Алан Маршалл. Из сборника "Расскажи про индюка, Джо"
----------------------------------------------------------------------------
Алан Маршалл. Избранное. М., "Правда", 1989
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
Перевод М. Юфит
Он вышел из чащи порыжевшей травы и водорослей, окаймляющих озеро
Корангамит. За ним шагал его старший брат.
Он был белокур. Когда он почесал головенку, между прядей золотистых
волос нежно зарозовела кожа. Глаза у мальчишки были синие. Его лицо густо
усыпали веснушки. Нос был вздернут. Он мне ужасно понравился. Я прикинул,
что ему, пожалуй, года четыре с половиной, а брату вдвое больше.
Оба щеголяли в синих бумажных комбинезонах. Ветерок, пробегавший по
озеру, колыхал широкие штанины. Мальчики шли с независимым видом,
наслаждаясь полной свободой.
Они вспугнули ржанок, за которыми я наблюдал. Встревоженно закричав,
птицы взлетели, развернулись по ветру и, мелькнув на фоне больших облаков,
среди которых голубели клочья неба, понеслись над самой водой, громко хлопая
крыльями.
Мы поздоровались. Мне показалось, что я понравился мальчикам. Младший
тотчас принялся меня подробно расспрашивать. Он желал знать, что я здесь де-
лаю, почему на мне зеленая рубаха и где моя мама. Я на все вопросы ответил
сразу же, угадав в нем родственную Душу. Он, как и я, стремился к познанию.
Затем я в свою очередь задал ему вопрос и благодаря этому узнал, с какими
опасностями и бедствиями он успел столкнуться на своем жизненном пути.
- Откуда у тебя этот шрам? - поинтересовался я. Посередине его лба,
между веснушками, виднелся рубец.
Малыш бросил быстрый взгляд на брата. Тот стал отвечать вместо него, на
что младший, видимо, и рассчитывал. Он одобрительно смотрел на брата, глаза
его сияли и губы полуоткрылись, как у человека, слушающего увлекательную
повесть.
- Он свалился с детского стульчика, когда был совсем маленький, -
сказал старший мальчик. - Стукнулся башкой о лопату так, что потекла кровь.
- Кровь! - взволнованно пробормотал малыш, испытывая священный восторг
перед пережитой некогда опасностью. Он смотрел на гладь озера, заново
переживая историю со стульчиком, лопатой и кровью.
- А однажды его лягнула корова, - продолжал старший.
- Корова? - воскликнул я.
- Вот именно, - подтвердил он.
- Расскажи, Джо, - нетерпеливо попросил малыш, заглядывая брату в лицо.
- Он вздумал связать корове ноги, а она рванулась и как даст ему пинка
в живот.
- В живот, - важно подтвердил малыш, поглядывая на меня и кивая
головой.
- Ух ты! - удивился я.
- Ух ты! - повторил он за мной.
- Ему спринцевали горло, - сказал Джо.
- Мне спринцевали горло, - медленно и неуверенно произнес малыш. - Что
такое "спринцевали", а, Джо?
- Он совсем не мог дышать, - пояснил мне Джо.
-"- Я не мог дышать нисколечко, - сказал младший.
- Плохо тебе пришлось? - посочувствовал я.
- Плохо. Верно, Джо? - спросил мальчик.
- Плохо, - подтвердил Джо.
Он внимательно оглядывал младшего брата, словно отыскивая на нем следы
еще каких-нибудь несчастных случаев. .
- Однажды на него свалилась лестница, - сообщил он.
Малыш быстро взглянул на меня, проверяя, потрясен ли я. Сам он был
глубоко потрясен словами Джо,
- Да не может быть, - усомнился я.
- Показать ему, Джо? - заранее предвкушая торжество, спросил малыш.
- Покажи, - разрешил Джо.
С довольной усмешкой малыш наклонился и уперся руками в коленки. Джо
оттянул воротник его рубашонки и стал всматриваться в теплую полутьму между
спиной братишки и синей материей.
- Вот, поглядите сами, - предложил он без особой уверенности в голосе,
отыскивая глазами шрам на белой коже.
Малыш вывернул руку назад, стараясь дотянуться до нужного места на
плече, и подсказал:
- Вот тут, Джо! Тебе видно, Джо?
- Да, это оно самое! - обрадовался Джо. - Подойдите посмотрите. - Он
взглянул на меня. - Не шевелись, Джимми!
- Джо нашел шрам, - закринал Джимми, поворачивая ко мне свою гордую
мордашку.
Я поднялся с камня, угнездившегося в земле и скрытого густой травой, и
подошел ближе. Наклонившись, я заглянул за оттянутый воротник. На белом
плечике была узкая полоска крошечного шрамика.
- Верно, на самом деле шрам, - признал я. - Ты небось здорово плакал
тогда?
Джимми повернулся к брату:
- Джо, я плакал, Джо?
- Ну, немножко, - ответил Джо.
- Я никогда не плачу долго; правда, Джо, я не плачу?
- Правда, - подтвердил Джо.
- Но как же это произошло? - спросил я.
- На лестнице были крючки... - стал объяснять Джо.
- Крючки, - важно повторил малыш, кивая мне.
- А он опрокинул лестницу на себя, - продолжал Джо.
- О-о, - возбужденно произнес маленький мальчик, сложил ладошки и,
засунув их между колен, притопнул. - О-о-о-о!
- Его здорово грохнуло, - сказал Джо.
- Меня здорово грохнуло, - вдумчиво произнес; малыш, как будто впервые
узнав о себе этот факт.
Пока Джимми предавался своим мыслям, мы молчали.
Потом Джо попытался завязать со мной разговор на другую тему.
- Хорошая погода, правда?
- Отличная, - согласился я.
Малыш встал между нами, умоляюще заглядывая Джо в глаза.
- А еще что со мной случилось? - приставал он. Джо, грызя ноготь на
большом пальце, задумчиво уставился в землю.
- Больше ничего с тобой не случилось, - изрек он наконец.
- Ох, Джо! - Мальш был совершенно убит этим окончательным приговором.
Внезапно он нагнулся, засучил штанину и принялся внимательно рассматривать
свою ножку, ища на ней следы старых ран.
- А это что? - Он дотронулся до еле заметной метки на колене.
- Это? Это ничего, - отмахнулся Джо. Ему хотелось поговорить о хорьках.
- Вы знаете, хорьки... - начал он.
- По-моему, это все-таки шрам, - перебил я, вглядываясь в отметинку.
Джо наклонился и обследовал ее. Малыш, поддерживая засученную штанину,
посматривал то на меня, то на брата, то снова на меня, с беспокойством
ожидая нашего решения.
Джо тщательно изучил метку и даже потер ее пальцем. Малыш с напряженным
вниманием следил за этой процедурой.
- Может, ты обжегся когда-нибудь, я не знаю.
- Я хочу, чтобы это я обжегся, Джо, - сказал Джимми. Это была мольба,
чтобы Джо подтвердил, но Джо был поборником истины.
- Нет, я не помню, чтобы ты обжигался, - сказал он, - может, мама
знает.
- С ним могла приключиться какая-нибудь другая беда, припомни-ка, -
ринулся на выручку я.
- Могла, - настойчиво повторил малыш. Он подошел и взялся за мою руку,
чтобы вместе со мной дожидаться, пока Джо окончательно все взвесит.
Задрав голову, он промолвил:
- Джо хороший, правда?
- Хороший, - согласился я.
- Он знает и про меня, и про все.
- Точно, - подтвердил я.
Тут позади нас раздалось негромкое "эй!". К нам бежала маленькая
девочка, прыгая по камням насыпи, отделявшей озеро от вспаханного поля. У
нее были тонкие ноги в длинных черных чулках. Один чулок сполз, и она то и
дело наклонялась и подтягивала его, стараясь подсунуть под резинку. Поэтому
она то бежала, то прыгала. Она выкрикивала имена братьев, и по тону слышно
было, что у нее важные новости.
- Наверное, папа вернулся, - предположил Джо. Малыша это неожиданное
появление сестры сильно рассердило.
- Что ей надо? - сказал он, надувшись. Девочка добралась до ровной
лужайки и помчалась быстрее. Ее короткие волосы развевались на бегу. Она
махала мальчикам рукой.
- У нас родилась сестренка! - вопила девочка.
- Подумаешь, - огрызнулся малыш.
Он отвернулся и начал дергать Джо за руку.
- Ты вспомнил еще что-нибудь страшное про меня, Джо?
Тут на него нашло озарение, и лицо его просияло.
- Расскажи ему, как за мной гнался индюк! - закричал он.
Перевод О. Кругерской
Она знала старика старателя. С прогалины на склоне холма она часто
видела, как он промывал золотоносный песок в ручье, протекавшем внизу в
долине.
Иногда он прерывал работу, садился на берегу и наблюдал за ней, набивая
трубку.
Они были знакомы уже два года. Она стала его другом.
Она была меньше своих собратьев и отличалась от них окраской. Она была
серая, а остальные кенгуру - почти черные.
Каждое утро старик старатель проезжал извилистой горной дорогой, и,
услышав скрип повозки, они на мгновение замирали, выпрямившись, подергивая
ноздрями. Но они не боялись старателя. Он был сродни эвкалиптам и веселому
щебету сорок. И когда с криком "тпру!" он останавливал старую черную лошадь,
они понимали, что он хочет только взглянуть на них. Они продолжали пастись.
Движения их были ритмичны, как музыка: волнообразный взлет и падение
пластичных тел на фоне тонких деревьев.
Иногда они усаживались на задние лапы и, обернувшись, смотрели на него
внимательно, с напряженным интересом.
Их бока, влажные от росы с душистых листьев, блестели в лучах утреннего
солнца. Они казались детьми деревьев.
Однажды старатель подошел к серой кенгуру совсем близко. Она ждала его,
вытянув шею и полузакрыв глаза, ноздри ее раздувались от любопытства. В
нескольких ярдах он остановился и замер; они как бы изучали друг друга.
Потом она повернулась и медленно запрыгала прочь. Она двигалась
грациозно, с достоинством, несмотря на тяжелую ношу. В сумке у нее спал
детеныш.
В миле от того места, где работал старатель, два парня рубили лес.
Лезвия их топоров сверкали на солнце. Когда безжалостная сталь на мгновение
застывала у них над головой, мускулы на голой спине вздувались лоснящимися
коричневыми буграми. Кожа, у них была идеально гладкая, как яичная скорлупа.
Рядом с бревном, которое парни обрабатывали, лежал голубовато-серый
охотничий пес - с собаками этой породы охотятся на кенгуру. Его могучая, с
ясно обозначенными ребрами грудь мерно вздымалась и опускалась. Узкий таз
изяществом формы напоминал стебель.
Вдруг пес, подняв голову и обернувшись, куснул себя за плечо, чтобы
успокоить зуд. В оскаленной пасти обнажились красные десны и блестящие,
цвета слоновой кости кинжалы зубов. Он фыркнул и задвигал челюстями. Рот его
наполнился слюной. Пес глубоко вздохнул и улегся снова. Мухи вились над его
мордой. Он щелкнул, зубами и беспокойно замотал головой.
Звали его Спринджер - Спринджер-убийца. В тени окружающих деревьев
дремали другие собаки. Оба лесоруба страстно любили охоту, и потому собак
было много, целая свора. В отличие от Спринджера, они не блистали красотой
линий. То были простые дворняги. Они лаяли по ночам и выли на луну. Со
свирепой радостью они загоняли кроликов и, охотясь всей сворой, всегда
неотступно преследовали жертву до конца. Дичь покрупнее они предоставляли
Спринджеру, вполне довольствуясь соучастием в убийстве.
Одна из собак, овчарка-полукровка по кличке Буфа, поднялась и
потянулась. Она сладко, с подвыванием зевнула и вышла на солнцепек. Постояла
немного в раздумье. Оглянулась через плечо.
Рядом с ней упала щепка. Собака ее понюхала. Ей было скучно. Она
повернулась и скрылась за деревьями.
Вскоре ее взволнованный лай взбудоражил всю свору. Собаки вскочили,
вытянули шеи, настороженно поворачивая морды из стороны в сторону.
Буфа мелькнула вдалеке, стремительно мчась по следу. Собаки завизжали
от удовольствия и, разбрасывая сухие листья эвкалиптов, рванулись за ней
через заросли.
Парни бросили работу и стали следить за собаками
- Вон они там, на холме! - указывая рукой, крикнул один. - Смотри,
смотри!
Он вложил два пальца в рот и пронзительно свистнул.
Спринджер, презрительно игнорировавший лай своры, услышав свист,
вскочил, как по зову трубы. Короткими, резкими скачками он ринулся вперед,
подняв морду, как бы стараясь разглядеть, что там, за деревьями. Потом
остановился, весь напряжение, одна передняя лапа застыла в воздухе. Дыхание
его стало ровным. Он нетерпеливо оглядел все кругом.
Парень, который свистел, спрыгнул с бревна. Подскочил к
голубовато-серому псу и, схватив его руками за голову, приподнял с земли.
Шея пса вытянулась, складки кожи полуприкрыли глаза.
- Смотри, вон, вон! Смотри! - взволнованно зашептал парень.
Но собака ничего не заметила и не двигалась. Тогда парень побежал
вперед, волоча за собой Спринджера.
Наконец пес увидел. Сильным броском он высвободился из рук парня. Тело
его, точно мощный сгусток энергии, рванулось вперед, пружиной сжимаясь и
распрямляясь в могучих прыжках; набрав скорость, он понесся плавно и
красиво, уже без напряжения.
Парень снова вскочил на бревно. Он весь вытянулся, приоткрыв рот,
вытаращив глаза, судорожно сжимая кулаки.
- Вот это да! - воскликнул он, обращаясь к напарнику. - Погляди на
него!
Кенгуру на склоне холма услышали лай Буфы, напавшей на след. Маленькая
серая кенгуру быстро вскинула голову. Несколько долгих, напряженных секунд
она стояла, глядя в долину, словно окаменев. Ее детеныш, щипавший траву
неподалеку, вдруг в страхе подскочил, метнулся к матери. Она открыла
передними лапами сумку, как мешок для сахара. Детеныш юркнул туда вниз,
головой и, дрыгнув задними ногами, скрылся.
Каким надежным казалось ему это убежище, недоступным ни зубастым
собакам, ни людям с ружьями! Его сердчишко теперь успокоилось. Он
перевернулся и с детским любопытством высунул голову из сумки.
Мать уже мчалась вперед. Самки спешили, самцы не слишком торопились.
Собаки с тявканьем выскочили из зарослей. Впереди, подобно острию
копья, молча летел Спринджер.
Кенгуру понеслись с отчаянной быстротой, но, прежде чем они успели
разогнаться, Спринджер прорвался в середину стада, и кенгуру бросились
врассыпную.
Потому ли, что она выделялась цветом, или потому, что была так мала, но
Спринджер выбрал именно ее в безжалостно пустился в погоню. Вслед за вожаком
нетерпеливо и весело ринулась вся свора; эхо разносило ликующий лай среди
холмов.
Серая кенгуру хотела было добраться по склону вверх до густой чащи, но,
словно внезапно поняв, какая отчаянная опасность угрожает ей и ее детенышу,
повернула в сторону - к старателю.
Она мчалась сквозь душистый орешник, мимо пестрых серебристых акаций,
печальных древовидных папоротников, через усеянные щепой вырубки, а вслед за
ней с такой же легкостью Спринджер перескакивал через стволы упавших
деревьев, обломанные ветки, огибал острые колья, перелетал через норы
вомбатов и журчащие ручейки. Он несся по воздуху, подобно самой Смерти.
Цепкие ветки мимозы задержали серую кенгуру. Она упустила время,
Спринджер весь иапружинился и оттолкнулся от земли, но слишком резко - это
ослабило прыжок, и пса занесло в сторону. Он ударился о серую кенгуру боком,
и зубы его вцепились ей в плечо. От толчка она пошатнулась и налетела на
деревце. Спринджер пронесся мимо, взрывая лапами влажную землю.
Серая кенгуру с трудом выпрямилась и, собрав все силы, метнулась от
пса; с ободранного плеча ее свисал красный лоскут кожи.
Она помчалась в густую поросль молодых эвкалиптов. На бегу она задевала
низко растущие ветки. Почти не уменьшая скорости, она быстрым отчаянным
движением выхватила детеныша из сумки и швырнула его в чащу. Потом сделала
несколько резких поворотов, уводя Спринджера от кенгуренка.
Детеныш кое-как поднялся с земли и растерянно запрыгал прочь. Но свора
с победным лаем повернула за ним. Он беспомощно оглянулся и попытался
бежать. Собаки налетели как вихрь и закрыли его со всех сторон.
Их торжествующий вой настиг маленькую серую мать, с трудом уходившую от
Спринджера-убийцы. Кровожадное ликование собак волнами захлестывало ее.
Старатель тоже услышал этот вой; уронив лоток, он с неуклюжей
поспешностью вылез из ручья. Голова его и плечи появились над берегом, и он
замер. Ошеломленный, он стоял, уставясь на мчащуюся к нему кенгуру и ее
преследователя. Потом, опомнившись, вскочил и побежал к ним. В широко
раскрытых глазах его было смятение. Он поднял руку и закричал: "Сюда, давай
сюда!"
Когда серая кенгуру достигла расчищенной поляны, силы ее уже были на
исходе. Пес с разинутой пастью, из которой блестящей струйкой текла слюна,
несся за ней через папоротники. Он отставал от нее всего на несколько шагов,
когда, превозмогая боль, она добралась до желанной прохлады свежей травы.
Спринджер сделал последний великолепный прыжок. Он оторвался от земли с
виртуозной легкостью танцовщика- казалось, все тело его сплетено из идеально
вылепленных мускулов. Потом стремительный полет его замедлился, как бы
заторможенный. Зубы глубоко вонзились в плечо жертвы. Спринджер твердо
приземлился на все четыре лапы.
Голову серой кенгуру резко дернуло вниз, задние ноги ее взлетели вверх.
Она описала круг в воздухе. Длинный хвост кольцом взвился над головой.
С глухим стуком она упала на спину. И прежде чем успела вздохнуть, Спринджер
вцепился ей в горло. С дьявольской яростью он терзал мягкий теплый мех.
Крепко упираясь передними ногами, подняв прямой хвост, он в бешенстве тряс
ее изо всех сил. Серая кенгуру беспомощно дергалась. Он отскочил назад,
готовый к новому броску.
Передние лапки кенгуру, словно маленькие руки, дрожали в безотчетной
мольбе. Она затихла, теснее прижавшись к матери-земле.
Спринджер повернулся и пошел прочь; он тяжело дышал, с его высунутого
языка падали красные капли. Полузакрыв глаза, смотрел он на старателя,
который бежал к ним, шлепая по траве мокрыми сапогами.
Перевод Н. Ветошкиной
- Кажется, там утка?
- Где?
- Только что села на воду. Погоди, вон она, видишь? Возле тех камышей.
Лежащий на земле мужчина приподнялся на локте. Халат его был распахнут,
и на голой груди блестели капли воды. Волосы после купания были еще влажные.
Рядом с ним лежала аккуратно сложенная военная форма.
Несколько поодаль от него в одних трусах стоял мальчик. Тело его было
бронзовым от загара.
Болото, поросшее колючей осокой, подступало почти к их носам. На
сверкающих островках воды темнели стебли сломанного камыша. Подальше, в том
месте, где рос полигонум, дно становилось глубже, а позади зарослей
полигонума захваченные разливом красные эвкалипты устилали поверхность
болота своими листьями.
- Там их две или одна? - спросил мужчина, внимательно оглядывая болото.
- Похоже, что две. Они ведь всегда вдвоем держатся, правда?
- Как правило. Никак не разгляжу. Где ты их видишь?
- Да вон прямо, - мальчик указал рукой. - Ну, теперь разглядел?
- Да, верно.
- Это утка?
- Точно, утка.
- А почему она такая маленькая?
- Когда они плывут, они всегда кажутся маленькими, потому что часть
тела у них погружена в воду. Но вторую я не вижу.
- Да наверно, только одна и была. Мне просто показалось, что две.
Может, вернемся и захватим ружье?
Мальчик весь горел от волнения. В голосе его звучала мольба.
- Да-а, - медленно протянул мужчина, - пожалуй, можно.
Он следил за уткой со всевозрастающим интересом.
- Любознательная утка. Смотри, как она вертит головой во все стороны.
Ей все любопытно. Кажется, и впрямь небольшая утка, - с удивлением добавил
он.
- Пойдем за ружьем? - нетерпеливо перебил мальчик. - Когда вернемся в
город, я смогу сказать ребятам, что подстрелил утку.
- Давай немножко понаблюдаем за ней, - попросил мужчина. - Какой у нее
счастливый вид, прямо глаз не оторвешь, словно у человека, вернувшегося в
отпуск домой. Ты видел, как она села на воду?
- Да. Она вон там пролетела, а потом я видел, как она скользила по
воде. Ну, теперь пойдем?
- Странно, что она одна, - пробормотал мужчина. - Не понимаю, почему
она кажется такой счастливой, если она одинока. Гляди-ка, она к нам плывет.
Черт возьми! Это забавно. Совсем как ручная!
- Ну, скорей. Пошли за ружьем.
- Ладно, - согласился мужчина. - Ты один сходи за ним. А я послежу за
уткой.
Мальчик стал надевать сандалии.
- Смотри только не спугни ее, хорошо? - взволнованно попросил он.
Мальчик ушел, осторожно ступая между сухими сучьями, которыми была
устлана земля под речными эвкалиптами.
Овцеводческая ферма находилась на гребне холма, возвышавшемся над
болотом. Мальчик припустился бегом.
Утка взмахнула хвостом н поплыла, лавируя между болотной травой.
Озираясь по сторонам, она выплыла на свободную воду, потом вдруг взъерошила
перья и, махая крыльями, постояла на воде. С удовлетворенным видом снова
погрузившись в воду, она продолжала свое веселое плавание.
Мужчина встал. Лицо его выражало восхищение и одновременно грусть; губы
дрожали. Он следил за уткой с таким напряженным вниманием, словно решал
какой-то важный жизненный вопрос.
Ему вдруг захотелось подержать эту птицу в руках, почувствовать
трепетное биение ее сердца, ощутить в ней пульс жизни, силу, способную
вознести ее выше облаков... х
Страстное желание прикоснуться к этой силе, которую она берегла, как
сокровище, одолевало его. У него эту силу отняли.
Птица жила своей бессознательной, непорочной жизнью, жизнью тихих,
окаймленных полигонумом, неподвижных болот, где спокойствие нарушалось лишь
мирными звуками природы, чистое небо никогда не сотрясалось от воплей ужаса,
а солнце не сверкало на стали оружия.
Птица могла спокойно озираться вокруг, прислушиваться и не пугаться
того, что она видит и слышит. Она могла взлететь ввысь, подняться над
насыщенными испарениями зарослями и полететь солнцу навстречу...
Он стиснул кулаки.
В ту ночь, когда японцы высадились в Новой Британии, Джим был рядом с
ним... стук моторов над темной водой... зеленые вспышки... высадка...
"Пусть получат сполна". Вопли... Крики... "Поддай им жару!"
Пляж Ралуана, их пулеметы, прочесывающие проволочные заграждения, и
беспрерывное бормотание Джима: "Черт, черт, черт". Рассвет... кровь...
бойня.
Бурые от крови волны, нахмуренные, словно усталые от тяжести трупов...
тела, вздымающиеся и падающие, волны подымают их осторожно, а бросают с
отвращением... Катер за катером плывет по человеческому месиву.
Японцы, остановленные проволочным заграждением. Пулеметы обстреливали
их с флангов, косили, словно пшеницу. А они все подходили... Живые
карабкались по мертвым, мертвые нагромождались баррикадами, а позади этих
баррикад плюющие свинцом катера врезались в песок...
Во рту он ощущал соленый привкус... сердце тупо билось в груди... А
потом он глухо пробормотал что-то и скрючился от боли...
Голос Джима: "Куда тебе угодило? Держись! Черт бы их побрал!" - "Ничего
страшного! Все в порядке..."
Японцы шатаются, падают, и все новые лезут на проволоку по трупам своих
убитых. Лезут... топчут мертвецов. Бесчисленные, как саранча.
И вот наконец последняя атака... И джунгли... Долгий с боями путь
домой...
Смерть! Смерть! Смерть!
Он обернулся и увидел, что мальчик бежит к нему. В руках у мальчика
было ружье.
Мужчина снова поглядел на утку. Она плыла по открытому месту, рассекая
серебристую гладь воды, превращая ее в сверкающие на солнце брызги.
Подняв с земли палку, мужчина швырнул ее так, что она со всплеском
упала позади утки.
Птица взметнулась, заскользила по воде; ее лапы, касаясь поверхности,
чертили две борозды. Она взлетела ввысь и закружила, накреняясь по ветру,
так что на какое-то мгновение стали хорошо видны ее распростертые крылья и
все ее коричневое тело.
Спустя немного она снова села на воду далеко в камышах.
- Ну вот, теперь все пропало, - негодуя произнес запыхавшийся мальчик,
- теперь нам ее ни за что не подстрелить.
Мужчина наклонился и поднял с земли свою форму.
- Да, теперь нам ее ни за что не подстрелить, - повторил он.
Перевод Н. Ветошкиной
Глупый щенок вечно куда-нибудь спешил. Я никогда не видел, чтобы он
спал, или просто лежал, или хотя бы спокойно стоял на месте- Вечно он был в
движении, и вид у него при этом был такой, словно он обременен заботами.
Я гостил на овцеводческой ферме в Риверине, где жил этот Глупый щенок.
Приятно было оказаться вдали от городской суеты, приятно, вставая по утрам,
дышать лесным воздухом, смотреть, как качаются растущие вокруг фермы
деревья, и знать, что совсем рядом обитают кенгуру, а позади деревьев, в
долине, поросшей высокой травой, бродят страусы эму.
Хозяина моего звали Бен Филлипс. Это был добрый старик. Он носил бороду
и любил собак. Держал он целую свору. Каких у него только не было: и
овчарки, и кенгуровые, и борзые - самые разные породы. По субботам сыновья
Бена брали с собой на охоту всю эту визжащую, лающую свору. У собак были
странные клички. Прыгун - сторожевая собака, злобный пес, он бегал огромными
прыжками; Буфер, Растус - овчарки; Горожанка - чистокровная борзая,
презираемая всей сворой: неопытность этой собаки в лесной местности доходила
до того, что она бросалась на деревья, спотыкалась о бревна и раздирала
себе, лапы о каменистую почву. Собака по кличке Леди была существом чопорным
и исполненным зазнайства. Кроме того, были еще Допи и Муча - густошерстные
псы, всегда дурно настроенные; и, наконец, Глупый щенок.
О, Глупый щенок! Посмотрели бы вы на него. Он сейчас как раз у двери
стоит. А ну-ка выходи, паршивец!
Обычно в помете, как вы знаете, один щенок всегда бывает маленьким
заморышем, вечно отстающим от других. Со временем такие щенки, как правило,
достигают нормального роста. Но Глупый щенок так и не вырос. Каким был
коротышкой, таким и остался.
Однако надо отдать ему должное: хвост у него был обычного собачьего
размера. Он завивался полукольцом, и кончик забавно загибался к голове.
Казалось, не щенок вилял хвостом, а хвост вилял щенком. Когда нежные чувства
переполняли Глупого щенка, он вертел передней частью туловища так, будто оно
у него на шарнирах.
Глупый щенок питал ко мне необыкновенную привязанность. Я могу сказать
это с полной уверенностью, несмотря на то, что он принимался мрачно
завывать, когда я смотрел ему в глаза. Такая уж у него была привычка;
правда, я не припомню, чтобы он вел себя подобным образом с кем-нибудь,
кроме меня.
И вот как-то раз на ферме ожидали прибытия гостьи. Девицы из города.
Все были очень взволнованы этим событием. Я, впрочем, нисколько, а вот
остальные ребята - да. Девушка была красива.
Ее привез на машине некий мистер Моррисон, коммивояжер. С тех пор как
один коммивояжер отбил у меня Эдит, я их всех недолюбливаю. Впрочем, в Эдит
я никогда по-настоящему влюблен не был.
Машина подъехала, и мы все ее окружили, приветствуя гостью из города.
Собрались все: собаки, ребята, мистер и миссис Филлипс и я.
Собаки были сильно возбуждены. Они лаяли и прыгали вокруг машины.
Мистер Филлипс то и дело кричал: "Лежать!" - но ни одна собака ни разу еще
не послушалась команды мистера Филлипса.
И вот появилась девушка. Она вышла из машины с поднятой рукой, словно
призывая зрителей унять аплодисменты. Это была блондинка с темными глазами и
густыми ресницами, такими же длинными, как шерсть на хвосте у Глупого щенка.
Очаровательно улыбнувшись, девушка блеснула белыми зубками. НА ней были
брюки, похожие на мужской комбинезон с помочами на спине. Цвета они были
небесно-голубого. Блузка из органди была отделана оборочками, а золотые
волосы вились, словно спутанные шелковые нити.
Должен признаться, что и до этого я бывал влюблен - три или четыре
раза, А может быть, пять или шесть... Да впрочем, это не имеет значения.
Допустим, семь. Но эта девушка заставила мое сердце биться по-настоящему.
Ошибки быть не могло. Вероятно, Глупый щенок сразу заметил мое состояние. Он
стал намеренно игнорировать девушку, В то время как остальные собаки во всю
глотку приветствовали гостью и ластились к ней, Глупый щенок не желал
принимать в этом участия. Но при этом он как-то особенно суетливо проявлял
внимание ко мне, демонстративно прыгая вокруг меня в порыве любви.
А я во все глаза глядел на девушку.
- Я люблю собак, - весело воскликнула она, - я просто обожаю их, и
лошадей обожаю, и деревню тоже обожаю.
Я хотел бы, чтобы она обожала меня. И я понял, что врезался по уши.
Девушку проводили в дом, а я стал гулять по двору, и Глупый щенок не
отставал от меня ни на шаг. Он трусил позади, носом почти касаясь моих ног.
Я рассеянно обернулся - я думал в эту минуту о девушке - и взглянул на
щенка. В его глазах я прочел страдание. Он начал подвывать. Я ушел в дом.
По вечерам девушка надевала голубые атласные туфли, отороченные
страусовыми перьями. Как-то странно они выглядели на кухонном полу - перья
цеплялись за голые доски. И вот однажды утром я услышал, как щенок кашляет.
Я заглянул ему в рот - он был полон голубых перьев. Я поспешил с ним в
кусты, и мы просидели на бревне примерно около часа. Когда мы вернулись,
кругом уже шли разговоры.
- Это все Глупый щенок Стива, - заявил Джек (Стив - это я).
В руках он держал туфли, мокрые и изжованные. И у них чего-то не
хватало - не хватало каблуков.
- Это не мой щенок, - сказали, - а твой.
- Мой? - заорал Джек. - Мы его отдали тебе.
- Я его не брал, - запротестовал я.
- Что? - воскликнул Джек. - Как так не брал? Разве ты не сказал щенку:
"Ну, брат, теперь ты мой", когда я позволил тебе взять его?
- Возможно, я так и сказал, - согласился я, - но я тогда не знал его
нрава.
- Это не имеет значения, - сказал Джек. - Какой бы он ни был - он
теперь твой.
- Ну и что из этого? - спросил я.
- Посмотри, что он сделал с туфлями Элис, - сказал Джек.
- Боже! - воскликнул я. - Какой ужас! Что он натворил! Пойду и отстегаю
его.
Я вышел во двор и запустил в Глупого щенка палкой. Он принес ее мне
обратно. Я погладил его, и мы пошли с ним на прогулку.
На следующую ночь в ход пошли чулки Элис. Оба чулка. Тут до меня начало
доходить, что значит быть владельцем Глупого щенка.
Он мешал мне ухаживать за Элис. У нее я всегда ассоциировался со
щенком. Она обращалась ко мне только так: "Вы и Глупый щенок". Ни разу не
сказала просто "вы". Без Глупого щенка она меня просто не мыслила...
И все же я, ничего не мог с собой поделать - щенок мне нравился. Он был
такой забавный. Любил, например, спать вместе с индюками. Такой уж он был
оригинал.
Однажды все мы отправились на охоту. Взгромоздились на подводу и
поехали в лес, а собаки бежали за нами. Утро полнилось солнечным светом,
шелестом деревьев и пением птиц... Элис все время глубоко вдыхала воздух и
твердила:
- Понюхайте, как пахнет земля. Разве не чудесно?
Чудесно. Все было чудесно в это утро.
Миновав лес, мы выехали в долину, поросшую высокой травой, и встали во
весь рост на подводе, с нетерпением высматривая кенгуру.
Три страуса эму выскочили из кустарника. Изгородь преграждала им
дорогу. В испуге они стали бегать взад-вперед вдоль изгороди. Тут их
заметили наши собаки и с громким лаем кинулись к ним. Позади всех бежал
Глупый щенок, с каждым прыжком отставая от остальных все больше и больше. Но
зато лаял он громче всех. Страусы остановились. Они стояли в
нерешительности, вытянув длинные шеи, и с беспокойством смотрели в нашу
сторону, потом немного потолкали друг друга и снова принялись бегать. Но они
все еще не знали, что им предпринять.
Тут эму заметили мчавшихся собак, и облака пыли вылетели из-под их ног,
когда они сорвались с места и стали набирать скорость. Шеи их вытянулись,
словно пики. Как они мчались!
И как мчался Глупый щенок! Страусы и собаки исчезли среди кустарника и
высокой травы; лай и визг замерли вдали.
Вскоре собаки вернулись. Эму удалось спастись. Но Глупый щенок пропал.
Мы все даже обрадовались, как вдруг он возник на горизонте - в зубах у него
торчала овечья нога. Овца подохла давно, это можно было определить сразу -
все начали затыкать носы. Я выпрыгнул из телеги. Ведь ответственность за
Глупого щенка лежала на мне одном.
- Иди домой! - крикнул я. - Убирайся отсюда!
Глупый щенок удивился, но тем не менее послушался. С беспечным видом он
протрусил мимо и исчез среди высокой травы.
Мы отправились домой. Но вонь продолжала преследовать нас, становясь
все сильнее. Трудно было понять, откуда она исходит. Глупый щенок убежал, а
запах остался. Он отравил нам все обратное путешествие.
Добравшись до фермы, мы с большим облегчением слезли с подводы. Из-под
колес выскочил Глупый щенок с протухшей овечьей ногой в зубах. Задрав кверху
нос, вытянув хвост трубой, он направился к птичнику, где обитали индюки.
Глупый щенок мешал мне на каждом шагу, но тем не менее я продолжал
упорно ухаживать за Элис.
У меня был автомобиль. После окончания отпуска Элис я намечал отвезти
ее в город. Как бы ни обернулись дела, именно в этот день я собирался
вернуться в город. Но и мистер Моррисон намечал свой отъезд примерно на то
же время, и Элис хранила втайне, кто будет ее избранником.
Накануне отъезда я уговорил ее пойти со мной на прогулку. Стоял
безветренный, теплый вечер. Светила луна. Позади нас гордо шествовал Глупый
щенок.
Я обнял Элис за талию. Она склонила голову мне на плечо.
- Я люблю вас, - сказал я.
Она засмеялась нежным, тихим смехом и вырвалась из моих объятий.
- А ну, попробуйте-ка меня догнать, - сказала она. Глаза ее в этот
момент были прекрасны.
Смеясь, она побежала между деревьями, оглядываясь через плечо.
Я тоже засмеялся и бросился ее догонять.
Но Глупый щенок оказался проворнее меня. Он догнал Элис и укусил ее за
ногу. Она подскочила и взвизгнула от боли. Я совсем растерялся и не знал,
что сказать.
- Он, должно быть, принял вас за овцу, - попытался объяснить я, - он их
вечно кусает.
- Не говорите глупостей, - огрызнулась Элис и покинула меня.
Уже на ходу она крикнула:
- И запомните: либо щенок поедет с вами в город, либо я.
Я уселся рядом со щенком и стал обдумывать положение.
На следующее утро я упаковал чемодан и поставил его в багажник. Глупого
щенка я посадил на заднее сиденье.
- Ну так как же, Элис? - спросил я ее после завтрака.
Она увидела из окна, как Глупый щенок пренебрежительно поглядывает на
собравшихся вокруг машины индюков.
- О нет. Я поеду с мистером Моррисоном, - сказала она.
На этом все и кончилось.
А теперь Глупый щенок вырывает с корнем георгины у моего соседа. По
правде говоря, я не знаю, благодарить мне его или ругать.
Пошел вон, паршивец!
Перевод Н. Ветошкиной
Две маленькие девочки и собачонка, собираясь перейти улицу, ждали, пока
пройдут машины. Энни, худенькой девочке с острым птичьим личиком и быстрыми
решительными движениями, было восемь лет. На ней было легкое платьице из
бумажной материи и розовый шерстяной джемпер, длинный не по росту. Рукава
джемпера были засучены.
Ямочки на пухлых щечках младшей сестренки указывали на ее возраст.
Светлые мягкие волосы, словно непокорное золотое облачко, обрамляли ее
личико.
Собачонка была самая обыкновенная, но шла с видом большой породистой
собаки. Ее длинная шерсть, когда-то черная, теперь сделалась
грязновато-серой, особенно на задних лапах, где она висела спутанными
клочьями. Черные глаза весело блестели из-под нависших косм, а обрубок
хвоста беспрерывно вилял в свалявшейся шерсти. Она дышала ровно и спокойно,
приоткрыв пасть; между двумя острыми клыками виднелся сложенный лепестком
язык. Собачонка пристально смотрела на Энни, словно ожидая от нее важного
поручения.
Энни держала младшую сестренку за подол платья; туго натянувшись, оно
поднималось на спине у малышки словно треугольник, вершина которого была
зажата в руке старшей сестры.
Мимо них проносились машины, грузовики сотрясали мостовую своей
тяжестью. Дребезжали набитые пассажирами трамваи, стреляя сверху
электрическими искрами.
- Стой на месте, Мейси, пока я не скажу "пошли", - сказала Энни. - Будь
готова и беги, как только я разрешу. - И Энни шагнула вперед, выпустив из
рук подол сестры.
Малышка бросилась на мостовую, но Энни с предостерегающим криком
потянула ее обратно.
- Не сходи с места, пока я не разрешу! - завопила она, перекрывая
грохот проходящего трамвая.
- У-у! - воскликнула сестренка, в испуге прижимаясь к Энни. - Я чуть
было не перешла, правда?
Энни быстро вертела головой, наблюдая за движением.
В потоке машин образовался промежуток, и путь перед девочками оказался
свободным.
- Идем! - закричала Энни и, по-прежнему сжимая в руке подол платья
сестренки, сошла с тротуара и направилась через улицу.
Собачонка выскочила вперед и возглавила шествие. Она трусила мелкой
рысцой, тремя лапами касаясь земли; одна задняя лапа небрежно висела в
воздухе, что отнюдь не было вызвано необходимостью. Младшая сестренка не
шла, а почти бежала, согнувшись так, словно спасалась от обвала. Раскрытый
рот выдавал ее волнение. Она бежала рядом со старшей сестрой; платье,
зажатое в руке Энни, плотно обтягивало ее.
Они почти достигли середины мостовой, как вдруг показалась машина. Она
неслась, словно чудовище, готовое их раздавить.
Младшая сестренка, выглянув из-за ног Энри, издала возглас ужаса. Энни
быстро приняла решение:
- Пошли назад! - закричала она. - Давай! Быстро!
Она повернула сестренку на сто восемьдесят граду" сов, и они побежали
назад.
Достигнув тротуара, младшая сестренка облегченно вздохнула, словно
попала в спасительные материнские объятия.
Но собачонка, ничуть не испугавшись, как ни в чем не бывало продолжала
свой путь. Добежав до противоположного тротуара, она оглянулась на девочек,
вопросительно склонив набок морду. Она закрыла пасть и, казалось, почти не
дышала. Почему они не последовали за ней? Совсем непонятно: В таком случае
она тоже вернется.
Собачонка спрыгнула с тротуара и, даже не глянув по сторонам, спокойно
затрусила по мостовой.
Но тут властные окрики Энни, доносившиеся с противоположного тротуара,
заставили собачонку забыть, о своем достоинстве, и ее охватила паника.
- Беги обратно! - визжала Энни. От волнения она даже выпустила платье
сестренки. А та вся наклонилась вперед и, вытянув кулачки, вслед за сестрой
стала выкрикивать советы собачонке.
Шофер быстро мчавшейся машины изо всех сил нажал на педаль. Машина
заскрипела и круто затормозила. Огромное колесо толкнуло собачонку, и та
взвизгнула от страха. Словно солдат в бой, Энни ринулась сломя голову на
мостовую. Ее широко раскрытые глаза были устремлены только на собачонку,
словно в мире для нее больше никого не существовало.
Младшая сестренка, бросив отчаянный взгляд на машину, решительно
направилась вслед за Энни.
Трамваи звенели, люди кричали, машины настойчиво гудели и
останавливались одна за другой.
Энни, взяв собачонку на руки, с вызывающим видом прижала ее к груди.
Затем, схватив за руку младшую сестренку, которая, сияя от счастья,
подбежала к ней, она решительно зашагала к тротуару.
Когда они очутились в безопасности под тентом витрины магазина, Энни
подвергла собачонку тщательному осмотру. Она раздвигала ей лапы и ощупывала
спину, в то время как та в порыве благодарности лизала ей руки.
Младшая сестренка с озабоченным видом наблюдала за этой процедурой.
Наконец Энни опустила собачонку на землю, и та затрусила по направлению
к бакалейной лавке.
- Ну, как вы поживаете? - спросил хозяин.
Малышка не стала ждать, пока ответит старшая сестра. Она посмотрела на
бакалейщика с таким видом, словно собиралась сообщить ему невероятно важную
новость.
- Мы перешли улицу, - заявила она; глаза ее при этом так и сияли.
Перевод Н. Бать
Вечером я снова услышал его. Я ругнулся, разжег трубку, потом вышел из
хижины и стал смотреть на реку. Эвкалипты, окаймлявшие ее берега, вычертили
по кромке неба темные закорючины. Звезды уже зажигались; пахло тростником и
болотными травами - заросли их тянулись от самой реки спасительным тенистым
заслоном.
В небе с криком сновали ржанки. Я прислушался, но теперь он молчал. Я
подождал еще несколько минут и вернулся в хижину.
Больше он не осмелится переплыть реку, подумал я. Это был старый дикий,
бык, он бродил по лесистым холмам на той стороне Муррея. А я держал в стаде
быка-шортхорна. Купил его у Карсона всего за десять фунтов, но Карсон
сказал, что мой шортхорн-чемпион породы. Карсон то и дело повторял, что он
чемпион. Так и говорил:
- Не сомневайся, он чемпион.
Старый бык подолгу трубил на том берегу. Он вызывал моего чемпиона на
поединок, но я никак не думал, что старик отважится переплыть реку, чтобы
дать бой.
Неделю назад я прогнал его за реку; в то утро, когда я увидел, как они
уставились друг на друга на поляне, я здорово шуганул старика.
Через тростник я погнал его галопом, но близ реки болото было глубже, И
я остановил лошадь. Старый бык тоже остановился, заревел.
Я щелкнул кнутом, гикнул, и тогда он двинулся дальше, упрямо, глухо
мыча.
Он был большой и глубоко увязал в тине, а когда задние ноги его стали
проваливаться, он грузно плюхнулся в воду. Мутный фонтан взметнулся над
тростником и окатил его бока.
Из купки болотных трав с перепугу выскочила водяная курочка и кинулась
наутек, бороздя вытянутыми лапками речную гладь.
Вдруг бык соскользнул с затопленного берега на глубину.
Пенистая волна забурлила вокруг его груди. Он вытянул морду, подняв нос
вровень со лбом, и быстро поплыл. На той стороне он зашлепал по мелководью,
выбираясь на берег. С его мокрых боков стекала вода на черные, облепленные
тиной ноги.
Утром я оседлал коня и поехал по тропе вдоль тростниковых зарослей.
Жара уже стояла градусов под сто {По шкале Фаренгейта, что соответствует
примерно тридцати семи градусам по Цельсию. - Прим. перев.}. Над самой
землей мерцающими волнами струился воздух, издали чудилось, будто мое стадо
пасется в воде.
Старый бык снова трубил за рекой. Его грозное мычание завершалось на
вдохе пронзительной нотой, словно бы воинственным кличем. Я доехал до
излучины и увидел его на том берегу. Теперь он стоял молча, застывший, чуть
пригнув голову, напряженно вытянув хвост. Неподвижность его была живой,
зловещей.
За тростниковыми зарослями вздымалась туча пыли. Это мой молодой
чемпион всячески выказывал презрение к старому быку - яростно бил копытами
бурую землю и взметал в воздух клубы пыли. Пыль обсыпала ему загривок,
сеялась на изрытую поляну. Он всаживал короткие рога в дерн, кромсал его,
подбрасывал над головой травянистые комья. Из слюнявой пасти вырывался
приглушенный гневный рев.
Я гордился своим быком. Ведь Карсон сказал, что он чемпион.
- Он улучшит породу, - сказал Карсон, - ты свое стадо не узнаешь!
Но сегодня я был не на стороне короткорогого чемпиона в этой бычьей
распре. Мне вдруг стало жаль престарелого ветерана, так быстро терявшего
права на земли, хозяином которых он был столько лет. Там, где прежде он
бродил на приволье, путь ему преграждали изгороди из колючей проволоки. Зато
люди прокладывали себе путь все дальше и дальше в горы, в его убежище. Одна
за другой гладкие молодые коровы, приносившие от него потомство, попадали в
загоны. В толчее и давке, задрав головы, натыкаясь на бегущих впереди,
опрометью мчались они куда-то, удирая от своры жестоких четвероногих
преследователей. Так, целым стадом, под крики гуртовщиков, бежали они по
прогону, который вел к погрузочному пункту и к грузовикам, пропахшим
городским дымом.
На ногах у старого бродяги все еще виднелись метки собачьих зубов.
Бугристый рубец от пастушьего бича пересекал его бок. Карсон рассказал мне,
что бык этот неистовыми ударами протаранил жердяную изгородь высотой в шесть
футов и обрел свободу - единственное, что ему было нужно.
Карсон предостерегал меня:
- Смотри, не подпускай его, он тебе стадо перепортит. А мой бык
чемпион...
Я привязал лошадь к стволу дерева, подкрался к реке, присел за бревном
и стал наблюдать. Старый боец съехал на прямых ногах по сыпучему откосу
берега, потом прошлепал по мелководью и, отфыркнувшись, пустился вплавь.
Мой чемпион ждал его. Он крепко упирался в землю передними ногами, а
задними переступал, поворачиваясь рогами к выбиравшемуся на берег врагу.
Старый вояка подался в сторону, чтобы подобраться к моему быку с
фланга. Тот сразу изменил позицию, готовясь встретить его рогами.
Оба быка низко пригнули головы. В нескольких ярдах от моего быка старый
бродяга остановился. Противники застыли на месте, их маленькие черные глазки
сверкали холодной расчетливой яростью.
Он же у меня чемпион, твердил я себе. Чего бояться... Карсон говорит,
что он чемпион... Но ведь если старик хоть раз пырнет его как следует, потом
за такого и двух шиллингов не дадут... Вставай, разгони их! Но погляди,
какие у старика рога! Что он сделает этакими завитушками?
И потом - на стороне моего чемпиона молодость...
Да, за него была молодость. Дерзкая, безудержная отвага молодости!
Внезапно пригнув голову, чемпион отпрянул вбок и ринулся на старого быка,
метя рогом ему в заплечье. Но старик мгновенно, с увертливостью динго,
отскочил, повернулся и отбил могучий удар головой.
Столкнувшись лбами, быки врывали копыта в землю, силясь потеснить один
другого. Их исполинские заплечья взбугрились набрякшими мышцами. Так они
кружили, сомкнув лбы, и каждый норовил изловчиться, чтобы первым отпрыгнуть
вбок и пырнуть противника рогом в плечо.
Я поднялся из своего укрытия, подошел поближе. Меня слегка трясло,
словно передо мной бились на поединке два моих друга. Я было крикнул на них,
но тут же тихонько забормотал себе под нос: "Карсон говорит" что он
чемпион... Карсон говорит, что он чемпион..."
- А ну, старый красавец! - выкрикнул я.
Старый бык с дикой злобой рванулся вперед. Под его натиском чемпион
отступал с яростным удивленным ревом.
Но вот он отпрыгнул в сторону, увернулся от удара в загривок и ринулся
на открытый бок старика. Глянцевый рог вонзился в тучное заплечье.
Чемпион мотал головой, вспарывая рогом мышцы, а потом, крутанув,
выдернул его рывком. На пятнистую шкуру старого бойца хлынула кровь. Рог
чемпиона стал алым. Струйки крови стекали с него на короткие завитки между
глаз.
Я думал, что старик взвоет от боли, когда чемпион всадил в него рог, но
он лишь глухо захрипел. Одним прыжком он извернулся, чтобы отбить головой
новую атаку. Яростное наступление чемпиона заставило его попятиться, и он
напоролся задом на торчавший из пня острый обломок сучка. Раздался страшный
вопль. Старик круто осел на задние ноги, отшвырнувшие ворох сухой листвы и
прутьев. И тут шаг за шагом он начал теснить чемпиона.
С ловкостью опытного, бывалого бойца старый бык вдруг оторвался от
противника, отпрыгнув назад. Потерявший опору чемпион снова кинулся на него.
Но не тут-то было. Старый бык увернулся и с диким ревом, низко пригнув
голову, нанес ею удар в незащищенный бок чемпиона. Мощная широкая макушка
нырнула под брюхо молодого быка. Старик вскинул на могучей шее беспомощно
дрыгающего ногами чемпиона и с силой швырнул его оземь. И сразу ринулся на
него, припал на колени - так ему удобнее было всадить загнутые рога в мягкий
бок.
Чемпион вопил от боли, брыкался. Он все же вывернулся, привстал и снова
рухнул. Из его пасти тонкими нитями тянулась слюна. Голову старого быка
будто опутала серебристая паутина. Крепким, как броня, лбом он молотил
чемпиона по ребрам, в исступлении мотал головой, терзая поверженного врага.
Наконец мой чемпион откатился, вскочил на ноги и кинулся бежать.
Старый бык гнался за ним недолго. Остановившись, он принялся бить
копытами землю. Он подшвыривал комья до загривка и победно мычал.
Я побежал к своей лошади.
Теперь-то он отправится восвояси, подумал я. Но когда по дороге домой
проезжал мимо, оказалось, что старый бык преспокойно щиплет траву в компании
моих лучших телок.
Я замахнулся кнутом, но тут же стал его потихоньку сматывать.
"Может, он и чемпион, мой шортхорн, - сказал я себе, - но уж этот
старик наверняка. К черту Карсона!"
Повернув лошадь, я поехал к хижине, и на душе у меня чуть полегчало.
Перевод Н. Ветошкиной
Универсальный магазин находился на Борк-стрит. Вид у него был надменный
и крикливый. Его бетонное брюхо, вросшее в землю, кишело людьми. Он прочно
обосновался здесь и, подобно цветам-хищникам, которые питаются живыми
организмами, завлекал жертвы яркими красками и приятными ароматами. Люди,
как мошкара, липли к его глазам-витринам, они вливались в его двери, словно
в раскрытую пасть. Будто пища по пищеварительному тракту, медленно текло
бесконечное человеческое месиво...
Флаконы из граненого стекла, наполненные благоуханной жидкостью, пудра,
губная помада, шелковые чулки, дамское платье, ткани, поддельные
драгоценности.
Как заразительна эта лихорадка!
- Чем могу служить, сэр? - накрашенные губы улыбаются, в глазах
усталость...
Я прислонился к прилавку. Позади меня плыл поток женщин.
- Где лифты? - спросил я.
- Справа от вас. Сюда за угол.
Я отошел. Повернул за угол.
- Извините, мадам.
Я протиснулся в лифт.
- Прошу, подвиньтесь, пожалуйста. - Лифтер разговаривал как диктатор.
Мы взлетели вверх.
Тела сдавили меня со всех сторон. Я вдыхал бесчисленные запахи.
"Посуда, изделия из стекла, скобяные товары".
Не то.
"Верхняя одежда, платье, манто. Дамская комната..."
Все не то.
"Шелк, бумажные ткани, шерсть..."
Вот наконец. Я вышел из лифта. На этом этаже было почти пусто..
Осмотрелся. Вынул из кармана кусочек бумаги с приколотой к нему полоской
материи. За длинным прилавком двое продавцов мерили сукно. Я вручил образец
нужной мне материи белобрысому юноше с веснушчатым улыбающимся лицом. Он
взял его, пробормотав:
- Клетчатая шотландка.
- Четыре ярда, - сказал я.
- Хорошо, - ответил он.
В электрическом свете волосы его казались светлее, чем были на самом
деле. Полки из темного дерева за его спиной, заполненные рулонами материи,
тоже были ярко освещены. Солнце сюда не заглядывало...
- Прекрасная погода сегодня, - заметил я.
- Да? - сказал он и улыбнулся. - Мы здесь этого не замечаем.
- Верно, - согласился я.
Он начал рассказывать, какая жарища была в магазине в прошлое
воскресенье. С полки позади он снял штуку материи и положил ее на прилавок.
В сводчатых дверях в конце зала появился продавец постарше. Он встал за
прилавком в нескольких шагах слева от нас. В волосах его проглядывала
седина. Он тоже положил штуку материи на прилавок и начал отмерять, туго
натягивая ткань обеими руками и прикладывая ее к двум медным кнопкам, вбитым
в прилавок.
Обслуживавший меня молодой продавец поднял голову и сказал:
- Если такая погода продержится, в субботу поеду купаться.
- В газетах пишут, что продержится, - заметил я.
- В газетах... - Он презрительно засмеялся.
Я тоже засмеялся.
Юноша стал искать свои ножницы. Продавец постарше, что стоял слева от
него, вдруг сказал ему спокойным безразличным тоном:
- Кларки умер.
При этом он даже не поднял глаз от материи, разостланной на прилавке.
Он стоял, расставив ноги, не двигаясь, только голова его поворачивалась
вслед за руками и глаза следили за пальцами, перебиравшими ткань.
Молодой продавец растерянно смотрел на него.
- Что такое? Что вы сказали? - быстро спросил он.
- Кларки умер, - повторил старший.
Юноша недоверчиво улыбнулся, боясь, что его разыгрывают. Он приподнял
кусок шотландки, готовясь отрезать.
- Ну, неправда.
Продавец постарше сделал на ярлыке отметку.
- Да. Умер. Покончил с собой... Застрелился.
Молодой человек так и застыл на месте. Ножницы повисли у него в руках.
Он бессмысленно уставился на старшего.
- Что... - начал было он. Но пожилой продавец уже двинулся назад вдоль
прилавка.
Молодой продавец посмотрел на отрез клетчатой шотландки, словно ища в
нем ответа на какой-то вопрос. Он расправил материю рукой. Потом резко
повернулся и обратился к темноволосому, задумчивого вида человеку, стоявшему
справа от него, рядом с автоматом, ожидая, пока оттуда выпадет патрон со
сдачей.
- Кларки умер, - сообщил ему юноша.
Он сказал это приглушенным голосом: в отделении, кроме меня, находилось
еще несколько покупателей.
Темноволосый так и ахнул. Патрон со сдачей выскочил из автомата и упал
в проволочную корзинку. Продавец машинально схватил деньги; на лице его
отразилось недоверие.
Юноша снова взялся за шотландку. Он отрезал отмеренный кусок. Потом
положил всю штуку на полку. Все это он делал бессознательно. Он думал о
Кларки.
Он взял приготовленный отрез шотландки и бережно переложил его на
другое место. Потом пошел влево, миновал пожилого продавца, который
неторопливо свертывал свой отрез, и остановился у дальнего, конца прилавка
рядом с человеком, который записывал что-то в квитанционную книжку. Юноша
наклонился к нему и сказал:
- Кларки умер. - Голос у него был тихий, грустный.
- Умер?! - громко воскликнул тот, роняя карандаш. - Умер?
- Да, умер, - повторил молодой продавец. - Покончил с собой.
Оба стояли молча, смотрели в пол и о чем-то думали. Человек с
квитанционной книжкой не задавал никаких вопросов. Лицо его было грустно и
сосредоточенно. Белобрысый юноша повернулся, чтобы уйти. Человек сказал:
- Хороший он номер выкинул.
- Да, - сказал юноша.
Он вернулся на свое место за прилавком. Темноволосый человек, все еще
держа сдачу в руке, ждал его.
- Послушай, неужели это правда?
- Ну да. Покончил с собой. Застрелился.
Темноволосый медленно пошел прочь.
Молодой продавец завернул свою шотландку в коричневую оберточную
бумагу. Потом обвязал сверток бечевкой. Пальцы его двигались машинально. Не
выпуская из рук концов бечевки, он снова обернулся к пожилому:
- Но я ведь только на днях его видел. Он зашел попрощаться. Сказал, что
уезжает в Новый Южный Уэльс. Вид у него был хороший. Он улыбался.
Пожилой продавец произнес:
- Да, я знаю. Я тоже его видел. Он и со мной попрощался.
- Я не могу этого понять.
Пожилой продавец, казалось, хотел что-то ответить, но едва заметная
горькая усмешка скривила его губы, и он промолчал.
- Ну, - с глубоким вздохом сказал юноша, - во всяком случае, его уже
больше нет. Он подал мне сверток.
- Четыре шиллинга.
Я дал ему банкноту в десять шиллингов. Он остановился возле автомата и
угрюмо уставился в пол, дожидаясь, пока аппарат выбросит сдачу.
Я взял сверток под мышку, обвел взглядом полки, унылый серый потолок и
электрические лампы.
- Вот ваша сдача, - сказал продавец. Он протянул мне серебро,
завернутое в помятый чек, и я положил его в карман.
Я поднял голову, и наши взгляды встретились.
- Кларки проработал в этом магазине сорок лет, - сказал юноша. -
Несколько недель назад его уволили.
Last-modified: Mon, 10 Sep 2001 07:14:19 GMT