнуть их в пропасть. Маневр проходит успешно. Трифон и его люди могут теперь повернуться на тропе и двинуться в обратную сторону, туда, откуда они начали свой путь. Таким образом, путь для каравана Абд-аль-Салама свободен. Они благополучно перебираются на другую сторону, пройдя по дороге смерти. Ступив на твердую землю, Абд-аль-Салам выплачивает Трифону свой долг. И добавляет еще сверх того вознаграждение для него. И распоряжается поставить на этом месте в знак благодарности за спасение от неминуемой смерти обелиск, который одновременно явится предостережением для всех на будущее. При произошедшей встрече Абд-аль-Салам осознавал свое тактическое превосходство. Он знал также, что нельзя доводить противную сторону до отчаяния. В таких ситуациях и слабый может быть страшен. Абд-аль-Салам обладал внутренним духовным миром, благодаря чему сумел преодолеть ограниченность внешнего. Однако истинными движущими пружинами его действий были не осторожность и не великодушие - он чувствовал свою ответственность за другую, противную сторону. Это верный признак превосходства, отличающий тех людей, которые опираются на высшие моральные принципы. Абд-аль-Салам решился на жертву - но не как купец, спасающий свой товар, а как князь, который, возвысившись над частным интересом, думает о спасении всего живого. Так как встреча происходит в рамках ограниченного пространства, она не может окончиться без потерь. И тогда люди выкупают себе свободу, принеся животных в жертву". После обсуждения работы Винтерфельда лиценциат объявил занятие оконченным, собрал все листочки и поклонился Патрону. Тот поблагодарил его и сказал: - Я тоже хотел бы высказаться на предложенную тему, господин лиценциат. Потом он повернулся к Луцию: - Однако я попрошу сначала командора как лицо, ответственное за курс, подвести итоги обсуждения. От Луция не ускользнуло, что Патрон слушал лиценциата с возрастающим неудовольствием. Особенно его раздражали похвалы в адрес юного Винтерфельда, который совгем недавно получил предупреждение в связи с проявленным неповиновением. Луций предвидел, что ему придется высказать свою точку зрения, и поэтому начал сразу говорить о деле, как то любил Патрон. - Господин Проконсул, - начал он, обращаясь к слушателям Военной школы, - ввел этот курс, присовокупив его к программе старшего класса пока как пробный, в опытном порядке. Речь идет о смелом эксперименте, в котором нашло свое выражение проявленное к вашему пониманию доверие. Бы не должны выйти из школы с убеждением, что задачи, которые будут ставиться перед вами, так уж легко разрешимы, как это может казаться. Князь хочет, чтобы вы не только участвовали в деле, но и несли за него ответственность. Он хочет, чтобы вы прежде всего прочувствовали те два момента напряженности, которые несет с собой наша профессия. Во-первых, это существующая вилка между свободой и повиновением и возникающая с ней напряженность как раз в тех случаях, когда установленный порядок рушится. Вы знаете, что в любой армии беспрекословное повиновение является неукоснительным правилом. Воинская служба строится на том. Однако всегда было ограничение, когда приказы, затрагивавшие честь, рассматривались как необязательные. Такое положение не зафиксировано ни в одном уставе, поскольку считается неписаным правилом. В добрые времена как военачальники, так и находящиеся в их подчинении воины прекрасно знают, что задевает честь, и поэтому столкновения на этой почве происходят крайне редко. И когда повиновение естественно, оно видимо, а свобода невидима, однако является неотъемлемой частью воинской службы. Развитие и совершенствование техники подменило эту негласную взаимосвязь, как и многие другие, в значительной степени автоматиз- мом уставных отношений. Приказ и исполнение приказа вступили в фазу формальных взаимоотношений, стали технической категорией и должны следовать одно за другим, как причина и следствие в едином механизме. При таком подходе военное искусство старого стиля рассматривается как романтика, даже внушает опасение. По этой причине уже разделались с Гаагскими конвенциями, а потом и конференцию в Миннесоте объявили утопической. На ней военные боссы великих держав назвали преступными все средства, разрушительная сила которых направлена против мирного населения. Это решение всегда будет причисляться к самым славным солдатским деяниям, хотя история и пренебрегла им. Второй фактор напряженности - вилка между правотой и законностью. Здесь по-прежнему все еще действует старое изречение герцога Эрнста Готского: "Хороший монарх не то считает правым, что законно, а то законным, что справедливо". На это опирается в своей политике и Проконсул. Он стремится создать как в армии, так и в системе управления такие модели, по образцу которых можно было бы образовать совершенное государство, построенное на доверии. По этой причине получаемому вами техническому образованию должно сопутствовать духовное и нравственное формирование. Политика Князя опирается на постулат, что только представление о целостности и сохранности мира должно навечно закрепиться в сознании воина. Это должно найти свое выражение и в том воспитании, которое мы вам даем здесь. Мы, правда, не смеем лишать вас права самостоятельно приимать решение. Мы можем только стремиться к тому, чтобы развить в вас те начала, из которых проистекают принимаемые решения. Так вы должны понимать и задание в этом семинаре, выполнение которого обсуждалось здесь сегодня. Оно - тот же учебный маневр, его цель не столько само решение - по поводу него можно спорить до бесконечности, - сколько скорее закрепление духовной твердости и свободы, необходимых каждому при принятии самостоятельного решения. Князь приобщает вас к своей политике суверенитета. В заключение слово взял Патрон: - Я коснусь сначала коротко самой диспозиции материала, предложенного вам в качестве упражнения. Она выстроена так, что уже изначально предполагает равенство сил, чего в действительности, как правило, не бывает. Пример взят из торгового мира, законы которого не годятся для солдата. В этом мире царит паритет, и если дело доходит до ссоры, то она разрешается в гражданском суде. В данном случае речь действительно идет, - при этих словах Патрон повернулся к лиценциату, - "об аварийной ситуации при встречном путевом движении ", причем такой, которая выходит за рамки нормы. Тогда как солдатское воспитание сориентировано исключительно на такие обстоятельства, где правят и действуют законы нормы. В нашем мире не возникает неясностей, кто кого должен приветствовать первым и кто кому должен уступить. В старые времена звание определяло правила этикета, а с ним и преимущественное право. Нормы этикета диктовались иерархией, по вертикали, сверху вниз. При нашей уравниловке людские массы соотносятся Друг с другом по горизонтали, по типу встречных потоков, почти без ценностных градаций, одна.ко и в этом случае в нашем мире не возникает сомнения, у кого преимущество. Что же касается вас, - обратился он опять к слушателям, - то вы будете действовать по высшему поручению, неся службу во имя общего блага. Ваш символ - орел, который никому не уступает и которого надо пронести, сломив любое сопротивление. Любое ваше задание будет наполнено таким смыслом. Оно будет четко сформулировано для выполнения. На ваше усмотрение останется само исполнение, но не взвешивание и обсуждение, справедливо ли оно. Я не стану отрицать, что бывают ситуации, когда солдат при выполнении служебного долга доходит до предела, когда все предписания исчерпаны и ему предстоит действовать по собственной воле, на свой страх и риск, как Йорку фон Вартенбургу(1). Но при воспитании нельзя ориентировать солдата на такую исключительную ситуацию. Гениальная личность скорее вредна для армии. Ее поле деятельности - политика, искусство, науки, именно они отвечают ее свободе духа, ее талантам. В государстве солдату отводится роль слуги, а не господина. Он выполняет грубую работу, как Геракл, даже если ему приказывает вы- - --------------------------------------- (1) Фельдмаршал, подписавший во время нашествия Наполеона против воли прусского короля Тауроггенскую конвенцию о прекращении военных действий против русских войск. полнить се такой слабый и трусливый царь, как Эврисфей. Солдат держит на себе, подобно Атланту, всю тяжесть мира со всем его несовершенством. Там, где дело серьезно осложняется, где пахнет паленым, где разум и право пасуют, призывают его на роль третейского судьи. В этом его величие и слава. Своей присягой от отказывается от личной свободы, которая украшает любое частное лицо. Государству же, законной власти, надлежит вести дело так, чтобы солдат мог сражаться с чистой совестью. Он призван к тому, чтобы блюсти чистоту силы, которую представляет. Вы можете быть уверены, что Проконсул постарается избавить вас от конфликта между честью и повиновением. Не всегда удается избежать этого. Вы должны внутренне справиться с этим. Авгиевы конюшни не чистят в белых перчатках. Я скорее прикрою того, кто зашел, сражаясь, слишком далеко, чем того, кто пасует перед решительными действиями. Не потворствовать же подлому нападению. В такие времена, когда закон и беззаконие переплелись, сомнение неодолимо закрадывается в душу. Оно разъедает активность, подменяя ее раздумьями, самокопанием. Внутри нас находит отражение вся смута времени. Полководцу небезызвестны такие сомнения. Они одолевают его далее накануне решающего сражения. Это подает голос противник, проникший в его душу и апеллирующий к ней. Полководец проиграет битву, если не задавит в себе голос врага. Вы, господа, призваны ощущать себя полководцами - каждый на своем месте. И вы достойны этой поставленной перед вами задачи. АПИАРИЙ(1) Патрон в сопровождении Луция покинул аудиторию. Прощание было сдержанным; очевидно, направление, по которому развивался новый курс, привело Патрона в дурное расположение духа. Однако, несомненно, слова его произвели на молодых людей сильное впечатление. Луций размышлял над этим, направляясь к стойлам, чтобы посмотреть, позаботился ли Костар о лошадях. Он был недоволен собой, он чувствовал, что исполнил неблагодарную роль посредника. Горный советник, лиценциат, Патрон - все они знают, чего хотят, и каждый из них придерживается своего курса. Им незнакомо его состояние, когда в душе сходятся противоречивые импульсы и переплетаются воедино, сопротивляясь друг другу. Ему не хватало решительности, с которой встают на ту или другую сторону и которая так важна в жизни. Это неизбежно накладывало отпечаток и на выполнение им возложенных на него задач. Возможно, он переоценивал влияние духовных начал на развитие мира. Это придавало его натуре мечтательность, вызывавшую беспокойство еще у родителей. Воспитание Нигромонтана тоже сделало свое дело, оно нацеливало его на императивность формул, на магию темных сил, с помощью которых можно господствовать над миром. Однако возникшие в последнее время сомнения отпугивали его от этого пути, на который ступили, как видел Луций, самые одаренные его сторонники - Раймунд, Фортунио, Горный советник и, возможно, самые утонченные - --------------------------------------- (1) Улей, пасека (лат.). натуры из числа мавретанцев. В их мире царили тишина, бесстрастие и уединение. Здесь не было места ни случайному, ни эмоциональным порывам души. Отпустив Костара на оставшуюся часть дня, Луций отправился на вершину горы. От южной кромки Больших Песков вверх вела каменистая тропа. И хотя начало подъема было скрыто кустарником, Луций сразу нашел его - он не раз ходил этим путем. Узкая тропинка вилась промеж выступающих пластов мраморизованного известняка, образовавшего местами уступы в скале - словно наверх шла лестница, окаймленная по бокам мощными зарослями дрока. В самых узких местах прохода ветви кустов сплетались над головой в цветущие золотистые арки. Мелькали кусты белой и желтой акации. Здесь в горах цветение было еще в полном разгаре. По мере подъема голых пород оставалось все меньше и меньше; камень проглядывал сквозь островки мха и плауна. Массивные глыбы выглядели так, словно их подточила вода, они стали рыхлыми, и в них зияли пустоты. Все щели заполнились землей и заросли цветами: крокусами, сольданеллой, анемонами и зубчатыми колокольчиками горечавки, промеж них серебрилась светлым бархатом травка. В некоторых местах скала сплошь поросла высокогорной растительностью; цветы устилали ее пестрым ковром, свисая вниз синими и красными подушками. На чистом прозрачном воздухе краски были резко разграничены, как на палитре, не смешивались и не создавали полутонов. Свободнее дышала грудь, и острее виделись цвета во всем их обилии и красочности. От горных лугов исходила одухотворенность, они не были созданы для грубого практического использования, а как бы предназначались лишь для сбора пыльцы и сладкого нектара. Здесь порхали огромные бабочки, любительницы горных вершин; они медленно и плавно летали над цветами нивяника, опускались на мягкие травы и, распластав крылья, медленно и с наслаждением кружились на одном месте по серебристо-зеленому бархату. Тихое мерное гудение заполняло все воздушное пространство, усиливаясь по мере приближения к вершине, где находилась горная пасека патера Феликса. Пчелиное царство благоухало цветами. Трудолюбивые пчелы усердно жуж