разимая скорбь снeдаетъ мнe душу? 103 Я взялся уже за ручку двери, но потомъ опять отпустилъ ее. Я предвидeлъ, что будетъ: Гиллель ласково проведетъ мнe рукой по глазамъ и -- -- нeтъ, нeтъ, только не это! Я не имeю права мечтать о покоe. "Она" положилась на меня, на мою помощь, -- пусть опасность, грозящая ей, кажется мнe минутами ничтожной и призрачной, -- она считаетъ ее страшной и роковой! Спросить совeта у Гиллеля я успeю и завтра; я силой заставилъ себя мыслить спокойно и трезво: -- пойти къ нему сейчасъ -- разбудить его ночью -- нeтъ, невозможно. Такъ поступилъ бы только безумецъ. Я хотeлъ было зажечь лампу, но потомъ раздумалъ: отблескъ луны, отражаясь отъ крыши противоположнаго дома, проникалъ ко мнe въ комнату, и давалъ достаточно свeта. Я боялся, что ночь пройдетъ не такъ скоро, если я зажгу лампу. Въ желанiи зажечь лампу и ждать наступленiя дня была безнадежность, -- робкiй страхъ подсказалъ мнe, что до утра будетъ тогда еще дольше. Я подошелъ къ окну: словно призрачнымъ, витающимъ въ воздухe кладбищемъ показались мнe эти ряды вычурныхъ фронтоновъ, какъ надгробныя плиты со стершимися цифрами лeтъ, взгроможденныя на мрачныя могилы, -- "жилища", въ которыхъ люди проложили себe ходы и логовища. Долго стоялъ я такъ и смотрeлъ и лишь постепенно сталъ сознавать, что давно уже слышу за стeной шумъ заглушенныхъ шаговъ, который почему-то, однако, меня нисколько не пугаетъ. Я прислушался: нeтъ сомнeнiя, тамъ есть кто-то. Легкiй скрипъ пола выдаетъ осторожные шаги человeка. 104 Сразу овладeлъ я собой. Я буквально сталъ меньше ростомъ, -- настолько все сконцентрировалось во мнe отъ желанiя услышать. Исчезло всякое ощущенiе времени. Опять легкiй скрипъ, -- онъ какъ будто самъ себя испугался и смолкъ торопливо. Мертвая тишина, -- страшная, напряженная, которая выдаетъ себя самое и растягиваетъ каждую минуту до безконечности. Я стоялъ неподвижно, прижавъ ухо къ стeнe, съ мучительнымъ чувствомъ, что и тамъ, за стeной, стоитъ кто-то, такъ же, какъ я. Я слушалъ и слушалъ. Ничего. Въ ателье все словно вымерло. Безшумно -- на ципочкахъ -- подошелъ я къ креслу у постели, взялъ свeчу Гиллеля и зажегъ. Потомъ сообразилъ: желeзная дверь на площадкe, ведущая въ ателье Савiоли, открывается извнутри. Я взялъ наудачу кусокъ проволоки, валявшiйся у меня на столe среди инструментовъ: эти замки легко открываются. Достаточно нажать на пружину. А что будетъ потомъ? Тамъ можетъ быть только Ааронъ Вассертрумъ, -- онъ тамъ, навeрное, выслeживаетъ, роется въ ящикахъ, ищетъ новыхъ доказательствъ. Принесу ли я пользу, если помeшаю ему? Я не сталъ размышлять: дeйствовать, только дeйствовать! Только бы прервать это нестерпимое ожиданiе дня. Въ одно мгновенiе я очутился передъ желeзной дверью, нажалъ на нее, -- потомъ осторожно 105 всунулъ въ замокъ проволоку -- и прислушался. Я не ошибся: до моего слуха донесся легкiй шумъ, какъ будто кто-то выдвигалъ въ ателье ящикъ стола. Замокъ щелкнулъ. Я окинулъ взглядомъ комнату: хотя было совершенно темно, а свeча только слeпила мнe глаза, я все-же разглядeлъ, какъ отъ письменнаго стола отскочилъ человeкъ въ длинномъ черномъ плащe, -- остановился на мгновенiе въ нерeшительности, -- сдeлалъ было движенiе, будто хотeлъ на меня броситься, но потомъ сорвалъ съ головы шляпу и быстро закрылъ ею лицо. "Что вамъ здeсь надо?" хотeлъ я крикнуть, но человeкъ предупредилъ меня: "Пернатъ! Это вы? Бога ради! Гасите свeчу!" Голосъ мнe показался знакомымъ, -- во всякомъ случаe это былъ не Вассертрумъ. Механически погасилъ я свeчу. Въ комнатe было темно, -- какъ и моя, она освeщалась только призрачнымъ матовымъ отблескомъ изъ оконъ, -- я долженъ былъ напрячь зрeнiе, чтобы въ изможденномъ, чахоточномъ лицe, неожиданно представшемъ предо мной, узнать студента Харузека. "Монахъ!" едва не сорвалось у меня съ языка. Я понялъ вдругъ смыслъ того, что привидeлось мнe сегодня въ соборe. Харузекъ! Вотъ человeкъ, къ которому я бы могъ обратиться! -- И я услышалъ вновь тe слова, которыя онъ сказалъ мнe въ воротахъ, когда мы пережидали съ нимъ дождь: "Ааронъ Вассертрумъ узнаетъ когда-нибудь, что и стeны можно пронзить незримой ядовитой иглой. Узнаетъ въ тотъ самый день, когда захочетъ нанести ударъ доктору Савiоли." 106 Могу ли я довeриться Харузеку? Знаетъ ли онъ, что происходитъ? Его присутствiе здeсь -- въ такой часъ -- даетъ основанiе думать, -- но я не рeшился спросить его прямо объ этомъ. Онъ подбeжалъ къ окну и черезъ щель занавeски сталъ смотрeть внизъ на улицу. Я понялъ: онъ боится, не замeтилъ ли Вассертрумъ мою свeчку. "Вы подумаете, можетъ быть, что я воръ, мейстеръ Пернатъ, -- разъ я ночью забрался сюда, въ чужую квартиру", -- началъ онъ послe продолжительной паузы неувeреннымъ голосомъ, "но клянусь вамъ -- --" Я перебилъ его и поспeшилъ успокоить. Чтобы доказать, насколько я ему довeряю и, наоборотъ, вижу въ немъ только союзника, я разсказалъ ему -- за нeкоторыми исключенiями -- все, что случилось и объяснилъ, какое отношенiе имeю я самъ къ этой комнатe и почему я боюсь, какъ бы моя знакомая не сдeлалась жертвой шантажныхъ замысловъ Вассертрума. По вeжливому виду, съ которымъ онъ меня выслушалъ, не задавъ мнe ни одного вопроса, я понялъ, что главное ему все извeстно, -- можетъ быть, правда, не съ такими подробностями. "Ну, конечно," сказалъ онъ задумчиво, когда я кончилъ разсказъ. "Такъ, значитъ, я не ошибся! Этотъ негодяй хочетъ отомстить Савiоли, -- это ясно, какъ день, -- но, повидимому, у него еще недостаточно матерiала. Иначе -- зачeмъ бы ему здeсь постоянно шататься? Вчера, напримeръ, я проходилъ -- ну, скажемъ, "случайно" по Ганпасгассе," -- пояснилъ онъ, замeтивъ на моемъ лицe недоумeнiе, "и мнe бросилось въ глаза, что Вассертрумъ 107 сперва очень долго, съ самымъ невиннымъ видомъ, прохаживался возлe воротъ, а потомъ, убeдившись, должно быть, что за нимъ не слeдятъ, быстро шмыгнулъ въ дверь. Я пошелъ за нимъ слeдомъ, -- сдeлалъ видъ, что иду къ вамъ, постучался къ вамъ въ дверь -- и увидeлъ, какъ онъ возился зачeмъ-то съ ключемъ у желeзной двери. Замeтивъ меня, онъ сейчасъ же, конечно, отошелъ и тоже сталъ стучать къ вамъ. Но васъ, очевидно, не было дома: намъ никто не открылъ. Наведя съ извeстными предосторожностями справки въ еврейскомъ кварталe, я узналъ, что кто-то, по описанiю похожiй на доктора Савiоли, снимаетъ здeсь ателье, но держитъ это въ большой тайнe. Мнe было извeстно, что Савiоли тяжело боленъ: остальное все стало понятнымъ. А вотъ это, видите ли, я собралъ изо всeхъ ящиковъ, чтобы на всякiй случай предупредить Вассертрума," добавилъ Харузекъ и указалъ на связку писемъ на столe. "Тутъ всe бумаги. Надeюсь, больше здeсь нeтъ ничего. Во всякомъ случаe я обыскалъ всe столы и коммоды, насколько мнe это удалось въ темнотe." Слушая его, я оглядывалъ комнату и невольно обратилъ вниманiе на потайную дверь въ полу. При этомъ мнe пришло въ голову, что Цвакъ когда-то разсказывалъ о потайномъ ходe въ ателье. Дверь была четыреугольная, съ кольцомъ. "Куда спрятать намъ письма?" началъ опять Харузекъ. "Мы съ вами -- пожалуй, единственные люди въ гетто, къ которымъ Вассертрумъ относится безъ подозрeнiй, -- почему онъ относится такъ ко мнe, на -- это -- у него -- свои -- 108 причины," -- (я замeтилъ, какъ при послeднихъ словахъ его лицо исказилось отъ бeшеной ненависти --) "ну, а васъ, -- васъ онъ считаетъ -- --" Харузекъ быстро, искусственно закашлялся и проглотилъ слово "сумасшедшимъ", но я понялъ, что онъ хотeлъ сказать. Меня это не огорчило: мысль о томъ, что я могу помочь "ей", преисполняла меня такимъ счастьемъ, что я утратилъ всякую воспрiимчивость. Мы условились спрятать письма у меня и перешли ко мнe въ комнату. -- -- -- -- -- -- Харузекъ давно ужъ ушелъ, а я все еще не могъ рeшиться лечь спать. Я чeмъ-то былъ недоволенъ. Я чувствовалъ, что долженъ еще что-то сдeлать. Но что? что? Разработать планъ дeйствiй? Придумать, что дeлать дальше Харузеку? Нeтъ, не то. Харузекъ и такъ будетъ слeдить за старьевщикомъ, -- на этотъ счетъ можно быть совершенно спокойнымъ. Я содрогнулся, когда подумалъ о ненависти, которую онъ питаетъ къ этому человeку. Что сдeлалъ ему Вассертрумъ? Странное душевное безпокойство все возрастало и доводило меня до отчаянiя. Меня звалъ къ себe кто-то незримый, потустороннiй, -- но я не понималъ его зова. Я казался себe лошадью, которую дрессируютъ: она чувствуетъ, что ее дергаютъ за поводья и не знаетъ, чего хотятъ отъ нея, -- не понимаетъ желанiй своего господина. Спуститься внизъ, къ Шмаe Гиллелю? Нeтъ. Все во мнe протестовало противъ этого. 109 Видeнiе монаха въ соборe, въ лицe котораго, какъ бы въ отвeтъ на свою нeмую мольбу о совeтe, я различилъ черты Харузека, -- это видeнiе показало мнe ясно, что я не долженъ попросту отгонять отъ себя смутныя, неопредeленныя чувства. За послeднее время во мнe бродятъ какiя-то непонятныя силы, -- это фактъ, я слишкомъ отчетливо чувствую ихъ. Чувствовать буквы, а не только читать ихъ въ книгe глазами, -- создать въ себe самомъ переводчика, который истолковалъ бы, куда молча, безъ словъ толкаетъ инстинктъ -- вотъ ключъ къ загадкe, какъ понимать языкъ своей души. "У нихъ глаза, но они не видятъ; у нихъ уши, но они не слышатъ," припомнился мнe библейскiй текстъ. "Ключъ, ключъ, ключъ!" механически повторяли мои губы, въ то время какъ въ умe проходили эти странныя мысли. "Ключъ, ключъ -- --?" мой взглядъ упалъ на кривой кусокъ проволоки, которымъ я незадолго до того открылъ желeзную дверь, -- и меня вдругъ охватило чувство жгучаго любопытства -- куда ведетъ четыреугольная дверь въ полу ателье. Не отдавая себe отчета, я еще разъ вошелъ въ комнату Савiоли и, ухватившись за желeзное кольцо, приподнялъ съ трудомъ дверь. Передо мной была темная пропасть. Но потомъ я различилъ въ ней узкiя крутыя ступени, -- онe вели куда-то внизъ, въ темноту. Я началъ спускаться. Вначалe я рукой нащупывалъ стeну. Ей не было конца: то какiя-то ниши, покрытыя гнилью и плeсенью, -- то повороты, углы, закругленiя, 110 -- то проходы направо, налeво и прямо, -- кусокъ старой двери, перекрестки, и снова ступени, ступени все дальше и дальше. Повсюду удушливый, тяжелый запахъ глины и сырости. И нигдe ни признака свeта. -- Почему я не захватилъ свeчи Гиллеля? Наконецъ-то, ровная, прямая дорога. По шуршанiю ногъ я понялъ, что иду по сухому песку. Навeрное, это одинъ изъ безчисленныхъ подземныхъ ходовъ, которые безъ цeли и смысла проложены подъ гетто до самой рeки. Я нисколько не удивился: подъ половиною города вьются съ незапамятныхъ временъ такiе подземные ходы, -- у жителей Праги было всегда достаточно основанiй избeгать дневного свeта. Я шелъ очень долго, но по полной тишинe наверху, надо мной, могъ заключить, что я все еще въ еврейскомъ кварталe, жизнь въ которомъ ночью совсeмъ замираетъ. Если бы надо мной были оживленныя улицы или площади, я, навeрное, услышалъ бы глухой шумъ колесъ. На мгновенiе меня объялъ страхъ: что, если я все время кружусь на одномъ мeстe? Упаду, чего добраго, въ яму, сломаю себe ногу и не сумeю выйти отсюда? Что будетъ тогда съ ея письмами у меня въ комнатe? Они неминуемо попадутъ въ руки Вассертрума. Но мысль о Шмаe Гиллелe, съ которымъ у меня связывалось представленiе о спасителe и учителe, почему-то сразу меня успокоила. 111 Однако, осторожности ради, я пошелъ теперь медленнeе и поднялъ руку, чтобы нечаянно не стукнуться лбомъ, если проходъ станетъ вдругъ ниже. Время отъ времени, а потомъ все чаще и чаще я доставалъ рукой до потолка. Въ концe концовъ камни опустились такъ низко, что мнe пришлось нагнуться для того, чтобъ пройти. Но неожиданно моя рука ощутила широкое пустое пространство. Я остановился и поднялъ голову. Мнe показалось, будто съ потолка падаетъ слабый, едва замeтный отблескъ свeта. Быть можетъ, здeсь кончается подземный ходъ изъ какого-нибудь погреба? Я вытянулся и обeими руками нащупалъ потолокъ: тамъ было четыреугольное отверстiе. Мало-помалу я различилъ въ немъ очертанiя вдeланной въ стeну горизонтальной крестовины. Мнe удалось ухватиться за перекладину, подтянуться и влeзть наверхъ. Я очутился на крестовинe и старался орiентироваться. Если не обманываетъ меня осязанiе, сюда выходятъ, должно быть, остатки желeзной винтовой лeстницы. Я очень долго нащупывалъ, пока не отыскалъ, наконецъ, второй ступени и не взобрался на нее. Всего навсего было восемь ступеней. Между каждой изъ нихъ былъ промежутокъ въ добрый человeческiй ростъ. Какъ странно: наверху лeстница упиралась въ своего рода горизонтальную плиту. Сквозь 112 правильно расположенныя, пересeкавшiяся скважины проникалъ слабый свeтъ, который я замeтилъ еще внизу, въ проходe. Я нагнулся какъ можно ниже, чтобы издали получше увидeть расположенiе скважинъ, -- и къ своему изумленiю замeтилъ, что онe имeли форму правильнаго шестиугольника, какой изображается всегда въ синагогe. Что же это такое? Наконецъ, я понялъ: это дверь, и сквозь щели ея проникаетъ свeтъ. Деревянная подъемная дверь въ формe звeзды. Упершись плечами, я приподнялъ ее -- и очутился въ комнатe, залитой луннымъ свeтомъ. Комната была небольшая и совершенно пустая, за исключенiемъ кучи какого-то хлама въ углу, -- съ однимъ окномъ, задeланнымъ толстой рeшеткой. Кромe хода, черезъ который я только что проникъ въ комнату, въ ней не было, повидимому, ни дверей, ни отверстiй, -- по крайней мeрe, я тщательно обшарилъ всe стeны. Рeшетка на окнe была такая частая, что голову просунуть было невозможно. Я сообразилъ только, что комната находится приблизительно на уровнe третьяго этажа: противоположные дома были всe двухэтажные и казались значительно ниже. Противоположный тротуаръ былъ виденъ наполовину, но благодаря ослeпительному свeту луны, бившему мнe прямо въ глаза, тамъ казалось настолько темно, что различить что-либо было немыслимо. 113 Что улица эта находится въ еврейскомъ кварталe, -- я не сомнeвался: оконъ въ домахъ или не было вовсе, или они были лишь намeчены кирпичами, -- а вeдь только въ гетто дома почему-то обращены другъ къ другу спиной. Тщетно старался я догадаться, въ какомъ странномъ зданiи я нахожусь. Быть можетъ, это боковая башенка греческой церкви? Или же я попросту очутился въ Старо-новой синагогe? Но, нeтъ, это совсeмъ не та мeстность. Я опять окинулъ взглядомъ всю комнату: въ ней не было ничего, что могло бы мнe дать хоть малeйшiй намекъ. -- Стeны и потолокъ были голые съ давно облупившейся штукатуркой; на нихъ не было ни гвоздей, ни слeдовъ, по которымъ я могъ бы судить, что здeсь хоть когда-нибудь жили люди. Полъ былъ покрытъ толстымъ слоемъ пыли, точно много, много лeтъ на него не ступала нога человeка. Разсматривать хламъ, лежавшiй въ углу, мнe было почему-то противно. Тамъ было темно, и я не могъ разобрать, изъ чего состоитъ этотъ хламъ. По внeшнему виду казалось, что тамъ тряпки, связанныя въ узелъ. А, можетъ быть, и нeсколько старыхъ черныхъ ручныхъ чемодановъ. Я нащупалъ ногой, и мнe удалось отодвинуть часть вещей поближе къ полосe луннаго свeта, падавшей въ комнату черезъ окно. Я увидeлъ что-то длинное, вродe широкаго темнаго шарфа. И на немъ блестящiй предметъ. Скорeй всего, металлическая пуговица. 114 Наконецъ, я понялъ: изъ узла вывалился рукавъ оригинальнаго, старомоднаго покроя. А подъ нимъ что-то вродe маленькой бeлой коробочки; я случайно наступилъ на нее, -- она превратилась въ груду отдeльныхъ бумажекъ. Одна изъ нихъ очутилась въ полосe свeта. Картинка? Я наклонился: То, что я принялъ за маленькую бeлую коробочку, оказалось колодой картъ для тарока. Я поднялъ ее. Какъ курьезно: колода картъ въ этомъ заколдованномъ мeстe! Почему-то я невольно улыбнулся. Но въ то же время мнe стало жутко. Я старался найти простое объясненiе, какимъ образомъ могли попасть сюда карты, и механически пересчиталъ колоду. Она была полная: 78 картъ. Но уже при счетe я обратилъ вниманiе, что карты холодныя, какъ ледъ. Когда я держалъ въ рукe колоду, пальцы у меня закоченeли. И снова я сталъ искать какого-нибудь простого объясненiя. Мой тонкiй костюмъ, долгое блужданiе безъ пальто и безъ шляпы по подземнымъ ходамъ, холодная зимняя ночь, каменныя стeны, страшный морозъ, проникавшiй въ окно вмeстe съ луннымъ свeтомъ, -- странно, что я только теперь началъ мерзнуть. Очевидно, я былъ все время очень взволнованъ и потому ничего не почувствовалъ.-- Дрожь пробeгала по мнe и все глубже, и глубже проникала въ мое тeло. 115 У меня было ощущенiе, будто мой скелетъ леденeетъ, -- будто кости мои изъ металла, и къ нимъ примерзаютъ всe мускулы. Напрасно я бeгалъ по комнатe, напрасно топалъ ногами и хлопалъ въ ладоши. Я стиснулъ зубы, чтобъ только не слышать ихъ стука. Это смерть, пронеслось у меня въ головe, это прикосновенiе ея костлявыхъ, ледяныхъ рукъ. Меня неудержимо клонило ко сну, и я яростно боролся съ этимъ предвeстникомъ замерзанiя, обволакивавшимъ меня своей мягкой, прiятной и притупляющей всякую боль пеленой. У меня въ комнатe письма, -- ея письма! все кричало во мнe: эти письма найдутъ, если я тутъ умру. А она вeдь надeется на меня! Только отъ меня ждетъ спасенiя! -- На помощь! -- На помощь! -- На помощь! Я началъ кричать въ окно на пустынную улицу: На помощь! На помощь! -- и эхо далеко разносило мой крикъ. Я упалъ на полъ и снова вскочилъ. Я не могу умереть, не имeю права! Ради нея, только ради нея! Хотя бы мнe даже пришлось высeчь искры изъ собственныхъ костей, лишь бы только согрeться. Тутъ взглядъ мой упалъ на тряпки въ углу, -- я бросился къ нимъ и дрожащими руками накинулъ ихъ поверхъ платья. Это былъ оборванный костюмъ изъ грубаго темнаго сукна, какого-то страннаго, старомоднаго покроя. Отъ него исходилъ запахъ гнили. Я усeлся въ противоположномъ углу, сжался въ комокъ и почувствовалъ, какъ мало-помалу 116 тeло мое согрeвается. Я не могъ только отдeлаться отъ ужаснаго ощущенiя своего скелета, холоднаго, какъ ледъ. Я сидeлъ тамъ неподвижно и озирался вокругъ. Карта, которую я первой замeтилъ, "пагадъ", все еще лежала на полу, въ полосe луннаго свeта. Я невольно смотрeлъ на нее. Насколько я могъ различить, она была неумeло, по-дeтски раскрашена акварельными красками и изображала еврейскую букву "алефъ", -- въ формe человeка въ средневeковой одеждe, съ сeдой, острой бородкой. Его лeвая рука была поднята, а правой онъ указывалъ куда-то внизъ. У меня вдругъ мелькнула мысль: этотъ человeкъ почему-то похожъ на меня. -- И бородка -- она такъ не подходитъ къ "пагаду". -- Я подползъ ближе къ картe и бросилъ ее въ уголъ съ тряпьемъ, чтобы только избавиться отъ непрiятнаго чувства. Силой заставилъ я себя разсуждать: что мнe сдeлать, чтобы вернуться домой? Ждать утра? Закричать въ окно прохожимъ, чтобы они по лeстницe передали мнe свeчу или фонарь? Пройти назадъ въ темнотe по этимъ безконечнымъ, запутаннымъ проходамъ, я не сумeю, -- я это ясно почувствовалъ. -- Или же если окно расположено слишкомъ высоко, -- пусть кто-нибудь спустится на веревкe! -- -- Боже милосердый, -- меня осeнило, какъ молнiей: я теперь понялъ, гдe я. Комната безъ дверей -- -- окно съ желeзной рeшеткой -- старинный домъ на Альтшульгассе, котораго всe такъ избeгаютъ! -- Много лeтъ тому назадъ одинъ человeкъ уже попробовалъ спуститься съ крыши на веревкe и заглянуть въ окно, но веревка тогда 117 оборвалась и -- -- Да, да, я въ томъ домe, куда всякiй разъ исчезалъ призрачный Големъ. Тщетно боролся я съ чувствомъ страха, тщетно старался я отогнать его мыслью о письмахъ, -- страхъ, отчаянный страхъ парализовалъ все мое мышленье, и сердце судорожно сжалось. Стынувшими губами я быстро твердилъ про себя, что это лишь ледяной вeтеръ изъ окна колышетъ тамъ вещи въ углу, -- хрипя и задыхаясь твердилъ все быстрeе и быстрeе, -- тщетно: бeлое пятно тамъ, въ углу -- игральная карта -- выростала въ клубокъ, ползла къ полосe луннаго свeта и потомъ снова возвращалась назадъ, въ темноту. Послышались неясные звуки -- не то мнe казалось, что я слышу ихъ, не то я ихъ дeйствительно слышалъ, -- они раздавались въ самой комнатe и вмeстe съ тeмъ еще гдe-то снаружи, -- то въ глубинe моего сердца, то опять въ комнатe, -- звуки, точно шумъ при паденiи циркуля, вонзающагося острiемъ въ дерево. И снова: бeлое пятно -- -- бeлое пятно -- --! Вeдь это же карта, ничтожная, глупая, обыкновенная игральная карта, кричалъ я себe -- -- -- напрасно -- -- вотъ она все-таки -- -- все-таки приняла человeческiй образъ -- -- усeлась въ углу и смотритъ на меня моимъ же -- -- моимъ же лицомъ. -- -- -- -- -- -- Проходили часы, а я по прежнему сидeлъ -- неподвижно -- въ углу -- -- застывшiй скелетъ въ чужомъ, ветхомъ платьe. А онъ въ противоположномъ углу: онъ -- я же самъ. Молча и неподвижно. Мы смотрeли другъ другу въ глаза: -- одинъ -- страшное отраженiе другого. -- -- -- 118 Видитъ ли также и онъ, какъ лунный свeтъ лeниво и медленно, словно черепаха, ползетъ по полу и, точно стрeлка незримыхъ часовъ въ безпредeльномъ пространствe, подымается вверхъ по стeнe, становясь все блeднeе и блeднeе? -- Я приковалъ его своимъ взглядомъ, онъ былъ безсиленъ, тщетно пытался растаять въ брезжившемъ утреннемъ свeтe. Онъ былъ въ моей власти. Не отступая ни на шагъ, боролся я съ нимъ, защищая свою жизнь, -- это былъ долгъ мой, ибо жизнь эта не принадлежитъ уже больше мнe одному. -- -- -- Онъ становился все меньше и меньше и когда, наконецъ, при невeрномъ утреннемъ свeтe превратился снова въ игральную карту, -- я всталъ, подошелъ ближе и положилъ карту въ карманъ. -- -- -- -- -- -- На улицe все еще ни души. Я обшарилъ весь уголъ: осколки стекла, ржавая посуда, ветхiя отрепья, горлышко бутылки. Мертвыя, но въ то же время почему-то такiя знакомыя вещи. И стeны -- сейчасъ при свeтe стали отчетливо видны всe щели и скважины -- гдe я ихъ видeлъ уже? Я взялъ въ руки колоду -- и мнe вдругъ показалось: не самъ ли я ее когда-то раскрашивалъ? Ребенкомъ? Давно, очень давно? Колода была совсeмъ старая. Съ еврейскими знаками. На двeнадцатой картe долженъ быть "повeшенный" -- мелькнуло у меня точно воспоминанiе. Съ закинутой головой? Съ заложенными за спину руками? -- Я сталъ пересматривать карты. Ну, вотъ онъ! Конечно! Потомъ снова, то въ полуснe, то будто бы наяву, предсталъ передо мной еще образъ: черное зданiе 119 школы, горбатое, покосившееся -- избушка на курьихъ ножкахъ, -- лeвая половина приподнята, правая прилeпилась къ сосeднему дому. -- -- Насъ много подростковъ -- -- гдe-то долженъ быть пустой погребъ -- -- -- Я взглянулъ на себя, и опять у меня въ головe помутилось: почему на мнe старомодное платье? Стукъ колесъ заставилъ меня очнуться. Я бросился къ окну: нeтъ, никого! Только на углу стояла собака. Но вотъ! Наконецъ! Голоса! Человeческiе голоса! По улицe медленно шли двe старухи. Я просунулъ слегка голову черезъ рeшетку и окликнулъ ихъ. Онe разинули рты, подняли головы и начали между собой совeщаться. Но замeтивъ меня, подняли вдругъ отчаянный крикъ и убeжали. Я понялъ: они меня приняли за Голема. Мнe казалось, что сейчасъ соберется толпа, и я сумeю какъ-нибудь объясниться. Но прошелъ цeлый часъ, -- и только кое-гдe появлялись иногда блeдныя лица, кидали на меня боязливые взгляды и въ смертельномъ ужасe вновь исчезали. Что же -- ждать мнe, пока черезъ нeсколько часовъ, а, быть можетъ, и завтра придутъ полицейскiе, -- "крючки", какъ величаетъ ихъ Цвакъ? Нeтъ, лучше ужъ мнe спуститься внизъ и постараться найти ходъ подъ землей. Можетъ быть, днемъ туда проникаетъ откуда-нибудь свeтъ черезъ трещины камня? Я спустился по лeстницe, пошелъ по тому же направленiю, что вчера -- -- по грудамъ сломанныхъ кирпичей -- -- поднялся по развалинамъ какой-то лeстницы и очутился неожиданно -- въ 120 сeняхъ чернаго школьнаго зданiя, которое я только что видeлъ во снe. Сразу нахлынулъ на меня цeлый потокъ воспоминанiй: парты, забрызганныя чернилами сверху донизу, ученическiя тетради, нестройное пeнiе, мальчикъ, притащившiй въ классъ майскаго жука, учебники съ всунутыми между страницъ и раздавленными бутербродами, запахъ апельсинныхъ корокъ. Для меня стало ясно: я былъ тутъ когда-то ребенкомъ. -- Но я не сталъ долго раздумывать и поспeшилъ домой. Первымъ, кого я встрeтилъ на Сальпитергассе, былъ сгорбленный старый еврей съ сeдыми длинными пейсами. Едва увидeвъ меня, онъ закрылъ руками лицо и сталъ громко читать слова еврейской молитвы. На его крикъ выползло изъ своихъ норъ, должно быть, много людей, -- я услышалъ позади себя неистовый шумъ. Я обернулся и увидeлъ множество лицъ, блeдныхъ отъ страха, искаженныхъ ужасомъ. Я съ изумленiемъ опустилъ глаза и замeтилъ: поверхъ костюма на мнe все еще было странное, старомодное платье. Они меня принимаютъ за Голема. Я быстро завернулъ за уголъ въ первыя же ворота и сорвалъ съ себя ветхiя лохмотья. А черезъ мгновенiе мимо меня съ поднятыми палками, съ разъяренными лицами пронеслась обезумeвшая толпа. 121 -------- СВEТЪ. Нeсколько разъ въ теченiе дня я стучался въ дверь Гиллеля. Я не могъ успокоиться: мнe нужно было поговорить съ нимъ и узнать, что означаютъ всe эти странныя переживанiя. Но каждый разъ мнe отвeчали, что его еще нeтъ дома. Какъ только онъ вернется изъ еврейской ратуши, его дочь сейчасъ же меня извeститъ. Какая странная дeвушка -- эта Мирiамъ! Никогда мнe еще не приходилось видeть такой. Ея красота такая оригинальная, что въ первый моментъ ее даже не можешь воспринять, -- какъ-то сразу смолкаешь и испытываешь своеобразное, неясное чувство, -- какъ будто какую-то нерeшительность. Ея лицо создано по законамъ пропорцiи, забытымъ уже много тысячелeтiй назадъ. Эта мысль пришла мнe въ голову, когда я потомъ попытался воскресить мысленно передъ собой ея образъ. Я думалъ о томъ, какой мнe выбрать драгоцeнный камень, чтобы изобразить ея лицо въ видe камеи, полностью сохранивъ при этомъ художественное выраженiе. Я наталкивался на непреодолимыя трудности уже хотя бы только во внeшнихъ чертахъ: на синевато-черный блескъ ея глазъ и волосъ, превосходившiй все, что есть въ распоряженiи художника. Ну -- а какъ запечатлeть 122 въ камеe неземное очертанiе лица, не впадая въ безсмысленное стремленiе уловить сходство, -- по всeмъ правиламъ канонической теорiи "искусства"? Только, пожалуй, мозаикой можно было бы разрeшить эту задачу, -- понялъ я ясно. Но какой взять матерiалъ? На подборъ его не хватитъ, навeрное, человeческой жизни. -- -- -- Куда-жъ пропалъ Гиллель? Я жаждалъ увидeть его, какъ близкаго, стараго друга. Странно, какъ я привязался къ нему всей душой за эти нeсколько дней, -- а вeдь, въ сущности, я видeлъ его всего одинъ единственный разъ. Да -- вотъ почему: письма -- -- я хотeлъ спрятать понадежнeе ея письма. Хотя бы ради спокойствiя, -- на случай, если опять я надолго отлучусь изъ дому. Я вынулъ ихъ изъ сундука: -- въ шкатулкe они будутъ сохраннeе. Изъ груды писемъ вывалилась фотографiя. Я не хотeлъ смотрeть на нее, но было ужъ поздно. Въ парчевой шали на обнаженныхъ плечахъ, такая, какой я увидeлъ ее въ первый разъ, когда она спряталась въ моей комнатe, -- она взглянула сейчасъ мнe прямо въ глаза. Мое сердце пронзила нестерпимая боль. Не понимая значенiя словъ, я прочелъ на портретe посвященiе и подпись: "Твоя Ангелина." -- -- -- -- -- -- Ангелина!!! Какъ только я произнесъ это имя, завeса, скрывавшая отъ меня мою молодость, разорвалась сверху донизу. 123 Мнe казалось, я умру отъ отчаянiя. Я сводилъ судорожно пальцы -- тихо стоналъ -- кусалъ себe руки: -- -- праведный Боже, только-бъ ослeпнуть опять -- -- молилъ я -- -- только-бъ опять впасть въ летаргiю, какъ прежде. Боль сдавила мнe горло. -- Подступила ко рту. -- Я ощущалъ языкомъ ея вкусъ. -- Опъ былъ странный и приторный -- какъ вкусъ крови. -- -- Ангелина!! Это имя проникло во всe поры моего существа и стало нестерпимой, призрачной лаской. Страшнымъ напряженiемъ воли я заставилъ себя -- стиснувъ зубы -- смотрeть на фотографiю, пока мало-помалу не одержалъ надъ нею побeду! Побeду! Такую же, какъ ночью надъ игральною картой. -- -- -- -- -- -- Наконецъ-то: шаги! Мужскiе шаги. Это онъ! Съ радостью кинулся я къ двери и отперъ ее. На лeстницe стоялъ Шмая Гиллель, а за нимъ -- я тотчасъ же упрекнулъ себя въ невольномъ чувствe досады -- старый Цвакъ съ румяными щечками и круглыми глазами ребенка. "Я вижу, вы здоровы, мейстеръ Пернатъ," началъ Гиллель. Холодное "вы"? Холодъ. Рeзкимъ, мертвящимъ холодомъ вдругъ повeяло въ комнатe. Разсeянно, однимъ ухомъ слушалъ я, что, едва дыша отъ волненiя, сталъ торопливо разсказывать Цвакъ: 124 "Вы слышали -- Големъ опять появился? Вeдь еще только на дняхъ мы объ немъ говорили, -- помните, Пернатъ? Въ еврейскомъ кварталe повсюду страшный переполохъ. Фрисландеръ самъ видeлъ Голема. И опять, какъ всегда, началось дeло съ убiйства." Я изумленно прислушался: съ убiйства? Цвакъ схватилъ меня за руку. "Ну, да, развe вы не слышали, Пернатъ? На улицe повсюду расклеено объявленiе полицiи: убитъ толстый Цотманъ, "масонъ", -- ну, да вы знаете -- -- директоръ общества страхованiя жизни. У насъ въ домe арестовали Лойзу. А рыжая Розина безслeдно исчезла. И опять Големъ -- Големъ -- прямо волосы становятся дыбомъ." Я ничего не отвeтилъ и взглянулъ на Гиллеля: почему онъ на меня смотритъ такъ странно? Неожиданно по его губамъ скользнула едва замeтная, сдержанная улыбка. Я понялъ. Она относилась ко мнe. Отъ радости я готовъ былъ расцeловать его. Я совсeмъ потерялъ голову и безцeльно бeгалъ по комнатe. Что сперва принести? Стаканы? Бутылку бургундскаго? (У меня была только одна.) Сигары? -- Наконецъ, я нашелся: "Почему же вы не садитесь?" -- Я быстро пододвинулъ своимъ друзьямъ кресла. -- -- -- Цвакъ началъ сердиться: "Почему вы все время улыбаетесь, Гиллель? Быть можетъ, вы не вeрите въ появленiе Голема? Мнe кажется, вы вообще не вeрите въ Голема." "Я не повeрилъ бы въ него, если бы даже его увидeлъ здeсь въ комнатe," спокойно отвeтилъ Гиллель, посмотрeвъ на меня. -- Я понялъ двойственный смыслъ его словъ. 125 Цвакъ съ изумленiемъ отставилъ стаканъ съ виномъ: "Такъ вы не придаете никакого значенiя показанiямъ нeсколькихъ сотъ человeкъ? -- Но подождите, -- вспомните мои слова, Гиллель: -- убiйство за убiйствомъ пойдетъ теперь въ еврейскомъ кварталe! Мнe уже это знакомо! Появленiе Голема всегда вызываетъ такiя событiя!" "Въ совпаденiи однородныхъ явленiй нeтъ ничего сверхъестественнаго," отвeтилъ Гиллель. Онъ всталъ, подошелъ къ окну и сталъ смотрeть на лавку старьевщика. "Когда начинаетъ дуть теплый вeтеръ, во всeхъ корняхъ пробуждается жизнь. И въ сладкихъ, и въ ядовитыхъ." Цвакъ весело подмигнулъ мнe и кивнулъ головой на Гиллеля. "Если бы рабби только захотeлъ, онъ бы могъ разсказать намъ вещи, отъ которыхъ волосы стали бы дыбомъ," сказалъ онъ вполголоса. Шмая обернулся. "Я не 'рабби', хотя и имeю право такъ называться. Я только жалкiй архиварiусъ въ еврейской ратушe, -- я веду списки живыхъ и умершихъ." Въ его словахъ тайный смыслъ, -- почувствовалъ я. Марiонетный актеръ тоже, навeрное, это замeтилъ, -- вдругъ замолчалъ, и нeкоторое время никто изъ насъ не произнесъ ни единаго слова. "Послушайте, рабби -- простите: я хотeлъ сказать 'господинъ Гиллель'" началъ опять Цвакъ немного спустя, -- въ его голосe прозвучала серьезность, -- "я давно хотeлъ васъ о чемъ-то спросить. Если не захотите или не сможете -- вы мнe попросту лучше не отвeчайте -- --" 126 Шмая подошелъ къ столу и взялъ въ руки стаканъ. Вина онъ не пилъ, -- можетъ быть, ему запрещалъ это еврейскiй ритуалъ. "Спрашивайте, Цвакъ." "-- -- Извeстно ли вамъ, Гиллель, что-нибудь объ еврейскомъ тайномъ ученiи -- о Каббалe?" "Очень немного." "Я слышалъ, есть документъ, по которому изучаютъ Каббалу: кажется, Зогаръ -- --" "Да, Зогаръ, -- Книга Сiянiя." "Ну, вотъ видите!" разразился Цвакъ. -- "Развe не вопiющая несправедливость, что произведенiе, содержащее въ себe ключъ къ толкованiю Библiи и къ блаженству -- --" Гиллель прервалъ его: "-- -- только отчасти." "Хорошо, пусть хотя бы отчасти! -- ...чтобы такое произведенiе изъ-за его огромной цeны и большой рeдкости было доступно опять-таки только богатымъ? Оно имeется, я слышалъ, только въ одномъ экземплярe въ Лондонскомъ музеe. И къ тому же еще на халдейскомъ, арамитскомъ, еврейскомъ -- -- я ужъ не знаю еще, на какомъ языкe! -- Развe вотъ я, напримeръ, имeлъ когда-нибудь въ жизни возможность изучить эти языки или съeздить въ Лондонъ?" "А вы когда-нибудь дeйствительно горячо мечтали объ этомъ?" съ легкой усмeшкой спросилъ Гиллель. "Откровенно говоря -- нeтъ," немного смущенно признался Цвакъ. "Тогда вы не должны и роптать," сухо замeтилъ Гиллель. "Кто не жаждетъ познанiя всeми фибрами своего существа, какъ задыхающiйся человeкъ, воздуха, тотъ не можетъ проникнуть въ тайны Господа Бога." 127 "Но должна же быть все-таки книга, въ которой содержится ключъ къ разгадкe всeхъ тайнъ потусторонняго мiра, -- не только нeкоторыхъ," мелькнуло у меня въ головe. Я машинально нащупывалъ рукой игральную карту, которая все еще лежала у меня въ карманe. Но не успeлъ я облечь свою мысль въ форму вопроса, какъ Цвакъ уже задалъ его. Гиллель опять загадочно улыбнулся: "На каждый вопросъ человeкъ получаетъ отвeтъ въ то мгновенiе, когда онъ складывается у него въ головe." "Вы понимаете, что онъ хочетъ этимъ сказать?" обратился ко мнe Цвакъ. Я ничего не отвeтилъ и затаилъ дыханiе,