на то, что она вечно опаздывала на свидания и всегда заставляла себя ждать, причем по-разному, но обычно подолгу. Так вот 30 января в субботу, с четырех часов дня, одетый в изящную пижаму с цветочками, Морис поджидал г-жу дез'Обель в маленькой розовой комнате, покуривая восточный табак перед ярким огнем камина. Сначала он мечтал, как встретит ее дивными Поцелуями, необыкновенными ласками. Прошло четверть часа, и он стал придумывать нежные, но серьезные упреки, затем, после того как он напрасно ждал ее целый час, он дал себе слово встретить ее холодным презрением. Наконец она появилась, свежая, ароматная. - Уж не стоило и приходить сейчас, - сказал он с горечью, в то время как она, положив на стол муфту и сумочку, снимала перед зеркальным шкафом вуалетку. Она стала уверять своего любимого, что никогда еще так не торопилась, как сегодня, и приводила тысячу оправданий, которые он упорно отклонял. Но как только она догадалась замолчать, он перестал ее упрекать: теперь уже ничто не отвлекало его от желания, которое она вызывала. Созданная, чтобы нравится и пленять, она раздевалась с непринужденностью женщины, которая знает, что ей очень идет быть голой и она достойна показывать свою красоту. Сначала он любил ее с мрачной яростью человека, находящегося во власти Необходимости-владычицы людей и богов. Хрупкая с виду, Жильберта обладала достаточной силой, чтобы вынести натиск неотвратимой богини. Затем он стал любить ее, не столько подчиняясь року, сколько руководствуясь наставлениями Венеры Искушенной и причудами Эроса-Изобретателя. Природная пылкость переплеталась с выдумками изощренного ума: так лоза обвивается вокруг тирса вакханки. Видя, что ей нравятся эти забавы, он длил их, ибо любовникам свойственно стремиться к удовлетворению любимого существа. Затем оба они погрузились в немое и томное забытье. Занавески были опущены, комната тонула в горячем сумраке, в котором плясали отблески тлеющих головешек. Тело и простыни, казалось, излучали фосфоресцирующий свет. Зеркала в дверце шкафа и над камином были полны таинственными отсветами. Жильберта мечтала, облокотившись на подушку и подперев голову рукой. Один мелкий ювелир, человек смышленый и надежный, показывал ей замечательно красивый браслет с жемчугом и сапфирами; стоил он очень дорого, но сейчас продавался за бесценок. Какой-то кокотке в трудную минуту понадобилось продать его, и она дала его ювелиру. Такого случая в другой раз не дождешься, и было бы ужасно обидно упустить его. - Хочешь посмотреть, милый? Я попрошу моего ювелира дать мне его на время. Морис не прямо отклонил это предложение, но видно было, что его нимало не занимает замечательный браслет. - Когда мелким ювелирам представляется выгодный случай, - сказал он, - они берегут его для себя, а не уступают своим клиентам. А впрочем, драгоценности сейчас не в ходу. Порядочные женщины их больше не носят. Сейчас все увлекаются спортом, а драгоценности не вяжутся со спортом. Морис грешил против правды, но он говорил так потому, что недавно подарил своей подруге меховую шубку, и ему нечего было торопиться с новым подарком. Он не был скуп, но знал счет деньгам. Родителя давали ему не слишком много, а долги росли с каждым днем. Если он станет с излишней готовностью удовлетворять желания своей подруги, то, пожалуй, у нее будут пробуждаться всЈ новые и новые. Случай казался ему отнюдь не таким заманчивым, как Жильберте, а, кроме того, ему хотелось сохранить за собой инициативу своей щедрости. И, наконец, говорил он себе, если делать слишком много подарков, нельзя быть уверенным, что тебя любят ради тебя самого. Такое отношение нимало не рассердило и не удивило г-жу дез'Обель: она была покладиста и умеренна, знала мужчин и считала, что их нужно брать такими, каковы они есть; она знала, что в большинстве случаев они дарят не очень охотно и женщина сама должна добиваться того, чтобы ей дарили. Внезапно на улице загорелся газовый фонарь и блеснул в шелку между занавесками. - Половина седьмого, - сказала она, - надо одеваться. Подхлестнутый взмахами крыльев улетающего времени, Морис снова загорелся желанием и почувствовал прилив новых сил. Белая лучезарная жертва - Жильберта - с запрокинутой головой, умирающими глазами, полуоткрытыми губами, тяжело дышала, изнемогая, но вдруг привскочила и воскликнула в ужасе: - Что это такое? - Да подожди ты, - сказал Морис, удерживая ее в объятиях. Он в эту минуту не заметил бы даже, если бы небо упало на землю. Но она вырвалась и одним прыжком ринулась с постели. Забившись за кровать, она в ужасе показывала пальцем на фигуру, появившуюся в углу комнаты между камином и зеркальным шкафом. Затем, не в силах выносить это зрелище, почти теряя сознание, она закрыла лицо руками. ГЛАВА X, которая по своей смелости оставляет далеко позади воображение Данте и Мильтона. Повернув, наконец, голову, Морис увидел фигуру и, заметив, что она двигается, тоже испугался. Жильберта уже успела овладеть собой. Ей пришло на ум, что фигура, которую она увидала, была какой-нибудь любовницей ее возлюбленного, которую он спрятал в комнате. Вспыхнув злобой и обидой, кипя негодованием при мысли о подобном предательстве и не сводя глаз со своей соперницы, она закричала: -Женщина, женщина, да еще голая! Ты принимаешь меня в комнате, куда водишь своих женщин! Я прихожу, а они даже не успели одеться! И меня же еще смеешь упрекать, что я опоздала! Какой наглец! Сейчас же, вышвырни вон эту девку... Уж если ты хотел, чтоб мы были здесь вместе, так спросил бы меня, по крайней мере, согласна ли я... Морис, вытаращив глаза, ощупью отыскивал на ночном столике револьвер, которого там никогда не было, и шептал на ухо подруге: - Да замолчи ты, это не женщина! Ничего не разберу... но только это, кажется, мужчина. Тут Жильберта снова закрыла лицо руками и завопила изо всех сил: - Мужчина! Как он сюда попал? Вор, разбойник, помогите, помогите! Морис, убей его, убей, зажги свет... Нет, не зажигай! Она мысленно дала обет поставить свечку святой Деве, если останется в живых. Зубы ее стучали. Фигура пошевелилась. - Не смейте подходить, - закричала Жильберта, - не смейте подходить! Она обещала вору бросить ему все деньги и драгоценности, которые у нее лежали на столике, только бы он не двигался с места. Среди этого страха и смятения у нее возникла мысль, что, может быть, это ее муж, втайне подозревая ее, устроил за ней слежку, нашел свидетелей и вызвал полицейского агента. В одну секунду она представила себе долгое мучительное будущее, громкий скандал, всеобщее открытое презрение, трусливое отступничество подруг, заслуженные насмешки общества, потому что, в конце концов, попасться таким образом просто смешно. Ей представился развод, потеря положения в свете, убогая, унылая жизнь у матери, и никто уже не станет за ней ухаживать, так как мужчины избегают женщин, которые не гарантируют безопасности своим семейным положением. И из-за чего же? Из-за чего же это несчастье, эта катастрофа? Из-за глупости, из-за пустяка! Так говорила во внезапном озарении совесть Жильберты дез'Обель. - Сударыня, не бойтесь! - произнес нежный голос. Жильберта немного успокоилась, и нашла в себе силы спросить: - Кто вы такой? - Я ангел, - ответил голос. - Что? - Я ангел, ангел-хранитель Мориса. - Повторите, я с ума схожу... ничего не понимаю. Морис, понимавший не больше ее, вне себя от возмущения, накинул пижаму и выскочил из постели, весь в цветочках. Схватив правой рукой ночную туфлю, он угрожающе поднял ее и грубо крикнул: - Болван! Извольте немедленно убраться отсюда той же дорогой, какой явились. -Морис д'Эпарвье, - снова раздался нежный голос, - тот, кому вы поклоняетесь как своему создателю, приставил к каждому истинно верующему доброго ангела, который должен наставлять и охранять его: таково исконное мнение отцов церкви. Оно основано на целом ряде цитат из священного писания. Церковь признает его единодушно, хотя к не предает анафеме тех, кто придерживается иного взгляда. Вы видите перед собой одного из таких ангелов, вашего ангела, Морис. Мне было поручено беречь вашу невинность и охранять вашу чистоту. - Возможно, - ответил Морис, - но ясно, что вы не принадлежите к кругу порядочных людей. Порядочный человек никогда не позволил бы себе войти в спальню в ту минуту, когда... Короче говоря, какого черта вам здесь надо? - Я принял облик, который вы видите, Морис, потому, что мне предстоит теперь общаться с людьми, и я должен уподобиться им. Небесные духи обладают способностью облекаться в видимые формы, которые делают их явными и осязаемыми. Формы эти реальны, поскольку они видимы, ибо нет в мире иной реальности, кроме видимости. Жильберта, теперь уже совершенно успокоившись, поправляла волосы на лбу. Ангел продолжал: - Небесные духи могут, по желанию, воплотиться в существо мужского или женского пола, или даже в то и другое сразу, но они не могут менять облик в любое время по своему капризу и фантазии, Их превращения подчинены твердым законам, которые вы не в состоянии постигнуть. Таким образом, я не стремлюсь, да и не властен превратиться на ваших глазах, для вашего или моего собственного удовольствия, в тигра, льва, муху, в щепочку сикоморового дерева, как тот юный египтянин, жизнеописание которого было найдено в гробнице, ни в осла, как это сделал Луций с помощью притираний юной Фотиды. Мудрость, которой я владею, предопределила час моего появления среди людей, и ничто не могло бы его приблизить или отдалить. Морис, которому не терпелось выяснить, что все это означает, спросил снова: - Да, но, в конце концов, какого черта вам здесь надо? И, вторя голосу своего возлюбленного, г-жа дез'Обель подхватила: - Вот именно, что вам здесь нужно? Ангел ответил: - Мужчина, преклони свой слух, женщина, внемли моему голосу. Я открою вам тайну, от которой зависит судьба вселенной. Возмутившись против того, кого вы считаете творцом мира видимого и невидимого, я готовлю восстание ангелов. - Оставьте эти шутки, - сказал Морис, ибо он был верующим и не выносил, когда насмехались над святыней. Но ангел с упреком ответил: - Что заставляет вас, Морис, считать меня легкомысленным, а слова мои - пустой болтовней? - Ах, бросьте это, - сказал Морис, пожимая плечами, - Не будете же вы восставать против... Он указал на потолок, не решаясь договорить. Но ангел в ответ: - Разве вы не знаете, что сыны божии уже восставали однажды и что в небесах разыгралась великая битва? - Это давно было, - сказал Морис, натягивая носки. Ангел сказал: - Это было до сотворения мира, но с тех пор на небесах ничего не изменилось. Природа ангелов не отличается и ныне от той, какой она была в начале времен. И то, что они сделали тогда, они могут повторить и сейчас. - Нет, это невозможно, это противно вере. Если б вы были ангелом, добрым ангелом, как вы говорите, вам не пришла бы в голову мысль преступить волю создателя. - Вы ошибаетесь, Морис, и авторитет отцов церкви говорит против вас. Ориген в своих поучениях утверждает, что добрые ангелы подвержены заблуждениям, что они постоянно грешат и падают с неба, как мухи. Впрочем, вы, может быть, отвергаете, этого отца, если можно так назвать его, потому что, несмотря на все его познания в священном писании, он не причислен к лику святых. Тогда я напомню вам вторую главу Апокалипсиса, где ангелы Эфесский и Пергамский осуждаются за то, что плохо блюли свои церкви. Но тут вы, конечно, возразите, что ангелы, о которых говорит апостол, были, в сущности говоря, епископами этих двух городов, и он, называя их так, имеет в виду их сан. Это возможно, я с этим готов согласиться. Но что вы противопоставите, Морис, мнению стольких ученых богословов и пап, которые учат, что ангелы способны уклониться от добра ко злу? Так, по крайней мере, утверждает святой Иероним в своем "Послании Дамазу"... - Сударь, - сказала г-жа дез'Обель, - я прошу вас удалиться. Но ангел не слушал ее и продолжал: - ...блаженный Августин "Об истинной вере", глава тринадцатая, святой Григорий "Поучений", глава двадцать четвертая, Исидор... - Сударь, дайте же мне одеться, я тороплюсь. - ..."О высшем благе", книга первая, глава двенадцатая, Бэда "Об Иове"... - Сударь я вас прошу... - ...глава восьмая; Дамаскин "О вере", книга вторая, глава третья. Все это, я полагаю, достаточно веские авторитеты, и вам, Морис, только остается признать свою ошибку. Вас обмануло то, что вы, забыв о моей природе, свободной, деятельной и подвижной, как у всех ангелов, помните только о благостях и щедротах, которыми я, по вашему мнению, осыпан. Люциферу было дано не меньше, однако он восстал. - Но зачем вам восставать, для чего? - спросил Морис. - Исайя, - отвечал сын света, - Исайя уже спрашивал об этом до вас: "Quomodo cecidisti de coelo, Lucifer, qui mane oriebaris?"[1]. Узнайте же, Морис! Некогда, до начала времен, ангелы восстали, чтобы воцариться на небесах. Прекраснейший из серафимов возмутился из гордости. Мне же благородную жажду освобождения внушило знание. Пребывая возле вас, в доме, где помещается одна из обширнейших библиотек в мире, я обрел привычку к чтению и любовь к науке. В то время, как вы, усталый от трудов плотской жизни, спали тяжелым сном, я, окружив себя книгами в зале библиотеки, под изображениями великих мужей древности или в глубине сада, в комнате павильона, что примыкает к вашей, изучал и обдумывал тексты священного писания. Услышав эти слова, юный д'Эпарвье разразился неудержимым хохотом и стал бить кулаком по подушке - явное свидетельство того, что человек не может совладать собой! - Ха, ха, ха! Так это вы разворошили папашину библиотеку и свели с ума несчастного Сарьетта? Вы знаете, он стал совершенным идиотом. - Стремясь привести свой разум к совершенству, - отвечал ангел, - я не обращал на него внимания, как на низшее существо; но когда он осмелился препятствовать моим занятиям и вздумал, помешать моей работе, я наказал его за назойливость. Как-то раз ночью, зимой, в зале Философов и Сфер я обрушил ему на голову тяжелый том, который он пытался вырвать из моих невидимых рук, а недавно, подхватив мощным рычагом, образованным из столба сжатого воздуха, драгоценный манускрипт Иосифа Флавия, я вселил в этого глупца такой страх, что он с воплем выбежал на площадку и (выражаясь красочным языком Данте Алигьери) упал, как падает мертвое тело. Правда, он был вознагражден за это, ибо вы, сударыня, отдали ему свой надушенный платок, чтобы унять кровь, бежавшую из раны. Это произошло, если вы припоминаете, в тот день, когда за небесной сферой вы поцеловались с Морисом в губы. - Милостивый государь, - воскликнула, нахмуря брови, возмущенная г-жа дез'Обель.- Я не позволю вам!.. Но она тут же осеклась, сообразив, что вряд ли это подходящий момент для того, чтобы проявлять слишком большую требовательность в смысле уважения. Ангел невозмутимо продолжал: - Я задался целью исследовать основания веры. Сначала я занялся памятниками иудейства и перечел все древнееврейские тексты. - Вы знаете еврейский язык? - воскликнул Морис, - Это мой родной язык. В раю мы долгое время говорили на этом языке. - Ах, вы еврей? Я, впрочем, должен был догадаться об этом по вашей бестактности. Ангел, пропустив это замечание мимо ушей, продолжал своим мелодичным голосом: - Я изучал древние памятники Востока, Греции, Рима. Я поглощал богословие, философию, физику, геологию, естествознание. Я познал, я стал мыслить и потерял веру. - Как, вы не верите в бога? - Я верю в него, поскольку самое мое бытие связано с его бытием, и если бы не было его, то и я обратился бы в ничто. Я верю в него так же, как силены и менады верили в Диониса, и по тем же причинам. Я верю в бога иудеев и христиан, но я отрицаю, что он сотворил мир. Он всего-навсего лишь привел в относительный порядок некоторую незначительную его часть, и все, до чего он коснулся, носит на себе печать его грубого и недальновидного ума. Не думаю, чтобы он был вечен и бесконечен, ибо нелепо представить себе существо, которое не ограничено ни во времени, ни в пространстве. Я считаю его недалеким, весьма недалеким. Не верю я также и в то, что он единый бог: он очень долгое время и сам в это не верил. Он раньше был политеистом, а потом его гордыня и лесть его обожателей сделали из него монотеиста. В мыслях его мало последовательности; и он вовсе не так могуществен, как это думают. Словом, это скорей суетный и невежественный демиург, а не бог. Те, кто, подобно мне, познал его истинную природу, называют его Иалдаваоф. - Как вы сказали? - Иалдаваоф. - А что это такое - Иалдаваоф? - Я уже вам сказал, это демиург, которому вы в вашем ослеплении поклоняетесь, как единому богу. - Вы с ума сошли! Не советовал бы вам болтать такую чепуху перед аббатом Патуйлем. - Я не надеюсь, милый Морис, рассеять густой мрак, окутывающий ваш разум. Но знайте, что я буду бороться с Иалдаваофом и у меня есть надежда победить его. - Поверьте, это вам не удастся. - Люцифер поколебал его престол, и одно время исход борьбы был неизвестен. - Как вас зовут? - Абдиилом среди ангелов и святых, Аркадием среди людей. - Ну, так вот, мой бедный Аркадий, мне жаль, что вы сбились с правильного пути. Но признайтесь, что вы просто смеетесь над нами. Уж куда ни шло, я мог бы допустить, что вы покинули небо ради женщины. Любовь заставляет нас делать ужаснейшие глупости, но я никогда не поверю, что вы, созерцавший бога лицом к лицу, нашли потом истину в книжном хламе старого Сарьетта. Нет, в этом вы никак и никогда меня не убедите. - Мой милый Морис, Люцифер пребывал лицом к лицу с богом и все же отказался служить ему. Что же касается той истины, которую мы находим в книгах, то эта истина позволяет нам в иных случаях увидеть, каким Сущее не может быть, но никогда не открывает нам, каково оно есть на самом деле. И этой жалкой, маленькой истины было достаточно, чтобы доказать мне, что тот, в кого я слепо верил, не достоин веры и что люди и ангелы были обмануты ложью Иалдаваофа. - Никакого Иалдаваофа нет. Есть бог. Послушайте, Аркадий, ну сделайте над собой небольшое усилие, откажитесь от вашего бреда, от всяких богохульств, развоплотитесь, сделайтесь опять чистым духом и возвращайтесь к вашим обязанностям ангела-хранителя. Вернитесь на путь долга. Я вам прощаю, но чтобы я вас больше не видел, - Мне бы хотелось сделать вам приятное, Морис. Я чувствую к вам какую-то нежность, ибо сердце мое слабо, но отныне моя судьба влечет меня к существам, способным мыслить и действовать. - Господин Аркадий, - сказала г-жа дез'Обель, - уйдите, пожалуйста. Мне ужасно неловко, что я в рубашке перед двумя мужчинами. Поверьте, я к этому не привыкла. ГЛАВА XI, о том, как ангел, одевшись в платье самоубийцы, покинул юного Мориса и тот остался без своего небесного покровителя. Она сидела, съежившись, на постели, и ее гладкие колени блестели в темноте из-под короткой легкой рубашки; прикрывая скрещенными руками грудь, она предоставляла взору только полные круглые плечи и беспорядочно разметавшиеся золотисто-рыжие волосы. - Успокойтесь, сударыня, - отвечало видение.- Ваше положение не так уж двусмысленно, как вы полагаете. Вы здесь не перед двумя мужчинами, а перед мужчиной и ангелом. Она окинула незнакомца взором, который, пронизывая темноту, различал с тревогой некий неясный, но достаточно существенный признак, и спросила: - Сударь, а это действительно верно, что вы ангел? Видение попросило ее не сомневаться в этом и поспешило сообщить точные сведения о своей природе. - Существуют три иерархии небесных духов, и в каждой из них девять ступеней: первая - это Серафимы, Херувимы и Престолы, вторая - Господства, Силы и Власти, третья - Начала, Архангелы и Ангелы. Я принадлежу к девятой ступени третьей иерархии. Г-жа дез'Обель, у которой были свои причины сомневаться, решилась высказать одну из них: - У вас нет крыльев. - А зачем они мне? Разве я должен быть точь-в-точь таким, как ангелы на ваших кропильницах? Посланники небес не всегда обременяют себе плечи этими пернатыми веслами, ритмично рассекающими воздушные волны. Херувимы бывают бескрылые, ведь не было же крыльев у тех двух слишком прекрасных ангелов, которые провели тревожную ночь в доме Лота, осажденном восточной толпой. Нет, они во всем были похожи на людей, дорожная пыль покрывала им ноги, и патриарх омыл их благоговейной рукой. Я позволю себе обратить ваше внимание, сударыня, что согласно науке об органических превращениях, созданной Ламарком и Дарвином, птичьи крылья последовательно видоизменились в передние конечности у четвероногих и в руки у приматов, и, может быть, вы припоминаете, Морис, одно прискорбное явление атавизма - руки мисс Кэт, вашей бонны-англичанки, которая так любила вас шлепать. Они были очень похожи на ощипанные куриные крылья. Поэтому можно сказать, что существо, обладающее одновременно и руками и крыльями, - это чудовище и его следует отнести к области тератологии. У нас есть в раю херувимы, или керубы, имеющие вид крылатых быков, но это просто неуклюжие выдумки бога, который никогда не был художником. Правда, Победы в храме Афины Победоносной в афинском Акрополе поистине прекрасны, хотя у них есть и руки и крылья; прекрасна и Брешианская Победа со своими простертыми руками и длинными крыльями, ниспадающими на мощные бедра. Но это просто чудо греческого гения, которому удавались и гармонические чудовища. Греки не ошибались, современники ваши ошибаются на каждом шагу. - Но вы вовсе не похожи на бесплотного духа, - сказала г-жа дез'Обель. - И все-таки, сударыня, я дух, если только они когда-либо существовали. И не вам, принявшей святое крещение, в этом сомневаться. Многие отцы церкви, как, например, святой Юстин, Тертуллиан, Ориген и Климент Александрийский полагали, что ангелы не вполне духовны, а обладают телом из тончайшей материи. Блаженный Августин также считал, что у ангелов лучистое тело. Это мнение отвергнуто церковью, следовательно, я - дух. Но что такое дух и что такое материя? Раньше их противопоставляли друг другу. Теперь же ваша человеческая наука старается объединить их как два аспекта одной и той же сущности. Она учит, что все исходит из эфира и все в него возвращается, что только движение превращает небесные волны в камни и металлы, что атомы, разбросанные в безграничном пространстве, образуют различными скоростями своих орбит все субстанции чувственного мира... Но г-жа дез'Обель не слушала. Ей не давала покоя одна мысль, и, чтоб разрешить свои сомнения, она спросила: - Вы здесь давно? - Я пришел вместе с Морисом. Она покачала головой. - Ах, вот как, очень мило. Но ангел с небесной безмятежностью продолжал: - Вся вселенная - это одни круги, эллипсы и гиперболы. Законы, которые властвуют над стихиями, управляют и каждой пылинкой. В первоначальном., исходном движении своей субстанции тело мое - дух, но, как вы видите, оно может перейти и в материальное состояние, изменив ритм своих элементов. Говоря это, он уселся в кресло на черные чулки г-жи дез'Обель. Пробили часы. - Боже мой! Семь часов!- воскликнула Жильберта, - Что я мужу скажу? Он думает, что я пью чай на улице Риволи. Мы сегодня обедаем у ла Вердельеров. Уходите-ка скорее, господин Аркадий. Мне надо одеться. Я не могу терять ни секунды. Ангел ответил, что почел бы долгом повиноваться г-же дез'Обель, если б он мог показаться в приличном виде, но что он никак не может выйти на улицу безо всякой одежды. - Если я пойду, голый по улице, - сказал он, - я оскорблю этим людей, которые крепко держатся за свои древние привычки и никогда не делали попытки толком разобраться в них. Это и есть основа нравов. Некогда ангелы, которые восставали, как я, являлись христианам в самом причудливом и нелепом виде: черные, рогатые, мохнатые, хвостатые, с раздвоенными копытами, а иной раз даже с человечьим лицом на заду. Какая нелепость! Они были посмешищем для людей со вкусом и пугали только старух да маленьких детей, и у них ничего не выходило. - Нет, в самом деле, как же он пойдет на улицу в таком виде? - рассудительно заметила г-жа дез'Обель. Морис швырнул небесному посланцу свою пижаму и ночные туфли. Для того чтобы выйти на улицу, этого было мало. Жильберта стала уговаривать своего возлюбленного сейчас же сбегать куда-нибудь за платьем. Он сказал, что можно попросить у швейцара. Она стала горячо возражать ему. По ее мнению, было просто безумием посвящать швейцара в такие истории. - Вы хотите, - вскричала она, - чтобы они догадались, что...- Она показала на ангела и не договорила. Юный д'Эпарвье бросился искать старьевщика. Тем временем Жильберта, которая не могла больше ждать из боязни вызвать громкий скандал, зажгла свет и стала одеваться в присутствии ангела. Она делала это, нимало не конфузясь, так как умела применяться к обстоятельствам и считала, что в таком невероятном случае, когда небо с землей перепутались самым непостижимым образом, можно отбросить стыдливость. К тому же она знала, что она хорошо сложена и что белье у нее отвечает всем требованиям моды. Так как видение из деликатности отказалось надеть пижаму Мориса, Жильберта при свете ламп не могла не заметить, что ее подозрения были основательны и что ангелы по виду действительно похожи на мужчин. Ей хотелось узнать, мнимая это видимость или реальная, и она спросила у сына света, не похожи ли ангелы на обезьян, которым, чтобы любить женщин, не хватает только денег. -О да, Жильберта, - ответил Аркадий, - ангелы могут любить смертных женщин. Так говорит писание. В шестой главе книги Бытия сказано: "Когда люди начали умножаться на земле и родились у них дочери, сыны божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал". Вдруг Жильберта жалобно воскликнула: - Боже мой, я никак не могу застегнуть платье. Пуговицы сзади. Когда Морис вошел в комнату, он увидел коленопреклоненного ангела, который зашнуровывал ботинки грешной жены. Жильберта схватила со стола муфту и сумочку. - Я ничего не забыла?- сказала она.- Нет... До свидания, господин Аркадий. До свидания, Морис. Да, уж буду я помнить этот день. И она исчезла как сон. - Вот вам, - сказал Морис, кидая ангелу ворох старья. Молодой человек, заметив в витрине торговца случайными вещами рядом с кларнетами и клистирными трубками убогие лохмотья, купил за девятнадцать франков отрепья какого-то жалкого бедняка, который одевался в черное и покончил с собой. Ангел с присущим ему величием принял эту одежду и облачился в нее. И на нем она приобрела неожиданное изящество. Он сделал шаг к двери. - Так, значит, вы уходите от меня?- сказал Морис.- Окончательно? Боюсь, что когда-нибудь вы горько пожалеете об этой безумной выходке. - Я не должен оглядываться. Прощайте, Морис. Морис неловко сунул ему в руку пять луидоров. - Прощайте, Аркадий. Но когда ангел переступил порог, в тот самый момент, когда в дверях мелькнула его пятка, Морис окликнул его: - Аркадий, а мне ведь только сейчас пришло в голову... Значит, теперь уж у меня нет ангела-хранителя? - Да, Морис, у вас его больше нет. - Так что же со мной будет? Ведь надо же иметь ангела-хранителя. Скажите, пожалуйста, когда его нет, это не грозит какими-нибудь серьезными неприятностями? Может быть, это опасно? - Прежде чем ответить вам, Морис, я должен спросить вас, как вы хотите, чтобы я отвечал: согласно ли вашим верованиям, которые раньше разделял и я, то есть согласно учению церкви и католической религии, или же согласно натуральной философии. - На что она мне, ваша натуральная философия, отвечайте мне согласно религии, которую я исповедую и в которой я хочу жить и умереть. - Так вот, милый Морис, утрата ангела-хранителя лишит вас, по всей вероятности, некоторой духовной поддержки, некоторых милостей небесных. Я излагаю вам твердое мнение церкви на этот счет. Вам будет недоставать опоры, заступничества, утешения, которые руководили бы вами и укрепляли бы вас на пути к спасению, У вас будет меньше сил бороться с грехом, а у вас их и так немного. Словом, в смысле духовном вы будете лишены мужества и радости. Прощайте, Морис. Когда увидите госпожу дез'Обель, передайте ей мой привет. - Вы уходите? - Прощайте. Аркадий исчез, а Морис, усевшись поглубже в кресло, долго сидел, опустив голову на руку. ГЛАВА XII, где рассказывается о том, как ангел Мирар, неся благодать и утешение в парижский квартал Елисейских полей, увидел кафешантанную певицу по имени Бушотта и полюбил ее. По улицам, утопавшим в рыжеватом тумане, испещренном желтыми и белыми огнями, где лошадиное дыхание клубилось паром и где стремительно проносились фонари автомобилей, там, смешавшись с черными, беспрерывными волнами пешеходов, шел ангел. Он пересек весь город от севера к югу вплоть до пустынных бульваров левого берега. Невдалеке от старых стен Пор-Рояля есть маленький ресторанчик; каждый вечер он бросает на улицу тусклый свет своих запотевших окон. Поравнявшись с ним, Аркадий остановился, затем, толкнув дверь, очутился в зале, где стояли теплые жирные запахи, отрадные для несчастных горемык, продрогших от холода и голода. Бегло оглядевшись, он увидел русских нигилистов, итальянских анархистов, изгнанников, заговорщиков, бунтовщиков всех стран, живописные старческие головы, с которых борода и волосы струились словно потоки и водопады со скал, юные лица, полные девственной непримиримости, мрачные, блуждающие взгляды, бледные очи, исполненные бесконечной кротости, лица, искаженные мукой, а в уголке - двух русских женщин; одна была очень красива, другая безобразна, но обе казались совершенно одинаковыми в своем полном равнодушии и к уродству и к красоте. Но, не найдя того, кого искал, - в зале не было ни одного ангела, - он уселся за свободным мраморным столиком. Когда ангелы бывают голодны, они едят так же, как и все животные на земле, и их пища, изменяясь под влиянием пищеварительной теплоты, соединяется с их небесной субстанцией. Когда Авраам увидел трех ангелов под дубом Маврийским, он угостил их хлебами, испеченными Саррой, подал им целого теленка, масла, молока, и они ели. Лот, которого в его доме посетили два ангела, велел испечь для них опресноки, и они ели. Аркадий, получив из рук засаленного официанта жесткий, как подошва, бифштекс, тоже ел его. Между тем он вспоминал о сладостном досуге, о покое, о чудесных ученых занятиях, которые он бросил, о тяжком бремени, которое взвалил на себя, о трудах, утомлении, опасностях, на которые он себя обрек, и душа его была печальна, а сердце сжималось тревогой. Когда он уже оканчивал свою скромную трапезу, в залу вошел бедный с виду, плохо одетый молодой человек. Окинув глазами столики, он подошел к ангелу и назвал его Абдиилом, ибо он тоже был небесный дух. - Я был уверен, Мирар, что ты явишься на мой призыв, - сказал Аркадий, также называя своего ангельского брата именем, которое тот некогда носил на небесах. Но там уже забыли о Мираре с тех пор, как этот архангел оставил свое служение богу. На земле его звали Теофилем Белэ, и он зарабатывал себе пропитание тем, что днем давал уроки музыки детям, а по ночам играл на скрипке в кабачках. - Так это ты, милый Абдиил? - сказал Теофиль.- Ну, вот мы и встретились с тобой в этом печальном мире! Я рад, что мы увиделись, и все-таки мне жаль тебя, потому что мы ведем здесь тяжкую жизнь. Но Аркадий отвечал: - Друг, твоему изгнанию наступит конец. У меня великие замыслы. Я хочу, чтобы ты узнал о них и был заодно со мной. И ангел-хранитель Мориса, заказав два стакана кофе, стал посвящать товарища в свои мысли и планы. Он рассказал о том, как, пребывая на земле, увлекся исследованиями, мало обычными для небесных духов, занимался богословием, космогонией, мировыми системами, теорией о сущности материи, современными учениями о превращении и потере энергии. Когда он познал природу, то увидел, что она находится в постоянном противоречии с поучениями господина, которому он служил. Этот алчный к восхвалениям повелитель, которому он так долго поклонялся, стал теперь в его глазах невежественным, тупым и жестоким тираном. Он отрекся от него, проклял его и будет бороться с ним. Он горит желанием снова поднять восстание ангелов. Он жаждет вступить в борьбу и надеется на победу. - Но, прежде всего, - заключил он, - необходимо измерить наши силы и силы противника. И он спросил, много ли у Иалдаваофа врагов на земле и достаточно ли они могущественны. Теофиль поднял на своего собрата удивленный взгляд. Ему, казалось, были непонятны эти речи. - Дорогой мой сородич, - сказал он, - я пришел на твое приглашение потому, что ты мой старый товарищ, но я не знаю, что ты хочешь от меня, и боюсь, что ничем не могу тебе помочь. Я не занимаюсь политикой и не выступаю реформатором. Я не восставший дух вроде тебя, не вольнодумец и не революционер. В глубине души я верен моему небесному создателю. Я по-прежнему поклоняюсь господину, которому больше не служу, и оплакиваю те дни, когда, закрывшись моими крылами, я среди множества других детей света сиял в пламенном кольце, окружавшем его лучезарный престол. Любовь, земная любовь разлучила меня с богом. Я покинул небо ради одной из дочерей человеческих. Она была прекрасна и пела в кафешантане. Они встали. Аркадий пошел с Теофилем, который жил в другом конце города, на углу бульвара Рошешуар и улицы Стейн-керк. Они шли по пустынным улицам, и возлюбленный певицы рассказывал собрату о своей любви и своих горестях. Его падение совершилось два года тому назад, совсем внезапно. Он принадлежал к восьмой ступени третьей иерархии, и в его обязанности входило осенять благодатью верующих, которых еще много во Франции, особенно среди высших офицеров армии и флота. - Однажды летней ночью, - говорил он, - когда я спускался с неба даровать утешение, крепость в вере и мирную кончину некоторым благочестивым людям, живущим в квартале Этуаль, мои глаза, хотя и привыкшие к нетленному сиянию, были ослеплены огненными цветами, усеявшими Елисейские поля. Громадные канделябры под деревьями у входа в кафе и рестораны придавали листве драгоценный блеск изумруда. Длинные гирлянды сияющих жемчужин огораживали пространства под открытым небом, где толпы мужчин и женщин теснились перед веселым оркестром, звуки которого смутно доносились до моих ушей. Ночь была душная, мои крылья устали, я спустился в один из таких садов и уселся невидимый, среди зрителей. В этот момент на сцене появилась женщина в коротком платье с блестками. Свет лампы и грим на ее лице позволяли различить только взгляд и улыбку. У нее было гибкое, сладострастное тело. Она пела и танцевала. Аркадий, я всегда любил музыку и танцы, но хватающий за сердце голос и лукавые движения этого создания повергли меня в неведомый трепет. Я бледнел, краснел, глаза мои туманились, язык во рту пересох, я не мог двинуться с места. И Теофиль рассказал, вздыхая, как, объятый желанием обладать этой женщиной, он не вернулся на небо, но, приняв образ человека, стал жить земной жизнью, ибо писано: "Тогда сыны божии увидали дочерей человеческих, что они красивы..." Падший ангел Теофиль, утратив свою невинность и лишившись лицезрения бога, по крайней мере сохранил еще чистоту душевную. Одевшись в лохмотья, похищенные в лавочке перекупщика-еврея, он отправился к той, которую любил. Ее звали Бушотта, и жила она в маленькой каморке на Монмартре. Он бросился к ее ногам, сказал ей, что она восхитительна, что она чудесно поет, что он любит ее безумно, отрекся ради нее от семьи и родины, что он музыкант и что ему нечего есть. Она была тронута его юностью, чистотой, бедностью и любовью, накормила его, одела и полюбила. Наконец после долгих и трудных поисков он нашел уроки сольфеджио и заработал немножко денег, которые принес своей подруге, не оставив себе ничего. И с этой минуты она его разлюбила. Она стала презирать его за грошовый заработок и открыто показывала ему свое равнодушие, скуку, отвращение. Она осыпала его упреками, насмешками, оскорблениями, но все же не бросала его, потому что до него с его предшественниками она жила еще хуже. Семейные ссоры были для нее делом обычным, а вне дома ей приходилось вести очень трудную, напряженную и тяжелую жизнь и как артистке и как женщине. Теофиль любил ее, как в первую ночь, и страдал. - Она переутомляет себя, - сказал он своему небесному брату, - и оттого у нее портится характер, но я уверен, что она меня любит. Я надеюсь, что скоро мне удастся получше устроить ее жизнь. И он стал пространно рассказывать об оперетке, над которой он сейчас работал и которую рассчитывал поставить в одном из парижских театров. Один молодой поэт сочинил ему либретто. Это была история Алины, королевы Голконды" из сказки восемнадцатого века. - У меня там множество мелодий, - рассказывал Теофиль, - моя музыка идет прямо из сердца. Мое сердце - неисчерпаемый источник мелодий. К сожалению, теперь любят ученые аранжировки, трудное письмо. Меня упрекают в том, что музыка у меня слишком плавная, слишком прозрачная, что стиль мой недостаточно колоритен, что в отношении гармонии у меня слишком мало мощных эффектов и резких контрастов. Гармония, гармония! Конечно, у нее есть свои достоинства, но она ничего не говорит сердцу. Только мелодия может нас восхитить и захватить, вызвать на губах улыбку и на глазах слезы. Тут он сам засмеялся и всхлипнул, потом продолжал с жаром: - Во мне бьет настоящий фонтан мелодий, но оркестровка - вот где зарыта собака! В раю, ты ведь знаешь, Аркадий, там у нас арфы, цитры да водяной орган - вот и все инструменты, Аркадий слушал друга рассеянно. Мысли его были заняты планами, которые переполняли его душу и теснили сердце. - Не знаешь ли ты кого-нибудь из возмутившихся ангелов? - спросил он товарища.- Я знаю только одного князя Истара, с которым мы обменялись несколькими письмами. Он предложил мне разделить с ним его мансарду, пока я не найду себе жилья в этом городе. Здесь, кажется, ужасно дорогие квартиры. Но Теофиль не был знаком с возмутившимися ангелами. Встречая падшего духа, который прежде был его товарищем, он пожимал ему руку, ибо он был верен дружбе. Ему приходилось встречаться с князем Истаром, но он избегал этих злых ангелов, - они шокировали его крайностью своих убеждений, и разговоры их казались ему смертельно скучными. - Так ты не одобряешь меня? - спросил неугомонный Аркадий. - Друг, я не одобряю и не порицаю тебя. Я ничего не понимаю в этих идеях, которые тебя так волнуют; я не думаю, чтоб для артиста политика была подходящим делом. Довольно с него искусства. Он любил свое ремесло и лелеял надежду когда-нибудь выдвинуться, но театральные нравы внушали ему отвращение. Он не видел иной возможности поставить свою пьесу, как взяв одного, двух и даже трех соавторов, которые, не работая, подпишут его труд и разделят с ним выручку. Скоро у Бушотты не будет больше ангажемента. Когда она обращается в какой-нибудь шантан, директор прежде всего спрашивает ее, какую долю она может вложить в дело. По мнению Теофиля, это были плачевные нравы.