Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     "A Strip of Echoes" 1958, перевод А. Фроловой
     OCR Денис: www.nihe.niks.by/mysuli/
---------------------------------------------------------------

     Чаку и Элен с любовью

     Иногда в старом призрачном доме моей памяти
     Я слышу где-то далеко, за давно забытой дверью,
     Звуки музыки, шум пьяного застолья
     И гулкое эхо скрипящих половиц.
     Арчибальд Маклейш. Обитель мыслей



     Все началось в  одну из суббот жаркого и душного  августа. Помню, в тот
день  я ушел с работы чуть  позже  двенадцати.  Да, меня зовут Том Уоллис, а
работаю я  на Северо-Американском самолетостроительном  заводе  в  Инглвуде,
штат Калифорния. Мы живем в местечке под названием Хоторн. Снимаем небольшой
дом с двумя спальнями недалеко от шоссе, принадлежащий нашей соседке Милдред
Сентас. С другим соседом, Фрэнком Вонмейкером,  мы вместе  работаем и обычно
ездим на завод и обратно  то на его машине, то на  моей. Но Фрэнк терпеть не
может работать по субботам и  сумел в тот  день организовать себе  выходной.
Поэтому я ехал домой один.
     Повернув на  улицу  Тули,  я  увидел припаркованный  перед нашим  домом
двухместный "меркьюри"  и с  радостью уразумел, что у нас в  гостях  Филипп,
брат моей жены Энн. Он преподавал психологию в Калифорнийском университете в
Беркли  и  изредка  приезжал на выходные в  Лос-Анджелес. В наш новый дом он
пожаловал впервые: мы переехали сюда только два месяца назад.
     Я осторожно  свернул на  подъездную  аллею и  затормозил перед воротами
гаража.  На противоположной стороне улицы  жена  Фрэнка Элизабет пропалывала
грядки, сидя на  корточках. Она приветливо улыбнулась и помахала мне рукой в
грязной  белой перчатке.  Я ответил  на  приветствие, выбрался  из  машины и
зашагал  к  крыльцу.  Поднимаясь по  ступенькам,  я  заметил,  что  Элизабет
пытается  встать  на  ноги  и   привести   в  порядок  свой  рабочий  халат.
Беременность  делала  ее немного неуклюжей. Ребенок должен  был появиться на
свет через  три месяца.  После  семи лет  совместной  жизни Вонмейкеры ждали
первенца.
     Открыв входную дверь и  войдя в гостиную,  я  увидел Фила,  сидящего за
столом с бутылкой кока-колы в руке. Мне  всегда был симпатичен этот  высокий
худощавый  парень  лет двадцати с  подстриженными  ежиком  темно-каштановыми
волосами, и я всегда радовался его визитам.
     -- Привет, братишка, -- ухмыльнулся он.
     -- Привет, -- кивнул я, снимая пиджак. Уф! Сразу стало легче.
     Из кухни вышла Энн и, как обычно, встретила меня поцелуем и улыбкой.
     --  Как  себя  чувствует  будущая мама?  --  поинтересовался  я,  нежно
погладив ее по ощутимо выступающему животику.
     -- Ощущает себя толстой и неповоротливой, -- последовал ответ.
     Я усмехнулся и снова поцеловал ее.
     -- Тебе не жарко?
     -- Только не говори об этой ужасной погоде! -- с дрожью сказала Энн. --
Даже дышать тяжело.
     -- Молчу, -- покладисто согласился я.
     -- Голоден?
     -- Умираю с голодухи.
     -- Вот и отлично. Мы с Филом как раз собирались поесть.
     -- Через  минуту я  к вам присоединюсь, -- сообщил я и отправился  мыть
руки.
     Усевшись   за  стол  напротив  Фила,   я   принялся  рассматривать  его
ослепительно  зеленую  рубашку.  Цвет   был   таким  ярким,   что   хотелось
зажмуриться.
     -- А почему ты выбрал такой цвет?  -- осведомился я. -- Подаешь сигналы
вражеским самолетам?
     -- Так я хорошо заметен в темноте.
     --  Тогда понятно. Видимо,  это помогает  твоим  студенткам  следить за
тобой по ночам, -- заметил я, глядя на ухмыляющуюся физиономию Фила.
     -- Послушайте, вы, двое, только не начинайте опять! -- воскликнула Энн,
ставя на стол большую тарелку с нарезанным мясом.
     -- Что ты имеешь в виду? -- удивился Фил.
     -- Если вас вовремя не остановить, -- сказала она, --  вы снова начнете
дразнить друг  друга, язвить  и состязаться в  остроумии. Сегодня я этого не
вынесу. Слишком жарко.
     --  Ладно,  --  согласился  Фил.  --  Не будем  язвить  и  острить.  Не
возражаешь, родственник?
     -- Вы  хотите испортить мне выходные? -- вскричал я с ноткой трагизма в
голосе.
     -- Мне все равно, -- заявила  Энн, -- но адская жара и ваши  шуточки --
это слишком, даже для моего ангельского характера.
     -- А где Ричард? -- спросил я.
     -- Играет  во дворе с Кэнди, --  простонала Энн,  устраиваясь рядом  со
мной. -- Господи, как тяжело!
     Я ободряюще похлопал ее по руке, и мы приступили к еде.
     -- Кстати, о Кэнди,  --  снова заговорила Энн. -- Надеюсь, ты не забыл,
что сегодня у Элси вечеринка?
     -- Боже мой, -- пробормотал я, -- разумеется,  забыл. А нам обязательно
туда идти?
     Энн пожала плечами:
     -- Она  пригласила  нас неделю  назад.  Было достаточно времени,  чтобы
отказаться. Сейчас уже поздно.
     -- Действительно, неудобно, -- вздохнул  я и впился зубами в аппетитный
бутерброд с ветчиной.
     --  По-моему,   мой   родственник  не  слишком   радуется  предстоящему
развлечению, -- заметил Фил. -- Разве на вечеринках у Элси так скучно?
     -- Скучно, -- подтвердил я с набитым ртом.
     -- А кто она?
     -- Наша соседка, -- пояснила Энн, -- Кэнди -- ее маленькая дочка.
     --  А организация всевозможных  вечеринок  --  ее  маленькое  хобби, --
добавил я. -- Зовут нашу  замечательную соседку Элси Максвелл, и ее  бедному
мужу можно от души посочувствовать.
     Энн улыбнулась и укоризненно покачала головой:
     --  Бедняжка Элси, если  бы она знала, какие ужасные вещи мы  говорим о
ней за глаза!
     -- Значит, там скучно? -- переспросил Фил.
     -- Пойдешь с нами и сам все увидишь, -- вздохнул я.
     --  Уж я-то  сумею  оживить ваше сборище!  -- произнес  Фил, для  пущей
убедительности кивая.
     В  пятнадцать  минут девятого Ричарду  наконец надоело капризничать, он
успокоился и уснул.  А мы  отправились к  Элси. Как правило, о быте семейной
пары говорит их  дом. Но только не в данном случае. Рон оплачивал все счета,
но это был дом Элси. Ее дух чувствовался во всем.
     На  наш  стук  дверь открыл  Рон. Это  был  худой светловолосый  парень
среднего  роста, на пару лет старше Элси  и на несколько дюймов выше ее. Его
круглое  мальчишеское лицо всегда сохраняло  бесстрастное  выражение. Увидев
нас, он  улыбнулся,  вернее, уголки его тонких губ слегка поползли вверх. Но
мы  были знакомы достаточно давно  и  точно знали,  что у Рона это  означало
улыбку.
     -- Входите, -- произнес он тихим приветливым голосом.
     Фрэнк  и Элизабет были уже  здесь. Элизабет сидела  на краешке красного
как  кровь  дивана и очень напоминала робкого пациента, ожидающего  приема у
зубного  врача.  А высокий и  тощий  Фрэнк  ссутулился в  одном  из таких же
красных кресел.  Увидев  нас, он слегка  оживился,  оторвался от  тоскливого
созерцания зеленого коврика под ногами и встал.
     Я представил собравшимся Фила.
     -- Привет!
     Я обернулся и увидел выглядывающую  из кухни темноволосую головку Элси.
Она  явно  решила сменить  имидж, подстриглась еще  короче и гладко зачесала
волосы назад. Когда мы  переехали в  этот район, она была блондинкой с очень
длинными волосами и, по-моему, не причесывалась вообще.
     Мы  поздоровались  с  хозяйкой дома.  Через несколько минут  она  вновь
появилась  с  подносом, уставленным  всевозможными  бутылками.  На  ней было
ярко-красное  платье с низким вырезом, очень плотно облегающее все изгибы ее
далеко не худенького тела. Наклонившись,  чтобы поставить поднос на кофейный
столик  из  светлого  дерева, она продемонстрировала  собравшимся  кружевной
черный бюстгальтер. Я заметил заинтересованный взгляд Фрэнка, который быстро
поскучнел, поскольку Элси сразу  выпрямилась. Оглянувшись, она нашла глазами
Фила, причем ее улыбку никто не смог бы назвать скромной.
     -- Приветик! -- пропела она. -- Очень рада вас видеть. Что будете пить?
     События  этого  вечера  до  определенного момента  не  имеют  значения.
Сначала  все  было  как обычно:  гости бродили  по  дому,  маленькие  группы
беседующих  возникали,  распадались, чтобы тут же  появиться снова  в другом
месте и в ином составе.  Женщины и мужчины, Фрэнк, Фил и  я, Элизабет и Энн,
Элси  и Фил, Рон и  я. В  общем, вечеринка  шла  своим чередом  и  ничем  не
отличалась от других вечеринок такого рода.
     Немного  послушали музыку, кто-то пытался потанцевать. Потом  в комнату
приковыляла заспанная и отчаянно зевающая Кэнди. Понадобилось немало времени
и усилий, чтобы водворить ее обратно в постель.
     Все вели себя как всегда: Фрэнк -- циничный и вечно скучающий, Элизабет
--  спокойная  и,  казалось,  излучающая  радость  --  такими  часто  бывают
беременные  женщины, Фил -- веселый  и жизнерадостный,  Рон -- молчаливый  и
очень  вежливый,   Энн  --   тихая  и  немножечко  легкомысленная,  Элси  --
неестественно оживленная и, должно быть, поэтому неловкая.
     Небольшой отрывок  беседы я запомнил. Я как раз собирался сходить домой
проверить,  все  ли в порядке с  Ричардом. И  в это  время Элси снова завела
разговор о том, что нам нужна няня.
     -- Не имеет значения, что вы рядом с домом, как сейчас. Но должны же вы
иметь возможность хотя бы изредка отлучиться на более продолжительное время!
     Хотя  бы  изредка,  по мнению Элси,  означало  не менее четырех  раз  в
неделю.
     -- Мы  бы  с  удовольствием,  -- вздохнула Энн, -- но,  к сожалению, мы
никого не можем найти.
     --  Вы  можете  воспользоваться  услугами   няни   нашей  Кэнди,  --  с
готовностью предложила Элси.  --  Она  хорошая  девушка  и  вполне  достойна
доверия.
     Дамы еще продолжали обсуждать проблему воспитания детей, а я отправился
проведать  Ричарда.  Тихо  приоткрыв  дверь в  его комнату, я  снова,  уже в
который раз, испытал трепетное чувство огромной, бесконечной любви к малышу,
спокойно  спящему  в своей кроватке. Стоя в  полутьме и глядя  на безмятежно
посапывающего  Ричарда,  я подумал, что самая главная награда, данная  мне в
жизни, -- это  возможность просто  стоять и смотреть  на его  милое  личико,
чувствуя,  как  в  душе разливается  чувство  всепоглощающей  любви. В  этом
крошечном существе, которое накануне вечером едва не свело меня с ума своими
капризами, заключено все мое счастье.
     Я немного уменьшил температуру в доме и вернулся обратно к Элси.
     В гостиной шла беседа о гипнотизме. Говорили все, хотя, кроме Фила, Энн
и отчасти Фрэнка,  все остальные  имели  весьма отдаленное  представление об
этом  предмете.  Наиболее знающим был, конечно,  Фил.  В свое время он  даже
диссертацию написал по этому вопросу.
     -- Я в это не верю,  -- заявила Элси, когда  я устроился рядом  с Энн и
шепнул  ей,  что  Ричард  в  полном  порядке,  --  люди,  которые,  как  они
утверждают, находились под гипнозом, на самом деле бессовестные лгуны. Разве
не так?
     --  Конечно  нет!  --  моментально отреагировал Фил.  --  Под  гипнозом
человеку можно  воткнуть булавку в горло, при этом он даже не вскрикнет и не
потеряет ни капли крови.
     Элси медленно повернула голову к  Филу. Ее  взгляд выражал одновременно
подозрение и обвинение.  Именно  так ведут себя люди,  которые не уверены  в
чем-то и подсознательно хотят укрепить свои сомнения.
     -- А ты сам видел человека с воткнутой в горло булавкой?
     -- Пятидюймовая булавка была в  моем собственном горле, -- как ни в чем
не бывало ответил  Фил, --  а однажды в школе я проткнул своему другу  иглой
руку насквозь, конечно, после того, как загипнотизировал его.
     Элси картинно вздрогнула:
     -- Ох... это ужасно.
     --  Вовсе нет, --  заявил Фил  тем легкомысленным тоном,  который вовсю
используют  студенты-старшекурсники, обольщая первокурсниц, претендующих  на
интеллектуальность. -- Я ничего не почувствовал, и мой друг тоже.
     -- Ты все выдумываешь! -- продолжала демонстрировать недоверие Элси.
     Тут  вмешался  Фрэнк,  и  именно  его  слова  оказались  той  последней
преградой, прорвав которую поток неудержимо устремился вперед.
     -- Хорошо, -- сказал он, -- давайте  посмотрим, как ты загипнотизируешь
кого-нибудь из  нас. Пусть  это  будет, --  на  его губах заиграла  недобрая
усмешка, -- ну, например, Элси.
     -- Нет, ни за что! --  взвизгнула она. -- Я не собираюсь делать ужасные
вещи на глазах у всех.
     -- А я думал, ты не веришь в гипноз, -- от души рассмеялся Фил.
     -- Я и не верю... Но все равно, меня гипнотизировать не надо.
     Фрэнк продолжал рассматривать изрядно оробевшую компанию.
     -- Итак, кто согласен?
     -- Я  бы предложила себя,  -- улыбнулась Энн, -- но тогда  мы  проведем
здесь всю  ночь.  Фил часами пытался оттачивать на  мне свое мастерство,  но
совершенно безуспешно.
     -- Просто существуют  люди  не  подверженные гипнозу. Ты  из  их числа,
сестренка,  --  вздохнул  Фил.  -- Как  же много  времени я  потратил,  пока
окончательно в этом убедился!
     -- Ладно, -- продолжал настаивать Фрэнк, --  тогда кто? Может быть, ты,
Лиззи?
     -- Ой! -- Элизабет смущенно опустила глаза.
     -- Мы обещаем, -- добавил Фрэнк, -- что не заставим тебя раздеваться.
     -- Фрэнк! Не смей так говорить!
     Элизабет  недавно  исполнился  тридцать  один  год,  но  она  сохранила
способность  мгновенно  вспыхивать,  как  маленькая  девочка.  Она  отчаянно
смутилась  и старалась ни на  кого не  смотреть.  Элси хихикнула.  Несколько
минут  все молчали. Наконец Фрэнку  надоело мучить жену, и он оставил  ее  в
покое. Очевидно, она была для него слишком легкой добычей.
     -- Попробуй, Элси, это же интересно, -- снова заговорил Фрэнк, -- пусть
он тебя загипнотизирует. Обещаю, мы не заставим тебя отплясывать стриптиз на
кухонном столе.
     -- Ты... -- начал Рон.
     -- Ты просто ужасен, -- манерно улыбнулась польщенная Элси.
     -- Что ты хотел сказать, Ронни? -- спросил я.
     Рон судорожно сглотнул.
     -- Я... я  только хотел спросить Фила... Ты  можешь заставить  человека
сделать  что-нибудь против  его  желания?  Нечто такое,  чего он  никогда не
сделал бы, будучи в нормальном состоянии?
     --  Что  я  могу  вам  сказать?  --  задумчиво  произнес  Фил.  --  Это
одновременно так и  не так. С одной стороны, нельзя заставить объект сломать
свой моральный код. Но с другой стороны, можно очень легко ввести в этот код
дополнительную информацию.
     -- А поподробнее? -- заинтересовался Фрэнк. -- Звучит многообещающе.
     -- Ну, к примеру, я подвергну гипнотическому воздействию твою жену...
     -- Ты хочешь сказать, что сможешь заставить Элизабет сделать что-нибудь
безнравственное? -- Фрэнк уставился на жену с откровенной насмешкой.
     -- Фрэнк, прошу тебя, -- еле слышно пролепетала она.
     Мне  показалось, что,  если бы Элизабет могла провалиться сквозь землю,
она бы не замедлила воспользоваться этой возможностью.
     -- Предположим, я вложу ей в руки заряженное ружье и прикажу застрелить
тебя, -- продолжил Фил. -- Разумеется, она этого не сделает.
     --  Зря  ты  так  думаешь,  --  расхохотался Фрэнк,  продолжая  в  упор
рассматривать готовую расплакаться жену.
     Мне  было искренне  жаль  Элизабет.  Она  принадлежала  к числу  крайне
уязвимых и  очень легко ранимых людей.  Им так  просто причинить  боль!  Они
всегда выглядят настолько обиженными и несчастными, что их  хочется защитить
от всего мира, даже понимая, что это невозможно. Да и жизнь с Фрэнком далеко
не подарок.
     -- Ладно, -- согласился Фил, -- давай просто предположим, что она  тебя
не убьет.
     -- Хорошо, предположим.  -- Фрэнк  снова  посмотрел на жену с  недоброй
усмешкой.
     --  Но,  --  снова заговорил Фил,  --  если я скажу  Элизабет,  что  ты
собираешься  ее  задушить,  причем  убийство  --  единственный  способ  тебя
остановить, она вполне может выстрелить.
     -- Это точно, -- вздохнул Фрэнк.
     -- А я все равно не верю, -- вмешалась Элси.
     -- Но это чистая правда,  -- заговорил я. -- У нас есть друг, психиатр.
Зовут его Алан Портер. Он нам демонстрировал именно такие опыты.  Он подверг
гипнозу молодую мать и сказал ей, что намерен убить ее маленького ребенка  и
что остановить  его она  может, только ударив ножом,  который  был  у нее  в
руках. На самом деле это был кусок картона. И она ударила его.
     -- Это совсем  другое  дело, -- заявила Элси.  --  И, кроме того... она
могла просто притворяться.
     -- Послушайте, -- Фил заговорил громче, -- я готов доказать свои слова.
Позвольте мне загипнотизировать кого-нибудь из вас.
     -- Нет, сэр. -- Элси осталась непоколебимой. -- Только не меня.
     -- А как насчет тебя? -- Фил обратился к Рону.
     Рон пробормотал что-то неразборчивое и покачал головой.
     -- Он и так живет словно под гипнозом, -- ласково улыбнулась Элси.
     -- Похоже, я так и не найду добровольца, -- разочарованно протянул Фил.
     -- А ты, Фрэнк, не хочешь попробовать? -- спросил я.
     -- О-хо-хо, -- засмеялся он и выдохнул облако сигаретного дыма. -- Я не
желаю, чтобы Лиззи  узнала,  сколько  черных  мыслей таится  в уголках моего
подсознания.
     Элси  весело   захихикала,  а  Элизабет,   сделав   неудачную   попытку
улыбнуться, плотно сжала губы.
     -- Тогда остаешься ты, братишка, -- сказал Фил, глядя на меня.
     --  Неужели   вы   думаете,  юноша,  что   действительно  можете   меня
загипнотизировать? -- насмешливо поинтересовался я.
     --  Не будь так самоуверен, -- не без ехидства  фыркнул Фил  и картинно
указал на меня  пальцем. -- Именно вы,  заносчивые и  высокомерные личности,
наиболее подвержены воздействию гипноза.
     -- А что, собственно говоря, я теряю? -- хмыкнул я и пожал плечами.



     Первым  делом  Фил потребовал, чтобы  погасили свет. Горел только  один
тусклый светильник на стене над камином. Пока Рон ходил в кухню  за стульями
для зрителей,  меня уложили на диван. Все уселись и приготовились наблюдать.
Вскоре стихли последние скептические реплики, покашливания, скрип  стульев и
шорох одежды. В наступившей тишине раздался голос Фила:
     -- Я  не могу обещать ничего  определенного. Дело в том,  что одни люди
труднее поддаются гипнозу, другие легче. Я не знаю, как будет с Томом. А вот
ты, Элси, хороший объект, я уверен. Может быть, попробуем с тобой?
     -- Лесть тебе не поможет, -- поспешно  заявила Элси  и отодвинулась, --
занимайся своим родственником.
     Фил повернулся ко мне:
     -- Братишка, ты готов?
     -- Да, мистер Калиостро.
     -- Расслабься, -- сказал он, внимательно глядя на меня. -- Думаю, у нас
все получится.
     -- А как же, -- хмыкнул я и устроился поудобнее.
     --  Ладно, начнем.  --  Фил сел на стул  рядом  со мной. --  Прошу всех
соблюдать  тишину. До  тех пор пока не  будет завершен процесс  погружения в
гипнотический сон, любой посторонний звук может помешать.
     Фил чуть  подался вперед, и я увидел  прямо  перед глазами указательный
палец его правой руки.
     -- Смотри сюда.
     -- Надо чаще руки мыть, -- подал я голос.
     Фрэнк фыркнул.
     -- Тише, пожалуйста, --  теперь  палец Фила находился примерно в  шести
дюймах от моих глаз, -- смотри на мой палец. Смотри только на мой палец.
     --  И  что  будет?  --  Я  все  еще  не   мог  поверить  в  серьезность
происходящего.
     --  Будет  то,  что я  ткну  тебя этим  пальцем  прямо  в глаз, если ты
немедленно  не заткнешься, -- прошипел Фил и резко  приблизил палец  к моему
лицу.
     Я инстинктивно закрыл глаза.
     -- Все нормально, открой глаза, -- голос Фила снова звучал спокойно, --
давай попробуем еще раз.
     -- Да, сэр.
     -- Смотри на мой палец, смотри  только на  мой палец,  я хочу, чтобы ты
смотрел только на мой палец.
     -- У тебя заусенец.
     Все засмеялись. Фил откинулся на стуле и закрыл лицо руками.
     -- Такой же глупый, как и его жена, -- пробормотал он,  -- я только зря
теряю время  с  этой семейкой.  -- Он  снова  взглянул  на Элси.  --  Ты  не
передумала? Я совершенно уверен, что у нас с тобой...
     -- Ни  за что! --  Она ожесточенно замотала своей коротко подстриженной
головой.
     -- Пусть он попробует, Элси! -- подал голос Рон.
     -- Я же сказала -- нет! -- Элси бросила на мужа яростный взгляд, словно
он предложил ей совершить какую-нибудь гнусность.
     -- Давай, дружок,  работай, -- обратился я к Филу, -- покажи, на что ты
способен. Люди ждут.
     -- Если ты будешь продолжать паясничать, ничего не выйдет.
     -- Я буду вести себя хорошо, мистер Мессмер.
     -- Может быть, тебе даже понравится, -- Фил снова наклонился ко мне. --
Знаешь что, давай забудем о пальце. Закрой глаза.
     -- Закрыть глаза, -- повторил я. И закрыл.
     -- Темно, правда? Я открыл глаза:
     -- Нет, не очень.
     -- Да закрой же ты глаза, идиот, -- повысил голос Фил.
     Глубоко вздохнув, я поерзал  на  подушке и снова закрыл глаза.  До меня
доносился только скрип стульев и тихое дыхание терпеливых зрителей.
     --  Так, --  Фил вновь  пытался  сосредоточиться, --  я хочу, чтобы  ты
слушал меня очень внимательно.
     Я потянулся, немного  поворочался  на мягком диване и  нарочито  громко
захрапел.  Элси  весело захихикала. Я открыл глаза и  насмешливо поглядел на
негодующее лицо Фила.
     -- Ладно,  ладно, -- быстро проговорил я, -- буду вести себя хорошо. --
Я закрыл глаза и повторил: -- Все, я уже хорошо себя веду.
     -- Честное индейское?
     --  Разве  можно   употреблять   такие  сильные  выражения  в  компании
прекрасных  дам?  -- Я снова открыл глаза.  -- Но если ты настаиваешь, пусть
будет по-твоему. Честное индейское.
     -- Хорошо, но только закрой все же глаза, бездельник.
     -- Между прочим, -- заявил я,  --  я не смогу почтительно внимать твоим
словам, если ты будешь так грубо разговаривать. Вот Алан Портер никогда...
     -- Заткнись и  закрой  глаза! -- рявкнул Фил. Сделав глубокий вдох,  он
снова  заговорил:  --  Я хочу, чтобы ты представил себя в театре. В огромном
театре. Ты сидишь недалеко от сцены. Вокруг все черное.
     Где-то в темноте комнаты раздалось сдавленное покашливание Элизабет.
     -- В театре  нет света, -- продолжал Фил,  -- в нем совершенно темно. И
всюду черный бархат. Стены покрыты черным  бархатом,  кресла тоже из черного
бархата...
     -- Дорогое удовольствие, -- снова не удержался я.
     -- Я тебя придушу, -- выдохнул Фил.
     Я открыл глаза и ухмыльнулся:
     -- Ну, извини.
     -- Ты чертов подонок!
     -- Все,  все. -- Я  крепко  зажмурился. -- Видишь --  я закрыл глаза. Я
снова в театре. Там темно. Сижу в ложе. Надеюсь, сегодня премьера?
     -- Сукин сын!
     -- Сэр! -- тоном оскорбленного праведника воскликнул я. -- Держите себя
в  руках! Продолжайте работать! А если я буду плохо себя вести, разрешаю вам
стукнуть меня по голове.
     --  Непременно  воспользуюсь  твоим   советом!  --  рявкнул   Фил.   --
Кто-нибудь,  дайте  мне эту чертову лампу. --  Он сделал паузу и  неожиданно
спросил: -- Ты действительно хочешь продолжать?
     --  А  где же  твое неизменное  "братишка"?  --  Я все еще  воспринимал
происходящее как плохой спектакль.
     -- Послушай, ты... -- Фил прочистил  горло и  снова заговорил спокойно:
-- Продолжим.
     Я не  буду описывать  всю процедуру. Она заняла слишком  много времени.
Ведь  так  трудно  оставаться  серьезным  в  компании  друзей!  Еще  сложнее
относиться  серьезно к Филу. Мы слишком привыкли подшучивать и подсмеиваться
друг над  другом. Поэтому  я, очевидно, здорово мешал Филу.  Через  какое-то
время  Элси надоело  ждать, и она ушла  на  кухню, а Фрэнк о чем-то негромко
заговорил с Энн. Прошло, наверное, больше часа, а мы  так и не  сдвинулись с
места. Я не знаю, почему  Фил  не сдался. Видимо, он решил, что я бросил ему
вызов. Он проявил удивительное упорство и продолжал  снова и  снова  бубнить
про  театр.  Через  какое-то время Фрэнк прекратил  разговаривать,  и, кроме
легкого позвякивания посуды в кухне, я слышал только монотонный голос Фила.
     -- Стены  покрыты  черным  бархатом,  полы  покрыты  черными бархатными
коврами. Вокруг все  черное, абсолютно черное. В кромешной тьме видны только
буквы  на  экране в глубине  сцены.  Белые  буквы  на  черном  экране. Буквы
складываются в  одно  слово. Спать.  Спать. Тебе  удобно, очень  удобно.  Ты
просто сидишь и смотришь на экран. Смотришь не отводя глаз. Ты видишь только
одно слово: "спать". Спать. Спа-а-ать...
     Я не  знаю, почему на меня  ничего не действовало. Думаю,  определенную
роль   сыграла   моя   подсознательная    уверенность,   что   меня   нельзя
загипнотизировать.  Я был  в этом  настолько уверен,  что  даже  не  пытался
воспринимать  Фила  всерьез,  помочь  ему. Выражаясь словами  Элси, я просто
притворялся. Валял дурака.
     --  Ты полностью расслабился, -- бубнил Фил, -- твои  ступни и  лодыжки
расслаблены.  Твои руки, расслаблены. Ты чувствуешь, как все тело постепенно
наливается  тяжестью. Ты расслабляешься  и  засыпаешь.  Спи.  Тебе  отчаянно
хочется спать, и ты засыпаешь. Спи.
     И тут я  с  изумлением почувствовал, что куда-то  плыву.  Однако к тому
моменту,  когда  я осознал, что со  мной происходит нечто странное, было уже
поздно. Мой разум и  моя  воля внезапно оказались окутанными странной вязкой
массой. Словно ночная  бабочка попала в  медленно застывающий воск. Я сделал
слабую попытку освободиться,  но не тут-то было. Однажды я уже испытал нечто
подобное  в  кабинете у зубного  врача, который удалял  мне  очень  неудобно
расположенный  зуб мудрости.  Предварительно  он  сделал  мне  укол  в вену,
объяснив, что это  необходимо для уменьшения слюноотделения. Наверное, врачи
всегда говорят такие глупости робким пациентам, чтобы те не падали от страха
в обморок. Укол-то был совершенно другой. Это был быстродействующий препарат
для  общего наркоза. Комната сразу же закружилась и затанцевала вокруг меня,
стоящая  в  кабинете мебель вдруг  стала  водянистой и растеклась по полу, а
склонившиеся надо мной медсестры заколыхались, как будто  я смотрел  на  них
через прозрачную студенистую массу. А потом я проснулся. Причем я совершенно
не помнил,  что  некоторое время пребывал  в  бессознательном состоянии. Мне
казалось, что  я закрыл глаза всего лишь на секунду или две. На самом деле я
отключился на сорок пять минут.
     И  вот  все  повторилось  снова.  Я  открыл  глаза  и увидел  довольную
физиономию Фила. Я приподнял голову и поинтересовался:
     -- Чего ты на меня уставился?
     Фил  фыркнул,  а я растерянно посмотрел  но  сторонам  и убедился,  что
являюсь объектом  всеобщего  внимания.  Все собравшиеся смотрели  только  на
меня: Фрэнк -- с явным любопытством, Рон -- как всегда бесстрастно, Элизабет
-- удивленно, Элси -- испуганно. Энн выглядела очень сосредоточенной.
     -- С тобой все в порядке, милый? -- спросила она.
     --  Конечно.  А  в чем дело?  --  Несколько мгновений я  с  недоумением
смотрел на  нее,  а  потом резко сел. -- Не хотите  же вы  сказать,  что все
получилось?
     -- Совершенно  верно, --  ответила  Энн, причем в  ее голосе  слышалось
больше тревоги, чем веселья.
     -- Я был под гипнозом?
     Этот   мой  вопрос,  очевидно,  снял  напряжение,   и   все  заговорили
одновременно.
     -- Черт бы меня побрал! -- воскликнул Фрэнк.
     -- Боже мой! -- прошептала Элизабет.
     Рон лишь изумленно покачал головой.
     --  Ты действительно был под гипнозом  и  ничего не помнишь? -- все еще
недоверчиво поинтересовалась Элси.
     -- Видимо... действительно был.
     -- А ты еще не уверен в этом? -- Фил продолжал довольно ухмыляться.
     -- Это правда? -- спросил я у Энн.
     -- Если нет, то ты, дорогой, гениальный актер.
     --  Я ничего подобного в жизни не  видел,  -- с неизменным спокойствием
сообщил Рон.
     -- Как  ты  себя чувствуешь?  --  поинтересовался  Фил, и я понял,  что
сюрпризы еще не кончились.
     -- А  как я  должен  себя  чувствовать? -- Я подозрительно уставился на
улыбающуюся физиономию Фила, ожидая подвоха.
     Фил вернул своему лицу серьезное выражение.
     -- Ну... к примеру... быть может, тебе немного жарко?
     Внезапно я осознал, что мне действительно ужасно жарко, я весь вспотел,
как будто слишком долго просидел на солнцепеке.
     -- Что вы делали? Поджигали меня?
     Фил громко рассмеялся в ответ:
     --  Мы пытались, но  ты  не  разгорелся, --  после  чего он  с  ледяным
спокойствием  объяснил  мне,  что,  пока  я лежал,  как доска,  между  двумя
табуретками, он  немного посидел у  меня  на  животе,  вслед за чем принялся
водить пламенем зажигалки по моим вытянутым ногам.
     Я  сидел и во  все  глаза  смотрел  на  него, не  в  силах  поверить  в
услышанное.
     -- Что ж, попробуй это  повторить. -- Я  очень  старался, чтобы  в моих
словах прозвучала шутливая угроза, но, кажется, это мне не удалось.
     Фил вновь рассмеялся, довольный своим успехом.
     Я подошел к Энн:
     -- Это все-таки случилось?
     Она мягко улыбнулась и ласково обняла меня.
     -- Ты был  великолепен, милый,  -- сказала  она, но голос  ее  при этом
дрожал.
     Десять минут  спустя  мы  все сидели  за кухонным столом,  обсуждая мое
поведение под гипнозом. Должен отметить, в  доме Элси впервые на моей памяти
было так оживленно.
     -- Ничего не было, -- смеялся я.
     --  Конечно было,  дорогой.  -- Даже  Энн была  возбуждена больше,  чем
обычно. -- Во сне  ты снова был двенадцатилетним мальчиком  и поведал нам  о
каком-то  Джо  Ариоле,  который,  судя   по  твоему   рассказу,   был  сущим
дьяволенком.
     -- Ариола? -- медленно повторил я. -- Черт возьми, я же ничего о нем не
помню.
     -- Ты только думал, что не помнишь, -- пояснил Фил.
     --  А я  не верю, что можно вспомнить такие  давние события, -- заявила
Элси. -- Том, должно быть, все-таки притворялся.
     -- Он мог вспомнить даже то, что было  значительно  раньше, -- вмешался
Фил. -- Отмечены случаи,  когда воспоминания людей  касались внутриутробного
периода их жизни.
     -- Скажешь тоже. -- Элси упрямо наклонила голову. Сейчас, когда  у  нее
перед глазами уже не было меня, положенного на две табуретки, к ней вернулся
дух противоречия.
     -- Именно так, -- подтвердил Фил, -- и  не надо забывать, что была  еще
Бренда  Мерфи, женщина, которая под  гипнозом уверяла, что  в своей  прошлой
жизни была ирландской девочкой.
     --  Глупости. -- Элси просто не могла допустить,  чтобы последнее слово
оставалось не за  ней. Несколько минут все  молчали. Потом Элси взглянула на
часы, после чего вопросительно уставилась на Фила.
     -- Еще рано, -- моментально отреагировал он.
     -- Рано для чего? -- почему-то насторожился я.
     -- Увидишь.
     Элси встала и отошла к плите.
     -- Кто-нибудь хочет еще кофе?
     Убедившись, что от Фила ничего не добьешься, я обратился к Энн:
     -- Что я  еще говорил, когда мне было... я имею  в виду, когда я думал,
что мне снова двенадцать лет?
     -- Очень много  интересного,  -- задумчиво  сообщила  она, --  о  твоих
родителях, о каком-то необыкновенном велосипеде, который был  пределом твоих
мечтаний.
     -- Боже мой, а ведь правда, -- неожиданно вспомнил я,  -- я очень хотел
велосипед!
     -- А мне в двенадцать лет хотелось кое-чего еще, -- съязвил Фрэнк.
     Я заметил,  что Элизабет  опустила глаза и  уставилась на свою  чашку с
кофе, плотно сжав  бледно-розовые губы. У Элизабет бледным было все: оттенок
помады,  цвет  волос и  кожи. Казалось, что  все  яркие краски  покинули эту
женщину, и сама она словно  начала  исчезать, растворяться  в  полумраке. За
столом осталась только бледная тень.
     --  Я  уже  не  о  велосипедах мечтал, когда  мне  было двенадцать,  --
повторил Фрэнк, решив, что его обошли вниманием.
     -- Парни, все мы знаем, о чем мечтали в  юности, -- преувеличенно бодро
начал я, стараясь обратить все в шутку, хотя Фрэнк был настроен серьезно. --
О чем я говорил? -- торопливо обратился я к Энн, пока Фрэнк не успел сказать
еще какую-нибудь гадость. Краем глаза я заметил, что Рон посмотрел на  часы,
затем  искоса взглянул на Фила. Фил  старательно прятал улыбку, так же как и
Фрэнк.  Элси  поставила  на  стол  еще  одну  тарелку  с  пирожными  и  тоже
поинтересовалась, который час.
     -- По-моему, ничего не будет, -- сказала она. -- Уже одиннадцать.
     -- О чем это вы? -- спросил я.
     -- Еще ты рассказывал, -- торопливо заговорила Энн, сделав вид,  что не
слышит моего вопроса, -- о своей сестре, о комнате, о собаке...
     В ту же минуту я отчетливо вспомнил старину Корки, как он тихо подходил
ко  мне, виляя длинным  хвостом, укладывал лохматую  голову  мне на колени и
преданно глядел на меня своими умными черными глазами.
     --  В  чем дело? -- снова не выдержал я. -- Кто-нибудь скажет мне, чего
вы все ждете?
     С этими  словами я снял свою левую туфлю,  поставил ее в  холодильник и
недоуменно обернулся на немедленно последовавший взрыв хохота.
     Какое-то время  я никак не мог понять причины всеобщего веселья, однако
в конце  концов  до  меня  дошло, что я только  что  сделал. Я рванул дверцу
холодильника  и потрясенно уставился на свою туфлю, аккуратно пристроившуюся
рядом с банкой консервированного горошка.
     -- Зачем ты это сделал? -- невинно полюбопытствовал Фил.
     -- Не  знаю, -- растерянно ответил я, -- мне почему-то  захотелось... я
решил, что  так  надо... а почему...  --  Не  договорив, я все понял. --  Ты
ничтожество!  --  завопил  я,  повернувшись  к  Филу.  --  Это  твоя работа?
Постгипнотическое внушение?
     Фил только самодовольно улыбался, купаясь в лучах всеобщего восторга.
     -- Он заранее предупредил тебя, --  не унималась Элси,  -- ты знал, что
надо делать.
     -- Нет.
     -- Скажи, --  вмешался Фрэнк, -- а если бы Том был девушкой и ты дал ей
команду... впрочем, не надо,  моя жена не любит подобных  разговоров. Не так
ли, старушка?
     -- Он всегда  смеется надо мной,  --  натянуто улыбнулась  Элизабет. Ее
улыбка тоже казалась бледной.
     --  Надеюсь, больше не  было никаких  постгипнотических  установок, ты,
идиот? -- прорычал я, обращаясь к родственнику.
     -- Нет, братишка, все кончилось.
     Но Фил  оказался не  прав.  К моему величайшему  сожалению, все  только
начиналось.



     Почти  до часу ночи  мы сидели вокруг кухонного  стола, пили кофе,  ели
высококалорийные, как нам поведала Элси, пирожные и обсуждали мое  поведение
под гипнозом.
     Без сомнения,  Филу удалось блестяще выполнить  задуманное. Я не просто
висел в  воздухе между табуретками, изображая бревно. Я хохотал как безумный
и истерически рыдал без  всяких на то  причин. Имеется в виду -- без видимых
причин. Мой разум и чувства были полностью подчинены Филу. Поэтому  я дрожал
и  клацал от холода  зубами  на льдине в бескрайней арктической  пустыне,  а
затем  истекал  потом  и  мечтал о глотке  воды, лежа  на раскаленном  песке
Сахары.  Далее,  выпив слишком  много несуществующего виски,  превратился  в
горького  пьяницу. И  тогда я переполнялся гневом, мое лицо краснело,  глаза
наливались  кровью  и я весь  трясся от  едва  сдерживаемой  ярости. Потом я
слушал  Второй  фортепианный  концерт  Рахманинова  в  исполнении  автора  и
восторженно  рассказывал  собравшимся  о   волшебстве  и  очаровании  музыки
великого маэстро. Потом я  протягивал  руку,  а Фил преспокойно втыкал в нее
иголки.
     Ошеломляющий успех!
     Думаю, мы могли бы беседовать до самого утра. В кои-то веки нам удалось
пережить нечто захватывающее! Однако нельзя было забывать, что среди нас две
будущие мамы и  они  нуждаются в отдыхе. Кроме того, я подозревал, что  Элси
пресытилась эмоциями и успела  заскучать. Не в ее характере было проявлять к
чему бы то ни было длительный интерес.
     Выйдя на  улицу,  Энн, Фил  и я попрощались  с Фрэнком  и Элизабет и не
спеша  направились  к дому. Еще  полчаса  было потрачено на приготовления ко
сну.  Я  достал из  стенного  шкафа  в  комнате  Ричарда  складную армейскую
кровать,  а  Энн принесла Филу постельное белье.  Убедившись, что "братишка"
устроен,  мы облачились в пижамы, пожелали друг другу приятных  сновидений и
отправились спать.

     Мне не спалось.
     Лежа рядом с Энн,  я старательно  рассматривал  потолок  --  совершенно
бесполезное занятие. Было такое чувство,  что мне в глаза вставили пружинки.
Я  опускал веки,  но они моментально поднимались снова. От  нечего делать  я
продолжал таращиться на потолок, прислушиваясь  к звукам  ночи. Вот  зашумел
потревоженный ветром  большой куст под окном нашей  спальни;  чуть  скрипнул
матрас -- это Энн повернулась на другой бок. На улице громко залаяла собака,
но быстро  успокоилась. Только  я  не мог спать.  Во  рту  пересохло. Тяжело
вздохнув, я заворочался в постели.
     -- Что случилось? -- сонно спросила Энн.
     -- Ох... не могу уснуть.
     -- Тебе плохо?
     -- Нет. Думаю, выпил слишком много кофе.
     -- Скорее всего. Тебе не следовало пить его ночью.
     -- Знаю. Ничего страшного. Спи, дорогая. Со мной все будет в порядке.
     -- Ладно. --  Энн сладко зевнула и потянулась. -- Если тебе будет хуже,
разбуди меня.
     -- Не  волнуйся.  -- Я приподнялся и чмокнул  жену  в  теплую щечку. --
Спокойной ночи, маленькая мама.
     -- Спокойной ночи.  -- Энн придвинулась ко  мне, и я почувствовал тепло
до  мелочей знакомого тела. Через несколько минут ее  дыхание стало ровным и
спокойным. Она уснула.
     А я все лежал и словно чего-то  ждал. Я чувствовал себя как в юности, в
колледже,  когда  после пяти часов непрерывных  занятий  мозг  переполняется
информацией и, как машина, которую забыли  выключить, снова и снова пытается
ее переработать.
     Я лег на бок. Не помогло. Перевернулся на спину. Безрезультатно. "Спи",
-- приказал я себе и криво усмехнулся  в темноте спальни, вспомнив серьезный
голос Фила, уговаривающий меня  уснуть.  Спать,  спать... Что ж, у Фила  все
получилось.  Этого нельзя  было отрицать.  Я  мог  сколько угодно  биться об
заклад, что он не  сможет  меня загипнотизировать,  но  он  сделал  это,  и,
кстати, без особых усилий.  Это произошло, как только я перестал его злить и
чуть-чуть расслабился.
     Я  раздраженно  повернулся  на бок, взбил  подушку  и  снова  попытался
закрыть глаза. Услышав, как Энн что-то пробормотала во сне, я крепко стиснул
зубы. Если я не перестану ворочаться, то непременно разбужу ее снова.
     Почему  же  ко  мне  не  шел сон? Конечно, я пил кофе, но всего-то  три
чашечки...
     А может быть,  подумал я с усмешкой, это последствия гипноза? Вероятно,
Фил забыл связать какие-то ниточки в моих мозгах. Или слишком хитро закрутил
мои извилины и  решил не  возвращать их  на место. Нет, не  может быть.  Он,
совершенно  очевидно,  знал,  что делал.  Все-таки  виноват кофе  и  слишком
оживленный, возбуждающий разговор. Видимо, я мало общаюсь с людьми.
     Я  тяжело вздохнул.  Со мной происходило что-то странное. Это покажется
бредом, но мои мозги оживали. Именно так я мог бы определить свое состояние.
Мысли бежали, искрясь и переливаясь.  Воспоминания приходили, словно вспышки
далекого света. Мама, папа, Корки,  школа, колледж, трава  в университетском
парке, книги, которые я читал,  девушки,  которых  любил,  жареный  бекон на
завтрак... Я даже почувствовал на языке знакомый вкус.
     Я  сел и потряс головой. Так трясут остановившиеся часы  в надежде, что
замершие  стрелки сдвинутся  с места. Только я вовсе не хотел, чтобы  в моей
голове что-то пришло в движение. Наоборот, я стремился все остановить. Но не
мог. Мой разум трепетал  и бился внутри меня, словно  самостоятельный  живой
организм,  истекающий  горячими   соками  мыслей,  выжатыми  из  нахлынувших
воспоминаний.
     Я  встал,  порывисто  дыша,  ощущая  дрожь  во  всем  теле  и  странное
напряжение  в  животе и груди. Тяжело шагнул по коврику в сторону двери,  но
остановился и закрыл глаза.  Я  что-то бормотал,  не осознавая,  что именно,
мотал головой, одновременно пытаясь унять  дрожь, сотрясавшую мое измученное
тело.  Кошмар  продолжался.  Мысли  с  бешеной  скоростью  неслись  куда-то,
воспоминания мелькали,  сменяя друг друга, и возвращались опять, неотвязные,
назойливые:  Фрэнк,  Элизабет,  Рон,  Элси,  Энн, Фил,  мама,  папа,  Корки,
колледж,  снова  мама. Я  видел  их  как на  экране,  словно  в моей  голове
прокручивали  фильм, снятый безумцем. Десятки  смутных, бесформенных образов
кружились вокруг меня, плавно вливаясь в горячее ядро моего сознания.
     Я  снова сглотнул и  попытался дотащиться до  ванной.  Это мне удалось.
Прищурившись от яркого света, я закрыл дверь, нетвердыми шагами  приблизился
к зеркалу и с опаской взглянул на свою физиономию. На первый взгляд она была
вполне обычной. Быть может, лишь немного бледнее, чем всегда.
     Что-то  не так.  Я  не знал, произнес  я эти  слова  вслух  или  только
подумал. Не  важно. Происходило  что-то  необычное. И  это  не было  нервным
возбуждением от избытка кофе. Но что тогда?
     Я  решил  выпить   воды.  Но  звук  бьющей  в  стакан  струи  показался
неестественно громким, и я поспешил поплотнее закрыть кран. Сделав глоток, я
ощутил какой-то кислый вкус, выплеснул воду и отставил стакан в сторону.
     Я щелкнул выключателем и  побрел к комнате Ричарда, остановился у двери
и  устало прислонился к  косяку.  До меня  доносилось  только ровное дыхание
Фила.  Я тихо  приблизился  к кроватке Ричарда.  Малыши всегда  так спокойно
спят. Вид спящего сына всегда действовал на меня умиротворяюще. Но не в этот
раз.
     Я вернулся  в гостиную, тщетно пытаясь  взять  себя в руки, и подошел к
окну. Мне был хорошо  виден силуэт стоящей  у дома машины Фила.  Чуть дальше
тусклыми ночными  огнями  была обозначена  улица. Нигде ни души. Окрестности
словно вымерли.
     Внезапно  что-то   заставило  меня  резко  обернуться.  Никого.  Только
темнота, заполненная  силуэтами  мебели.  Но  я мог поклясться,  что  слышал
какой-то звук. Я насторожился и провел дрожащей рукой по  волосам. Что, черт
возьми, происходит?
     Сделав  несколько шагов по комнате, я рухнул в кресло. Дыхание мое было
громким и  прерывистым. В голове пульсировала боль,  я чувствовал неприятное
покалывание. Я изо  всех  сил сжал  голову  трясущимися  руками.  Ничего  не
помогало.
     А дальше началось нечто неописуемое. Что-то  поднималось во мне, словно
я был  сосудом, который наполняли  чужим  знанием.  Я  чувствовал, осознавал
что-то, чего не понимал и не мог увидеть,  осколки  очень странных ощущений,
которым даже названия не придумаешь.  В  моей несчастной голове периодически
что-то  вспыхивало, ее заполняли неясные, мечущиеся образы. И это  сводило с
ума. Наверное,  такие  же  чувства  испытываешь,  когда  стоишь  на  обочине
закрытой густым  туманом дороги  и  видишь,  как  мимо тебя  пробегают люди,
причем достаточно  близко, чтобы их заметить, но не достаточно близко, чтобы
узнать.  И в этот момент пришло озарение. Я знал совершенно точно: я являюсь
каналом,  эхолотом,  локатором  для  миллионов  чужих  образов  и  мыслей  и
происходит это независимо от меня.
     Вдруг все замерло. Я  поднял голову. Не  могу объяснить,  почему  я так
сильно --  да  что  там  сильно!  -- смертельно испугался.  Но  с очевидными
фактами  не поспоришь. От страха я не мог пошевелиться, боялся  даже дышать.
Оцепенев от ужаса, я смотрел на нее.
     Ей  было около тридцати,  бледная, с растрепанными черными волосами. На
ней  было надето  странное черное  платье, на шее тонкая нитка  жемчуга. Мне
даже  не пришло в голову  удивиться, почему  я ее так  хорошо вижу  в полной
темноте,  почему  от  нее,  а  вернее,  изнутри  ее  идет слабое голубоватое
свечение.
     Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем наши взгляды встретились. Я
понял: кто-то должен нарушить молчание. Я даже открыл для этой  цели рот, но
не смог вымолвить ни слова.
     Минуты  шли,   и  через   какое-то  время  ко  мне  все-таки  вернулась
способность говорить.
     -- Кто вы? -- тихо произнес я.
     Женщина переместилась подальше от меня,  причем я  совершенно не понял,
каким образом она это  сделала. Ее  ноги не двигались!  Теперь  она стояла у
окна.
     А меня снова окутал плотной пеленой леденящий душу страх.  Не отводя от
нее  глаз, я все сильнее  вжимался в спинку кресла,  губы  мои дрожали, зубы
выбивали отчетливую дробь, потому  что... я  увидел горящий фонарь на улице.
Сквозь нее...
     Мой крик застрял в горле. Слабо пискнув, я во все глаза уставился на то
место,  где  только  что была  эта женщина. Не  имею понятия,  как  долго  я
просидел, застыв, не в силах пошевелиться. Прошло не меньше часа, прежде чем
я осмелился подняться  с места  и,  слегка пошатываясь,  направился  к  тому
месту, где она стояла. Никого.
     Я  развернулся и  бросился  в спальню. Только забравшись с головой  под
одеяло, я  почувствовал,  как замерз. Меня трясло  так, что  кровать  ходила
ходуном. К счастью, Энн  крепко спала. Несколько раз я принимался ее будить,
чтобы  рассказать  о происшедшем,  но  всякий  раз  мысль  о  том,  что  она
испугается, а  это очень вредно в ее положении,  останавливала меня. В конце
концов я решил рассказать ей все утром.  При свете  дня любой кошмар кажется
не  таким уж страшным. Я  даже сделал попытку убедить себя, что  мне  просто
приснился плохой сон, а наяву ничего не случилось.
     К несчастью, я  точно знал:  со мной произошло нечто такое, что я  не в
состоянии  был  объяснить.  Как  просто взять  и  написать  это  на  бумаге!
Несколько движений карандашом -- и  готово. Но  при этом  меняется вся  твоя
жизнь.
     По крайней  мере себе-то я должен  был  признаться,  что  не далее  как
сегодня ночью видел привидение.



     На следующее утро мы встретились за завтраком.
     Сначала я никак не мог  заставить  себя  заговорить.  Все  мое существо
противилось ужасной реальности. Для начала я снова  попробовал убедить себя,
что  ничего  не  было, а  от  дурных снов  никто  не  гарантирован. В  такое
объяснение поверить намного проще. Даже если это неправда.
     Я не  мог  заставить себя открыть  рот еще  и потому,  что  предстоящий
разговор  совершенно  не  соответствовал  моменту. Средь утренних  поцелуев,
приветствий  и  всяческих  приятных   хлопот,  связанных   с  приготовлением
воскресного завтрака, привидениям нет места.
     Но  когда Ричард покончил с едой и отправился на  улицу играть, а  Энн,
Фил и я удобно расположились в гостиной вокруг кофейника, я решился:
     -- Ночью я видел привидение.
     Удивительно,  насколько абсурдно могут звучать  самые ужасные, пугающие
вещи. Вот и Фил первым делом фыркнул. Даже Энн удивленно улыбнулась.
     -- Что ты сказал? -- чуть насмешливо переспросила она.
     Но я был абсолютно серьезен, и  улыбка постепенно  сползла  с ее  лица,
уступив место выражению тревоги и озабоченности.
     -- Милый, что ты имеешь в виду? Тебе снилось привидение?
     Я тяжело вздохнул, чувствуя себя очень неуютно. Оказывается, мое ночное
приключение -- не самая приятная тема для беседы.
     -- Хотелось бы думать,  что  приснилось,  -- задумчиво проговорил я, --
но, к сожалению, я действительно видел привидение. Наяву. Я не спал  и видел
его так же ясно, как вижу вас.
     -- Честное слово? -- удивился Фил.
     Я кивнул.
     -- А когда?
     -- После того, как встал сегодня ночью, -- ответил я. -- По-моему, было
около двух.
     -- Я не слышала, что ты вставал, -- нахмурилась Энн.
     -- Ты  очень  крепко  спала.  -- Странно, но  меня  самого  все еще  не
покидала надежда, что мне снился кошмар.
     -- Это было после того, как ты сказал мне, что не можешь уснуть? -- Она
мне не верила, это ясно. Не верила, что я на самом деле видел привидение.
     Я  кивнул. Глядя на их удивленные  лица,  я пожал плечами и  беспомощно
всплеснул руками.
     -- Что же  мне теперь делать?  -- с ноткой обреченности спросил я. -- Я
видел привидение. Действительно видел.
     --  На что это было  похоже?  -- Фил даже  не пытался  скрыть очевидное
возбуждение. У него появился новый предмет для изучения.
     Я снова пожал плечами. Почему-то мне было стыдно.
     --  Женщина лет тридцати,  в черном платье с непонятным рисунком. Еще у
нее была нитка жемчуга на шее.
     На  несколько  минут воцарилась пауза,  которую  прервал  взволнованный
голос Энн:
     -- Так это правда? Ты не шутишь? Ты ее видел?!
     -- Видел, -- повторил  я. -- Я был в  гостиной, сидел в зеленом кресле,
она стояла вон там, у окна, и смотрела на меня.
     --  Милый...  -- Не  могу  сказать,  чего  в ее голосе было  больше  --
сочувствия или неприязни.
     -- Ты видел ее своими собственными глазами? -- не унимался Фил.
     -- Фил,  я  же объяснил.  Я  видел. Это был не сон. Давай называть вещи
своими именами. Это случилось. Я не мог уснуть, встал, пошел в ванную. Потом
я  проведал Ричарда,  послушал,  как ты мирно похрапываешь,  и  отправился в
гостиную. Я  немного посмотрел в окно, сел в зеленое кресло и увидел ее. Вот
так.
     Я заметил,  как смотрела  на меня Энн. В  ее глазах можно было прочесть
одновременно любопытство, отстраненность, заботу, любовь и страх.
     -- Как ты себя чувствовал перед этим? -- Фил уже  был весь в работе. --
Что ты можешь сказать о своем психическом состоянии? Почему ты не мог спать?
     -- А что? -- Я взглянул на Фила с откровенным любопытством.
     -- Я просто думаю, что ты пребывал... ну, скажем, в некотором смятении,
перед тем как увидел что-то странное.
     -- Фил! --  с досадой воскликнул я.  --  Давай  прекратим этот дурацкий
разговор о ночном кошмаре. Мне надоело. Не смеши меня, ради бога. Я не псих.
     -- Конечно нет, -- поспешил заверить меня Фил, -- я в этом  ни капельки
не сомневаюсь. То, что ты видел, было таким же реальным, как Энн или я.
     Я не очень понял, к чему он клонит, но на всякий случай кивнул.
     -- Тем не менее, твое психическое состояние ночью наверняка нельзя было
назвать нормальным, -- продолжил Фил, причем это был уже не вопрос.
     Несколько мгновений я с тоской рассматривал своего родственника. Мне не
хотелось обсуждать эту тему, но истины ради я был вынужден согласиться.
     --  Все верно,  --  удовлетворенно заметил  он, -- думаю, у тебя сейчас
немного побаливает голова.
     -- Да, -- удивленно подтвердил я, -- а откуда ты знаешь?
     --  Потому что это  в  порядке  вещей. Такие случаи обычны и описаны  в
учебниках. У тебя была галлюцинация, как результат...
     --  Фил!  -- взорвался  я.  --  Прекрати  болтать! Это  вовсе  не  было
галлюцинацией. Я видел ее так же ясно, как тебя.
     -- Разумеется. И ты считаешь, что она существовала в действительности?
     Я невольно похолодел. Такие вопросы заведут в  тупик кого угодно, ставя
с ног на голову привычные вещи и превращая объективную реальность  в зыбкое,
туманное небытие. Я мог только тупо уставиться на Фила, ощущая  пульсирующую
боль в висках.
     -- Что ты имеешь в виду?
     -- Только одно. Галлюцинации бывают не только ночью. Такое  случается и
средь  бела  дня.  Люди здоровались  со  своими  галлюцинациями, вели с ними
беседы...
     -- Что ты хочешь этим сказать? Что мне пора собираться в психушку?
     -- Вовсе нет. -- Похоже, Фила начинала раздражать моя бестолковость. --
Эта женщина  существует, только я не знаю, где или... когда. Но она реальна.
Она живет где-то или жила. Ты ее когда-то знал или встречал, а может быть, и
нет. Это не обязательно. Пойми,  то, что  ты видел, было  не  привидением  в
привычном значении этого  слова. Хотя много так  называемых привидений могли
бы войти в эту категорию.
     -- Какую?
     -- Телепатических  образов,  --  пояснил  Фил. -- Если  один индивидуум
может видеть карточку  с изображением,  которая находится  где-то  в  другом
месте,  то другой  индивидуум вполне способен увидеть то,  что выглядит  как
человеческое существо.  Причем именно видеть, в  полном смысле этого  слова.
Из-за нашего маленького эксперимента вчера вечером ты  был сильно возбужден.
Ты увидел женщину в черном  в твоем доме и решил, что это  привидение. Между
прочим, очень многие на твоем месте подумали бы то же самое.
     Беда  в том, -- воодушевленно вещал Фил,  --  что люди не верят в такие
реально существующие, разумные, а главное, поддающиеся проверке явления, как
гипнотизм, телепатия,  ясновидение. Нет,  такого  они  не приемлют. И  вдруг
видят что-то необычное и  в  ту же минуту -- караул! -- начинают нервничать,
сходить с ума от страха. Потому что они не подготовлены и способны только на
непроизвольные  эмоции.  Они   не  желают  воспользоваться  своими  мозгами,
осмыслить  и  понять  совершенно  разумные  вещи,  а  сказки   и  фантастику
проглатывают  с  ходу,  поскольку  ими руководят голые  эмоции. Под влиянием
одних  только  эмоций  можно  поверить  во  что  угодно.  Предела просто  не
существует. Ты же  умный и  образованный человек, Том, но  единственное, что
тебе пришло в голову, это -- привидение.
     Энн  и я внимали мудрым  речам Фила с разинутым ртом. В этот  момент он
был очень похож на нашего друга Алана Портера.
     -- Я закончил, -- фыркнул Фил, -- спасибо за внимание.
     -- Итак, ты считаешь, что я ее не видел, -- уныло вздохнул я.
     -- Видел, но, так сказать,  мысленным взором.  И уверяю  тебя, при этом
получаются  очень реалистичные картины.  Иногда  более реалистичные,  чем  в
действительности. -- Он подмигнул мне и усмехнулся. -- Могу тебя поздравить,
братишка, этой ночью ты был медиумом.
     Мы  еще немного  поговорили, но  беседа потеряла былую  живость.  Я  по
инерции  продолжал вяло  возражать.  Бывает довольно  сложно  отказаться  от
своего мнения, тем  более в  таком  неординарном  вопросе. Но Фил  был очень
убедителен, и  я сдался. Как  он выразился, увидеть привидение необыкновенно
романтично.  Да и звучит  лучше,  чем телепатический  образ. Тут в  разговор
вмешалась некоторое время молчавшая Энн:
     -- Мы упустили один момент, а  он, по-моему, главный. Я хочу знать, кто
эта женщина?
     Мы с Филом не  могли не рассмеяться над  забавной смесью  любопытства и
подозрительности, отчетливо прозвучавшей в ее голосе.
     --  Кто  же еще?  --  моментально  отреагировал  Фил.  --  Одна из  его
подружек.
     -- Я тоже хотел бы это знать,  -- покачал головой  я,  -- но, по правде
говоря, я не могу  припомнить, чтобы видел ее когда-нибудь. Может  быть, это
-- как ее звали? -- Элен Дрисколл?
     -- Кто? -- не понял Фил.
     --  Женщина,  которая  жила в  этом доме  до нас,  -- объяснила Энн, --
сестра нашей соседки, миссис Сентас.
     -- Что ж, -- пожал плечами Фил, -- вполне возможно.
     -- Выходит, я видел привидение Элен Дрисколл, -- подвел итог я.
     -- Тут есть  одна маленькая деталь, -- засмеялась Энн.  --  Ты никак не
мог видеть привидение Элен  Дрисколл, потому что, насколько я знаю, она и не
думала умирать. Она уехала. Вернулась на восток.
     -- Хорошо, что не на запад, -- фыркнул Фил.

     Голова  просто раскалывалась. Боль была такой  сильной, что  я решил не
ехать со своим  семейством на пляж. С трудом уговорив  Энн ехать без меня, я
клятвенно  пообещал ей, что  со мной ничего  не случится, я приму  аспирин и
полежу, пока боль не пройдет. Они уехали сразу после двух, загрузив в машину
Фила корзинку с едой, одеяло, пляжную сумку, лосьоны и прочие необходимые на
пляже мелочи. Я стоял на крыльце и махал Ричарду, пока "меркьюри" не свернул
на бульвар.  Затем  вернулся в дом.  Уже закрывая дверь, я заметил Элизабет.
Она сосредоточенно  копалась в  клумбе перед  домом. На ней была  соломенная
шляпа с очень широкими  полями, которую они с  Фрэнком купили в Тихуане*. На
меня  она  не  смотрела.  Я  некоторое  время понаблюдал  за  ее медленными,
усталыми   движениями  и   подумал,  что  если  существуют  профессиональные
мученики, то  Элизабет из  их числа. Но тут  же счел  эту мысль не  особенно
важной и постарался побыстрее выбросить ее из своей бедной больной головы.
     * Тихуана -- город на северо-западе Мексики.
     Я  захлопнул  дверь,  твердо  решив  забыть  о  своей вечно  несчастной
соседке. Мне хватало собственных неприятностей. Все  же  я успел  подумать о
том, куда девался Фрэнк, и решил,  что он или  спит в доме, или валяется  на
пляже,  строя глазки  девочкам.  Подивившись, почему это  вдруг  меня  стали
занимать чужие дела, я выбросил из головы мысли о Фрэнке тоже.
     Войдя в дом, я остановился и посмотрел на то место, где стояла женщина.
По  спине  побежали мурашки. Я попробовал  мысленно представить  ее,  но  не
сумел. Тогда я приблизился и встал на то  самое  место, чувствуя, как солнце
припекает мои  лодыжки. При свете  дня  ночные приключения начинали казаться
дурным сном.
     Я направился в кухню и поставил греть  воду для кофе.  Ожидая, пока она
закипит, я тяжело  опустился  на стул.  В  доме было очень  тихо. От  нечего
делать я  так  долго разглядывал  цветной  узор на линолеуме,  что  он  стал
расплываться  у меня перед  глазами.  Где-то в доме  громко тикал будильник.
Звук был такой,  словно за дверью кабинета  билось  сердце. В памяти  всплыл
рассказ Эдгара По о предательском  стуке сердца. Я закрыл  глаза и вздохнул.
Почему  я  никак не  могу поверить  Филу? Все,  что  он говорил, было  таким
правильным и разумным... если глубоко не копать.
     В  этом  все  дело,  решил  я.  То,  что я  чувствовал,  не  лежало  на
поверхности, а  таилось  где-то  в  потаенных глубинах моего подсознания.  И
пусть мною руководили  эмоции.  Возможно,  именно  эмоции являются наилучшим
мерилом для подобных вещей.
     -- Я же сказала, подойди сюда!
     От неожиданности я вздрогнул и резко оглянулся, ожидая увидеть за своей
спиной женщину в черном.
     -- Рон! -- донеслось до меня. -- Рон, я тебя жду.
     Только тут я заметил, что от  ужаса  перестал  дышать. С  трудом обретя
способность соображать, я судорожно вздохнул.
     -- Ну ладно, -- снова услышал я, -- а как насчет этого?
     Я не расслышал, что ответил Рон. Его вообще никогда не  было  слышно. А
Элси, видимо, произносила одну из  своих обычных обвинительных речей, причем
аудиторию неизменно составляли все соседи.
     -- Я же сказала еще за завтраком, черт  бы тебя побрал: не желаю, чтобы
твои вещи были разбросаны по моему дому.
     Неожиданно  я развеселился. Бог мой, ее дом! Она  не хотела видеть  его
одежду  разбросанной  по  ее дому.  Насколько мне  известно, даже Рон не был
владельцем  дома. Он его снимал. Я  всегда думал, что дом для мужчины -- это
его крепость. Но очевидно,  только в том случае, если его жена не превращает
эту крепость в тюрьму. На секунду я представил, каким бы получился союз Рона
и Элизабет. Скорее всего, их дом был бы самым тихим в квартале.
     --  А  как насчет  плиты? -- громогласно вопрошала  Элси.  -- Ты обещал
почистить ее в эти выходные. Ты сделал это?
     Такие разговоры всегда нервировали меня, но сегодня привели в ярость. Я
даже инстинктивно сжал кулаки.
     -- На днях, дорогая, -- пробормотал я то  ли  сам себе, то ли воображая
себя Роном и непроизвольно жестикулируя, --  как-нибудь на  днях. Хрясь!  Ух
ты! Полетела...
     Пока  я  размахивал  кулаками,   голова  разболелась   еще  сильнее.  Я
попробовал улыбнуться но  лицо  лишь исказила гримаса боли. Мне  нет дела до
чужих проблем. У меня имеется своя. И она не решена, независимо от того, что
считает по этому поводу Фил.
     Я как раз допивал кофе,  когда услышал шлепанье босых ног  по ведущей к
дому дорожке.  Осторожно выглянув  в окно, я увидел приближающуюся к крыльцу
Элси. На ней был надет довольно открытый черный купальник.
     -- Энн! -- Она громко постучала. -- О, приветик! --  Она быстро сменила
нейтральную приветливую улыбку на откровенно обольстительную.
     -- Добрый день, -- вежливо поздоровался я.
     Купальник сидел  на ней так плотно,  что натянуть его,  по-моему, можно
было только с использованием мыла.
     -- Том, я хотела попросить у Энн стаканы, вечером жду родственников.
     -- Конечно,  нет  проблем.  --  Направившись  к шкафу  за стаканами,  я
услышал, что она вошла в дом и закрыла дверь.
     -- А где Энн? -- проворковала она. Вопрос казался вполне невинным, но я
почему-то почувствовал смутное беспокойство.
     -- На пляже.
     -- Значит, ты один? -- игриво промурлыкала она. -- Хо-хо! Интересно. --
Подразумевалось, что это шутка. Правда, мне почему-то не было смешно.
     Внезапно  я  снова  ощутил  покалывание в висках. Я  быстро  обернулся,
страшась снова увидеть женщину в черном, но в кухне была только Элси.
     -- Ты должен  был предупредить  меня, -- жеманно проговорила Элси, -- я
бы надела что-нибудь более подходящее.
     Я  молча достал из шкафа стаканы. Мне нестерпимо  хотелось выставить ее
из дома.  Что-то в ней  сегодня меня  чрезвычайно  раздражало,  причем я  бы
затруднился выразить словами, что именно.
     -- Надолго они уехали? -- полюбопытствовала Элси.
     -- А почему  тебя это интересует? -- Я улыбнулся, но это было  ошибкой.
Улыбаться не следовало.
     Элси, должно быть, показалось, что в тот момент я поскользнулся. Но все
было не  так. Ощущение  идущей от нее волны чего-то грязного и непристойного
было настолько  сильным,  что у меня закружилась  голова. Чтобы не упасть, я
ухватился за стол и сумел обрести равновесие, даже не выронив стаканы.
     -- Не важно. -- Элси по-своему истолковала странности в моем поведении,
решив,  что я  возбужден ее  неотразимой  внешностью. Она  стояла  у  двери,
опершись одной рукой на округлое бедро. Я заметил мелкие капельки пота на ее
верхней губе. Солнце светило ей в спину, проникая сквозь растрепанные ветром
волосы и придавая им легкий золотистый оттенок.
     Чтобы отдать  ей  стаканы, мне пришлось  подойти поближе.  На мгновение
наши руки соприкоснулись, и я, возможно слишком поспешно, отдернул свою.
     -- Что с тобой, Том? -- поинтересовалась  она тоном  женщины, ни минуты
не сомневающейся в своей неотразимости.
     -- Ничего, -- буркнул я.
     -- Ты покраснел!
     Я  точно  знал, что  цвет  моего  лица  не  изменился. Очевидно,  таким
нехитрым приемом она обычно старалась смутить мужчин, с которыми флиртовала.
Господи, как же мне хотелось выбросить ее из дома ко всем чертям!
     --  Правда!  -- не унималась Элси.  --  Кстати,  забыла  спросить, я не
шокирую тебя в таком виде?
     --  Вовсе нет.  --  Я чувствовал,  что  заболеваю  от  ее  присутствия.
Казалось,  она  излучала  нечто  такое,   что  заставляло  мои  внутренности
корчиться от  боли. Я распахнул дверь.  -- У меня  немного болит голова, и я
как раз собирался лечь.
     -- Ой, бедненький, -- протянула она с фальшивым сочувствием,  --  тогда
ложись,   конечно.   Лежа   можно   вылечить   множество   заболеваний,   --
многозначительно закончила она.
     -- Да-да.
     -- Я верну стаканы сегодня же.
     -- Не беспокойся,  никакой срочности нет,  --  очень вежливо ответил я,
хотя  больше всего  на свете мне  хотелось заорать прямо  в ее наглое  лицо,
чтобы она убиралась от меня подальше. Мне пришлось затратить немалые усилия,
чтобы подавить это желание.
     -- Вчерашняя вечеринка превосходно удалась,  не правда  ли?  --  Теперь
голос Элси доносился откуда-то издалека, черты ее лица начали расплываться и
таять.
     -- Да, -- из последних сил выдавил я, -- было очень интересно.
     -- Ты ведь заранее знал, что надо делать, правда?
     Я поспешно кивнул.  В тот  момент я был готов согласиться с чем угодно,
только бы избавиться от нее.
     -- Я так и знала, -- удовлетворенно заявила она и наконец направилась к
выходу. Однако  в  дверях  снова  остановилась.  -- Спасибо  за  стаканы, --
проговорила она таким тоном, словно благодарила за услуги совсем иного рода.
     Я прикрыл дверь и облегченно вздохнул.
     -- Немедленно вернись во двор! -- завопила Элси.
     От неожиданности я подпрыгнул так резко, что со  всего размаху ударился
коленкой  о  дверь. Наклонившись, чтобы потереть ушибленное место, я услышал
где-то неподалеку хныканье Кэнди.
     Убедившись,  что Элси удалилась,  я в изнеможении опустился  на стул  и
закрыл глаза. Было такое чувство, будто мне удалось выбраться из глубокого и
темного колодца. Я  старался  убедить себя, что  всему  виной мое  не в меру
разыгравшееся  воображение,  но  никак   не  мог  это  сделать.  Приходилось
признать, что в состязании с эмоциями мой разум снова проиграл. Я чувствовал
себя  слабым  и абсолютно измученным. На первый  взгляд  для этого  не  было
никакого  повода.  Элси  была  вполне  обычной,  не   очень  привлекательной
женщиной.  Раньше  она  никогда  меня так  не  раздражала.  Более  того,  ее
бесконечные ужимки и кривлянья меня даже слегка развлекали.
     Но сейчас  о  веселье не было и  речи. Я ее боялся. Не знаю,  как  я до
этого  додумался, но  объяснение  могло  быть  только  одно:  я  видел,  что
скрывалось  за  ее  словами  и поступками. Непостижимым  образом я проник  в
обиталище ее мыслей. Это было ужасное место.



     Вечером, после  того  как  Фил благополучно отбыл  к себе в  Беркли,  я
рассказал обо  всем Энн.  Ричард  уже спал, а  мы только готовились  лечь  в
постель. Я уже облачился в свою любимую пижаму, Энн переодевалась за дверцей
шкафа.
     -- Не понимаю, что ты имеешь в виду, -- заметила  она, внимательно меня
выслушав.
     -- Тебя сложно  в этом винить,  -- уныло скривился я, -- я и сам ничего
не понимаю.
     --  Но  что  это было? -- нерешительно  начала она. --  Ты сказал,  что
почувствовал к ней острую неприязнь,  но...  -- Она замялась и вопросительно
уставилась на меня.
     -- Именно так! -- воскликнул я.  -- Мне кажется, я знал, что происходит
у нее в  голове. Я не  хочу  сказать, что прочел ее мысли, нет,  там не было
слов или предложений. Но то, что было за словами. Она это чувствовала.
     --  Боже  мой,  --  Энн  укоризненно  покачала  головой,  --  по-твоему
получается, что она просто чудовище.
     -- Быть может, мы все глубоко внутри чудовища, -- философски заметил я.
     Я увидел, как Энн  вздрогнула, но, видимо, быстро взяла себя в руки  и,
подойдя,  села  рядом. Несколько минут  никто из  нас  не  решался  нарушить
тишину.
     -- Хорошо, -- наконец заговорила  она,  -- давай  забудем  об  Элси. Ты
считаешь, что это продолжение прошлой ночи?
     -- Не знаю, честно говоря.
     Энн задумчиво закусила нижнюю губу.
     -- Что же могло случиться?
     --  Понятия  не имею! --  возбужденно  заговорил я. -- Ты  все  видела.
Возможно, я вел себя под гипнозом как-то необычно?
     Ее взгляд стал обеспокоенным.
     -- Я  не заметила ничего особенного. Мне уже  приходилось раньше видеть
людей  в  состоянии гипнотического транса.  Я видела, как Фил гипнотизировал
других людей. Все было как обычно.
     -- Тогда я ничего не понимаю.
     --  Надо бы  рассказать Филу, -- добавила  Энн,  -- возможно, он сумеет
помочь.
     --  Как? -- отмахнулся  я.  --  Он считает,  что  сеанс  гипноза прошел
нормально и все закончилось. Просто я несколько перевозбудился.
     -- Знаю, но... -- Энн выглядела настолько расстроенной, что я попытался
взять себя в руки, чтобы не огорчать ее еще больше.
     -- Он же сказал -- телепатия.
     -- Ты считаешь, это возможно? -- Энн смотрела на меня с такой надеждой,
что мне стало не по себе.
     -- Не  знаю, наверное, все возможно. В конце концов, это явление  имеет
такое же право на существование, как любое другое.
     -- Телепатия... -- протянула  она. -- Мы очень редко слышим это  слово,
иногда  оно  попадается  в книгах  и  газетах. Но  мы  его почти никогда  не
произносим применительно к конкретному человеку.
     --  Может быть, я тороплюсь с  выводами, -- заметил я. -- И  это просто
старый добрый нервный срыв.
     -- Ладно, -- Энн накрыла своей рукой мою и грустно улыбнулась, --  если
это...  если  что-то  непонятное  будет  продолжаться,  мы  пойдем  к  Алану
Портеру... или еще куда-нибудь.
     -- Точно, -- оптимистично добавил я, -- прямым ходом в психушку.
     -- Милый, прошу тебя, не надо так говорить.
     -- Извини. -- Я нежно обнял жену.
     --  У меня тут живет один мальчик, --  шепнула она, --  которому  нужен
отец. Причем настоящий отец, а не буйный тип в обитой войлоком палате.
     -- Передай этому мальчику, --  ласково ответил я, коснувшись губами  ее
теплого розового ушка, -- что я принимаю его условия.

     Я снова увидел ее.  Все было  так же, как в первый раз: странное черное
платье, нитка жемчуга, волосы в  беспорядке,  бледное лицо, темные круги под
глазами. Она стояла у того же окна и  смотрела на меня. В этот раз я не  был
парализован ужасом и  сумел рассмотреть ее получше. Ее лицо выражало мольбу.
Словно она меня о чем-то просила.
     -- Кто вы? -- снова спросил я.
     И проснулся.
     Трудно описать словами  чувство  огромного, безграничного, ни  с чем не
сравнимого облегчения, которое  я испытал в тот момент.  Я был так счастлив,
что  хотелось  петь.  Фил  оказался  прав. Это  не  привидение.  И  даже  не
телепатический образ. А просто дурной сон. Только радовался я недолго.
     Потому что  через  несколько минут снова  ощутил покалывание в висках и
нарастающее напряжение в груди и животе. Именно в таком состоянии я встал  с
постели  прошлой ночью. И снова  откуда-то знал совершенно точно,  что  если
встану и пойду в гостиную, то увижу ее на том же месте, у окна. Она уже там.
И ждет меня.
     Только я  не  встал,  а быстро перевернулся на  живот и зарылся лицом в
подушку, тщетно пытаясь взять себя в руки и не паниковать.  Я не пойду туда.
Ни за что не пойду.
     Я  прислушался и  похолодел. В гостиной  кто-то был.  Я  ясно расслышал
тихий шуршащий звук  --  шелест  юбки идущей женщины. И еще до  меня донесся
детский плач. Ричард!
     Леденящий душу  ужас буквально выбросил меня из постели. Даже не помню,
как я оказался  в  его комнате. Ричард стоял в кроватке  и  горько плакал. Я
схватил его на руки и судорожно прижал к груди.
     --  Тише,  мой милый, тише,  все  в порядке, папа здесь, не плачь,  все
будет  в  порядке!  -- Я  чувствовал, как дрожит  его  хрупкое тельце, и все
сильнее  прижимал  сына  к себе,  нежно  поглаживая  его спинку  трясущимися
пальцами.  -- Все в порядке, родной, папа здесь, с тобой, спи, не бойся, все
будет хорошо. -- Я чувствовал его страх, ощущал совершенно отчетливо,  будто
ручеек ледяной воды переливался из его мозга  в мой. --  Все хорошо, --  как
заведенный твердил я, -- спи. Папа здесь, с тобой, спи. Ты видел сон. Плохой
сон. Но это всего лишь сон!
     Я бы все отдал, чтобы это было правдой.

     Солнце.  С  его появлением  ушли  ночные  страхи,  и  жизнь  показалась
значительно более привлекательной.
     Женщина в черном мне приснилась,  шелест  юбки  -- не  более  чем  игра
воображения, Ричард тоже видел  плохой  сон.  К такому заключению  я пришел,
пока брился, и остался вполне доволен своими выводами. Забавно, как часто мы
стараемся разрушить свою веру, приводя для этого массу всевозможных доводов,
и как мало доверяем собственной интуиции.
     А  уж  когда  доводов  так  много... Солнечный  свет  всегда был мощным
аргументом против ночных неприятностей. Добавьте  к  этому вкусный  завтрак,
лучащуюся  радостью жену, счастливо  хохочущего сына,  понедельник,  сулящий
новую встречу  с  любимой работой,  --  и  вы  получите потенциал, способный
сокрушить  веру в любые  непонятные и  не поддающиеся логическому объяснению
явления.
     К моменту выхода из дома я окончательно уверился, что в  моей жизни все
хорошо,  и, насвистывая,  направился  к  дому Элизабет  и Фрэнка.  Была  его
очередь вести машину. Я постучал в заднюю дверь и бодро вошел в кухню. Фрэнк
еще сидел за столом и допивал свой утренний кофе.
     -- Пора, -- сказал я, -- поторопись, а то опоздаем.
     -- Ты говоришь  это  каждый  день,  --  отмахнулся Фрэнк, -- а разве мы
когда-нибудь опаздывали?
     -- Конечно, -- я подмигнул  стоявшей у плиты Элизабет, -- и даже  очень
часто.
     -- Врешь ты все, -- огрызнулся Фрэнк, -- врешь, как всегда. -- Он встал
и, зевая, потянулся. -- Боже мой, ну почему сегодня не суббота!
     Он отправился в спальню за пиджаком, а я, оставшись наедине с Элизабет,
поинтересовался ее самочувствием.
     -- Все  в порядке,  спасибо, -- скороговоркой  ответила она. -- Кстати,
Том, мы бы хотели пригласить вас в среду на ужин, разумеется, если у вас нет
других планов.
     -- Спасибо, мы с удовольствием придем.
     Элизабет радостно улыбнулась и спросила:
     -- Интересно было вчера, правда?
     -- Да, жаль только, я не видел всего представления.
     В кухне появился Фрэнк, на ходу застегивая пиджак.
     -- Пошли, что ли, -- буркнул он, всем своим  видом выражая отвращение к
предстоящей работе.
     -- Дорогой, --  немного заискивающе начала Элизабет,  -- пожалуйста, не
забудь купить немного кофе, когда...
     -- Сама купи,  --  рявкнул Фрэнк, -- все равно целый  день ни  черта не
делаешь!  А я не собираюсь мотаться по магазинам  после целого дня работы на
этом проклятом заводе.
     Элизабет ничего не ответила, только  виновато улыбнулась и,  покраснев,
отвернулась к плите. Я заметил, как ее горло конвульсивно дернулось.
     -- Женщины! -- скривился Фрэнк, открывая дверцу машины. -- С ними иначе
нельзя.
     Я не ответил. До работы мы ехали в полном молчании.
     И опоздали на семь минут.

     Это случилось во второй половине  дня. Я только что вымыл руки и  пошел
на  свое  рабочее  место.  Остановившись   у  автомата,  я  налил  стаканчик
прохладной  воды, с  удовольствием  выпил, выбросил использованный стакан  в
бачок для мусора...
     И едва не упал от сильного удара по голове. Прямо по макушке.
     Мой крик привлек внимание нескольких сослуживцев. Я видел их удивленные
лица, но  ничего не  мог с собой поделать. Ноги стали  ватными, и устоять на
них не было никакой возможности. Меня  качнуло к одному из столов, в который
я  не  замедлил  вцепиться  мертвой  хваткой,  делая  отчаянные  попытки  не
свалиться на пол.
     Ближе  всех  сидел  Кен Лейси,  он  быстро  подскочил ко  мне  и  помог
удержаться на ногах.
     -- Что с тобой?
     -- Энн... -- только и мог произнести я.
     -- Что?
     -- Энн...  -- Я с трудом оторвался от стола,  тут же покачнулся снова и
из последних сил сжал руками многострадальную голову. Она болела так сильно,
что было невозможно терпеть. Будто меня кто-то стукнул молотком.
     -- Что с ним? -- подошла одна из секретарш.
     --  Не знаю,  -- пожал плечами Лейси, продолжая  поддерживать  меня под
руку. -- Кто-нибудь, дайте ему стул.
     --  Энн... -- простонал я,  ни  за что  не соглашаясь  сесть. --  Все в
порядке, -- невнятно бормотал  я, делая слабые попытки оторваться от стола и
от Лейси. В конце концов  это мне удалось, и, уже почти не шатаясь, я  резво
подбежал к своему столу, свалился на стул и схватил телефонную трубку. Потом
мне  сказали, что я выглядел насмерть перепуганным.  А я и был таким. Беда в
том, что я не имел ни малейшего понятия, что же именно меня до такой степени
напугало. Я просто откуда-то знал: это связано с Энн.
     Я  упорно звонил домой,  но трубку  не снимали. От нетерпения я ерзал и
подпрыгивал на стуле,  а выражение сильного испуга на  моем лице  сменилось,
как мне сказали, гримасой  настоящей паники. Я  с размаху ударил по кнопке и
дрожащими пальцами набрал номер еще раз. Прижимая трубку к уху, я  бормотал,
сотрясаясь в агонии необъяснимого ужаса:
     -- Ну же, отвечай, ответь, прошу тебя.
     Наконец я дождался ответа.
     -- Энн?
     -- Это ты, Том? -- услышал я голос Элизабет и едва не уронил трубку.
     -- Где Энн? -- сумел выдавить я, едва дыша.
     -- Она в постели. Я только что нашла ее на полу кухни без сознания.
     -- Что с ней?
     -- Не знаю, я вызвала врача.
     -- Сейчас буду! -- Я швырнул трубку,  сорвал с вешалки пиджак и выбежал
из комнаты. Думаю, я  был  похож на сумасшедшего, но размышлять об  этом  не
было времени.
     Следующие  полчаса  показались мне сущим адом. Во-первых, мне надо было
взять у Фрэнка ключи  от  машины. На  это ушло некоторое  время.  Затем  мне
требовалось  получить  пропуск на срочный выход с завода. А это  делается не
скоро. Я рыскал по стоянке в поисках машины, пока у меня не закололо в боку.
Естественно, оказалось, что Фрэнк припарковал  ее в  самом  дальнем углу. По
стоянке я  промчался  со скоростью не меньше шестидесяти  миль  в час, резко
затормозил у ворот, предъявил пропуск и наконец оказался на улице.
     Мне здорово повезло.  По дороге домой меня могли арестовать по  меньшей
мере  десяток  раз.  Я  не  обращал  внимание на  красные глаза светофоров и
запрещающие знаки,  я  поворачивал  налево из  правого ряда, направо  --  из
левого. В общем, нарушив все мыслимые и немыслимые правила, я добрался домой
за двенадцать минут. И никто меня не остановил.
     Выскочив из машины, я рванулся к дому.
     Мое  семейство  было в  спальне. Энн лежала в постели,  Ричард  возился
неподалеку. Элизабет сидела в  кресле рядом. Ричард радостно подбежал ко мне
и закричал:
     -- Здравствуй, папочка!
     -- Привет, малыш! -- Я рассеянно погладил его по  головке и приблизился
к кровати.
     Элизабет встала, и я занял ее место.
     Энн  слабо  улыбалась. У нее  были какие-то  странные  глаза,  мне даже
показалось, что она не очень  хорошо меня видит. Элизабет положила ей на лоб
грелку со льдом.
     -- Ты в порядке, дорогая?
     Энн  сделала еще одну попытку улыбнуться.  И это была не  самая удачная
попытка.
     -- В порядке. -- Ее голос был так слаб, что я скорее прочитал по губам,
чем расслышал, ее слова.
     -- Что сказал доктор?
     -- А он еще не приходил, -- сообщила Элизабет.
     -- Где, черт побери, его  носит? -- взорвался  я и взглянул на  Энн. --
Дорогая, что случилось? Хотя нет, молчи,  тебе  нельзя разговаривать.  Может
быть, отвезти тебя в больницу?
     -- Нет. -- Ее голова слегка повернулась на подушке.
     -- Папочка, мама упала, -- сообщил Ричард.
     И я отчетливо увидел Энн, стоящую в кухне. Вот она потянулась за чем-то
на верхней полке и...
     -- Да,  детка, я знаю.  -- Я обнял сына и снова  обратился к Энн: -- Ты
уверена, что не хочешь в больницу?
     -- Да. -- Ее голос звучал уже чуть-чуть громче.
     -- Ты давно вызвала врача? -- поинтересовался я у Элизабет.
     -- За несколько минут до твоего звонка.
     -- А как это случилось? Она потеряла сознание?
     --  Точно не знаю,  -- ответила Элизабет, -- я  пришла поздороваться  и
нашла ее  на полу в кухне. Думаю, она хотела что-то достать с верхней полки,
оттуда свалилась большая банка помидоров и ударила ее по голове.
     На какое-то время я лишился дара речи. Потом медленно повернулся к Энн.
     -- Прямо по макушке? -- со страхом спросил я.
     -- Да.

     Доктор пришел  только около  трех и  не  нашел у Энн ничего  страшного,
кроме  большой  шишки  на голове.  Я позвонил  на завод  и  предупредил, что
сегодня уже  не  вернусь  на работу.  Элизабет обещала  заехать за Фрэнком в
четыре.
     Ближе к  вечеру  Энн,  заверив, что  чувствует  себя  хорошо,  встала и
занялась ужином. Пока она колдовала  у  плиты, я сел в кухне за стол, усадил
на  колени  Ричарда  и  рассказал  Энн, что случилось  со мной. На  ее  лице
отразилось искреннее недоумение.
     -- Это же фантастика, Том!
     -- Знаю, но тем не менее это факт, не требующий доказательств.
     А  в  это время  Ричард  увлеченно  рассказывал  мне  о  необыкновенном
червяке, которого они с Кэнди нашли на заднем дворе.  Я не очень внимательно
слушал,  но мысленным взором  видел двух детишек,  стоящих  на  коленках  на
мокрой земле и внимательно рассматривающих дождевого червя.
     "Что дальше? -- билось в моем мозгу. -- Боже мой, что же будет дальше?"
     Снова  сон. И пробуждение в ледяных объятиях  ужаса. И полный  отчаяния
взгляд,  устремленный в  темноту  спальни.  И  уверенность,  что она ждет  в
гостиной. И желание крикнуть  ей: "Убирайся  вон!" Вместо  этого  я трусливо
спрятался под  одеяло и  теснее  прижался  к Энн.  Все  повторилось: я снова
услышал шелест  юбки  в  гостиной и  испуганный  плач Ричарда. А  утром была
нудная,  тупая головная боль, неприятные  ощущения в области живота.  И  еще
гнетущее чувство  опустошения,  словно  меня  использовали  и  выбросили  на
помойку. И очередная попытка убедить себя, что я просто видел сон.
     Уже бесполезная.



     Во вторник вечером, вернувшись с работы, я положил на стол пакет.
     -- Что это? -- удивилась Энн.
     -- Сахар.
     Несколько секунд она непонимающе рассматривала меня.
     -- Разве я  просила? -- недоуменно спросила она. -- Откуда ты знал, что
у нас кончился сахар?
     --  Ты не просила  его  купить? --  упавшим  голосом поинтересовался я,
заранее зная ответ.
     Энн покачала головой.
     -- Но, -- спохватилась она, -- сахар очень кстати.
     Я положил коробку с сахаром в шкаф и снял пиджак.
     -- Жарко, -- сказал я, чтобы что-нибудь сказать.
     -- Да.
     Энн начала  расставлять  на столе тарелки, а  я стоял у окна и наблюдал
веселую возню  Ричарда и Кэнди, которые  кругами носились по двору в попытке
поймать красивую бабочку.
     -- Том! Что ты собираешься делать?
     -- Ты  имеешь в виду  --  с... -- Я беспомощно  замолчал, осознав  свою
неспособность  подобрать  правильное  определение  тому,  что происходило со
мной.
     Она кивнула.
     --  Что  тут  можно  сделать?  --  с тоской  вздохнул я. -- Это  нельзя
показать, сложно даже объяснить. Мне снится странная женщина,  -- я решил не
говорить  Энн, что уже перестал забивать себе  голову  сказками о  кошмарном
сне, -- я каким-то непостижимым образом  чувствую, что творится в  голове  у
Элси. Я испытал такой же удар по голове, как и ты. Я, вероятно, уловил  твои
мысли,  узнав, что нам  нужен сахар.  Что я должен со всем этим делать?  И с
чего начинать?
     -- Ты можешь обратиться к Алану Портеру.
     -- Зачем?  С  моими  мозгами  все  нормально, --  вздохнул  я  и  снова
отвернулся к окну.
     -- А как еще можно определить твое состояние? Очевидно, что-то все-таки
происходит в твоих мозгах, разве не так?
     -- Да, но пойми, в них ничего не  нарушилось, -- я на секунду замолчал,
подбирая  слова,  --  а  если  что-то и есть, то  это улучшение,  а вовсе не
ухудшение. Короче, я ничего не потерял, скорее приобрел.
     -- Но  ты же не  чувствуешь себя от этого лучше! -- Энн повысила голос,
что  случалось с ней  крайне  редко.  -- Ты напуган,  Том,  признай  это.  Я
чувствую, как  ты дрожишь по ночам,  когда видишь свой  ужасный  сон  или...
Называй  это  как хочешь. Главное, что оно мешает тебе.  И я уверена: что-то
нужно предпринять, и чем скорее, тем лучше.
     --  Хорошо,  --  без  особой  уверенности согласился  я,  -- что-нибудь
сделаю... наверное.
     Я чувствовал себя против воли загнанным в угол, и это мне не нравилось.
Конечно,  я  боялся  того,  что  со  мной происходит.  Но  одновременно  был
заинтригован. Весь день  на работе  в моей голове мелькали  обрывки мыслей и
эмоций сидящих вокруг  меня  людей. Обрывки чувств, которые я не мог связать
воедино и не знал,  кому конкретно они принадлежат. Но это только будоражило
воображение. Кто-то,  к  примеру,  воображал  себя  на борту  фешенебельного
океанского  лайнера, где он или она были или  мечтали  побывать. Клянусь,  в
какой-то момент  я ощутил  запах моря и почувствовал  легкую вибрацию палубы
под ногами. Другой думал  о женщине, и  видение было искаженное, размытое  и
вульгарное, вызывающее такое же омерзение, как и мысли Элси.
     Тут меня посетила очередная идея, и я отошел от окна.
     -- Интересно... -- воодушевленно начал я.
     -- Что еще?
     -- А что, если я действительно стал или становлюсь медиумом?
     -- Медиумом? -- Энн с размаху опустила на стол бутылку молока.
     -- Да,  а почему бы  и нет? -- Глядя на  ее озадаченное лицо, я не  мог
удержаться от смеха. -- Дорогая, медиум не обязательно должен быть неуклюжей
толстухой средних лет в мешковатой кофте на пуговицах.
     -- Знаю, но...
     --  Подумай, что означает само слово  "медиум"! Середина, промежуточная
ступень. Медиум находится в середине  между источником и целью, между  двумя
индивидуумами, которые  напрямую не могут увидеть и услышать друг друга.  Он
-- посредник, пропускающий через себя поток чужих мыслей и чувств, он...
     -- Если ты медиум, -- резко перебила Энн, -- скажи мне одну вещь.
     -- Какую?
     -- Почему ты не в состоянии управлять этим процессом?
     За ужином  мы  говорили  только  о медиумах и  спиритизме.  Правда, Энн
периодически отвлекалась, уговаривая Ричарда  не вертеться и спокойно доесть
свою порцию, но затем неизменно возвращалась к ставшей столь  актуальной для
нашей семьи теме.
     --  Я  не понимаю, --  горячилась она, -- ты  страдаешь от  этого, я же
вижу, как ты изменился, хотя прошло всего несколько  дней. Ты устал, бледен,
измучен.
     --  Знаю. -- Спорить  было невозможно.  После каждого, не  знаю как это
назвать,  случая,  а  может быть,  приступа  я  чувствовал  себя  совершенно
измотанным и долго мучился от изнуряющей головной боли.
     -- Я  отказываюсь тебя  понимать.  --  Энн  была раздражена  и даже  не
пыталась  это   скрыть.  --   Ты  не  отрицаешь,  что  это  доставляет  тебе
неприятности,  но  все-таки  с упорством,  достойным лучшего применения,  не
хочешь что-либо менять, потому что ты медиум или что-то в этом роде.
     -- Дорогая,  я  этого не говорил. Я просто  хочу посмотреть, к чему это
приведет. Мы куда-то движемся, я чувствую.
     -- Чувствуешь, чувствуешь...  -- Энн  рассерженно  сжала губы. -- А что
чувствую я, когда ты дрожишь и стонешь по ночам или без видимых причин вдруг
выскакиваешь из постели и куда-то несешься? По-твоему, меня это не касается?
Я  беременна, Том.  И все время  нервничаю. Ты всерьез  считаешь, что  такие
встряски каждую ночь идут мне на пользу?
     -- Дорогая, я...
     Нашу беседу прервал громкий звонок в дверь. Я  встал и пошел открывать,
недоумевая, что на сей раз вызвало уже ставшую знакомой дрожь. Ощущение было
коротким,  но отчетливым. Будто я  был кусочком железа,  который поместили в
сильное магнитное поле и тут же вытащили обратно.
     Я открыл дверь и увидел стоящего на крыльце Гарри Сентаса.
     -- Добрый вечер, -- удивился я.
     --  Добрый  вечер, -- так же  вежливо  ответил  он. Гарри был  высокий,
широкоплечий и очень полный. Удивительно, но любая одежда  на  нем выглядела
нелепо. Мне всегда  казалось,  что  лучше всего  он бы  выглядел  в  рабочем
комбинезоне и в кепке. -- Я пришел  получить арендную плату, --  сообщил он,
-- чтобы вам лишний раз не ходить.
     -- А... разве у нас нет в запасе еще двух дней?
     -- Я решил, что вы захотите уже сегодня избавиться от этой заботы.
     -- Хорошо, -- кивнул я, -- если вы подождете, я выпишу чек.
     -- Я подожду.
     Вернувшись в кухню, я достал из ящика чековую книжку.  Энн смотрела  на
меня, ожидая объяснений, но я молча пожал плечами.
     -- Кто там? -- полюбопытствовал Ричард.
     -- Наш сосед, детка, -- ответила Энн.
     Я выписал чек, выдрал его из книжки и отнес Сентасу.
     -- Премного благодарен, -- буркнул он и собрался уходить.
     --  Кстати,  --  вспомнил  я,  --  раз  уж  вы  здесь,  отремонтируйте,
пожалуйста, замок. Входная дверь снаружи не закрывается. Когда мы все уходим
из дому, приходится  эту дверь  закрывать изнутри, а заднюю  дверь оставлять
открытой.
     -- Хорошо, я позабочусь об этом.
     -- Мы будем вам очень признательны.
     Еще несколько секунд я смотрел  на грузную фигуру, тяжело  ступающую по
дорожке, потом захлопнул дверь и вернулся в дом.
     -- Это будет повторяться  каждый месяц?  -- усмехнулась Энн. --  А я-то
думала, что первые два раза не в счет.
     -- Видимо, он таким образом проявляет беспокойство  о своих деньгах, --
предположил я,  -- или, вернее, о  деньгах  жены. Если верить Фрэнку, именно
она владеет всей недвижимостью.
     -- Милый  старина Фрэнк,  --  рассмеялась Энн,  -- у него  для  каждого
найдется доброе слово.
     -- Не нравится мне этот Сентас, -- задумчиво проговорил я.
     -- Это ты как медиум говоришь? -- Энн подняла на меня смеющиеся глаза.
     -- Дорогая, ты разговариваешь со мной как с капризным ребенком.
     -- А ты и есть большой капризный ребенок. -- Энн уже не смеялась.
     -- Вовсе нет, -- я счел нужным обидеться, я не считаю свое поведение ни
капризом, ни чудачеством.
     --  Тогда не придавай своему новому дару так много значения. Ты слишком
впечатлителен.
     -- По-моему, из нас двоих излишне впечатлительна именно ты, -- сделал я
неудачную попытку съязвить.
     --  Тебе не кажется, что у  меня для  этого есть повод?  -- раздраженно
спросила Энн.
     -- Я знаю, тебе тяжело, но...
     -- Но ты получаешь удовольствие, и это главное.
     -- Милая, давай не будем спорить. -- Мне пришлось срочно искать  пути к
примирению. -- Мы еще немножко подождем, посмотрим, что будет дальше. А если
ты будешь пугаться или волноваться, я пойду к Алану Портеру. Согласна?
     -- Том, это ты волнуешься и пугаешься.
     -- Хорошо, тогда я еще немного  повременю,  --  решил  я.  -- Признаюсь
честно, мне очень любопытно. А тебе нет?
     Энн долго думала, но наконец кивнула:
     -- Пожалуй... это довольно необычно, не отрицаю... Но наша  жизнь стала
совершенно непредсказуемой. Все летит под откос. Разве игра стоит свеч?
     --  Дорогая,   я  сумею  вовремя  остановиться  и  не   допущу   ничего
непоправимого, можешь не сомневаться.
     Перед  сном я  попросил  Энн попытаться  припомнить  все,  даже мелочи,
происходившие в  тот вечер,  и  подумать,  какие  именно  слова  Фила  могли
привести  к таким непредсказуемым последствиям.  Мы очень долго перебирали и
обсуждали каждый пустяк и, по-моему, кое-что нащупали.
     Речь шла о двух на первый взгляд несущественных деталях. Разумеется, мы
не могли быть ни  в чем  уверенными.  В подобных вопросах  вообще  не бывает
ничего однозначного. Но что-то было не так.
     Одна  реплика  была  произнесена, когда я  старательно оживлял в памяти
картинки   из   детства.   На  чей-то   вопрос  Фил   ответил:  "Возможности
человеческого мозга безграничны. Он способен творить чудеса".
     А другая  фраза была сказана Филом уже  в самом конце, когда он выводил
меня из гипнотического транса. Именно она, по-моему, содержала в себе ключ к
разгадке.  Он сказал: "Твой разум свободен, абсолютно  свободен. Тебя больше
ничто не связывает".
     Наверняка он произносил это сотни раз. Насколько я понимаю, эта команда
дается   для  того,  чтобы  мозг  подвергшегося  гипнотическому  воздействию
индивидуума не сохранил никаких следов внушений, которые впоследствии  могли
бы  причинить вред. Как я уже отметил,  Фил произносил эту  реплику не  один
десяток раз, позже он это подтвердил.
     Но только в случае со мной она сработала неправильно.
     Я задыхался.  Проснувшись, я сел на кровати, хватая ртом воздух, сердце
отчаянно колотилось, лицо и шея покрылись холодным липким потом.
     Она явилась снова.
     Я сидел на  кровати, тщетно уговаривая себя встать. И пойти в гостиную.
Однако  это  оказалось  выше  моих  сил.  Я   не  мог  заставить  себя  даже
шевельнуться. Сила воли, которой я всегда гордился, очевидно, покинула меня.
Мысленным взором я отчетливо видел женщину  в черном, стоящую  у окна, но не
мог решиться встать, выйти из спальни и оказаться с ней один на один.
     -- Опять?
     Я испуганно взглянул на проснувшуюся Энн.  Сердце стучало  так,  словно
готовилось пробить грудную клетку и выскочить из груди.  Во рту пересохло. Я
с трудом сглотнул,  со свистом втянул в себя  побольше воздуха и едва слышно
прошептал:
     -- Да.
     -- И... она там?
     -- Да.
     Я почувствовал, что Энн тоже старается унять дрожь.
     -- Том, что она хочет?
     -- Не знаю.  -- Я не  мог не  отметить, что мы оба уже воспринимали эту
женщину как объективную реальность.
     -- Ой! --  Мне  показалось, что  Энн всхлипнула. Я  придвинулся  ближе,
чтобы  коснуться  ее,  и  понял, что она  изо  всех сил зажимает  рукой рот,
кажется даже вцепившись в нее зубами. -- Энн,  Энн, -- горячо зашептал я, --
не волнуйся, она не сможет причинить нам зло.
     Энн отдернула руки от лица и почти закричала:
     -- А какого черта ты здесь делаешь? Так и собираешься  лежать в постели
и прятаться  под  одеялом?  Ты  только  днем храбрый  и любопытный? Если она
действительно там и если она -- то, что ты говоришь...
     Словно  испугавшись,  что незваная  гостья  в гостиной  ее услышит, Энн
замолчала. Думаю,  в  какой-то  момент мы оба перестали дышать. Я смотрел на
темный  силуэт Энн  и чувствовал, что мое сердце прекращает бешеную скачку и
начинает биться медленно и тягуче.
     -- Энн, послушай...
     -- Что еще?
     -- Ты ведь тоже не веришь Филу, правда?
     -- А ты веришь?
     Только теперь я понял, что  так и не смог заставить себя поверить Филу.
Потому что он ошибался. Это была не телепатия. Это было что-то другое.
     Но что?



     В  среду  вечером  мы  собирались  на  ужин.  Энн  сидела на  кровати и
причесывала Ричарда, я переодевал рубашку.
     -- Ты расскажешь Фрэнку и Элизабет о своих приключениях?
     -- Нет, -- я помотал  головой, глядя  на  свое  отражение в зеркале, --
зачем?  Фрэнк  весь  вечер будет  язвить по этому  поводу.  Только  испортит
настроение.
     Энн замолчала. Мне тоже не хотелось разговаривать. Я  был уверен: в тот
момент мы думали об одном и том же.
     У нас не  было предмета для разговора со специалистами. Что мы могли им
предъявить в  качестве  доказательств?  Странное,  не  поддающееся  описанию
чувство,  ошеломившее меня  во мраке  ночи? Мимолетный проблеск подсознания,
краткое мгновение, когда неосознанное стремление верить  в то, что находится
за  пределами  понимания,  становится  явью?  Этого  мало. Этого  совершенно
недостаточно!
     Энн наконец  удалось пригладить непослушные  волосы Ричарда,  и она  со
вздохом отложила расческу. В мою сторону она не смотрела.
     -- Красивая рубашка, папочка.
     -- Спасибо, малыш.
     -- Мне очень нравится.
     На  мгновение  между   нами  протянулась  тонкая  незримая   нить.  Мне
показалось,  что  я увидел в его широко открытых  глазах искру понимания. Но
малыш отвернулся, и ощущение исчезло.
     Я  смотрел  на  него  и  думал,  как  много  опасностей  каждую  минуту
подстерегает  ребенка в этом сумасшедшем мире: он может заболеть неизлечимой
болезнью, попасть  под машину  или  погибнуть  в одном  из сотен  несчастных
случаев, на которые так щедра наша жизнь. Как было бы здорово, если бы я мог
всегда быть уверен, что он в безопасности!
     На какой-то миг взгляд Энн встретился с моим.
     -- Я знаю одно, -- возбужденно заговорил я,  -- вокруг нас что-то есть.
Я не знаю, что именно, но оно уже здесь.
     Она  окинула  меня внимательным взглядом и ничего  не ответила.  Только
прижалась губами к светловолосой головке Ричарда.
     -- Все будет хорошо, -- сказала она, в основном обращаясь к самой себе,
-- все будет очень хорошо.
     Дверь открыл Фрэнк.
     --  Приветствую вас,  друзья по несчастью,  --  громогласно заявил  он,
выдохнув на нас удушливое облако, перенасыщенное пивными парами.
     Услышав   нас,  из  кухни   вышла   Элизабет.  Не  требовалось   особой
наблюдательности, чтобы заметить: они только что ссорились. И дело даже не в
напряжении, которое я чувствовал. Было заметно, что Элизабет плакала.
     -- Здравствуйте!  --  Она  подошла поближе и  попыталась заставить себя
улыбнуться, упорно не глядя на Фрэнка.  -- Здравствуй, милый. -- Она ласково
погладила Ричарда по аккуратно причесанной головке.
     С первого взгляда могло показаться, что стоящий рядом Фрэнк обнял  жену
за талию,  но  я  заметил,  как  его длинные белые пальцы глубоко впились  в
мягкую плоть ее большого живота.
     -- Это моя жена  Лиззи, -- скривился он в ухмылке, -- мать моего еще не
родившегося щенка.
     Гримаса  боли  исказила  бледное лицо Элизабет.  Она вырвалась  из  его
объятий и  подошла  поближе  к Ричарду... Ненависть! Это  слово  вспыхнуло и
погасло  в  моем  мозгу.  Так  ярко  вспыхивает  лампочка  перед  тем,   как
перегореть.
     -- Сегодня ты такой  красивый, Ричард, -- улыбнулась Элизабет,  но в ее
глазах  блестели  слезы,  --  тебе  очень  идет  этот  костюм,  рубашка тоже
замечательная.
     -- Никогда не говори мне, что я красивый, -- вмешался Фрэнк.
     Ричард  внимательно  посмотрел  на  рукав  своей  рубашечки,  потом  на
Элизабет и серьезно спросил:
     -- Тебе нравится?
     -- Да, очень красиво, -- сквозь слезы ласково улыбнулась Элизабет.
     Фрэнк решительно не желал оставаться на вторых ролях.
     -- Присаживайтесь, гости дорогие, -- он сделал рукой приглашающий жест,
-- скажите,  что будете  пить. Кажется, именно так  начинает свои  вечеринки
всемирно известная ведьма Элси.
     -- Ты сегодня в хорошем настроении, -- заметил я.
     -- Так что же вам налить, черт побери?
     -- Мне ничего, -- сухо ответила Энн.
     А  я попросил стакан вина,  если оно  имелось в доме.  Фрэнк назвал три
сорта. Я выбрал сотерн.
     --  Сотерн  сейчас  будет,  --  нараспев протянул  Фрэнк  и, кривляясь,
удалился в сторону кухни.
     Элизабет стояла  рядом, неестественно выпрямившись, с натянутой улыбкой
на лице.
     --  У него  сегодня  неудачный день, -- заметила  она,  -- не обращайте
внимания.
     -- Ты уверена, что  тебе  хочется возиться  с гостями,  Лиз?  --  мягко
осведомилась Энн. -- Если тебе тяжело, мы могли бы...
     -- Не говори глупости, дорогая, -- обиделась Элизабет, а я почувствовал
идущую от нее волну тоски и обреченности.
     Фрэнк продолжал громко греметь стаканами в кухне.
     -- Да, кстати, пока я не забыла, -- воскликнула Элизабет, -- я вчера не
оставила у вас в доме расческу?
     -- Бог ты мой, -- Энн с досадой всплеснула руками, -- конечно оставила.
Я сегодня  сто  раз  собиралась принести  ее  тебе, но  все  время забывала.
Извини.
     -- Ничего,  дорогая, -- улыбнулась Элизабет, -- просто я хотела узнать,
где она. При случае я ее заберу.
     -- Со-терн,  --  возвестил Фрэнк, войдя в комнату  с полным  стаканом в
руке.
     -- Я пойду посмотрю, как там наш ужин. -- Элизабет поспешно направилась
в кухню.
     -- Я помогу тебе, -- предложила Энн.
     -- Не  надо,  у  меня почти все готово,  -- улыбнулась Элизабет. Однако
улыбка  недолго  задержалась   на   ее  бледном  и  несчастном  лице.  Нагло
улыбающийся Фрэнк загородил ей  дорогу. -- Фрэнк,  прошу тебя, -- взмолилась
она.
     -- Лиззи  больше не  хочет  с нами разговаривать, -- ухмыльнулся он. --
Лиззи хочет уйти.
     -- Фрэнк, пропусти меня. -- Ее голос звучал глухо и напряженно.
     -- Она же помешалась, --  Фрэнк грубо схватил жену за плечо, --  совсем
спятила.
     --  Я  все-таки помогу тебе, Лиз.  -- Энн  решительно поднялась,  взяла
Ричарда за руку и направилась прямо на Фрэнка.  Элизабет открыла рот, словно
хотела заговорить, но не произнесла ни слова. Я остро ощутил сложное чувство
гнева,  смешанного с благодарностью, которое она  в  этот момент испытывала.
Две женщины и ребенок без помех прошли в кухню.
     --  Одна  беременная  женщина,  --  начал  перечислять  Фрэнк,  --  две
беременные женщины, один маленький мальчик, -- он со свистом выдохнул воздух
и хихикнул, -- есть повод повеселиться, здорово, правда?
     -- Ага, -- буркнул я.
     -- Ты вовсе так не думаешь,  тупой ублюдок! -- рявкнул он и сунул мне в
руку стакан, причем так резко, что вино расплескалось. И рухнул в кресло. --
Знаешь, почему она спятила? -- пьяно хихикнул  он. -- Потому что я предложил
ей поднять и немножко поносить холодильник. Тогда нам не придется возиться с
ребенком.  --  Он схватил стоящую на столике рядом банку  пива  и,  картинно
вытянув вперед руку, произнес: -- За женщин! -- Фрэнк икнул, опустошил банку
и бросил ее на ковер. Он был  абсолютно пьян. --  Дети... -- пробормотал  он
достаточно  громко, чтобы его  услышали в кухне. -- Кто только, черт возьми,
их выдумал?
     Если у меня и было желание рассказать соседям о женщине в черном, Фрэнк
его  сразу отбил. Он  продолжал пить, пока  накрывали на стол, не  прекращал
этот процесс  и за ужином. Он постоянно наливал  себе новые порции, почти не
прикасаясь  к еде,  и  что-то  невнятно бормотал.  Пытаясь  поддержать общую
беседу за столом,  Элизабет упомянула  о  моем странном звонке  домой в  тот
самый момент, когда Энн на голову упала банка. Я пожал плечами и заявил, что
это простое совпадение. Не было никакого желания вдаваться в подробности.
     Я вспомнил, как некоторые медиумы описывали свои посещения  домов,  где
водились  привидения.  Все говорили о том, что в воздухе явственно ощущалось
чужое  присутствие.  Дом,  в  котором   мы  находились,  тоже   был  населен
призраками.   Я   это   чувствовал.  Призраками   полных  отчаяния   мыслей,
привидениями,  тысяч жестоких  слов  и  дел,  фантомами  бессильной  злобы и
невысказанного гнева.
     -- Дети,  --  громко проговорил Фрэнк,  с ненавистью глядя на  еду,  --
зачем их иметь? Что в них хорошего? Я вас спрашиваю!
     -- Фрэнк, ты... -- начала Элизабет.
     --  А ты помолчи, -- грубо перебил Фрэнк, -- я не с тобой разговариваю.
Ты помешалась на детях. Дети -- твоя мания. Ты ими живешь и дышишь. Когда мы
снова будем  делать ребенка, а,  Лиззи,  детка?  Когда мы соединим сперму  с
яйцеклеткой?
     -- Фрэнк! -- Элизабет выронила  вилку  и закрыла лицо дрожащими руками.
Ричард смотрел на взрослых широко  раскрыв глаза. Энн подошла  к  Элизабет и
успокаивающе погладила ее по голове.
     -- Расслабься,  парень! -- Я решил,  что мне  пора вмешаться, но  хотел
свести дело к шутке. -- От твоих речей у нас будет несварение желудка.
     --  Конечно, -- Фрэнк  кивнул,  -- тебе легко  говорить. А  как я  могу
расслабиться,  если  какое-то существо, которое еще  даже  не  родилось, уже
сейчас съедает все  мои  деньги?  Дети, дети,  дети,  -- продолжал  нараспев
повторять он,  но  внезапно  пристально взглянул  на  меня:  --  А  ты  чего
уставился?
     За столом  сидел уже и не  пьяный шут. На меня  смотрели горящие  дикой
ненавистью глаза. У меня не  было желания ввязываться в неприятный разговор.
Я и  так  знал,  какие  черные  тучи гнева  и  раздражения  клубятся  в  его
затуманенной алкогольными парами голове.
     -- Просто смотрю на пьяного кретина, -- спокойно сообщил я.
     --  Да, я  кретин,  -- прошипел Фрэнк,  -- как  и любой  мужик, который
делает детей.
     --  Фрэнк, побойся  бога!  --  Элизабет резко  встала  и  швырнула свою
тарелку в мойку.
     -- Ричард, -- Фрэнк не обращал на жену никакого внимания, -- никогда не
делай  детей. Все, что угодно: делай  деньги, люби девочек, гуляй, веселись.
Но никогда не делай детей.
     Оставшаяся часть  ужина  прошла  в  напряженном  молчании.  Все попытки
поддерживать беседу оказались неудачными.
     Позже Фрэнк и я поехали покататься. Он продолжал пить и  становился все
более агрессивным по  отношению  к  Элизабет. Поэтому я  и предложил немного
проветриться. Я взял нашу машину и,  естественно, сел за руль сам.  Я сказал
ему, что еще надо  где-то  заправиться, иначе  в  четверг  мы не  доедем  до
работы.
     -- Не важно, -- заявил он, -- я все равно не поеду на работу. Что я там
забыл?
     Выехав  на улицу,  мы  увидели  Элси. Одетая в  черный  купальник,  она
возилась со шлангом на полянке перед домом.
     -- Жирная  сука, -- выругался Фрэнк, хотя его мысли,  я это чувствовал,
отнюдь не были злобными. Скорее это можно было назвать злым вожделением.
     Некоторое  время мы ехали  в молчании. Фрэнк опустил  стекло в машине и
постоянно высовывал  голову наружу, подставляя разгоряченное  лицо холодному
вечернему воздуху. Ветер безжалостно  трепал его  густые  черные  волосы, но
его,  похоже, это не  тревожило.  Иногда  Фрэнк  что-то бормотал,  но  я  не
прислушивался. Мы ехали в сторону океана.
     Вечер был  тих и прохладен. Я смотрел на дорогу и размышлял о том,  что
наша жизнь полна мелочей, которые зачастую заслоняют главное.
     Однажды  по  телевизору показывали  гипнотизера. Он  работал  с молодой
женщиной, которая в состоянии гипнотического  транса спокойно рассказывала о
своей прошлой жизни в Нюрнберге в 1830 году. Причем приводила цифры и факты.
     Сначала я был потрясен.  Женщина без акцента  говорила по-немецки, хотя
была американкой  в четвертом  поколении, описывала людей и здания, называла
даты, имена, адреса.
     А   потом  начали  появляться  небольшие  пустячки,  мелочи.  Сперва  я
почувствовал, что на сиденье  моего стула имеется большая твердая выпуклость
и сидеть на нем  крайне неудобно. Потом у меня зачесалась голова. Захотелось
пить. Я отхлебнул глоток  колы из стоящего передо мной  на столике стакана и
тут же отвлекся снова  -- заскрипел диван, на него  усаживалась Энн. Когда я
снова  взглянул на  экран,  он мне  показался  слишком  маленьким  для такой
большой комнаты.  Тут  же я  услышал  звук  пролетавшего  низко  самолета  и
заметил,  что  книги на  полке запылились. А женщина  на  экране  продолжала
говорить, но  ощущение необычности  и невероятности уже  исчезло.  Некоторое
время я  еще продолжал смотреть на  экран, но уже  без прежнего  интереса. А
потом вообще переключил на другой канал.
     Сейчас со мной происходило то же самое. Я чувствовал жесткость сиденья,
вибрацию руля в руках, слышал  ровный  звук  работающего  двигателя "форда",
краем глаза смотрел  на ерзающего рядом Фрэнка и проносящиеся мимо огни. Все
вокруг было осязаемым и реальным. А остальное отошло на второй план.  И  моя
способность  чувствовать мысли  Фрэнка  и Элизабет  казалась  не  более  чем
фантазией, игрой не в меру развитого воображения.
     Через двадцать  минут  мы остановились у  бара на  Ридондо-Бич,  удобно
расположились за столиком и  заказали пиво. Фрэнк залпом осушил  три больших
стакана, после  чего  принялся  за  четвертый, но  уже  медленнее. Он  вытер
запотевшее дно стакана о покрывавшую столик скатерть и теперь тупо таращился
на мокрое пятно.
     -- Зачем? -- вздохнул он.
     -- Зачем -- что?
     -- Все! Семья, дети и все, что с ними связано... -- Он с шумом выдохнул
воздух и неожиданно спросил: -- Ты действительно хочешь ребенка?
     -- Разумеется.
     -- Он у тебя будет, -- фыркнул Фрэнк и отхлебнул глоток пива.
     -- Насколько я понял, ты ребенка не хочешь? -- спросил я.
     --  Ты  правильно  понимаешь,  старина,  --  буркнул  он. -- Иногда мне
хочется так врезать по ее  проклятому животу, чтобы выбить...  -- Он с силой
стиснул  в руке  стакан, как  будто  душил ненавистного  противника.  Стакан
оказался достаточно  крепким и устоял. Фрэнк со злостью  покосился на него и
продолжил: --  Скажи, ну зачем мне  ребенок? Что, черт  возьми, я буду с ним
делать?
     -- Что ты, Фрэнк, они такие забавные!
     -- Конечно, -- скривился он, -- милые и забавные. Жизнь вообще забавна,
когда так мало денег в банке и еще меньше уверенности в завтрашнем дне.
     -- Они  же  не едят  деньги, -- засмеялся  я, -- только немножко каши и
молока.
     --  Они  питаются  деньгами,  -- убежденно заявил Фрэнк, -- так же  как
жены, дома, мебель и чертовы занавески. Все они жрут деньги.
     -- Старик, ты рассуждаешь как старый холостяк.
     -- Старый муж, -- фыркнул Фрэнк.  -- Ты даже не представляешь, старина,
как бы мне хотелось остаться холостяком. Чертовски хорошее было время.
     -- Неплохое, -- согласился я, -- но я бы выбрал то, что имею сейчас.
     -- А я нет. -- Фрэнк задумчиво вертел в руке  стакан. -- Даже когда она
была нормальной, ее  приходилось  всякий раз просить, а уж  сейчас  у нее  в
запасе чертова уйма причин, чтобы не пустить меня в свою постель. Кажется, я
рассмеялся.
     -- Так вот  что тебя тревожит! -- В тот момент  все мои  телепатические
способности куда-то подевались и я был просто удивлен.
     -- У нее сексуальности  не больше, чем у  бабочки, -- упрямо  продолжал
Фрэнк, -- даже когда она нормальная, а уж сейчас...
     --  Фрэнк,  --  сказал  я, --  уверяю  тебя,  беременность  не является
ненормальным состоянием.
     --  Черта  с  два,  -- немедленно  отреагировал  Фрэнк,  ухмыляясь,  --
телом-то пользоваться нельзя. Ну ничего, я своего не упущу. Есть у меня одно
маленькое рыжеволосое дельце на заводе.
     Честно сказать, я удивился.
     -- Старушка Лиззи в курсе дела, она все  знает,  -- хмыкнул Фрэнк, -- а
чего еще она могла ждать? Мужчина без этого не может. Ему это необходимо.  А
мне это нужно даже больше, чем другим.
     Он еще  долго рассказывал  мне о своем "дельце".  Я  узнал,  что  у нее
ярко-рыжие  волосы,  миниатюрная  фигурка,  потрясающая  грудь,  она   носит
облегающие свитера и  умопомрачительные  слаксы. Она  ежедневно  приносит  в
бухгалтерию бумаги и забирает их оттуда.
     -- Кажется, я не наелся за ужином, -- вдруг ни с того ни с сего заметил
Фрэнк, растерянно моргая.



     --  Я не  переношу его!  --  воскликнула Энн, когда  мы уже  собирались
ложиться спать. -- Он отвратителен! Он доведет бедную Лиз до нервного срыва!
     Я стянул второй носок и аккуратно положил его в туфлю.
     -- Ты, пожалуй, права.
     -- Она просто очень хочет ребенка. --  Голос Энн дрожал  от возмущения.
--  А  с его слов можно  подумать, что она  желает луну с неба! Она ничего у
него не просит, понимаешь, вообще ничего!  Он ей ничем не  помогает, живет в
свое удовольствие. Он попрекает ее каждым потраченным центом, хотя она очень
экономная хозяйка.  Он  без конца орет  и оскорбляет ее. Представь,  он даже
бьет ее!  Я своими глазами  видела синяки!  А она молчит. Она хочет ребенка.
После семи лет замужества это ее единственное желание. А он...
     -- Может быть, она сама виновата?  -- заметил я.  --  Слишком много ему
позволяет?
     -- А что она может сделать? -- Энн расположилась перед зеркалом и взяла
в руки расческу.
     -- Пусть оставит его.
     --  И  куда  она  пойдет?  --  Энн  начала  злыми,  резкими  движениями
расчесывать волосы. -- У нее никого на свете не осталось. Ее родители умерли
девять  лет  назад.  Если  мы  с  тобой  когда-нибудь расстанемся,  я  смогу
вернуться  домой к  маме  с папой, по крайней мере на  какое-то время. А  ей
некуда идти. Ее дом здесь, а эта свинья превращает его в ад.
     --  Понятно,  --  вздохнул  я  и  лег  в  постель.  --  Интересно,  она
действительно знает, что он завел интрижку на заводе с...
     Еще не высказав эту мысль до конца, я уже знал, каким будет ответ.
     -- Что он сделал? -- очень медленно переспросила Энн.
     Несколько секунд мы молча глядели друг на друга.
     --  Вот   это   здорово,  --  наконец  выдохнула  Энн.   Преувеличенное
спокойствие в  ее голосе  не могло меня  обмануть.  Именно так разговаривают
женщины, когда их ярость достигает наивысшей точки.
     Ситуация показалась мне забавной.
     -- Значит, она ничего не знает, -- улыбнулся я, --  а Фрэнк сказал, что
жена  в курсе событий.  Тебе  не кажется, что это похоже на мыльную оперу? С
одной  стороны,  мы имеем жену, которая  поедом  ест  мужа,  а  с  другой --
мужа-работягу, но гуляку и бабника. -- Я укрылся прохладной простыней. -- На
твоем месте я бы ей ничего не говорил.
     -- Сказать ей? -- удивилась Энн. -- Что ты, я никогда бы не осмелилась.
Такое известие  ее убьет. -- Энн  зябко поежилась. -- Ни  за что на свете! Я
даже боюсь подумать, что с ней будет, если она случайно узнает.
     -- Значит, она  не узнает, -- подвел я таким  образом  итог дискуссии о
чужих проблемах.
     Мы лежали молча.  Я  таращился на потолок,  гадая,  как пройдет  ночь и
явится ли ко мне снова женщина в черном. А мои мысли, словно  отделившись от
меня, робко  и  неуверенно бродили  по  дому,  несмело  заглядывая  в каждый
уголок, готовые пугливо отскочить и спрятаться  при малейшем прикосновении к
неведомому.
     Но все  было нормально. Я даже предположил, что  способности,  которыми
наградил меня  Фил, постепенно исчезают, осталось совсем  немного, и я стану
таким  же, как раньше.  Честно говоря, я почувствовал  себя разочарованным и
обманутым.  Я даже попытался оживить в  памяти  испытанные мною ощущения, но
ничего не получилось.
     Несколько минут спустя Энн погасила свет.
     -- Как ты думаешь, тебе снова приснится этот сон? -- тихо спросила она.
     -- Не знаю. Мне кажется, что нет.
     -- Думаешь... все прошло?
     -- Возможно.
     -- Милый, -- Энн говорила  напряженно, с трудом  подбирая  слова,  -- я
хотела извиниться. Вчера ночью я позволила себе лишнее...
     -- Тебе не в чем себя винить, дорогая. И давай больше не будем об этом.
     Обменявшись нежными поцелуями,  мы пожелали  друг другу доброй  ночи  и
затихли. Часы на тумбочке у кровати показывали половину двенадцатого.
     -- Нет!
     Меня подбросило на постели. Женщина в черном ждала меня в гостиной. Это
знание тончайшим лезвием вонзилось в мой мозг. Широко открыв глаза, я не мог
отвести взгляд от двери.
     Энн   тоже   проснулась.  Сдерживая  дыхание,  она  лежала  неподвижно,
прислушиваясь.
     -- Опять? -- спросила она чуть дрогнувшим голосом.
     -- Д-да.
     -- О нет! -- Теперь ее голос звучал громко, пожалуй, даже сердито.
     В спальне было тихо.  Ночное  спокойствие нарушало  только мое  громкое
хриплое дыхание.
     -- Что ты намерен делать?
     -- А что я могу?
     -- Встань и посмотри, -- зло выдохнула она.
     -- Милая, ты о чем?
     -- Ты отлично знаешь о чем, -- всхлипнула она. -- Вставай и иди туда.
     Я  прилагал  отчаянные  усилия, но  все же  не  мог сдержать  дрожь.  И
чувствовал себя совершенно беспомощным. Перед  глазами стояла она,  бледная,
растрепанная, молящая о чем-то, зовущая меня.
     --  Хорошо, --  сказал я, адресуясь не  зная  кому -- Энн или женщине в
черном,  решительно  отбросил  простыни  и  спустил  босые  ноги  на  ковер,
собираясь встать.
     -- Подожди, я пойду с тобой.
     -- Ты останешься. -- Трясущейся  рукой я вытер пот со лба.  Я знал, что
она  должна остаться.  -- Хорошо,  --  с  удивлением услышал я тут  же  свой
собственный голос, -- пошли.
     Тихо прошелестела ночная  сорочка, и я увидел темный силуэт Энн на фоне
окна. Стиснув  зубы,  чтобы  не  заорать от  ужаса,  я  сжал  ее руку,  и мы
двинулись к двери.
     Вряд  ли было возможно идти медленнее. Мы шли, словно  на  наших  ногах
висели свинцовые гири,  будто  мы были мраморными статуями, ожившими  только
наполовину. Но,  несмотря  ни на  что,  спустя некоторое время  мы  все-таки
приблизились к  двери. Я  слышал гулкий  стук  своего  сердца.  Руки  ходили
ходуном.  Энн тоже дрожала. Но в таком состоянии я не смог  бы ее успокоить.
Меня бы кто успокоил!
     Мы  вышли  в  холл  и,  не  сговариваясь,  остановились.  Нас и  темную
гостиную, в которой ожидало необъяснимое, разделяла только дверь.
     У  себя  в  комнате  беспокойно  заворочался  Ричард.  Тревога за  сына
отвлекла  нас  и  немного  ослабила  напряжение.  И  Энн  сказала  уже почти
спокойно:
     -- Открывай.
     И  я решился. До боли стиснув ладонь жены, я  резко распахнул  дверь. В
ожидании самого  страшного  мы замерли  на  пороге. Но ничего  особенного не
произошло. Наоборот. Неведомое, сгустившееся вокруг нас, внезапно исчезло. Я
почувствовал, как утихает пульсирующая боль  в  висках, прекращают судорожно
дергаться мышцы живота. Мы медленно вошли в гостиную. Она была пуста.
     Энн в изнеможении прислонилась к стене.
     -- Ты подонок, чертов подонок, -- простонала она, только в ее голосе не
было злости. В нем слышалось огромное облегчение и откровенное торжество.
     -- Милая...  -- Я еще раз посмотрел по сторонам. Ничего! Никого... -- Я
был уверен, что она здесь.
     -- Конечно, дорогой, конечно. -- Она похлопала  меня  по плечу и сладко
зевнула. -- Может быть, мы, наконец, пойдем спать?
     -- Иди, я сейчас.
     Еще  несколько минут я молча  стоял в пустой гостиной, бесцельно глазея
на  место, где, я знал, еще недавно стояла  она, потом ссутулился и медленно
побрел  в спальню.  Устроившись рядом с Энн,  я не  стал ей  рассказывать  о
порыве ледяного ветра,  который  едва не сбил меня с ног, когда я выходил из
гостиной.



     -- Теперь у нас есть няня, -- радостно сообщила Энн, когда я вернулся с
работы в четверг, -- сегодня вечером мы свободны.
     Я снял с плеча сына, который, судя по всему, был вполне доволен жизнью.
     -- Я очень рад. Куда пойдем?
     -- А уж как я рада, -- усмехнулась Энн. --  Последнее время  я чувствую
себя старой заезженной клячей.
     --  А  как  себя чувствует  малыш? --  Я  нежно  погладил  живот  жены,
увеличивающийся с каждым днем.
     -- Значительно лучше, благодарю вас, мистер Медиум.
     -- Еще раз назовешь меня так, стукну прямо по этому огромному животу!
     Шутка  получилась  неудачной.  Я  не  мог  рассказать  жене  о  нудной,
изматывающей головной боли,  целый день не дававшей мне покоя, о  неприятных
ощущениях в  животе,  о том,  что я чувствовал  себя  больным  и  совершенно
измученным.
     Она была так весела и беззаботна, так  радовалась предстоящему  отдыху,
что у  меня язык не повернулся огорчить ее. И, кроме того, я не был ни в чем
уверен. Как  всегда, то,  что  меня посетило,  было  зыбким, неопределенным,
непонятным. Чувства... ощущения... и никаких достоверных фактов.
     Умывшись перед ужином, я поинтересовался:
     -- А кто няня?
     -- Девочка, которую порекомендовала Элси. Мы уже договорились.  Правда,
берет она пятьдесят центов в час.
     -- Ты уверена, что ей можно доверять?
     -- Если помнишь, Элси заверила нас, что девочка совершенно надежна. Это
я помнил.
     Я отправился  за нашей новой няней около восьми.  Она жила  примерно  в
четырех  милях  от  нашего дома.  Далековато, конечно,  но мы  так долго  ее
искали, что я решил не быть слишком привередливым.
     Энн очень нужно было иметь возможность немного развеяться.
     Я затормозил перед домом няни и уже собрался выйти  из машины, но в это
время на крыльце появилась девушка. Она имела довольно внушительную, по моим
понятиям,  комплекцию,  и  надетые  на  ней  обтягивающие  джинсы отнюдь  не
скрывали ее формы. На ней был  коричневый  кожаный пиджак, в  темных волосах
виднелась узкая  желтая  лента,  напоминающая  полоску  масла, круглое  лицо
отнюдь не украшали очки в толстой оправе.
     -- Привет, -- улыбнулся я, -- меня зовут Том Уоллис. А тебя?
     -- Здравствуйте, -- еле слышно прошептала она, глядя куда-то в сторону.
     Я  отпустил  ручной  тормоз  и,  убедившись, что  дорога  пуста,  резко
развернулся и поехал обратно. Не дождавшись ответа, я повторил:
     -- Как тебя зовут? Если не ошибаюсь, Дороти?
     -- Да.  -- Она говорила так тихо, что я скорее  угадал, чем услышал, ее
ответ.
     Проехав несколько кварталов, я искоса взглянул  на нее.  Она  выглядела
очень  хмурой  и  недовольной. Кажется, именно в этот  момент  меня кольнуло
смутное недоброе  предчувствие. И в душе появился непонятный дискомфорт. Мне
что-то определенно не нравилось, но я не мог понять, что именно.
     -- Как твоя фамилия? -- не отставал я.
     -- Мюллер.
     Я свернул на проспект и набрал скорость.
     -- Ты долго сидела с девочкой Элси?
     -- Нет.
     Болтливость явно не была ее отличительной чертой. Это, конечно, хорошо,
но... что-то с ней было не так. Я кашлянул и решил докопаться до истины.
     -- Скажи, а у тебя много свободного времени?
     -- Да.
     -- Я имею в виду, -- заторопился я, -- у тебя же школа, дом, еще всякие
дела. Может быть, мама возражает против твоей работы?
     -- Нет.
     В  моем мозгу всплыло ощутимо и ясно: у нее нет матери.  Не подумав как
следует и не вполне осознавая, что говорю вслух, я спросил:
     -- Твоя мама умерла?
     Она резко повернулась и изумленно уставилась на меня. Хотя при этом она
не произнесла ни слова,  я точно  знал, что не ошибся. Я  смущенно хмыкнул и
отвел глаза.
     -- Мне Элси  сказала, -- сообщил я, отлично  понимая, что  Элси, скорее
всего, никогда не интересовалась ее семьей.
     -- А-а... --  По ее тону я так и  не понял, поймала  она меня на вранье
или нет.
     Она смотрела только на дорогу.  Я тоже. Оставшийся путь мы  проделали в
молчании.  А я все пытался разобраться в  собственных ощущениях:  почему мне
так неуютно рядом с ней?
     Вскоре  мы подъехали  к дому.  Так же  молча  Дороти вышла  из машины и
направилась к крыльцу. У дверей она  остановилась, ожидая, когда я подойду и
впущу ее в дом. Я машинально отметил, что она очень маленького роста.
     -- Заходи. -- Я старался казаться приветливым и беззаботным,  но в душе
крепло предчувствие чего-то  ужасного.  Оно еще  более  усилилось,  когда  я
остановился рядом с Дороти. Что же происходит? А я так надеялся на спокойный
вечер с Энн, когда можно позволить  себе расслабиться и ни  о чем не думать.
И,  как  назло, тревоги  и  волнения нахлынули  вновь, непонятные, на первый
взгляд беспричинные и, должно быть, поэтому приводящие в бешенство.
     Из комнаты Ричарда вышла Энн:
     -- Привет.
     Губы   Дороти   сложились   в   механическую   улыбку,  не   добавившую
привлекательности ее бледному лицу, покрытому мелкими точками угрей.
     -- Ребенок спит, -- сообщила Энн, -- у тебя не будет с ним хлопот.
     Дороти кивнула, а я внезапно почувствовал где-то внутри настоящий взрыв
тревоги.  Ощущение было  коротким, но таким  сильным, что у меня перехватило
дыхание.  Исчезло  оно почти сразу же, оставив после  себя  только противную
слабость.
     -- Я  сейчас буду готова, -- сообщила Энн  и отправилась с  расческой в
ванную.
     Не помню, что я ответил,  да это и не важно. Я не мог отвести взгляд от
Дороти,  которая  стояла у окна  на  том же самом  месте,  где  мне являлась
женщина в черном.  Я почувствовал уже знакомое напряжение в животе, вслед за
тем тело  охватила  ставшая привычной  дрожь. Пытаясь взять  себя  в руки, я
нервно рассмеялся и не очень твердой рукой указал на книжные полки:
     -- Если захочешь почитать, не стесняйся, книги в твоем распоряжении.
     Дороти  молча  стояла у  окна. Пиджак застегнут на все  пуговицы,  руки
глубоко в карманах. Она взглянула сначала на книги, потом на меня и поспешно
отвела глаза.
     -- Сними пиджак, жарко, -- гостеприимно предложил я.
     Она молча кивнула.
     Я разглядывал ее с искренним недоумением и  никак  не мог объяснить  не
покидавшее меня смутное, расплывчатое чувство тревоги.
     -- Телевизор там, -- я снова подал голос, -- включай, если хочешь.
     Дороти хранила молчание.
     Я отправился в кухню и налил себе воды. Ее вкус показался мне настолько
отвратительным,  что  я  сумел  сделать только один глоток.  Стиснув зубы, я
посоветовал себе расслабиться и не паниковать. И  преисполнился решимости во
что бы то ни стало весело провести вечер и получить  удовольствие. Даже если
это меня убьет.
     --  Если  проголодаешься, --  я сделал еще  одну попытку  пообщаться  с
девочкой, -- поищи что-нибудь в холодильнике.
     В ответ ни звука.
     В  доме было тепло, и  Дороти решила все-таки снять  пиджак. Я невольно
заметил, что у нее слишком тяжелая для ее возраста грудь. Правда,  свободная
шелковая  блузка, мягкими складками спускающаяся  на  бедра,  скрадывала  ее
полноту. Приблизившись, я  машинально отметил,  что ее  иссиня-бледные  щеки
тронул едва заметный румянец. Волнуется?
     Я вошел в ванную и посмотрел в зеркало  через плечо укладывающей волосы
Энн. Еще раз мысленно приказав себе расслабиться, я  улыбнулся ее отражению.
Поздравить себя было не с чем. Улыбка получилась кривой.
     -- Ты в порядке? -- удивилась Энн.
     -- Конечно, а почему ты спрашиваешь?
     -- По-моему, ты какой-то взвинченный.
     -- Тебе показалось.
     Я  достал  из  внутреннего  кармана  расческу  и  начал  сосредоточенно
причесывать и без того безукоризненно лежащие волосы. Любопытно, заметила ли
Энн,  что  моя  рука  с  расческой  слегка  дрожит.  Еще   более  интересно,
догадывается ли она, что я всерьез обдумываю вопрос, не сошел ли я с ума.
     -- Кстати, Дороти, -- спохватилась перед  уходом  Энн, -- тебе придется
закрыть входную дверь изнутри. Снаружи она не запирается.
     Не  могу  описать ужасное чувство,  буквально  парализовавшее меня  при
звуке  защелкнувшегося  замка.  На  несколько  секунд  я  застыл,  борясь  с
подступившей к горлу тошнотой. Ничего не заметившая Энн взяла меня за руку и
потянула к машине. Нацепив на лицо вымученную улыбку, я двинулся следом.
     -- Я уже говорил, что ты сегодня изумительно выглядишь?
     Комплимент оказался весьма кстати. Энн улыбнулась и одарила меня легким
поцелуем. На секунду я  прижал  ее к себе,  вдохнул тонкий, чуть горьковатый
аромат  духов  и  поклялся  себе,  что  сумею  остановить  преследующую  нас
чертовщину. Хватит!
     -- Ты так хорошо пахнешь.
     -- Спасибо, милый.
     Не  удержавшись, я  оглянулся  на наш дом  и сразу  же  увидел  Дороти,
которая наблюдала за нами через раздвинутые планки жалюзи.
     -- Милый, что с тобой?
     Я рассмеялся, но, пожалуй, невесело. Мне было страшно.
     -- О чем ты? -- упорно глядя в сторону, полюбопытствовал я.
     -- По-моему, ты нервничаешь!
     --  Милая, видишь, что со мной делает любовь. Неужели ты не поняла, что
всему виной страсть... желание.
     Энн слегка склонила голову:
     -- Даже так?
     --  Конечно,  и не  думай,  что сможешь  отвертеться, прикрываясь своим
положением.
     --  Должна признать,  --  Энн приняла  правила игры,  --  что ты  самый
сексуальный водитель из всех, которых я когда-нибудь нанимала.
     Я довольно ухмыльнулся и повернул ключ зажигания. На повороте я еще раз
оглянулся. Жалюзи уже  были  на  месте. В моей  душе  что-то дрогнуло,  и  я
почувствовал непреодолимое желание ударить  по тормозам и со всех ног бежать
обратно в  дом.  Уже в который  раз посоветовав себе  не пороть горячку и не
совершать  необдуманных поступков, я  нажал вместо тормоза  на газ, и машина
резво рванулась вперед.
     -- Полегче, любезный, -- улыбнулась Энн.
     --  В  вашем присутствии, мадам, ноги меня  не  очень-то  слушаются, --
заявил я  тоном  профессионального  слуги, искренне надеясь, что мне удалось
скрыть владевшее мной смятение. Руки не дрожали только потому, что я мертвой
хваткой вцепился в руль. Злость на самого себя оказалась плохой помощницей.
     -- Кстати,  ты  спросил у Дороти, сколько у  нее свободного времени? --
вспомнила Энн.
     --  Она  совершенно  свободна,  может сидеть у нас  хоть  всю ночь,  --
сообщил  я и  пожалел, что не соврал.  Надо было  сказать,  что нам придется
вернуться к одиннадцати, нет, лучше -- к десяти.
     -- Прекрасно,  -- воодушевилась Энн, --  значит, мы можем  наслаждаться
жизнью, не глядя каждую минуту на часы.
     -- Я так рад, дорогая.
     Видимо,  что-то заставило Энн усомниться  в моей правдивости. Я заметил
ее пристальный взгляд, за которым последовал вопрос:
     -- В чем дело?
     -- Все в порядке, милая,  -- промямлил я. Если бы  я мог объяснить, что
со  мной  происходит,  не  употребляя   слов  "телепатия",   "предчувствие",
"ощущение"...  Сознавая  свою  беспомощность,  я  снова   почувствовал  себя
виноватым. -- Просто... я думаю, не  следует оставлять  ее  слишком долго  в
первый раз.
     -- Согласна. Мы вернемся к полуночи.
     Полночь!  Я  только скрипнул зубами.  Мне так хотелось вернуться  домой
немедленно и отправить  странную  девчонку  подальше. Но это было по меньшей
мере глупо.
     Так я себе и сказал.
     Мы решили отправиться  в небольшой  бар, недавно оборудованный на маяке
Хемона-Бич. Там  можно выпить, послушать музыку. К  тому  же он  недалеко. В
предвкушении приятного вечера Энн оживленно болтала.
     -- Дорогой, тебе плохо? -- прервавшись на середине слова, спросила Энн.
     Я действительно чувствовал себя  отвратительно. Голова с каждой минутой
болела все сильнее.
     --  Нет, --  снова  соврал я, --  просто  немного  беспокоюсь,  оставив
Ричарда с незнакомой девчонкой.
     -- Том, Элси уже пользовалась ее услугами и осталась довольна.
     -- Понимаю, но... -- я пожал плечами и неуверенно улыбнулся,  -- мне бы
хотелось быть уверенным.
     -- Дорогой,  неужели  ты  думаешь,  что мне  хочется чего-то другого? Я
устроила Элси допрос с пристрастием, а вечером разговаривала с отцом Дороти.
     -- Ее мать умерла? -- зачем-то спросил я.
     -- Да, а откуда ты знаешь?
     --  Дороти  сказала,  --  опять  соврал я.  По  натуре  я исключительно
правдив, и необходимость врать совершенно выбивает меня из колеи. Мне  очень
хотелось сказать  Энн все как есть. Ничего не  кончилось, в  моей несчастной
голове  продолжают  мелькать обрывки  мыслей  и  чувств  других  людей. И  я
совершенно  не доверяю  нашей няне.  Но  с другой стороны,  я ничего не знал
точно,  ни  в чем не был уверен,  не мог предъявить никаких фактов. И вполне
могло получиться, что я напрасно огорчу Энн и возведу напраслину на девочку,
чья  вина  состоит  всего  лишь  в  избыточном   весе.  Разве  я  не  ошибся
относительно женщины в черном прошлой ночью?
     Я  во  всем сомневался,  и  это  сводило  с  ума.  Ощущения  невозможно
подчинить  логике. Вообще-то и прошлой ночью я не был так  уж уверен в своей
ошибке.
     Энн  еще продолжала рассказывать  о  Дороти, но  я  ее почти не слушал.
Мысли метались между основательностью логических доводов  и  необъяснимостью
чувств  и эмоций,  не давая  покоя,  заставляя  мучительно  искать  выход из
тупика.
     Девочке  всего пятнадцать, живет с отцом и восьмилетним братом. Ходит в
школу, подрабатывает няней. Отец работает сварщиком на нашем заводе.
     На первый взгляд ничего настораживающего. Но это не успокаивало. Мне не
давало покоя  смутное чувство, которое нельзя было выразить словами, неясная
мысль, скрывающаяся за плотной завесой ее молчания. Неожиданно я вспомнил об
Элси. Очень  похожее чувство я впервые ощутил  в  ее присутствии. В нем было
смутное   беспокойство,   безотчетный   страх,   неприязнь,  переходящая   в
отвращение.
     На какую-то  долю секунды я  почувствовал  облегчение.  Теперь ситуация
поддавалась логическому  объяснению.  Так  же как и Элси,  Дороти  была  мне
неприятна  чисто физически.  Это бывает. Не всегда мужчину тянет к  женщине.
Случается и наоборот.
     -- Теперь ты не сомневаешься?  -- Оказывается,  Энн как  раз  закончила
подробнейший отчет о Дороти.
     --  Нет, дорогая, -- я заставил себя улыбнуться как  можно беззаботнее,
-- сражен  твоей безупречной логикой, сдаюсь под напором очевидных фактов  и
готов слушать музыку.
     Энн засмеялась и придвинулась поближе ко мне.
     А я сумел убедить самого себя, что мне не о чем беспокоиться.
     Я  был  почти спокоен, когда мы  припарковались у маяка, вошли, выбрали
столик  недалеко от  оркестра, заказали напитки и окунулись в изысканный мир
джазовых импровизаций. Исполняли пьесу под названием "Океан".
     И вдруг это началось снова.
     Я  судорожно  сжимал  в  нотной  руке  стакан  водки  со  льдом,   тупо
рассматривал  извивающегося на  сцене  гитариста и  думал  о Дороти.  Дурное
предчувствие  усиливалось с каждой минутой. Что было не так? Почему я ее так
боялся?  Что она  могла сделать Ричарду? Вопросов было много. Только ответов
не было.
     -- Том, что с тобой?
     Я смущенно улыбнулся и покачал головой. Энн обиженно  отвернулась. А во
мне все кричало: "Скажи ей, ради бога! Лучше ошибись, но только не молчи, не
сиди здесь, полумертвый от ужаса". Я робко коснулся ее руки. Энн внимательно
посмотрела на меня, потом решительно встала и взяла в руки сумочку.
     Оказавшись  на улице,  я бегом бросился к машине.  Энн торопливо шагала
следом.
     -- Дорогая...
     -- Не надо, Том.
     -- Послушай, -- во мне неожиданно проснулось раздражение, -- неужели ты
думаешь, что я тревожусь о себе?
     Энн не  ответила. На  секунду  мне захотелось  махнуть на  все  рукой и
вернуться  за  столик,  заказать  еще  выпивку  и  попытаться  забыться  под
оглушительный грохот джаза. Но я точно знал: нельзя.
     Я  завел двигатель  и сильно  надавил на газ.  Машина послушно  набрала
скорость.  На  углу у светофора  пришлось затормозить, и я  даже  сплюнул от
досады. Я знал, что  Энн внимательно следит  за мной, но не отводил  глаз от
дороги.  Я гнал  машину так  быстро, как только  мог. Не уверен, понимала ли
Энн, что со мной творится, но в тот момент мне  было все равно. Меня пожирал
отчаянный, животный  страх.  Моя душа,  казалось,  покинула  тело  и  теперь
неслась к дому, где-то далеко впереди, обогнав машину. И я видел: вот  я уже
на  крыльце, вхожу в  дом. Холл, гостиная, комната  Ричарда. Везде  темно. И
пусто. По-моему, я издал  сдавленный стон. Энн хотела что-то спросить, но не
решилась. А "форд" продолжал полет  по шоссе. Даже не знаю, какая часть меня
следила за дорогой. Потому что весь я, охваченный паникой, метался по дому в
поисках сына.
     Ричард!
     Еще никогда машина не  казалась мне такой тихоходной. Шестьдесят миль в
час представлялись  мне передвижением улитки, пятьдесят -- торможением, а уж
сорок  -- просто  стоянием  на  месте.  Остановки у светофоров были  пыткой,
агонией измученного предвидением беды разума.
     Но  все  когда-нибудь кончается,  в  том  числе и  безумные  гонки.  Мы
доехали. Я выскочил из машины и взлетел на крыльцо Закрыто. Не задерживаясь,
я ринулся вокруг дома.
     -- Ты куда? -- спросила спешащая за мной Энн.
     -- К задней двери.
     -- А почему нет света? -- удивленно начала она, но я уже не слушал.
     Задняя дверь была распахнута настежь. Я вбежал в дом, но  тут же, круто
развернувшись, выскочил обратно. Причем  успел  отметить, что мне  откуда-то
точно известно, куда именно надо бежать.
     Она  забилась в самый  темный угол заднего двора.  Там я  ее и нашел. В
руках она держала закутанного в одеяло Ричарда.
     Я молча  взял у нее ребенка. Ужасный, полусумасшедший  звук вырвался из
ее горла,  но мне было не до нее. С Ричардом  на руках я шел к Энн, которая,
ничего  не понимая, стояла около дома. Увидев нас, она жалобно вскрикнула  и
зажала рот ладонью.
     -- Не волнуйся, с ним все в порядке, -- быстро сказал я, -- он  даже не
проснулся.
     Войдя в  дом, я уложил Ричарда в  кроватку и развернул одеяло. Вошедшая
следом Энн с немым ужасом уставилась на малыша:
     -- Что с ним?
     --  По-моему,  ничего.  -- Я  чувствовал, что страх постепенно покидает
маленькое тельце. Ричард удобно устроился в постели и мирно засопел.
     --  Боже мой! -- потрясенно прошептала Энн и пошатнулась. Но я успел ее
поддержать.
     -- Все в порядке, не волнуйся, дорогая.
     -- А если бы мы не вернулись? -- Ее лицо было белее мела.
     -- Мы вернулись, -- сказал я, -- и это главное.
     -- Как же так, Том? -- Жену била дрожь, а мне нечем было ее  утешить. Я
молча  сидел  рядом и, как маленького ребенка,  гладил ее  по голове.  Через
несколько минут я встал и решительно направился к двери.
     -- Я отвезу девчонку домой.
     -- Ну уж нет, -- губы  Энн дрожали,  но голос звучал весьма решительно,
-- я вызову полицию.
     -- Не стоит. От этого никому не будет легче.
     -- Но, Том! Завтра она может попытаться украсть другого ребенка!
     -- Она больше этого не сделает, -- тихо сказал я, не в силах объяснить,
откуда явилась  эта уверенность.  -- Она же сидела с  другими детьми, и  все
было  в порядке. Не  знаю, что на нее  нашло сегодня,  но больше  она ничего
подобного не натворит.
     Я хотел уложить  Энн в постель, но она решительно воспротивилась. Когда
я уходил, она все еще стояла в комнате Ричарда и не сводила с него глаз.
     Во дворе Дороти не было. Я  увидел  ее на улице -- шатающуюся  фигурку,
бредущую в сторону  бульвара. Я  сел  в машину и не спеша поехал за ней. Она
двигалась нетвердыми  шагами,  опустив  голову  и содрогаясь от  рыданий.  Я
медленно ехал  следом, пока  не увидел, что она упала  на траву  и,  похоже,
бьется  в  истерике.  Пришлось подойти.  Она  лежала,  вцепившись  зубами  и
скрюченными  пальцами  в  траву, и  подвывала,  словно раненое  животное.  Я
попробовал ее поднять.
     -- Нет, нет, нет! -- отчаянно закричала она, вырываясь.
     Со стороны казалось, что у нее эпилептический припадок: губы дергаются,
по подбородку течет слюна, тело сведено судорогой, глаза безумные.
     --  Пойдем,  Дороти,  --  спокойно  сказал  я.  Мне  пришлось применить
изрядную силу, чтобы запихнуть ее в машину.
     Всю дорогу Дороти  не  переставала плакать, закрывая лицо руками. Через
некоторое  время я  понял, что сквозь слезы она  безуспешно пытается  что-то
сказать. И хотя невозможно было  разобрать ни слова, я знал,  что именно она
хочет сказать.
     -- Можешь не волноваться, я везу  тебя не в полицию. И ничего не  скажу
твоему отцу. Но ты мне должна обещать, что я  больше никогда не увижу тебя в
нашем квартале.
     О последних словах я впоследствии пожалел, но сказанного не вернешь.
     Высадив все еще рыдающую Дороти из машины возле  ее дома, я развернулся
и  немедленно  уехал.  В  тот  момент мне хотелось  только одного -- никогда
больше ее не видеть.
     Когда я пришел домой, Энн все еще сидела в гостиной.
     -- Как Ричард?
     -- Спит. Я раздела и осмотрела его. Вроде бы все в порядке.
     Энн  была  очень бледна. Мне так хотелось помочь  ей, защитить, вернуть
улыбку  на ее заплаканное лицо. Не  зная, что  сказать,  я устроился рядом и
прижал ее к себе.
     -- Все кончилось, дорогая, -- шепнул я.
     В ней словно что-то  сломалось. Она  всхлипнула, дрожа уткнулась  мне в
грудь и разрыдалась. Через несколько долгих минут она спросила:
     -- Ты знал?
     -- Да.
     -- Значит, это не ушло, -- вздохнула она, -- оно все еще с нами.
     -- Ты жалеешь? -- удивился я. -- Если бы не мое предчувствие, мы бы все
еще сидели в баре и считали, что все в порядке.
     -- Замолчи! -- Она отодвинулась от меня и закрыла лицо руками.
     А  я  начал  смеяться. Причем  остановиться  я  не мог. Из  глаз градом
катились крупные слезы, а я все еще хохотал.
     -- Очень надежная сиделка, -- сквозь смех и слезы с трудом выговорил я.



     В  ту  ночь мне ничего не снилось. Но мы и так знали: мой дар никуда не
делся, остался при мне.
     На следующее  утро Ричард долго спал.  Ночью мы не удержались, еще  раз
раздели  и  осмотрели  его: хотели окончательно  убедиться,  что у него  нет
никаких  следов  на теле.  Малыш  проснулся  и долго капризничал. Теперь  он
наверстывал упущенное, а мы не торопясь допивали кофе.
     -- Ты собираешься к доктору?
     -- Зачем?
     --  Ты хочешь,  --  Энн  сумела  сдержать  возмущение и  говорила почти
спокойно, -- чтобы... это осталось с тобой?
     -- Не знаю, как объяснить, -- я лениво помешал кофе, -- пойми, дорогая,
я  не  болен. И, кроме  того, согласись, именно мои... необычные способности
сегодня ночью спасли жизнь нашему сыну.
     -- Не спорю, -- кивнула Энн, -- только это ничего не меняет.
     Она была,  конечно,  права.  Разрывающая  голову боль, подкатывающая  к
горлу тошнота, преследующие меня воспоминания о женщине в черном и отчаянный
страх перед неведомым и непознанным -- все это отнюдь не украшало жизнь.
     -- Я все  понимаю, но все равно  не считаю  свой дар опасным, способным
принести вред.
     -- А если  ты начнешь читать мои мысли? Ты ведь уже пытался! Представь,
как бы ты себя почувствовал, обнажив передо мной не только тело, но и душу?
     --  Дорогая,  -- возмутился я, -- я вовсе не собираюсь намеренно  лезть
тебе  в  душу.  Я  случайно  уловил какие-то  обрывки твоих мыслей,  но  это
произошло  неосознанно.  И  потом:  разве  тебе  есть  что  скрывать?  Шутка
получилась неудачной.
     -- Любому человеку есть что скрывать! -- воскликнула Энн. -- Если бы мы
лишились этой возможности, в мире воцарился бы хаос.
     Сначала я  искренне  удивился. Но, как следует поразмыслив,  понял, что
она  права. Каждый человек вправе  иметь  что-то  личное,  глубоко интимное,
принадлежащее только ему.
     --  Да, ты права. Только мне  кажется,  чтобы прочесть чьи-то мысли,  я
должен   специально   настроиться,   сконцентрироваться.  Иначе  ничего   не
получится. Так что можешь не беспокоиться. Я не собираюсь этим заниматься. А
все  остальное  --  чувства,   ощущения,  их  я   действительно  воспринимаю
неосознанно. Только позволь тебе напомнить, именно эти ощущения не далее как
сегодня ночью сослужили нам хорошую службу.
     -- Сколько можно меня терзать!
     -- Терзать?  Послушай, Энн. Ты  заставляешь меня постоянно  чувствовать
себя виноватым. Но ответь, в чем я провинился? Не я же все это начал, а твой
идиот братец.
     Шутка снова  не  получилась. Во  всяком  случае,  Энн не восприняла мои
слова как шутку и предпочла их вообще проигнорировать.
     -- Значит, ты не пойдешь к доктору? -- вновь спросила она.
     -- А что доктор сможет сделать? -- Мне пришлось снова в срочном порядке
занимать оборону. -- И что я ему скажу? Я не болен!
     -- Объяснишь мне это ночью, когда проснешься.

     Вечером, подъезжая к  дому, я увидел Элси,  усердно поливающую лужайку.
На ней были  короткие желтые шорты  и такого  же цвета  свитер, на несколько
размеров меньше, чем ей требовалось.
     Открывая  дверь  гаража,  я  заметил,  что она устанавливает на  газоне
разбрызгиватель.  Покончив  с  делами, она  выпрямилась  и  с  удовольствием
потянулась. Странно, но ее  свитер при этом  не  лопнул.  По моим  понятиям,
ткань не может выдерживать такие нагрузки.
     Тут я почувствовал, что  в мозг,  помимо  моей  воли,  тонкой  струйкой
вливается что-то чужое,  очень неприятное  и я не могу этому  противостоять.
Оставалось только стиснуть зубы и постараться быстрее скрыться с ее глаз. Но
не тут-то было.
     -- Эй,  -- позвала  Элси, --  что у вас вчера  случилось?  Я  позвонила
Дороти, а ее отец  заявил,  что она больше  не сидит с детьми. Что ты  с ней
сделал? Загипнотизировал?
     Ручеек стал  быстро превращаться в мутный поток. Я уже знал, что именно
она  вообразила.  В  висках  снова  застучало,  желудок,  селезенка  --  все
внутренности ожили и угрожающе зашевелились.
     --  Ничего не случилось, --  выдавил я,  быстро  спрятался в  машину  и
въехал  в гараж.  Но всю жизнь в гараже не просидишь. Я  вышел и затравленно
огляделся,  прикидывая,  как  бы проникнуть  в дом,  не  попадаясь на  глаза
навязчивой  соседке.  Но,   разозлившись  на  самого  себя  за  трусость,  я
выпрямился и гордо прошествовал к крыльцу.
     -- Эй, -- снова  окликнула она,  --  завтра  вечером  у меня собираются
друзья. Почему бы вам с Энн не присоединиться?
     --  Большое спасибо,  Элси,  --  с чувством  ответил  я,  --  мы  бы  с
удовольствием зашли, но завтра мы ужинаем у матери Энн.
     -- Так далеко?
     Мать Энн жила в Санта-Барбаре.
     -- Да, --  я мысленно  обругал себя за  неуклюжее  вранье,  --  но  что
делать! Мы очень редко видимся.
     Элси изобразила на лице сексуальную улыбку -- так ей, во всяком случае,
казалось -- и вызывающе погладила себя по крутым бедрам.
     -- Ты уверен,  что не внушил Дороти под гипнозом,  чтобы она  больше на
меня не работала?
     Ее голос, внешность, жесты, одежда -- все для меня олицетворяло порок.
     -- Нет,  --  пробормотал  я,  -- гипноз -- это  по  части Фила. Передай
привет Рону. И извини.
     Элси  не  ответила.  Должно  быть,  все-таки  поняла,  что  я  не  хочу
продолжать разговор.
     Неловко, конечно, но я не мог больше выносить контакта с ее мыслями.
     В доме ко мне  сразу бросился Ричард. И я почувствовал  идущую от  него
взрывную волну  любви  и  тепла.  Первобытная, не воплощенная в  слова,  она
проникала  в  мою  душу  целительным  бальзамом.  Я  с   жадностью  впитывал
излучаемые  сыном  импульсы  слепого  доверия  и  безграничной  преданности,
прижимался  лицом к  его  теплой шейке, вдыхал его  запах и думал,  что ради
этого стоит жить.
     Из кухни вышла  Энн, и волшебное ощущение исчезло.  Она улыбалась, но я
не мог не почувствовать ее напряжение и отчужденность. Она словно стремилась
отгородиться от меня.
     -- Сегодня  я  был у  врача, -- сообщил я, и меня  моментально коснулся
радостный  всплеск  надежды в  ее  душе. Потом  в мозгу отчетливо всплыл  ее
вопрос: ну и что?
     -- Ну и что? -- поинтересовалась она.
     -- Ничего. Я в отличной физической форме.
     -- Вижу.
     -- Дорогая, я же сделал то, о чем ты просила.
     -- Извини, -- Энн поджала губы, -- не могу сдержаться.
     Я еще немного поболтал с Ричардом и пошел умываться.
     -- Девчонка забыла у нас очки, -- сказала Энн, когда я уселся за стол.
     -- Не  думаю, что мне хочется их ей отвозить, -- поморщился я, -- может
быть, пошлем по почте?
     --  Я  их выбросила  на  помойку, -- вяло сообщила Энн,  и  я отчетливо
почувствовал,  что  она  хочет  скрыть  от  меня  свои  чувства.  Ее  душила
ненависть,  но она изо  всех  сил пыталась это не  показать. Мысли  Энн были
теперь настолько для меня открыты, что я посоветовал себе быть осторожным  и
стараться не отвечать на вопросы раньше, чем она их задаст.
     -- Ты отдала Элизабет ее расческу?
     -- Нет, -- покачала головой Энн, -- забыла.
     -- Ты хочешь отдать, малыш? -- Я с улыбкой повернулся к Ричарду. -- Что
ж, думаю...
     -- Том! -- воскликнула Энн, выронив вилку. -- Он же ничего не говорил!
     Некоторое  время  я  виновато  смотрел на  нее, потом  опустил  глаза и
уставился на лежащую в тарелке еду.
     -- Мама, -- удивился Ричард, -- что случилось, мама?
     -- Ничего, -- рассеянно откликнулась Энн, -- ешь, детка.
     -- Забыл сказать, дорогая, я завтра не работаю.
     -- Замечательно.

     Я  проснулся  от собственного  крика.  Все  потеряло  смысл. Не было ни
прошлого,  ни  будущего.  Существовал  лишь  миг внезапного  пробуждения.  И
уверенность в том, что  женщина  в черном стоит  у окна в гостиной. Она ждет
меня. Она меня зовет.
     Энн тоже проснулась. Она не произнесла ни слова и лежала очень тихо, но
я точно знал, что она не спит. Злится.
     Что-то  чужое,   живущее  внутри  меня,  требовало,  кричало,  чтобы  я
немедленно встал и пошел  к той, что меня зовет. Но я решил  не поддаваться.
Первым делом я лег и приказал себе дышать ровно. Получалось плохо. Сдерживая
дрожь,  я закрыл  глаза,  а  пальцы продолжали судорожно мять  ни в  чем  не
повинные  простыни.  Мозг  был  просветлен  знанием, а  тело  болело  им.  Я
продолжал лежать, старательно делая вид, что ничего не происходит.
     Не могу сказать, как долго я боролся с зовом женщины. В тот момент я ее
ненавидел, как ненавидел  бы любое живое существо,  без спроса вторгшееся  в
мою жизнь и  разрушающее ее. Ненавидел за то, что она  стоит там, у окна, за
то, что  зовет меня требовательно  и властно,  за то, что желает привязать к
себе, подчинить. Я обязан был преодолеть ее притяжение.
     Через некоторое  время я понял, что ее сила начинает ослабевать, но все
равно  оставался  в напряжении,  готовый  в  любой момент снова  вступить  в
борьбу.  Только почувствовав, что  ее больше нет,  я  позволил себе  немного
расслабиться.  Измотанный  и  опустошенный,  я   лежал,  невидящими  глазами
рассматривая потолок. И снова испуганно вздрогнул от щелчка выключателя. Энн
зажгла лампу.
     Она  внимательно  посмотрела  на  меня,  и  я  ощутил,  что  ее  злость
постепенно уходит. Теперь ее глаза светились сочувствием.
     -- Ты сильно вспотел, дорогой, -- шепнула она.
     Я чувствовал стекающие по лицу холодные струйки пота, но был не в силах
пошевелиться. Энн принесла из ванной полотенце, осторожно вытерла мне лицо и
нежно провела рукой по  влажным от  пота  волосам. Должно  быть, я  выглядел
очень напуганным и совершенно несчастным.
     -- Том, прости меня, пожалуйста, -- Энн с виноватой улыбкой наклонилась
ко  мне и  прижалась  щекой  к щеке, --  я должна была  помогать  тебе, а не
злиться и вредничать... Она была здесь?
     -- Да.
     -- Как ты  думаешь, -- спросила Энн, -- если бы ты пошел в гостиную, ты
бы ее увидел?
     -- Понятия не имею! -- в сердцах воскликнул я.
     -- Но тем не менее ты уверен, что она существует?
     --  Она существует!  -- Я знал,  что Энн  хочет спросить, не  живет  ли
женщина только в моем воображении, но не решается. -- Я  не знаю, кто  она и
чего хочет, но она существует... или существовала.
     -- Ты считаешь, она...
     --  Не знаю, Энн, -- скривился я, -- но не вижу в этом смысла. Откуда в
этом  доме взяться призраку? Он построен совсем недавно. И жила здесь до нас
только  сестра  миссис Сентас,  которая уехала  на  восток,  --  я  невольно
фыркнул, вспомнив Фила, -- а не на запад.
     Энн улыбнулась:
     --  Кстати,  Том, напомни, чтобы я  не забыла  как следует дать  в зубы
моему единоутробному братцу, когда мы в следующий раз увидимся.
     -- Ладно.
     -- Том, как ты думаешь, может быть, мы...
     --  Не стоит, --  ответил  я, позабыв  о своем решении не  отвечать  на
вопрос раньше, чем мне его зададут, -- не думаю, что Фил  сможет нам помочь.
Хотя, конечно, не помешает написать ему, чтобы он прекратил  свои  идиотские
эксперименты с гипнозом, если не ведает, что творит.
     -- Утром напишу.
     Мы долго лежали молча, обнявшись.  И ко  мне  снова явилось озарение. Я
уже начал рассказывать Энн о своем новом знании, но прикусил язык.
     -- Что ты хотел сказать? -- не поняла Энн.
     Пришлось выкручиваться.
     -- Это... понимаешь... я не  хотел идти завтра на вечеринку к  Элси, --
обрадованно вспомнил я, -- и сказал ей, что мы ужинаем у твоей матери.
     -- Молодец! -- засмеялась Элси. -- А что будем делать? Пойдем в кино?
     -- Договорились!
     Я  еще долго лежал  без  сна,  прижимая к себе тихо посапывающую Энн. Я
принял решение не говорить ей о моем новом знании. Я не был  уверен, захочет
ли  она это знать, независимо от того,  поверит  или  нет.  Тем более, что я
чувствовал: после всего происшедшего она мне поверит.
     А я точно знал: у нас родится девочка.
     В конце концов,  в любом случае вероятность ошибки составляет пятьдесят
процентов.



     Письмо  принесли  утром. Я отнес его  Энн, недоумевая, почему  на  душе
вдруг стало так  тревожно. Я узнал почерк отца Энн на конверте, и меня будто
кольнуло в сердце:  вчера я соврал  Элси, что мы едем к матери Энн. Что это,
просто совпадение?
     Энн быстро  распечатала  конверт, пробежала  глазами  первые  несколько
строчек и  озабоченно нахмурилась. В моем мозгу отчетливо возникла мысль: "С
твоей матерью случилось несчастье".
     -- Мама заболела, -- сказал она, на секунду оторвавшись от письма.
     Я не мог отвести взгляд от ее милого встревоженного личика. Раздражающе
громко тикали часы.
     -- Нет, -- еле слышно проговорил я.
     Не обратив внимания на мою последнюю реплику, Энн продолжала читать.
     --  Папа  пишет,  она...  --  начала  Энн  и  внезапно,  не  договорив,
замолчала, уставившись на меня с немым изумлением.
     А я почувствовал,  что где-то внутри меня  возник комок, который каждую
секунду  становился больше, тяжелее  и постепенно заполнил меня всего, мешая
дышать, пригибая своей тяжестью к земле.
     -- Что ты сказал? -- низким испуганным голосом спросила Энн.
     --  Ничего. -- Я ожесточенно замотал головой, но голос от этого не стал
более естественным.
     Энн не сводила с меня испуганных глаз. Я тоже смотрел только на нее, не
слыша  ничего,  кроме ее тихого  голоса и оглушительного  стука собственного
сердца.
     -- Я хочу, чтобы ты мне сказал, в чем дело.
     --  Ничего. --  Я  осознавал,  что  твержу одно  и  то  же  слово,  как
безмозглый попугай,  но был не в силах что-нибудь  изменить. Комната плыла и
кружилась вокруг, к горлу подступила тошнота. Я понял, что вот-вот упаду.
     И в  эту минуту зазвонил телефон. Звук, вырвавшийся из моего горла, был
ужасен. Это  был мучительный стон, последний  вздох бьющегося в предсмертной
агонии живого существа. Энн даже съежилась от испуга.
     А телефон продолжал звонить.  Я честно пытался  заговорить, но, похоже,
способность  к связной речи меня окончательно покинула.  И  я  снова замотал
головой. Оказывается, все  на  что я способен  в  критический момент, -- это
молча трясти головой.
     Всхлипнув, Энн рванулась к телефону. Звонки прекратились.
     -- Алло, -- донеслось до меня, -- папа?
     И  все.  Гробовое  молчание.  А я  так  и  остался  стоять  в кухне,  в
изнеможении прислонившись к стене.
     Я слышал, как она повесила трубку. Но продолжал стоять истуканом на том
же самом  месте,  мысленно умоляя ее:  "Не надо,  не входи и, ради  бога, не
смотри на меня".
     Я  слышал ее медленные,  тяжелые шаги.  Я  слышал, что она остановилась
возле двери. И  приказал себе обернуться.  Я не мог больше вынести напора ее
невеселых мыслей.
     И я обернулся.
     Энн молчала. Но такой взгляд мне  довелось  видеть только  один  раз  в
жизни у  маленькой девочки,  которая  смотрела  на  свою только  что  сбитую
машиной собаку.  В нем  непостижимо смешивались боль, немой ужас и нежелание
верить своим глазам.
     -- Ты знал, -- выдохнула Энн, -- ты знал раньше, чем он позвонил.
     Вскрикнув,  она  отвернулась  и  так  быстро,  как   ей   позволяла  ее
комплекция, бросилась прочь. Я нерешительно последовал за ней. Она закрылась
в  ванной,  и  до меня доносились  ее  разрывающие  душу  рыдания. Я пытался
стучать, умолял выслушать меня, но в ответ получил только совет убираться ко
всем чертям.
     Я еще долго стоял около двери ванной, беспомощно переминаясь  с ноги на
ногу, и слушал, как рыдает  моя жена, как она горюет о матери,  которая рано
утром умерла.

     Через несколько часов Энн уехала в Санта-Барбару. Ричарда  она взяла  с
собой. Я  даже не осмелился  спросить, хочет ли она, чтобы  я поехал с ними.
Потому что точно знал: не хочет. С того момента, как она вышла из  ванной, и
до самого  отъезда  Энн не произнесла  ни  слова. Преувеличенно спокойная, с
сухими, хотя и опухшими глазами, она упаковала вещи, одела Ричарда и уехала.
Я даже не решился к ней приблизиться, заметив, что при виде меня в ее глазах
загорался ужас. И омерзение.
     Я  долго стоял на крыльце и смотрел на место, где наш "форд", последний
раз  мигнув фарами, свернул на бульвар и скрылся из  виду.  Солнце припекало
довольно сильно, и вскоре я  весь вспотел. Но упрямо продолжал стоять на том
же месте, ощущая ужасную усталость и пустоту. И смерть.
     -- И ты здесь?
     Я оглянулся на голос и увидел Фрэнка, который выходил из гаража, одетый
только в грязные шорты, держа в руке газонокосилку.
     -- А я думал, что ты все субботы работать, -- ухмыльнулся он и, положив
газонокосилку на траву, направился ко мне, явно намереваясь поболтать.
     Непроизвольно  вздрогнув,  я  отвернулся  и  пошел  в  дом,  машинально
отметив, что с правилами хорошего  тона у  меня  в последнее  время  имеются
проблемы.   Закрывая  дверь,  я  заметил,  что  он  вернулся  к   брошенному
инструменту и занялся  его наладкой,  с откровенным недоумением поглядывая в
сторону нашего дома.
     Я в изнеможении  рухнул на  диван,  закрыл глаза, и  передо мной  снова
возникло лицо Энн. И еще  я вспомнил,  как после злополучного сеанса гипноза
сказал ей,  что,  вероятно,  в каждом из нас  где-то  глубоко  внутри  живет
чудовище.

     Около  половины третьего я тоже вытащил из гаража газонокосилку и начал
приводить  в порядок лужайку перед  домом.  Сидеть без дела стало совершенно
невмоготу. Поэтому я решительно  натянул  старые шорты и теннисные  туфли  и
посоветовал себе забыться в работе.
     Однако   результат   оказался   прямо   противоположным.   Однообразное
передвижение газонокосилки взад-вперед по лужайке творческим процессом никак
не назовешь, это только активизировало процесс самоанализа. Хотя я находился
в таком состоянии,  что, наверное, ни одна работа на свете не смогла бы меня
отвлечь.
     Проще говоря, жизнь превратилась в кошмар. С  той злополучной вечеринки
у Элси прошло меньше недели, а со мной произошло больше невероятных событий,
чем за все  двадцать  семь лет жизни. Причем чем дальше, тем хуже.  Я  начал
опасаться будущего. Я  думал об Энн и том ужасе, который она испытала, когда
поняла,  что я знал  о смерти матери задолго до  звонка ее отца.  Попробовав
поставить себя на ее место, я не мог не признать, что ее реакция была вполне
естественной.  Двойной шок  от горя и от страха способен сбить  с  ног  кого
угодно.
     -- Эй, вы, там!
     Я недоуменно  обернулся. Гарри  Сентас стоял на крыльце  своего дома и,
нахмурившись, следил за моими манипуляциями: Я увидел, что забрался со своей
косилкой уже на его лужайку и даже прошелся по краю клумбы с цветами.
     Смущенно  извинившись, я  вернулся к  дому,  а  Гарри Сентас  побрел на
лужайку оценивать нанесенный мной ущерб.
     Я сходил  в  дом  за полотенцем,  сел на край крыльца  и,  вытирая пот,
уставился на дом Фрэнка, стоящий на противоположной стороне улицы.
     Я думал о нем и об Элизабет, о его  интрижке с рыжеволосой красоткой на
заводе.  Я думал об Элси,  прячущей плотское вожделение  под маской  детской
невинности и безжалостно помыкающей собственным мужем, о Сентасе и его жене,
о постоянно присутствующем между ними напряжении. Я думал об алкаше-водителе
автобуса, живущем в конце квартала, который большую часть  жизни  проводил в
полицейском  участке, о  домохозяйке  с  соседней  улицы,  которая  спала  с
мальчиками из колледжа, пока  ее муж-коммивояжер колесил по дорогам штата. Я
думал об Энн, о себе  и о невероятных событиях, которые  с нами произошли. И
все  это  соединилось   в  маленьком  квартале  аккуратных  домиков,  лениво
подставляющих свои крыши солнцу. Это напомнило мне историю  Джекила и Хайда.
Наш  квартал  был одновременно  двумя существами,  имел два  лица.  Одно  --
чистое, умытое, доброжелательное  -- он выставлял на  всеобщее обозрение. Но
за благопристойным  фасадом существовало и другое лицо -- грязное,  злобное,
порочное.
     Именно  тогда я снова вернулся к мысли, что, вероятно,  схожу с ума.  Я
понял простую  истину:  мой разум  --  призма,  преломляющая лучи  мыслей  и
рассеивающая их, создавая  образы  и впечатления. Сложность состояла в  том,
чтобы определить, где  находится источник  этих  лучей -- внутри моего мозга
или вне его.

     Я еще косил траву на лужайке, когда из дома появился Рон. Он приветливо
помахал рукой и сел в свой "понтиак".
     -- Можно я возьму твой точильный камень? -- крикнул я.
     -- Конечно, поищи в гараже.
     И  я  отправился в гараж Элси. Так же как и  дом,  гараж ассоциировался
только  с  Элси.  Оглядевшись  в полутьме, я нигде не  заметил  необходимого
инструмента. Наугад вытащил иллюстрированный  журнал из  лежащей  на  старом
столике  стопки  и  пролистал  его.  Другой  литературы Элси  не признавала.
Однажды она случайно купила небольшой, оригинально отделанный книжный шкаф и
пришла  одолжить  у   нас  несколько  книг,   чтобы  поставить  на  полки  и
продемонстрировать  на очередной  вечеринке  друзьям.  Причем ей нужны  были
книги  в  красивых переплетах.  Названия,  а уж  тем  более содержание ее не
интересовали. Думаю, ее гостей тоже.
     Я вернул на место журнал, вышел из гаража и столкнулся с Элси.
     -- Эй, -- радостно воскликнула она, -- что ты делаешь в моем гараже?
     -- Развожу костер, -- буркнул я.
     -- Лучше не надо. -- Она многозначительно  улыбнулась. На ней снова был
сильно  облегающий купальник. Я отметил, что она здорово загорела. Сказались
регулярные поездки на пляж. -- Тебе что-то нужно?
     Сперва я хотел  ответить,  что мне ничего не нужно, и  ретироваться. Но
потом порекомендовал себе  не  смешить  людей и спокойно  сказал,  что хотел
взять точильный камень, но не нашел.
     -- Да? -- Она приблизилась ко мне вплотную и в упор разглядывала своими
темными зовущими глазами. -- Пойдем, покажу.
     "Ты мой хитрюга!" Эти слова  совершенно отчетливо  прозвучали у меня  в
голове. Мне очень захотелось ответить ей: "Нет, что ты!" -- и посмотреть  на
реакцию. Не сомневаюсь,  что  она потом поклянется на Библии, что никогда не
имела в мыслях ничего подобного.
     Я вернулся вслед за ней в полутемный, пахнущий маслом гараж.
     -- Он где-то здесь, я точно знаю, -- сказала она  и  медленно двинулась
вглубь, скользя глазами по полкам, -- может быть, завалился куда-то? --  Она
стала на  колени на старый, покрытый одеялом  диван и заглянула за  него. --
Вот  он  валяется,  --  удовлетворенно  сообщила  она,  --  наверное,  Кэнди
забросила.
     Элси наклонилась,  но не  смогла  достать инструмент.  И  оглянулась на
меня, словно приглашая  подойти и  попробовать дотянуться самостоятельно. От
резких телодвижений ее тесный  купальник немного  съехал, открыв моему взору
полоску белой кожи  на груди. У  меня  в  животе опять что-то  зашевелилось,
мускулы напряглись, дыхание  сбилось.  "Иди  же ко мне, Томми, милый!" Чужие
мысли  звучали  в  моем  мозгу  совершенно  отчетливо,  даже яснее,  чем мои
собственные. "Иди ко мне, милый. Обещаю, тебе понравится".
     -- Ты не можешь его достать? -- хрипло полюбопытствовал я.
     Можно  сказать,  в  гараже разыгрывалась пьеса  из театра  абсурда. Все
актеры вслух произносили реплики, соответствующие роли, но мысленные реплики
были совершенно другими.
     -- Никак не дотянусь, -- подтвердила она.
     "Врешь", --  устало подумал я, но  снова промолчал и,  как механическая
кукла, на негнущихся ногах двинулся к дивану. Опустившись на колени, я сразу
увидел лежащий  на полу  точильный камень. Элси  была рядом, очень близко. Я
чувствовал тепло прижимающейся ко мне женской ноги.
     -- Ты сможешь его достать? -- проворковала она.
     -- Думаю,  да. -- Я отлично знал, что должен встать и бежать куда глаза
глядят, но уже не владел своим телом.
     Должен признать,  пресловутый инструмент  действительно  лежал довольно
неудобно и достать  его было нелегко.  Я полез за  диван. Элси прижалась еще
теснее. Я чувствовал запах ее слегка  вспотевшего  тела, ее волос, слышал ее
дыхание.
     И наконец дотянулся до точильного камня.
     Элси не отодвинулась. Ее глаза, в упор  смотревшие  на меня, потемнели,
дыхание стало хриплым.  Ее мысли опутывали меня, сковывали, мешали двигаться
и  дышать. Сердце колотилось гулко и  громко,  будто  в груди стучал большой
барабан.
     Кажется,  она  потянулась ко  мне.  Хотя, возможно,  мне показалось. До
сегодняшнего дня не знаю, как было на  самом деле.  У меня сильно  кружилась
голова, меня тошнило.
     -- Что-нибудь еще?
     Она  стояла очень близко, я чувствовал на  лице ее легкое  дыхание,  ее
тело  излучало тепло.  Это  было хуже,  чем  гипноз,  когда  невидимая  сила
окружает тебя, лишает сил и воли. Я уже не очень твердо держался на ногах.
     -- Нет, спасибо, -- прохрипел я.
     И все  вокруг  снова стало обычным.  Женщина  передо мной  уже не  была
воплощением грязи и  порока,  а  стала  просто  пухленькой  соседкой Элси  с
немного глуповатой улыбкой на лице.
     И  я пошел  домой,  рухнул в кресло  и  задумался.  Я был чем-то  вроде
актера, который  одновременно играл две роли,  в одних и тех  же декорациях.
Если бы за нами кто-то наблюдал со стороны,  он увидел бы только  безобидную
сцену легкого флирта. Слава богу, никто ничего не мог ни видеть, ни слышать.
     Мне стало очень  страшно,  потому  что  внезапно я  осознал: мысли Элси
настолько захватили мой мозг, что я  не  мог с  этим справиться.  Моя защита
оказалась слабой и неэффективной. Собственная уязвимость казалась странной и
необъяснимой.
     Я  стал  заложником.  Раньше  я  считал,  что   могу  управлять  новыми
возможностями.  Оказалось, что я не только  не способен ничем управлять,  но
даже не  в  силах контролировать  ситуацию. Я был не прав, убеждая  Энн, что
ничего не потерял, только приобрел.  У меня  не прибавилось  силы, которой я
мог  бы пользоваться. В моей голове  поселилось безмозглое чудовище, которое
творило что хотело, не спрашивая меня.
     А я был беспомощен.



     Ночь.
     Я  сидел  на  кухне,  пил  пиво  и бессмысленно  глазел на  скатерть. И
ненавидел Энн за то, что оставила меня одного.
     "Почему, -- повторял я снова  и снова, будто она могла меня слышать, --
почему ты не позволила мне ехать с тобой? Разве я виноват, что знал о смерти
твоей матери?  Разве я просил кого-нибудь наделять меня этими способностями?
Почему ты меня здесь бросила?"
     Я  устало закрыл  глаза.  Должен  признаться,  я с  непривычки  здорово
вымотался, прошагав полторы мили до  кинотеатра. Только для того, чтобы уйти
из  дому. На обратном  пути я  заглянул в  бар,  выпил  пару  кружек  пива и
посмотрел какую-то ерунду по телевизору. После  наведался в винный  магазин,
где купил еще две кварты пива  и воскресные газеты. Я их прочел от корки  до
корки,  но так ничего и  не понял.  Дома, покончив с  одной  квартой пива, я
обнаружил, что с  чтением  наблюдаются проблемы --  буквы  стали  двоиться и
перескакивать с места на место.  Тогда я бросил  газеты и включил телевизор.
Происходящее  на  экране  раздражало невероятно. Пришлось  выключить.  Я еще
несколько минут постоял, всматриваясь в черный экран,  -- там  ничего нового
не появилось, -- и побрел в кухню, решив заняться второй квартой пива.
     И ждать.
     Иного выхода не было. Я не мог спать на улице. Рано или поздно придется
лечь в постель. Тогда она придет.
     Я был уверен в этом, так же как и в том, что после похорон Энн и Ричард
вернутся домой.
     "Слишком  поздно,  --  я   старательно  посылал  жене  ругательства  на
расстояние в восемьдесят миль, -- ты вернешься, но будет слишком..."
     И замер. Что за звук донесся  из  гостиной? Стиснув  зубы, я напряженно
прислушался:  ничего.  Вздохнув,  я так  и  застыл,  уставившись  невидящими
глазами на скатерть, почему-то опасаясь поднять голову.
     -- Ты там? -- бормотал я. -- Скажи, ты там?
     Ее там  не  было.  Кажется, я  всхлипнул.  Мне  было  очень  страшно. Я
чувствовал себя ребенком, боящимся темноты, маленьким мальчиком,  напуганным
страшными сказками о привидениях.
     У меня словно больше не было опыта прожитых лет. Я  пил пиво, в надежде
избавиться  от  того нового и  неведомого, что без  спроса  вторглось  в мою
жизнь.  Но  получилось  наоборот.  Алкоголь  снизил  порог  сопротивляемости
сознания. Никогда не пейте, если  хотите  снять  напряжение. Алкоголь  легко
открывает ворота, которые  сознание держит до поры  до времени  на запоре. И
наружу вырываются томящиеся в заточении пленники.
     -- Я тебя ненавижу, -- пьяно  бормотал я. -- Что ты за жена, если могла
так жестоко поступить? Ты же знала, что она  здесь и я ей для чего-то нужен.
Ты... -- Я  вздрогнул, услышав громкий  смех, донесшийся  из соседнего дома.
Кажется, я даже узнал голос Элси.  -- Мы все  в  глубине  души  чудовища, --
продолжал я, -- но самые отвратительные из всех -- чудища женского пола. Они
самые хитрые,  лживые, они  ловко прячут свою сущность под фальшивой  маской
любви и преданности, потому что не могут жить без обмана.
     Неожиданно для самого себя я решил отправиться на вечеринку к  Элси. Но
уже в следующий момент эта идея не показалась мне такой уж привлекательной.
     -- Энн, почему ты...
     Я  не  договорил, взял бутылку  и  вылил  пиво в мойку. Проследив,  как
исчезла коричневая пенистая жидкость, я швырнул бутылку на пол.
     Один!..
     -- Я один в этом доме. -- Со всего размаху я треснул  кулаком по столу.
-- Ну почему ты бросила меня одного?
     Стоять посреди кухни мне в конце концов надоело, и я медленно потащился
к двери. Шатало  меня довольно сильно. Я несколько раз натыкался  на стулья,
потом  налетел  на  косяк  и остановился. Именно  здесь утром стояла  Энн, с
ужасом вглядываясь мне в лицо.
     -- Можно подумать, я кого-то просил, -- продолжал  бурчать я, нетвердым
шагом двигаясь в сторону гостиной. -- Ладно, где ты там?  Покажись, черт  бы
тебя побрал!
     Мою гневную пьяную речь прервал громкий звонок. К телефону я  летел как
на крыльях.
     -- Энн?
     -- Том, где ты был? Я звонила весь вечер.
     Я с облегчением закрыл глаза. Напряжение постепенно отпускало.
     -- Не мог сидеть дома. Ходил в кино.
     -- У тебя странный голос.
     -- Со мной все в порядке, дорогая, я очень рад, что ты позвонила.
     -- Том, не  знаю, как сказать, я очень виновата, но столько всего сразу
навалилось...
     -- Милая, не надо ничего объяснять. Я все понимаю. Только скажи, что не
таишь на меня зла.
     -- Дорогой, --  воскликнула  Энн,  --  о  чем ты говоришь?  Я вела себя
глупо!
     -- Нет, не вини себя. Поверь, если  ты не чувствуешь  ко мне ненависти,
все в полном порядке.
     -- Дорогой, у тебя очень расстроенный голос.
     -- Это во мне говорят две кварты пива, -- рассмеялся я. -- Я утешался.
     -- Прости меня, Том.
     -- Когда похороны?
     -- Завтра во второй половине дня.
     -- А как отец?
     -- Неплохо. Жаль, что тебя нет со мной, Том.
     -- Мне тоже. Хочешь, я приеду автобусом?
     --  Не  стоит,  милый,  завтра  вечером  мы будем  дома.  Отдыхай...  и
расслабься.
     Последние слова почему-то заставили меня насторожиться. Не знаю как, но
я   понял:  она   что-то  скрывает.   Мы  еще  произносили  какие-то  слова,
обменивались заверениями  в  любви,  а  я пытался разобраться: что  же  меня
встревожило? Почему мне так тяжело?
     К тому моменту,  как  мы пожелали друг  другу  спокойной  ночи,  и  Энн
повесила трубку, я уже чувствовал себя так же плохо, как и до ее звонка.
     Что,  черт возьми, это было? Я замер,  сжимая в руке телефонную трубку,
из которой доносились резкие короткие гудки.
     И понял.
     Она считает, что я схожу с ума. С этим невозможно было согласиться. Да,
мне самому такая мысль приходила в голову, причем неоднократно. Но в глубине
души я в это не верил. А Энн верила, поэтому и разговаривала со мной нежно и
ласково, как с больным ребенком.
     Руки сами собой сжались в кулаки.
     -- Всегда разговаривайте очень  вежливо с пускающим пену психом,  чтобы
он не обиделся и не пришиб вас! -- вызывающе выкрикнул я в темноту.
     Ответа не последовало.
     Я  рухнул на диван и с размаху стукнул себя  кулаками  но коленкам. Ох,
больно!
     И тогда это снова началось во мне.
     Наверное,  больше  часа  я  сидел,   откинувшись  на  спинку  дивана  и
уставившись в потолок. Ждал.
     И опять  в  голове  застучало. Только  на этот  раз я не сопротивлялся.
Совершенно спокойный и сразу протрезвевший, я решил посмотреть, что же будет
дальше. Я даже хотел помочь,  не знаю,  правда, чему. Поэтому погасил лампу,
лег и  сосредоточился на встрече с неведомым. В какой-то момент я понял, что
моя  сосредоточенность только мешает. Тогда я  расслабился  и закрыл  глаза.
Никогда  еще я не осознавал яснее, что являюсь просто руслом, каналом. Через
меня протекает некий поток. Ему не надо противиться.
     Я  был зол  на Энн, да и на весь белый свет.  Что ж,  если им  нравится
думать, что я  ненормальный, это их  личное  дело. Но вскоре я почувствовал,
что  злость  и  обида,  как  и  любое сознательное  проявление воли,  мешают
движению потока. И еще раз приказал себе расслабиться  и ни о чем не думать.
Я вдруг понял, почему  мне  было  так тяжело, когда это случилось впервые. Я
бессознательно изо всех сил противился. А этого не надо было делать.
     Этой ночью все повторилось, только намного быстрее. Были искры мыслей и
блеск эмоций, опутанные жгучей болью воспоминаний. Мелькали незнакомые лица,
смутные  образы и  неясные видения.  Чужие идеи и  гениальные  замыслы  ярко
вспыхивали и гасли, как падающие звезды на темном небосводе.
     Затем движение достигло наивысшей точки, но не пошло на убыль, а как бы
перешло в новое качество. А я парил у вершины, охваченный озарением. Пора!
     Я медленно повернул голову и посмотрел в сторону окна.
     Сон?  Нет,  более отчетливую реальность невозможно даже представить.  Я
чувствовал  ее гладкое белое тело, плотную ткань  платья, мягкость спутанных
волос.  Я даже  ощутил смутное удовлетворение,  словно ее появление доказало
мою правоту. И понял, что той,  другой ночью не видел  ее только потому, что
ее влияние было ослаблено присутствием Энн.
     Но  вскоре пронзительный взгляд черных  глаз начал тревожить и в сердце
появились первые ростки страха.
     -- Кто вы? -- еле слышно прошептал я.
     Ответа  не  последовало.  Я  чувствовал вокруг  себя какое-то движение,
словно дул легкий прохладный ветерок. Голову слегка покалывало.
     -- Чего вы хотите?
     Нет ответа. Я  смотрел  на нее  во все  глаза,  стараясь запомнить даже
мельчайшие детали: старое изношенное платье, жемчуг, часы на левом запястье,
колечко с жемчугом на среднем пальце левой руки, замшевые туфли, чулки. Даже
отметил ее соблазнительные формы.
     Женщина не двигалась.
     -- Чего вы хотите? -- повторил я.
     Темные глаза о чем-то молили. Я заметил,  как  дернулись  бледные губы,
словно она пыталась заговорить, но не могла.
     Неожиданно для самого себя я подался к ней и жалобно попросил, понимая,
что она вот-вот исчезнет:
     -- Скажите, пожалуйста, чем я могу вам помочь?
     Но  я  уже разговаривал с темной  и пустой  комнатой.  У  окна не  было
никого.
     Осталось  только   одно:   слабый  душераздирающий  звук  сдерживаемого
рыдания.
     Но и он через мгновение стих.

     Мне  очень  хотелось  спросить  у  миссис  Сентас,  как  выглядит  Элен
Дрисколл,  но я  никак не мог придумать,  как  объяснить  ей  причину  столь
странного  интереса. Ведь  не  скажешь  ей,  что в нашей  гостиной постоянно
появляется привидение, и я хочу выяснить, не ее ли это сестра.
     Между тем я уже не считал женщину привидением.
     В воскресенье я проснулся  около  девяти и еще долго нежился в постели,
разглядывая странный узор, нарисованный на потолке яркими солнечными лучами.
Средь бела  дня  меня  снова  посетили сомнения,  но на этот  раз они быстро
исчезли. Я  был уверен, что мне ничего не пригрезилось, даже если бы не было
обычной после выпивки головной боли и неприятного ощущения в желудке.
     Было  довольно  странно  осознавать,  что   все  невероятные   события,
происшедшие со мной, имеют свою  меру объективности, что я не спятил, просто
некоторые вещи человеческий разум еще не в состоянии постичь. Лежа в залитой
солнцем комнате, я слышал, как кто-то рядом косит лужайку, на соседней улице
мальчик запускает модель самолета, ярко  светит солнце, люди идут в церковь.
Вот  что мы называем жизнью. А в  действительности  все  это лишь  крохотная
частица  бескрайнего  мироздания.  Я  обладал  этим  знанием.  Все  сомнения
исчезли.
     После  завтрака, окончательно отказавшись от мысли поговорить с  миссис
Сентас, я отправился к Элизабет. Она сидела в кухне за столом и пила кофе.
     -- Заходи, Том. -- Улыбка очень украшала ее бледное лицо.
     -- Доброе утро, -- усмехнулся я в ответ. -- Твой бездельник еще спит?
     Она кивнула.
     -- А как дела у Энн? -- спросила она. -- Я ее вчера не видела.
     Я  рассказал  Лиз   о   несчастье  и  об  отъезде  Энн  с   Ричардом  в
Санта-Барбару.
     -- Ужасно,  -- расстроилась  она. Я чувствовал, что она хочет спросить,
почему  я остался дома, но не решается. -- Значит, ты один, --  сказала она,
решив не лезть не в свое дело. -- Фрэнк сказал, что хотел поговорить с тобой
вчера, но ты... -- Она замолчала, так и не сумев подобрать нужного слова.
     -- Я не заметил его, -- фальшиво удивился я, -- наверное, задумался.
     -- Я ему тоже так сказала, -- кивнула Элизабет. -- Хочешь кофе?
     -- С удовольствием. -- Я решил, что за кофе сумею что-нибудь  узнать об
Элен Дрисколл.
     Отхлебнув  глоток   крепкого  ароматного   напитка,   я  наконец  задал
интересующий меня вопрос.
     -- Как она выглядит? --  удивилась Элизабет. А в моем  мозгу  отчетливо
отразилось: "Зачем тебе?" Вслух этих слов она так  и не произнесла. -- Я  ее
почти не знала. Мы переехали сюда примерно за полгода до ее отъезда, но  она
ни с  кем не общалась,  жила  очень замкнуто. Что касается  ее  внешности...
высокая, черные волосы, темные глаза.
     Забыв о кофе, я подался вперед.
     -- А  у  нее было  черное платье? --  спросил  я, стараясь не показать,
насколько интересен для меня предмет беседы.
     Элизабет   смотрела  на   меня  с  откровенным  изумлением,  причем   к
любопытству теперь добавилась изрядная доля подозрения.
     -- Да,  -- сообщила она,  -- я ее часто видела в черном платье, если не
ошибаюсь,  она купила  его  в Тихуане, на нем  еще был очень  странный узор,
по-моему из ацтекских символов.
     -- И она носила это платье с ниткой жемчуга?
     Мне  показалось, что  Элизабет испуганно  съежилась.  Видимо,  я все же
походил на безумца. Но мне нужен был ответ, и я его дождался.
     -- Да.



     Мои руки слегка дрожали.
     -- Тебе, наверное, любопытно, почему я спрашиваю? -- поинтересовался я,
стараясь, чтобы голос звучал безразлично.
     --  Ну...  --  Элизабет явно не знала, как себя вести, и поглядывала на
меня немного испуганно.
     -- Все очень просто. Я нашел  в одном из шкафов маленькую фотографию  и
решил, что это прежняя хозяйка нашего дома. Захотелось убедиться.
     -- Ах вот оно что.
     Кажется, Элизабет мне поверила. Во всяком случае, в ее мыслях теперь не
было  подозрительности.   Я   неторопливо  допил  кофе,   мы   еще   немного
посплетничали  о жизни нашего квартала, и я собрался уходить. И тут Элизабет
снова вспомнила о своей расческе.
     -- Как, разве она еще у нас? -- удивился я. -- Сейчас же принесу.
     Выйдя на  улицу, я торжествующе рассмеялся.  Итак, женщина в черном  --
Элен Дрисколл. Это, может  быть, и не  означает,  что существует жизнь после
смерти  и мне  является призрак, но, безусловно, доказывает  кое-что другое.
Элен Дрисколл, находясь за три  тысячи миль отсюда, испытывает такое сильное
желание  оказаться  в  нашем  доме,  что  передает  это  желание  мне.  И  я
действительно вижу ее в гостиной.
     Жаль, что Энн нет рядом. Мне безумно хотелось поделиться  с ней  своими
открытиями, убедить, что нет причин сомневаться в моем психическом здоровье.
Кстати, я вовсе не осуждал ее. В сложившихся обстоятельствах такое отношение
было  вполне естественным. К  тому  же  сами  обстоятельства  находились  за
пределами ее понимания. И  она вполне может мне не поверить. Но  я надеялся,
что  поверит. Элизабет  -- мой свидетель.  Я никогда  в жизни не  видел Элен
Дрисколл. Но знал, как она выглядит.
     Продолжая размышлять, я  вошел в дом и сразу увидел  искомую  расческу.
Она спокойно лежала в кухне на подоконнике. Решив незамедлительно вернуть ее
хозяйке, я протянул руку и...
     -- Ой!
     Мой крик прозвучал довольно громко. Так вскрикивает человек, прикасаясь
к чему-то живому, когда он меньше всего этого ожидает.
     Дело  в   том,  что  безобидная  расческа  будто  ударила  меня  током.
Впечатление было такое, что я притронулся к оголенному проводу, находящемуся
под  напряжением. Я  инстинктивно  отдернул руку,  и  расческа шлепнулась  в
мойку.  А  я  остолбенело  таращился  на  злосчастный  кусок пластмассы,  не
понимая, что произошло. В какой-то момент меня кольнул  в сердце смертельный
ужас.  Ощущение  было  слишком  кратким,  чтобы  его объяснить,  но  слишком
сильным, чтобы не обратить на него внимания.
     Я снова потянулся к расческе, но не  решился дотронуться. От  нее веяло
смертью.  Я  в  полном недоумении  разглядывал пластмассовую вещицу, начисто
забыв об Элен Дрисколл. Мои мысли  были  заняты уже другим. Я  пытался найти
объяснение новой загадке. И не мог. Вообразите: однажды утром вы выходите из
дому и отправляетесь на работу. Спокойно  идете  по знакомой улице, в нужном
месте поворачиваете за угол, и тут вам дорогу преграждает семиглавый дракон.
     Представьте,  что вы при  этом  чувствуете,  как лихорадочно  пытаетесь
поверить собственным глазам, найти разумное объяснение увиденному, подогнать
его под  привычные представления. И при этом никак  не можете  осознать, что
все  происходит не в сказке, не во сне, а в жизни, причем именно с вами, что
не кто иной, как вы, обычным утром идете на работу  и  своими глазами видите
то, чего не может быть.
     Наш  мозг не может быстро и  разумно реагировать на непонятные явления,
поэтому первая и самая естественная реакция -- страх. Вот я и стоял, глупо и
испуганно глазея на  расческу,  периодически протягивая  к ней  руку,  но не
решаясь  дотронуться.  Уже  в который  раз  мой  мозг отказывался  верить  в
очевидное.
     В конце концов я  вытащил из ящика  кухонный нож и ткнул им злосчастную
расческу.  Ничего.  Я  повторил попытку. Эффект тот же.  Наконец я  решился:
положил нож и осторожно взял расческу.
     Удар  был  уже не  такой  сильный,  как в  первый раз.  Но  теперь  мне
почему-то  стало очень грустно, я  чувствовал  полную  беспомощность, сердце
сжала ледяная рука страха. Вокруг все потемнело.
     Смерть! Я не мог ошибиться.
     Уронив  расческу,  я  смотрел  на  нее  уже  с  откровенным  испугом  и
отвращением.  Должен  признаться, лежащая на  полу  маленькая  пластмассовая
вещица  на первый взгляд  казалась  вполне  безобидной.  Но что  она в  себе
заключала?
     Меня  сотрясала крупная дрожь. Я очередной раз убедился, что  совсем не
могу  управлять  своей  способностью  к  восприятию.  Это  приходило  всегда
внезапно, когда я меньше всего ожидал чего-то подобного. Я вспомнил жестокие
эксперименты, проводившиеся некоторыми психологами  над собаками. Когда  пес
совершенно спокоен и меньше  всего ожидает неприятностей, например, когда он
склоняется  над миской с  едой, раздается  громкий  вибрирующий  звук, очень
нервирующий  собаку.  Если  экзекуция повторяется много раз,  собака  теряет
ориентиры, весь свой опыт и навыки и превращается в запуганное, затравленное
существо.
     Похоже, я испытывал  то  же  самое.  Это приходило всякий раз внезапно,
когда я  совершенно не  был  готов к  неожиданностям. Для моей психики такие
эксперименты не проходили бесследно. Если это  повторится еще несколько раз,
наверное, я тоже стану  жалким,  затравленным созданием, забившимся в угол и
со всех сторон ожидающим удара.
     Чтобы окончательно отделаться  от  мыслей  о  злосчастной  расческе,  я
положил ее в конверт и отнес Элизабет. И только когда я стоял у нее в кухне,
до меня дошла очевидная истина. Я держал в руках именно ее расческу, когда у
меня в голове так отчетливо возникло слово "смерть".

     Этот день стал сущим кошмаром.
     Теперь  я  знал,  что  нашей соседке  осталось  жить  совсем  не долго.
Оптимизма мне это знание не прибавило. Я  сидел  и ждал, что же еще  сегодня
случится. Хотя больше не произошло ничего примечательного, однако к вечеру я
уже  находился  на  грани  нервного  срыва.  От детских  криков  на улице  я
испуганно вздрагивал. А шорох потревоженных ветром жалюзи заставлял меня так
быстро вертеть головой, что  в шею впивались  тысячи иголок. А  когда в пять
часов  зазвонил  телефон,  я,  подпрыгнув  на стуле,  выронил чашку с  кофе.
Хрупкая посудина, выплеснув коричневое содержимое на ковер, разбилась.
     Звонила Энн. Она сказала, что похороны прошли нормально, она собирается
съездить к отцу повидаться с родственниками, а около восьми поедет домой.
     Повесив трубку, я решил больше  не связываться с кофе. Лучше перейти на
пиво. Глядишь,  оно поможет  мне  хоть немного  расслабиться.  Энн оказалась
права, думал я, собирая  осколки  и  тщетно  пытаясь  оттереть  пятна кофе с
ковра. Мне  следует  обратиться к Алану  Портеру. Я  так и  сделаю... выберу
время на следующей неделе.  Но  чем он  мне поможет? Я  знал, что  не болен.
Просто  излишне  восприимчив. Что  он сможет сделать? На мой  взгляд,  я был
чем-то  вроде беспроволочного  приемника, работающего одновременно  на  всех
частотах. Сигнал мог поступить в  любой момент, внезапно, не спрашивая моего
согласия  и не  оставляя времени  на подготовку. А  ничто так не пугает, как
внезапность.
     Я уже начал  набирать  номер телефона  Алана  Портера,  но передумал  и
бросил трубку. Нет,  решил я, он  ничего не сделает. Он  лечит больных, а  я
здоров.
     Жаркий день постепенно перешел в довольно прохладный вечер. Стемнело. Я
надел теплый свитер,  но так и  не согрелся и решил  разжечь  камин.  Принес
несколько поленьев,  положил  их на  решетку, добавил щепок,  чтобы  быстрее
разгорелись, и  устроился рядом на диване. Было около восьми.  В темном небе
пламенели обагренные заходящим солнцем облака.
     Я смотрел на танцующие в очаге языки пламени и думал об Элизабет. Проще
всего,  конечно,  убедить себя, что всему виной мое  больное воображение.  Я
попробовал. Не получилось. Имея так много доказательств своей правоты, я и в
этом  случае был уверен, что не ошибаюсь. Меня приводила в ужас поселившаяся
во мне сила, но отрицать ее существование я не мог.
     Но  Элизабет... бедная милая Элизабет! Было невыносимо сидеть и думать,
что  она  скоро  умрет.  Теперь  я  точно знал, что  дар пророчества --  это
страшное проклятие, возможность видеть события, скрытые за завесой будущего,
-- мучительная агония. Какой нечеловеческой  силой воли должны были обладать
великие пророки прошлого, обладая знаниями об отдаленном будущем!
     Но отчего она умрет?
     Ответ возник в  тот же миг. При  родах. Она была худой, с узким тазом и
никогда  не рожала.  И  еще  я  слышал от Энн, что  в  ее семье были  случаи
неудачных родов.
     Я  прикусил губу и почувствовал себя совершенно несчастным. Энн однажды
сказала, что Элизабет хочет только ребенка и больше  ничего ей  в этой жизни
не надо. Это  было чистейшей правдой. Только ожидание ребенка давало ей силы
жить и выносить деспотизм Фрэнка.
     Как несправедливо! Она умрет, так и не увидев свое дитя.
     Я сидел в  маленькой  уютной  гостиной, глядя на  огонь  сквозь  пелену
набежавших слез.  Я плакал по Элизабет. И по себе самому. Потому  что мы оба
нуждались в помощи и никто на свете не мог нам помочь.
     Постепенно  дрова  прогорели. В  комнате  стало  совсем темно. Пришлось
сходить за другими. Я встал на колени перед камином и потянулся за кочергой.
     -- А-а!
     Вопль, вырвавшийся из  моего  горла, был больше похож на рев смертельно
раненного животного. Кочерга выпала из рук и послушно замерла на ковре.
     -- Нет! -- всхлипывал я. -- Нет, нет, нет.
     От боли, страха и ярости я боялся сойти с ума.  Мне хотелось съежиться,
заползти  в маленькую  раковинку и  спрятаться в  ней от жестокости  мира, в
котором на каждом шагу  нас подстерегают силки  и  капканы.  Все, на  что  я
смотрел,  было  злом,  все,  к  чему  прикасался, --  кошмаром. Я  свернулся
клубочком  на полу, прижав  колени  к  груди,  и еще  долго  лежал,  дрожа и
всхлипывая, чувствуя подступившую тошноту. Я  лежал, хрипло дыша и кашляя, и
ждал,  что меня  вот-вот стошнит.  В тот момент даже  эта ужасная процедура,
казалось,  должна  принести облегчение.  Но  и  этого  не  произошло.  Время
замерло, и я вместе с ним, испуганный, одинокий, беспомощный, больной.
     Не  знаю, сколько  прошло минут  или часов, прежде чем  я смог  встать.
Нетвердо  держась на  ногах, я с трудом сделал несколько неуверенных шагов и
рухнул на диван. Огонь в камине давно погас, и я зажег все лампы, до которых
смог дотянуться с дивана.
     Я  нашел  глазами  лежащую  на   ковре  кочергу.  Совершенно  ничем  не
примечательная черная железяка. Машина или человек загнули один ее конец под
прямым  углом,  а  другой  был  снабжен  декоративной витой ручкой.  Простой
функциональный предмет, весьма полезный в домашнем хозяйстве. А для меня эта
железка стала воплощением кошмара. Не думаю, что смогу  когда-нибудь еще без
опаски взять ее в руки.
     Когда  приехала Энн, я был в кухне. Я там сидел уже два часа,  опасаясь
выйти в гостиную,  хотя  я предварительно зажег все имеющиеся  там  лампы. Я
сидел, пил пиво, бездумно уставившись на страницу воскресных комиксов.
     Увидев появившуюся на  пороге  Энн, я непроизвольно  всхлипнул.  Должно
быть, выглядел я ужасно. И, к  сожалению, она заметила  выражение моего лица
до  того,  как  я  сумел  овладеть  собой и  украсить физиономию приветливой
улыбкой.  А когда я обнял ее, она, разумеется, не могла не почувствовать так
и не унявшуюся противную дрожь.
     -- Здравствуй, дорогой, -- шепнула она.
     -- Здравствуй! Не представляешь, как я рад тебя видеть. А где Ричард?
     -- Спит на заднем сиденье. Я не стала  его поднимать, сам  понимаешь, в
моем положении.
     -- Конечно. -- Я нервно улыбнулся. -- Сейчас я за ним схожу.
     Раскрасневшийся Ричард  крепко спал  в  машине. Из-под одеяла виднелась
только  головка с румяными щечками. На секунду  я замер, охваченный чувством
безмерной любви  к  малышу, потом наклонился и  осторожно  поцеловал  теплую
щечку. Он зашевелился и вытащил из-под одеяла ручонку.
     --  Боже, как я люблю тебя, мое солнышко, -- прошептал я и взял его  на
руки.
     Когда я вошел в дом, Энн стояла в гостиной с кочергой в руке.
     -- Что тут было? -- немного натянуто поинтересовалась она.
     -- Я  разжигал огонь,  -- скороговоркой выпалил я, -- уронил  кочергу и
забыл поднять. А те пятна -- это я случайно пролил кофе.
     -- Да? -- Она положила кочергу на место. В ее голосе звучало недоверие.
В ее мыслях оно тоже занимало не последнее место.
     Она  уселась  на  диван  и указала мне на место рядом  с собой.  Я весь
напрягся, отчетливо осознавая, что она чувствует, и понимая что я  ничего не
смогу ей рассказать -- ни об Элизабет, ни об Элен Дрисколл.
     Я сел  рядом и, хотя ощущал стену  между нами, был  по-детски счастлив,
что она вернулась. Ее любовь и преданность давали мне силы жить.
     -- Расскажи мне о...  -- Я всеми  силами старался избежать разговоров о
своей особе.
     -- Все было довольно обычно, -- вздохнула Энн.
     Только сейчас я заметил,  какие у  нее красные,  опухшие глаза. Обругав
себя за эгоизм, я нежно поцеловал заплаканное лицо.
     -- Очень было тяжело?
     --  Да, хорошего  мало,  -- прошептала Энн и отвела глаза,  -- особенно
когда  после  кладбища  собрались  все   родственники.  Не  понимаю,  почему
некоторым  людям бывает так весело  на похоронах. Наверное, радуются, что их
черед еще не настал.
     -- Может быть... А как папа?
     --  В  общем, неплохо. Он собирается  немного пожить  с  дядей  Джоном.
Думаю, будут ездить на рыбалку, как всегда.
     -- Ему это пойдет на пользу.
     Последовало  довольно  долгое  молчание.  У меня не было  ни  малейшего
желания  его  нарушать.  Тем  более, что я знал:  рано  или  поздно разговор
вернется к моим проблемам.
     -- Том! -- наконец не выдержала Энн.
     Я  отлично знал,  что творится у нее в душе.  Больше всего  она боялась
обидеть  меня,  причинить  боль  неосторожным  словом, однако  считала своим
святым  долгом  довести разговор  до конца. И еще  я понимал, что обязан  ей
помочь.
     --  Ты сомневаешься в моем психическом здоровье, не так ли? -- спокойно
спросил я.
     Энн нервно вздрогнула, чувствуя себя очень неуютно.
     -- Как тебе сказать, я бы, пожалуй, не стала выражаться так грубо.
     --  А  что  может изменить  формальная вежливость?  -- обозлился я.  --
Слушай,  давай  не  будем  играть  словами.  Я  понимаю тебя  и считаю  твое
отношение совершенно естественным.
     Мне ужасно хотелось рассказать ей об Элен Дрисколл, но что-то мешало.
     Я был недопустимо резок с ней, но никак не мог остановиться.
     -- Чего ты от меня хочешь? -- Я уже почти кричал. -- Могу порадовать: я
не  сумасшедший.  В этом нет ни малейшего сомнения. Имей  в виду,  я отлично
знаю,  что отрицание  самого факта  болезни  --  первый признак психического
заболевания. Но тем  не менее я здоров. Насколько я понимаю, у меня внезапно
появился дар, но я не знаю, что с ним делать.
     Тут я предусмотрительно замолчал, понимая, что еще немного, и  я выложу
ей все о последних событиях. А время для этого еще не пришло.
     --  Не  знаю, что  сказать, --  грустно  улыбнулась  Энн.  --  Когда  я
приехала, ты выглядел так странно...
     --  Я просто устал, слишком много  работал,  да и переживал,  все ли  в
порядке с вами.
     -- Нет, -- нахмурилась Энн, -- я же чувствую: тут что-то другое. И  еще
эта кочерга посреди комнаты. Не знаю, почему ты ее не поднял, но уверена, не
потому, что не захотел.
     --  Я  просто забыл  про эту чертову железку, -- тут же отреагировал я.
Что ж, хорошим лжецом я никогда не был и, видимо, уже не стану.
     -- Послушай, Том, -- неуверенно заговорила  Энн, -- ты должен пообещать
мне одну  вещь. Напиши  своим родственникам  и  узнай,  не было  ли у вас  в
родне... неуравновешенных людей.
     Кажется, я не смог скрыть обиду. А Энн разозлилась:
     --  Том,  ты  должен  понять.  Я  ношу  нашего  ребенка,  и  мне  нужна
уверенность  в  будущем.  Сколько можно  выносить  постоянное  напряжение  и
неизвестность! Я ужасно устала. К  тому  же  ты  сам рассказывал  о фокусах,
которые так любил показывать твой отец.
     Моему удивлению не  было предела. Безмозглый осел! Как же я сам об этом
не  подумал!  Они  ведь  действительно  существовали,  знаменитые  отцовские
фокусы. Неужели она права и тут есть какая-то связь?
     Я вспомнил,  как это было.  Отец  давал нам  толстую телефонную  книгу,
предлагал  выбрать  оттуда  любое  имя, адрес и  номер телефона  и уходил из
гостиной. Мы делали то, что он просил, и захлопывали книгу.
     Отец возвращался и всегда  точно находил нужную строчку. Но при этом он
был так  весел и небрежен,  что мы  воспринимали  происходящее  как  простой
фокус.
     Так я впервые подумал о наследственности.
     -- Хорошо, я  напишу, может быть,  мой дед был  медиумом, а прабабка --
ведьмой.
     -- Том! -- возмутилась Энн. -- Это не шутки!
     Потом я долго  умывался, а Энн мыла  в кухне  посуду. Казалось, мы  оба
оттягивали момент,  когда  снова  останемся  вдвоем.  Войдя в  спальню,  Энн
спросила:
     -- Ты отдал Элизабет ее расческу?
     --  Да, -- ответил  я,  только  вынужден был  отвернуться, чтобы Энн не
увидела моего лица.
     -- Вот и хорошо.



     Энн попросила меня сходить к Элси и забрать наши формы для кексов. Элси
довольно  часто  забывала  возвращать чужие  вещи.  Я  послушно направился к
двери, не забыв при этом переступить через кочергу,  которая так  и валялась
посреди  комнаты. На  улице  я  увидел  лежащую  на  траве возле своего дома
Элизабет.  Над ней  склонились люди в белых халатах.  Мне было ее  жаль,  но
остановиться я не мог: я шел за формами для кексов.
     В  дом Элси  я  постучал с заднего крыльца. Кстати,  на двери оказалась
табличка:  "Дом Элси". Раньше  я  ее не замечал. На Элси был  желтый, плотно
облегающий  тело  халатик.  Почему-то  влажный.  Когда  она  наклонилась  за
формами, халат приподнялся, обнажив полные  ноги. Элси обернулась и  зазывно
заулыбалась: "Иди сюда,  Томми". Она протянула мне форму, но та ударила меня
током. А Элси  начала  гладить мои волосы, целовать щеки,  глаза, губы и все
шептала: "Томми, Томми,  Томми". Желтый  халат  распахнулся. Как выяснилось,
белья на ней  не было. Я рванулся прочь  и  выскочил на  крыльцо. Но не  мог
освободиться  из  когтистых лап  соседки. Она  осыпала  поцелуями  мое лицо,
шею... А на нашем крыльце стояла Энн и молча  наблюдала безобразную сцену. Я
отчаянно пытался  вырваться, но ее хватке мог  бы позавидовать бульдог. Элси
тоже заметила  Энн  и,  продолжая цепляться  за  меня,  закричала,  чтобы  я
немедленно ее  отпустил. Я кинулся к Энн, стал объяснять, что не виноват, но
она меня  прогнала.  Тогда я вернулся и от  души  влепил Элси  пощечину. Она
шлепнулась на  пол и завопила, что убьет меня. Я выскочил на улицу и побежал
в сторону бульвара. По  дороге заметил Дороти и рявкнул, чтобы она убиралась
из нашего  квартала,  но  она послала меня  к  черту. И я  продолжал бежать.
Увидел, как Фрэнк помогает своей рыжеволосой подружке выйти из машины. Потом
они, обнявшись, пошли к дому мимо стонущей на траве Элизабет.
     А  я  бежал  дальше.  Дома  проносились  мимо.  На  бульваре  я  увидел
железнодорожные пути. "Забавно,  -- подумал  я, -- никогда  не замечал здесь
железной дороги", -- и побежал  вдоль нее. Впереди я увидел множество огней.
Они меня  заинтересовали,  и я  побежал быстрее. По дороге я сообразил,  что
где-то потерял формы для кексов, значит, Энн будет ругаться. Потом вспомнил,
что она меня вообще выгнала. И  рванулся дальше. Впереди что-то происходило:
свет  прожекторов, снующие повсюду люди, звуки сирен. Затем я увидел ужасную
сцену.  Крушение поезда.  А я  стою  среди  обломков.  Рядом лежит  на  боку
локомотив. Причем  колеса еще вращаются,  а из трубы со  свистом  вырывается
пар. Я не мог пошевелиться, просто стоял и смотрел по сторонам. Везде лежали
тела.  Деловитые  санитары  сновали  взад-вперед с носилками. Подъезжали все
новые машины "Скорой  помощи". На куче щебня  лежала голова. Меня  попросили
отойти  в сторону, и  полицейский  провел еще группу врачей к  пострадавшим.
Насколько я понял, поезд сошел с рельсов.
     Я  еще  раз  оглядел сцену крушения.  Теперь я  видел,  что  произошло.
Локомотив  налетел  на посторонний  предмет,  который лежал  на  рельсах,  и
накренился, потащив за собой вагоны. Он еще какое-то время волок их за собой
по покрытой гравием насыпи, потом перевернулся и остановился, а более легкие
вагоны продолжали  по инерции двигаться, сминая  друг друга, калеча  людскую
плоть.
     Нет, боже мой, нет!..
     Я сел. Темнота прохладной  ладонью поглаживала  мое разгоряченное лицо.
Рядом крепко спала Энн...
     До сих пор не знаю, зачем я это сделал, но только я встал и потащился в
кухню. Там я зажег  свет, нашел карандаш, блокнот,  уселся за стол и записал
все  детали  моего  сна скупыми, короткими фразами. Поезд  сошел с  рельсов.
Протащил  вагоны  по  насыпи.  Перевернулся.  Люди  выпадали  из  окон.  Мне
потребовалось пять минут и  полтора листа бумаги, чтобы изложить все детали.
Затем я отложил карандаш и  пошел спать. Меня почему-то не удивило, что этой
ночью я  не имел  удовольствия  видеть Элен Дрисколл. Но  вместе  с тем меня
очень занимал вопрос, с чего это я вдруг решил  среди ночи встать и заняться
эпистолярным творчеством. Так и не найдя ответа, я уснул.

     На  следующее утро будильник  зазвонил, как обычно, в  шесть  сорок.  Я
открыл глаза и сморщился. Голова болела  так, что трудно  было даже моргать.
Все внутренности во мне переплелись,  а  в отдельных местах, по-моему,  даже
завязались  узлами.  Я пошевелился и  жалобно застонал. Энн нажала на кнопку
будильника и встревоженно подняла голову:
     -- Что с тобой?
     -- Не очень хорошо себя чувствую, -- выдавил я. Боль волнами накатывала
на мою несчастную голову. Я  лежал,  боясь пошевелиться. Даже когда Энн села
рядом,  потревожив  матрас,  это  болезненно   отдалось  в  моей  несчастной
головушке.
     -- В чем дело?
     -- Голова болит. И живот.
     -- Опять то же самое, -- констатировала Энн, -- хочешь, я вызову врача?
     -- Не надо. Пройдет.  Просто  позвони на завод и... -- Договорить  я не
сумел, скорчившись от судорожной боли в животе. Я заворочался, пытаясь найти
положение, в котором боль была бы не такой сильной. Кажется, отпустило. -- Я
полежу немного.
     --  Лежи, я позвоню на завод. -- Энн направилась к  двери, но по дороге
остановилась. -- Думаю, будет лишним предлагать тебе завтрак...
     -- Да, не стоит.
     Энн  снова присела  рядом и ласково погладила меня  по  голове. Но даже
легкое прикосновение ее нежных пальцев причиняло мучительную боль. Наверное,
я скривился, потому что она, словно обжегшись, отдернула руку.
     -- Дать тебе аспирин?
     -- М-м...  -- согласился  я,  отлично  понимая, что таблетка нужна  мне
меньше всего.
     -- Том, ты... -- Энн замялась, подбирая нужное слово.
     -- Нет, -- уже не имело смысла скрывать, что ее мысли -- не  секрет для
меня, -- сегодня ночью я ее не видел.
     Энн еще немного  молча посидела рядом,  потом  принесла мне  аспирин  и
тихонько закрыла за собой дверь.
     Я тщетно пытался заснуть.  Только  сон не шел  ко мне,  будто  прятался
нарочно. Поэтому  я просто лежал и прислушивался, как Энн и Ричард возятся в
соседней комнате. Ричарду очень хотелось поиграть со мной, но Энн решительно
пресекла  его  попытку  проникнуть  в  спальню.  А  я  принялся   настойчиво
уговаривать себя, что уже пора принимать меры. Энн права. Возможно, наш друг
Алан Портер сумеет помочь. Конечно, у  моего нового дара  есть  определенные
преимущества. Только недостатков значительно больше.
     Через десять минут в комнату зашла Энн. Ее  лицо было абсолютно  белым.
Такими глазами она смотрела на меня в то утро, когда умерла ее мать. В руках
она держала листок с моими ночными каракулями.
     -- Ты услышала это по радио? -- глухо пробормотал я.
     Не в силах открыть рот, Энн молча кивнула.
     -- О господи... Когда это случилось?
     -- Ночью. -- Голос наконец вернулся к Энн. -- А когда ты это написал?
     -- Ночью, -- ответил я. -- Мне все это приснилось, а потом, сам не знаю
почему, я встал и... Теперь ты мне веришь?
     Энн несколько  минут молча разглядывала листок  с моими записями, потом
вышла и принесла позаимствованную у Элси  утреннюю газету. Следующие полчаса
мы провели сравнивая мои записи с газетной статьей.
     "Поезд  сошел с  рельсов",  --  написал я.  "По  свидетельству кочегара
Максвелла  Тейлора,  --  было сказано  в  газете,  --  на рельсах  оказалось
препятствие, в результате чего поезд сошел с рельсов".
     Прожекторы,  машины "Скорой  помощи",  санитары.  "Это  был  кошмар, --
говорилось в газете. -- Под лучами прожекторов санитары  с носилками сновали
между машинами "Скорой помощи" и многочисленными жертвами, тела которых были
разбросаны на площади сто квадратных ярдов".
     "Голова на земле", -- нацарапал я ночью. Репортер Пол Коутс написал: "Я
увидел  лежащую на земле  голову.  Одну только  голову.  Подоспевший санитар
накрыл ее одеялом".
     Энн  с  ужасом  переводила глаза  с  газеты  на меня. Потом  мы  вместе
уставились  на  броский заголовок на первой  странице: "ПРИ КРУШЕНИИ  ПОЕЗДА
ПОГИБЛО 47 ЧЕЛОВЕК".
     Слова были бесполезны.

     Я  все-таки  провалился  в   сон,   глубокий,  тяжелый,  словно   после
наркотиков. Мое тело восстанавливало силы.
     Около трех я проснулся и, чувствуя себя довольно неплохо, встал. Ричард
и  Кэнди  играли  во дворе. Они нашли  котенка  и,  восторженно  повизгивая,
наблюдали,  как он гоняется за своим хвостом. Энн в кухне сидела за столом и
чистила горошек.
     -- Ты выглядишь намного лучше, -- отметила она. -- Голоден?
     --  Нет,  только   кофе   хочется.  --   Сделав  несколько  глотков,  я
поинтересовался: -- Ты кому-нибудь рассказывала о моем сне?
     -- Разумеется, нет, -- возмущенно фыркнула  Энн, -- и не собираюсь.  --
Немного помедлив,  она решительно  отложила в  сторону  нож, оставив в покое
горошек. -- Том, скажи мне, что произошло, пока  я была в  Санта-Барбаре, --
попросила  Энн и, покосившись на меня, добавила: -- Не волнуйся, после того,
что случилось сегодня, я уже не могу тебе не верить.
     И я рассказал ей все: об Элен Дрисколл и о расческе Элизабет, о кочерге
и об Элси (правда, о сне я предусмотрительно умолчал). Повествование не было
долгим.  Внимательно выслушав  его,  Энн тяжело вздохнула и  снова  занялась
горошком. На меня она не глядела.
     -- Ты веришь во все это? -- спросила она.
     -- А ты -- нет?
     -- Не спрашивай, -- вздохнула она, -- я не хочу об этом думать. Кстати,
если у тебя появятся сведения о моем будущем, не говори мне, пожалуйста.
     -- Не скажу.
     -- Ты имеешь в виду, что они у тебя уже есть? -- вздрогнула Энн.
     -- Не волнуйся, нет.
     Энн  снова  отложила в сторону нож. Очевидно,  горошку  сегодня суждено
долго ждать своей очереди.
     --  Том,   что  ты  собираешься  делать?  Неужели   все  так   и  будет
продолжаться?
     Я  боялся поднять глаза  на расстроенную  жену. Да и ответа у  меня  не
было.
     --  Я же  сказал,  что не допущу ничего  непоправимого, -- промямлил я.
Прозвучало, по-моему, неубедительно. -- Я что-нибудь сделаю. Скоро. Не знаю,
что именно, но сделаю.
     Энн недоверчиво покачала головой, но не стала продолжать разговор.
     --  Отнеси Элси ее  газету, -- сказала она, -- и, кстати,  забери у нее
наши формы для выпечки кексов.
     Еще не осознав, о чем речь, я  машинально согласился. И оцепенел. Такие
простые   слова!..  Жена  велела   забрать  у  соседки  формы  для   кексов.
Элементарно. До абсурда. Но в какой ужас они меня  повергли! Словно я утонул
в пучине безумия, где все окружающее вызывает только панический страх.
     Сперва я собрался снова лечь в постель и сказать, что мне плохо, дурно,
что  я умираю. Пусть  отправляется к  Элси сама.  Но,  поразмыслив, решил не
давать  повода  для  подозрений  и  вышел  из  дому,  хотя все мое  существо
противилось этому поступку.
     Сон становился явью. Вечер, хмурое небо, я иду к заднему крыльцу, почти
не сомневаясь, что увижу на двери  табличку. Элси  открыла дверь. На ней был
желтый халат. Правда, уже не влажный.
     -- Добрый  вечер, -- сказал я голосом  механической куклы,  -- я принес
твою газету.
     --  Давай.  --  Она  взяла газету  и, видя,  что  я  топчусь на  месте,
спросила: -- Что-нибудь еще?
     -- Наши формы для кексов.
     -- Ах да! -- Она направилась к шкафу и наклонилась, чтобы достать формы
из нижнего ящика. Обнажились полные ноги. Я попятился. Элси вроде бы сделала
попытку прикрыть ноги, но халат был слишком коротким и тесным.
     Уже почти ничего не соображая,  я распахнул дверь  и выскочил на улицу.
Элси  что-то  кричала  мне  вслед, но  я  уже  ничего не слышал. Я  сбежал с
крыльца, в два  прыжка преодолел аллею и оказался  за забором. Резво миновав
ворота нашего гаража и оказавшись за углом дома, я притормозил и прислонился
к стене,  ощущая острую необходимость перевести дыхание.  Я ужасно вспотел и
дышал как  загнанная  лошадь. И  отчаянно  дрожал. Сон  и реальность слились
воедино. Я уже не мог отличить одно от другого. Если бы сейчас Элен Дрисколл
вышла из дверей нашего дома,  я  бы  испугался,  но не  удивился.  Если бы я
увидел  лежащую на траве Элизабет и суетящихся  вокруг  врачей, я бы не счел
это невероятным. Я чувствовал, что мой  разум  достиг вершины, вот только не
знал, какой именно.
     Внезапно я вспомнил о формах для кекса и ужасно разволновался. Я не мог
без них вернуться. Энн  будет сердиться. Мне  нужны были эти  чертовы формы.
Любые.
     Я отклеился от стены  и побежал к дому  Фрэнка  и Элизабет,  машинально
отметив, что  Элси  стоит  на  крыльце  и с  изумлением  наблюдает  за моими
перебежками. Я прибавил шагу, взлетел на крыльцо и остолбенел.
     На полу в  гостиной  я  увидел  скорчившуюся фигуру  Фрэнка,  на  белой
рубашке которого расплывалось яркое красное пятно.
     -- Фрэнк! -- заорал я и распахнул дверь. -- Фрэнк!
     Дальше  картинки замелькали с невероятной  стремительностью... Я стою в
дверях чужой гостиной и тупо таращусь на пол, где, кроме пушистого ковра, не
было  ничего  и  никого.  Элизабет  выходит из кухни, испуганная, ничего  не
понимающая. Фрэнк выскакивает из спальни с криком: "Какого черта?"
     А  я продолжаю стоять, покачиваясь  и  издавая  странные  всхлипывающие
звуки.  "Ты сходишь с  ума, приятель",  --  подумал  я. И собственные  слова
острыми когтями впились в мой усталый мозг.
     -- Какого черта ты  тут делаешь?  -- повторил Фрэнк.  Он стоял  рядом с
женой, причем лица у обоих выражали полное недоумение.
     Я еще что-то пробормотал и рухнул на пол.
     Дальше была темнота.



     Алан   Портер  расположил  свою  гигантскую  тушу  на  огромном  стуле,
сделанном,  очевидно, на заказ, вытянул длинные ноги, скрестил  их,  положил
очки на стол и, произведя все упомянутые действия, ободряюще улыбнулся:
     -- Я готов. Давай вместе разберемся, что с тобой происходит.
     ...Был вечер  понедельника.  Я  очнулся на кушетке  в гостиной Фрэнка и
Элизабет. Надо  мной  склонилась  встревоженная Энн.  Я  не  сумел придумать
ничего  лучшего  и  заискивающе  улыбнулся ей. Мы  решили сказать  Фрэнку  с
Элизабет,  что  я  весь  день  неважно  себя чувствовал  --  видимо,  сильно
переутомился.  Конечно,  объяснение  звучало  не  особенно  убедительно,  но
хозяева, как люди воспитанные, не настаивали на другом.
     Мы с Энн пришли домой, и после короткой, но бурной дискуссии я сдался и
позвонил Алану. Тот велел  нам  немедленно явиться к нему, что мы и сделали.
Энн осталась ждать в приемной, я прошел к Алану в кабинет, Элизабет осталась
с Ричардом.
     --  Трудно  тебе пришлось,  --  заметил  Алан,  выслушав  мой сбивчивый
рассказ. Подумав с минуту, он выпрямился на стуле  и величественно изрек: --
Смею тебя заверить,  что ты не сумасшедший. В  твоем психическом здоровье  я
нисколько не сомневаюсь.
     Я  тоже  так  думал,  но все равно почувствовал облегчение, услышав эти
слова из столь авторитетных уст.
     --  В процессе  гипноза, -- вновь заговорил он,  -- невозможно наделить
кого-либо дополнительными возможностями.  Но  если они  дремлют  в человеке,
можно их высвободить.
     Это вовсе  не  значит, что  речь  идет о  какой-то  аномалии. Хотя  мы,
безусловно,  имеем  дело   со  случаем,  который  парапсихологи  назвали  бы
сверхнормальным,    в   отличие   от   старого    и    приевшегося   термина
"сверхъестественный".  Все  упрощается,  если  то,  с  чем  мы  имеем  дело,
укладывается  в естественную схему вещей. Запредельные  явления привносят  в
нашу жизнь много сложностей. Чудеса нынче не в моде.
     --  Значит,  --  решил  я  уточнить,  --  никаких  привидений?  Никаких
таинственных предсказаний?
     Алан улыбнулся:
     -- Думаю, нет.  И не  имеет  значения,  что то  или  иное  происшествие
кажется таинственным.  Всегда найдется относительно  простое  объяснение.  Я
говорю  "относительно", так как существует  ряд основных положений,  которые
следует  принять  за  основу.  Это существование  телепатии  и  основных  ее
проявлений   --  ясновидения,  психометрии  и  так   далее.   Иначе  говоря,
паранормальных или сверхнормальных возможностей человеческого мозга.
     -- Но почему все-таки я?
     -- Ты или кто-нибудь другой -- какая разница? Главное -- это  никак  не
связано  с  наследственностью.  --  Тут  Алан необычайно  оживился. --  Это,
кстати, мой тезис.  К счастью  для тебя,  он коренным образом  отличается от
мнения  большинства  моих  коллег. Приди  ты к  кому-нибудь из них,  диагноз
"шизофрения" был бы тебе гарантирован.
     -- Я бы  не  смог их  винить, -- вздохнул я.  -- Последнюю неделю я вел
себя как законченный псих.
     --  Прежде  чем перейти  к деталям, -- отозвался  Алан,  --  я бы хотел
объяснить тебе несколько общих моментов, которые могут представлять для тебя
интерес.  Видишь  ли,  человеческий  разум  эволюционировал по  определенной
схеме. Сначала была  аморфность, то есть нечто расплывчатое, неоформившееся.
Затем -- пробуждающееся сознание.  Потом -- возникновение инстинктов,  потом
-- отдельные  проявления  индивидуальности, а следом  -- подавляющее влияние
коллектива.  И наконец,  простейший  разум.  Далее --  утрата  способности к
широте  реакций, другими словами -- сужение  границ восприятия. Максимальные
ограничения в обмен на максимальную силу, сконцентрированную в  определенном
направлении.  Вот  в этом-то состоянии мы  и пребываем в настоящее время. Мы
большие  специалисты  в   области  техники,  но  слепые  котята  в  вопросах
самопознания. И последняя стадия, которая еще не насту пила,  но определенно
приближается, -- сохранение  здравого  смысла и объективности на достигнутом
уровне  и  вместе с тем погружение в былую аморфную неразумность.  На первый
взгляд  это шаг назад, но на самом деле это будет гигантским скачком вперед,
к личности, к ее  чувствам и ощущениям. Так сказать, шаг к себе. К осознанию
себя.  -- Алан  снова улыбнулся.  --  Я  столько всего наговорил... Ты еще в
состоянии что-нибудь воспринимать?
     -- Пытаюсь Я напряженно  вдумывался в его слова. --  Ты хочешь сказать,
что  случай со  мной --  это  своего  рода  сбой... непроизвольный  скачок в
эволюционном процессе?
     -- Не совсем. Я считаю, что гипноз,  вернее не вполне  корректный вывод
из состояния гипноза, пробудил в тебе  скрытые  силы, Иначе говоря, выпустил
на свет божий твоего психического двойника. Твой пси-фактор.
     Должно быть,  я выглядел  обескураженным,  потому  что Алан счел нужным
пояснить:
     -- Это такое состояние умственной деятельности, при котором имеют место
паранормальные познавательные способности.
     -- Ах, ну да! -- не удержавшись, фыркнул я. -- Вот теперь мне все сразу
стало ясно.
     Алан весело рассмеялся, затем  уселся поудобнее и внимательно посмотрел
мне в глаза.
     -- Есть одна  существенная деталь, -- произнес он. -- То, что я сказал,
признается  немногими  специалистами, и я имею честь быть в их числе. Вот ты
спросил, почему именно с тобой такое случилось, а я ответил, что то же самое
могло произойти с любым другим человеком. Это исключительно важно. Я уверен,
что   любое   человеческое   существо   с  рождения   наделено   психической
восприимчивостью, правда в  различной степени, и достаточно иногда  простого
прикосновения, чтобы привести этот тончайший механизм в действие.
     На деле же, -- продолжал он, -- в эту способность  не  очень-то  верят.
Сейчас эти идеи не пользуются особой популярностью,  потому что во всем этом
отсутствует  очевидность.  Как  и  все прочие  науки  о  человеке,  изучение
человеческих   реакций  требует  к  себе  особого   внимания.  Отрицательное
отношение приносит только вред. Здесь ничего нельзя потрогать  или  измерить
независимо от  того,  веришь в  это или нет. Поэтому  с научной точки зрения
теория  выглядит  зыбко и неубедительно.  Но я убежден: когда люди  осознают
существование своего пси-фактора,  они смогут реализовать свои потенциальные
возможности, которые долгое время не использовались.
     -- Знаешь, -- задумчиво произнес я,  -- это странно, но несколько раз я
готов был поклясться, что Ричард знал, о чем я думаю, и  знал, что я знаю, о
чем он думает.
     --  Это вовсе не странно, это более чем вероятно, -- отозвался Алан. --
Пока дети не умеют  общаться посредством слов, они, скорее всего, используют
свои природные телепатические способности,  которые также имеют историческую
основу.   Я   верю,  что  в  доисторические  времена,   до  появления  речи,
паранормальные  способности были  в порядке  вещей.  И это вполне объяснимо.
Нельзя же абсолютно все  человеческие потребности выразить при помощи жестов
и гримас.
     --  Тогда  получается,  что  с  появлением речи  эти  способности  были
утрачены? -- Я вроде бы что-то начал понимать.
     -- Скорее  подавлены, -- ответил Алан. -- Но я убежден, что они все еще
живут в каждом из  нас. -- Он помедлил немного  и  снова  заговорил. --  Что
касается  твоего  случая,   --  сказал   он,   --   думаю,  восприимчивость,
высвобожденная в  тебе,  ближе  к возможностям  доисторических людей,  чем к
человеку  будущего.  Но  не  расстраивайся.  Девяносто  пять  процентов  так
называемых медиумов плывут с тобой в одной лодке, хотя они  никогда  со мной
не  согласятся.  Но,  судя  по  беспорядочным,  абсурдным  и  противоречивым
результатам  их  сеансов,  это не подлежит сомнению.  Именно поэтому видения
приходили  к  тебе неожиданно. Единственное, что  им предшествовало,  -- это
некий физический дискомфорт, что также является признаком вашего, а  точнее,
нашего  несовершенства.  Настоящие  медиумы  не  чувствуют ухудшения  своего
физического  состояния  ни  до, ни  после сеанса.  Их восприимчивость  носит
сугубо умственный характер, она идет, если так можно выразиться, от мозга, а
не от  болезней души  и  сердца. И  разумеется,  они полностью  контролируют
ситуацию.
     --  Знаешь,  --  устало  усмехнулся  я,  --  ты  меня  немного  утешил.
Оказывается, я не один, есть и другие люди, испытавшие то же самое.
     --  Сколько  угодно,  --  кивнул  Алан. --  Причем  большинство из  них
называют свои способности даром, хотя  лично я назвал бы этот дар физическим
недостатком. Посуди сам: в  условиях, когда недостаточно  знаешь и понимаешь
самого себя, движение наугад способно принести больше вреда, чем пользы.
     -- Аминь, -- вставил я.
     Алан улыбнулся:
     -- Представь себе: ты,  как и большинство медиумов-дилетантов, идешь по
темному тоннелю с фонариком, который  включается и  выключается сам по себе,
независимо от твоего желания. Ты успеваешь бросить лишь мимолетный взгляд на
то, что вокруг тебя, не зная, что увидишь в следующий миг.
     -- Звучит не очень обнадеживающе.
     -- Это только  начало.  Что касается деталей, они сводятся к одному  --
телепатии или ее проявлениям. Ты знал, когда  на голову твоей жены свалилась
банка, потому что она непроизвольно послала тебе мыслеформу  боли,  а ты уже
преобразовал  ее  в физическое ощущение.  Ты  был настроен  на  волну няньки
Ричарда  и  почувствовал,  что  она  собирается  сделать  какую-то  пакость.
Примерно так же обстояло дело и с вашей соседкой. Ты действительно несколько
раз уловил ее мысли, а остальное непроизвольно домыслил сам.
     -- А как же халат? -- вскинулся я. -- И формы для кексов?
     -- Все было тебе известно,  --  ответил Алан. --  Разве этот халат Элси
надевала впервые?
     -- Нет, я его уже видел, но...
     --  Значит, вероятность того,  что  она его снова  наденет, была весьма
высока.  А  что касается форм... Что ж, если  их взяли,  то рано  или поздно
должны были вернуть. И ты также знал это.
     --  Но  меня  послала Энн!  --  Я все  еще  не  был  убежден и  пытался
сопротивляться.
     -- Кто заставил тебя сегодня остаться  дома? Разве Энн? Вроде бы ты сам
так решил.
     -- Она же могла пойти сама...
     -- Вероятно, она давно решила поручить это дело тебе. Вот ты и узнал об
этом.  Твой  разум  постоянно  занят   поисками  совпадений  между  сном   и
реальностью и в чем-то идет дальше: подгоняет реальность под сон.
     -- Ты имеешь в виду крушение поезда? -- съязвил я.
     -- Ясновидение, -- спокойно ответил он, -- это другой аспект телепатии.
Более чем  вероятно,  что ты находился  в телепатической связи  с  кем-то из
очевидцев или жертв катастрофы. Это  часто  случается при больших авариях. А
затем переданные тебе телепатические образы приняли форму сна.
     -- А как насчет расчески? -- не унимался я. -- И кочерги?
     -- Здесь имеет место другое проявление телепатии -- психометрия. Медиум
берет в  руки  предмет,  принадлежащий личности,  с  которой  он находится в
телепатической  связи,  и  считывает  с  этого предмета  информацию об  этой
личности.  Предмет  в  этом случае  является  носителем информации. В  твоем
варианте  это  оказалась  расческа.  Что  касается  мысли о смерти,  то она,
несомненно,  принадлежала  Элизабет. Так,  кажется,  зовут  твою соседку?  У
беременных женщин всегда присутствует сознательный или подсознательный страх
за свою жизнь и жизнь будущего ребенка. Многие боятся умереть при родах.
     С кочергой, как и с расческой, дело обстояло точно так же, только мы не
знаем, от кого именно ты получил телепатическую информацию и какое отношение
к этому неизвестному  лицу имеет ваша  кочерга. Если хочешь узнать поточнее,
тебе вновь придется взять в руки эту кочергу. Ситуация прояснится.
     -- Нет уж, спасибо! -- Я ожесточенно замотал головой. -- Я не настолько
любопытен.
     -- Понимаю, -- усмехнулся Алан, -- но другого пути нет.
     -- А как же я узнал о смерти матери Энн?
     -- Здесь возможны два варианта. Первый -- простое совпадение. Твоя жена
наверняка не раз говорила  тебе о  болезни матери, и в памяти  у тебя прочно
засела информация о том, что она --  старая и больная женщина. А  телефонный
разговор только обострил ситуацию. Ну а другой вариант -- та  же  телепатия.
Ты уловил мысль отца Энн или ее умирающей матери. Возможно и то и другое.
     -- А  почему я увидел окровавленного соседа  на полу  в его собственной
гостиной?
     -- Ты  сам мне рассказывал, что  на вечеринке, с  которой все началось,
был разговор  о том, сможет ли Элизабет  в состоянии  гипнотического  транса
застрелить своего мужа. Это осталось у тебя в  памяти. Кроме того,  ты знал,
что  у   Фрэнка  есть   любовница.  Вот  и  все.  Остальное  довершило  твое
воображение.
     -- А если все-таки убийство произойдет в действительности?
     -- Это лишь докажет, что Элизабет наконец  решилась пристрелить бабника
и  садиста. С таким же успехом ты можешь напророчить смерть трех сотен людей
четвертого июля, и они действительно погибнут в различных катастрофах. Здесь
ты имеешь  дело  уже не с телепатией,  а  с теорией вероятностей. Согласись,
здесь уже  другая специфика. Кстати, должен  тебе сказать: вероятность того,
что  Элизабет  в  конце концов  не  выдержит  и  пристрелит своего  гулящего
супруга, достаточно велика, особенно если в доме есть оружие.
     Я разинул рот.
     -- У Фрэнка есть "люгер", -- наконец выговорил я, --  он  привез его из
Германии.
     --  Что  ж,  остается  надеяться, что он хранит  его  незаряженным,  --
философски заметил Алан.
     -- Так чьи же я мысли все-таки читал, когда увидел эту кровавую сцену?
     -- Вероятнее всего, мысли Элизабет, -- подумав, ответил Алан. -- А если
она не знает о существовании любовницы, тогда -- Фрэнка. Он думает, что жена
его  убьет, если  узнает о рыжеволосой подружке. Ты воспринимаешь эту мысль,
затем включается воображение, и наконец ты "видишь" эту сцену.
     Я откинулся на стуле и медленно произнес:
     -- В твоем изложении все оказывается чертовски просто...
     -- Вовсе нет, --  возразил Алан, -- ты оказался свидетелем и участником
удивительных  событий,  которые  в очередной  раз  доказывают  существование
телепатии,  причем  сразу в  нескольких  ее  проявлениях.  Уверяю тебя,  это
немало.
     Несколько  минут я  сидел молча, пытаясь осознать услышанное.  Казалось
невероятным, что кошмар, который меня преследовал последние дни, так легко и
логично разъяснился. Я даже ощутил легкое разочарование. Невозможно  было не
согласиться с Аланом,  что от этого дара больше вреда, чем пользы. Но где-то
в  глубине моей души еще не умерло детское стремление  к чему-то необычному,
волшебному...
     -- А женщина?
     --   Телепатия   в   чистом   виде.   Причем   сигнал,  очевидно,  идет
непосредственно от нее. Как, ты сказал, ее зовут?
     -- Элен Дрисколл.
     --  Вот-вот.  Вероятно,  ты  прав,  предполагая,  что она  очень  хочет
вернуться в этот дом и мысленно посылает тебе свое желание. Кроме того, она,
возможно, оставила в доме какую-то заряженную ее мысленной энергией вещь, на
которую ты наткнулся.
     -- Значит, никаких  привидений, -- вздохнул я и рассказал Алану о своей
уверенности, что нашел доказательство жизни после смерти.
     --  Было бы  очень неплохо  иметь  такое  доказательство, -- усмехнулся
Алан, -- но, к великому сожалению, его не существует независимо от того, что
по этому поводу говорят наши друзья-спириты. Насколько мне известно,  именно
телепатия лежит в основе всех паранормальных явлений.  -- Он заложил руки за
голову,  потянулся  и  продолжил:  -- Хотелось  бы  поверить в существование
простенькой  схемы:  никогда   не  исчезающая  полностью  жизненная  энергия
существует в бесконечном  цикле  между сном и  явью,  покоем и  активностью,
жизнью  и смертью, причем последнее --  просто  неудачно подобранный термин.
Но, увы... доказать это невозможно.  -- Алан снял очки и с улыбкой посмотрел
на  меня:  --  По-моему, хватит теорий. Сейчас я  тебя усыплю и  выведу всех
тараканов из твоей головы.
     Как я запомнил его последние слова!



     Когда я на следующий день  пришел с  работы, Энн встретила меня прямо у
двери. Она  ничего не  спросила,  но  ее  глаза  настолько  светились робкой
надеждой, что я не выдержал и улыбнулся:
     -- Кажется, сработало.
     -- Слава богу, --  облегченно вздохнул Энн и  поцеловала меня. -- Слава
богу.
     Мы вместе отправились  на кухню, и, пока она готовила ужин,  я подробно
рассказал обо всех своих ощущениях. Очевидно, Алану  удалось убрать то,  что
так меня  беспокоило. Я мирно спал всю ночь без всяких сновидений, проснулся
посвежевшим  и   отлично   отдохнувшим,   рабочий  день  тоже   прошел   без
происшествий, мою голову не посетила ни одна чуждая мысль.
     -- Даже трудно поверить, -- оживленно рассуждала Энн, -- что всего один
визит к Алану смог остановить весь этот кошмар.
     --  Так ведь твоему  брату  тоже  не  потребовалось больше времени,  --
фыркнул я, -- чтобы заварить эту кашу.
     Я  рассказал Энн,  как  Алан моментально погрузил  меня в гипнотический
сон,  а затем, как  он  выразился,  разгладил несколько  лишних  психических
морщинок  мягкой  ладонью  внушения.   Проснувшись,   я  сразу  почувствовал
перемены.  Ушло напряжение, постоянно державшее меня в тисках всю  последнюю
неделю.   Взамен   появилось   ощущение   отличного  самочувствия,   которое
сохранилось и до сих пор. Энн радостно улыбалась.
     --  Он никогда не узнает, насколько стало легче мне, -- прошептала она.
-- Не знаю, как долго я смогла бы еще терпеть.
     --  Понимаю, дорогая. -- Я виновато  всматривался в милое  побледневшее
личико. --  У тебя была очень тяжелая  неделя. Я постараюсь  загладить  свою
вину.
     Энн радостно засмеялась и похлопала меня по щеке.
     -- Ты вернулся, а это самое главное.
     -- Да, я вернулся.
     Переодеваясь, я сказал Энн, что Алан собирается написать обо мне статью
в  каком-то из специальных журналов,  разумеется не называя  имени.  Значит,
случай показался ему достаточно интересным.
     Я был на пути в ванную, когда Энн меня остановила:
     -- Если ты идешь умываться, боюсь, ничего не получится. Сток засорился.
Полчаса назад вода из умывальника вообще перестала уходить.
     -- Ты сказала Сентасу?
     -- Я звонила целый день, но их не было дома. Если  хочешь, попробуй еще
раз.
     Я подошел к телефону  и набрал номер. Миссис Сентас  ответила  сразу. Я
попросил позвать к телефону мужа, и через несколько секунд трубка прорычала:
     -- Ну что там еще?
     --  В  ванной засорился  сток, мистер Сентас,  и мы  были бы  вам очень
признательны, если бы вы решили эту проблему.
     -- Я только что пришел, -- буркнул он, -- еще даже не ел.
     --  Тогда,  возможно, вы  сможете  заняться этим после ужина, --  очень
вежливо  предложил  я,  --  поймите нас,  пожалуйста,  мы  же  не  можем  не
пользоваться ванной.
     Даже  не  обладая  особенно  развитым  воображением, можно  было  легко
представить   хмурую   и   до  крайности   раздраженную  физиономию   нашего
домовладельца.   А   перспектива  поработать  сантехником   отнюдь  его   не
порадовала.
     -- Зайду позже, -- буркнул он и бросил  трубку. Так  что мои изъявления
благодарности были утоплены в пронзительных коротких гудках.
     Я вернулся в кухню.
     -- Приветлив,  как всегда, -- поделился  я своими наблюдениями с женой,
-- просто очаровашка.
     Энн едва заметно улыбнулась:
     -- Возможно, у него тоже есть проблемы.
     --  Конечно, они у всех есть, -- покладисто согласился я, -- но это еще
не повод кидаться на людей.
     Я потоптался посреди кухни и, чтобы не мешать, подошел к окну. Ричард и
Кэнди играли в соседнем  дворе. Они сидели  в песочнице и увлеченно копались
ложечками в песке.
     -- Как хорошо они играют  вместе, не правда ли? -- с умилением глядя на
малышей, спросил я.
     --  Я  бы  не сказала, -- сообщила Энн, -- в основном они  целыми днями
дерутся. Просто ты в это время на работе. А к тому времени, как ты приходишь
домой, они уже  слишком  устают и теряют бойцовский дух. Причем обычно Кэнди
задирает Ричарда. Мне кажется, понятие  дисциплины  ей совершенно незнакомо.
Впрочем,  мне  не  хочется  сейчас это  обсуждать.  Лучше  скажи,  когда  ты
собираешься съездить в магазин.
     -- Много покупок?
     --  Немало. Мы  же не  ездили на прошлой неделе,  когда  меня  стукнуло
банкой по голове.
     -- Ужин скоро? -- деловито поинтересовался я.
     -- Я готовлю мясной пирог... наверное, через час.
     -- Хорошо, тогда я поеду прямо сейчас. Кстати, а как твоя голова?
     -- Нормально.
     -- Было бы забавно, -- решил  я  блеснуть остроумием, -- если бы теперь
ты начала читать мысли.
     -- Очень смешно.
     Сообразив,  что мою шутку не оценили, я молча достал карандаш и блокнот
и приготовился составлять список покупок.
     -- Слушай, -- вспомнил я, -- а куда ты дела мои каракули?
     -- Спрятала.
     -- Мы покажем их внукам.
     Энн  попыталась  снова улыбнуться, но  в ее  глазах стояли  слезы.  А я
наконец  сообразил,  что она  еще  очень  тоскует о  матери,  и  замолчал. В
блокноте я аккуратно начертил шесть прямоугольников (по количеству отделов в
супермаркете).  Продукты,  которые  необходимо  купить,  я   всегда  заранее
распределял по отделам. Эту полезную привычку я приобрел в  первый год нашей
совместной  жизни.  Такая сие тема позволяла  избежать лишних перемещений по
магазину, что на необъятных просторах лос-анджелесских супермаркетов  давало
экономию в несколько миль.
     Сосредоточившись, Энн начала диктовать список:
     -- Значит,  так: сахар, мука, соль, перец,  пасло,  хлеб,  апельсиновый
сок, яйца, бекон...
     Я   аккуратно   заносил   наименования   продуктов   в  соответствующие
прямоугольнички.
     -- Супы и каши...
     Энн   на   несколько  секунд  замолчала,  изучая  содержимое  шкафа,  я
вопросительно  посмотрел на нее...  и оцепенел.  Моя рука продолжала писать.
Сама. Я тупо уставился на бегающий по бумаге карандаш, не  в силах осознать,
что  за новая  напасть  свалилась  на  мою голову. Карандаш  остановился.  С
колоссальным трудом овладев собой, я почти нормальным голосом попросил:
     -- Дорогая, повтори, пожалуйста.
     -- Крекеры, печенье и ореховое масло.
     Дождавшись,  когда Энн отвернулась, я быстро зачеркнул  написанные сами
собой,  причем не  моим  почерком,  слова.  И  продолжил  составлять  список
покупок. Я ничего не сказал  Энн. Нет  никаких оснований  для  беспокойства.
Произошла ничего не значащая случайность. Я изо всех сил  старался убедить в
этом самого себя.
     Десять  минут  спустя  я  уже  ехал  к  ближайшему  супермаркету  и  не
переставал думать о словах, написанных в моем блокноте, моей рукой, но чужим
почерком.

     "Я -- Элен Дрисколл".
     Сентас появился только после девяти. А я весь вечер  возился в гараже с
фургончиком Ричарда.  Я  уже  несколько  недель  собирался  покрасить  его и
заменить несколько болтов. Сидеть дома я все равно не мог, боялся, что опять
что-нибудь случится. Вот и перебрался в гараж.
     Я  сказал  "боялся", но  это был уже  совсем не  тот  страх,  который я
испытывал ранее. Теперь я опасался за  Энн. Тут не было никакой телепатии. Я
не мог  знать, что творится у  нее в  голове, но справедливо считал,  что за
последние дни на  ее  долю  выпало слишком  много напастей.  Даже в  обычных
условиях  смерть  матери,  к которой она была очень  привязана, -- серьезное
испытание. А к нему еще добавился навалившийся  на нас спиритический кошмар.
Такой напор неприятностей может сломить и сильного духом мужчину. А то,  что
все это свалилось на беременную женщину... Честно говоря, я вообще не понял,
как она сумела с этим  справиться. Поэтому я и не мог рассказать  ей о  том,
что написала моя рука. Боялся.
     Я тщательно красил игрушечный фургон и размышлял.
     Невозможно  было понять, что  все это  значит.  То,  что  я видел  Элен
Дрисколл  в доме, если верить Алану, вполне объяснимо. Но теперь, выходит, я
получил от нее записку, причем написанную  ее почерком. Это,  на мой взгляд,
уже слишком.
     И все же я боялся только за Энн. После визита к Алану я чувствовал себя
намного  лучше  и увереннее. Но  ради  спокойствия Энн  очень надеялся,  что
никаких происшествий больше не будет.
     К сожалению, они не заставили себя долго ждать.  Слава богу,  когда все
опять началось,  Энн не  было  дома.  Около  девяти  она  пришла в  гараж  и
сообщила,  что  Ричард  спит, а  она  идет к Элизабет  помочь ей  со швейной
машинкой. Я оставил покрашенный фургончик сохнуть и пошел в дом.
     Я сидел в кухне,  блокнот  передо мной, карандаш в руке. Сам по себе он
не  двигался. Дело  в том, что,  как  и в самом  начале,  любопытство  порой
побеждало во мне все остальные чувства. Как бы ни было  временами страшно, а
все равно интересно, что же будет  дальше и чем  все закончится. Я уже хотел
начать  что-нибудь  писать, но услышал  громкий стук в дверь.  Убрав с  глаз
долой письменные принадлежности, я пошел открывать. За дверью стоял злой как
черт Гарри Сентас.
     -- Забито? -- осведомился  он и, получив утвердительный ответ, протопал
в ванную. На меня при этом он поглядывал как на злейшего врага. Открыв кран,
он стал с  интересом наблюдать,  как  наполняется  раковина. Вода не уходила
совсем. Я стоял рядом и думал,  что воду уже давно  пора закрыть, потому что
скоро она  польется на пол, однако  проявил благоразумие и промолчал. Сентас
внимательнейшим образом следил за  подъемом  уровня  жидкости в раковине  и,
только  наполнив ее  до краев, закрутил кран. Разъяренно  фыркнув, он  сунул
руку в  воду  и  потыкал пальцем в сливное  отверстие.  Мне показалось,  что
наполненная раковина и я -- мы оба вызываем у него одинаковое отвращение. --
Сток  всегда засоряется  волосами,  -- наконец изрек он, --  ваша  жена мыла
сегодня здесь голову?
     -- Не знаю, но если и мыла, то что нам теперь делать?
     --  Сейчас  я уже ничего  не  сделаю, --  заявил он,  --  утром  вызову
слесаря...
     Я раздраженно  подумал,  что слесаря  он  вызовет только  завтра, а эту
чертову раковину  умудрился  наполнить  уже сегодня,  но сдержался  и  очень
вежливо попросил попытаться помочь нам сегодня.
     -- Сегодня поздно, -- он уже шел к двери, -- завтра.
     Именно   в  этот  момент  все   и  началось,  без  предупреждения,  без
подготовки,  и  оказалось  тем  более неожиданным, поскольку последовало  за
такой  приземленной  и сугубо  житейской  беседой,  как  обсуждение засора в
ванной.
     --  Сентас! --  внезапно  услышали мы  и  оба замерли. -- Сентас, Гарри
Сентас, -- настойчиво повторил чей-то голос.
     Я задрожал и покрылся холодным потом. Это  был  голос моего двухлетнего
сына. И в то же время не его.
     Голосовые  связки,  несомненно,  принадлежали  Ричарду,  но  голос  был
другим. Вы  когда-нибудь  видели кукольное шоу  марионеток,  когда  взрослый
дядя-кукловод говорит тоненьким противным голосом и  предполагается, что эти
слова идут из неподвижных  кукольных губ. Сейчас происходило что-то похожее.
Из неподвижных губ Ричарда доносился искаженный фальцет кукловода:
     -- Ты же знаешь меня, Гарри Сентас, знаешь.
     Домовладелец  со  свистом  выдохнул  воздух. В  лице  его  не  было  ни
кровинки.
     -- Что, черт возьми, здесь происходит?
     Я честно открыл рот, но не смог выдавить ни звука.
     -- Ты хорошо знаешь меня, Гарри Сентас, -- говорил голос моего сына, --
меня зовут Элен Дрисколл.
     Мы  оба  были  настолько  потрясены,  что  некоторое   время  не  могли
сдвинуться  с места. Затем Сентас сделал  несколько шагов в сторону спальни,
но тут же притормозил и попятился назад.
     -- Эй, парень, что это? -- прошептал он.
     Ответить я не успел.
     -- Ты  же  меня очень  хорошо  знаешь, Гарри Сентас,  --  снова донесся
голос.
     Сентас  еще несколько секунд поглазел на дверь спальни Ричарда.  Я даже
не мог вообразить, что его вечно красная физиономия может стать такой белой.
     --  Что это за чертовы  шуточки?! --  наконец взревел  он и почти бегом
бросился к выходу. -- Сами разбирайтесь с вашей проклятой ванной!
     Дом содрогнулся от  удара захлопнувшейся двери. А я на негнущихся ногах
проковылял к кроватке Ричарда.
     -- Вернись,  -- пробормотал он в темноте странным механическим голосом,
-- вернись ко мне, Гарри Сентас.
     И затих.  По его тельцу прокатилась  непонятная дрожь, он с облегчением
вздохнул и засопел, уже спокойно досматривая свои детские сны.

     Увидев меня, Энн сразу поняла: что-то произошло.
     -- Нет, -- упавшим голосом произнесла она, -- только не это.
     -- Энн, сядь, пожалуйста, давай поговорим.
     Она присела на другой конец  дивана с  видом насмерть перепуганного, но
послушного ребенка.
     --  Я хочу  рассказать тебе  все, и  считаю  такое решение  правильным,
потому что, если это, не дай бог, случится  с тобой, ты уже будешь  готова и
не испугаешься.
     Вместо ответа, Энн закрыла глаза и горько заплакала.
     --  Господи, помоги нам, я так надеялась, что все уже  позади.  --  Она
скрипнула  зубами  и  подняла  на меня испуганные глаза. --  Я больше так не
могу!
     -- Энн, может быть, тебе стоит... -- Слава богу, что я вовремя прикусил
язык и замолчал.  Потому что я совсем было собрался  предложить ей уехать на
время к матери,  пока все не кончится. -- Энн, я хотел сказать, что  если мы
сумеем это встретить без страха...
     -- Без страха? -- взорвалась Энн. -- А я что делаю? Я живу с этим, дышу
этим и каждый день умираю с этим. Я больше не могу терпеть.
     Я, как мог, старался утешить рыдающую женщину, но получалось плохо.
     -- Тише, детка,  все  в порядке,  теперь  все  по-другому, я  больше не
беспомощен. --  Я машинально произносил успокаивающие слова  и в этот момент
понял, что говорю чистую правду. -- Поверь мне и ничего не бойся. Все  будет
в порядке. Я больше не беспомощен.
     -- Я, -- рыдала Энн, -- понимаешь, я беспомощна.
     Взглянув на залитое слезами  лицо жены, я  принял решение. Оно с самого
начала было неизбежно, просто раньше я  этого не понимал. Мне придется взять
дело в свои руки. И справиться с этим.



     Я  не  мог  рассказать о  своем решении  Энн.  События  последних  дней
совершенно подкосили ее. Смерть  матери, волнения, связанные  со мной, затем
облегчение,  когда  она  поверила,  что  все  закончилось,  и  последовавшее
вторичное погружение в пучину кошмара. Такое не всякий вынесет.
     Я заставил ее выпить  успокоительное, уложил в  постель  и  долго сидел
рядом, дожидаясь, пока оно подействует.  Убедившись, что Энн крепко спит,  я
вернулся в кухню и достал  блокнот. Все обстояло не так просто, как объяснил
Алан.  Здесь присутствовало что-то еще. Если Элен Дрисколл хочет вернуться в
этот дом, зачем  она отправляет мне записки?  И, что еще более важно, почему
она вещает устами моего ребенка, обращаясь при этом к своему родственнику?
     Только  если предположить, что с  ней что-то случилось...  Если  она...
Нет.
     Я  решительно отвергал эту мысль.  И  не собирался бесконечно повторять
свои же  ошибки. Это была новая ловушка. А я  намеревался впредь вести  себя
более хладнокровно,  тщательно продумывать  каждый шаг,  не делать поспешных
выводов и не решать с ходу вопросы,  на обдумывание которых великие философы
прошлого тратили свои жизни, но  так и  не находили ответа. Пока я был готов
признать только одно: ситуация сложнее, чем предполагали мы с Аланом.
     Я  взял  карандаш, поднес его  к  бумаге и уставился в  окно. Надо было
отвлечься, сосредоточить внимание  на чем-то постороннем,  тогда рука начнет
двигаться  автоматически.  Таким  образом включается  подсознание.  Я где-то
слышал, что некоторые люди могли одновременно читать и писать. А кто-то даже
писал во сне.
     Мне было видно окно кухни в доме Элси.
     У  нее  снова  были гости. Все сидели  за столом и, насколько я  понял,
играли в  карты.  Временами до  меня доносились взрывы  смеха. Но  даже  шум
почему-то не отвлекал меня. Я смотрел  на Элси и  вспоминал свои ощущения от
ее  не  слишком  праведных  и не  очень чистоплотных мыслей. И еще я пытался
представить себе хаос,  который наверняка воцарился бы  в мире, если бы  все
вдруг  стали  телепатами. Наверное,  общество,  в котором  каждый  его  член
является открытой книгой для своих соседей, не смогло бы существовать. Хотя,
если  до  этого когда-нибудь  дойдет,  вероятно, человечество достигнет  той
степени зрелости,  при которой оно сможет пользоваться своими  способностями
разумно.
     Прошел час. Рука,  сжимавшая  карандаш,  затекла  и начала  болеть.  Но
карандаш остался неподвижен.
     Еще час прошел. Я  плюнул  и решил идти спать. Опыт явно не удался.  Но
пока я  натягивал пижаму,  в голову пришла  другая мысль. Похоже,  сила Элен
Дрисколл  слабеет.  Сначала она  мне являлась  сама, потом заговорила устами
моего малыша, заставила мою руку писать. Что  вынуждает ее искать всякий раз
новые  способы  общения? Если она --  дух,  а  этот факт я бы ни  за  что не
признал   даже    перед   самим    собой,   то   странный    какой-то   дух,
непоследовательный. Мечется во все  стороны,  тычется  даже  в  самые  узкие
щелочки. Интересно, это  возможно? Видимо, да. Если предположить,  что после
смерти человека остается душа, она же не знает, что ей делать. Если ее грубо
вырвали  из  жизни  и бросили  в реку забвения, это должно больше чем просто
испугать, ошеломить. Поэтому, если Элен Дрисколл...
     На этом я  прервал  свои мудрые  размышления и посоветовал  сам себе не
лезть  в  дебри  потустороннего  мира.  Можно  забраться  слишком далеко.  Я
поставил перед  собой другую задачу -- попытаться связаться с Элен Дрисколл,
а  если  повезет  --  увидеть  ее.  Я  не  чувствовал  никакого  физического
дискомфорта, как это  было  ранее, и  ничего не  боялся.  Я подозревал,  что
становлюсь,  по  определению   Алана,  развитым  медиумом,  который  уже  не
беспомощен перед новым знанием. Но почему так получилось, я не знал.
     Часы  показывали  без двадцати  час, когда  я выключил свет, уселся  на
диван и попробовал сконцентрироваться.
     Я  не  ложился  и не  закрывал  глаза. Чувствовал, что  это  не  нужно.
Возможно, не следовало и свет выключать. Разве не говорил Алан, что развитые
медиумы успешно проводят свои сеансы при свете  дня? Но я сам где-то  читал,
что свет  ослабляет  психическое  восприятие, поэтому  решил  выбрать  самый
легкий путь. В конце концов, я все еще был новичком в этом деле.
     Мой поиск Элен  Дрисколл не был реальным,  динамичным  процессом.  Я не
шептал:
     "Где ты? Если ты здесь, стукни ножкой кофейного столика  один раз, если
хочешь сказать "да", и два раза -- если "нет".
     Я  просто  попытался выбросить  из  головы  все мысли,  если можно  так
сказать, освободил место  и ждал, что она как-нибудь  себя проявит. Я же был
медиумом, и она должна была проявить себя через меня.
     Я находился  в полусонном состоянии, когда почувствовал первые признаки
вторжения. Только я ожидал установления контакта с Элен Дрисколл, а не того,
что произошло.
     Сначала было напряжение, странное двойственное чувство страха, смятения
и одновременно противодействия  ему.  Я  повертел  головой,  ожидая  увидеть
гостью в черном платье, но комната  была пуста. Появилось недомогание, очень
похожее  на  то, что я  испытывал в первую  ночь,  и в то  же время -- нечто
другое.  Я словно стал  зеркалом,  отражающим это  чувство. Напряжение  было
везде, только не во мне.
     Я  решил,  что  это  как-то  связано  с   Элен  Дрисколл,  и  попытался
разобраться в своих ощущениях.  Неужели это ее  чувства  и  эмоции? Точно  я
сказать  не мог, но предположил, что тут  что-то другое. Мне показалось, что
вокруг  существовала какая-то аура, чуждая  ей.  Тем  не  менее я  попытался
вникнуть в суть. Она чем-то очень расстроена? Она в беде?
     Я встал, чтобы пойти за карандашом и блокнотом.
     И тут  же рухнул на  диван, буквально сбитый  с  ног  непонятным, чисто
животным чувством.  Оно  было слишком  сильным,  слишком близким.  Оно текло
передо мной, беспрерывно дробясь и сразу же снова сливаясь воедино. Словно я
смотрел на отражение  в воде, а чья-то шаловливая рука плескалась, рассеивая
образ, не давая его рассмотреть и узнать.
     Все еще не ведая, что мне явилось, я продолжал думать об Элен Дрисколл.
Это было ее чувство, теперь я был уверен. Она старалась что-то мне передать,
но я  не  мог  понять, что  именно. Пока  я  ощущал  лишь  нечто  туманное и
бессвязное.  Это был гнев или даже  нечто большее  -- дикая ярость, еще была
обида и ненависть. Но я никак не мог понять, к кому конкретно  Элен Дрисколл
испытывает  столь сильные чувства. А в том, что это была именно она, у  меня
больше не было сомнений. Возможно, решил я, она за что-то всерьез обижена на
Сентаса.  В  конце  концов, именно к  нему  она обращалась. "Ты меня знаешь,
Гарри Сентас".
     Я принялся мысленно строить всяческие предположения. Возможно, она была
слишком  близка с  сестрой,  а  Сентасу  это не  нравилось, и он  вынудил ее
уехать. Или, наоборот,  она была любовницей Сентаса и уехала,  опасаясь, что
сестра поймает их на месте преступления. Не исключено, что миссис Сентас и в
самом  деле узнала  об их  любовной  связи и  именно  она  заставила  сестру
покинуть  дом.  Тогда  вполне  объяснима  некоторая  натянутость,  постоянно
присутствующая в отношениях этой супружеской пары.
     Я  продолжал обдумывать  возможные варианты,  а вокруг меня  продолжали
мелькать  неясные  образы,  до  неузнаваемости  искаженные  невидимой рукой.
Единственное,  что  оставалось  неизменным, -- это  подступавшие все  ближе,
нарастающие волны ярости.
     Вдруг я испуганно подумал, что Элен Дрисколл может оказаться совершенно
ни при чем. А чувство гнева, со всех сторон подступающее ко мне,  испытывает
Энн, причем по отношению ко мне.
     Я  попытался отбросить  эту  мысль, но  безуспешно.  Такое вполне могло
произойти. Беременная женщина, постоянно подвергающаяся из-за меня стрессам,
вряд  ли испытывает  ко  мне чувство благодарности.  Просто  днем ей удается
контролировать свои эмоции, а сейчас,  расслабившись  во сне,  она  излучает
волны гнева и ненависти.
     Я встал. Сел. Снова встал. Этого не может быть!
     А гнев  усиливался. Теперь  мимо меня проносились обрывки слов, сначала
слишком  далекие  и  беспорядочные,  чтобы  их понять;  я  напрягся, пытаясь
разобрать хоть что-нибудь, но сразу понял,  что этого делать  не  следовало.
Концентрация внимания ослабила  остальные ощущения. Я вздохнул и  постарался
расслабиться. На меня снова нахлынули чужие эмоции, и теперь уже можно  было
разобрать слова.  "Жестокий.  Бессердечный. Дом.  Жена. Ты.  Презрение. Этот
грубиян и я. Ты просто не знаешь..."
     И вслед за этим прелюбодеяние.
     Внезапно  я понял,  что  теперь все знаю.  Это  знание  пришло,  словно
миллионы осколков зеркала  вдруг стали  единым  целым,  и я увидел истинное,
неискаженное изображение. Я судорожно вздохнул.
     И в это время в холле щелкнул выключатель. По световой дорожке, ведущей
из холла, в гостиную медленно шла моя жена.
     -- Том! -- позвала она.
     Ужасный момент! Я находился одновременно в двух местах,  был свидетелем
двух событий, происходящих в разных местах, но в одно и то же время.
     -- Том, ты здесь?
     Какой же у нее слабый, испуганный голос!
     -- Не... -- Больше  я не мог произнести ни  звука. Да  и видел я Энн не
очень отчетливо. Ее силуэт дрожал и расплывался перед  глазами.  Зато другая
сцена была совершенно отчетливой.
     Фрэнк и Элизабет...
     На  секунду я увидел Энн яснее. Она все еще стояла в  дверях,  прижимая
ладони к щекам.
     -- Том, что ты здесь делаешь? -- Ее голос сильно дрожал.
     Ответить  я  не мог. Я видел  искаженное  мукой  лицо Элизабет, угрюмую
физиономию Фрэнка и в тот момент отчетливо понял: она все о нем знала.
     -- Том, что ты делаешь?
     Громкий голос Энн вернул меня обратно.  Я услышал ее быстрые шаги.  Она
зажгла настольную лампу и внимательно посмотрела мне в лицо.
     -- Это Элизабет, -- будто со  стороны услышал  я свой  хриплый голос, и
внезапно  в памяти всплыли слова Алана: "Остается  надеяться,  что он хранит
оружие незаряженным". -- Боже мой! -- воскликнул я и  ринулся  к  двери. Энн
что-то кричала вслед, но я не ответил, я должен был успеть.
     -- Том! -- На секунду я заколебался, остановленный звучащим в ее голосе
отчаянием.
     И в этот момент раздался выстрел.



     Забыв обуться, я спрыгнул с крыльца на холодную, мокрую траву и ринулся
к  соседям. Я  был  примерно на середине улицы, когда  тишину ночи  разорвал
второй выстрел.  Стиснув зубы,  я  припустил еще  быстрее.  Лужайку перед их
домом я преодолел в три прыжка и подбежал к окну.
     Алан был не  прав.  Эта  мысль  первой  пришла  мне  в голову, когда  я
заглянул в гостиную.
     Потому что там,  на  полу, скорчившись, лежал  Фрэнк  в  точно такой же
позе, в  какой я видел  его раньше.  Все  совпадало:  гримаса боли  на лице,
широко раскрытые глаза, кровавое пятно, расплывающееся по белой рубашке.
     Было только одно отличие.
     В двух  шагах от  него неподвижно стояла  Элизабет  с совершенно  диким
выражением  лица.  В  руке  она  сжимала "люгер".  В ночной  тиши  я  слышал
повторяющийся щелкающий звук. Это она снова и снова нажимала на спуск.
     Когда я вбежал, она резко оглянулась и  тут же,  не издав  при этом  ни
звука, опустилась на  ковер неподалеку от мужа. С  глухим стуком рядом с нею
шлепнулся пистолет.
     И началась суета.
     Я опустился на колени перед  Фрэнком и нащупал пульс. Сердце билось, но
очень слабо. Оказалось, в него  попала только  одна пуля, но  рана  в  груди
выглядела тяжелой.  Кровь текла из нее  пульсирующей струей. Я нашел в шкафу
чистую  простыню и, как умел, обмотал ее вокруг  его груди, надеясь, что это
хоть   немного  остановит  кровь.  К  тому  времени  как  я   закончил  свои
манипуляции, он потерял сознание и перестал стонать.
     Решив, что  первую помощь  раненому я оказал и  больше ничего полезного
сделать не  смогу,  я  вызвал "скорую  помощь". Затем перетащил  Элизабет на
кушетку.  Она была очень бледна, даже  с каким-то синеватым оттенком. Лицо и
руки  были  холодны  как  лед.  Я расстегнул  воротник  ее  пижамы  и  начал
интенсивно  массировать запястья.  Через несколько секунд  веки дернулись, и
она открыла глаза.
     Сперва мне показалось,  что она меня не узнала.  Но вскоре в  ее глазах
что-то промелькнуло, и она рванулась вперед.
     -- Фрэнк! -- выдохнула она.
     -- Лежи, Элизабет, не вставай. -- Я  пытался  удержать  ее за плечи, не
давая подняться, но она сопротивлялась, проявляя удивившую меня силу.
     Она не сводила глаз с лежащего на полу  Фрэнка и изо всех сил старалась
вырваться из моих рук.
     Но  внезапно  силы покинули ее тело,  и она,  слабо  пискнув,  упала на
подушку.  Глаза закрылись, по телу пробежала дрожь, она со свистом выдохнула
воздух. Долгий, слишком долгий выдох.
     Я наклонился посмотреть, дышит ли  Фрэнк, когда услышал на крыльце шаги
и подумал, что пришла  Энн. Но это оказался сосед, живущий в  доме по правую
сторону.
     -- Что  слу... --  Он  не  договорил и  замер,  словно  наткнувшись  на
невидимое  препятствие  и  не  сводя глаз с  Фрэнка.  --  Великий  Боже!  --
потрясение пробормотал он.
     Вскоре  подошла  Энн в легком пальто, надетом прямо  на ночную сорочку.
Видимо, у  нее  уже не  было сил  чему-то  удивляться.  Потому что она молча
перевела  глаза с  Фрэнка на  меня, потом  подошла к кушетке и села  рядом с
Элизабет. Я  еще раз попытался затянуть потуже простыню, опасаясь, что Фрэнк
умрет  от потери крови раньше, чем приедет "скорая". Энн молча гладила  руку
трясущейся от рыданий Элизабет.
     "Скорая" приехала через пять минут, а за ней и полиция.
     Вернувшись домой, я  первым делом отправился помыть руки, но оказалось,
что  засор сам собой не ликвидировался и раковина полна воды. Я  выругался и
двинулся в  кухню,  старательно  пряча  от  Энн  окровавленные  пальцы.  Она
молчала.
     Пробило час. Невероятная ночь! И это после того, как Алан сказал,  что,
скорее всего, мне больше не о чем волноваться. Забавно...
     Я тщательно смыл кровь, вытер руки и тут обнаружил, что Энн стоит возле
двери и внимательно смотрит на меня. Она явно собиралась что-то сказать, но,
подумал я, очевидно, не могла найти подходящие слова.
     В конце концов она заговорила.
     -- Он умрет? -- довольно спокойно поинтересовалась она.
     Это было  не  совсем то, что  я ожидал услышать, и в первый момент даже
растерялся.
     -- Не знаю, -- честно ответил я.
     -- Ты знаешь. -- Она пристально всматривалась мне в глаза. -- Просто не
хочешь говорить.
     --  Нет, я действительно  не  знаю, --  возразил я и, немного помедлив,
добавил: -- Я думал, что несчастье должно произойти с Элизабет.
     Энн опустила глаза и судорожно вздохнула. Я несколько секунд смотрел на
ее осунувшееся лицо с темными кругами  под глазами, потом решительно подошел
и сел рядом:
     -- Послушай, Энн. Думаю, ты знаешь, по крайней мере, я  надеюсь, что ты
знаешь, как мне это все неприятно. Я не урод и не чудовище, Энн, поверь мне,
я все тот же нормальный  человек, за которого ты когда-то  вышла замуж. Я не
хочу пугать тебя. И не хочу, чтобы со  мной происходили  все эти вещи.  Но я
ничего не могу сделать. Неужели  ты не понимаешь? Неужели ты думаешь,  что я
делаю все это  нарочно?  Разве  я умышленно пытаюсь  огорчить тебя? То,  что
случилось, -- не моих рук дело. Я -- такая же жертва, как и ты. Я понятия не
имею, что все это означает и почему происходит именно со мной. Но это все же
происходит! Необходимо смотреть правде в глаза. Во мне что-то появилось и не
намерено  меня покидать. Я уверен. Пойми, теперь это часть  меня. Что я  еще
могу сказать? Пожалуйста,  прими это, смирись, не надо с этим  бороться, все
равно  бесполезно. Поверь,  Энн, все не так  страшно. Нужно только поверить,
что в этом нет ничего неестественного и неправильного.
     Похоже,  моя  пылкая,  взволнованная  речь  произвела  впечатление. Мне
показалось, что теперь она смотрит на меня с сочувствием, даже с пониманием.
Только это быстро прошло.
     -- А  что  будет с нами? -- спросила она. -- Все будет  по-прежнему?  А
разве может все идти как раньше, если ты стал таким? И теперь каждый день --
новое испытание? Что, если... Том,  что, если ты начнешь видеть мое будущее,
наше... Я буду знать об этом, ты все равно не сумеешь скрыть. И жизнь станет
невыносимой. Я не смогу жить, каждый день ожидая нового несчастья.
     -- Милая, то,  что должно случиться, произойдет в любом случае. Я же не
являюсь причиной  событий, не вызываю их. Тебя это тревожит?  Как я могу  на
них влиять? Я просто знаю, что они произойдут, но они происходят  не по моей
воле. Понимаешь?
     Энн прикусила губу и задумалась.
     -- Ты, наверное, прав, но...  -- Она  вздохнула и жалобно  взглянула на
меня: -- Ты сейчас тоже читаешь мои мысли?
     -- Энн, я... -- Несколько секунд я не мог произнести  ни слова. -- Ради
всего святого,  неужели  ты  считаешь меня... колдуном?! Конечно, я не читаю
твои мысли, кстати, скорее всего, и не смогу, даже если захочу.  Я же сказал
тебе:  все изменилось.  Раньше  обрывки чужих мыслей  вторгались в  мой мозг
помимо  воли. Теперь мне  необходимо  сконцентрироваться. Не  знаю,  что  ты
вообразила, только никакой фантастики здесь нет. Не знаю, что еще сказать.
     -- Я тоже не знаю... Боюсь, я не готова жить так каждый день.
     -- Милая, так не будет каждый день.  Вряд ли Элизабет будет каждый день
стрелять в своего мужа или твоя мать... -- Тут я вовремя прикусил язык.
     -- А  как же с  этой  женщиной? -- спросила она. -- Элен Дрисколл, если
это действительно она.
     -- С этим действительно необходимо разобраться, -- признал я.
     -- Ты... сделаешь это?
     -- Попытаюсь.
     Энн  надолго замолчала. Я совсем было  решил,  что разговор  окончен, и
встал, чтобы идти спать, но она снова заговорила.
     -- Если я попробую... -- начала она.
     Я сразу снова сел и со страхом взглянул на нее.
     --  Если   я  попробую  с  этим  смириться...  обещаешь  ли  ты,   Том,
рассказывать мне все, абсолютно все, даже если это будет касаться нас обоих?
     -- Раз ты настаиваешь, конечно, я это сделаю.
     Я подошел к Энн, взял ее за руку и заглянул в глаза.
     --  Я просто хочу,  чтобы ты была рядом. Ты  мне очень  нужна.  Я люблю
тебя.
     Она попыталась улыбнуться.
     -- Я написал  своей тете. Надеюсь, скоро придет ответ. Тогда мы узнаем,
нет ли тут наследственности. А если окажется,  что  у  меня в родне уже были
медиумы или ясновидящие, тебе станет легче?
     Энн еще какое-то время колебалась, потом с силой сжала мне руку.
     -- Не  знаю, Том.  Одно могу сказать:  я попробую. Скорее всего, я буду
продолжать до смерти бояться, но я попытаюсь справиться.
     Мы еще немного посидели молча, думая каждый о своем.
     -- Он умрет, Том? -- снова спросила Энн.
     -- Не  знаю,  дорогая. Правда,  ощущение смерти, которое меня посетило,
было связано с Элизабет, а не с Фрэнком. Но... все может быть.
     Энн прикусила губу и снова  задумалась. Потом, глядя куда-то в сторону,
тихо спросила:
     -- А обо мне ты что-нибудь знаешь?
     -- Дорогая, я ничего не знаю ни  о тебе, ни о нас... -- тут я запнулся,
сообразив, что говорю неправду, -- ну, разве что...
     -- Ты о чем? -- испуганно вздрогнула она.
     -- Не знаю, захочешь ли ты это знать, но... не слишком ли тебя огорчит,
если я скажу, что у нас родится девочка?
     Сначала мне показалось, что  Энн  вообще  лишилась дара речи.  Но потом
выражение ее лица начало на глазах меняться. Она уже смотрела ласково, почти
нежно.
     -- Правда? -- шепнула она.
     -- Думаю, да. Надеюсь, я не испортил тебе настроение?
     По-моему, она меня уже не слышала. Она смотрела в будущее.
     -- Девочка, -- пробормотала она, -- крошечная девочка.

     Вернувшись  на следующий день с работы, я опять увидел  Элси на лужайке
перед домом. Она поливала траву, но,  увидев меня, оставила  свое занятие  и
подошла поближе. Видимо, ей очень хотелось поговорить.
     -- Какой кошмар, правда?
     С этим трудно было не согласиться.
     -- Да, действительно ужасно, -- ответил я.
     -- Мы все  просто  потрясены, -- сообщила Элси, -- непонятно, зачем она
это сделала? Я была уверена, что они очень счастливы вместе.
     Не  нужно  было  обладать  ни  телепатическими  способностями, ни  даже
излишне  развитым  воображением,  чтобы  понять:  ей  не  дает покоя обычное
женское любопытство.
     -- Не знаю, Элси, -- кратко ответил я и пошел к крыльцу.
     -- Все это так ужасно, -- уже мне в спину  проговорила она, -- особенно
насчет ребенка.
     Я  невольно  замедлил  шаг  и  совсем  было  решил  выяснить,  что  еще
произошло, но передумал и поспешил домой. Энн в кухне чистила картошку.
     -- Ребенок? -- спросил я с порога.
     Она грустно кивнула:
     -- Да, это случилось утром. Видимо, сказался шок. У нее был выкидыш.
     -- Ох!  -- Мне стало нехорошо. Ощущение смерти все же оказалось верным.
Оно на самом деле касалось  Элизабет. Только  действительность была  намного
ужаснее моих предположений. -- Бедная женщина, -- вздохнул я.
     -- Да, теперь она потеряла все.
     -- Значит, Фрэнк не  умрет. -- Я скорее  констатировал  факт, чем задал
вопрос.
     Энн покачала головой, и ее губы сжались в тоненькую ниточку.
     -- Нет, этот тип будет жить.

     Два  дня  спустя  мы  забрали  Элизабет  из  больницы.  У  нее  не было
родственников, к которым ее можно было бы отвезти. А  Фрэнк еще  оставался в
больнице. Против нее не выдвигали никаких  обвинений: придя  в  себя,  Фрэнк
заявил, что произошел несчастный случай. Они просто не  знали,  что пистолет
заряжен. Я решил, что так он хотел загладить свою вину перед женой, хотя и с
опозданием.
     Она молчала, когда  мы пришли  к  ней в палату, не произнесла ни слова,
когда мы, поддерживая с двух  сторон,  вели ее к машине. Она шла медленными,
нетвердыми шагами, словно за одну ночь постарела и утратила волю к жизни.
     Когда  мы ехали домой, тоже по большей части молчали.  Все попытки  Энн
завести  разговор  на  какую-нибудь  нейтральную  тему,  хотя  бы  о погоде,
заканчивались  неудачей.  Элизабет  или вообще  никак  не  реагировала,  или
отвечала так тихо, что о смысле слов можно было только догадываться.
     Именно  во  время  этой  поездки меня  посетило  одно из  самых  жутких
ощущений  за  все  последнее время.  Оказалось,  что  самое  страшное  может
происходить   днем,   при  ярком  солнечном   свете,  при   самых  обыденных
обстоятельствах. Ночь для этого вовсе не является обязательной, так же как и
вспышки молний, яростные раскаты грома, стена дождя и сбивающие с ног порывы
ветра, вызванные магическими чарами злого волшебника. Мы ехали в машине, три
обыкновенных  человеческих  существа. Среди  нас  не  было ни  монстров,  ни
чудовищных порождений  тьмы  или  чего-нибудь  подобного.  Тем не  менее,  я
никогда не забуду  мерзкой, изнуряющей  тяжести, которая змеей вползла в мою
душу.
     Волна шла  от  Элизабет, в этом не было  сомнений. Начиналось все очень
медленно, сперва были угрызения  совести, потом отчаяние  и жуткая, звериная
тоска. Чувство  росло и крепло, постепенно  трансформируясь в отвратительную
массу  жестокого  голода  и продолжая набирать силу. Мне даже не нужно  было
концентрироваться.  Такие   сильные   эмоции  и  без  того  захлестывают.  Я
чувствовал  безрассудное желание, яростную,  животную потребность.  Все  это
будоражило и пугало.
     А  потом  перед  глазами  возникло   жуткое  видение.  Оно  было  таким
отчетливым и страшным, что я даже съежился  на сиденье и вцепился в руль так
сильно, что побелели пальцы.
     Элизабет  дрожащими когтистыми пальцами потянулась  к животу  Энн.  Она
разорвала  мягкую  плоть и вырвала  из  чрева  Энн нашего еще не  рожденного
ребенка.  Потом она, дико вскрикивая, разорвала окровавленными пальцами свой
собственный живот и засунула маленькое тельце внутрь своего тела.
     Как я  был рад, что мы  доехали! Энн хотела  остаться с Элизабет, но та
отказалась, заявив,  что хочет побыть  одна. Это меня  порадовало. Мы еще не
успели спуститься с крыльца, когда услышали, что она закрыла дверь на замок.
     -- Том, она может что-нибудь с собой сделать? -- спросила Энн.
     Похоже,  она считала, что я могу  предвидеть любые события. Ее  детская
вера почему-то не тешила мое самолюбие.  Я  хотел было сказать,  что в жизни
случается всякое, но не  рискнул.  Пожалуй,  у меня  не было такого права. У
меня не было никаких мыслей относительно будущего Элизабет.
     -- Не знаю, Энн, -- ответил я, -- честное слово, я не волшебник.
     -- Извини.  --  Энн взяла меня  под руку. --  Мне  кажется,  я все-таки
должна была с ней остаться.
     -- Не волнуйся, милая, думаю, с ней все будет в порядке.
     Когда  мы подошли к дому, Энн сразу же  отправилась к Элси,  проверить,
все  ли в порядке с Ричардом,  а я  поднялся на  крыльцо.  Письмо  лежало  в
почтовом ящике.
     Я достал его, отнес в гостиную и прочитал.
     Когда пришла  Энн, я сидел  на диване и блаженно улыбался. Все-таки мне
стало  немного  легче.  Не  говоря  ни  слова, я  протянул ей письмо. Быстро
пробежав его глазами, она от удивления открыла рот.
     -- Твой дедушка...
     --  Прадедушка,  -- уточнил я, -- Кастор Джеймс Уоллис Йоркширский.  Он
жил в Англии и был великим медиумом.
     -- Что ж, --  проговорила Энн после долгого молчания, -- видимо, в этом
все дело.
     -- Ты согласна смириться, -- я требовательно  заглянул ей в глаза, -- и
жить с этим?
     Энн беспомощно вздохнула:
     -- Ты же мой муж.
     Я обнял ее и прижал к себе так сильно, что она застонала.
     --  Потише,  --  шепнула  она,  --  Сэму  не  нравится, когда  его  так
сдавливают.
     -- Не Сэму, а Сандре, -- поправил я.
     Я потерся  щекой о ее мягкие пушистые волосы, вдохнул их тонкий аромат.
Я не забыл, что обещал рассказывать ей все. Но я вовсе не собирался говорить
ей о  том, что  происходило  в уме и  в  душе  Элизабет.  Я знал, что должен
сдержать обещание, но проявляя при этом  осмотрительность. Вокруг  так много
лжи!
     -- Ну, -- спросила Энн, сложив письмо и  положив его в карман, -- и что
теперь?
     -- Элен Дрисколл, -- ответил я. -- С этим надо разобраться.
     Энн была со мной согласна.



     Дверь открыла миссис Сентас. Было начало восьмого.
     --  Что  вам  угодно?  --  Как   всегда,  она  говорила   исключительно
высокомерно.
     -- Могу я поговорить с вами и с вашим мужем, миссис Сентас?
     -- О чем? -- удивилась она.
     -- М-м-м... дело очень деликатное, позвольте, пожалуйста, мне войти.
     Некоторое время она брезгливо рассматривала меня, словно решая, человек
я или, быть может, насекомое. Потом с  выражением величайшего неудовольствия
поинтересовалась:
     --  Вы уверены, что  это  совершенно  необходимо? Мы с  мужем  как  раз
собираемся уходить.
     -- Это касается вашей сестры, -- сообщил я.
     Даже если бы я со всего размаху воткнул  в нее иголку, она бы не смогла
вздрогнуть сильнее.
     -- Так могу я войти? -- повторил я.
     Миссис Сентас наконец сделала шаг в сторону, и я протиснулся мимо нее в
гостиную. За моей спиной захлопнулась дверь.
     -- Садитесь, пожалуйста, -- сказала хозяйка дома.
     Я сел на диван  и с любопытством осмотрелся. Гостиная была точно такого
же  размера,  как у нас. Но на  этом  сходство  заканчивалось. У  нас стояла
недорогая  американская  мебель.  А  гостиная  Сентасов  была  обставлена во
французском стиле, причем очень элегантно: столы со столешницами из  черного
мрамора, стулья, кресла  и  диваны в  изысканном  античном стиле,  зеркала в
красивых  рамах,  тяжелые  гардины  и  толстые пушистые  ковры.  Без всякого
ясновидения я мог бы биться об заклад, что интерьер этой комнаты -- дело рук
миссис Сентас.
     Она присела  на краешек стула и  вопросительно  взглянула  на  меня. Из
кухни вышел Гарри Сентас со стаканом в руке.
     --  В чем  дело?  --  спросил он, глядя  на  меня  как  на  назойливого
коммивояжера.
     -- Мистер  Уоллис хочет сообщить  нам  что-то об  Элен, -- пояснила его
более сдержанная супруга.
     -- Да? -- Сентас с трудом уместил свое тело на стуле. -- Ну?
     Я чувствовал  себя крайне неуютно.  Одно  дело доказывать  свою правоту
Энн, и совсем другое -- сидеть перед четой Сентасов, желая  сообщить им мою,
мягко говоря, не слишком очевидную информацию.
     -- Я  хотел вас спросить, -- наконец решился  я, --  когда вы последний
раз получали известия от вашей сестры?
     -- А зачем тебе? -- подозрительно прищурился Гарри.
     -- У меня есть на то причины, -- продолжал настаивать я. -- Так когда?
     -- Какое твое дело? -- начал Гарри, но миссис Сентас его остановила.
     -- Гарри, -- только и  произнесла она, но этого  оказалось  достаточно,
чтобы  он  мгновенно  онемел. Я внимательно посмотрел на миссис Сентас.  Она
выглядела  немного  обескураженной. -- Почему вы  спрашиваете? -- напряженно
поинтересовалась она.
     -- Что ты сделал? Наверное, нашел ее письмо, которое она отправила нам,
вскрыл и прочитал? -- заорал Гарри Сентас.
     -- Нет, -- спокойно ответил я, внимательно глядя на сидящих передо мной
мужчину и женщину.
     -- Мистер Уоллис, кажется, я задала вам  вопрос, -- холодно  произнесла
миссис Сентас.
     За ее ледяной отчужденностью явственно угадывался страх.
     --  А  я  задал  вам  вопрос,  миссис Сентас, потому  что  хочу кое-что
сообщить вам о вашей сестре, но прежде хочу узнать...
     --  Что вы хотите сообщить? -- перебила она. --  Я требую, чтобы вы мне
все сказали.
     -- Боюсь, что ваша сестра мертва.
     Миссис Сентас вздрогнула, но не произнесла ни слова.
     -- Что ты, черт побери, несешь? -- Гарри Сентас стукнул своим  стаканом
по  столу  с  такой   силой,  что  по   меньшей  мере  половина  содержимого
выплеснулась на пушистый ковер.
     -- Гарри,  -- дрожащим голосом проговорила  миссис Сентас,  и тот снова
послушно заткнулся.
     Я пожалел, что высказал им все прямо, в лоб, без подготовки,  но миссис
Сентас сама вынудила меня. Она же и нарушила затянувшееся молчание:
     -- Откуда вы знаете?
     -- Потому что я видел ее в нашем доме.
     -- Что? -- потрясенно воскликнула миссис Сентас.
     И тут снова вмешался ее драгоценный супруг.
     -- Ты за кого нас  принимаешь, парень? -- завопил он. -- Приперся в дом
и несешь черт знает что. Будь я проклят, если хоть на секунду поверю  в твои
небылицы.
     -- Это  вовсе не... -- начал я, но, оказывается,  Гарри еще не завершил
свою пламенную речь.
     -- Не  знаю, в какую игру ты играешь, -- рычал он, тыча в меня  толстым
пальцем, -- но лучше поберегись, предупреждаю.
     -- Гарри...
     Он снова замолчал. Просто удивительно, как легко ей удавалось  укрощать
этого громилу.
     -- Послушай, Милдред, -- уже потише обратился он к жене, --  неужели ты
не понимаешь, что...
     И Сентас снова  замолчал. На сей раз жена призвала его к порядку легким
движением головы.
     -- Так вы получали от нее какие-нибудь известия? -- снова спросил я.
     -- С тех пор, как она уехала в Нью-Йорк, -- нет. -- Голос миссис Сентас
звучал глухо.
     -- Как давно это было?
     -- Почти год назад.
     -- Так,  парень,  мы  не желаем  тебя больше слушать.  --  Гарри Сентас
вскочил и навис  надо  мной своей огромной  тушей. -- Убирайся вон отсюда, и
немедленно.
     -- Гарри, замолчи.
     -- Послушай, -- обратился он к жене, -- неужели ты собираешься и дальше
слушать этого психа? Я же  сказал, убирайся к черту! -- Последнее относилось
уже ко мне.
     Я встал.
     -- Мистер Уоллис, что вы имели в  виду, говоря, что видели  мою сестру?
-- В голосе миссис Сентас теперь появились истерические нотки.
     --  Я  имел в  виду  только то, что сказал.  Я ее видел. Если вы хотите
убедиться в этом, приходите к нам через час.
     --  Черт бы тебя побрал,  ублюдок,  да уберешься ты, наконец,  из моего
дома? -- завопил Сентас и замахнулся.
     -- Не  приближайтесь ко  мне, -- с достоинством изрек  я и направился к
двери.
     -- Мистер Уоллис!
     Я обернулся.  Изрядно побледневшая миссис Сентас испуганно смотрела мне
вслед.
     -- Имейте в виду, если это какая-то шутка...
     -- Это не шутка, -- ответил я и вышел.
     Сентас  с  такой  силой  захлопнул  за   моей  спиной  дверь,  что  дом
содрогнулся, и с крыши что-то  посыпалось. Я не  оглянулся,  хотя он и задел
дверью каблук моего ботинка.
     -- Если я тебя еще раз увижу, сукин сын, вызову полицию.
     Эту реплику я услышал уже через дверь.
     Устало  вздохнув, я поплелся к дому. На противоположной стороне  улицы,
на лужайке, сидела Элизабет. Рядом с ней стояла Энн. Обе женщины смотрели на
меня.  Очевидно,  их внимание привлек стук двери. Я заметил, как Энн  что-то
сказала Элизабет и направилась ко мне.
     -- Полный провал, -- подвел я итог своего визита к Сентасам.
     -- Они не придут?
     -- Нет, насколько я  понял. Сентас практически вышвырнул меня  из дома.
Боюсь, он нас в следующем месяце выселит. В смысле, она выселит.
     Энн всплеснула руками.
     -- Ну и что теперь? -- спросила она.
     Я вздохнул и пожал плечами:
     -- Бог его знает.
     Энн растерянно смотрела на меня и молчала.
     --  Как  Элизабет?  -- спросил  я.  Не то чтобы  меня это интересовало.
Просто я чувствовал, что должен что-то сказать.
     -- Как она может быть? Жива, но не более того. Кстати, -- Энн несколько
замялась,  --  я  ей  рассказала...  Ну,  не все, конечно,  только  об  Элен
Дрисколл.
     -- Ну и что? Удалось тебе развеселить ее?
     --  Она  увидела, что  ты идешь в  дом  к  Сентасам,  и  спросила,  что
случилось. Вот я ей и рассказала кое-что.
     Я кивнул и тяжело опустился на стул.
     -- Итак, -- сообщил я, -- мы ни к чему не пришли. Если только...
     Меня прервал телефонный звонок.
     -- Ричард проснется! -- воскликнула Энн и поспешила к телефону.
     Я услышал, как она  сняла трубку и сказала: "Алло!" Дальше  последовало
молчание, затем -- "Хорошо". И после новой паузы -- "Всего доброго".
     Она вернулась и удивленно сообщила:
     -- Они придут.
     Ровно  в  восемь  пятнадцать  в  дверь  позвонили.  Мы  были  в  кухне,
заканчивали убирать посуду после ужина.
     -- Я открою, -- сказал я и пошел к двери. Но Энн остановила меня:
     -- Том... Это будет очень страшно?
     Я совсем было собрался соврать, но передумал.
     -- Не знаю, дорогая, -- честно сказал я. -- Откровенно говоря, я вообще
не знаю, что произойдет. Поэтому  я и хочу, чтобы ты побыла у Элизабет, пока
все не кончится.
     В дверь снова позвонили. А Энн покачала головой.
     --  Я тебя не оставлю, -- твердо заявила она, -- что бы ни случилось, я
буду рядом.
     --  Возможно,  вообще  ничего не получится,  -- улыбнулся я, -- но  все
равно надо попробовать.
     В  дверь  звонили  уже  не  переставая.  Я отчетливо  представлял  себе
Сентаса, нетерпеливо нажимающего на кнопку звонка своим толстым пальцем.
     -- Надо  впустить его, пока  он не вышиб дверь, --  натянуто улыбнулась
Энн.
     --  Не  волнуйся,  --  ответил  я,  --   он  не  станет  калечить  свою
собственность, вернее, собственность своей жены.
     Я подошел к двери, открыл ее и вежливо поприветствовал гостей.
     Сентас буркнул  что-то неразборчивое,  его жена холодно  кивнула. Затем
они оба  с  явным испугом уставились на  окруженный четырьмя стульями  стол,
стоящий в центре гостиной.
     Вошла  Энн  и  пригласила  гостей сесть.  Опустившись  на  стул, Сентас
немедленно заорал:
     --  А  теперь  послушайте  меня,  вы оба! Не думайте, что  мы  способны
поверить в ваши небылицы. Но моя жена волнуется, не получая никаких известий
от сестры, поэтому мы здесь. Но если это шутка...
     -- Уверяю вас, это не шутка.
     -- А что  это? -- подала  голос миссис  Сентас. -- Что вы имели в виду,
приглашая нас прийти, чтобы встретиться с сестрой?
     -- Я имел в виду...
     -- И что это ваш мальчишка вчера болтал? Почему он со мной разговаривал
таким тоном? -- напирал Сентас.
     --  Вы же  не думаете, что это он с вами разговаривал, правда?  -- тихо
осведомился я.
     Сентас начал раздраженно что-то  говорить, но на полуслове умолк, так и
замер с раскрытым ртом. В глазах застыл испуг.
     -- Что ты хочешь сказать? -- с трудом выдавил он.
     -- Только то, что это была ваша свояченица.
     -- Что?
     -- Мистер Уоллис, с меня хватит, --  не выдержала миссис Сентас, -- или
объяснитесь, или мы уходим.
     --  Буду  рад  вам все  объяснить,  -- ответил  я  и  вкратце,  опуская
подробности, рассказал им о сеансе гипноза и его последствиях.
     -- Это все правда? -- потрясение спросила миссис Сентас.
     -- Можете позвонить доктору Портеру, он подтвердит.
     -- Скорее всего, я так и сделаю, -- задумчиво проговорила она.
     -- В жизни не слышал ничего более нелепого,  -- буркнул Сентас,  но его
голосу явно недоставало былой уверенности.
     -- Я все же не понимаю, --  вновь подала голос миссис Сентас, -- почему
вы считаете, что моя сестра умерла.
     --  Я  сказал, что  я так  думаю, --  пояснил  я, --  поэтому и  пришел
спросить,  есть  ли  у вас о ней сведения. Тот факт, что вы не  имеете о ней
известий...
     -- То есть вы хотите сказать, --  перебила миссис Сентас, -- что видели
ее привидение?
     -- Полагаю, что да, -- ответил я. На Энн я не смотрел.
     --  Надеюсь,  вы осознаете,  во что  предлагаете нам  поверить, -- сухо
проговорила миссис Сентас.
     -- Конечно. Но я видел именно вашу сестру. Теперь я это знаю точно.
     -- Но  откуда  вы можете знать,  что это была именно  она? --  спросила
миссис Сентас. -- Конечно, если  предположить,  что вы  действительно что-то
видели, в чем я сомневаюсь.
     Я  рассказал  ей  о  платье,  жемчуге, о  том, что  все это подтвердила
Элизабет.
     -- Ради бога, -- не выдержал Сентас, -- он видел где-то фотографию Элен
и теперь пытается давить на нас.
     -- Зачем? -- спокойно полюбопытствовал я. -- Что я от этого выиграю?
     Сентас открыл рот, чтобы ответить, но, видимо, не решил, что сказать, и
снова закрыл его. А я обратился к миссис Сентас:
     -- Когда именно ваша сестра покинула Калифорнию?
     -- В прошлом году, в сентябре, -- ответила она.
     --  Не хочу  лезть в ваши  дела,  но... у нее были  какие-нибудь особые
причины для отъезда?
     -- Нет.
     --  Вы  не  заметили  никаких странностей в  ее  поведении,  когда  она
уезжала?
     -- Мы не присутствовали при ее отъезде, мистер Уоллис.
     Последние  слова потрясли меня. Ошалело уставившись на миссис Сентас, я
пробормотал:
     -- Не понимаю.
     -- Она оставила нам записку, -- объяснила миссис Сентас.
     -- Понятно. -- Я вздохнул, попытался унять отчаянно колотившееся сердце
и указал на стол со стульями. -- Ну что же, попробуем?
     -- Милдред, пошли отсюда, -- снова загрохотал Сентас.
     Она молча отмахнулась, пристально глядя на меня.
     -- Что вы собираетесь делать, мистер Уоллис? -- спросила она. -- Должна
предупредить,  я не верю в  то,  что  вы говорите. Но я  очень  беспокоюсь о
сестре.
     --  Очень просто, -- сообщил я, --  мы  все сядем  вокруг  стола,  и  я
попытаюсь связаться с вашей сестрой.
     --  Милдред,  если  ты совсем  спятила,  можешь оставаться, -- прорычал
Сентас, -- а я пошел.
     -- Мы останемся.
     Она произнесла  всего  два  слова,  но их оказалось  вполне достаточно,
чтобы  привести  к  повиновению взбесившегося  орангутанга. А  я понял,  что
именно связывает ее  с Сентасом. Некрасивая,  но образованная и обеспеченная
женщина вышла замуж за невоспитанного, невежественного и  горластого мужика.
Она предпочла этот союз невеселой участи старой девы.
     -- Давайте сядем, -- предложил я.
     Энн и миссис  Сентас заняли места за столом. Миссис Сентас сидела очень
прямо,  лицо ее напоминало  неподвижную маску.  Тихо выругавшись,  Сентас  с
размаху  плюхнулся  на стул напротив меня.  Несчастный  стул издал  жалобный
скрип,  но  устоял.  Я   чувствовал  исходящие  от  Сентаса  волны  холодной
враждебности.
     --  Так,  -- сказал  я, стараясь не обращать  внимания на  Сентаса,  --
пожалуйста, сидите тихо.
     Миссис  Сентас  не  шевелилась.   Энн  тоже,  только  с   беспокойством
поглядывала на меня. Сентас немного поскрипел стулом и тоже затих.
     Дождавшись тишины, я закрыл глаза.  До меня доносилось  только  хриплое
дыхание Сентаса.  А я  старался  расслабиться, очистить  мозг от посторонних
мыслей. И еще во мне росла уверенность: что-то произойдет.
     Через  некоторое  время меня  вдруг заинтересовало,  почему  Сентас так
тяжело дышит. И вдруг я понял, что слышу свое собственное дыхание. Моя грудь
тяжело  двигалась  вверх  и вниз,  заставляя тело дышать,  а мозг постепенно
погружался в темноту.  Я почувствовал,  как  холодеют  руки и  ноги. Дыхание
становилось все быстрее и быстрее.  Кульминацией  послужил глубокий вдох, от
которого  по всему  телу  пробежала дрожь,  за которым  последовал медленный
выдох. Я успел заметить  потрясенные лица сидящей за столом троицы. Вслед за
этим меня не стало.
     Позже Энн рассказала мне, как все происходило.
     Как  только я  закрыл глаза, дыхание участилось,  голова  склонилась на
плечо и начала раскачиваться из стороны в сторону, руки  безжизненно висели,
как  у  тряпичной  куклы, только периодически  подергивались, рот раскрылся,
черты  лица  потеряли  определенность,  как-то  размазались.  Лицо  лишилось
индивидуальности. Я перестал быть похожим на самого себя.
     Так продолжалось несколько минут.
     Вдруг учащенное дыхание прекратилось, наступила мертвая тишина.
     Моя голова  дернулась и  приняла вертикальное  положение, но  глаза еще
были  закрыты.  Потом  из  горла  вырвалось  странное  щелканье,  непонятный
сдавленный  скрежет,  похожий на звук, издаваемый дебилом, когда он пытается
заговорить.
     И я заговорил.
     -- Милдред, -- сказал я тихо, без всякого выражения.
     Миссис Сентас вздрогнула и  замерла на своем  стуле, не  сводя  с  меня
внимательных глаз.
     -- Милдред, -- повторил я, -- Милдред.
     Она  глубоко  вздохнула,  но  не  проронила  ни  слова.   Энн  легонько
дотронулась до ее руки и прошептала:
     -- Вам лучше ответить.
     -- Милдред! -- упорно звал я.
     -- Что? -- наконец сумела выдавить миссис Сентас.
     На моем лице появилось выражение крайнего отчаяния.
     --  Милдред, -- произнес  я срывающимся шепотом, -- боже  мой, Милдред,
где же ты?
     --  Ох!  -- Миссис Сентас смотрела на меня с немым ужасом и дрожала так
сильно, что стул под ней ходил ходуном.
     -- Милдред. -- Я с мольбой протянул к ней руку.
     -- Нет! -- всхлипнула она и отпрянула назад.
     -- Милдред! -- Я продолжал тянуться к ней.
     -- Прекратите это! -- пробормотал Сентас.
     Я дотянулся до дрожащей и холодной как лед руки миссис  Сентас  и  взял
ее. Миссис Сентас тихо застонала и попробовала высвободить свою руку.  Но не
тут-то было. Я держал ее достаточно крепко.
     --  Прости меня,  Милдред, -- сказал я жалобным,  плачущим голосом,  --
видит бог, я виновата, прости меня, дорогая.
     Сентас  вытаращил глаза  и попытался встать. Но Энн  была  начеку и  не
допустила бегства муженька.
     -- Милдред, -- сказал я, -- ты что, не узнала меня? Это же я, Элен.
     -- Прекратите это дурацкое представление! -- прошипел Сентас.
     Я опустил  руку его  дражайшей  половины,  сел  очень  прямо и внезапно
открыл глаза. И посмотрел на него.
     -- Пошли отсюда,  --  сказал Сентас жене, считая, что я уже проснулся и
представление окончено.
     -- Гарри, -- позвал я неприятным, скрипучим голосом.
     -- Слушай,  парень, -- начал он, но тут же замолчал, осознав, что я все
еще в трансе.
     -- Гарри, -- сказал я, -- Гарри Сентас. -- Мои зубы сами собой сжались,
воздух  прорывался  сквозь них со свистом. --  Черт  бы  тебя побрал,  Гарри
Сентас, ты проклятый ублюдок, сукин сын! -- Я закрыл глаза и вытер их рукой.
--  Бог мой, что я тебе  сделала? --  разрыдался я. Потом я  поднял голову и
протянул дрожащие руки к Гарри Сентасу, по моим щекам текли ручейки слез. --
Гарри, за что? Почему ты это сделал, Гарри?
     С  хриплым воплем  Сентас  опрокинул на меня  стол. Я вместе  со  своим
стулом свалился на пол.



     Я снова  стал самим собой. Только  слух  и зрение вернулись  не  сразу.
Перед глазами вспыхивала картинка, потом  она  гасла и появлялась следующая.
Вот Сентас с  перекошенным от лютой ненависти лицом  рвется ко мне, его жена
изо всех  сил  удерживает  его, затем  темнота, потом  я увидел  Энн, тяжело
поднимающуюся со  стула и направляющуюся ко мне.  Комната плыла и кружилась.
Горло  пересохло,   мне  страшно  хотелось  пить.  Голова  раскалывалась  от
пульсирующей боли.
     --  Дорогая, -- с  трудом  выговорил  я, всматриваясь в испуганное лицо
Энн, стоявшей рядом со мной на коленях.
     --  Черт  бы вас  всех побрал!  --  вопил разъяренный Сентас.  --  Я не
намерен больше терпеть трюки этого ублюдка! Отпусти же меня,  я его по  полу
размажу!  --  Последнее  относилось  уже  к  жене, которая  мертвой  хваткой
вцепилась в его руку и не давала подойти ко мне.
     -- Прекрати, -- всхлипывая, молила она, -- перестань!
     Я  не  могу восстановить в памяти последовательность событий между моим
падением на  пол и их уходом из нашего дома. Время бежало, мягко говоря,  не
вполне обычно,  оно двигалось какими-то странными скачками. Все  еще лежа на
полу,  я посмотрел на  бушующего Сентаса  и  его истерически рыдающую жену и
удивился,  как ей удается  удерживать  этого буйвола на месте. А в следующий
момент их уже не было в  доме. И  лежал  я  не на полу,  а на диване,  и Энн
осторожно обтирала  влажным  и очень холодным  полотенцем  мое разгоряченное
лицо.
     -- Воды! -- Это было первое слово, которое я сумел произнести.
     Полагаю, такой же голос был бы у  заблудившегося в пустыне странника --
тихий и хриплый. Должно  быть, я выглядел далеко  не лучшим образом,  потому
что  Энн  почти бегом  устремилась  в  кухню  и принесла  самый  большой  из
имеющихся в наличии стакан с водой. Я осушил его одним глотком.
     Затем я вздохнул и расслабился.
     -- Как хорошо, -- прошептал я, -- знаешь, а ведь я совсем забыл.
     --  О чем? -- Энн смотрела на меня с  откровенным испугом, опасаясь, не
поехала ли у меня крыша.
     Я улыбнулся и похлопал ее по руке. Смеяться просто не было сил.
     -- Я забыл, как нам, медиумам, после сеанса всегда хочется пить. -- Еще
раз слабо улыбнувшись, я поинтересовался: -- Что здесь произошло?
     Энн подробно пересказала мне все события, стараясь не упустить ни одной
детали.
     -- Неудивительно, что они ушли, -- заметил я.
     -- Очень громко  ушли, я бы  сказала,  -- вымученно  улыбнулась Энн. --
Сентас  грохнул  дверью  так,   что  дом  едва  не  рухнул.   Даже  о  своей
собственности не  подумал. -- Она несколько секунд помолчала  и добавила: --
Веселенькое у нас лето.
     Я в  ответ криво  улыбнулся. После всего случившегося чувство юмора уже
не  особенно  помогало. Мы прижались друг к другу  и некоторое  время сидели
молча,  думая каждый о своем. Я чувствовал,  что ко  мне  снова возвращается
гнетущее чувство страха.
     --  Энн, --  сказал  я, -- мне  кажется,  я  знаю,  почему  Сентас  так
разбушевался.
     Она внимательно всматривалась мне в лицо, вопрос явно вертелся у нее на
языке, но она так и не задала его.
     -- Элен  Дрисколл никогда не уезжала на восток, -- медленно начал я, --
она  вообще  никуда  не  уезжала.  Потому что умерла здесь. И убил  ее Гарри
Сентас.
     -- Что?!
     -- Могу поклясться! Все сходится. Если бы он знал, что она живет где-то
на  востоке,  он  не  стал  бы так нервничать.  Я  имею  в виду  сегодняшний
инцидент.
     -- Не знаю... А может быть, все не так страшно?
     -- Что ты имеешь в виду, дорогая?
     -- Я  подумала, наверное,  у  Сентаса  была связь с Элен  Дрисколл,  он
решил,  что  тебе  все  стало  известно,  и  боялся,   что  ты  начнешь  его
шантажировать. А в то, что ты медиум, он, по-моему, не поверил.
     -- Мне тоже кажется, что  не поверил,  -- подумав, согласился я, -- но,
если все  так,  как ты говоришь, он слишком уж  нервничает.  Я  верю, что он
действительно спал с Элен Дрисколл. Но  я также  уверен,  что он  убил  ее и
написал от  ее имени письмо, чтобы все  подумали, будто  она  и в самом деле
уехала в Нью-Йорк. И он оказался прав. Никто ничего не заподозрил.
     -- Но... где же она?
     -- Вероятно, похоронена где-нибудь в укромном месте.
     Энн вздрогнула и зябко поежилась.
     --  Это просто ужасно, -- пробормотала  она, -- но мы все-таки не можем
быть уверены. Если она действительно мертва, у полиции все равно нет никаких
доказательств.
     Я  почувствовал,  что  она  намеренно   акцентирует  свое  внимание  на
поверхностных  деталях, чтобы не  вдаваться в главное --  в то,  что со мной
общается призрак. Даже после смерти Элен Дрисколл я ее вижу и слышу.
     -- Ты права, -- вздохнул я, -- не приходится сомневаться, что над моими
свидетельскими  показаниями  в суде в лучшем случае посмеются, ну а в худшем
-- я окажусь на приеме у психиатра.
     -- Как  бы  узнать, где  похоронена эта женщина, -- задумчиво протянула
Энн, -- конечно, если предположить, что ты прав... а я в этом почти уверена.
Страшно  вспомнить, как этот громила бросился на тебя... даже не знаю, как у
миссис Сентас хватило сил его удержать.
     -- Тс-с-с, успокойся, дорогая. -- Я обнял жену и задумался.
     Что я мог сказать полицейским? Что я --  медиум  и мне  является убитая
женщина? Меня наверняка поднимут на  смех, и до суда, скорее всего, дело  не
дойдет. Никто не станет меня слушать.
     И тем не менее я был убежден, что не ошибаюсь. Реакция Сентаса на голос
Ричарда,  его  поведение  сегодня...  Совершенно очевидно,  что  он  пытался
держать  жену подальше  от этого  дома, пока она  не обнаружила  чего-нибудь
лишнего. Записка,  оставленная  Элен  Дрисколл.  Тот  факт,  что  сестра  не
присутствовала  при  ее отъезде.  Да и  вся  ситуация в целом  -- некрасивая
властная  жена, звероподобный муж  и живущая по соседству симпатичная сестра
жены. Возможно, она пригрозила, что расскажет сестре об измене супруга,  тот
пришел в ярость, схватил первое, что подвернулось под руку, и...
     -- Черт меня побери! -- воскликнул я. -- Кочерга!
     Я подошел к железке и, собравшись,  взял ее в  руки.  Энн увидела,  как
сильно я вздрогнул и вновь уронил ее на пол.
     -- Вот  почему я оставил ее на  полу в ту ночь, -- объяснил я ничего не
понимающей Энн, -- именно этой кочергой была убита несчастная женщина.
     Энн стояла раскрыв рот и смотрела то на кочергу, то на меня.
     -- Поднеси ее, пожалуйста, сюда, к лампе, -- попросил я.
     -- Я?!
     -- Мне тяжело к ней прикасаться, дорогая.
     Осторожно, будто гремучую  змею,  Энн взяла кочергу и, стараясь держать
ее  подальше от  себя, положила  под лампу. Осмотрев орудие убийства,  я был
вынужден признать, что на нем нет пятен крови, волос -- в общем, ничего, что
могло  бы явиться  доказательством преступления.  Очевидно,  Сентас  ее  как
следует вымыл.
     Энн  снова  с  опаской  взглянула   на  кочергу  и,   соблюдая  прежнюю
осторожность, отнесла ее на место.
     -- А что может служить доказательством? -- спросила она.
     --  Возможно, уже  ничего,  --  вздохнул  я,  --  прошло слишком  много
времени.
     -- Но если это правда, -- начала Энн,  -- может быть,  в полиции сумеют
заставить его говорить?
     -- Если мы не предъявим труп, нас даже слушать  не будут,  -- вздохнув,
сообщил я и тут же оживился: -- А что, если...
     Энн не произнесла ни слова,  но на ее лице  снова  появилось испуганное
выражение.
     -- В сказках о привидениях,  живущих в домах или замках, -- поделился я
своими  мыслями,  --  часто  находят  тела,  похороненные в  подвалах или на
чердаках.
     -- Том! -- Бедная Энн даже позеленела. -- Ради бога, пожалей меня.
     -- Прости,  дорогая,  я понимаю, как  все  это ужасно, но  такое вполне
может быть. Мне не дает покоя выражение лица этой женщины. Мольба...
     -- Том, умоляю тебя!
     -- В любом случае есть только один способ убедиться в моей правоте.
     -- Нет! -- воскликнула она, но, сдержавшись, добавила: -- Прямо сейчас?
     -- Сентас  может сбежать,  Энн,  если  решит,  что  у меня есть  что-то
конкретное против него.
     --  Да, но... -- она тяжело  опустилась на диван,  --  я не  могу  тебе
помочь в  этих  жутких поисках и очень надеюсь,  что ты не прав. Потому что,
если окажется,  что все это время  мы  жили рядом с могилой... -- Она тяжело
вздохнула и закрыла глаза.
     -- Скоро вернусь, -- сообщил я и направился к выходу.
     -- Том, а где ты собираешься искать?
     Я беспомощно развел руками:
     -- Думаю, где-то под домом. Вряд ли он это  сделал на заднем дворе... В
общем, не знаю.
     Потоптавшись еще немного на пороге, я решительно открыл дверь и  шагнул
на  улицу.  Ночь была довольно прохладной. И  пока я  шел по аллее к гаражу,
легкий ветерок приятно  холодил мое разгоряченное лицо.  В гараже  я включил
свет,  разыскал лопатку с  короткой ручкой --  под домом можно было работать
только такой -- и снял с крючка фонарь.
     "Неудивительно, что  Энн стало дурно, -- думал я, направляясь на задний
двор. -- Мысль  о том, что мы  два месяца  жили  над могилой  зверски убитой
женщины, способна кому угодно испортить настроение".
     В  доме  не  было  подвала,  их  очень  редко  строят в  Калифорнии. По
периметру  стоящего  на  свайном   фундаменте  строения  было  предусмотрено
невысокое  бетонное ограждение,  чтобы  под  дом не  затекала  вода,  а  над
ограждением имелось отверстие, достаточно большое, чтобы  в него  можно было
пролезть. Отодвинув  в сторону декоративный щит,  я зажег фонарь, вооружился
лопатой  и  заполз  под  дом.  Причем  сразу  же  почувствовал  себя  как  в
холодильнике. Песчаная почва была влажной и очень холодной. Поздравив себя с
возможностью  простудиться,  я  поднял фонарь  и принялся  осматриваться.  В
пределах видимости была только ровная, нетронутая земля.
     Я немного повернулся  в  другую  сторону, и  в этот  момент  луч фонаря
осветил  небольшой  холмик.  Моим  первым  и,  пожалуй,  вполне естественным
желанием  было поскорее выбраться из темного и сразу ставшего жутким подпола
и  бежать  в  полицию.  Пусть  уж  они  сами  выясняют  все  остальное.  Но,
поразмыслив, я понял,  что спешить нельзя. В конце концов, там вполне  может
быть  зарыто  что-нибудь  другое.  Дом  построен  недавно,  строители  могли
закопать в подполе строительный мусор.
     Судорожно сглотнув, я пополз к страшному  холмику. И чем ближе я к нему
приближался, тем меньше оставалось сомнений. Словно чей-то  назойливый голос
нашептывал мне в ухо одно-единственное слово: "да".
     Вблизи холмика уровень земли был несколько выше, чем в том месте, где я
проник  в подпол, поэтому копать  пришлось лежа. В полной тишине было слышно
только, как с глухим  стуком падали комья мокрой земли. И  тут  ко мне снова
явилось озарение. "Поспеши,  --  билось  у меня  в  мозгу,  --  поспеши!"  Я
продолжал  копать,  убеждая себя, что скоро  все кончится,  мы снова заживем
нормальной жизнью. Возможно, я  смогу найти хорошего медиума, который научит
меня, как правильно обращаться с этим  непрошеным даром. Тогда у  нас больше
не будет неприятностей.
     Тут  с  моих губ сорвалось проклятие.  И  еще  я ощутил сильный позыв к
рвоте. Потому  что я нашел, что искал. Кусочки земли срывались с краев ямы и
прыгали  по синеватым пальцам  мертвой руки, которую я только  что  откопал.
Несколько  секунд я не мог отвести взгляд  от ужасной  находки, потом  резко
воткнул лопату в землю и поспешил выбраться на волю. Я был прав и все сделал
правильно. Теперь у меня было доказательство.
     Выбравшись из-под дома, я с удовольствием принял вертикальное положение
и тщательно отряхнулся. Потом вернул на место щит и пошел домой.
     У нас в гостиной на моем любимом зеленом стуле сидела Элизабет.
     -- Привет, Элизабет, -- поздоровался я с гостьей.
     Она молча кивнула.
     -- Я пригласила Элизабет к нам, -- нерешительно начала  Энн, -- ей дома
очень одиноко.
     -- Ладно. -- Я вопросительно взглянул на жену: -- Ты ей сказала?
     -- Нет.
     Элизабет пристально разглядывала мои брюки. Опустив глаза, я понял, что
мои  попытки почистить одежду на  улице успехом не  увенчались.  Брюки  были
перепачканы мокрой землей.
     -- Ты что-нибудь нашел? -- не выдержала Энн.
     -- Да, она там, внизу.
     -- Боже мой!
     В другом конце комнаты раздался шорох.
     -- Ну вот и все, -- выдохнула Элизабет.
     Обернувшись, я увидел, что она целится в меня из своего "люгера".



     -- Лиз, что ты... -- Энн не сумела  договорить.  Ничего не понимая, она
завороженно уставилась на пистолет.
     А  я так вообще онемел, глядя на  бледное лицо соседки. Где же были все
мои   предчувствия,  ощущения  и  озарения?  Куда   же  подевалась  хваленая
телепатия? Я был потрясен, сбит с ног, уничтожен!
     -- Лиз, что это? -- пролепетала вконец растерявшаяся Энн.
     Наконец у меня тоже прорезался голос.
     -- Ты, -- с недоверием прошептал я, -- так это была ты?
     --  Не смей  так  разговаривать  со мной!  --  взвизгнула Элизабет, и я
увидел, как дернулся палец на спусковом крючке.
     -- Элизабет!..
     Судя по голосу, Энн все еще ничего не понимала.
     --  Тебе  обязательно  надо  было  вмешаться,  --  словно  бы выплюнула
Элизабет, не сводя с меня полыхающих ненавистью глаз. -- Зачем ты полез не в
свое дело?
     -- Элизабет, -- спокойно сказал я, -- положи пистолет.
     -- Тебе этого хочется, не так ли? -- истерически рассмеялась она. -- Ты
бы хотел,  чтобы у меня его отняли еще в полиции, но,  слава богу, они этого
не сделали. Ведь Фрэнк  сказал, что произошел  несчастный случай. Правда, он
душка?
     Ненависть и  презрение, которые она месяцами  подавляла в себе,  теперь
выплеснулись наружу и сделали ее голос визгливым и резким.
     -- Что это? -- Энн, похоже, наконец пришла в себя.
     -- Можно я сяду? -- поинтересовался я у Элизабет.
     -- Можешь  ли ты сесть? -- презрительно  повторила она. -- Да какая,  к
черту, разница, что ты будешь делать?
     Стараясь двигаться очень медленно, чтобы резкие движения не  показались
ей подозрительными, я сел рядом с Энн и взял ее за руку.
     -- Вы неплохо смотритесь, -- заявила Элизабет,  -- прекрасная картинка.
-- Она неожиданно всхлипнула.
     -- Элизабет, положи пистолет.
     -- Заткнись!  --  По  ее  щеке  скатилась  одинокая  слезинка,  но она,
казалось, этого не заметила. -- Ничего не хочу слышать.
     -- Элизабет, что с тобой? -- Энн искренне недоумевала.
     -- Наша Элизабет и есть... -- начал я.
     -- Прекратите шептаться! -- завопила Элизабет.
     -- Лиз, ты же разбудишь... -- В это мгновение я стиснул руку Энн, и она
не успела произнести вслух имя нашего сына.
     Но Элизабет оказалась догадливой.
     -- Ричарда? -- спросила она, и ее глаза заблестели. -- Вашего ребенка?
     Энн  судорожно  вдохнула,  но  ничего не  сказала, с  ужасом  следя  за
пляшущим в руке Элизабет пистолетом.
     -- Расскажи нам все, Лиз, --  быстро  проговорил я, --  если мы  сможем
помочь, то непременно...
     -- Помочь? --  Ее смех был  больше похож на рыдания.  -- Вы собираетесь
мне помочь? Вы сможете вернуть моего ребенка?
     --  Разумеется, нет,  -- сказал я, --  но мы обязательно поможем тебе с
полицией.
     Элизабет еще больше побледнела и выпрямилась на стуле.
     -- Вы никогда  не увидите полицию, -- доверительно сообщила она.  -- Вы
вообще никого и никогда  больше не увидите. Ты, Том, -- мерзкий, надоедливый
сукин сын.  Будь ты проклят! Я слышала, что ты  тут вытворял с Сентасами.  Я
стояла на крыльце и все слышала.
     -- Лиз, -- подала голос Энн, но на нее никто не обратил внимания.
     -- Вы, наверное, хотите знать, как я убила ее, -- нахмурилась Элизабет.
--  Что  ж, я расскажу  вам, как я убила эту суку. Ей было на все и  на всех
наплевать. Кроме мужчин. На них у нее круглый год был открыт сезон охоты. На
любых. Она украла  мужа  даже у собственной  сестры.  Но этого ей показалось
мало.  Ей нужен был еще чей-нибудь муж. Причем она не брезговала никем.  Она
могла любого уложить в свою грязную постель.
     -- Лиз, -- попробовал вмешаться я, но она продолжала свой монолог.
     -- Я узнала, -- кивнула она, -- я все узнала. Все считают меня дурой.
     Бедняжка Лиз! Бедная старушка Лиз... Я попробовал подняться.
     -- Сидеть! -- заорала  она,  и  я быстро  плюхнулся  на  место. Судя по
всему, у нее совсем помутился рассудок. -- Я все узнала, -- повторила она со
зловещей улыбкой. -- Фрэнк  считал, что я  ничего  не  знаю, но он ошибался.
Зато он позволил мне иметь  ребенка. Вы об этом не знали? А у нас была такая
сделка. Мне пришлось  заключить  с ним сделку.  -- Внезапно  она прижала  не
занятую пистолетом руку  к лицу. -- Разве  кто-то  поверит, что мне пришлось
пойти на  такую сделку  с собственным мужем,  чтобы  он  позволил мне  иметь
ребенка?
     -- Лиз, не надо, -- пробормотал я. Слушать ее прерываемый сдерживаемыми
рыданиями  рассказ  обо всех  ужасах, с которыми ей  приходилось жить каждый
день, было просто невыносимо.
     --  Нет   уж,  --  воскликнула  она,  --  вы   все  выслушаете!  Каждую
отвратительную деталь моей истории.
     Она вновь подняла пистолет,  а я придвинулся  поближе к Энн, готовый, в
случае необходимости, закрыть ее своим телом.
     Но Элизабет немного расслабилась и откинулась на стуле:
     -- Фрэнк  куда-то ушел той ночью.  Не знаю куда. Да  и  какая  разница?
Может быть, нашел себе  новую дешевку... -- Она на несколько секунд умолкла,
чтобы перевести  дух. Мне показалось, что к этому моменту у  нее не осталось
даже  остатков  разума.  -- Я  увидела,  как  к  ней  прокрался  Сентас,  --
доверительно поведала она, -- он  частенько туда  шастал в отсутствие  жены.
Как кобель, учуявший течную суку.
     Милая, спокойная, застенчивая Элизабет!
     --  Он пробыл у нее не долго, -- продолжила  она, --  им не требовалось
много времени. Поэтому мне не пришлось  долго  ждать его ухода. В  доме было
темно. Дверь  была открыта.  И  я вошла. В  гостиной ее  не было. Но я точно
знала, где ее  искать.  Она могла быть только в одном  месте -- в постели. И
я... я...  --  По-моему,  она испытала  чувство  близкое к  восторгу,  вновь
переживая события той ночи. -- Я взяла вон ту кочергу и вошла в спальню.
     В комнате  было  очень тихо. Слышалось только  хриплое дыхание Элизабет
Вонмейкер, которая  хотела от жизни совсем немногого -- иметь ребенка и быть
любимой.
     -- Эта сука была одета, -- продолжала она хриплым от бешенства голосом,
-- на ней было то самое черное платье, о котором ты меня спрашивал, помнишь?
С ацтекскими символами. Она  даже не  сняла  его.  Ей было достаточно просто
задрать  платье и... -- Элизабет снова прижала руку к  лицу  и  зарыдала. --
Видит бог, я убила ее. И убила бы снова, снова, снова... еще сто раз, тысячу
раз!  --  По ее подбородку  потекла  слюна, но Элизабет  не  обратила на это
внимания. Она перевела дыхание и заговорила опять: -- Я убила ее, ударила по
голове,  когда  она лежала  в  постели.  Она попыталась встать,  но  я снова
ударила ее. Она свалилась на  пол и  поползла в гостиную.  А я шла за ней  и
била, била, била ее, пока  она не перестала дышать. -- Закончив рассказ, она
перевела дыхание и взглянула на нас.
     --  Итак, --  поинтересовалась она, -- разве ты  не удивлена, моя милая
подружка Энн,  узнав,  что  твоя  маленькая  Лиз может делать с суками?  И с
мужьями, которые спят с суками?
     Энн тяжело вздохнула и закрыла глаза. Я решил  взять  инициативу в свои
руки.
     -- Элизабет, --  начал  я, --  позволь  нам тебе  помочь. Ты  не совсем
здорова. Никто не накажет тебя за поступки, совершенные в таком состоянии.
     -- Не совсем  здорова! -- расхохоталась она. -- Какой ты милый,  Том! И
как это великодушно с твоей  стороны.  -- Она подалась  вперед и  совершенно
спокойным,  ледяным   голосом  процедила  сквозь  зубы:  --  Неужели  ты  не
понимаешь, что мне теперь все совершенно безразлично?  Я  потеряла  ребенка.
Моего  ребенка! И  больше  не смогу иметь детей. Я  потеряла мужа и  не хочу
другого. Я убила женщину -- суку, ведьму -- и попыталась  убить  мужчину.  И
после всего  этого ты думаешь, что я беспокоюсь о своей судьбе? Ты считаешь,
что мне еще можно причинить боль?
     -- Теперь ты хочешь сделать нам больно, Лиз?
     --  Да! --  завопила она.  -- Я  хочу  причинить боль...  Я хочу, чтобы
другие люди тоже знали, что такое страдание!
     -- Лиз, если ты сейчас положишь пистолет, с  тобой ничего  не случится,
обещаю.
     -- Ничего не случится? -- Она вновь истерически расхохоталась. -- Боже,
как ты забавен.
     -- Мама!
     Только услышав  голос  сына, я  понял, что  такое настоящий  страх. Он,
казалось, проник в кровь через поры, разбежался  по жилам и стальным обручем
стиснул  сердце.  Он  парализовал  меня,  и  несколько секунд  я  не  мог ни
шевелиться,  ни  говорить.  Элизабет медленно  повернула  голову  в  сторону
комнаты Ричарда и внезапно вскочила на ноги.
     -- Да! -- радостно воскликнула она.
     -- Нет! -- Еще не сообразив, что именно надо  делать, я уже стоял у нее
на пути.
     С яростным криком Элизабет подняла пистолет и выстрелила. Что-то больно
ударило меня по голове, отчего моя несчастная черепушка качнулась в сторону,
и я почувствовал, что падаю. Но, движимый одним  из самых сильных в  природе
инстинктов  --   родительским  чувством,   через  секунду   я  уже   был  на
четвереньках, тщетно пытаясь встать. Что-то мокрое и очень горячее текло  по
лицу,   заливая  правый   глаз.  Я  рванулся  следом  за  Элизабет,  которая
направлялась  к  Ричарду,  но  успел только коснуться  кончиками пальцев  ее
туфель.
     И вдруг  раздался пронзительный  вопль.  Элизабет  пятилась  обратно  с
искаженным гримасой смертельного ужаса лицом.
     -- Нет, -- бормотала она, -- не-ет!..
     Она поминутно спотыкалась, но удерживала равновесие. Ее глаза за чем-то
следили. И это что-то шло ей навстречу. Я ничего  не видел, но знал, что это
было.
     -- Убирайся! --  В голосе Элизабет уже не было ничего человеческого. --
Убирайся!
     Всему в этой жизни есть предел, и в конце концов Элизабет не выдержала.
Колени ее  подогнулись, и с отчаянным  криком "Не прикасайся  ко  мне!"  она
рухнула  на пол. Уже лежа,  она несколько раз выстрелила  в воздух. В ночной
тиши  выстрелы  звучали оглушающе громко. Испуганный Ричард  плакал у себя в
кроватке. Издав какой-то странный звук, Элизабет приподнялась на  одной руке
и попыталась ползти, но безуспешно. Из разинутого рта текла слюна.
     -- Нет! -- еще раз вскрикнула она,  поднесла пистолет к своему виску  и
спустила  курок. Выстрела  не последовало. В  ответ  раздался только громкий
щелчок. Она повторила попытку -- но с тем же  эффектом. Большего  она уже не
могла вынести. Выронив пистолет, она потеряла сознание.
     Я еще успел заметить расширенные от страха глаза склонившейся надо мной
Энн, пробормотать ей, что все в порядке, и провалился в темноту.

     Очнулся  я  в  незнакомой  постели.  Рядом  сидела  очень   грустная  и
озабоченная Энн. Заметив, что я открыл глаза, она схватила меня за руку.
     -- Где мы? -- проявил я естественное любопытство. -- И что с Ричардом?
     -- В  больнице,  --  сообщила она, -- а Ричард  в  порядке. Он сидит  в
коридоре, и медицинская сестра читает ему книжку.
     -- Слава богу, -- выдохнул я. -- Когда Лиз пошла к нему, я  думал... --
Поморщившись  от резкой  боли  в  голове,  я замолчал, но потом  снова задал
вопрос: -- А что с моей головой?
     -- Тебя зацепило  пулей. Но ничего  страшного. Доктор сказал, что через
несколько дней все будет в порядке. -- Энн сжала мою руку и улыбнулась, хотя
в глазах блестели слезы. -- Боже, как я испугалась!
     Я нежно поцеловал жену и спросил:
     -- А как наша малышка?
     -- Все  еще внутри, -- последовал ответ, -- хотя, откровенно  говоря, я
сама удивляюсь, как она все это выдерживает.
     -- При  такой  жизни, --  слабо улыбнулся  я, -- она вообще  не захочет
выбираться наружу.
     Энн улыбнулась, ее лицо светилось любовью и гордостью.
     -- Я никогда  не  забуду,  -- сказала она, --  как  ты стоял под  дулом
пистолета, заслоняя собой Ричарда.
     -- Мне  это не слишком удалось, -- признался я, --  так что спасать его
пришлось Элен Дрисколл.
     -- Ты думаешь...
     --  Не сомневаюсь.  Элизабет  увидела ее.  Не понимаю  только, почему я
ничего не видел. Кстати, а где Элизабет?
     -- В тюремной больнице.
     -- Бедная, бедная Лиз, -- вздохнул я.
     И почему-то вспомнил расческу. Я понял, что ощущение смерти шло от Элен
Дрисколл. Не знаю почему, но я мог поклясться, что в ту ночь, когда Элизабет
убила Элен  Дрисколл, расческа  была  у нее  в кармане. Одна  женщина  убила
другую, жестоко и подло, в темноте. Элен Дрисколл даже не поняла, кто именно
ее убивает, и считала, что это Гарри Сентас.
     Даже после смерти.
     -- Представляешь, -- вспомнил я, -- а я еще задавал Элизабет вопросы об
Элен Дрисколл. Хорош медиум!
     -- Думаешь, ты все еще медиум? -- осторожно поинтересовалась Энн.
     -- Понятия не имею!

     Я  перестал  быть  медиумом.  Не знаю  почему.  Возможно,  пуля  что-то
сместила  в  моих мозгах. Или  этот  дар был  дан  мне на  небольшой отрезок
времени,  а может быть  -- только с определенной целью. В любом случае я его
утратил.
     Но  я   всегда  могу  с  гордостью  сказать,  что  самое  главное   мое
предсказание сбылось. Тут я попал в  десятку, потому  что в конце сентября у
Энн начались схватки, я отвез  ее  в больницу, и через несколько  часов  она
родила.
     Девочку.

Last-modified: Sun, 14 Sep 2003 16:14:33 GMT

Оцените этот текст: