Оруженосец вышел по знаку Добо. Удалилась и госпожа Балог. - Я жена Гергея Борнемиссы, - сказала Эва, и по лицу ее полились слезы. Добо выронил нож из рук. Глаза Эвы были полны тревоги, но она продолжала: - Я знаю, что в таком месте и в такие дни присутствие жен нежелательно. Но поверьте, ваша милость, я никому не буду в тягость, я пришла не для того, чтобы стенаниями отвлечь мужа от ратных дел... - Садитесь, пожалуйста, - сказал Добо. - Извините, что я принимаю вас за трапезой. Не угодно ли откушать со мной? Но это были только учтивые слова. - Благодарю вас, мне не хочется есть, - тихо ответила Эва и присела на стул. Наступило долгое молчание. Наконец Добо спросил: - Гергей знает, что вы здесь? - Нет. И хорошо, что не знает. - Что ж, сударыня, - сказал Добо уже более приветливо, глядя на нее, - вы, ваша милость, поступили правильно, утаив свое имя. Гергей не должен знать, что вы здесь. В этом вопросе я неумолим. Осада долго не затянется, на помощь нам прибудет королевское войско. А зачем вы пришли, ваша милость? Глаза Эвы наполнились слезами. - Моего ребенка... - Так его и в самом деле похитили? - Да. - А кольцо? - Кольцо здесь, - ответила Эва и вытащила висевший на шее шнурок. Добо мельком взглянул на кольцо, отхлебнул глоток вина и поднялся. - А где же порука, ваша милость, что вы не увидитесь с Гергеем? - Господин комендант, я подчинюсь всем вашим приказаниям. Я знаю, что... - А вы понимаете, ваша милость, почему вам нельзя видеться с Гергеем? - Догадываюсь. - Гергей - разум крепости. Мысли его ни на один миг нельзя отвлекать от обороны... С кем вы еще знакомы, ваша милость? - С Мекчеи, с Фюгеди, с Золтаи. Да ведь и отец мой здесь, и наш приходский священник - отец Балинт. - Вы, ваша милость, нигде не должны показываться, вам придется скрываться в комнате госпожи Балог. Честью обещайте мне это. - Обещаю! - Поклянитесь. - Клянусь! - А я обещаю сделать все, чтобы вернуть вам сына. Дайте мне, пожалуйста, талисман. Эва протянула кольцо. Добо завязал ремешки шлема и, прежде чем надеть перчатки, протянул руку Эве. - Простите мою резкость, но иначе нельзя. Располагайтесь как дома в комнатах моей жены и считайте своими все ее оставшиеся здесь вещи. - Еще одно слово, господин капитан. Что мне сказать госпоже Балог, кто я такая? - Говорите что хотите, лишь бы Гергей не узнал. - Не узнает. Добо попрощался и, выйдя из дверей, крикнул, чтобы подвели коня. К вечеру поднялся ветер, сдул всю сажу и пепел. Нечего греха таить, с начала осады, кроме ветра, никто в крепости и не подметал. Повсюду был сор и запах мертвечины. А что творилось за стенами крепости! Добо созвал каменщиков и крестьян к развалинам, оставшимся после взрыва. - Видите, сколько камней раскидано? Соберите их и чините стену, но смотрите, чтобы за работой вы были укрыты камнями. - Потом он повернулся к оруженосцу: - Ступай, Балаж, принеси сургуч и свечу. А сам он поднялся к пушке Бабе, сел на нее и свинцовым карандашом написал на листочке бумаги: "Дервиш-бей! Как только разыщешь ребенка Борнемиссы, тотчас дай об этом знать. Прикрепи красно-синий флаг на тот тополь, что стоит у речки к северу от крепости. Кольцо твое у меня - я воспользовался им как печаткой. Ребенка может привести любой твой посланец с белым флагом. Взамен ты получишь за него не только кольцо, но и турецкого мальчика, который находится у нас". Добо кликнул Мекчеи и, закрыв написанные строки ладонью, сказал: - Пишта, подпишись. Мекчеи молча подписался. Балаж держал наготове сургуч и свечу. Добо накапал сургуч рядом с подписью Мекчеи, а Мекчеи прижал к сургучной печати свой перстень и, не задав ни единого вопроса, торопливо пошел дальше. Добо сложил письмо и запечатал его снаружи кольцом турка. Полумесяц и звезды оттиснулись очень явственно. Затем Добо вызвал Варшани. - Друг мой, Варшани, - сказал Добо с улыбкой, - теперь-то я понимаю, почему ты подолгу не приходишь в крепость. Мы ведь тебе и отдохнуть не даем: только придешь - опять куда-нибудь посылаем. Ты знаешь Дервиш-бея? - Как голенища своих сапог! - весело ответил Варшави. - Так вот тебе письмо. Подкинь его в шатер Дервиш-бея, сунь в одежду или в стакан - словом, как придется. - Понял. - Потом проберись в Сарвашке и подожди там Миклоша Ваша. Он вот-вот должен прибыть. - А как нам на этот раз попасть в крепость? - Скажи караульным у ворот, чтобы они каждую ночь спускали шнурок. Ты нащупай его и дерни. А наверху к шнурку будет привязан колокольчик. Варшани завернул письмо в платок и спрятал у себя на груди. ...В стены Шандоровской башни с грохотом ударились ядра. Добо видел, что на башне смятение и солдаты в тревоге выскакивают оттуда. Турки каким-то образом пронюхали, что наружные укрепления связаны с внутренними маленькими воротцами (проход этот напоминал шпенек на пряжке). Как удалось туркам проведать об этом - неизвестно. Но они составили вместе две высокие лестницы, связали вверху и посередке, и вот на Кирайсекеском холме уже высилась гигантская стремянка, похожая на перевернутую римскую цифру V. Взобравшись на стремянку, какой-то турок увидел, что через маленькие воротца проходят солдаты. Тогда на Кирайсеке втащили пушку и принялись рьяно обстреливать ворота. Не прошло и часа, как у ворот уже набралось много раненых солдат; пятерых ранило так тяжело, что они даже упали. - Тащите наверх доски! - крикнул Добо. - Выше поднимите тын! Но тщетно поднимали тын: турецкие пушки были наведены так, что ядра перелетали и через тын и через доски и все равно сыпались на ворота. - Это обойдется мне в сто фунтов пороха, - проворчал Добо. - Вот уж не вовремя! Из угловой башни прибежал Гергей. - Господин капитан! - проговорил он, запыхавшись. - Так нельзя оставлять ворота. Там перестреляют лучших моих солдат! - Сейчас сделаем что-нибудь, - ответил Добо. И тихо добавил: - Надо подождать. Покуда не начнем молоть порох, нам стрелять нельзя. Ядра градом сыпались на ворота. - Позвольте, господин капитан, в другом месте пробить проход или прорыть его под землей. - Гергей, можешь не испрашивать на каждый шаг особого разрешения, действуй! Борнемисса велел пробить узкую брешь в стене, и солдаты стали проходить через нее. А турки по-прежнему рьяно били ядрами по опустевшим воротам. Обитатели крепости сгребали эти ядра в кучу. ...Ночью турки снова таскали землю и валежник при тусклом свете луны. Из крепости иногда постреливали. - Не стреляйте! - приказал Добо. Когда осажденные притихли, в турецком лагере усилился шум, гомон, треск и топот. Под стенами крепости турок становилось все больше. Добо поставил стрелков к четырем пробоинам в три ряда. В первом ряду стрелки - лежа, во втором - с колена, в третьем - стоя. Фонари погасли. Турок собралось множество, и работали они без всякого прикрытия, светя себе ручными фонариками. Отряд турецких солдат взбирался все выше и выше и уже оказался перед самым проломом, но тут Добо скомандовал: - Огонь! Залп вызвал смятение. Турки скатились вниз с насыпи и с воплями бросились врассыпную - очевидно, венгерские пули не пропали даром. Несколько тюфенкчи выстрелили в ответ, но промахнулись. Теперь турки могли работать только у подножия стены, да и то осторожно, все время укрываясь. 11 Мельница грохотала день и ночь. Двенадцать дробилок усердно крошили и перетирали селитру и уголь. В колоду сыпался свежий черный порох. К осажденным вновь вернулась уверенность. Турки возвели новые шанцы, и лишь только рассвело, громыхнули три зарбзена, поставленные в городе у большого протоиерейского дома. Новой мишенью оказалась вышка северо-западной башни. С той стороны, правда, трудновато было начать приступ, и, вероятно, турки хотели таким путем оттянуть сюда силы от других стен крепости. Вышку обстреливали большими чугунными ядрами. В этой части крепости стояли ряды домов, где жили пешие солдаты. Тут же тянулась стена, обращенная к городу. На них и обрушивались ядра, бывшие уже на излете. Начала разрушаться и западная стена комендантского дворца. Госпожа Балог в ужасе вошла в комнату, где стояла постель Добо. Капитан сидел возле кровати в кресле, не сняв доспехов, в том же виде, в каком ходил по крепости. Только шлема не было у него на голове. Опершись о локотник кресла, он сладко спал. Перед ним на столике горела свеча. Над головой висела потемневшая от времени картина, на которой был изображен король Иштван Святой, протягивающий корону деве Марии. Картину принес сюда из церкви, превращенной в башню, какой-то набожный католик. Краски на ней так потускнели, что глаза нарисованных людей казались лишь коричневатыми пятнами. Добо спал обычно в этой комнате. Он вернулся домой только перед рассветом и, должно быть ожидая внезапного штурма на заре, решил не раздеваться. Обстреливали как раз ту часть дворца, в которой он спал. Ядра так сотрясали строение, что трещали балки. В одной стене комнаты образовалась трещина в четыре пальца шириной. Сквозь нее виднелся тын. - Господин капитан! - крикнула госпожа Балог. В здание ударилось новое ядро, на голову ее посыпалась штукатурка. Она подскочила к капитану и начала его трясти. - Что такое? - сонно спросил Добо, открыв глаза. - Дворец обстреливают! Встаньте, ради Христа! Добо оглянулся. Увидел трещину, встал. - Что ж, придется перенести мою кровать в какую-нибудь нижнюю комнату, которая поближе к входной двери, - сказал он. - Сейчас я вернусь. "Сейчас я вернусь" стало обычным обещанием Добо, которого он никогда не выполнял. И госпожа Балог даже в минуту грозной опасности невольно улыбнулась. - Подождите, я хоть вскипячу для вас кружку вина. - Вот это славно! Спасибо! - ответил Добо, стряхивая с головы набившуюся в волосы штукатурку. - Сразу все нутро согреется, хорошо будет. И, пожалуйста, положите в глинтвейн чуточку гвоздики. - А куда прислать? - Я сам за ним прискачу. - Ничего вы не прискочите, господин капитан. Я сына пошлю. Перед дверьми дворца всегда стоял оседланный конь, и возле него дежурил то один, то другой оруженосец - каждый со своей лошадкой. Добо сел в седло и поехал осматривать крепость. Из низеньких казарменных помещений, теснясь, выходили солдаты. Оружие и одежду тащили кто на плече, кто под мышкой, иные - за спиной. Все бранились. - Ступайте в монастырь, - сказал Добо. - Его не обстреливают. Перетащите туда тюфяки. В коридорах найдется место. Мекчеи с группой солдат торопливо пересекал рыночную площадь. Солдаты несли лопаты, мотыги и кирки. Мекчеи держал в руке большое кремневое ружье. Увидев Добо, он поднял ружье и подал знак капитану. Добо подъехал к нему. - Со стороны Кирайсеке ведут подкоп, - доложил Мекчеи. - А мы идем им навстречу. - Правильно, - согласился Добо. - Что ж, веди своих ребят на работу. Пусть копают. Потом немедленно разыщи меня. Он спешил на башню Бойки. У подножия ее перед конюшнями сидели пять человек в шлемах. Лица их освещали красные отблески костра. Все пятеро плели из соломы маленькие венки. Возле них в котлах кипела смола. У подножия башни Добо увидел низко склонившегося Гергея. Он внимательно рассматривал горошинки, насыпанные на барабан. Увидев Добо, Гергей поднялся и доложил: - Турки начали вести подкоп. Нынче мы обнаружили в одном месте их работу. Сам Мекчеи пошел им навстречу. - Знаю, - ответил Добо. - Все наши барабаны никуда уже не годятся, размякли. Но дрожание воды выдало турок. Добо поднялся к тыну и глянул в щель. Вал, который турки воздвигали у проломов, поднялся на сажень. Как раз в эту минуту дервиши уносили на двух копьях мертвого акынджи, лежавшего на куче валежника. Он погиб еще во время ночного обстрела. Напротив стен повсюду виднелись рвы и частоколы. Турки тоже решили укрыться. - Опять что-то замышляют, - покачав головой, заметил Добо. - Ясаулов и янычар нигде не видно. Поднялся на башню и Мекчеи. - Ведут подкоп, - коротко сообщил он. По лицу его было видно, что он провел бессонную ночь. Глаза были красны и тусклы, волосы всклокочены, доломан на плечах испачкан грязью и известкой. Видно, Мекчеи помогал каменщикам поднимать балки. - Капитан, - строго сказал ему Добо, - немедленно ступай спать! В это время по лестнице поднимался оруженосец Балаж. В руке он нес серебряный поднос, а на подносе - серебряный кубок. В утреннем холодке из кубка шел белый пар. Мекчеи попрощался и направился к лестнице. Добо окликнул его более мягко: - Пишта! Мекчеи обернулся. - Возьми, братец, у Балажа кубок и выпей. 12 Только на следующую ночь узнали осажденные, чем были заняты в тот день янычары. Они соорудили приспособления, похожие на балдахины, под которыми носят во время крестного хода святые дары. Но эти балдахины сделаны были из крепких досок, а вместо четырех разных шестов их поддерживали четыре копья. Теперь валежник и землю турки стали носить под такими передвижными крышами, или, как их называли, навесами. Днем старшие офицеры хорошенько выспались. Они спали большей частью после обеда, так как для штурма турки выбирали обычно утренние часы и намерения их всегда выяснялись к обеду. К ночи офицеры были снова на ногах, а на покой уходила половина рядовых. Добо с Мекчеи договорились не устанавливать для себя определенного времени для сна: решили, что как только один их них отдохнет немного, сразу же пойдет отдыхать другой. Вот так они и не спали оба. Лишь изредка прикорнут в каком-нибудь уголке башни или на насыпи, да и то сидя. После обеда, правда, удавалось иногда соснуть часа два. От бессонницы глаза Добо были обведены красной каемкой. Эх, и злость же брала стрелков, что турки догадались соорудить навесы! Для этих приспособлений были собраны все доски, уцелевшие в потолках городских домов, в заборах и свинарниках, ибо турки поняли, что надо укрыться, иначе толку не будет. У Шандоровской башни земляную насыпь подняли так высоко, что она уже доходила до нижнего края пролома крепостной стены. Турецкие солдаты были защищены навесами, а те, кто поддерживал навесы копьями, прикрывали свою голову вязанками валежника. В крепости же у пролома осаждающих всегда поджидали двадцать стрелков и заряженная мортира. У бойниц на стене тоже караулили наведенные ружья. Но все предосторожности были тщетны, даже густой мрак защищал турок в часы ночной работы. Гергей бодрствовал у самого большого пролома и вдруг увидел, как, укрывшись вязанками виноградных лоз, по насыпи крадется человек двадцать турок. В ночной мгле они казались черными тенями. Гергей крикнул со стены: - Гашпарич! - Слушаю! - ответил мужской голос. - Руки у вас не чешутся? - Еще как чешутся-то, шут их дери! Господин лейтенант, дозвольте саблей поработать! - Валяйте, черт бы побрал басурманское отродье! Но смотрите: порубили - и тут же обратно! - Понял, господин лейтенант. У пролома работали каменщики, но брешь была еще так велика, что в нее свободно могла бы въехать телега. С разрешения Гергея, Гашпарич выскочил, пронзил пикой переднего турка, вооруженного дюжиной ятаганов, и тут же вскочил обратно в крепость. Турок упал. Остальные продолжали подтаскивать хворост. По примеру смельчака Гашпарича в брешь выскочили еще трое. Пиками уложили они троих турок и вновь нырнули в пролом. Послышалась брань. Турки пришли в смятение, но снизу, тесня их, лезли другие. И тут уж выскакивают десять венгров - кто с саблей, кто с пикой. Колют, рубят подносчиков хвороста, потом поворачивают и один за другим прыгают обратно в пролом. Турки побросали хворост, и человек тридцать накинулись на троих венгров, не успевших возвратиться в крепость. Гергей приказал стрелять со стен. Турки кувырком попадали друг через друга, но все же младший сержант Кальман вернулся с кровавой раной в груди. Ему пронзили грудь пикой. - Стреляйте и вы! - крикнул вниз Гергей. Из нижней пробоины на турок дождем посыпались пули. Во время вспышек видно было, что перед проломом лежит около сорока окровавленных турок. Остальные, вооружившись пиками и саблями, целым отрядом кинулись к бреши. - Огонь! - крикнул Гергей ратникам, стоявшим на стене. В это время прибыл и Добо. Перед проломом в луже крови лежал, запрокинувшись, Кальман. Какой-то янычар ударил пикой в пролом - не попал ни в кого - и с гиканьем вскочил в крепость. Добо, стоявший как раз возле пробоины, дал ему в нос кулаком, да так, что кровь брызнула во все стороны, и в тот же миг Гашпарич метнул в турка копье. Остальные басурманы, не решившись последовать за своим товарищем, повернули обратно и бросились по насыпи наутек. - Выкиньте собаку! - сказал Добо каменщикам и поднялся на стену. - Турки прекратили рыть подкоп, - сообщил Добо Гергею. - Так я и думал, - ответил Гергей. - Ты хочешь мне что-нибудь сказать? - Взгляните, пожалуйста, на наши кружки. У висячего фонаря под нижним сводом башни работало пятеро солдат, в том числе и цыган. Там лежала целая гора - несколько сот глиняных кружек и обрезки ружейных стволов. И те и другие снаряжали порохом. Один насыпал в кружку горсть пороха, второй забивал туда тряпки и камни, третий опять сыпал горсть пороха. Четвертый сидел возле обрезков ржавых ружейных стволов, нарезанных кусками, насыпал в них порох и затыкал с обоих концов деревянными пробками. Пятый привязывал деревянные пробки проволокой. Цыган обмазывал готовые гранаты глиной. - У нас уже готово триста кружек, - доложил Гергей. - Кладите в них и серу, - сказал Добо, - притом большими кусками. - Что же, это хорошо, - ответил Гергей. Оруженосец Балаж побежал за серой. Добо некоторое время с удовольствием наблюдал за работающими, потом оглянулся. - Гашпарич здесь? - Здесь, - ответил кто-то снизу. - Иди сюда. Парень прибежал наверх и, остановившись перед Добо, щелкнул каблуками. - Ты первый выскочил из бреши? - Да, господин капитан. - С нынешнего дня ты - младший сержант! Только утром осажденные увидели, какой верной защитой оказались для турок навесы в первую ночь. От дома протоиерея Хецеи до юго-западной стены крепости, то есть до того места, где и поныне стоят ворота, тянулся высокий вал. Вскоре из рвов стали подкатывать к стенам бочки. Тысячи и тысячи рук тащили и складывали пустые бочки. Турки взломали городские погреба, выпустили вино из бочек, а бочки эти, да и чаны, в которых виноделы давили виноград, принялись подносить к крепости. Видно было, как воздвигается большая стена из бочек. Бочки передавали из рук в руки и ставили их, как должно, на днище. В тот же день сложили гору из бочек; опорой ей служила сама крепостная стена. А с наружной стороны горы турки соорудили лестницу из мешков с песком. Из крепости палили с утра до ночи, но бочки служили хорошими укрытием, и турецкие солдаты делали свое дело. Даже ночью слышно было, как громыхают и бренчат чаны и бочки. Большую часть стрелков венгры поставили на эту сторону крепостной стены. Тут же установили и мортиры, а с боков навели на бочечную гору несколько пищалей. - Турки - дураки! - сказал Фюгеди. Однако оказалось, что они не такие уж дураки. У подножия бочечной горы еще засветло задвигалось несколько широких навесов. Каждый навес поддерживали восемь копий, и помещались под этими кровлями двадцать - тридцать турок. - Огня и кипятку! - распорядился Добо. - Несите солому, якори, крюки и кирки, да побольше! Добо заметил не только продвижение навесов, но и то, что внизу, во рву, турки зажгли факелы. Накануне они обстреливали башню Бебека. Там тоже мешки с землей служили им лестницей. Добо поехал к этой башне. Гергей уже приготовил якори, висевшие на цепях, и кирки. На башне горел огонь, и на нем в котле растопляли говяжье сало, а по соседству стопками лежали черные, просмоленные венки из соломы. Турки и здесь устремились к крепости, прикрывшись большими навесами. У Старых ворот заделкой пробоин руководил Мекчеи. Знали, что неприятель и в этом месте пойдет на приступ. И все же самая большая опасность грозила юго-западному углу крепости, где была сложена гора из бочек. Там защитой руководил Фюгеди. Добо надвинул поплотнее стальной шлем и поскакал туда в сопровождении оруженосца Балажа. На стене высоким пламенем горел тын. Неприятелю удалось поджечь его. Турки теперь не вопили. Ловко укрывшись под навесами, они стреляли по защитникам крепости. Обстреливать турок сверху было уже невозможно. Стали палить в них ниже горящих тынов. Чтобы попасть под навесы, пробивали дыры между камнями и стреляли через них. - Бросай солому! - крикнул Добо. На горящий тын полилась вода, а на турецкие навесы полетели пылающие соломенные венки, пропитанные маслом и говяжьим салом. Навесы, достигшие стены, переворачивали или отталкивали кирками, а те, которые загорелись, предоставляли своей судьбе. Турки швыряли вниз горящие навесы и с воем спасались от огненного ливня. Бочки шатались под ними. Одежда на спине турка в красном доломане загорелась, и он бросился бежать, неся на себе пылающий костер. Осажденные смеялись. - Солому, только солому! - командовал Добо. Промасленные соломенные венки, пылая, летели на деревянные навесы. Отбросив копья, поддерживавшие навесы, турки опрометью убегали от бушующего огня. - Счастливого пути! - кричали им вдогонку осажденные. Но это была только краткая передышка. Едва успели отбить первую волну атаки, как турецкие пушки начали бить по тынам. Чтобы уберечься от ядер, Добо приказал всем залечь. Турецким пушкарям удалось подбить два столба, подпиравшие тын. Тын пошатнулся и на протяжении сорока саженей с треском и скрежетом выгнулся наружу. Еще один удар по столбам, и весь тын рухнет. - Хватайте кирки! - крикнул Фюгеди. - Берите цепи, канаты! Пятьдесят человек зацепили кирками падающий тын, пустили в ход цепи, веревки, новые столбы и колья. Вскоре тын выпрямился и встал на свое место. В это время Добо был уже у башни Бойки, где осаждающих встречал Гергей. Там стоял смрадный запах смолы, пригоревшего говяжьего сала и порохового дыма. Турки возлагали большие надежды на поврежденную посередине вышку угловой башни. Завладеть Темешваром им помогла разрушенная вышка, и теперь они считали залогом удачи захват крепостных вышек: ведь во время первого приступа им не удалось в них утвердиться. К стене вышки турки натаскали землю, а земляную насыпь не подожжешь. - Идут! Идут! - послышались взволнованные голоса осажденных. Турки, тесня друг друга, взбирались вверх под широкими навесами. Сколько ни сыпали на них горящие просмоленные и промасленные венки, им удалось влезть на вышку башни. - Аллах акбар! - Бей! Руби! С кирайсекеской стороны карабкались на стену тысячи вооруженных турок. На верхушке башни из бойниц и щелей высовывались кирки и копья: венгры отталкивали, рубили и подцепляли навесы. Но и турки не дремали. Из-под навесов палили ружья. Снизу в защитников крепости летели копья, гранаты и стрелы. Закованный в панцирь сипахи, пренебрегая смертью, прыгнул на стену и, хватая руками в железных перчатках копья и кирки, ломал и раскидывал их. За первым сипахи вскочили второй, третий... Покуда с ними расправлялись кирками и кистенями, через их голову взобрались другие. - Аллах! Аферин! Через минуту навес, обтянутый коровьей шкурой, был поднят на площадку башни, и тридцать - сорок янычар лежа и с колена расстреливали из-под него венгров, которые бились на башне. - Аллах! Аллах! - вопили во всю глотку рассвирепевшие турки. - Победа близка! - орали ясаулы. С головы Добо свалился шлем, и он с непокрытой головой помчался к пушкам. Венгерские солдаты, которые стояли в башне, ничего не могли сделать с теснившимися над ними янычарами - вышка отделялась от башни дощатым настилом, а доски столкнуть не удалось бы, так как на них топтались янычары. - Выходите! - крикнул Гергей своим солдатам, увидев, что Добо поворачивает пушки. Не обращая внимания на янычарские ружья, сам он тоже взялся за кирку. Зацепил ею одно копье, поддерживавшее навес, и дернул к себе. Ошеломленные защитники башни заметили, что вышка занята турками, и осыпали огненным градом карабкавшихся по стене янычар. Добо заметил, что связь между янычарами оборвалась. - Поворачивай пушку книзу! Огонь! Пушку повернули на янычар, поднимавшихся по насыпи. Вырвалось пламя, раздался грохот. Янычары не очень-то боялись пушек. Много ли вреда причинят ядра двух пушек! А к грохоту они уже привыкли. Однако пушки у Добо были не простые, а заряженные картечью, и сразу валили по десять - двадцать турок. Янычары в ужасе стали отступать. - Огонь! Огонь! - послышался сверху голос Гергея. На янычар, застрявших на кровле вышки, полетели просмоленные венки. Турки заметались во все стороны, но ружья у них были уже разряжены, а вновь зарядить их не было времени. Огонь и пламя бушевали. Янычары с воплями бросались с вышки башни. И хорошо еще тем, кто упал за крепостную стену, - те хоть сразу сломали себе шею. Впрочем, и те, кто соскочили внутрь крепости, тоже недолго пожили на свете: с ними живо расправлялись на месте. Вечером и ночью турки штурмовали Земляную башню. Земляная башня была построена на каменной башне, стоявшей в северо-западном углу города. Турки изрыли кругом этой башни всю землю, пытаясь проложить под ней проход. Но не тут-то было! Крепостная стена здесь была построена на каменном основании, которое уходит на двадцать саженей вглубь. Можно было подумать, что в какие-то далекие, незапамятные времена крепость начали строить не на холме, а в долине, позднее же другой народ завалил старую крепость землей и выстроил над ней свою. Потом явился наконец народ, у которого королем был Иштван Святой, и воздвиг над этой двойной крепостью нынешнюю твердыню. Добо очень скоро сообразил, что турки устроили ночью шум только для того, чтобы отвлечь внимание от возводимого ими деревянного сооружения. Он вызвал на Земляную башню лейтенанта с двумястами солдат, а остальных оставил нести в обычном порядке стражу. Турецкие конные солдаты не показывались ни у бочечной горы, ни во время штурма вышки. Можно было предвидеть заранее, что ночью они будут продолжать подвозить бревна. Теперь турки решили таскать вместо хвороста толстые бревна. Сколько было в лагере верблюдов, волов, буйволов и мулов - все они вернулись вечером к стенам крепости, нагруженные бревнами и жердями. Скрипящие арбы и мажары нескончаемой вереницей везли лес со стороны Алмадяра и Эгеда. Укрывшись за земляными шанцами, возведенными напротив крепостных стен, турки сперва наугад перекатывали бревна. Когда же груда их возросла настолько, что могла служить прикрытием, они приступали к укладке бревен. Тысячи рук перекатывали и бросали друг на друга бревна и жерди. Тишина предыдущих ночей сменилась звуками падения бревен и стуком, раздававшимся во всех концах турецкого стана. Турки скрепляли бревна железными скобами и цепями. Это огромное бревенчатое сооружение было воздвигнуто перед башней, где командовал Гергей, и вершина его торчала в каких-нибудь трех саженях от нее. Турки работали с толком: укладывая бревна, они все время оставались под прикрытием, а толстые бревна перекидывали в пустое пространство через прикрытие саженной вышины. Промежуток между прикрытием и крепостью заполнялся на глазах, и рядом с каменной крепостной стеной вырастала деревянная гора, все ближе и ближе придвигаясь к стене. Было ясно, что если гору поднимут еще выше, она от собственной тяжести привалится к стене. Гергей наблюдал за работой неприятеля, выглядывая то в одну, то в другую бойницу. Наконец он поднялся к тыну. Там он застал Добо и дьяка Балажа. На капитане был обычный ментик до колен, а на голове - легкий стальной шлем. Он рассеянно слушал какую-то жалобу дьяка. - Сударь, - сказал Гергей, - прошу отдать мне дранки, которые мы сорвали с крыш и сложили грудами. - Можешь взять. - Кроме того, прошу дать мне еще говяжьего жира, смолы и постного масла. - Закажи, сколько тебе нужно. Балаж, сколько у нас говяжьего жира? - Тысяча фунтов. - Прошу отдать мне все, - сказал Гергей. - Жаль, что больше нет. Но, может быть, мы сала добавим. Прикажите выдать мне сала, да побольше. - Сала? - Да, сколько можно. Добо обернулся к Криштофу. - Ступай, разбуди Шукана. Пусть он выдаст из провиантского склада говяжий жир и двадцать свиных туш. Немедленно тащите их сюда! Только тут спросил он Гергея, зачем все это ему нужно. А Гергей, оказалось, придумал вот что. Пока турки сбрасывают в кучу жерди и хворост, он будет кидать между ними кусочки сала, говяжьего жира и дранку. Турки и внимания не обратят на это. Из крепости всегда что-нибудь да бросают на них: камни, кости, битые горшки, дохлых кошек. А кусочков сала толщиной в два-три пальца они даже не заметят. Если же кто и доглядит, то либо не поймет, что это такое, либо отвернется с отвращением. Гергей велел нарезать сало кусочками и бросать между бревнами. Кидали также дранки, выкрашенные масляной краской, говяжий жир и солому. По временам Гергей велел сбрасывать и завернутые в солому глиняные кружки. Кружки эти были обмазаны глиной и оплетены проволокой. Внутри них - порох, начиненные порохом обрезки труб и кусочки серы. Добо поглядел вниз. - К утру их башня будет готова! - сказал он. - Криштоф, погляди, не встал ли Мекчеи. Если встал, передай ему, что я пойду лягу. А если он еще не проснулся, пусть спит. Потом обойди всех караульных и скажи им: как только заметят какое-нибудь движение в турецком стане или доглядят, что турки готовятся к штурму, пусть сразу придут доложить в угловую башню. А ты, Гергей, не ляжешь? Гергей замотал головой. - Я подожду до утра. - А Золтаи? - Я отправил его спать, чтобы утром на башне он был в полной силе. - Как только у турок деревянная башня будет готова, разбуди меня! Добо поднялся в вышку угловой башни и прилег на солдатскую койку. Оруженосец Криштоф встал перед дверью с саблей наголо. Это входило в его обязанности. Оруженосец охранял спящего льва. 13 К рассвету бревенчатая башня турок почти уже достигла высоты крепостной стены - недоставало полутора саженей. Гергей велел начинить порохом два обрезка пушечных стволов и крепко забил их деревяшками. - Да, эта пушка-старушка не думала, что когда-нибудь еще выстрелит! - сказал цыган. - Из старой вышло две новых, - отозвался один солдат. - А раз новые, то надо им дать какое-нибудь имя, - предложил цыган. - Пусть одна будет зваться Пострел, другая - Голубь! В те времена каждой пушке давали какое-нибудь имя. Гергей вытащил из кармана свинцовый шарик и написал на том обрезке ствола, что был поменьше: "Янош". А на большем написал: "Эва". Один обрезок взял под левую руку, другой - под правую и поднялся на башню. Заря быстро разливала по небу свое сияние. Турецкий лагерь зашевелился. Со всех сторон все ближе и ближе слышался лязг оружия. К Гергею подбежал солдат. - Господин лейтенант, идут! - Вижу, дружок. Беги в угловую башню, скажи оруженосцу, чтобы разбудил капитана. Солдаты Гергея стояли уже на стене, вооружившись копьями и кирками. На каменном ее гребне, побелевшем от инея, встали у бойниц стрелки с заряженными ружьями. Три башенные пушки стояли наведенные книзу, две пушки у Темных ворот навели на крепостные стены. - Зажигайте просмоленные венки и крестовины, - приказал Гергей, - и швыряйте вниз! Народ тут же взялся за дело. К тому времени, как пришел на башню Добо, турки, точно муравьи, облепили холмы, окружавшие крепость. Они все еще укладывали и скрепляли бревна. Повсюду слышался стук. Сооружение достигло высоты крепостной башни. Иногда турки выталкивали бревна, чтобы заполнить промежуток между своим деревянным сооружением и стеной крепости. Древесных стволов привезли уйму - целый лес. А деревянный помост сделан был крепко. На нем раскачивались навесы, заботливо прикрытые мокрыми коровьими шкурами. Намоченным коровьим шкурам горящие соломенные венки не повредят. А те венки, которые упадут в другое место, турок просто-напросто отшвырнет ногой. Раздался пронзительный визг дудки, и тотчас из тысячи глоток вырвался крик: "Биссмиллах"! Воздух задрожал. Загремела турецкая музыка, и огромное деревянное сооружение затрещало под ногами множества устремившихся на него людей. - Аллах! Аллах! - Иисус! Мария! Турки быстро вытащили из-под навесов короткие штурмовые лестницы и попытались перекинуть их со своей деревянной башни на каменную. Но недаром защитники крепости стояли на стенах. В турок разом полетели сотни пылающих венков, на осадные лестницы посыпались горящие снопы соломы, горящая сера и горящие просмоленные дранки. Первый отряд турок, пытавшийся пробиться через завесу огня, был встречен кирками и остриями копий. Остальных встретили саблями, кирками, горящими крестовинами и кистенями. В трех саженях от Гергея на деревянной башне появился толстомордый турок в зеленом тюрбане и с огромным бунчуком в руке. Вся его физиономия как будто превратилась в зияющую пасть, так он орал "Аллах!". Гергей схватил обрезок пушечного ствола, который был поменьше, и швырнул его в голову турка, а большой обрезок бросил в полыхавший внизу огонь. - Аллах! Аллах! Биссмиллах! Илери! [Вперед!] На огромном деревянном сооружении турки закишели, точно встревоженные муравьи. Они, наверно, пробились бы через пылающий огонь, если бы вдруг не произошло что-то странное: снизу тоже загремели ружейные и пушечные выстрелы. Это начали взрываться глиняные кружки, разбрасывая во все стороны горящую серу. Под ногами турок будто разверзся кратер вулкана. - Я керим! Я рахим! Медед! Эй ва! Етишир! - орали турки, кидаясь в разные стороны. Но ясаулы не пускали их. - Мы победим! Настал час торжества! - кричали они и приказывали тем, кто оставался внизу: - Воды! Воды! Ведрами! Воду, оружие, одежду - все пустили в ход турки, чтобы потушить пожар и спасти гигантское деревянное сооружение, над которым они трудились столько дней и ночей. Но к этому времени растопилось набросанное между бревнами свиное сало и говяжий жир. Все больше взрывалось кружек, разбрасывая серу и поджигая большие бревна. - Я керим! Я рахим! В крепость, через огонь! Туркам не верилось, что огромные бревна могут загореться со всех сторон сразу. Они усердно таскали воду в кожаных ведрах, кадках и ушатах. Они кидались всюду, где выбивался язык пламени, похожий на развевающийся конский хвост. Прыгая в страхе и ярости, они гасили огонь. - Бре-ре! Я-ху! [Эй ты! Ну-ка!] - слышались все время крики, обращенные к водоносам. Но помост уже превратился в исполинский костер. И тогда начали взрываться начиненные порохом обрезки ружейных стволов. Кипящий жир, шипя и вспыхивая синим пламенем, брызгал туркам в глаза. С оглушительным грохотом взорвались два обреза пушечного ствола, разметав и бревна и людей. Ужас, ярость, крики! Ад! Дорогу к отступлению преградил грохочущий, ревущий огонь. Янычарам осталось только одно: пробиться в крепость. И турки лезли по ступеням осадных лестниц, между островками пламени, сквозь пелену дыма. Отчаянным прыжком иной вскакивал на каменную стену - и в тот же миг летел вниз с пробитой головой. Другие в бешенстве танцевали на вершине костра и оружием колотили загоревшиеся концы бревен. Тщетный труд! У стены крепости бушевал огненный вихрь, взрывы грохотали, точно удары грома. Турки метались, будто адские тени. Одежда их была охвачена огнем, пылали их бороды, горели тюрбаны. Видно, в Мохамедов рай им полагалось попасть дорогой адских мучений, стенаний и воплей. И на крепостной стене жара была нестерпимая, пришлось откатывать пушки, поливать помосты водой, чтобы пожар не начался и внутри крепости. В огненном пекле выли раненые турки, потеряв надежду на спасение. За стеной пламени слышались злобные окрики ясаулов, взлетали ввысь облака пара - турки прибегали к последним и тщетным усилиям погасить пожар. Осаждающие и осажденные были разделены морем дыма и пламени, взвивавшимся до небес. 14 Не вышло с деревянным помостом - выйдет с земляной насыпью, решили турки и начали обстреливать наружные укрепления, представлявшие угрозу для тех, кто подтаскивал землю. Днем бухали пушки, стреляли ружья; ночью люди подвозили землю, валежник и поливали их водой. Гергей с тревогой наблюдал, как изо дня в день растет новая дорога к башне. А уж эту дорогу не подожжешь. По ней пройдут сотни, тысячи, вся рать. Размышляя, бродил он взад и вперед по крепости. Оглядывал конюшни, погреба, рассматривал развалины, груды камней. Качал головой, почесывал в затылке. Побывал Гергей и в развалинах ризницы. Наконец остановился в том уголке, где работали слесари. Там около сваленного в огромную кучу венгерского и турецкого оружия чернело большое деревянное колесо. Гергей признал его: это было колесо одной из разрушенных пороховых мельниц. На колесе сидел цыган и с аппетитом обедал, выбирая ложкой кусочки вареного мяса из большой глиняной миски. Шаркези был обут в красные янычарские башмаки и вооружен до зубов; за поясом - блестящие ятаганы, на голове - дырявый медный шлем, вероятно тоже принадлежавший турку. Цыган, считавший себя солдатом, встал и, сунув миску под левую руку, правой отдал честь. Потом сел и снова налег на еду. - А ну-ка встань, куманек, - сказал Гергей. - Дай-ка я взгляну на это колесо. Цыган поднялся, отошел. Колесо было кое-где повреждено. Гергей встал на него, надавил по порядку на все спицы - затрещала и вывалилась только одна. - Гм... - проговорил он, прижав палец к подбородку. Цыган спросил: - Может, турок будем молоть, ваша милость господин старший лейтенант? - Вот именно, - ответил Гергей. - А ну, живей приколотите гвоздями там, где ослабло! Слесари оставили свои миски и взялись за молотки. Гергей спросил, не видели ли они Добо. - Да он уже раз десять был здесь, - ответил один из слесарей, - только с полчаса как ушел. Гергей отправился на розыски, разглядывая по дороге валявшуюся повсюду рухлядь. Направился к Земляной башне. Идя в раздумье, он вдруг увидел в одном из раскрытых окон дворца женские глаза. Они смотрели на него из полумрака комнаты. Гергей был ошеломлен. Остановился. Заморгал глазами, чтобы получше разглядеть нежданное виденье. Но женские глаза исчезли. Гергей стоял, точно окаменев, вперив взгляд в окно. Какое-то необычайное тепло разлилось по всему его телу. С минуту он не мог пошевелиться. - Эх, глупости! - пробормотал он, встряхнув головой. - Что это мне в голову пришло! Но все-таки он еще раз взглянул наверх и тогда увидел в окне турецкого мальчонку. Со стороны Земляной башни шел Добо. Гергей поспешил ему навстречу и, поднеся руку к шлему, сказал: - Господин капитан, прошу отдать мне мельничное колесо. - Возьми, - коротко ответил Добо и пошел во дворец. Гергей быстрым шагом направился к кухне, около которой длинными рядами сидели на земле солдаты. Кругом стоял запах уксуса. Солдаты ели чечевицу. Мяса было тоже вдоволь. Но вино, по приказу Добо, давали пополам с водой. Гергей отозвал десять солдат и приказал подкатить колесо к своей башне. Ржавых и сломанных ружейных стволов в крепости было хоть отбавляй. Гергей велел зарядить их порохом, потом, прикрепив проволокой, вставить в колесо так, чтобы концы стволов торчали наружу. Промежутки между стволами он велел забить щепками, кусками серы, говяжьего сала, полить все это смолой и с обеих сторон заколотить колесо планками. И наконец, приделать по всей окружности обода широкие доски, чтобы колесо стало устойчивым. Со всей крепости ходил народ поглядеть на адскую машину. Сам Добо осмотрел ее несколько раз и даже дал мортиру, чтобы