вершенно необходимо разобрать, чтобы получить возможность ознакомиться с ною обстоятельно. Теперь я внимательно прочитал статью. Мои пометки относятся не к общим достоинствам или недостаткам этой статьи, а лишь к соображениям о ее пригодности для помещения в моем журнале. По изложению самого материала рукопись слишком длинна. Если бы мы стали разрабатывать каждый вопрос таким образом, то не смогли бы даже сверстать номер. Статья слишком дидактична, и изложение местами ведется вокруг да около, вместо того чтобы прямо подойти к существу дела. Напечатанная в таком виде, она сможет заинтересовать лишь немногих из очень большого числа читателей и наверняка скажется отрицательно на номере, в котором появится. Я считаю, что ее можно сократить по крайней мере на треть, и тогда она послужит своей цели гораздо лучше, чем в несокращенном виде. Я был бы рад принять ее и сократить, не нанеся ущерба никаким принципиальным положениям автора, если бы имел на то его санкцию. Но поскольку ее нет и помня, что автор был не вполне удовлетворен в аналогичном случае, имевшем место ранее, я предпочитаю не прикасаться к ней и предоставить ему возможность забрать ее в нетронутом виде, если он этого пожелает. Вступать в дискуссию по таким частным вопросам совершенно невозможно - это поглотило бы у меня всю жизнь, даже если бы я не занимался ничем другим. Я могу ответить на доверие автора лишь искренним желанием полностью оправдать его, если он предоставит мне полную свободу действий. Если же нет, я предпочту без всякого конфликта отклонить ее, хотя я и очень заинтересован в таком материале и вполне понимаю требование автора считаться с ним. Преданный Вам. <> 264 <> ДЖОНУ ФОРСТЕРУ 17 марта 1852 г. ...Вы увидите из посылаемого мной письма, что Проктер придерживается того же мнения, что и я. И все же я сегодня перечитаю все места, где описан этот персонаж, и смягчу отдельные слова и выражения... <> 265 <> ДЖОНУ ФОРСТЕРУ 18 марта 1852 г. ...Я снова тщательно просмотрел все касающееся этого образа и, по-моему, значительно уменьшил сходство *. К тому же я изменил имя Леонард на Гарольд. Я не вправе причинять Ханту боль и настолько полон решимости не делать этого, что прошу Вас еще раз прочитать эти гранки и отметить то место, где сходство, по-вашему, особенно заметно. После этого я внесу поправки... <> 266 <> Р. X. XОРНУ Тэвисток-хаус, 6 апреля 1852 г. Дорогой Хорн! Уилс своевременно сообщил мне относительно "Бедного художника". Я только рад возможности выразить свое мнение о такой прекрасной книге. Улитки восхитительны! Горю желанием просветиться насчет этого примечательного создания. Я же ничего не знаю об улитке, кроме того, что желал бы ей быть посуше, и мне не очень нравится оставляемый ею след - нечто вроде насморочного напоминания о пройденном ею пути. Кроме того, я просто не хочу получать подобную скользкую информацию о направлении ее следования. Вот и все. Миссис Хорн уже, должно быть, передала Вам, что я предлагаю пятницу. Но надеюсь, Вы будете обедать не ради меня. Предисловие я прочитал очень внимательно. Полностью разделяю Ваши правила и считаю их абсолютно здравыми, неизбежными в такое время. Но более чем сомневаюсь в необходимости предисловия. Я бы сократил его на пять шестых теперешнего объема. Даже у разбирающейся части публики существует прочное убеждение, что человек оказывает себе дурную услугу, берясь за перо лишь для того, чтобы объяснить вышедшее из-под его пера. Творение должно говорить само за себя, основываться твердо и непоколебимо на собственном понимании самого себя и выражать все задачи и цели, которые в нем содержатся. Если оно не может удовлетворить этим требованиям, то это считается - и, думаю, не без основания - недостатком. Я бы ни в коем случае не давал никакого комментария к "Ориону" и к "Мечтателю и рабочему". Абсолютно уверен, что он не будет правильно понят и Вы наживете противников и сами причините себе колоссальный вред. Я бы выразил свое мнение так: нужно оставить этот интересный и красивый отрывок о Вашем пути, - но только под страхом пытки (будь я на Вашем месте) печатать остальное. Я вовсе не ожидаю, что Вы последуете моему совету, но даю его с беспредельной и непоколебимой убежденностью. Я вполне - абсолютно - уверен, что Ваше предисловие схватит за горло книжку и удушит ее. Всегда преданный Вам. <> 267 <> МИСС КУТС Воскресенье, 18 апреля 1852 г. ...Очень хорошая мысль - дать несколько проектов домов *, но для меня лично (после долгого размышления по этому поводу) ясно, что большие дома лучше. В маленьких Вы никогда не сможете за те же деньги дать те же удобства. И вовсе не следует поощрять какого-нибудь плотника или каменщика, сколотившего несколько фунтов, вкладывать деньги в строительство маленьких домиков. Если бы это внушили им давно, Лондон был бы теперь несравненно более благоустроенным и здоровым городом, каким его можно будет сделать лишь за десятки лет. Если Вы отправитесь сейчас на любую окраину и увидите наступающие полчища кирпича и известки, опустошающие поля и луга и отравляющие воздух, Вы невольно будете охвачены мыслью о том, что если бы для рабочего люда возводили большие здания, вместо нелепых и дорогих скорлупок, в которых они живут, Лондон занимал бы только треть теперешнего пространства, и для любой семьи загородная прогулка была бы ближе на несколько миль. Кроме того, мужчинам было бы куда ближе до места работы - не пришлось бы обедать в разных заведениях, - были бы гораздо толще стены отдельных квартир и лучше условия, обеспечивающие уединение, чем те, что можно (по безумным ценам) предоставить в маленьких жилищах. Там было бы газовое освещение, водопровод, канализация и множество других удобств, обеспечивающих человеческий образ жизни, удобств, которые нельзя дать в маленьких домах. К тому же в маленьких домах не может быть крепкого фундамента. Строительство больших домов во всех отношениях (подразумевая, что они воздвигаются в таком большом городе, как Лондон) представляется мне гораздо более целесообразным, чем строительство маленьких домишек. А преимущества, которые Вы дадите их обитателям, в огромной мере восполнят тот недостаток, что дома эти в определенные часы дня будут погружать улицу в тень. В Манчестере и в большинстве подобных ему городов я знаю всех. Но мне кажется, что тут больше нужны люди, связанные со строительством железных дорог, проходящих через дальние пустоши Йоркшира, где им пришлось строить школы и церкви и устанавливать среди полного беспорядка упорядоченную систему, как, например, в Йоркшире, где уже несколько лет строят туннель. Или крупные фабриканты железных изделий - среди них есть несколько примечательных личностей, - которые действовали по собственной инициативе и с помощью своих рабочих сделали чудеса. Есть в отдаленных районах и другие фабриканты, которые в один прекрасный день поняли, что очутились среди массы рабочих, которых стремительный поток мчит к неминуемой гибели. Они преградили путь этому потоку, направили его в иное русло, выстроили сносные жилища, школы, сберегательные кассы, небольшие библиотеки. В моей памяти встает ряд таких примеров, когда я пишу эти строки, и я не сомневаюсь, что мы можем использовать опыт подобных начинаний, просто запросив о них... <> 268 <> Де СЭРЖА Лондон, Тэвисток-хаус, Тэвисток-сквер, суббота, 8 мая 1852 г. Дорогой Сэржа, Ваше второе милое письмо было бы для меня настоящим укором, если бы я так часто не пытался ответить на первое (которое явилось одним из самых приятных рождественских воспоминаний) и так часто не терпел неудачи в этом начинании за всеми моими писаниями. Мне уже порою казалось, что Вы обладаете месмерическим видением того, что я писал Вам - в своей душе, невидимыми чернилами на незримой бумаге - почти каждый день моей жизни. Не могу передать, как я был обрадован Вашим сообщением о нашем замечательном друге. Мы с Уотсонами говорили и о нем и о всех вас только на днях и я был несказанно рад получить все эти сведения. Слава богу, что он по-прежнему может оставаться самим собой. А это все, что ему нужно для того, чтобы оставаться одним из самых обаятельных людей в мире. Мне бы ничего так не хотелось, как вновь поспорить с ним хотя бы полчаса! Мы тут составили заговор (мы - это я и Уотсоны), махнуть в середине лета в Лозанну, оставить там наших дам на неделю, похитить Вас в горы и устраивать оттуда великолепные вылазки! Боюсь, что заговор этот под угрозой, в связи с выборными проектами Уотсона и еще другими помехами, о которых г-жа Уотсон туманно упомянула в письме позавчера. Но меня еще не покидает бледная тень надежды, и я не оставлю ее, пока могу держаться за эту последнюю ниточку. Сейчас я, как Вы можете себе представить, очень занят; но думаю, что все-таки смогу осуществить наш замысел, как-то сведя концы с концами. В следующую среду мы устраиваем торжественный совет в Бирмингеме. Моя любительская труппа выступает там в ратуше, и Уотсоны тоже приедут, чтобы посмотреть спектакль. Видит бог, как я хочу, чтобы и Вы с миссис Сэржа могли приехать! Это будет очаровательное зрелище; декорации выполнены очень изящно, костюмы богатые и красивые, освещение великолепное, и все в целом - чудесная картина времен Георга II. Но я уклонился от рассказа о совещании, на котором решится (насколько я понял миссис Уотсон), должен ли наш замысел занять место в ряду свершившихся или несвершившихся деяний этого предприимчивого мира. Моя жена уже поправилась после того, как наградила меня (я мог бы обойтись без этой награды) номером десять. Нашего предпоследнего ребенка мы назвали Дорой, в память о Копперфилде, но имя это оказалось злополучным, и малютка последовала за своей предшественницей в Страну теней. Надеюсь, что "Холодный дом" в последних выпусках понравится Вам еще больше. Успех его необычен; весь престиж "Копперфилда" (а он был очень велик) распространился на него, и спрос на роман больше, чем на другие мои книги. Я очень увлечен ею. Только что закончил очередной, четвертый выпуск и предвкушаю много интересного в дальнейшем, для чего ныне закладывается основа. Здесь все по-прежнему. В области политики - все взбудоражены всеобщими выборами, предстоящими между сенокосом и жатвой. Из новостей музыкальных - чудесная итальянская опера в Ковентгардене и перепалка (о чем, как видно, Вы осведомлены лучше меня) между конкурирующими импресарио из-за немецкой певицы. Из новостей художественных - выставка, а на ней несколько (совсем немного) хороших картин. Недавно перед ее открытием я видел герцога Веллингтона на званом обеде. Вы не представляете, до чего он стар на вид (ему уже исполнилось 83 года) и с каким трудом он судорожно выталкивал из себя (как цепочку военных команд!) коротенькую речь. Роджерс * (на пять лет старше) из-за несчастного случая охромел и жизнь свою проводит в кресле, которое ставят в экипаж и извлекают оттуда, подкатывают к столу, втаскивают вместе с ним по лестнице, если он выбирается куда-нибудь (что бывает очень редко); надо думать, даже в постель Роджерса укладывают вместе с этим креслом. Во всем остальном он точно такой же. Довольно говорливый и довольно сварливый - рассказывает одни и те же истории одним и тем же людям, в тех же самых словах по двадцать раз в день, и устраивает небольшие званые обеды на четверых, во время которых приходит в ярость, если кто-нибудь не беседует с ним. Том Мур оставил для публикации очень любопытные дневники лорду Джону, который показал мне их недавно. Они чрезвычайно хороши как небольшие, непринужденно рассказанные картинки о людях его времени; я считаю их лучшими дневниками после Пеписа. Миссис Остин пишет биографию Сиднея Смита, которая, я уверен, получится очень интересной, - это был такой благородный ум, а она такая умная женщина. Вот Вам, дорогой Сэржа, скучный перечень разных событий, но я не в силах оживить его. Я пишу эти строки и вижу, как мы с Вами, покуривая, под вечер прогуливаемся у отеля Мартиньи, а наши дамы играют и поют в гостиной, помните? Кстати о них, я видел леди Вирджинию Тайлор позавчера вечером - она выглядит просто старой, если Вы можете представить такое сверхъестественное превращение. Боюсь (точно не знаю, но подозреваю), что леди Мэри лишилась рассудка. Джорджина еще не вышла замуж (переходя к дамам) и пока что отнюдь не собирается. Она необычайно разборчива. Она посылает миссис Сэржа, всему Вашему семейству и Вам лично заверения в самой нежной любви. Миссис Диккенс от всей души присоединяется к ней. И я также. Передайте, пожалуйста, от всех нас самые нежные пожелания Холдимэнду. Прошу верить, дорогой Сэржа, что я с глубоким уважением остаюсь Вашим преданным другом. <> 269 <> МИССИС ГАСКЕЛЛ Тэвисток-хаус, вторник, 29 июня 1852 г. Дорогая миссис Гаскелл! Я прочитал эти рукописи со смешанным чувством: в них очень много ценного, но много и совершенно непригодного, такого, что явно способствует воспитанию лицемеров. Не скажу, чтобы рукопись в целом произвела на меня благоприятное впечатление. Вряд ли мистер Гаскелл согласился бы учить детей по такому методу. Зато Вы совершенно убедили меня в вопросе о повторной постановке комедии Бульвера в Манчестере, что я решил не играть ее. Мы дадим "Обессиленный", "Карл Двенадцатый" и "Дневник мистера Найтингела". Две первые пьески очаровательны, в особенности первая. Это, безусловно, лучшее из всего, что мы ставили. Она из французской жизни, по замыслу она восхитительна. Всегда преданный Вам. <> 270 <> НЕИЗВЕСТНОМУ Тэвисток-хаус, Тэвисток-сквер, 9 июля 1852 г. Сэр! Я получил Ваше письмо, помеченное вчерашним числом, и позволю себе ограничиться довольно кратким ответом. Продолжительное время благотворительные общества тратили огромные суммы денег на миссионерство за границей, даже не задумываясь, есть ли в самой Англии такая вещь, как бесплатные школы для бедных детей, и в дальнейшем эти общества не предпринимали никаких совместных усилий проникнуть в ужасающие трущобы, в которых эти школы ютятся ныне, и где они, насколько мне известно, не были ни размещены, ни обнаружены "Обществом распространения слова божия в чужих странах". Если Вы находите, что в расходовании средств на благотворительность внутри страны и за границей соблюдена справедливая пропорция, то я этого не нахожу. Не стану приводить поражающие сравнения, которые можно было бы провести между суммами, которые расходуются в наши дни на то, чтобы рассеять самое темное невежество и нищету и отогнать их от нашего порога, ибо я нахожу известное оправдание ошибкам, порожденным искренним желанием творить добро. Но я даю общее представление о все еще существующей аномалии (в том самом абзаце, который оскорбил Ваши чувства), надеясь побудить некоторых людей задуматься над этой проблемой и установить более справедливое соотношение затрат. Я твердо уверен, что два вида работы миссий - внутри страны и за ее пределами - проводятся не на равной основе и что нужды внутри страны куда острее и насущнее, нежели за ее пределами. Более того, я самым серьезным образом сомневаюсь, может ли могучая торговая держава, имеющая связь со всеми странами мира, наилучшим образом христианизировать пребывающие в духовной тьме области вселенной иначе, чем отдавая свои богатства и энергию делу воспитания добрых христиан у себя дома, а также стремлению оградить безнадзорных, невежественных детей от влияния улицы. А именно об этом и нужно думать, прежде чем отправляться в другие страны. Ибо если такая страна будет упорно продолжать работу в этом направлении, неуклонно опускаясь к низам общества, то и любого рода посланцы, которых она направляет за границу, будут добродетельными миссионерами по сути своей, а не губителями того, что могли бы принести миссионеры профессиональные. Таковы мои взгляды, сложившиеся, я полагаю, на основе знания фактов и наблюдений. И если бы страх перед столь легко расточаемыми эпитетами, как "антихристианский" и "антирелигиозный", заставил меня отказаться от моих взглядов, то я бы заслужил подобные обвинения в их истинном значении. Я тщетно искал на странице 312 "Домашнего чтения" издевку, на которую Вы обращаете мое внимание, и смею заверить, что у меня нет ни малейшего представления, в каком месте ее можно отыскать. Остаюсь, сэр, Вашим покорным слугой. <> 271 <> ЧАРЛЬЗУ МЭЙНУ ЯНГУ Редакция "Домашнего чтения", Веллингтон-стрит, 16, Стрэнд, в среду вечером, 21 июля 1852 г. Дорогой Янг! Я внимательно прочитал все рукописи, которые прилагаю, но, к прискорбию моему, вынужден сказать, что не могу их использовать. Они не обладают ни одним качеством, необходимым для "Домашнего чтения". Написаны они весьма неплохо, не без дамского изящества, но нет в них ни оригинальных наблюдений, ни обаяния формы, ни четкой целеустремленности, ни выразительной краткости, которые отличали бы их от сотен и сотен подобного рода опусов, постоянно наводняющих редакцию. Рассказ "Лев и спаниель" вовсе не нов, как полагает автор, и с успехом мог бы быть изложен на двух страницах вместо десяти. (К тому же, конечный вывод предполагает, как нечто несомненное, что лев чрезвычайно смелое животное, тогда как современные ученые имеют все основания это оспаривать.) "Цапля" - самый заурядный очерк, в котором читателю не сообщается ничего нового. Он мог бы быть принят, если бы тема была изложена красочно и оригинально. Те же возражения, почти в равной степени, вызывают "Победы любви". "Сельский дом" и "Брат и сестра" - рассказы для детей и ни в коей мере не подходят для нашего издания, предназначенного для столь широкого круга читателей, - издания, неуклонно стремящегося подавать каждый материал таким образом, чтобы он одновременно представлял интерес для разных категорий читателей с разными умонастроениями. Я подробно останавливаюсь на всех этих скучных мелочах потому лишь, что Вы, заинтересовавшись рукописями, как-то выделяете их из обычной категории, и еще потому, что заинтересовали меня рассказом об их авторе. Я думал о том, какой журнал мог бы их использовать, но не могу предложить ни одного издательства (имеющего возможность и желающего заплатить за них), которое бы их приняло. Сочтут ли возможным использовать их такие издатели, как Дартон и Кo на Холборн-хилл или Гаррис в Сент-Полс Черчъярд - весьма сомневаюсь и, честно говоря, не могу надеяться на лучшее. Быть может, я ошибаюсь, и тогда буду весьма рад узнать, что это так. Если бы Вы видели корзину моего помощника, набитую подобными произведениями, поступившими в редакцию всего за одну неделю, вы бы не удивлялись - если удивляетесь теперь, - почему я испытываю тяжкое чувство ответственности, поощряя писателя, не имеющего достаточных данных для литературного поприща. Ваш, дорогой Янг, преданный и верный друг. P. S. Если эта дама пожелает послать мне еще что-нибудь через Вас, я прочту материал с готовностью и искренним желанием принять его (так же, как и эти рукописи), если это будет возможно. <> 272 <> МИСС МЭРИ БОЙЛЬ Дувр, Кэмден-кресчент, 10, 22 июля 1852 г. Дорогая Мэри! Поистине чудесное письмо от Вас. Описание семейства просто изумительно. Я должен ответить тем же, чтобы доказать, как оно мне понравилось. Второго сентября собираюсь поставить "Обессиленного" в Манчестере. Подумайте только! С другой Мэри!!! Как я произнесу: "Дорогой Джо, если вам так угодно!" Голос может солгать, но сердце... сердце, мистер Вурцель, останется безучастным. Дорогая Мэри, в отношении Дувра Вы не совсем справедливы. Правда, город не слишком в моем вкусе, чересчур шумливый и до приторности светский. Но зато прекрасное море и очаровательные прогулки. К Фолкстону ведут две дороги - обе поразительно хороши. А какие повсюду холмы и долины, и проселочные дороги, и множество всего прочего. Скажу Вам по секрету: не вполне уверен, нравилась ли мне прежде и понравится ли в будущем какая-либо книга так, как "Копперфилд". Но тем не менее я предвижу несколько очень хороших мест в "Холодном доме". Уотсон, когда я видел его в последний раз, ухватился за рождественские спектакли, как за якорь спасения. И тогда! О восторг! Но успокойся, мое трепещущее сердце. Сегодня один из моих, как я их называю, бродяжьих дней, перед тем как погрузиться в работу. В такие дни я всегда словно бы ищу то, чего не нашел в жизни и, быть может, найду только через несколько тысячелетий в каких-то других краях совсем другой планеты. Кто знает? Но я не хочу этим настраивать Вашу пасторальную свирель на грустный лад. Я отправляюсь на поиски по Кентерберийской дороге, среди хмельников и фруктовых садов. Всегда преданный друг Ваш Джо. <> 273 <> МИСС КУТС Ливерпуль, отель "Адельфи", 2 сентября 1852 г. ...Если бы Вы только видели сегодня открытие Бесплатной Библиотеки в Манчестере! Столь благородное начинание, осуществленное с таким умом и скромностью, столь поразительно рассчитанное на то, чтобы создать гармонию между одной частью этой ужасной машины - огромного рабочего города и другой его частью. Вчера вечером мы выступали... перед четырехтысячной аудиторией... <> 274 <> ДЖОНУ УОТКИНСУ Понедельник, 11 октября 1852 г. Сэр! По возвращении из города я нашел письмо, которое Вы любезно адресовали мне, как полагаю, - дата на нем не указана, - несколько дней назад. Я отношусь к памяти Гуда с той же глубокой нежностью, какую испытывал к нему самому. Однако я не слишком одобряю посмертные почести в виде памятников, и мне было бы чрезвычайно неприятно увидеть опубликованным задуманное Вами обращение, особенно когда я вспоминаю встретившее отклик другое обращение, опубликованное после смерти Гуда. Полагаю, что я лучше выполню свой долг перед покойным другом и лучше выражу ту любовь и уважение, с которыми я его вспоминаю, если откажусь поддерживать какие-либо начинания, которые Вы (несомненно, с самыми благородными целями и побуждениями) предлагаете. Мне доставит горестное удовлетворение внести свою лепту на сооружение простого надгробия над прахом большого писателя, которое должно быть столь же скромным, сколь скромен был усопший, и я считаю ошибкой сооружение иного вида памятников на месте его земного упокоения. Остаюсь, сэр, Вашим покорным слугой. <> 275 <> УИЛСУ Булонь, Отель де Бэн, четверг, 12 октября 1852 г. Дорогой Уилс! Я еще не получил номера, о котором Вы упоминаете в Вашем письме, датированном вчерашним днем. Я просмотрю его, как только получу. О рождественском номере я размышлял, но не слишком успешно, потому что постоянно был занят (и занят до сих пор) "Холодным домом". Предполагаю вернуться домой в воскресенье или в понедельник, - как позволит работа, - после чего мы сразу же устроим в редакции обед и побеседуем о номере, - с тем чтобы Вы уже могли распределить задания. Недостаток поэмы Принса *, помимо ее литературного убожества, заключается еще и в том, что она чересчур громко подпевает одной весьма удобной идее (изрядно докучавшей нам со времен беспорядков на континенте), внушая нам, что человеку надлежит кротко и смиренно сидеть в своем углу, как бы с ним ни обращались. Поэме не хватает страстного призыва ко всем правителям предоставить людям возможность сохранять спокойствие, хотя бы тем, чтобы эти правители справедливо и хорошо ими управляли. А здесь мы видим нечто иное, как образец политического морализирования. И не думайте, что следует подлаживаться под вкусы какой-то особой группы наших читателей. Я всегда считал такую тактику величайшей ошибкой. Передайте Томасу, что я считаю его статью о хмеле отличной *. Он сумел уловить нужный нам тон, и уловил его очень тонко. Что касается темы о Мосте, то, я думаю, следует зайти в Темзенскую полицию. Смутное чувство подсказывает мне, что из этого может получиться отменный материал. Пожалуйста, займитесь и этой ветвью нашего древа среди всех прочих ветвей. О Гильдии Я надеюсь, Гай * не дал Вам нанять Ковент-гарден, потому что наш просцениум будет там выглядеть настолько смехотворным, что Пика засмеют наши же плотники. О себе Чепмену я напишу. Пожалуй, я не соглашусь подписаться на проектируемый памятник Гуду, потому что не одобряю такого рода посмертных почестей. <> 276 <> УИЛСУ Булонь, Отель де Бэн, среда вечером, 13 октября 1852 г. Дорогой Уилс! Я получил номер после обеда, когда мое письмо уже было отправлено, и прочитал его. Я пришел в полное уныние - до того он плох. Если у Вас есть какая-нибудь замена, то, пожалуйста, не открывайте номер статьей Сейла (по теме в этом номере нет ничего более походящего для передовой статьи, но уж очень она плоха). Ошибочно воспринимать ее как статью, открывающую номер. Да и сама статья в основе своей ошибочна. Прежде всего, подходить к этой теме нужно с большим тактом и осторожностью. Во-вторых, она в корне неправильна и противоречива. Кто может хоть на миг предположить, что "спортивные" развлечения - достояние простого народа! А ведь цель лучшей части очерка показать, что спорт - развлечение определенного и немногочисленного класса людей. Большая часть описанных видов спорта малопопулярна (за исключением скачек, о чем уже было написано достаточно в "Д. Ч."), и нет никакого смысла их восхвалять. Я попытался исправить кое-какие места, вызывающие у меня возражения (и мне кажется, сделал это), но по сути своей и общей направленности она как нельзя более далека от того, какой должна быть первая статья в номере... <> 277 <> МИССИС ГАСКЕЛЛ Тэвисток-хаус, 6 ноября 1852 г. Дорогая миссис Гаскелл! Рассказ с привидениями очень хорош. Отличный язык, мастерское развитие сюжета. Но мне пришло в голову (под свежим впечатлением от первого чтения), что было бы очень оригинально и жутко, если бы в том месте, где рассказчица спускается в гостиную, она бы спускалась со спящим малюткой на руках; если бы ребенок проснулся, когда послышался шум; если бы остальные только слышали шум, но лишь один ребенок видел другие призрачные фигуры, а взрослые видели бы только призрак ребенка. Пусть живая девочка рассказывает то, что она видит, а призрак ребенка пусть показывает ей, как все произошло на самом деле, и тут пусть мисс Фернивал разобьет паралич. Это была бы потрясающая концовка. Что Вы на это скажете? Если Вы не одобряете моего предложения целиком и полностью, то пусть все остается без изменения. Если же Вы целиком и полностью одобряете его, то кому сделать необходимые изменения в двух последних страницах рукописи? Сделать ли их мне или Вы сделаете это сами? Рассказ великолепный, как раз то, что нужно для рождественского номера. В большой спешке, всегда преданный Вам. Живая девочка пусть все время рвется к призраку, а няня пусть ее удерживает. <> 278 <> МИССИС ГАСКЕЛЛ Тэвисток-хаус, вторник, 9 ноября 1852 г. Дорогая миссис Гаскелл! Я понимаю, что Вы имеете в виду. Но мне думается, можно внести разительное изменение того же характера, что я предлагал, и все же сохранить то, что Вы желаете. Я тщательно все продумал и чувствую, однако, что (конечно, если Вы со мной согласитесь) сюжетный ход явно ослаблен тем, что все присутствующие видят призрачные фигуры. Я бы предложил оставить Вашу повесть как она есть деньков на десять, после чего я вернусь к ней, сам переделаю ее и пришлю Вам корректуру, как и Вашу рукопись или, по крайней мере, измененную ее часть. Так что если Вы предпочтете свой первоначальный вариант моей редакции - полностью или частично, Вы сможете расправиться с моей правкой по собственному усмотрению. Преданный Вам. Делаю Вам это предложение, так как точно знаю, чего хочу, хотя и не могу объяснить все как следует. <> 279 <> МИССИС УОТСОН "Атэнеум", понедельник, 22 ноября 1852 г. Дорогая миссис Уотсон! Только что закончив на некоторое время работу, я забрел сюда после прогулки под дождем ради удовольствия написать Вам несколько строк. Если бы правая рука моя не была столь обременена подобного рода занятиями, я бы скоро наскучил Вам своими частыми письмами. Вы спрашивали Кэтрин о "Холодном доме". Продажа его в полтора раза превысила продажу "Копперфилда". Как раз сейчас я подошел к месту, до которого добирался терпеливо и постепенно, и я надеюсь, Вы найдете его интересным и волнующим. В отношении "Хижины дяди Тома" я отчасти, хотя и не полностью, согласен с мистером Джеймсом. Несомненно, для воплощения подобной темы в литературном произведении требуется меньше мастерства, чем для странствования по океану воображения без столь надежного судна. Однако многое в книге сделано прекрасно. Так, в образе Сен-Клера, джентльмена из Нового Орлеана, сказывается большая сила и органичность замысла. Если бы не "греческий профиль", который уже надоел мне еще с раннего детства, я счел бы его приемлемым......У Сен-Клера имеется сестра, незамужняя особа из Новой Англии. В ее образе очень яркими красками, с отменной правдивостью и большой смелостью изобличаются все пороки и предрассудки аболиционистов в негритянском вопросе. Она (я имею в виду миссис Стоу), по правде сказать, "чуть-чуть" неразборчива в отношении заимствований. Я часто вижу, как сквозь тонкую бумагу проглядывает некий писатель, с которым я весьма близок и которым никто не может восхищаться более пылко, чем я. Далее, я различаю призрак Мэри Бартон и весьма явственный мираж одной сцены из "Детей мглы". И все же, несмотря на вышесказанное, я убежден, что это прекрасная книга, служащая великой и благородной цели, книга достойная своей репутации. Для следующего выпуска "Домашнего чтения" я написал статью о торжественных похоронах, в которой излагаю, по какой причине я нахожу неправильным проведение подобных церемоний и почему против них следует протестовать сдержанно, но настойчиво. Статья эта наверняка вызовет великое негодование многих любителей церемоний. Зато на ее стороне будут разум и справедливость. В Дувре у меня с Чарли был долгий разговор по поводу его намерения стать военным. Я счел необходимым прямо и открыто изложить мои возражения против подобной карьеры, так же как и все ее преимущества. После этого он совсем по-мужски попросил дать ему срок подумать. Я назначил ему день в начале текущего месяца, в который я намеревался приехать в Итон * для продолжения разговора. И мы возобновили его в Уайт Харте, в Виндзоре. Он пришел к заключению, что хотел бы стать коммерсантом и основать какой-нибудь солидный торговый дом, в котором со временем, быть может, найдет место для младших братьев и, оставшись на родине, возглавит длинную процессию младших отпрысков. Я остался им очень и очень доволен. Во всей этой истории он проявил благородство ума и чувств. Мы решили, что после рождественских каникул он не вернется в Итон, а поедет в Германию совершенствоваться в языке, столь необходимом для профессии, которую он намерен избрать. Вот Вам и все мои новости. Мы всегда вспоминаем о Вас дома. Недавно у нас на обеде была Мэри Бойль. Я думаю, Вы сегодня смотрите на потоки воды за окном. Когда я возвращался из Виндзора, мне показалось, что я по ошибке сел не в поезд, а на корабль. Дорогая миссис Уотсон, с самыми искренними пожеланиями от всего сердца всегда любящий Вас друг. <> 280 <> ДЖЕЙМСУ УАЙТУ * Редакция "Домашнею чтения", понедельник, 22 ноября 1852 г. Дорогой Уайт! Первое и главное: нет ни малейшего сомнения в том, что Ваш рассказ годится для "Домашнего чтения". Этот, действительно очень хороший, рассказ может быть напечатан в любое время. Но именно поэтому я не вполне убежден, что он подойдет для рождественского номера. Вы же знаете специфику рождественских номеров. Когда я предлагал написать рассказ о разбойнике с большой дороги, я имел в виду приключенческую фабулу, связанную с обличением несправедливости, рисующую строй общества, ныне уже не существующий, рассказ о котором приятно услышать из уст старика. Ну, а Ваш разбойник, по сути, вовсе и не разбойник, а потому в рассказе нет того рождественского колорита, который я имел в виду. Вы меня понимаете? В обычном номере рассказ может идти без каких-либо возражений. Если для рассказа старика Вам придет в голову другая идея, более подходящая для рождественского номера, и если Вы найдете время воплотить ее за короткий срок, оставшийся до конца месяца, я буду чрезвычайно рад. Как бы то ни было, Ваш рассказ тут же сдается в набор. Надеюсь. Вам понравится следующее продолжение "Холодного дома". Пишу кратко, потому что тружусь в поте лица. Всегда сердечно Ваш. <> 281 <> ДЖЕЙМСУ ВЕРРИ СТЕЙПЛСУ Тэвисток-хаус, Тэвисток-сквер, 5 января 1853 г. Дорогой сэр! В ответ на Ваше содержательное письмо я хотел бы пояснить Вам, что умышленно разгрузил "Историю для детей" от обилия дат (хотя, по-моему, там указано больше дат, чем Вы предполагаете), чтобы сделать книгу романтичнее и увлекательнее. Я полагаю, что интересная и увлекательная форма изложения исторических событий вызовет у юных читателей интерес к ним и будет способствовать более глубокому изучению истории. Именно по этой причине я не мог включить в Краткую историю большего количества дат, не отступив тем самым от моего основного принципа. Если мне удастся каким-нибудь интересным образом дать хронологический указатель наиболее значительных исторических событий в последней книге, я не премину это сделать. Искренне Ваш. <> 282 <> У. МАКРИДИ Тэвисток-хаус, пятница вечером, 14 января 1853 г. Дорогой Макриди! Меня глубоко тронуло Ваше чудесное, заботливое письмо. Я же знаю, какие волнения Вы сейчас переживаете, и ценю Ваше внимание всем сердцем. Вы и Ваши близкие всегда с нами. Для Вас уже не ново играть важную роль во многих эпизодах моей жизни. Редкий день проходит без того, чтобы мы, беседуя, не устремлялись мысленно к Вам в Шерборн. И мы так часто обитаем там, что я даже не могу передать, до чего отчетливо Вы предстаете перед моим взором, когда я пишу эти строки. Я знаю, какое глубокое сочувствие и одобрение выразили бы Вы, находись Вы тогда в Бирмингеме, и какую поддержку встретила бы с Вашей стороны основная мысль, которой я придерживался, касаясь вопроса об извечных обязанностях искусства и литературы перед народом. Я взял на себя смелость совершенно обойти вопрос о дворе и всем прочим, с этим связанным, и говорил лишь об искусстве и народе. Чем больше созерцаем мы жизнь и ее быстротечность, чем больше наблюдаем мир и его многообразие, тем яснее сознаем, что сколько бы мы ни пытались проявить свои способности в любом виде искусства, единственно служение ему ради великого океана человечества, в котором мы лишь малые капли (отнюдь не ради захолустных прудов, к тому же всегда затхлых), дает и всегда будет давать основание для чувства удовлетворенности, когда окидываешь взглядом проделанное тобой. Разве не так? Уж Вы-то, дорогой друг, более чем кто-либо другой располагаете самыми достоверными сведениями на этот счет. Дорогой Макриди, не могу удержаться, чтобы не сказать в заключение, что еще надеюсь встретиться с Вами, как мы встречались, бывало, - я имею в виду Вашу прежнюю жизнерадостность и энергию. И мне кажется, никогда я еще не радовался так, как при виде залога этой надежды в Вашем письме. Ваши старые друзья в Бирмингеме очень Вами интересуются и спрашивают о Вас. А я - где бы я ни был, в одиночестве или на людях, - я, дорогой мой Макриди, остаюсь неизменно Вашим любящим и глубоко преданным другом. <> 283 <> ДОКТОРУ ЭЛЛИОТСОНУ Тэвисток-хаус, 7 февраля 1853 г. Дорогой Эллиотсон! Искренне благодарен Вам за то, что Вы предоставили в мое распоряжение Вашу замечательную и глубоко научную "Лекцию о самовоспламенении", и весьма доволен тем, что заручился столь высоким авторитетом. Прежде чем приступить к этой главе "Холодного дома", я ознакомился со всеми наиболее известными случаями, которые приводятся в Вашей лекции (о чем Вы, по всей видимости, догадались, читая этот отрывок), но три или четыре случая, на которые Вы ссылаетесь мимоходом, - два из них имели место в 1820 году, - были мне неизвестны. Вы объясняете их происхождение с такой изумительной ясностью, что