Эдгар Алан По. Стихотворения
----------------------------------------------------------------------------
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Евлалия
Песня
Дарил мне свет
Немало бед,
И чахла душа в тишине,
Но Евлалия, нежная, юная, стала супругою мне
Но Евлалия светлокудрая стала супругою мне.
О, блеск свети.
Тусклее был,
Чем свет ее очей!
Никакой дымок
Так завиться б не мог
В переливах лунных лучей,
Чтоб сравниться с ничтожнейшим локоном Евлалии
скромной моей -
С самым малым, развившимся локоном ясноокой
супруги моей.
Сомненье, Беда
Ушли навсегда:
Милой дух - мне опора опор!
Весь день напролет
Астарта льет
Лучи сквозь небесный простор,
И к ней дорогая Евлалия устремляет царственный
взор -
И к ней молодая Евлалия устремляет фиалковый взор.
Перевод В. Рогова
Линор
Разбит, разбит золотой сосуд! Плыви, похоронный звон!
Угаснет день, и милая тень уйдет за Ахерон.
Плачь, Гай де Вир, иль, горд и сир, ты сладость слез
отверг?
Линор в гробу, и божий мир для наших глаз померк.
Так пусть творят святой обряд, панихиду поют для той,
Для царственной, что умерла такою молодой,
Что в гроб легла вдвойне мертва, когда умерла
молодой!
"Не гордость - золото ее вы чтили благоговейно,
Больную вы ее на смерть благословили елейно!
Кто будет реквием читать, творить обряд святой -
Не вы ль? не ваш ли глаз дурной, язык фальшивый,
злой,
Безвинную и юную казнивший клеветой?"
Peccavimus; но ты смирись, невесту отпеть позволь,
Дай вознестись молитвам ввысь, ее утоляя боль.
Она преставилась, тиха, исполненная мира,
Оставив в скорби жениха, оставив Гай де Вира
Безвременно погибшую оплакивать Линор,
Глядеть в огонь этих желтых кос и в этот мертвый
взор -
В живой костер косы Линор, в угасший, мертвый взор.
"Довольно! В сердце скорби нет! Панихиду служить
не стану -
Новому ангелу вослед я вознесу осанну.
Молчи же, колокол, не мрачи простой души веселье
В ее полете в земной ночи на светлое новоселье:
Из вражьего стана гневный дух восхищен и взят
сегодня
Ввысь, под охрану святых подруг, - из мрака
преисподней
В райские рощи, в ангельский круг у самого трона
господня".
Перевод Н. Вольпина
Ворон
Как-то в полночь, в час унылый, я вникал, устав, без силы,
Меж томов старинных, в строки рассужденья одного
По отвергнутой науке и расслышал смутно звуки,
Вдруг у двери словно стуки - стук у входа моего.
"Это - гость,- пробормотал я,- там, у входа моего,
Гость, - и больше ничего!"
Ах! мне помнится так ясно: был декабрь и день ненастный,
Был как призрак - отсвет красный от камина моего.
Ждал зари я в нетерпенье, в книгах тщетно утешенье
Я искал в ту ночь мученья, - бденья ночь, без той, кого
Звали здесь Линор. То имя... Шепчут ангелы его,
На земле же - нет его.
Шелковистый и не резкий, шорох алой занавески
Мучил, полнил темным страхом, что не знал я до него.
Чтоб смирить в себе биенья сердца, долго в утешенье
Я твердил: "То - посещенье просто друга одного".
Повторял: "То - посещенье просто друга одного,
Друга, - больше ничего!"
Наконец, владея волей, я сказал, не медля боле:
"Сэр иль Мистрисс, извините, что молчал я до того.
Дело в том, что задремал я и не сразу расслыхал я,
Слабый стук не разобрал я, стук у входа моего".
Говоря, открыл я настежь двери дома моего.
Тьма, - и больше ничего.
И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий,
Полный грез, что ведать смертным не давалось до тою!
Все безмолвно было снова, тьма вокруг была сурова,
Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его.
Я шепнул: "Линор" - и эхо повторило мне его,
Эхо, - больше ничего.
Лишь вернулся я несмело (вся душа во мне горела),
Вскоре вновь я стук расслышал, но ясней, чем до того.
Но сказал я: "Это ставней ветер зыблет своенравный,
Он и вызвал страх недавний, ветер, только и всего,
Будь спокойно, сердце! Это - ветер, только и всего.
Ветер, - больше ничего! "
Растворил свое окно я, и влетел во глубь покоя
Статный, древний Ворон, шумом крыльев славя торжество,
Поклониться не хотел он; не колеблясь, полетел он,
Словно лорд иль лэди, сел он, сел у входа моего,
Там, на белый бюст Паллады, сел у входа моего,
Сел, - и больше ничего.
Я с улыбкой мог дивиться, как эбеновая птица,
В строгой важности - сурова и горда была тогда.
"Ты, - сказал я, - лыс и черен, но не робок и упорен,
Древний, мрачный Ворон, странник с берегов, где ночь всегда!
Как же царственно ты прозван у Плутона?" Он тогда
Каркнул: "Больше никогда!"
Птица ясно прокричала, изумив меня сначала.
Было в крике смысла мало, и слова не шли сюда.
Но не всем благословенье было - ведать посещенье
Птицы, что над входом сядет, величава и горда,
Что на белом бюсте сядет, чернокрыла и горда,
С кличкой "Больше никогда!".
Одинокий, Ворон черный, сев на бюст, бросал, упорный,
Лишь два слова, словно душу вылил в них он навсегда.
Их твердя, он словно стынул, ни одним пером не двинул,
Наконец я птице кинул: "Раньше скрылись без следа
Все друзья; ты завтра сгинешь безнадежно!.." Он тогда
Каркнул: "Больше никогда!"
Вздрогнул я, в волненье мрачном, при ответе стол
"Это - все, - сказал я, - видно, что он знает, жив го,
С бедняком, кого терзали беспощадные печали,
Гнали вдаль и дальше гнали неудачи и нужда.
К песням скорби о надеждах лишь один припев нужда
Знала: больше никогда!"
Я с улыбкой мог дивиться, как глядит мне в душу птица
Быстро кресло подкатил я против птицы, сел туда:
Прижимаясь к мягкой ткани, развивал я цепь мечтаний
Сны за снами; как в тумане, думал я: "Он жил года,
Что ж пророчит, вещий, тощий, живший в старые года,
Криком: больше никогда?"
Это думал я с тревогой, но не смел шепнуть ни слога
Птице, чьи глаза палили сердце мне огнем тогда.
Это думал и иное, прислонясь челом в покое
К бархату; мы, прежде, двое так сидели иногда...
Ах! при лампе не склоняться ей на бархат иногда
Больше, больше никогда!
И, казалось, клубы дыма льет курильница незримо,
Шаг чуть слышен серафима, с ней вошедшего сюда.
"Бедный!- я вскричал,- то богом послан отдых всем тревогам,
Отдых, мир! чтоб хоть немного ты вкусил забвенье, - да?
Пей! о, пей тот сладкий отдых! позабудь Линор, - о, да?"
Ворон: "Больше никогда!"
"Вещий, - я вскричал, - зачем он прибыл, птица или демон
Искусителем ли послан, бурей пригнан ли сюда?
Я не пал, хоть полн уныний! В этой заклятой пустыне,
Здесь, где правит ужас ныне, отвечай, молю, когда
В Галааде мир найду я? обрету бальзам когда?"
Ворон: "Больше никогда!"
"Вещий, - я вскричал, - зачем он прибыл, птица или д
Ради неба, что над нами, часа Страшного суда,
Отвечай душе печальной: я в раю, в отчизне дальней,
Встречу ль образ идеальный, что меж ангелов всегда?
Ту мою Линор, чье имя шепчут ангелы всегда?"
Ворон; "Больше никогда!"
"Это слово - знак разлуки! - крикнул я, ломая руки. -
Возвратись в края, где мрачно плещет Стиксова вода!
Не оставь здесь перьев черных, как следов от слов позорны?
Не хочу друзей тлетворных! С бюста - прочь, и навсегда!
Прочь - из сердца клюв, и с двери - прочь виденье навсегда!
Ворон: "Больше никогда!"
И, как будто с бюстом слит он, все сидит он, все сидит он,
Там, над входом, Ворон черный с белым бюстом слит всегда.
Светом лампы озаренный, смотрит, словно демон сонный.
Тень ложится удлиненно, на полу лежит года, -
И душе не встать из тени, пусть идут, идут года, -
Знаю, - больше никогда!
Перевод В. Брюсова
Ворон
Мрачной полночью бессонной, беспредельно
утомленный.
В книги древние вникал я и, стремясь постичь их суть
Над старинным странным томом задремал, и вдруг
сквозь дрему
Стук нежданный в двери дома мне почудился
чуть-чуть,
"Это кто-то, - прошептал я, - хочет в гости
заглянуть,
Просто в гости кто-нибудь!"
Так отчетливо я помню - был декабрь, глухой и
темный,
И камин не смел в лицо мне алым отсветом сверкнуть,
Я с тревогой ждал рассвета: в книгах не было ответа,
Как на свете жить без света той, кого уж не вернуть,
Без Линор, чье имя мог бы только ангел мне шепнуть
В небесах когда-нибудь.
Шелковое колыханье, шторы пурпурной шуршанье
Страх внушало, сердце сжало, и, чтоб страх с души
стряхнуть,
Стук в груди едва умеря, повторял я, сам не веря:
Кто-то там стучится в двери, хочет в гости заглянуть,
Поздно так стучится в двери, видно, хочет заглянуть
Просто в гости кто-нибудь.
Молча вслушавшись в молчанье, я сказал без
колебанья:
"Леди или сэр, простите, но случилось мне вздремнуть,
Не расслышал я вначале, так вы тихо постучали,
Так вы робко постучали..." И решился я взглянуть,
Распахнул пошире двери, чтобы выйти и взглянуть, -
Тьма, - и хоть бы кто-нибудь!
Я стоял, во мрак вперяясь, грезам странным
предаваясь,
Так мечтать наш смертный разум никогда не мог
дерзнуть,
А немая ночь молчала, тишина не отвечала,
Только слово прозвучало - кто мне мог его шепнуть?
Я сказал "Линор" - и эхо мне ответ могло шепнуть...
Эхо - или кто-нибудь?
Я в смятенье оглянулся, дверь закрыл и в дом
вернулся,
Стук неясный повторился, но теперь ясней чуть-чуть.
И сказал себе тогда я: "А, теперь я понимаю:
Это ветер, налетая, хочет ставни распахнуть,
Ну конечно, это ветер хочет ставни распахнуть...
Ветер - или кто-нибудь?"
Но едва окно открыл я, - вдруг, расправив гордо
крылья,
Перья черные взъероша и выпячивая грудь,
Шагом вышел из-за штор он, с видом лорда древний
ворон,
И, наверно, счел за вздор он в знак приветствия
кивнуть.
Он взлетел на бюст Паллады, сел и мне забыл кивнуть,
Сел - и хоть бы что-нибудь!
В перья черные разряжен, так он мрачен был и важен!
Я невольно улыбнулся, хоть тоска сжимала грудь:
"Право, ты невзрачен с виду, но не дашь себя в обиду,
Древний ворон из Аида, совершивший мрачный путь
Ты скажи мне, как ты звался там, откуда держишь
путь?"
Каркнул ворон: "Не вернуть!"
Я не мог не удивиться, что услышал вдруг от птицы
Человеческое слово, хоть не понял, в чем тут суть,
Но поверят все, пожалуй, что обычного тут мало:
Где, когда еще бывало, кто слыхал когда-нибудь,
Чтобы в комнате над дверью ворон сел когда-нибудь
Ворон с кличкой "Не вернуть"?
Словно душу в это слово всю вложив, он замер снова,
Чтоб опять молчать сурово и пером не шелохнуть.
"Где друзья? - пробормотал я. - И надежды
растерял я,
Только он, кого не звал я, мне всю ночь терзает
грудь...
Завтра он в Аид вернется, и покой вернется в грудь..."
Вдруг он каркнул: "Не вернуть!"
Вздрогнул я от звуков этих, - так удачно он ответил,
Я подумал: "Несомненно, он слыхал когда-нибудь
Слово это слишком часто, повторял его всечасно
За хозяином несчастным, что не мог и глаз сомкнуть,
Чьей последней, горькой песней, воплотившей жизни
суть,
Стало слово "Не вернуть!".
И в упор на птицу глядя, кресло к двери и к Палладе
Я придвинул, улыбнувшись, хоть тоска сжимала грудь,
Сел, раздумывая снова, что же значит это слово
И на что он так сурово мне пытался намекнуть.
Древний, тощий, темный ворон мне пытался намекнуть,
Грозно каркнув: "Не вернуть!"
Так сидел я, размышляя, тишины не нарушая,
Чувствуя, как злобным взором ворон мне пронзает
грудь.
И на бархат однотонный, слабым светом озаренный.
Головою утомленной я склонился, чтоб уснуть...
Но ее, что так любила здесь, на бархате, уснуть,
Никогда уж не вернуть!
Вдруг - как звон шагов по плитам на полу, ковром
покрытом!
Словно в славе фимиама серафимы держат путь!
"Бог,- вскричал я в исступленье,- шлет от страсти
избавленье!
Пей, о, пей Бальзам Забвенья - и покой вернется в
грудь!
Пей, забудь Линор навеки - и покой вернется в грудь! "
Каркнул ворон: "Не вернуть!"
"О вещун! Молю - хоть слово! Птица ужаса ночного!
Буря ли тебя загнала, дьявол ли решил швырнуть
В скорбный мир моей пустыни, в дом, где ужас правит
ныне, -
В Галааде, близ Святыни, есть бальзам, чтобы
заснуть?
Как вернуть покой, скажи мне, чтобы, все забыв,
заснуть?"
Каркнул ворон: "Не вернуть!"
"О вещун! - вскричал я снова, - птица ужаса
ночного!
Заклинаю небом, богом! Крестный свой окончив путь,
Сброшу ли с души я бремя? Отвечай, придет ли время,
И любимую в Эдеме встречу ль я когда-нибудь?
Вновь вернуть ее в объятья суждено ль когда-нибудь?
Каркнул ворон: "Не вернуть!"
"Слушай, адское созданье! Это слово-знак прощанья!
Вынь из сердца клюв проклятый! В бурю и во мрак-
твой путь!
Не роняй пера у двери, лжи твоей я не поверю!
Не хочу, чтоб здесь над дверью сел ты вновь
когда-нибудь!
Одиночество былое дай вернуть когда-нибудь! "
Каркнул ворон: "Не вернуть!"
И не вздрогнет, не взлетит он, все сидит он, все
сидит он,
Словно демон в дреме мрачной, взгляд навек вонзив
мне в грудь,
Свет от лампы вниз струится, тень от ворона ложится,
И в тени зловещей птицы суждено душе тонуть...
Никогда из мрака душу, осужденную тонуть,
Не вернуть, о, не вернуть!
Перевод В. Бетаки
Долина тревоги
Тихий край когда-то был,
Где давно никто не жил, -
Все пропали на войне;
Только звезды в вышине
Зажигались в поздний час,
И дозор их нежных глаз
Охранял с лазурных круч
Там цветы; и солнца луч
В душных травах целый день
Нежил сладостную лень.
Но теперь исчез и след
Безмятежных тех примет -
В том краю покоя нет! -
Один лишь воздух, недвижим,
Словно во сне, застыл над ним.
Нет, то не ветер, пролетев,
Тревожит голоса дерев,
Шумящих, как студеный вал,
Вокруг пустынных скал!
Нет, и не ветер то влечет
Шуршащих облаков полет,
Неутомимый, непрестанный!..
А степь фиалками полна,
И плачет лилия одна
Там над могилой безымянной!
И плачет вечно, с лепестка
Роняя капель жемчуга.
И жжет слеза, на стебли трав
Росой бессмертною упав.
Перевод Г. Кружкова
Песня
Я видел: в день венчанья вдруг
Ты краской залилась,
Хоть счастьем для тебя вокруг
Дышало все в тот час.
Лучи, что затаил твой взор, -
Как странен был их свет! -
Для нищих глаз моих с тех пор
Другого света нет.
Когда девическим стыдом
Румянец тот зажжен.
Сойдет он вмиг. Но злым огнем
Горит его отсвет в том,
Кто видел, как, венчаясь, вдруг
Ты краской залилась,
Хоть счастьем для тебя вокруг
Все расцвело в тот час.
Перевод Н. Вольпина
Вечерняя звезда
Нахлынуло лето,
И звезды бледны
И тают в полуночном
Блеске луны.
Планеты-рабыни
Подвластны луне,
И луч ее стынет
На белой волне.
Улыбалась луна,
Но казалась луна
Такой ледяной, ледяной.
И ползли с вышины,
Словно саван бледны,
Облака под холодной луной.
Но взор мой влекли,
Мерцая вдали,
Вечерней звезды лучи
Тонкий свет еле тлел,
Но душу согрел
В холодной, лунной ночи,
И ловил я глазами
Далекое пламя,
А не блеск ледяной над волнами.
Перевод В. Бетаки
Вечерняя звезда
Лето в зените,
Полночь темна.
Звезды бледнеют -
Всходит луна,
В небо выводит
Свиту планет,
Брызжет холодный
На воду свет.
Луна улыбалась,
Но мне показалась
Улыбка ее неживой,
А тучи под нею -
Трикраты мрачнее,
Чем черный покров гробовой,
Но тут я в молчанье
Увидел мерцанье
Вечерней звезды над собой.
Был луч ее дальний
Во тьме изначальной
Чуть зрим, но согрел с вышины
Он душу, которой
Так больно от взора
Бесстрастной и близкой луны.
Перевод Ю. Корнеева, 2002
Сон во сне
В лоб тебя целую я,
И позволь мне, уходя,
Прошептать, печаль тая:
Ты была права вполне, -
Дни мои прошли во сне!
Упованье было сном;
Все равно, во сне иль днем.
В дымном призраке иль днем.
Но оно прошло, как бред.
Все, что в мире зримо мне
Или мнится,- сон во сне.
Стою у бурных вод,
Кругом гроза растет,
Хранит моя рука
Горсть зернышек песка
Как мало! Как скользят
Меж пальцев все назад...
И я в слезах, - в слезах:
О боже! как в руках
Сжать золотистый прах?
Пусть будет хоть одно
Зерно сохранено!
Все ль то, что зримо мне
Иль мнится,- сон во сне.
Перевод В. Брюсова
Сон
В ночи отрадной грезил я,
Не помня о разлуке,
Но сон дневной настиг меня
И пробудил - для муки!
Ах, что мне в том, что видно днем?-
Не все ли это сон
Тому, чей взор всегда в былом,
Печалью освещен?
Но тот, родной - тот сон свято .
Назло судьбе жестокой
Был мне звездою золотой
В дороге одинокой.
Откуда он мерцал - бог весть! -
Сквозь шторм, в ночах глухи
Но что у правды ярче есть
Средь звезд ее дневных?
Перевод Г. Кружкова
Колокола
Слышишь сани за холмом?
Серебром
Радость разливают колокольчики кругох!
Колокольчик льется, льется,
Пронизав мороз ночной,
Звоном в небе отдается,
Хрусталем вдали смеется
Звездный рой!
Ритм размеренный храня,
В ритме древних рун звеня,
Расплеснулся колокольчик переливом
голосов,
Колокольчик, колокольчик,
Колокольчик, колокольчик,
Звонко-льдистым, серебристым переливом
голосов!
Слышишь колокол другой,
Золотой -
Свадебного колокола голос в
Над ночным благоуханьем
Гармоничным ликованьем
Льется колокола соло,
Золотой
Звон литой,
Счастья голос, гул веселый,
Чтоб с голубкой юный голубь радовался под
луной!
О, мажор колоколов!
Проливая звуков ливни, затопить он все
готов!
Этот зов,
Зов без слов,
В днях грядущих, для живущих
Для восторгов вечно нов!
О, качанье и звучанье золотых колоколов!
Колокольных голосов,
Колокольных, колокольных, колокольных
голосов,
В ритме ясных и согласных колокольных
голосов!
Слышишь ты набата звон?
Бронзой он
Раскатился и тревогой нарушает со
У ночных небес в ушах
Грозной бронзой воет страх!
Голос колокола дик:
Только крик, крик, крик!!!
Жутко воя,
Он вымаливает, плача, снисхожденье у огня,
У проклятого, глухого, сумасшедшего огня!
Скачет пламя, пламя, пламя
Исступленными прыжками,
Ввысь отчаянно стремится,
Чтобы взвиться и кружиться,
Алым дымом белый месяц заслоня!
Голоса колоколов
Словно звук тревожных слов
Долетают.
Голоса колоколов
Неумолчный, жуткий рев
В недра стонущих ветров
Изливают!
Он царит в душе людской -
Звон нестройный, беспокойный,
Звон, захлестнутый бедой!
Слух в гудении басов
Различает,
Как спадает
Гул тяжелых голосов,
Отдаляется опасность - глуше рев
колоколов,
Зов басов,
Колокольных, колокольных, колокольных
голосов,
В крике, в лязге, в дикой пляске
колокольных голосов!
Слышишь, в воздухе ночном
Чугуном
Колокола реквием разносится кругом?
В замолкающих ночах
Нам в сердца вливает страх
Угрожающе-спокойный, ровный тон.
Каждый звук из глотки ржавой
Льется вдаль холодной лавой,
Словно стон.
Это только тем не больно,
Кто живет на колокольне
Под крестом,
Тем, кто жизнь проводит в звонах
Монотонно-приглушенных,
Кто восторг находит в том,
Что ночной порою нам
Камни катит по сердцам!
Не мужчины и не женщины они, а звонари,
И не звери и не люди все они, а упыри!
А король их тот, кто звоном
Славит, славит исступленно
Торжество колоколов!
Ходит грудь его волною,
Пляшет он, смеясь и воя,
Под пеан колоколов!
Ритм размеренный хранит он.
В ритме древних рун звонит он.
В торжестве колоколов,
Колоколов!
Он, в гуденье голосов,
Колокольных голосов,
Ритм размеренный храня,
Этим звоном похоронным
Упивается, звоня,
Рад гуденью голосов,
Колокольных голосов,
Рад биенью голосов,
Колокольных голосов,
Колокольных, колокольных, колокольных,
колокольных,
Колокольных голосов,
И рыданьям и стенаньям колокольных
голосов!
Перевод В. Бетаки
Колокольчики и колокола
Слышишь, сани мчатся в ряд,
Мчатся в ряд!
Колокольчики звенят,
Серебристым легким звоном слух наш сладостно томят,
Этим пеньем и гуденьем о забвенье говорят.
О, как звонко, звонко, звонко,
Точно звучный смех ребенка,
В ясном воздухе ночном
Говорят они о том,
Что за днями заблужденья
Наступает возрожденье,
Что волшебно наслажденье - наслажденье нежным
сном.
Сани мчатся, мчатся в ряд,
Колокольчики звенят,
Звезды слушают, как сани, убегая, говорят,
И, внимая им, горят,
И мечтая, и блистая, в небе духами парят;
И изменчивым сияньем,
Молчаливым обаяньем,
Вместе с звоном, вместе с пеньем, о забвенье говорят.
Слышишь к свадьбе зов святой,
Золотой!
Сколько нежного блаженства в этой песне молодой!
Сквозь спокойный воздух ночи
Словно смотрят чьи-то очи
И блестят,
Из волны певучих звуков на луну они глядят.
Из призывных дивных келий,
Полны сказочных веселий,
Нарастая, упадая, брызги светлыя летят.
Вновь потухнут, вновь блестят
И роняют светлый взгляд
На грядущее, где дремлет безмятежность нежных снов,
Возвещаемых согласьем золотых колоколов!
Слышишь, воющий набат,
Точно стонет медный ад!
Эти звуки, в дикой муке, сказку ужасов твердят.
Точно молят им помочь,
Крик кидают прямо в ночь,
Прямо в уши темной ночи
Каждый звук,
То длиннее, то короче,
Выкликает свой испуг, -
И испуг их так велик,
Так безумен каждый крик,
Что разорванные звоны, неспособные звучать,
Могут только биться, виться и кричать, кричать.
кричать!
Только плакать о пощаде
И к пылающей громаде
Вопли скорби обращать!
А меж тем огонь безумный,
И глухой и многошумный,
Все горит,
То из окон, то по крыше,
Мчится выше, выше, выше,
И как будто говорит:
Я хочу
Выше мчаться, разгораться, ввстречу лунному лучу,
Иль умру, иль тотчас-тотчас вплоть до месяца взлечу!
О, набат, набат, набат,
Если б ты вернул назад
Этот ужас, это пламя, эту искру, этот взгляд,
Этот первый взгляд огня,
О котором ты вещаешь, с плачем, с воплем и звеня!
А теперь нам нет спасенья,
Всюду пламя и кипенье,
Всюду страх и возмущенье!
Твой призыв,
Диких звуков несогласность
Возвещает нам опасность,
То растет беда глухая, то спадает, как прилив!
Слух наш чутко ловит волны в перемене звуковой,
Вновь спадает, вновь рыдает медно-стонущий прибой.
Похоронный слышен звон,
Долгий звон!
Горькой скорби слышны звуки, горькой жизни кончен
сон.
Звук железный возвещает о печали похорон!
И невольно мы дрожим,
От забав своих спешим
И рыдаем, вспоминаем, что и мы глаза смежим.
Неизменно-монотонный,
Этот возглас отдаленный,
Похоронный тяжкий звон,
Точно стон,
Скорбный, гневный
И плачевный,
Вырастает в долгий гул,
Возвещает, что страдалец непробудным сном уснул.
В колокольных кельях ржавых
Он для правых и неправых
Грозно вторит об одном:
Что на сердце будет камень, что глаза сомкнутся сном.
Факел траурный горит,
С колокольни кто-то крикнул, кто-то громко говорит,
Кто-то черный там стоит,
И хохочет, и гремит,
И гудит, гудит, гудит,
К колокольне припадает,
Гулкий колокол качает,
Гулкий колокол рыдает,
Стонет в воздухе немом
И протяжно возвещает о покое гробом.
Перевод К. Бальмонта
К Елене
Елена, красота твоя
Мне - словно парус моряк
Скитальцам, древним, как земля.
Ведущим корабли в Пергам,
К фригийским берегам.
Как зов Наяд, мне голос твой
Звучит за ропотом глухим
Морей, ведя меня домой,
К сиянью Греции святой
И славе, чье имя - Рим.
В алмазной раме у окна
Вот ты стоишь, стройна, как взмах
Крыла, с лампадою в руках -
Психея! - не оставь меня
В заветных снах!
Перевод Г. Кружкова
К Елене
Елена! Красота твоя -
Никейский челн дней отдаленных,
Что мчал меж зыбей благовонных
Бродяг, блужданьем утомленных,
В родимые края!
В морях Скорбей я был томим,
Но гиацинтовые пряди
Над бледным обликом твоим,
вой голос, свойственный Наяде,
Меня вернули к снам родным:
К прекрасной навсегда Элладе
И к твоему величью, Рим!
В окне, что светит в мрак ночной,
Как статуя, ты предо мной
Вздымаешь лампу из агата.
Психея! край твой был когда-то
Обетованною страной!
Озеро
Я часто на рассвете дней
Любил, скрываясь от людей,
В глухой забраться уголок,
Где был блаженно одинок
У озера, средь черных скал,
Где сосен строй кругом стоял.
Но лишь стелила полог свой
Ночь надо мной и над земле
И ветер веял меж дерев,
Шепча таинственный напев,
Как в темной сонной тишине
Рождался странный страх во мне
И этот страх мне сладок был -
То чувство я б не объяснил
Ни за сокровища морей,
Ни за любовь, что всех сильней, -
Будь даже та любовь твоей.
Таилась смерть в глухой волне,
Ждала могила в глубине
Того, кто здесь, томим тоской,
Мечтал найти душе покой
И мог бы, одинок и нем,
У мрачных вод обресть Эдем.
Перевод Г. Бена
Сонет к науке
Наука! ты - дитя Седых Времен!
Меняя все вниманьем глаз прозрачных,
Зачем тревожишь ты поэта сон,
О коршун! крылья чьи - взмах истин
мрачных!
Тебя любить? и мудрой счесть тебя?
Зачем же ты мертвишь его усилья,
Когда, алмазы неба возлюбя,
Он мчится ввысь, раскинув смело крылья!
Дианы коней кто остановил?
Кто из леса изгнал Гамадриаду,
Услав искать приюта меж светил?
Кто выхватил из лона вод Наяду?
Из веток Эльфа? Кто бред летних грез.
Меж тамарисов, от меня унес?
Перевод В. Брюсова
Страна фей
Дол - как в дыму, в дыму река,
И леса - как облака;
Их стена едва видна:
Все скрывает пелена
Тихих слез луны багровой.
Снова, снова и снова
Меняясь каждый миг,
Луны странствуют в ночи;
Бледным светом лунный лик
Гасит звезд златых лучи.
А когда покажет двенадцать
Круглый циферблат луны,
Начинает к земле склоняться
Самый тусклый диск с вышины, -
Так низко-низко-низко,
Что в средоточье диска
Пики горные вонзились
И в сиянье погрузились.
В светлой мантии ореола
Скрылись замки, скрылись села,
Сколько есть их на просторе,
Скрылся странный лес и море,
Скрылся духов легкий сонм,
Скрылось все, что впало в сон, -
И пропали все предметы
В лабиринтах мягкого света.
Ибо сейчас без дна - без дна! -
Поглотила их жажда сна.
Но едва встает заря,
Этот лунный покров
Вновь взмывает ввысь, паря,
Гонимый натиском ветров,
Как альбатрос над бездной водкой
Или все, что вам угодно.
Миру дольнему с утра
Не нужно лунного шатра,
Сиречь прозрачного тумана
(Что звучит довольно странно!).
Но водяною пылью
Рассыплется он в небесах,
И падает этот прах
На трепетные крылья
Взлетевших мотыльков,
Что вновь должны спуст.
И пыли той частицу
Вернуть нам с облаков.
Перевод З. Морозкиной
Израфел
...А так же ангел Израфеп,
чье сердце лютней звучит, и го-
лос его сладчайший из голосов
всех созданий Аллаха.
Коран
Есть в небе дух Израфел,
"Чье сердце лютней звучит".
И никто так не пел,
Как поет Израфел:
Пенье звезд умолкает, и блеск их бел.
Чтоб восторгом звезд небосвод
пламенел,
Так легенда гласит.
В недрах тишины
Звук возник,
И алеет лик
Влюбленной луны.
В красных отблесках безмолвно
Застывают стрелы молний
И Плеяды, семь сестер,
Слышат, как звенит простор.
И хоры звезд ночами
Спешат поведать миру,
Что из созвездья Лиры
Дух исторгает пламя.
Он звездных струн перстами
Касается, звеня,
И плещет над струнами
Живой аккорд огня!
Израфел живет в лазури,
Там, где мудрость бесконечна,
Где любовь - единый бог,
Где, горя красой извечной,
Льют на землю взоры гурий
Света звездного поток.
Бард небесный, Израфел,
Лучший в мире ты по праву:
Песнь бесстрастную презрел!
Лавры - вечный твой удел,
Ибо мудрых песен слава
В том, чтоб голос пламенел!
Если полон мудрой страсти
Ритм пылающих аккордов, -
Горе, радость, боль и счастье
Слиты вместе в пенье гордом!
Пой, Израфел, чтобы звезды молчали,
В небе властвуешь ты!
А в мире радости и печали,
Где цветы-всего лишь цветы,
Тень песен, упавшую с высоты,
Мы солнечным светом назвали.
Но если бы выпал мне, о Израфел,
Твой горний удел,
Тебе же - удел земной,
Ты бы дольних песен моих не пропел,
А я бы смелей, чем ты, звенел
Небесною струной.
Перевод В. Бетаки
Город среди моря
Город среди моря
Там, на закате, в тьме туманной
Я вижу, вижу город странный,
Где Смерть чертог воздвигла свой,
Где грешный и праведный, добрый и плои
Равно навек нашли покой.
Храм, замок, башня ль (обветшала,
А не кренится) - с нашим там
Ничто не сходствует нимало.
Чужда вскипающим ветрам,
Покорна, сумрачно-светла
Морская гладь вокруг легла.
С небес не упадут лучи
На город тот в его ночи.
Но снизу медленно струится
Глубинный свет из мертвых вод -
Вдруг тихо озарит бойницы
Витающие... купол... шпицы...
Колонны царственных палат
Или беседки свод забытый,
Каменным плющом увитый...
И святилища - храмов бесчисленный ряд
Чьи фризы лепные в узоре хранят
Фиал, фиалку, виноград.
Покорна, сумрачно-светла
Морская гладь вокруг легла.
Так тени с куполом слились,
Что тот как в воздухе повис.
Но башня высится, пряма,
А с башни смотрит Смерть сама!
Раскрыты капища. Могилы
Разверсты вровень с гладью стылой.
Но воды спят - и ни алмаз,
Кумиру заменивший глаз,
Ни жемчуг саванов расшитых
С ложа встать не соблазнит их.
И не встревожит дрожью синей
Зыбь стеклянную пустыню,
Не подаст о ветре весть,
О том, что где-то ветер есть -
Желанный гость далеких вод...
А эти ветер обойдет
В их мертвой ясности и стыни.
Чу! Воздух вдруг затосковал,
А гладь - ее колышет вал!
Осела башня ли - и вялый
Прибой расползся по воде?
Чуть покачнулись в высоте,
Оставив в облаках провалы?
Багровым светом налилась
Волна... Медленней дышит час...
Когда на дно, на дно - без вскрика,
Без стона - город весь уйдет,
Восстанет ад тысячеликий
Ему воздать почет.
Перевод Н. Вольпина
Линор
Разбит, разбит золотой сосуд! Плыви, похоронный звон!
Угаснет день, и милая тень уйдет за Ахерон.
Плачь, Гай де Вир, иль, горд и сир, ты сладость слез
отверг?
Линор в гробу, и божий мир для наших глаз померк.
Так пусть творят святой обряд, панихиду поют для той,
Для царственной, что умерла такою молодой,
Что в гроб легла вдвойне мертва, когда умерла
молодой!
"Не гордость - золото ее вы чтили благоговейно,
Больную вы ее на смерть благословили елейно!
Кто будет реквием читать, творить обряд святой -
Не вы ль? не ваш ли глаз дурной, язык фальшивый,
злой,
Безвинную и юную казнивший клеветой?"
Peccavimus; но ты смирись, невесту отпеть позволь,
Дай вознестись молитвам ввысь, ее утоляя боль.
Она преставилась, тиха, исполненная мира,
Оставив в скорби жениха, оставив Гай де Вира
Безвременно погибшую оплакивать Линор,
Глядеть в огонь этих желтых кос и в этот мертвый
взор -
В живой костер косы Линор, в угасший, мертвый взор.
"Довольно! В сердце скорби нет! Панихиду служить
не стану -
Новому ангелу вослед я вознесу осанну.
Молчи же, колокол, не мрачи простой души веселье
В ее полете в земной ночи на светлое новоселье;
Из вражьего стана гневный дух восхищен и взят
сегодня
Ввысь, под охрану святых подруг, - из мрака
преисподней
В райские рощи, в ангельский круг у самого трона
господня".
Перевод Н. Вольпина
Долина тревоги
Тихий край когда-то был,
Где давно никто не жил, -
Все пропали на войне;
Только звезды в вышине
Зажигались в поздний час.
И дозор их нежных глаз
Охранял с лазурных круч
Там цветы; и солнца луч
В душных травах целый день
Нежил сладостную лень.
Но теперь исчез и след
Безмятежных тех примет -
В том краю покоя нет! -
Один лишь воздух, недвижим,
Словно во сне, застыл над ним.
Нет, то не ветер, пролетев,
Тревожит голоса дерев,
Шумящих, как студеный вал,
Вокруг пустынных скал!
Нет, и не ветер то влечет
Шуршащих облаков полет,
Неутомимый, непрестанный!..
А степь фиалками полна,
И плачет лилия одна
Там над могилой безымянной
И плачет вечно, с лепестка
Роняя капель жемчуга.
И жжет слеза, на стебли траг
Росой бессмертною упав.
Перевод Г. Кружкова
Колизей
О, символ Рима! Гордое наследство,
Оставленное времени и мне
Столетиями пышных властолюбцев!
О, наконец-то, наконец я здесь!
Усталый странник, жаждавший припасть
К истоку мудрости веков минувших,
Смиренно я колени преклоняю
Среди твоих теней и жадно пью
Твой мрак, твое величие и слава
Громада. Тень веков. Глухая память
Безмолвие. Опустошенье. Ночь.
Я вижу эту мощь, перед которой
Все отступает: волшебство халдеев,
Добытое у неподвижных звезд,
И то, чему учил Царь Иудейский,
Когда вошел он в Гефсиманский сад
Где падали герои - там теперь
Подрубленные временем колонны,
Где золотой орел сверкал кичливо -
Кружит в ночном дозоре нетопырь.
Где ветер трогал волосы матрон -
Теперь шумят кусты чертополоха,
Где, развалясь на троне золотом,
Сидел монарх - теперь по серым плитам
В холодном молчаливом лунном свете
Лишь ящерица быстрая скользит.
Так эти стены, выветренный цоколь
Заросшие глухим плющом аркады
И эти почерневшие колонны,
Искрошенные фризы - эти камни,
Седые камни - это все, что Время,
Грызя обломки громкой, грозной славы
Оставило судьбе и мне? А больше
И не осталось ничего?
- Осталось!!!
Осталось!!! - эхо близкое гудит.
Несется вещий голос, гулкий голос
Из глубины руины к посвященным...
(Так стон Мемнона достигает солнца)
"Мы властвуем над сердцем и умом
Властителей и гениев земли!
Мы не бессильные слепые камни:
Осталась наша власть, осталась слав..
Осталась долгая молва в веках,
Осталось удивленье поколений,
Остались тайны в толще стен безмолвных,
Остались громкие воспоминанья,
Нас облачившие волшебной тогой.
Которая великолепней славы!"
Перевод В. Бетаки
Той, которая в раю
В твоем я видел взоре,
К чему летел мечтой -
Зеленый остров в море,
Ручей, алтарь святой
В плодах волшебных и цветах -
И любой цветок был мой.
Конец мечтам моим!
Мой нежный сон, милей всех снов,
Растаял ты, как дым!
Мне слышен Будущего зов:
"Вперед!" - но над Былым
Мой дух простерт, без чувств, без слов,
Подавлен, недвижим!
Вновь не зажжется надо мной
Любви моей звезда.
"Нет, никогда - нет, никогда"
(Так дюнам говорит прибой)
Не взмоет ввысь орел больной
И ветвь, разбитая грозой,
Вовек не даст плода!
Мне сны дарят отраду,
Мечта меня влечет
К пленительному взгляду,
В эфирный хоровод,
Где вечно льет прохладу
Плеск италийских вод.
И я живу, тот час кляня,
Когда прибой бурливый
Тебя отторгнул от меня
Для ласки нечестивой -
Из края, где, главу клоня,
Дрожат и плачут ивы.
Перевод В. Рогова
Свадебная баллада
Обручена кольцом,
Вдыхая ладан синий,
С гирляндой над лицом,
В алмазах, под венцом, -
Не счастлива ль я ныне!
Мой муж в меня влюблен...
Но помню вечер синий,
Когда мне клялся он:
Как похоронный звон
Звучала речь, как стон
Того, кто пал, сражен, -
Того, кто счастлив ныне,
Смягчил он горечь слез
Моих в тот вечер синий;
Меня (не бред ли грез?)
На кладбище отнес,
Где мертвецу, меж роз,
Шепнула я вопрос:
"Не счастлива ль я ныне?"
Я поклялась в ответ
Ему, в тот вечер синий.
Пусть мне надежды нет,
Пусть веры в сердце нет,
Вот - апельсинный цвет:
Не счастлива ль я ныне?.
О, будь мне суждено
Длить сон и вечер синий!
Все ужасом полно
Пред тем, что свершено.
О! тот, кто мертв давно,
Не будет счастлив ныне!
Перевод В. Брюсова
Сонет к острову Занте
Нежнейшее из наименований
Взял у цветка ты, полного красы!
О, сколько ты родишь воспоминаний
Про дивно лучезарные часы!
О, встречи полные блаженства, где вы,
Где погребенных упований рой?
Вовек не встретить мне усопшей девы, -
Вовек, - всходя на склон зеленый твой!
Вовек! волшебный звук, звеня тоскою,
Меняет все! Твоя краса вовек
Не очарует! Проклятой землею
Отныне числю твой цветущий брег,
О гиацинтов край! Пурпурный Занте!
Isola d' ото! Fior di Levante! {*}
{* Золотой остров! Цветок Леванта! (итал.)}
Перевод В. Рогова
Молчание
(Сонет)
Есть много близких меж собой явлений,
Двуликих свойств (о, где их только нет!).
Жизнь - двойственность таких соединены
Как вещь и тень, материя и свет.
Есть двойственное, цельное молчанье
Души и тела, суши и воды.
В местах, где поросли травой следы,
Оно гнездится, но воспоминанья
И опыт говорят: не жди беды -
Оно - молчанье жизни, нет в нем зла,
Невозвратимым мысль его назвала.
Но если тень молчанья вдруг предстала
И душу в те пределы увела,
Куда нога людская не ступала -
Доверься господу! Пора пришла.
Перевод В. Бетаки
Страна сновидений
Вот за демонами следом,
Тем путем, что им лишь ведом,
Где, воссев на черный трон,
Идол Ночь вершит закон, -
Я прибрел сюда бесцельно
С некой Фулы запредельной,-
За кругом земель, за хором планет,
Где ни мрак, ни свет и где времени нет.
Пещеры. Бездна. Океаны
Без берегов. Леса-титаны,
Где кто-то, росной мглой укрыт,
Сам незрим, на вас глядит.
Горы рушатся, безгласны,
В глубину морей всечасно.
К небу взносятся моря,
В его огне огнем горя.
Даль озер легла, простерта
В бесконечность гладью мертвой,
Над которою застыли
Снежным платом сонмы лилий.
По озерам, что простерты
В бесконечность гладью мертвой,
Где поникшие застыли
В сонном хладе сонмы лилий...
По реке, струящей вдаль
Свой вечный ропот и печаль...
По расселинам и в чащах...
В дебрях, змеями кишащих...
На трясине, где Вампир
Правит пир, -
По недобрым тем местам,
Неприютным, всюду там
Встретит путник оробелый
Тень былого в ризе белой.
В саванах проходят мимо
Призрак друга, тень любимой -
Вздрогнут и проходят мимо-
Все, кого, скорбя во мгле,
Он отдал небу и земле.
Для сердец, чья боль безмерна,
Этот край-целитель верный.
Здесь, в пустыне тьмы и хлада
Здесь, о, здесь их Эльдорадо!
Но светлой тайны до сих пор
Еще ничей не видел взор.
Совершая путь тяжелый,
Странник держит очи долу -
Есть повеленье: человек
Идет, не поднимая век.
И только в дымчатые стекла
Увидеть можно отсвет блеклый.
Я за демонами следом,
Тем путем, что им лишь ведом,
Где, воссев на черный трон,
Идол Ночь вершит закон,
В край родной прибрел бесцельно
С этой Фулы запредельной,
Перевод Н. Вольпина
Спящая
В июне в темный час ночной
Я под таинственной луной,
Чей золотистый ореол
На тихий холм и смутный дол
За каплей каплю в каплях рос
Дурманящий туман принес, -
И он ползет к долине вечной,
И мелодический, и млечный.
В волне белеет ненюфар,
К воде припал белесый пар,
К могиле никнет розмарин,
Спит разрушенье меж руин,
Подобный Лете сонный пруд
Не разорвет дремотных пут -
Вся Красота уснула тут.
И спит Ирен. Гляди! - она
Среди Судеб своих одна.
Любовь моя! Не верю я!
Оконце твоего жилья
Распахнуто в ночную тьму,
И ветерки летят к нему,
И чередой волшебных фей
По спальне носятся твоей -
И полог рукоплещет им,
И невесомым и сквозным.
За темной бахромой ресниц
Сокрыт покой твоих зениц,
А по полу и вдоль стены
Тревожны тени и темны!
Ты здесь впотьмах, а рядом страх!
Куда стремишься ты во снах?
К каким морям и островам?
Твой облик странен деревам -
Все странно. Странно ты бледна,
Странна волос твоих длина
И выспренняя тишина.
Спит леди! Пусть покойно спит,
Пусть небо спящую хранит!
И сновиденья вечно длит
На ложе, прежнего печальней,
В иной и столь священной спальной!
Господь, продли ей сон вовек,
Не дай открыть смеженных век,
Умерь ночных видений бег!
Пусть вечно спит! Покойно спит!
Пусть небо спящую хранит!
Пусть червь - могильный труд творит!
Пусть отворит туманный бор
Семейный склеп, где с давних пор
Покой таинственных могил
Лишь трепетно тревожим был,
Когда фамильные гроба
Печально множила судьба;
Таинствен склеп, как в те года,
Когда она - дитя тогда -
Бросала камешки туда.
Но в этот раз из гулких врат
Пусть эхо не звучит трикрат,
Вселяя давний детский страх,
Что это стонет смерть в гробах.
Перевод А. Эппеля
Спящая
В ночи июня, под луной,
Томим волшебной тишиной,
Стоял я. Слабый свет струя,
Дианы мутные края
Мерцали мне издалека,
С их золотого ободка
Пар наркотический стекал
На темные вершины скал,
Густел и падал, как роса,
И были капель голоса
Как еле слышный звон хрустальный
Далекой музыки печальной.
Вот у заброшенных руин
Качнулся сонный розмарин;
И ветер лилии склонил
Над зарослью немых могил;
Смотри! черней, чем Стикс, вода
В тумане спящего пруда, -
Он не проснется никогда!
Все замерло - лишь ночь кругом!
И спит с распахнутым окном
Ирэн, в сиянье голубом!
О Госпожа! твое окно
Беспечно так растворено!
И ветерки с ночных дерев
Порхают, в комнату влетев.
Бесплотные, они снуют,
Как призраки, и там и тут,
Теней лишь оставляя взмах
На стенах и на потолках,
Над дремой сомкнутых ресниц -
Взмывая вверх, бросаясь ниц!
О дорогая, зла не зная,
Что видишь ты, во снах витая?
В раздумье шепчутся листы -
Для них как чужестранка ты:
Так бледен лик твой, так длинна
Волос блистающих волна,
Так странна эта тишина!
Безмолвна ночь... в кругу тенеН
Толпятся тени все тесней!
О Небо! будь защитой ей!
Вы, злые чары, мчитесь мимо!
Священным промыслом хранима,
Пусть вечно так лежит она,
Как луч, светла и холодна,
В волшебный сон погружена!
Ты спишь, любовь!.. в кругу теней
Тот сон все глубже и темней!
Как будто Рок дохнул над ней!
И чудится: за тьмой укрыт,
Червь, извиваясь, к ней скользит;
И в дебрях полуночных - склеп,
Как хищник, алчен и свиреп,
Над новой жертвой с торжеством
Зловещим хлопает крылом, -
Гробница та вдали от глаз,
В которую она не раз
Бросала камень, расшалясь,
И, тайной жуткою шутя,
Прочь мчалась - грешное дитя!
И ей, дрожащей, эхом был
Стон мертвецов из мглы могил!
Перевод Г. Кружкова
Возлюбленной в Валентинов день
_Ф_иалками пленительных очей,
Я_р_чайших, точно звезды Диоскуры,
На _э_ти строки посмотри скорей:
Ты з_н_ала ли искусней трубадура?
Я имя _с_крыл твое средь этих строк;
Его _и_щи, в сплетенья слов вникая:
Оно - мой _с_тяг, мой лавровый венок,
Мой тали_с_ман; твержу его всегда я.
В стихе зн_а_ченья полон каждый знак.
Найти сам п_р_инцип здесь всего важнее.
Мой узел Гор_д_иев завязан так,
Чтоб не был ну_ж_ен меч, клянусь тебе я.
Найти тут смож_е_т взор прекрасный твог
Сияющий нетле_н_ным, чистым светом,
Три слова, ч_т_о составят имя той,
Чье превосходств_о_ ведомо поэтам.
Нет! Пусть, как Менде_с_ Пинто, буквы лгут,
Дух истины скрыт в их _г_лубинах свято.
Оставь решать загадк_у_; тщетен труд:
Ее не разгадаешь никог_д_а ты.
Перевод Г. Бена
Улялюм
Было небо сурово и серо,
Листья были так хрупки и сиры,
Листья были так вялы и сиры...
Был октябрь. Было горе без меры.
Было так одиноко и сыро
Возле озера духов Обера,
В странах странных фантазий Уира,
Там, в туманной долине Обера,
В заколдованных чащах Уира.
Вдоль рядов кипарисов-титанов
Брел вдвоем я с душою моей,
Брел с Психеей, душою моей.
Что-то в сердце моем непрестанно
Клокотало слышней и грозней,
Бушевало сильней и грозней,
Словно серный поток из вулкана,
Там, где правит холодный Борей,
Словно лава в утробе вулкана,
Там, где полюсом правит Борей.
Наша речь была ровной и серой
Мысли были так хрупки и сиры
Листья памяти - вялы и сиры;
В Ночь Ночей, когда горю нет места
Не узнали мы странного мира...
(Хоть однажды из нашего мира
Мы спускались в долину Обера.
Был октябрь... Было мрачно и сыро,
Но забыли мы духов Обера
И вампиров и чащи Уира...
Звездный круг в предрассвете
Ночь осенняя шла на ущерб,
Ночь туманная шла на ущерб.
И в конце нашей узкой дороги
Подымался мерцающий серп,
Разливая сиянье, двурогий,
Странным светом сверкающий серп
Серп далекой Астарты, двурогий
И алмазно блистающий серп.
И сказал я: "Так льдиста Диана -
Лик Астарты теплей и добрей,
В царстве вздохов она всех добрей,
Видя, как эту грудь непрестанно
Гложут червь и огонь всех огней.
Сквозь созвездие Льва из тумана
Нам открыла тропинку лучей,
Путь к забвенью - тропинку лучей,
Мимо злобного Льва из тумана
Вышла с тихим свеченьем очей,
Через логово Льва из тумана
К нам с любовью в свеченье очей!"
Но ответила тихо Психея:
"Я не верю сиянью вдали.
Этой бледности блеска вдали,
О, спеши же! Не верю звезде
Улететь, улететь повели! "
Говорила, от страха бледнея
И крыла опустив, и в пыли
Волочились они по аллее,
Так, что перья купались в пы
Волочились печально в пыли
Я ответил: "Оставим сомненья
Нам навстречу блистают лучи!
Окунись в голубые лучи!
И поверь, что надежд возвращенье
Этот свет предвещает в ночи,
Посмотри - он мерцает в ночи!
О, доверься, доверься свеченью,
Пусть укажут дорогу лучи,
О, поверь в голубое свеченье:
Верный путь нам укажут лучи,
Что сквозь мрак нам мерцают в ночи!"
Поцелуй успокоил Психею,
И сомненья покинули ум,
Мрачным страхом подавленный ум,
И пошли мы, и вдруг на аллее
Склеп возник, несказанно угрюм.
"О, сестра, этот склеп так угрюм!
Вижу надпись на створках дверей я...
Почему этот склеп так угрюм?"
И сказала она: "Улялюм...
Здесь уснула твоя Улялюм..."
Стало сердце сурово и серо,
Словно листья, что хрупки и сиры,
Словно листья, что вялы и сиры...
"Помню! - вскрикнул я, - горю нет меры!
Год назад к водам странного мира
С горькой ношей из нашего мира
Шел туда я, где мрачно и сыро...
Что за демоны странного мира
Привели нас в долину Обера,
Где вампиры и чащи Уира?
Это - озеро духой Обера,
Это черные чащи Уира!"
Мы воскликнули оба: "Ведь это -
Милосердие демонов, но
Нам теперь показало оно,
Что к надежде тропинки нам нет, и
Никогда нам узнать не дано
Тайн, которых нам знать не дано!
Духи к нам донесли свет планеты,
Что в инферно блуждает давно,
Свет мерцающей, грешной планеты,
Что в инферно блуждает давно!"
Перевод В. Бетаки
Улялюм
Небеса были грустны и серы,
Прелых листьев шуршал хоровод,
Вялых листьев шуршал хоровод. -
Был октябрь, одинокий без меры,
Был незабываемый год.
Шел вдоль озера я, вдоль Оберы,
В полной сумрака области Нодд,
Возле озера, возле Оберы,
В полных призраков зарослях Нодд.
Я брел по огромной аллее
Кипарисов - с моею душой,
Кипарисов - с Психеей, душой.
Было сердце мое горячее,
Чем серы поток огневой,
Чем лавы поток огневой,
Бегущий с горы Эореи
Под ветра полярного вой,
Свергающийся с Эореи
Под бури арктической вой.
Разговор наш был грустный и серый,
Вялых мыслей шуршал хоровод,
Тусклых мыслей шуршал хоровод,
Мы забыли унылый без меры
Октябрь и мучительный год,
(Всех годов истребительней год!)
Не заметили даже Оберы
(Хоть знаком был мне шум ее вод),
Даже озера, даже Оберы
Не заметили в зарослях Нодд.
Еще плотен был мрак уходящий,
Но зари уже близился срок, -
Да, зари уже близился срок,
Как вдруг появился над чащей
Туманного света поток,
Из которого вылез блестящий
Двойной удивительный рог,
Двуалмазный и ярко блестящий
Астарты изогнутый рог.
Я сказал: - Горячей, чем Диана,
Она движется там, вдалеке,
Сквозь пространства тоски, вдалеке,
Она видит, как блещет слеза на
Обреченной могиле щеке.
Льва созвездье пройдя, из тумана
К нам глядит с нежным светом в зрачке,
Из-за логова Льва, из тумана,
Манит ласкою в ясном зрачке.
Перст подняв, отвечала Психея:
- Нет, не верю я этим рогам,
Не доверюсь я бледным рогам.
Торопись! Улетим поскорее
От беды, угрожающей нам! -
Затряслась; ее крылья за нею
Волочились по пыльным камням.
Зарыдала; а перья за нею
Волочились по грязным камням,
Так печально ползли по камням!
Я ответил: - Нас манит сиянье,
Все твои опасения - бред!
Все твои колебания - бред!
Надежду и Очарованье
Пророчит нам радостный свет.
Посмотри на сияющий свет!
Крепче веруй ты в это сверканье,
И оно нас избавит от бед!
Положись ты на это сверканье!
Нас избавит от горя и бед
В темном небе сияющий свет!
Целовал я ее, утешая,
Разогнал темноту ее дум,
Победил темноту ее дум.
Так дошли мы до самого края.
Видим: склеп, молчалив и угрюм,
Вход в него молчалив и угрюм.
- Что за надпись, сестра дорогая,
Здесь, на склепе? - спросил я, угрюм.
Та в ответ: - Улялюм... Улялюм...
Вот могила твоей Улялюм!
Стал я сразу печальный и серый,
Словно листьев сухой хоровод,
Словно прелой листвы хоровод.
Я вскричал: - Одинокий без меры
Был октябрь в тот мучительный год!
Видел я этот склеп... этот свод...
Ношу снес я под каменный свод!
Что за демон как раз через год
Вновь под тот же привел меня свод?
Да, припомнил я волны Оберы,
Вспомнил область туманную Нодд!
Да, припомнил я берег Оберы,
Вспомнил призраков в зарослях Нодд!
Перевод Н. Чуковского
Улялюм
Небеса были пепельно-пенны,
Листья были осенние стылы,
Листья были усталые стылы,
И октябрь в этот год отреченный
Наступил бесконечно унылый.
Было смутно; темны и смятенны
Стали чащи, озера, могилы, -
Путь в Уировой чаще священной
Вел к Оберовым духам могилы.
Мрачно брел я в тени великанов -
Кипарисов с душою моей,
Мрачно брел я с Психеей моей,
Были дни, когда Горе, нагрянув,
Залило меня лавой своей,
Ледовитою лавой своей.
Были взрывы промерзших вулканов,
Было пламя в глубинах морей -
Нарастающий грохот вулканов,
Пробужденье промерзших морей.
Пепел слов угасал постепенно,
Мысли были осенние стылы,
Наша память усталая стыла.
Мы забыли, что год - отреченный,
Мы забыли, что месяц - унылый
(Что за ночь - Ночь Ночей! - наступила,
Мы забыли, - темны и смятенны
Стали чащи, озера, могилы),
Мы забыли о чаще священной,
Не заметили духов могилы.
И когда эта ночь понемногу
Пригасила огни в небесах, -
Огоньки и огни в небесах, -
Озарил странным светом дорогу
Серп о двух исполинских рогах.
Серп навис в темном небе двурого, -
Дивный призрак, развеявший страх, -
Серп Астарты, сияя двурого,
Прогоняя сомненья и страх.
И сказал я: "Светлей, чем Селена,
Милосердней Астарта встает,
В царстве вздохов Астарта цветет
И слезам, как Сезам сокровенный,
Отворяет врата, - не сотрет
Их и червь. - О, Астарта, блаженно
Не на землю меня поведет -
Сквозь созвездие Льва поведет,
В те пределы, где пепельно-пенна,
Лета - вечным забвеньем - течет,
Сквозь созвездие Льва вдохновенно,
Милосердно меня поведет!"
Но перстом погрозила Психея:
"Я не верю огню в небесах!
Нет, не верю огню в небесах!
Он все ближе. Беги же скорее!"
Одолели сомненья и страх.
Побледнела душа, и за нею
Крылья скорбно поникли во прах,
Ужаснулась, и крылья за нею
Безнадежно упали во прах, -
Тихо-тихо упали во прах.
Я ответил: "Тревога напрасна!
В небесах - ослепительный свет!
Окунемся в спасительный свет!
Прорицанье Сивиллы пристрастно,
И прекрасен Астарты рассвет!
Полный новой Надежды рассвет!
Он сверкает раздольно и властно,
Он не призрак летучий, о нет!
Он дарует раздольно и властно
Свет Надежды. Не бойся! О нет,
Это благословенный рассвет!"
Так сказал я, проникнуть не смея
В невеселую даль ее дум
И догадок, догадок и дум.
Но тропа прервалась и, темнея,
Склеп возник. Я и вещий мой ум,
Я (не веря) и вещий мой ум -
Мы воскликнули разом: "Психея!
Кто тут спит?!" - Я и вещий мой ум...
"Улялюм, - подсказала Психея, -
Улялюм! Ты забыл Улялюм!"
Сердце в пепел упало и пену
И, как листья, устало застыло,
Как осенние листья, застыло.
Год назад год пошел отреченный!
В октябре бесконечно уныло
Я стоял здесь у края могилы!
Я кричал здесь у края могилы!
Ночь Ночей над землей наступила -
Ах! зачем - и забыв - не забыл я:
Тою ночью темны, вдохновенны
Стали чащи, озера, могилы
И звучали над чащей священной
Завывания духов могилы!
Мы, стеная, - она, я - вскричали:
"Ах, возможно ль, что духи могил -
Милосердные духи могил -
Отвлеченьем от нашей печали
И несчастья, что склеп затаил, -
Страшной тайны, что склеп затаил, -
К нам на небо Астарту призвали
Из созвездия адских светил -
Из греховной, губительной дали,
С небосвода подземных светил?"
Перевод В. Топорова, 2002
Давно ли автор этих строк в безмерной
Гордыне разума смел утверждать,
Что надо всем владычествует слово,
Что не родится мысль у нас в мозгу
Иначе как в словесном облаченье.
И вот, в насмешку ли над болтуном,
Два слова, нежных два и чужеземных,
Звучанья италийского, какие
Лишь ангелу шептать сквозь сон "в росе,
Жемчужной цепью легшей на Гермон",
Возникли вдруг из темной бездны сердца
Не мыслью - помыслом, душою мысли,
Видением неистовым и светлым,
Божественней всего, что шестикрылый
Арфист в раю (тот Израфел, чей голос
"Утешней, чем у всех созданий божьих")
Мечтал бы выразить. И я... я сломлен.
Рука повисла, выронив перо.
Твое мне имя взять ты предложила,
Как пастор текст берет,- но я бессилен
О нем писать; ни говорить, ни думать
Я не могу, ни чувствовать. Ведь это ж
Не значит чувствовать - застыть блаженно
На золотом пороге царства снов,
Смотреть в его распахнутую даль.
И вправо ль погляжу, вперед ли, влево ль -
Из всех чудес в пронзителыюм восторге
Увидеть сквозь бессолнечный туман,
Где все слилось, - тебя! Одну тебя.
Перевод Н. Вольпина
Еще недавно автор этих строк
В спесивом упоенье интеллектом
До неба "силу слов" превозносил
И утверждал, что мысли возникают
Не иначе как в форме языка;
Но вот, в насмешку ль над его хвальбой,
Два слова - нежных, слабых, чужезвучных,
Два неземных (о, ангелам бы их
Шептать во сне над лунною "росою,
Жемчужной нитью легшей на Гермон") -
Из бездны сердца тихо поднялись:
Немысли, полумысли, души мыслей -
Волшебней и божественней тех грез,
Что Израфил (певец "с наисладчайшим
Из всех восславивших Аллаха гласом")
Посмел бы в песнь вложить. И я - немею.
Рука застыла; брошено перо.
Тебе молиться именем твоим
Не смею: ни писать, ни петь, ни думать;
И чувствовать устал - оцепененье
Владеет мной пред златовратным сном,
Оцепененье сковывает чувство.
Робею, очарован, - даль безмерна;
Вперед, направо ль, влево ль погляжу -
Туман багровый застилает землю,
И лишь один-единственный мираж
Горит у горизонта - _ты! ты! ты!_
Перевод В. Топорова, 2002
Загадка
Сказал однажды мудрый граф д'Урак:
"Найти в сонете мысль - куда как сложно!
Нередко он - забава для писак;
Его рассматривать на свет возможно,
Как дамскую вуаль: ведь ненадежно
Скрывать под ней лицо. Иной поэт
Такого наворотит - мочи нет,
Но взглянешь глубже - суть стихов
ничтожна".
И прав д'Урак, кляня "Петраркин бред":
В нем уйма слов нелепых и туманных,
В нем изобилье бредней такерманных...
И вот я сочиняю свой ответ
Куда хочу вложить я смысл незримый
Меж строчек имя скрыв своей любимой.
Перевод К. Бена
Эльдорадо
С песней в устах,
Отринув страх,
В палящий зной, в прохладу -
Всегда в седле,
По всей земле
Рыцарь искал Эльдорадо.
Где юный жар?
Он грустен и стар,
Легла на грудь прохлада:
Искал он везде,
Но нет нигде,
Нет и подобья Эльдорадо.
Встала пред ним
Тень-пилигрим.
Смертным повеяло хладом.
- Тень, отвечай:
Где этот край,
Край золотой Эльдорадо?
- Мчи грядою
Лунных гор,
Мчи Долиной Тьмы и Хлада,
Молвит Тень, -
Мчи ночь и день,
Если ищешь Эльдорадо.
Перевод Н. Вольпина
Эль-Дорадо
Он на коне,
В стальной броне;
В лучах и в тенях Ада,
Песнь на устах,
В днях и годах
Искал он Эль-Дорадо.
И стал он сед
От долгих лет,
На сердце - тени Ада.
Искал года,
Но нет следа
Страны той - Эль-Дорадо.
И он устал,
В степи упал...
Предстала Тень из Ада,
И он, без сил,
Ее спросил:
"О Тень, где Эль-Дорадо?"
"На склоны чер-
ных Лунных гор
Пройди, - где тени Ада!"
В ответ Она:
"Во мгле без дна -
Для смелых-Эль-Дорадо!"
Перевод В. Брюсова
К Анни
О счастье! Не мучусь
Я больше, томясь,
Упорной болезнью,
И порвана связь
С горячкой, что жизнью
Недавно звалась.
Лежу я недвижно,
Лишенный сил,
И каждый мускул
Как будто застыл.
Мне лучше: не мучит
Горячечный пыл.
Лежу я спокойно,
Во сне распростерт,
Забыв все недуги,
Как будто я мертв,
И можно в испуге
Подумать - я мертв.
Рыданья и вопли
Затихли вокруг,
Как только прервался
Мучительный стук -
Терзающий сердце
Томительный стук.
Тоска, отвращенье,
Как тающий воск,
Исчезли с болезнью,
Мрачившей мой мозг,
С горячкой, что жизнью
Сжигала мой мозг.
Исчезла и пытка,
Всех пыток сильней, -
Ужасная жажда
Души моей
К реке ядовитой
Проклятых страстей:
Насытил я жажду
Души моей.
Испил я студеной
роды из ключа,
Тот ключ потаенный
Струится, журча,
В земле неглубоко
Струится, журча.
О, нет! Пусть не скажет
Никто, что для сна
Приют мой мрачен,
Постель так тесна, -
Ведь тот, кто скажет:
Постель так тесна,
Он тоже ляжет
В такую ж для сна.
Мой дух не лелеет
Мечтаний о грозах
Не сожалеет
О пламенных розах
О том, что алеет
На миртах и розах,
Дыханье как будто
Анютиных глазок
Он слышит из руты,
Из праздничных связс
Цветов розмаринных,
Анютиных глазок -
Дыханье невинных
Анютиных глазок.
Он дремлет блаженно
В тумане мечтаний
О правде нетленной
И верности Анни
Витая блаженно
Средь локонов Анни.
Она с поцелуем
Склонилась ко мне
И я, не волнуем
Ничем в тишине,
Скользя, как по струям,
Забылся во сне.
Укрыв меня нежно
И свет затемня,
Она помолилась
Потом за меня,
Чтоб ангелы неба
Хранили меня.
И я на постели
Лежу распростерт
(С истомою в теле),
Как будто я мертв,
Прильнув к изголовью
Лежу распростерт
(С ее любовью),
Как будто я мертв, -
И вам всем я страшен,
Как будто я мертв.
Душа ж моя ярче,
Чем в млечном тумане
Все звезды на небе,
Сверкает с Анни,
Горит она светом
Любви моей Анни,
Лучится ответом
Из глаз моей Анни
Перевод М. Зенкевича
Анни
Закончена с жизнью
Опасная схватка,
Болезнь разрешилась,
Прошла лихорадка,
Зовут ее Жизнь,
А она - лихорадка.
Бессильность, недвижность
Томят меня мало.
Да, сил я лишился,
Но мне полегчало, -
Да, я неподвижен,
Но мне полегчало.
Спокойно в постели
Лежу распростертый,
И всякий, кто взглянет,
Подумает: мертвый.
Он взглянет и вздрогнет
И вымолвит: мертвый.
Боренью, горенью,
Страданью, стенанью
Конец положило
Одно содроганье -
Ах, в сердце мучительное
Содроганье!
Болезнь - лихорадка,
Головокруженье -
Прошли, миновало
Души исступленье -
Зовут его Жизнь,
А оно - исступленье.
Не ведал я в жизни
Ужасней напасти,
Чем жажда в волнах
Иссушающей страсти,
Средь мутной реки
Богом проклятой страсти,
Но влагой иной
Я спасен от напасти:
Пробился к губам
В колыбельном покое
Источник, таящийся
Здесь, под землею,
От вас в двух шагах,
У меня под землею.
Вотще о моем
Не скорбите уделе,
Что сплю я во мраке
На тесной постели,
О, не зарекайтесь
От этой постели!
Для сна не бывало
Прекрасней постели.
Душа моя в ней
Забывает о грозах,
Светлеет
И не сожалеет о розах,
О трепете страсти,
О миртах и розах:
В блаженном безмолвии
После развязки
Над нею склонились
Анютины глазки,
Святой розмарин
И анютины глазки,
Девичья невинность,
Анютины глазки.
Душа отдыхает,
Купаясь в тумане
Мечтаний о верной
Пленительной Анни,
И тонет в струящихся
Локонах Анни.
Познал я объятий
Восторг нестерпимый
И тихо уснул
На груди у любимой -
И день мой померк
На груди у любимой.
Она меня теплым
Покровом укрыла
И ангелов рая
О мире молила,
О благе моем
Их царицу молила.
И вот я спокойно
Лежу распростертый
(В любви я забылся!) -
Вы скажете: мертвый?
Но как я спокойно
Лежу распростертый
(И грежу об Анни!) -
Вы скажете: мертвый?
Вы взглянете, вздрогнете,
Скажете: мертвый!
Но ярче всех ярких
Светил в мирозданье
Зажглось мое сердце
Сиянием Анни,
Его озаряет
Любовь моей Анни,
И память о свете
В очах моей Анни.
Перевод А. Сергеева, 2002
Эннабел Ли
Это было давно, очень, очень давно,
В королевстве у края земли,
Где любимая мною дева жила, -
Назову ее Эннабел Ли;
Я любил ее, а она меня,
Как любить мы только могли.
Я был дитя и она дитя
В королевстве у края земли,
Но любовь была больше, чем просто
Для меня и для Эннабел Ли -
Такой любви серафимы небес
Не завидовать не могли.
И вот потому много лет назад
В королевстве у края земли
Из-за тучи безжалостный ветер подул
И убил мою Эннабел Ли,
И знатные родичи девы моей
Ее от меня унесли
И сокрыли в склепе на бреге морском
В королевстве у края земли.
Сами ангелы, счастья такого не знав
Не завидовать нам не могли, -
И вот потому (как ведомо всем
В королевстве у края земли)
Из-за тучи слетевший ветер ночной
Сразил и сгубил мою Эннабел Ли.
Но наша любовь сильнее любви
Тех, что жить дольше нас могли,
Тех, что знать больше нас могли,
И ни горние ангелы в высях небес,
Ни демоны в недрах земли
Не в силах душу мою разлучить
С душою Эннабел Ли.
Если светит луна, то приносит она
Грезы об Эннабел Ли;
Если звезды горят - вижу радостный взгляд
Прекраснейшей Эннабел Ли;
Много, много ночей там покоюсь я с ней,
С дорогой и любимой невестой моей -
В темном склепе у края земли,
Где волна бьет о кромку земли.
Перевод В. Рогова
Тамерлан
Отец! Дай встретить час мой судный
Без утешений, без помех!
Я не считаю безрассудно,
Что власть земная спишет грех
Гордыни той, что слаще всех;
Нет времени на детский смех;
А ты зовешь надеждой пламя!
Ты прав, но боль желаний - с нами;
Надеяться - о Боже - в том
Пророческий источник ярок! -
Я не сочту тебя шутом,
Но этот дар - не твой подарок.
Ты постигаешь тайну духа,
И от гордыни путь к стыду.
Тоскующее сердце глухо
К наследству славы и суду.
Триумф в отрепьях ореола
Над бриллиантами престола,
Награда ада! Боль и прах...
Не ад в меня вселяет страх.
Боль в сердце из-за первоцвета
И солнечных мгновений лета.
Минут минувших вечный глас,
Как вечный колокол, сейчас
Звучит заклятьем похорон.
Отходную пророчит звон.
Когда-то я не ведал трона,
И раскаленная корона
В крови ковалась и мученьях.
Но разве Цезарю не Рим
Дал то, что вырвал я в сраженьях?
И разум царственный, и годы,
И гордый дух - и мы царим
Над кротостью людского рода.
Я рос в краю суровых гор:
Таглей, росой туманы сея,
Кропил мне голову. Взрослея,
Я понял, что крылатый спор
И буйство бури - не смирились,
А в волосах моих укрылись.
Росы полночный водопад
(Так в полусне мне мнилось это),
Как будто осязал я ад,
Тогда казался вспышкой света,
Небесным полымем знамен.
Пока глаза туманил сон
Прекрасным призраком державы,
И трубный голос величаво
Долбил мне темя, воспевал
Людские битвы, где мой крик,
Мой глупый детский крик! - звучал
(О, как мой дух парил, велик,
Бил изнутри меня, как бич),
В том крике был победный клич!
Дождь голову мою студил,
А ветер не щадил лица,
Он превращал меня в слепца.
Но, знаю, человек сулил
Мне лавры; и в броске воды
Поток холодный, призрак битвы
Нашептывал мне час беды
И час пленения молитвы,
И шло притворство на поклон,
И лесть поддерживала трон.
С того мгновенья стали страсти
Жестокими, но судит всяк
С тех пор, как я добился власти,
Что это суть моя; пусть так;
Но до того, как этот мрак,
Но до того, как этот пламень,
С тех пор не гаснущий никак,
Меня не обратили в камень,
Жила в железном сердце страсть
И слабость женщины - не власть.
Увы, нет слов, чтобы возник
В словах любви моей родник!
Я не желаю суеты
При описанье красоты.
Нет, не черты лица - лишь тень,
Тень ветра в незабвенный день:
Так прежде, помнится, без сна,
Страницы я листал святые,
Но расплывались письмена, -
Мелела писем глубина,
На дне - фантазии пустые.
Она любви достойна всей!
Любовь, как детство, - над гордыней.
Завидовали боги ей,
Она была моей святыней,
Моя надежда, разум мой,
Божественное озаренье.
По-детски чистый и прямой,
Как юность, щедрый - дар прозренья;
Так почему я призван тьмой -
Обратной стороной горенья.
Любили вместе и росли мы,
Бродили вместе по лесам;
И вместе мы встречали зимы;
И солнце улыбалось нам.
Мне открывали небеса
Ее бездонные глаза.
Сердца - любви ученики;
Ведь средь улыбок тех,
Когда все трудности легки
И безмятежен смех,
Прильну я к трепетной груди
И душу обнажу.
И страхи будут позади,
И все без слов скажу...
Она не спросит ни о чем,
Лишь взором тронет, как лучом.
Любви достоин дух, он в бой
Упрямо шел с самим собой,
Когда на круче, горд и мал,
Тщету тщеславия познал,
Была моею жизнью ты;
Весь мир - моря и небеса,
Его пустыни и цветы,
Его улыбка и слеза,
Его восторг, его недуг,
И снов бесцветных немота,
И жизни немота вокруг.
(И свет и тьма - одна тщета!)
Туман разняв на два крыла -
На имя и на облик твой,
Я знал, что ты была, была
Вдали и все-таки со мной.
Я был честолюбив. Укор
Услышу ль от тебя, отец?
Свою державу я простер
На полземли, но до сих пор
Мне тесен был судьбы венец.
Но, как в любой другой мечте,
Роса засохла от тепла.
В своей текучей красоте
Моя любимая ушла.
Минута, час иль день - вдвойне
Испепеляли разум мне.
Мы вместе шли - в руке рука,
Гора взирала свысока
Из башен вековых вокруг,
Но башни эти обветшали!
Шум обезличенных лачуг
Ручьи стогласо заглушали.
Я говорил о власти ей,
Но так, что власть казалась вздором
Во всей ничтожности своей
В сравненье с нашим разговором.
И я читал в ее глазах,
Возможно, чуточку небрежно -
Свои мечты, а на щеках
Ее румянец, вспыхнув нежно,
Мне пурпур царственный в веках
Сулил светло и неизбежно.
И я пригрезил облаченье,
Легко вообразил корону;
Не удивляясь волшебству
Той мантии, я наяву
Увидел раболепство черни,
Когда коленопреклоненно
Льва держат в страхе на цепи;
Не так в безлюдии, в степи,
Где заговор существованья
Огонь рождает от дыханья.
Вот Самарканд. Он, как светило,
Среди созвездья городов.
Она в душе моей царила.
Он - царь земли, царь судеб, снов
И славы, возвещенной миру.
Так царствен он и одинок.
Подножье трона, дань кумиру,
Твердыня истины - у ног
Единственного Тамерлана,
Властителя людских сердец,
Поправшего чужие страны...
Я - в царственном венце - беглец.
Любовь! Ты нам дана, земная,
Как посвященье в тайны рая.
Ты в душу падаешь, жалея,
Как ливень после суховея,
Или, слабея каждый час,
В пустыне оставляешь нас.
Мысль! Жизни ты скрепляешь узы
С обычаями чуждой музы
И красотой безумных сил.
Прощай! Я землю победил.
Когда Надежда, как орлица,
Вверху не разглядела скал,
Когда поникли крылья птицы,
А взор смягченный дом искал, -
То был закат; с предсмертной думой
И солнце шлет нам свет угрюмый.
Все те, кто знал, каким сияньем
Лучится летний исполин,
Поймут, как ненавистна мгла,
Хоть все оттенки собрала,
И темноты не примут (знаньем
Богаты души), как один,
Они бы вырвались из ночи;
Но мгла им застилает очи.
И все-таки луна, луна
Сияньем царственным полна,
Пусть холодна, но все же так
Она улыбку шлет во мрак
(Как нужен этот скорбный свет).
Посмертный нами взят портрет.
Уходит детство солнца вдаль,
Чья бледность, как сама печаль.
Все знаем, что мечтали знать,
Уходит все - не удержать;
Пусть жизнь уносит темнота,
Ведь сущность жизни - красота.
Пришел домой. Но был мой дом
Чужим, он стал давно таким.
Забвенье дверь покрыло мхом,
Но вслед чужим шагам моим
С порога голос прозвучал,
Который я когда-то знал.
Что ж, Ад! Я брошу вызов сам
Огням могильным, небесам,
На скромном сердце скорбь, как шрам.
Отец, я твердо верю в то,
Что смерть, идущая за мной
Из благостного далека,
Оттуда, где не лжет никто,
Не заперла ворот пока,
И проблеск правды неземной -
Над вечностью, над вечной тьмой.
Я верую, Иблис не мог
Вдоль человеческих дорог
Забыть расставить западни...
Я странствовал в былые дни,
Искал Любовь... Была она
Благоуханна и нежна
И ладаном окружена.
Но кров ее давно исчез,
Сожженный пламенем небес.
Ведь даже муха не могла
Избегнуть зорких глаз орла.
Яд честолюбия, сочась,
В наш кубок праздничный проник.
И в пропасть прыгнул я, смеясь,
И к волосам любви приник.
1827-1828/45
Перевод И. Озеровой
Духи мертвых
В уединенье темных дум
Душа окажется... Угрюм
Здесь камень, мертвенна могила -
И празднословье отступило.
В молчанье здешней тишины
Нет одиночества... Ты знаешь:
Здесь мертвые погребены,
Которых ты не забываешь.
Здесь души их, здесь духи их,
Здесь их завет: будь строг и тих.
Ночь - хоть ясная - ненастна.
Россыпь ярких звезд - ужасна;
Помертвели ореолы,
Пали светлые престолы;
Не надеждою полны,
А кровавы и мрачны
Их лучи - чума и пламя,
Вечно властные над нами.
Дум неизгладимых бремя
И видений вещих время -
Ими дух твой напоен,
Как росой омытый склон.
Ветер - вздох Господен - тих.
Холм, обитель неживых, -
Тень, лишь тень в ночном тумане;
А туман - напоминанье,
Образ, символ и покров
Тайны Тайн во тьме миров!
Перевод В. Топорова, 2002
Стансы
Как часто сердцу горы, чащи, воды
Безлюдные святилища Природы
Дают столь всеобъемлющий ответ,
Что забываем мы о беге лет!
Был в юности знакомец у меня,
Имевший дар общенья со вселенной;
Но, красоту ее в себе храня
И дух свой, этот факел в жизни бренной,
Воспламеняя и лучами дня,
И блеском звезд на тверди довременной,
Не знал он, что за силой одержим,
Когда владело исступленье им.
Что это было? То ли наважденье
От чар луны в глухой полночный час?
То ль краткий миг внезапного прозренья,
Что раскрывает больше тайн для нас,
Чем древние оккультные ученья?
То ль просто мысль, что в плоть не облеклась,
Но, как роса траву в начале лета,
Живит рассудок, несмотря на это?
Как вид того, что любишь всей душой,
Ленивые зрачки нам расширяет,
Иной предмет, в который день-деньской
Любой из нас привычно взор вперяет,
В нежданном свете предстает порой
И глубиной своею изумляет.
Лишь звон разбитой арфы душу так
Пронзает. - Это символ, это знак
Того, что нам сулят миры другие
И в красоте дает провидеть тут
Создатель лишь таким сердцам, какие, -
Не будь ее, - от неба отпадут,
Поскольку бой в себе они, слепые,
Не с верою, но с божеством ведут,
Чтобы себя, его низринув с трона,
Венчать своей же страстью, как короной.
Перевод Ю. Корнеева, 2002
Счастливый день! Счастливый час!
Счастливый день! Счастливый час!
И я был горд и ослеплен!
Но дух мой сир и слаб мой глас -
Растаял сон!
Познал я сил своих расцвет,
Свой молодой и смелый пыл,
Но юных лет давно уж нет -
Я их забыл.
И гордость я вотще познал -
Пускай другим венки дарит -
Еще жестокий яд похвал
В душе горит.
Счастливый день! Счастливый час!
Ты не обман мечты пустой -
Ты мне сиял, но ты погас,
Мираж златой.
Когда бы гордость, блеск и власть
Я смог бы снова обрести,
Не стало б силы боль и страсть
Опять снести.
Я помню - в мощи этих крыл
Слились огонь и мрак -
В самом уж взлете этом был
Паденья вещий знак.
Перевод Т. Гнедич
Романс
О, пестрый мой Романс, нередко,
Вспорхнув у озера на ветку,
Глаза ты сонно закрывал,
Качался, головой кивал,
Тихонько что-то напевал,
И я, малыш, у попугая
Учился азбуке родной,
В зеленой чаще залегая
И наблюдая день-деньской
Недетским взглядом за тобой.
Но время, этот кондор вечный,
Мне громовым полетом лет
Несет такую бурю бед,
Что тешиться мечтой беспечной
Сил у меня сегодня нет.
Но от нее, коль на мгновенье
Дано и мне отдохновенье,
Не откажусь я все равно:
В ней тот не видит преступленья,
Чье сердце, в лад струне, должно
Всегда дрожать от напряженья.
Перевод Ю. Корнеева, 2002
Серенада
Так ночь тиха, так сладок сон,
Что даже струн нескромен звон -
Он нарушает тишину,
Весь мир склонившую ко сну.
На моря жемчуг и опал
Элизиума блеск упал;
Спят звезды, только семь Плеяд
Ни в небе, ни в волнах не спят;
Пленительный Эндимион
В любви, любуясь, отражен.
Покой и мрак в лесах и долах,
Спят горы в тихих ореолах.
Едва блеснул последний сполох, -
Земля и звезды забытья
Возжаждали, как жажду я
Тебя, любви твоей невинной
И состраданья, Аделина.
О! Слушай, вслушайся, услышь:
Не так нежна ночная тишь,
Как эти нежные слова,
Что лаской сна сочтешь сперва.
И вот, пока я не дерзну
Задеть призывную струну,
Сердца и думы воедино
Пребудут слиты, Аделина.
Перевод В. Топорова, 2002
Сонет к моей матери
Постигнув, что не только человек -
Но ангелы - из всех благословений,
Способных нежность выразить навек,
Не отыскали имени блаженней,
Я "матерью" назвал тебя, и ты,
Вошла мне в сердце самою родною
И стала жить в нем - в доме пустоты,
Покинутом покойною женою.
Мою родную мать (по ком я тоже
Скорблю) ты материнством превзошла:
Жизнь дорога - Виргиния дороже,
Ты, дав ей жизнь, мне этим жизнь дала;
Отныне же, когда ее не стало,
И для меня небытие настало.
Перевод В. Топорова, 2002
Аннабель Ли
С тех пор пролетели года и года;
У моря, где край земли,
Вы, может быть, девушку знали тогда
По имени Аннабель Ли,
Друг другу сердца отдав навсегда,
Мы расстаться на миг не могли.
Мы были, как дети, она и я,
У моря, где край земли,
В то давнее, давнее время, когда
Жила здесь Аннабель Ли,
И ангелы неба смотреть на нас
Без зависти не могли.
И вот почему из тучи тогда,
У моря, где край земли,
Ветер холодный смертью дохнул
На прекрасную Аннабель Ли.
И богатый сородич пришел за ней,
И ее схоронили вдали,
В пышной гробнице ее схоронили,
У моря, где край земли.
Да! Ангелы неба смотреть на нас
Без зависти не могли -
И вот (все это знали тогда
У моря, где край земли)
Ветер дунул из туч ночных,
Сгубил и убил Аннабель Ли.
Но самые мудрые никогда
Любить так, как мы, не могли,
Сильнее любить не могли.
И ангелы неба не смели тогда
И демоны недр земли
Разделить, разлучить душу мою
И душу Аннабель Ли.
И сиянье луны навевает мне сны
О прекрасной Аннабель Ли.
Если всходит звезда, в ней мерцает всегда
Взор прекрасной Аннабель Ли.
Бьет ночной прибой - и я рядом с тобой,
С моею душой и женой дорогой, -
Там, в гробнице, где край земли,
Там, у моря, где край земли!
Перевод Оленича-Гнененко
Last-modified: Tue, 25 Nov 2003 06:15:15 GMT