рудом и легионом. Вулгхаш умел быть хорошим, внимательным слушателем. Скавр снова и снова убеждался в том, что имеет дело с очень умным собеседником. Секретарь по имени Пушрам -- худощавый, смуглый человечек с большими ушами -- записывал на пергамент рассказы чужеземцев. Он не задавал никаких вопросов и откровенно скучал, когда речь не касалась придворных сплетен. Скучающее выражение странно дисгармонировало с его невероятно подвижным лицом. Как-то раз слуга подал собеседникам серебряное блюдо, на котором были разложены ломтики артишоков, запеченных в майонезе, сыре и луке. Вулгхаш взял с блюда один ломтик. -- Великолепно! -- воскликнул он. -- Намного лучше, чем обычно. -- Очень недурно, -- вежливо согласился Марк, хотя, по правде говоря, нашел артишоки довольно пресными, а соус -- чересчур острым. Гай Филипп не отличался слишком разборчивым вкусом и потому свой кусок оставил недоеденным. Однако Пушрам скроил восторженную гримасу. -- Великолепные артишоки! -- вскричал он. -- Приятнейшие на вид, нежнейшие на вкус, на языке так и тают! О, исполненные восхитительного вкуса и утонченнейшего аромата! Их можно готовить десятками способов, и каждый из последующих будет превосходить все предыдущие. Воистину, се -- царь... Нет, позволь сказать больше: то каган среди овощей! Скавру уже приходилось слышать изящную лесть при дворе видессианского Императора. Но все придворные речи имперцев даже близко не стояли рядом с этой липкой патокой. -- Кому охота быть царем, если надо мириться с таким дерьмом? -- буркнул Гай Филипп по-латыни. Вулгхаш вновь принялся расспрашивать римлян о жизни Империи. Пушрам и не подумал остановить медовое словоизвержение, что отнюдь не помешало ему записывать рассказы Марка. Пытаясь заставить секретаря замолчать, каган взял еще один ломтик артишока и, покривив губы, произнес: -- Я изменил свое мнение. Это блюдо отвратительно. С быстротой, изумившей Скавра, подвижное лицо Пушрама исказила гримаса отвращения. Он выхватил ломтик артишока из пальцев Вулгхаша и швырнул на пол. -- Сколь омерзителен, тошнотворен и гнусен этот артишок! -- завопил Пушрам. -- Цвет его гадок, а сам он не питательнее обычной травы. От него одна только кислая отрыжка! Он продолжал распространяться в том же духе и с той же энергией, с какой только что рассыпал артишоку неумеренные комплименты. Марк слушал, широко разинув рот. Вулгхаш бросил на Пушрама взгляд, оледенивший бы сердце любого человека. Но волна поношений артишоку не останавливалась. -- Довольно! -- зарычал наконец Вулгхаш. -- Разве только что ты не превозносил этот артишок до небес? А теперь ты осыпаешь его проклятиями! -- Разумеется, -- невозмутимо ответствовал Пушрам. -- Я ведь твой придворный, а не артишока. Значит, я должен говорить то, что доставляет удовольствие тебе, а не артишоку. -- Убирайся отсюда к дьяволу! -- заревел Вулгхаш. Но каган уже смеялся. Пушрам быстро выбежал из зала. Вулгхаш покачал головой. -- Ах, эти макуранцы! -- проговорил он, обращаясь больше к самому себе, чем к римлянам. -- Иногда мне и впрямь хочется, чтобы мой дед оставался в степи и никогда не завоевывал Машиз. Марк указал рукой на блюдо с артишоками. -- И в то же время ты перенял много макуранских обычаев. Твой дед был кочевником. Он никогда не решился бы отведать такого блюда. -- Мой дед ел жуков, когда ему удавалось их поймать, -- произнес каган и вздохнул. -- Многие из моих соратников считают любой отход от старых кочевых обычаев преступлением. Иногда они правы. Какой смысл запирать женщин и отделять их от мужчин, точно рабынь? В обычаях степняков нет такой глупости. Разве женщины не такие же люди, как мы? Да, иногда кочевники правы... И все же тогда, в степи, мы оставались варварами. Глупые макуранцы с болтливыми языками и скользким обхождением жили куда лучше нас. Однако попробуй сказать это старому кочевнику, который не видит дальше своего овечьего стада! Заставь его выслушать тебя! Заставь-ка его повиноваться! Скавр отлично понимал его тревогу. Трибун и сам чувствовал, что с тех пор, как легионеры попали в Видесс, они угодили в западню между двумя цивилизациями -- собственной и видессианской. Со стороны тронного зала до собеседников донесся какой-то шум. Марк уловил крики, в которых звучали сперва гнев, а потом страх. Два евнуха поспешили к двери. Телохранители Вулгхаша продолжали стоять невозмутимо, но трибун видел, как напряглись их руки, сжимающие рукояти сабель. -- Пустите меня, собаки, или вам придется пожалеть об этом! При звуке этого голоса Марк и Гай Филипп тут же вскочили на ноги и схватились за мечи. Стражники бросились было к римлянам, мгновенно утратив показную невозмутимость. -- Стойте! -- крикнул Вулгхаш, остановив одновременно римлян, и своих телохранителей. -- Что происходит? Скавр был избавлен от необходимости отвечать. Слуги, стоявшие у дверей в тронный зал, в ужасе расступились. Каждый шаг входившего в зал человека отдавался гулким эхом, которого не мог поглотить даже мягкий шерстяной ковер. Эти приглушенные шага тяжелых сапог были единственным звуком, который нарушал внезапно наступившую мертвую тишину. Одежда князя-колдуна уже не была белоснежного цвета. Грязно-коричневые лохмотья развевались вокруг доспехов. Как того требовал этикет, Авшар остановился у самой кромки ковра. Лицо, скрытое шлемом, повернулось сперва к одному римлянину, потом к другому. -- Так-так, -- произнес Аншар с жутким весельем в голосе. -- Кто же это у нас в гостях? Вулгхаш резко произнес: -- У нас имеется слуга, который явно не признает своего повелителя. Как ты посмел разговаривать столь непочтительно? Или это просто говорит со мной твоя врожденная грубость? Марк посмотрел на кагана с восхищением. Вулгхаш даже не дрогнул. На его лице не было и следа того страха, который в присутствии Авшара всегда охватывал и союзников, и недругов князя-колдуна. Авшар бросил на Вулгхаша свой леденящий душу взгляд, казавшийся еще страшнее из-за того, что глаза колдуна скрывались за покрывалом. Каган не опустил глаз -- такой твердостью могли похвалиться очень немногие. Кипя от гнева, Авшар отвесил небрежный поклон, одним этим уже нанося Вулгхашу новое оскорбление. -- Прошу прощения Вашего Величества, -- произнес он, но в голосе его не чувствовалось никакого раскаяния. -- Всему виной мое глубочайшее изумление. Увидев здесь этих негодяев, я на миг забылся. Мне показалось, будто я все еще нахожусь в проклятом Видессе, во дворце их жалкого Автократора. Сказки мне, захватил ли ты их в битве или же их выловили как шпионов? -- Ни то ни другое, -- ответил Вулгхаш, но его взор поневоле метнулся к римлянам. -- Почему ты утверждаешь, что встречал этих бывших наемников при дворе Автократора Видессиан? Что они делали там? Несли стражу? -- Бывшие наемники? Стражи? -- Откинув голову назад, Авшар засмеялся. Эхо ледяным холодом отразилось от высокого свода. Ночная птица, спавшая на одной из потолочных балок, всполошилась и улетела. -- Так вот что они тебе наплели? -- Авшар снова засмеялся и дал довольно цветистое, но подробное и точное описание карьеры Скавра в Видессе. -- А коротышка -- один из его главных приспешников. -- Чтоб ты подавился, -- проворчал оскорбленный старший центурион. Он стоял, покачиваясь на пятках, готовый броситься на Авшара в любую минуту. Вулгхаш не обратил на Гая Филиппа никакого внимания. -- Это правда? -- спросил он Марка железным голосом. Авшар зашипел, как готовая укусить змея: -- Будь осмотрительнее в речах, о Вулгхаш. Если в своей гордыне ты вознамеришься усомниться в изреченных мною словах, ты можешь зайти слишком далеко и поверить этим псам более, чем мне. -- Не дерзай свыше позволенного тебе, колдун. Не твоего позволения спрошу, аще бо поступать вознамерюсь -- так ли, инако ли. Каган владел архаическим видессианским языком не хуже Авшара. Возможно, подумал Марк, Авшар его и обучал. Каган повторил свой вопрос римлянину: -- Так это правда? - Да, почти все -- правда, -- вздохнул Сказр. Теперь больше не видел смысла лгать. Авшар снова засмеялся, на сей раз торжествующе. -- Собственными устами он подтвердил свою вину. Отдай мне сих негодяев, Вулгхаш. Предо мною долг их больше, чем пред тобою. Клянусь -- оскорбление, которое они нанесли тебе своей ложью, будет оплачено тысячекратно! Колдун почти мурлыкал, предвкушая месть. Повинуясь его жесту, дворцовые стражники подались вперед и ждали только приказания кагана схватить римлян. Но Вулгхаш остановил их. --И в прежние дни, и ныне я говорил тебе, колдун: здесь распоряжаюсь я! Но ты постоянно забываешь об этом. Пусть эти люди и солгали мне. Я знаю о них и иное: они спасли жизнь моему министру. Я назвал себя их другом. -- Что ты хочешь сказать? -- Шепот Авшара был страшным от ненависти. -- Жизнь за жизнь. Табари -- за них двоих. -- Вулгхаш повернулся к Скавру и Гаю Филиппу. -- Седлайте своих лошадей. Клянусь, вас не станут преследовать. Я не нарушу слова. Вам следовало бы довериться мне до конца. Жаль! Больше я не смогу вам верить. Убирайтесь! Не веря своим ушам, Марк внимательно глядел в лицо кагана. Оно потемнело от гнева, но Марк не заметил ни следа вероломства. Вулгхаш действительно был столь же верен в дружбе, сколь постоянен во вражде. -- Ты -- человек чести, -- мягко проговорил трибун. -- Ты очень кстати напомнил мне об этом, ибо я испытываю сильное искушение забыть об этом. -- Ты -- дурак! Голова твоя набита дерьмом! -- громовым голосом взревел Авшар. Римляне не успели двинуться с места. Чтобы выйти из зала, им пришлось бы пройти мимо князя-колдуна. Распаленный яростью, Авшар почти забыл о них. Он выкрикивал оскорбления, адресуя их кагану: -- Ты -- болван! Невежественный мужлан, возомнивший себя государственным мужем! Грязный варвар! Сын навозной лепешки, упавшей из-под верблюжьего хвоста! Жалкая тварь! Кому ты посмел противиться? Мне? Эти вшивые лазутчики -- мои! На брюхо, ты, червяк! Моли о прощении, не то тебе придется пожалеть о своей наглости! Побелев, как мел, Вулгхаш резко отдал приказ на языке йездов. Стражники выхватили сабли и подступили к князю-колдуну. -- О, ты убедишься, сколь непросто от меня избавиться! -- усмехнулся Авшар. -- Неужто ты возомнил, будто я глупее тебя? Я заранее оборонил себя от твоего детского вероломства! Он произнес только одно слово на каком-то древнем и темном языке. Оно предваряло заклинание, приготовленное заранее. Стражники кагана внезапно замерли, как механические куклы, у которых кончился завод, и уставились на Авшара с нерассуждающей собачьей преданностью. -- Ну, что ты теперь скажешь, дурачок? Кто из нас попал в ловушку? -- усмехнулся колдун. Вулгхаш, однако, был достаточно умен, чтобы изучать обычаи древнего Макурана, вместо того чтобы презирать их, как это делали некоторые из его соплеменников. Он знал, например, почему макуранские владыки повелевали просителям останавливаться в определенном месте зала. Каган нажал на потайную пружину, спрятанную в ручке трона. Двухметровая каменная глыба обрушилась под ногами Авшара. Но князь-колдун не упал в разверзшееся внизу подземелье. Он сделал быстрое движение рукой и удержался в воздухе. Казалось, он все еще стоит на полированном мраморе. Стражники заулыбались при виде столь явного доказательства силы их нового повелителя. При виде этих мертвенных улыбок Скавр содрогнулся. На неподвижных лицах солдат раздвинулись только губы. -- Этот фарс начинает мне надоедать, -- произнес Авшар. -- Довольно! Смотри же, Вулгхаш! Смотри на Силу, коей ты мнил сопротивляться! Легко держась в воздухе, князь-колдун отбросил с лица покрывало. Даже Гай Филипп, закаленный тяжелым солдатским ремеслом ветеран, не сдержал стона. Но его голос утонул в настоящем хоре криков ужаса. Авшар поворачивался из стороны в сторону, показывая свое лицо всем присутствующим. Две мысли пронеслись в голове Марка. Первая: не сошел ли он с ума? Он мог бы только пожелать, чтобы это было так. Вторая же была о возлюбленном Авроры -- Тифоне. Богиня испросила для него бессмертия, забыв испросить вечной молодости. Когда Тифон совсем одряхлел, Юпитер превратил его в сверчка. Но не нашлось такого бога, который проявил бы подобное милосердие к Авшару. Марк, как ни силился, не мог отвести глаз от открывшегося ему ужасного зрелища. Он смотрел, смотрел... Сколько же долгих лет минуло на веку Авшара? С тем же успехом можно пытаться подсчитать, сколько золотых монет ушло на постройку Собора Фоса в Столице. По спине трибуна пробежали мурашки. Ему казалось -- нет ничего страшнее этой ужасающей древности в сочетании с чудовищной магической силой Авшара. Это оказалось для трибуна самым тяжким испытанием. Наконец в тронном зале повисла гробовая тишина. -- Ну? -- произнес Авшар. -- Восемь с половиной столетий прошли перед моими глазами. Восемьсот лет минуло с той поры, как на развалинах Скопензаны я познал Истинную Власть и постиг способ достичь Истинной Силы. Так кто из вас, жалких мух, осмелится выступить против меня? На эти слова не могло быть никакого ответа. Улыбаясь своей мертвенной улыбкой, колдун махнул рукой стражникам: -- Теперь здесь правлю я. Убейте этот кусок отбросов, который пачкает мой трон. Авшар говорил по-видессиански, но стражники поняли его. Они бросились к Вулгхашу, занося над ним сабли. Каган был, вероятно, единственным человеком в зале, кого не парализовал страх и кто не потерял присутствия духа. Ему не требовалось ждать, пока Авшар отбросит с лица покрывало, чтобы знать, кто служит ему. Вулгхаш и сам был могущественным чародеем. Разумеется, он быстро понял, с кем имеет дело. Однако он самонадеянно полагал, что сможет держать Авшара в узде. И вместе с тем каган никогда не забывал, что в один прекрасный день мастер и его орудие могут поменяться местами. Вулгхаш быстро нажал на вторую пружину, скрытую в подлокотнике трона. Позади трона раскрылась потайная дверь. Одним прыжком Вулгхаш очутился в подземном тоннеле. Авшар в ярости взвыл; эта дверь была неизвестна даже ему. -- За ним, олухи! -- крикнул он. Пушрам метнулся вперед, пытаясь остановить солдат, бросившихся к двери. Ценой собственной жизни секретарь, щуплый и слабый человечек, вооруженный лишь стило, сумел купить своему господину несколько мгновений. Его героическая жертва вывела римлян из оцепенения. Оба одновременно подумали об одном и том же. Лучше погибнуть в бою, чем принять смерть от когтей Авшара. Римляне выхватили мечи и бросились на стражников. Авшар сразу разгадал их намерение. -- Взять их живыми! -- крикнул он. -- Они умрут далеко не так просто, как им хочется. С мечом в руке один из макуранских вельмож поспешил на помощь римлянам. Авшар выругался и резко выбросил вперед обе руки, сделав пальцами замысловатое движение. Макуранец рухнул на пол, корчась в агонии. -- Есть еще желающие? -- осведомился колдун. Никто не двинулся с места. Стражники оттеснили Скавра и Гая Филиппа от двери, за которой скрылся Вулгхаш. Несколько солдат бросились в погоню за каганом. Хорошо направленный выпад выбил меч из руки Скавра. Пальцы трибуна онемели от удара. Зная, что это бесполезно, Скавр все же схватился за кинжал и ударил стражника. Марк услышал стон боли. Приказ Авшара не убивать римлян связал солдатам руки. Живые орудия князя-колдуна потеряли несколько человек из-за того, что опасались нанести своим противникам слишком тяжелые увечья. А римляне сражались с отчаянной жестокостью, пытаясь вынудить врагов поскорее прикончить их. Наконец один из стражников ударил Марка по затылку пудовым кулаком. Трибун рухнул как подкошенный. Он уже не видел, как йезды кучей облепили Гая Филиппа и повалили его на землю. Раскатистое эхо, донесшееся из тоннеля за потайной дверью, вернуло полуоглушенного Скавра к действительности. Кто-то отчаянно вскрикнул, затем вновь наступило молчание. Спустя короткое время из тоннеля выбрался широкоплечий стражник, сгибаясь под тяжестью лежавшего у него на плечах трупа. Марк увидел крупный нос, квадратную седеющую бороду, знакомые одежды. Глядя в остекленевшие глаза убитого кагана, невозможно было поверить, что совсем недавно в них светился недюжинный ум. Жуткая улыбка Авшара стала еще шире. - Хорошая работа, -- сказал он. -- Как он был убит? Колдун говорил по-видессиански, но охранник тем не менее отлично понял его. Он ответил на своем языке. Авшар нетерпеливо дернул щекой. -- Какое мне дело до того, что твой глупый товарищ убит? Смерть -- возмездие нерадивым. Отдай эту падаль другим солдатам, дабы они повесили его на веревке. А ты отныне -- сотник. Ступай. Сними эти тряпки, которые ты носишь, подбери себе что-нибудь получше. Солдат ответил легким протестом: дескать, он не заслуживает такой высокой чести... Авшар придал своему ледяному голосу дружелюбный тон, насколько ему это удалось: -- О нет, ты вполне заслужил награды. Наздат, Гандутав, проводите сотника и помогите ему облачиться в лучшие одежды. Хлопая солдата по спине и поздравляя его, два йезда увели новоиспеченного сотника. Другие стражники унесли труп. Если не считать троих солдат, все еще державших за руки трибуна и Гая Филиппа, в тронном зале совсем не осталось охраны. Но Авшару и не требовалась стража. Князь-колдун тем временем собрал в тронном зале знать и придворных Вулгхаша. Он согнал их, как стадо, -- дерзких, надменных, спесивых макуранцев и жестоких, отважных йездов. Все они прятали глаза, смотрели себе под ноги, на стены зала -- куда угодно, лишь бы не встретиться взглядом с колдуном. Авшар зарычал на них, и они пали на колени, а потом и распростерлись перед ним на полу. Гибкие макуранцы сумели сделать это изящно, йезды же преклонились перед новым владыкой медленно и нехотя. Но ни один из присутствующих не посмел отказаться от этой церемонии. -- И ты тоже, -- велел Авшар Марку. -- Я слыхал, что ты не преклонял колен даже перед Автократором Видессиан. Но я могущественнее и выше, чем он, ибо я одновременно и жрец, и повелитель, Патриарх и Император. Все они признают мою власть и силу моего бога. Ты тоже признаешь их. По приказу Авшара стражники проволокли Скавра вперед и бросили к ногам колдуна. От сапог Авшара все еще пахло лошадиным потом. Он грубо пнул Скавра в плечо и вдруг спросил: -- Что ты сделал с головой Маврикия Гавра? -- Похоронил, -- ответил Марк, слишком ошеломленный для того, чтобы промолчать. -- Какая жалость! Теперь, когда я получу голову Туризина, комплект будет неполным. Ну что ж, пусть будет так. Место головы Маврикия займет твоя. Авшар приблизился к мечу трибуна. Чудесное оружие все еще лежало там, где Скавр выронил его во время схватки. Князь-колдун наклонился, чтобы поднять меч с пола, но задержался прежде, чем его рука успела коснуться рукояти. Галльский меч уже показал себя достаточно опасным. Он сумел отразить многие из чар Авшара. Слишком опасное оружие. В последний миг князь-колдун побоялся его трогать. -- Табари! Приблизься. -- Да, мои повелитель, -- с готовностью ответил человек, которого римлянин спас от смерти. Он распростерся перед колдуном и, косившись пола лицом, произнес: -- Высокая честь для меня -- видеть тебя вознесенным на достойную тебя высоту. Твои последователи ждали... О, долго ждали этого дня! -- И я тоже ждал, -- сказал Авшар. -- Я тоже. Марка мутило не только от удара по затылку. Спасти вельможу Йезда было для него само по себе крупной неприятностью. Но собственными руками вырвать из когтей смерти одного из приспешников Авшара! Угодить в плен к князю-колдуну! Мысль об этом причиняла Марку невыносимую муку. Поглощенный своими терзаниями, Скавр едва заметил, как двое стражников вздернули его на ноги. Еще двое подняли с пола Гая Филиппа. Старший центурион яростно сопротивлялся, однако вырваться так и не смог. Авшар повелел Табари, указывая на галльский меч: -- Отнеси этот кусок ржавчины в мои подземные покои. Ты знаешь подвалы достаточно хорошо и отыщешь их без труда. Табари неприятно засмеялся: -- О да, мой повелитель! -- Я так и думал. И отведи в тюрьму этих ублюдков. -- Авшар ткнул пальцем в сторону римлян. -- Возможно, заколдованный меч откроет мне свои тайны, если сперва накалить его, а затем остудить в крови его прежнего владельца, -- Какая глубокая мысль! -- восхитился Табари, убив последнюю, уже слабую надежду Скавра на то, что макуранец еще помнит добро и попытается помочь своим спасителям. Табари махнул рукой стражникам, и те потащили трибуна из тронного зала. Он услышал, как Гай Филипп у него за спиной изрыгает проклятия. Голос Авшара преследовал пленников: -- Наслаждайтесь этим, пока можете, ибо больше в вашей жизни ничего приятного не будет! Вы подохнете, как паршивые собаки! Сопровождаемые стражниками и Табари, пленники ступили на узкую винтовую лестницу, вырубленную прямо в глыбе камня позади тронного зала. Когда их волокли вниз, в темноту, откуда-то сверху донесся пронзительный женский крик. Атосса, тупо подумал Марк. Должно быть, она вошла в тронный зал. Ее голос почти сразу же прервался. -- У Вулгхаша есть сын, -- проговорил Гай Филипп. -- Бессмысленно, -- отозвался Марк. -- Сам Вулгхаш не сумел выстоять против Авшара в своем собственном дворце. У Кобина нет шансов. - Проклятие, ты прав, -- вздохнул центурион. -- А я было поверил, что Вулгхаш спасется. Он был ведь готов к любой неожиданности... А как взвыл Авшар, когда открылась потайная дверь! Проклятый колдун понятия о ней не имел. Расслышав имя своего повелителя, стражники заворчали добродушно и преданно. Однако они, похоже, не обращали большого внимания на разговор пленников. Возможно, вкладывая в их головы слепую преданность собственной персоне, Авшар немного не рассчитал сил и вовсе лишил бедняг ума. Понадеявшись на это, Марк попытался вырваться. Но хватка стражников стала только крепче. Похоже, заклинание никак не сказалось на физической силе безмозглых орудий Авшара, уныло подумал трибун. По крайней мере, солдаты не имели ничего против того, чтобы пленник вертел головой, оглядываясь по сторонам. Спускаясь по лестнице, они миновали уже несколько тоннелей. В некоторых размещались склады, из других доносился стук кузнечного молота. Они спускались все ниже и ниже. Несколько раз видели слуг, заменявших сгоревшие факелы новыми. Даже глубоко под землей факелы горели ярко и не дымили. Порыв холодного ветра вдруг коснулся щеки Марка. Да, макуранские владыки, похоже, сумели сработать в своих подземельях куда более эффективную систему вентиляции, чем видессиане. Марк поневоле сравнивал подвалы Машиза с тюрьмой, расположенной под архивами Видесса. Интересно, много ли людей посидели в тюрьмах и в Видессе, и в Машизе, чтобы иметь возможность сравнивать их? Когда Марк пробормотал это себе под нос. Гай Филипп отозвался лающим смехом: -- По-моему, тут хвастаться особенно нечем. Скавр кивнул. Пожалуй, не стоило делать такого резкого движения. От боли голова у него разламывалась на части. Стражники наконец повернули налево и вошли в пустой и тихий боковой тоннель. -- Да, господа, мы почти уже на месте, -- проговорил Табари. Он молчал на протяжении всего пути. Впрочем, римляне не особенно рвались разговаривать с предателем. Но сейчас, когда всякая надежда на спасение была уже потеряна, трибун повернулся к нему, чтобы попросить последнего одолжения: -- Возьми мой меч и убей нас обоих. Мы спасли тебе жизнь -- помоги теперь нам! -- Позволь мне самому судить о моих долгах! -- Табари поднял галльский меч и неожиданно зарубил одного из стражников. Гай Филипп действовал так, словно ожидал этого. Он резко развернулся и схватился с другим стражником, чтобы Табари успел выдернуть меч из тела убитого. Охранники Скавра заколебались на несколько мгновений, и это было их роковой ошибкой. Пока они стояли в замешательстве, Марк ударил одного из них ногой по колену, и тот со стоном повалился. В ту же секунду трибун вскочил ему на спину и выхватил из-за пояса врага кинжал. Йезд оказался силен, как бык. Противники в бешенстве катались по полу, рыча от злобы. Трибун почувствовал, что противник берет верх. Стражник высвободил руку. По ребрам Скавра скользнул кинжал. Широко раскрыв от боли рот, трибун попытался снова схватить врага за запястье, одновременно ожидая в любую секунду смертельного удара. Я все-таки заставил их убить меня, подумал он почти торжествующе. Тяжесть тела противника, навалившегося на Марка, увеличилась вдвое. Трибун застонал и отчаянно толкнул йезда обеими руками. Солдат безжизненно отвалился, нож выпал из бессильной руки. Под левой лопаткой у него торчал кинжал. Гай Филипп выдернул из трупа оружие и вложил его в ножны. Ноздри Марка дрогнули, уловив резкий запах крови. Остальные стражники были уже мертвы. -- У этого ублюдка была крепкая башка, однако не крепче каменного пола, -- заметил старший центурион, показывая на одного из убитых. Табари наклонился над последним из врагов, перерезал ему горло и вытер галльский меч о его одежду. -- Ты ранен, -- заметил йезд, указав на красное пятно на груди Марка. Табари помог трибуну снять тунику и разрезал рубаху одного из солдат, чтобы перевязать длинную резаную рану, начинающуюся на груди и оканчивающуюся у нижнего ребра. Кровотечение стало слабее, но не прекратилось. Грубая повязка скоро набухла от крови. -- Значит, твои приветствия Авшару во дворце были только игрой? -- спросил у Табари Гай Филипп. В голосе старшего центуриона звучало сомнение. Он все еще держал кинжал наготове. -- Нет, -- ответил Табари. Без лишних слов Гай Филипп приготовился броситься на йезда. -- Выслушай для начала, -- быстро вмешался Марк. Табари спокойно продолжал: -- Я давно уже отдавал предпочтение Авшару перед Вулгхашем. Авшар сделает Йезд великим и могущественным! Но о моих долгах да будет мне позволительно судить самому. И отдал трибуну галльский меч. Марк быстро схватил свое оружие, без меча он чувствовал себя получеловеком. Лишенный сентиментальности Гай Филипп резко сказал министру: -- Ты что, парень, совсем в уме повредился? Когда этот иссохший двигающийся труп узнает, что ты отпустил нас, ты позавидуешь той участи, которую он нам готовил. -- Такая мысль уже приходила мне в голову. -- Табари поднял бровь. -- Поэтому я прошу вас хорошенько поколотить меня. Надеюсь, вы не нанесете мне непоправимых увечий. Если я буду оглушен и избит, если меня найдут среди трупов, все поймут, что я сражался, покуда меня не одолели. -- И как же нам быть? -- спросил Марк. -- Ты можешь идти? Скавр с трудом сделал один шаг и едва не пришел в отчаяние. Он чувствовал, как кровь тонкой струйкой стекает на живот. Собрав все свои силы, трибун сказал: -- Если необходимо, смогу. Думаю, ради того, чтобы вырваться из когтей Авшара, я соглашусь даже взлететь. -- Идите вон туда, вниз, в лабиринт. -- Табари указал на отверстие в каменной стене. -- Тоннели тянутся во всех направлениях на десятки миль. Никто сегодня не знает всех путей, за исключением, пожалуй, Вулгхаша, но тот уже мертв. Возможно, вам удастся вырваться на свободу. Это единственная надежда на спасение. -- Кажется, и впрямь легче взлететь, -- пробормотал Гай Филипп недоверчиво, разглядывая черную дыру. Но другого выхода не было, и старший центурион понимал это не хуже Марка. Табари замер в напряженном ожидании. -- К вашим услугам, -- произнес он. Гай Филипп приблизился к йезду и похлопал его по плечу. -- Я никогда не делал такого прежде в качестве услуги, -- заметил он и, не закончив фразы, с силой погрузил свой жилистый кулак в живот Табари. Министр согнулся пополам. Гай Филипп ударил его в челюсть. Табари рухнул на пол, потеряв сознание. Потирая гудящие от удара костяшки пальцев, центурион разорвал тунику Табари и провел кинжалом по его груди, оставив кровавую царапину. -- Теперь они решат, что мы сочли его убитым. -- Не забудь разрезать тунику тоже, -- напомнил Марк. Гай Филипп обругал себя за недогадливость и последовал совету друга. Марк снял с поясов убитых стражников фляги с водой -- ведь неизвестно, сколько им придется блуждать в лабиринте. Жаль, что у йездов не было с собой провизии. Гай Филипп выдернул один за другим все факелы из гнезд в стене тоннеля. -- Зачем ты это делаешь? Нам будет легче видеть, что творится в темноте. -- Зато те, кто побежит за нами, смогут легко нас найти, -- ответил ветеран. Теперь настал черед Скавра хмуриться и ругать себя за недогадливость. Гай Филипп добавил: -- В конце концов, нам придется зажечь факелы, но к тому времени мы будем уже так далеко от преследователей, что это не будет иметь большого значения. И старший центурион бросился к темному входу в тоннель. Марк нехотя последовал за ним. Оба римлянина пошли, держась за руки, чтобы не потерять друг друга в неосвещенном лабиринте. Кольцо света за их спиной постепенно уменьшалось и наконец исчезло, когда тоннель круто повернул вправо. Впереди и позади застыла густая, непроницаемая темнота. Теперь Гай Филипп шел впереди, высоко подняв горящий факел. Марк изо всех сил старался не отставать. Рана как будто онемела. Марку казалось, что кровотечение прекратилось, но потеря крови сделала его слабым. Несмотря на все свои усилия, он отставал, и тьма стала сгущаться вокруг него. В наступившем мраке Скавр вдруг заметил, что символы друидов мерцают на галльском мече бледным желтоватым светом. Где-то рядом действует магия. Но пока сияние рун оставалось слабым, Марк решил не слишком тревожиться. Примерно каждые сто шагов тоннель имел ответвления. Римляне поворачивали направо или налево, не особо выбирая направление. В любом случае дорога была им неизвестна. На каждом повороте они клали три камня возле того тоннеля, который выбрали. -- Это поможет нам не пройти по тоннелям дважды, -- сказал Скавр. -- Если только мы их не пропустим, конечно. -- Ты неплохо умеешь подбодрить, а? Они забирались все глубже под землю. Марк почувствовал, что уши у него заложило от перепада давления. Позади не доносилось ни одного звука. Римляне услышали бы шаги преследователей задолго до того, как погоня приблизится. Пока что, если не считать их тяжелого дыхания и слабого шороха ног по камням, беглецов окружали мертвая тишина и кромешная тьма. Спустя некоторое время они остановились, чтобы передохнуть и выпить по глотку воды. А затем, чувствуя себя заблудившимися муравьями в чужом лесу, они вновь пустились в путь. Сделав несколько сотен шагов, они увидели освещенный коридор и отпрянули, точно столкнулись лицом к лицу с самим Авшаром. -- Что это? -- спросил Гай Филипп и показал рукой на стену. Там было что-то нацарапано острым инструментом. -- Видессианские буквы,-- удивленно произнес Марк.-- Поднеси-ка факел поближе... Ага, так лучше. -- И прочел: "Я, Хезазий Стен из Резаины, вырубил этот тоннель и написал сии слова. Владыка Шарбараз из Макурана полонил меня в девятый год царствования Автократора Генесия. Да хранит Фос меня и Автократора". -- Бедняга! -- сказал Гай Филипп. -- Интересно, когда он жил, этот Генесий? -- Не знаю. Алипия сказала бы тебе наверняка. Имя принцессы отозвалось в сердце Скавра острой болью. -- Хотелось бы надеяться, что у тебя еще будет возможность спросить ее об этом. Хотя, честно сказать, не похоже. -- Гай Филипп тряхнул флягой. У них почти не осталось воды. Еще два дня таких блужданий по подземельям -- и безразлично будет, поймает ли их Авшар. Они ускорили шаги. Теперь им уже не требовалось отмечать камешками повороты. В лабиринте лежал такой густой слой пыли, что их шаги отпечатывались, словно в отливочные формы. Надпись, сделанную Хезазием Стеном, давно поглотила тьма. Единственным развлечением римлян стала беседа. Они разговаривали, разговаривали, пока не охрипли. Воспоминания уносили Гая Филиппа в те далекие годы, когда Скавр был еще мальчишкой. Первая военная кампания, в которой участвовал ветеран, приходилась на времена Гая Мария и гражданской войны. -- Марий был к тому времени стариком и наполовину маразматиком, но даже в такой развалюхе можно было разглядеть отличного солдата. Кое-кто из его центурионов воевал под его знаменами еще против Югурты. Эти старики просто боготворили Мария. Ведь именно он сделал из них людей. До реформы Мария безземельные граждане не имели права служить в легионах. -- Не знаю, насколько это лучше, -- возразил Марк. -- Если у тебя нет своей земли, для тебя существует лишь один авторитет -- твой военачальник. Он может дать тебе землю, он может дать тебе все! Такое подчинение армии одному человеку может оказаться опасным для государства в целом. -- Легко тебе говорить! Ты-то родился в семье, имевшей большой кусок земли, -- парировал Гай Филипп. -- Если военачальник может дать солдатам землю, они будут храбро биться за него. Что бы бедняки делали без армии? Подыхали от голода в больших городах, как этот бедолага Апокавк которого ты вытащил из трущоб Видесса. По мнению старшего центуриона, война и политика были куда меньшей бедой, чем женщины. Несмотря на дружеские чувства, питаемые Гаем Филиппом к трибуну, старший центурион не мог понять привязанности Марка к женщинам - сначала к Хелвис, а потом к Алипии. -- Зачем покупать овцу, если тебе нужна от нее только шерсть? -- спрашивал Гай Филипп. -- Да что ты можешь знать о любви? Ты породнился с легионом и женился на центурии! -- ответил Марк. Он хотел пошутить, но понял, что неожиданно сказал правду. На миг Скавр запнулся, потом осторожно продолжил: -- Настоящая женщина вдвое уменьшает печаль. И вдвое увеличивает радость. Скавру казалось, что он разговаривает о поэзии с глухим. Так оно и было. Гай Филипп заявил: -- Наоборот! Если тебя интересует мое мнение, я скажу тебе, что женщины увеличивают горе в два раза и разбивают радость пополам. Если даже не говорить о Хелвис... -- Неплохо бы, -- быстро перебил трибун. Каждое напоминание о предательстве Хелвис, об утраченных детях до сих пор причиняло ему нестерпимую боль. -- Ну хорошо. Что такого дала тебе твоя Алипия, чего ты не мог бы получить за серебряную монету от любой девки? Насколько я понимаю, ты же спал с принцессой вовсе не ради карьеры. Если бы подобное брякнул кто-нибудь другой, Марка уже трясло бы от гнева. Но Скавр слишком хорошо знал характер своего старшего центуриона. И потому ответил на его вопрос вполне серьезно: -- Что такого дала мне Алипия, чего нельзя купить за деньги? Любовь! Глубочайшее чувство, которое не оценить никаким количеством серебра! Ее мужество, ее отвага. Она вынесла столько страданий, пережила столько унижений, и все-таки ее душа осталась чистой. Она умна и добра. Хотел бы я надеяться, что сумел дать ей столько же тепла, сколько получил от нее. Когда она рядом, на меня нисходит покой. -- Тебе бы поэмы писать, а не солдатами командовать, -- хмыкнул Гай Филипп. -- Покой на него нисходит, надо же! А я-то думал, это из-за нее на тебя посыпались неприятности, которых хватило бы на четверых. -- Она же и спасла меня от беды. Если бы не она, кто знает, что сделал бы со мной Туризин после... -- Марк неловко замялся: старая боль опять поднялась в душе. -- После того, как намдалени спаслись бегством. -- О да. Хелвис бежала, и ты несколько месяцев провел на свободе. После чего Алипия убедилась, что ты снова рад угодить в чан с кипящей смолой. -- В этом нет ее вины. Беда в том, что она рождена принцессой. Символы друидов на галльском мече пылали уже так ослепительно, что их сияние затмевало даже свет факела в руке Гая Филиппа. -- Стой! Не двигайся, -- резко приказал Марк ветерану. -- Где-то рядом с нами -- магия. Беглецы пристально вглядывались в темноту, сжимая рукояти мечей. Они были уверены: Авшар совсем рядом. Но поблизости не было никаких следов князя-колдуна. Скавр отступил на несколько шагов назад. Горящие символы на мече слегка потускнели. -- Стало быть, что-то подстерегает нас впереди. Дай-ка я пойду первым. Гай. Они поменялись местами. Трибун медленно и осторожно двинулся вперед, держа в руке меч как щит. Сияние рун становилось все ярче и ярче. Туннель, куда никогда не проникало солнце, залил ослепительный свет, точно путники находились в пустыне в полуденный час. Впереди, среди снопов яркого света, темным пятном выделялась большая глубокая яма шириной в три человеческих роста. Только узкий каменный мостик соединял ее "берега". Скавр коснулся мечом края пропасти и заглянул вниз. До дна, утыканного кольями с железными остриями, было не меньше тридцати метров. На дне пропасти, пронзенный двумя остриями, скорчился скелет. Он навеки застыл в той позе, в какой настигла его ужасная смерть. Гай Филипп постучал Марка по плечу. -- Почему мы стоим? -- Очень смешно. Ты неплохой шутник, Гай. Еще один шаг -- и я составлю неплохую компанию этому парню. -- Трибун указал на останки жертвы. Старший центурион взглянул на Скавра в недоумении. -- Какой еще парень "там внизу"? Я вижу пыльный пол, вот и все. -- Ты не видишь пропасти? Не видишь копий? И скелета? Похоже, один из нас сошел с ума. -- И вдруг Скавра осенило. -- Дотронься-ка до моего меча. Он протянул свое оружие центуриону, и оба вскрикнули от неожиданности. Марк -- потому что, как только его пальцы перестали касаться меча, увидел под ногами только пыльные камни; Гай Филипп -- потому что его глазам открылось как раз то, что так поразило Марка. - Неужели это реальность? -- спросил Гай Филипп. - Хочешь проверить? Три шага вперед, и ты убедишься на собственной шкуре, -- предложил Марк. -- Нет уж, спасибо. Лучше уж я по мостику. Пройдем ощупью. По узкой каменной дорожке вдоль стены едва мог протиснуться человек. Гай Филипп протянул галльский меч Скавру: -- Держи его левой рукой, а я буду держать правой. Поползем по этому выступу, как крабы, спиной к стене. Надеюсь, так мы сможем разглядеть, что происходит у нас под носом. Коснувшись рукояти меча, трибун снова увидел пропасть с кольями на дне. Римляне едва смогли поставить на уступ ноги. Отточенные железные наконечники копий вспыхивали в ярком сиянии, исходившем от галльского меча. Острия других были ржавыми, покрытыми темными пятнами -- воспоминание о страшной участи тех, кто залил их своей кровью. Римляне прошли уже две трети пути, когда Марк оступился. Одна нога скользнула в пустоту. Марк отчаянно пытался удержать равновесие. Гай Филипп резко ударил его в грудь своей сильной ручищей и прижал к стене. На мгновение Марк задохнулся от боли. Но едва лишь он обрел способность говорить, как просипел: -- Спасибо. Эта штука, там, внизу, более чем реальна. -- Вот и я так подумал. На-ка, отхлебни глоток. По телу Марка прошла судорога запоздалого страха. Он тоже мог стать очередной безымянной жертвой, насаженной на колья... Символы друидов потускнели, когда римляне перебрались на другую сторону пропасти. Гай Филипп опять пошел впереди, и огонь его факела, казалось, горел все ярче по мере того, как галльский меч тускнел. Внезапно трибуна охватило радостное возбуждение. -- Макуранцы не поставили бы эту страшную ловушку если бы она не охраняла путь к чему-то очень важному, -- сказал Марк. -- Скажем, к тоннелю, выводящему наружу.