----------------------------------------------------------------------------
Алан Маршалл. Избранное. М., "Правда", 1989
Запись беседы и перевод Л. Завьяловой
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
Эта беседа с Аланом Маршаллом состоялась у него на родине, в его домике
под Мельбурном, где он жил со своей старшей сестрой до того дня, пока
здоровье не отказало ему настолько, что пришлось переехать в приют для
престарелых.
В те весенние дни 1978 года писатель чувствовал себя неважно - все еще
сказывалась недавняя тяжелая операция. Тем не менее, узнав, что в Австралию
приехала группа активистов общества дружбы "СССР-Австралия" и в их числе
переводчица его книги очерков об аборигенах, он передал мне приглашение
приехать и навестить его.
Австралийская весна представала во всей своей красе, деревья скорее
напоминали яркие пышные букеты невиданных цветов, и думалось, несчастья,
болезни, житейские невзгоды, беды возможны, где угодно, только не здесь и не
сейчас.
...Кабинет маститого писателя, главное место в котором занимает
письменный стол во всю ширь окна, поражает скромностью. Заслышав голоса,
хозяин повернулся к нам в кресле на колесах: знакомый облик, неповторимая
маршалловская улыбка... На стене полки с сувенирами беглый взгляд замечает
художественные изделия аборигенов, нашу хохлому. За стеклом книжного шкафа
произведения Алана Маршалла - издания роскошные и поскромнее, переводы на
русский язык, которые хозяин показывает не без гордости, - ведь почти все,
его произведения публиковались в нашей стране, и он любовно коллекционирует
их, как правило, с автографами переводчиков - его друзей: знаменитая
трилогия "Я умею прыгать через лужи", "Это трава", "В сердце моем",
многочисленные рассказы, мифы аборигенов - "Люди незапамятных времен". Какая
счастливая возможность пополнить эту коллекцию подарком из Москвы: "Мы такие
же люди" - еще один перевод из аборигеновского "цикла", который занимает
такое важное место в его творчестве. Гуравилла, что на языке аборигенов
означает слагатель песен - так любовно называют Маршалла друзья-аборигены, -
снимает с полки книгу "Люди незапамятных времен", она переиздана в 1978 году
с иллюстрациями Мириам Роз Анганмер - первой художницы-аборигенки,
продолжающей богатые традиции своего народа. Об этом говорит не только
манера ее письма, но и кирпичного цвета фон рисунков, как бы воспроизводящий
цвет коры, на которой испокон века рисовали аборигены, - краски Австралии.
Внимание привлекла книжечка карманного формата: на голубом фоне
глянцевой обложки стоптанный башмак с кожаным шнурком, покрытый рыжей пылью
австралийской земли. "Как прекрасны твои ножки" - его первый роман.
Переведен ли он на русский язык - вопрос, заданный лишь для проверки памяти,
- похоже, задел живые струны души, напомнил автору молодые годы. Поток
воспоминаний полился - неудержимый, не раз прерываемый заразительным смехом,
диалогами в лицах. Набравшись смелости, я прошу у писателя разрешения
включить магнитофон. К счастью, это не только не сбило его с мысли, а
напротив - послужило организующим моментом для рассказа, в котором его
устами раскрывается история творчества.
- ..."Как прекрасны твои ножки" - мой первый роман. Я писал его, когда
работал на обувной фабрике. В то время я восхищался стилем американского
писателя Джона Дос Пассоса. У него было то, что он назвал "глаз-камера", то
есть проницательный, острый глаз. Я был полон честолюбивых планов, желания
создать шедевр. Словом, желания написать книгу, которая будет правдивым
отображением жизни того времени. Я работал на обувной фабрике в бухгалтерии
и вел там регистрацию приходов и расходов в журнале с отрывными листами.
Когда приходил какой-нибудь посетитель - интересный человек и у нас
завязывалась беседа, я записывал ее в этот журнал. А затем, переписав в свой
блокнот, вырывал страницу. Словом, в пересчете на листы гроссбуха я им
дорого обходился. Так вот, у меня собрался очень интересный материал,
который я хотел использовать в дальнейшем. Но, видите ли, если диалог -
дословная запись, то он лишен убедительности, жизни. В нем непременно должна
заключаться и частица души самого писателя. И то, что привносил в него я,
Надо было сплавить в единое целое, тесно увязать с характером персонажа. Я
даже полюбил этих людей, потому что они i были сильные и умели преодолевать
житейские невзгоды. Но когда сам ты калека и ходишь на костылях, то, как ни
странно, не решаешься обратиться за помощью к тем, кому живется трудно,
потому что им не понять, с какими проблемами приходится сталкиваться тебе.
Итак, я записывал, записывал, записывал - я заполнял целые блокноты. У
меня собралось их в общей сложности около тридцати, и впоследствии я послал
их в Национальную библиотеку в Канберре - они составят часть так называемого
Архива Алана Маршалла.
Словом, я записывал разговоры людей, которые заходили в бухгалтерию или
работали на фабрике, а затем обрабатывал, что-то изменял или дополнял. При
написании этого романа у меня была двойная цель. Во-первых, я хотел описать
жизнь девушек - фабричных работниц. Но, главное, я хотел ритмом самой книги
передать ритм работы обувной фабрики. Видите ли, у меня были странные идеи.
Я думал, что эту Книгу надо декларировать под музыкальный аккомпанемент и
мне непременно следует найти композитора. Я предпослал книге эпиграф -
цитату из стихотворения Коула "Погребальная песнь фабрики", которое было
напечатано в 1933 году. Оно очень мрачное и настраивало читателя на нужный
лад. История этой книги примечательна еще и тем, что прошло десять лет,
прежде чем мне удалось ее опубликовать. Я верил в нее и, не отступаясь,
продолжал рассылать рукопись издателям по всей Англии, пока, наконец, она не
попала в руки учителя одного технического Колледжа в Перте. Этот человек
прочел рукопись, и она ему так понравилась, что он отпечатал ее на школьном
печатном станке в количестве 2000 экземпляров. На нее никто не откликнулся,
не написал рецензии ни один критик. Люди просто не знали о существовании
этого романа - ведь он нигде никогда не упоминался. Но я много выступал с
чтением отрывков, чаще всего читал пролог.
Писатель раскрыл книгу, но не смотрел в нее, а напевно декламировал по
памяти:
- Фабрика - это динозавр... поднимающий голову над миазмами узких
улиц... над болотом домов. Он несет разрушение... у него металлические
каблуки... его внутренности - машины... его пасть - дверь, а за ней - вы,
рабочие... Он уносит с собой вашу молодость... вашу гладкую шею... лицо без
единой морщины... ваш смех... Сквозь солнечные дни... сквозь месяцы...
сквозь годы... сквозь жизнь - тысячи жизней; он будет высасывать все живое
из вашего молодого, крепкого тела... пока ваша кожа не покроется морщинами,
руки не станут дрожать, пока пыль не пропитает ваши легкие и плевок не
окрасится красным, а смех не превратится в слезы... Он доведет вас до
погибели. Король Тиранозавр доведет вас до погибели. Опьяненный грохотом, он
выплевывает башмаки и туфли, которые вы делаете... красные туфельки
танцовщиц, башмаки работяг... тысяча пар в день. ТЫСЯЧА ПАР В ДЕНЬ...
Фабрика... Динозавр... Король Тиранозавр.
Нетрудно догадаться, почему издатели отказывались публиковать этот,
роман. Я нарисовал слишком неприглядную картину жизни того времени, когда
людей обманывали, внушая им, что все идет как нельзя лучше - стоит только
хорошо потрудиться, и они заработают кучу денег. То были годы Большого
кризиса, многие, чуть ли не умирали с голоду. Я был одним из них. Я приехал
из деревни, и мне позарез нужна была работа, но я никак не мог устроиться -
сложность моего положения усугублялась тем, что я калека. Это был очень
тяжелый период в моей жизни.
За те десять лет, пока мой первый роман так и не находил издателя, я
написал еще четыре книги. И когда они вышли, они приобрели широкую
известность. Одна из них - "Это мой народ". Но ту, первую мою книгу пог
прежнему никто так и не желал печатать. Вот тогда-то ее рукопись и прочел
учитель технического колледжа в Перье, отпечатал и выпустил. А один книжный
магазин, где продавалась прогрессивная литература, закупил почта весь тираж
- 2000 экземпляров - и продавал по три шиллинга за книгу. Таким образом,
какое-то время спустя я получил свою долю - деньги небольшие, но я еще в
жизни таких не зарабатывал.
Однажды сюда приехал из Советского Союза замечательный человек -
журналист и писатель. Он прочел многие мои новеллы и сказал: "Как прекрасно
вы пишете о детях! Мне так понравилось. Можно я возьму ваши рассказы с собой
в Москву?" А между тем были и такие, кто критиковал меня тогда именно за то,
что я уделяю так много внимания детям и отошел от показа жизни рабочих. Это:
меня подзадорило, и я начал писать статьи для еженедельника "Уоркерс войс".
Собственно, вот тогда-то я и начал систематически заниматься журналистикой.
Одна моя статья называлась "Пролетарская книга с картинками". Я рисовал свои
"картинки" на улице, прямо с натуры.
К тому времени меня выгнали с работы. И я был одним из тех безработных,
кто обычно ходил к зданию Армии спасения, где нам предоставляли бесплатный
ночлег. Нередко мне тоже случалось просить там ночлега, и я сделал для себя
открытие, что люди, которые помогали мне больше других, сами очень нуждались
и страдали. Это меня многому научило, закалило. Разговаривая с ними, я стал
осознавать, что ведь я же просто счастливчик. Постепенно я укреплялся в
своем чувстве. Оно вошло в меня, и я стал жить жизнью счастливого человека,
светлой и полной надежд. И я прожил чудесную жизнь. Когда я сталкивался с
людьми, которые перенесли страдания, они говорили мне: знаешь, а ведь все не
так уж и плохо, верно?
Помнится, один человек сказал мне (это было позднее): "Знаешь, Алан, а
ведь ты счастливый человек, ты можешь купить себе новую машину без налога.
Практически ты можешь купить новую машину за деньги, вырученные от продажи
старой. Значит, сказал он, ты счастливый человек, потому что тебе не надо
тратиться. Как же это здорово! Понимаешь, ты никогда не бываешь в убытке". Я
ответил ему на это: "Знаешь, Матчин, я понимаю, что я счастливый человек, и
с удовольствием поделился бы с тобой своим счастьем. Так что, если у тебя
есть большой топор, принеси его мне, я достану полено, положу на него твою
ногу и отрублю ее, и тогда ты тоже будешь покупать себе машины без налога. И
еще я сказал: "Твоя жизнь будет счастливой - у тебя будет чертовски
счастливая жизнь, Матчин, совсем как моя". Но он не оценил или не понял моей
шутки.
Сколько времени уже длится это интервью-монолог? Во всяком случае,
давно пора уже было бы спросить, не утомила ли писателя наша беседа.
- Что вы! - вскричал он с лукавой улыбкой. - Просто не припомню, когда
я чувствовал себя так превосходно!
Было ли это данью гостеприимству или нежеланием прерывать воспоминания?
Перезаряжая кассету и воспользовавшись паузой, передаю Маршаллу привет
от общества дружбы "СССР-Австралия".
- Да, дружба между нашими странами существовала издревле: еще раньше,
чем зафиксировано письменной историей, австралийские аборигены принимали
гостей из Сибири - птиц, прилетавших сюда на зимовье.
Едва прередохнув, Маршалл продолжал рассказ:
- Итак, к тому времени я вступил в Лигу писателей - то была левая
организация, практически она состояла из одних коммунистов. И они стали
моими друзьями и помощниками. Впоследствии меня выбрали ее председателем.
Вот тогда-то я и научился выступать - прежде я всегда ужасно смущался.
В этой Лиге я встречал людей, которые со временем достигли больших
высот. Интересных людей, поскольку ее основателями были интеллигенты,
любившие использовать возможность проявлять свою эрудицию, рассуждая о
поэтах, например, Блейке, Донне, Китсе или о любой фигуре, входившей тогда в
моду, и это вело к тому, что я замыкался в себе, чтобы не выдавать свою
неосведомленность. Эти люди упивались только своим авторитетом в группе.
Обычно ее председатель по дороге в Лигу заглядывал в книжную лавку и
спрашивал продавца (его звали Генри Лоусон, как и известного нашего
писателя, и позднее он стал членом парламента): "Ну, что новенького?" И
продавец рассказывал ему о последних новостях. Таким образом, он всегда был
в курсе всех дел. Я просто восхищался им. Однажды я встал рано утром и,
проходя мимо книжной лавки, тоже засунул туда голову ц спросил у Генри
Лоусона: "Ну, что новенького?" Тот вскричал: "Как это что новенького?
Господи, да ты случайно не Алан Маршалл?" - "Да, он самый". И он сказал: "Ты
что, не слышал последние новости? " Я сказал: "Не слышал". "Так вот, в
Англии напечатали статью об Алане Маршалле". Оказывается, английский журнал
"Лефт ревью" перепечатал ряд моих статей из коммунистического журнала
"Уоркерс войс", и один из издателей откликнулся на эту публикацию и назвал
их мастерскими.
Ну что ж, сказал я, это чудесно. И я сказал: "Послушай, а не мог бы ты
мне удружить? Когда наш председатель просунет в дверь голову - и спросит:
"Ну, что новенького?" - скажи ему про это дело". Так он и поступил.
И в тот вечер, когда все просили председателя что-нибудь рассказать, он
встал и произнес целую речь. В частности, он сказал: "Я очень рад вас
видеть, тут со" бралось так много народу, и у нас будет большая дискуссия о
Блейке (или о Донне, или о Китсе - неважно. Нет, - сказал он, - на этой
неделе никаких особых новостей нет, все по-старому". И тогда я сказал:
"Послушайте, мистер председатель, вы меня извините, но мне хотелось бы
сообщить вам новость: в Англии вышла обо мне статья - это большое дело".
Бог ты мой! Его чуть не хватил удар. Куда только девался весь его
гонор? Он просто не знал, как ему и реагировать.
Словом, так я начал печататься в Англии и нет-нет да и стал получать
заказы на статьи.
И так оно шло до моей поездки в Советский Союз. где, к своему
превеликому удивлению, я узнал, что считаюсь крупным писателем. По крайней
мере, так оно выглядело.
Когда я обнаружил, что мои произведения переводят и печатают в
Советском Союзе, я был просто в восторге, тем более что возвращался домой, в
Австралию, с экземпляром "Я умею прыгать через лужи" на русском языке. И
несмотря на то, что у Советского Союза было тогда много недоброжелателей в
Австралии, сам факт, что я популярен у советских читателей, странным,
образом положительно сказался на моей репутации, так как австралийцы не
могут не считаться с тем, что Советский Союз дал человечеству Толстого (или
по крайней! мере его дала Россия), Горького и других литературных богов,
которых чтят во всем мире, - моих богов, что эти русские знают толк в
хорошей литературе.
Из Советского Союза мои книги стали переходить одну границу за другой -
их начали переводить в Венгрии, потом в Румынии, потом в Болгарии...
- Сколько раз вы приезжали в Советский Союз?
Этот вопрос повел нашу беседу по другому руслу, но явно не менее
приятному для моего собеседника.
- Четыре. Один раз ненадолго, проездом в Берлин - на писательскую
конференцию.
Однажды у меня состоялся разговор, который, может быть, Покажется вам
интересным. Мы летели в Восточную Сибирь. Один из пассажиров все время
разговаривал с соседом и смеялся. Я повернулся к ним и спросил, откуда они
родом, и они ответили: из Дагестана. Я сказал: "Послушай, а мне бы хотелось
побывать в ваших краях". "Ну, что ж, приезжайте - будем рады", - услышал я в
ответ. "Обязательно приеду, - усмехнулся я. - Интересно побывать в местах,
где живут лучшие танцоры Советского Союза". И тут громкий женский голос
ответил мне: "Послушай, друг, лучше, грузинских танцоров нет". Тотчас же
запротестовали узбеки: "Вот смех, да и только, не слушай ты эту болтовню,
лучше наших танцоров нет во всем Советском Союзе. У нас самые красивые
женщины и самые прекрасные танцоры - ни в - одной республике таких нет".
Неожиданно раздался другой женский возмущенный голос: "Ничего подобного, все
лучшие танцоры у нас в Киеве". - "Ерунда, - оборвал ее мужчина, молчавший
все это время, - вы уж извините, но лучше вам приехать в Центральную Россию,
неподалеку от Ленинграда, - какое точно место он назвал, не припомню, - наши
плясуньи - вот это красотки! Наши пляски на празднике урожая - ни в сказке
сказать, ни пером описать. Я с удовольствием отвез бы вас туда. Непременно
приезжайте к нам, если хотите увидеть лучших танцоров - лучших, что бы вам
там ни говорили". И тут они затеяли между собой горячий спор. Они спорили и
спорили, а тем временем мы пролетели чуть ли не через весь Советский Союз...
Мне довелось познакомиться с Корнеем Чуковским. Он был уже в преклонных
годах. Почему я так стремился встретиться с ним? Потому что он был хорошо
знаком с Горьким, а Горький - человек и писатель, которого я люблю больше
всего. Он величайший художник. Еще Чехов. И вот, когда я приехал к
Чуковскому, мне навстречу поднялся со стула высокий, статный мужчина. Он
приветливо кивнул моей дочери - ей было восемнадцать лет, и она очень
стеснялась и робела, это было ее первое далекое путешествие. Чуковский хотел
помочь ей освоиться, и он сказал: "Пошли погуляем по лесу". И он пошел с ней
гулять. А когда они вернулись, оживленно беседуя, моя дочь чувствовала себя
уже совсем иначе. Чуковский дал мне посмотреть письма Максима Горького, а
потом показал здание рядом со своей дачей - детскую библиотеку, свое детище.
В мой последний приезд в Советский Союз меня с дочерью возили к Самуилу
Маршаку - самому чудесному человеку из всех писателей, которых я встречал.
Он написал прелестную историю своего детства. В самом деле, совершенно
прелестную. И я очень стремился повидаться с ним, побывать у него. Он был
тогда уже глубоким стариком. Его стол был завален бумагами и книгами. Полки
тоже ломились от книг. И он обнял меня обеими руками, прижал к себе
крепко-крепко и долго не отпускал. И сказал: "Знаете, мы с вами как дети". А
я ответил: "Вы написали прекрасную книгу о своем детстве". "У меня не было
намерения написать книгу о своем детстве, я старался написать о том, ч_т_о
т_а_к_о_е д_е_т_с_т_в_о", - услышал я в ответ. И я сказал: "Именно это вы и
сделали. Вы рассказали, что такое детство. Это было и моим детством".
Несколько дней спустя он умер. Но пока он был тут и рассказывал о своей
жизни и о том, что перенес в молодости, я понял, какой же это замечательный
человек. Моей дочери он подарил свою книгу с автографом.
Ах, какая же это книга! Маршак так умел понимать детей потому, что
говорил с ними "на равных", а не снисходительно и при этом находил слова,
хотя и понятные им и тем не менее такие, какими взрослый говорит со
взрослыми. Еще он сказал мне: "Почему бы вам не написать волшебную сказку, у
вас должно хорошо получиться".
Голос рассказчика, голос доброго сказочника, завораживал, в особенности
всякий раз, когда речь заходила о детях или о детской литературе, занимающей
столь важное место в его творчестве. Ведь все, что написано им о детях и для
детей, - свидетельство великолепного дара художника проникать в душу
ребенка. Только человек, безгранично любящий детвору, мог создать такие
точные портреты своих юных друзей, в том числе аборигенов. Причем диалог, к
которому писатель так активно прибегает, служит самораскрытию сложного
детского характера - словно бы и нет здесь вмешательства автора.
- И вот, когда я вернулся в Австралию, я написал историю под названием
"Шепот на ветру". Как все-таки жаль, что ее полностью не перевели в
Советском Союзе. Я так любил свою сказку, что нередко читал ее детям или
рассказывал о ней. Это волшебная сказка о любви, о том, что взаимная любовь
помогает сносить удары судьбы и служит великим жизненным стимулом. А еще это
история мальчика Питера, который ищет красивую принцессу, какую ищет каждый
мальчик. И когда мой герой нашел свою принцессу, она оказалась пленницей
жестокого короля и злой королевы, которые заточили ее под самой крышей
огромного замка, лишив свободы до тех пор, пока она не выдержит трудные
экзамены. Моя сказка учила, что надо хорошо вести себя и трудиться. Ведь
дети, читая книги, извлекают из них уроки.
Многие австралийские дети прочли эту сказку, несмотря на то, что ее не
включали в школьный рекомендательный список; и они писали мне письма.
Школьники буквально засыпали меня письмами, и я отвечал им.
Эта волшебная сказка необычна тем, что я старался сочетать в ней
австралийский фольклор с европейским - здесь действуют ведьмы и великаны,
кенгуру и эму. И как всякая сказка, она кончается торжеством добра. В жизни,
однако, далеко не всегда добро так легко побеждает зло и победа над злом
дается ценой больших страданий. Об этом я недавно написал в своем
антивоенном рассказе "Водолаз".
Разумеется, не эта грустная нота определила ощущение от беседы с
австралийским писателем. Главной была радость встречи с необыкновенным
человеком, обладающим подлинным душевным богатством и даром мудрой простоты.
Last-modified: Mon, 27 Aug 2001 10:03:35 GMT