ицателю, тот ей сказал, что пусть пойдет на базар,
купит у скотоводов на базаре корову и убьет ее в жертву их городскому
богу--тогда ее дочь обязательно прозреет. Как только эта старушка услышала
про корову, она немедленно отправилась на базар, купила задешево худую
корову и привела в свой город для жертвы богу. (А эта худая корова был я.)
Она привязала меня к столбу перед домом, но столб, к которому она меня
привязала, стоял под безжалостным полуденным солнцем, или совершенно
открытый небу. Она меня привязала и ушла в свой дом, а минут через тридцать
вынесла ямсу, и я наелся до полного удовольствия, потому что это был
поджаренный яме. Но вечером она не увела меня в дом или какое-нибудь
безопасное место, и я остался под открытым небом на произвол погоды и
страшных существ, которые захотели бы на меня напасть. К восьми часам по
вечернему времени все в этом городе крепко уснули, а в десять хлынул
проливной дождь, и я стоял под дождем до утра, и меня всю ночь донимали
комары, каждый размером с огромную муху--такие водятся только в Лесу
Духов,-- а рук у меня не было, чтобы их отгонять, да еще и от ливня я
продрог до костей, и опять же не было у меня человеческих рук, чтобы
развести костер и согреться.
Меня спасает кола
В двенадцать часов по дневному временя весь город собрался у дома
старушки, которая купила меня на базаре. Когда все явились, четверо горожан
отвязали меня от столба перед домом и повели туда, где стоял их бог. Дойдя
до бога, я с ужасом обнаружил, что больше пятидесяти собравшихся горожан
держат в руках кинжалы и сабли, ножи, мечи, топоры и секиры, да к тому же
отточенные острее острого. Сначала--и это был первый обряд--они меня
положили перед богом на бок. Тут я хотел было им сказать, что я человек, а
не худая корова, но все это так и осталось втуне, потому что если мое сердце
кричало--человеческими словами и очень убедительно,-- то мой рот мычал
коровьим мычаньем, страшным для них, а главное, непонятным. Вот, значит,
положили они меня перед богом и трижды сплясали ритуальную пляску-- это
продолжался первый обряд. Потом они трижды помолились богу--и это был уже
второй обряд. Но когда было сказано слово КОЛА--а оно должно быть сказано на
молитве,--понадобилось, чтоб старушка дала им колу, потому что кола
приносится в жертву вместе с убитой перед богом коровой, и вот у старушки
попросили колу, и она внимательно пошарила в сумке, а потом сказала, что
забыла ее дома и, значит, ей надо вернуться домой.
Старушка ушла за колой домой, а в дело вступил их городской шут и
сказал, что хоть я и худая корова, но он с удовольствием отведает мяса, и
если он сейчас полумертвый от голода, то в скором времени наестся до смерти.
А среди четверых, кто держал меня перед -богом, попался, к счастью, один
смешливый, и он как начнет, как начнет хохотать, и тогда все другие тоже
расхохотались, а держать-то меня во время хохота позабыли, и вот я вспрыгнул
изо всех своих сил и отпрыгнул ярдов примерно на девяносто. Я, значит,
отпрыгнул, а они испугались--у меня ведь были на голове рога,--и, прежде чем
они успели опомниться, я умчался в лес на целую милю, а они побежали в город
за ружьями, потому что без ружей я б им не дался. Я мчался по лесу не
разбирая дороги и вдруг ошибочно забежал в озеро--очень глубокое из-за
сильных дождей и покрытое водорослями, а поэтому незаметное. Но едва только
водоросли подо мной расступились и я увидел свое отражение--корову с
рогами,--я стал человеком. Конечно, если бы мне знать заранее, что надо
отразиться в озерной воде, чтобы стать человеком, я давно бы им стал и меня
не купила бы на базаре старушка, которая отправилась покупать корову по
приказанию прорицателя и для жертвы богу, чтоб ее дочь наконец-то прозрела.
Вот, значит, превратился я опять в человека и, когда увидел преследователей
с ружьями, спросил их по-человечески, чего они ищут, а они мне ответили, что
ищут корову, которая убежала, и я им сказал:
-- Ваша корова скрылась вон там, идите, куда я показал, и найдете.
Они побежали, куда я им показал, потому что приняли меня за духа, а я,
как только они исчезли из виду, поспешно отправился в другую сторону, или на
поиски родного города.
Я бродил по лесу месяца три и однажды вечером, плутая в чащобе, нашел
большое cyxoe бревно -- шесть футов длиной да три в диаметре--с дуплом,
которое шло вдоль бревна, но не до самого конца, а наполовину, и, значит, у
него не было второго выхода. Я сразу же влез в дупло, чтоб уснуть, потому
что не спал с того самого дня, как меня купила на базаре старушка, а, удрав
от убийства для жертвы богу, бродил по чащобам в сезон дождей, которые лили,
почти не переставая, с утра до вечера и всю ночь напролет. Я заснул в дупле
и спал очень крепко, и меня похитил Бездомный дух--его родила Неизвестная
мать, и он с рождения бесконечно скитался, а теперь забрался в дупло, чтоб
обсохнуть. Но едва он наткнулся в дупле на меня, как сразу же выскочил,
отыскал пень и заткнул им выход--а другого там не было. Потом он взвалил
бревно на голову--а я еще спал, ни о чем не ведая,--и унес, прежде чем я
пробудился, на огромное расстояние, или очень далеко, потому что духи ловко
шастают по лесам, хоть на короткие, хоть на длинные расстояния.
Вот я проснулся в дупле и понял, что меня несет Неизвестный дух, или
неведомое мне существо, а куда несет, я не знал и подумал, что он может
бросить меня в костер, а может швырнуть в глубокую реку. Подумал я так и
принялся причитать--не в полный голос, а немного потише,--но я не знал, что
в том же дупле, куда я влез, чтоб обсохнуть от ливня, еще того раньше
поселилась змея. Как только я начал тихонечко причитать, змея проснулась и
хотела выползти, потому что испугалась моих причитаний, но выползти-то ей
оказалось некуда, и она обвилась вокруг меня кольцами. Она испугалась моих
причитаний, а я ужаснулся от ее обвиваний и от ужаса начал причитать во весь
голос--на радость и удовольствие Бездомному духу, для которого мои
причитания были музыкой, да не просто музыкой, а пьянящей и величавой, так
что юн принялся плясать и шататься, как будто выпил, но не просто выпил, а
отведал самого замечательного напитка, предназначенного для Его Величества
Короля, главноуправляюще-го над Лесом Духов. Бездомный дух решил, что
бревно, которое он нес по лесу на голове, само от себя разливается музыкой,
и вот он слушал, плясал и шатался -- из стораны в сторону и от чащи к чаще.
Но пока он слушал, плясал и шатался, к нему подоспело могучее подкрепление
-- более миллиона
Бездомных духов, и они стали слушать бревно, как радио. Они слушали мои
причитания, как радио, и для них причитания слышались музыкой, самой
пьянящей и величавой на свете" поэтому они не могли удержаться и плясали,
будто Безумные духи. Сначала они плясали вокруг бревна, потом уплясывалй на
милю в лес, а потом опять приплясывали к бревну. И так продолжалось три дня
и три ночи--духи плясали не-пито-не-едено, потому что им некогда было
остановиться,-- и весть. о музыке в сухом бревне облетела тысячи городов и
селений.
Тогда многие почтенные духи начали приглашать Бездомного духа на разные
празднества, чтоб слушать музыку. Как только он прибывал, куда был позван,
там первым делом учинялся пир -- с напитками и до самого полного
удовольствия,--- а потом он сильно стучал по бревну, и это был знак для
начала музыки, а змея принималась метаться в дупле и, не найдя выхода,
обвивалась вокруг меня, а я ужасался от ее обвиваний и начинал причитать в
самый полный голос, а им мои причитания слышались музыкой, и они пускались
плясать до упаду, или до самого позднего вечера, потому что им все равно
что-ночь, что день, и так у всех без исключения духов.
Но причитать с утра до позднего вечера, без срока и отдыха, человек не
может, и, когда я смолкал, чтоб немного передохнуть, или мой голос делался
сиплым, они подносили бревчо-к костру, и я опять начинал
причитать--поневоле, или от жара и ужаса,-- а змея принималась метаться как
угорелая, и стенки дупла гремели по-барабанному, будто сопровождение моим
причитаниям, и духи снова пускались в пляс.
На празднестве поминовения
Бездомный дух стал прославленным духом из-за моих причитаний в бревне,
которые слышались духам, как музыка, в вот один знаменитый дух, чья мать
умерла в те давние времена, когда глаза у всех были на коленях, пригласил
таких же духов, как он,-- а у них в каждом городе все духи одного вида--на
день рождения, или поминовения, своей умершей в древности матери, а для
пущего празднества, чтобы было" с музыкой, вызвал в свой город Бездомного
духа. И вот, когда приглашенные собрались и до полного удовольствия
отъели-отвыпили, Бездомный дух постучал по бревну, змея начала вокруг меня
обвиваться, а я от ужаса стал причитать, и так продолжалось весь день до
вечера, но к вечеру голос у меня осип,. и я замолчал, как немой яли мертвый,
потому что не ел и не пил с той поры, когда забрался от ливня в дупло. И
вот, значит, голоса у меня не стало, но гости уже наелись и напились, а им
заранее обещали музыку, и все они принялись трясти-бревно, а когда
убедились, что оно молчит, Бездомный дух-подхватил топор и стал раскалывать
бревно на щепки. К счастью, как только бревно расщепилось, оттуда выползла
наружу змея--я все же был немного потолще, хотя и не ел много дней подряд,--
а когда вместо музыки явилась змея, приглашенные духи бросились врассыпную и
накрепко заперлись у хозяина в доме. Едва они заперлись у хозяина в доме, я
напряг свои силы, развалил бревно -- оно от изрубленности распалось
напополам,-- выскочил и помчался к дальнему лесу, а там притаился в
ближайшей чащобе, так что, когда они вышли из дома, бревно оказалось
располовиненным и пустым, как свидетельство сбежавшего из него существа.
Так я спасся от Бездомного духа, и еще до рассвета ушел далеко, и
вступил в новый город и в новую жизнь--потому что там жили другие духи. Вот
вступил я в город, а когда рассвело, увидел духа с человечьим лицом, да и
весь он был как плотское существо. Я вошел к нему в дом и уважительно
поприветствовал, а он мне ответил любезно и по-людски--меня давно так никто
не приветствовал. И он немедленно предложил мне сесть. Я сел и хотел
попросить у него еды, потому что не ел много дней подряд, но он оказался
радушным хозяином и без всякой просьбы принялся меня потчевать.
Когда я поел и немного отдохнул, мне захотелось у него спросить, правда
ли, что он--плотское существо, но на мой вопрос он ответил "и да и нет". Я
не понял, какой из его ответов правильный--"да" или "нет",--и попросил
объяснить, а оя поведал мне целую историю о себе и городе, рассказывая так:
-- Видишь ли, мы--Грабительские духи, мы грабим плотских женщин по всей
земле, в любом государстве, городе и селенье. Слушай, Плотское существо,
внимательно, я расскажу тебе, как это делается. Если какая-нибудь женщина
понесет, или у нее зачнется ребенок, мы выбираем одного из нас, чтоб он
явился, когда она спит, и с помощью нашей магической силы заменился у нее в
животе на ребенка. Женщина носит его под сердцем, а потом рожает вместо
ребенка, и месяца через два или три после родов -- вот она, самая главная
тайна, о которой не знают плотские существа!--он становится в точности как
полуторагодовалый и всем, а особенно матери, яравится, потому что выглядит
сверхзамечательным, или удивительно необыкновенным, ребенком. Добьется он,
значит, всеобщей любви и потом начинает притворяться больным, а любящая
мать, чтоб его исцелить, принимается тратить все свои деньги и жертвует все
свое достояние богам--лишь бы любимое дитя исцелилось. А этот ребенок --
Грабительский дух -- наделен сверхъестественной притягательной силой, и вот
все деньги и жертвы богам копятся для него в секретном месте.
Как только у матери достояние истощается, ребенок искусно прикидывается
мертвым, так что любящие сородичи его матери говорят со вздохом: "Бедняга
умер",--но им неведомо, что он сверхъестественный и просто перестал на время
дышать. Родичи оплакивают его и хоронят, но ровно в полночь он встает из
могилы и сразу идет в секретное место, где жертвы богам -- козы, овцы и
птица -- стоят, живехонькие, рядом с деньгами, которые покоятся в особых
мешках, и бывший ребенок возвращается восвояси с накопленными во время
болезни богатствами. И если ты, Плотское существо, повстречаешь
сверхзамечательного ребенка, который за месяц сделался годовалым, а месяца
через два неожиданно умер, знай--это был Грабительский дух, заменившийся в
животе у матери на ребенка. А если ты не веришь моей истории, разрой могилу
сверхзамечательного ребенка в третий день после смерти-- и ты увидишь: там
не окажется детского трупа, потому что он ожил и живет в нашем городе, уже
не трупно, а в виде духа. И у нас тут нет иного труда, как рождаться,
грабить своих мнимых сородичей, уходить в могилу и опять возрождаться.
Мы--сверхдети, рожденные для могилы, или Грабительские духи из Леса. Когда
он поведал мне про "детей для могилы", или "Грабительских духов из Леса", я
понял начальное "и да и нет": они живут, как плотские существа, даже
питаются человеческой пищей, но притом все равно остаются духами.
Вот он поведал мне про Грабительских духов и спросил, хочу ли я пожить
у него, а когда я ответил ему, что хочу, он поселил меня в отдельной
комнате. Я жил у него и ни в чем не нуждался, будто он был мне отец и мать,
но однажды он вызвал меня и сказал, что скоро уйдет в человеческий город и
оставит мне дом с имуществом, как хозяину, а сам вернется месяцев через
десять. Потому что он обещал показать мне воочию свою грабительскую незримую
силу--прежде чем нам придется расстаться,--чтоб я поверил его рассказу. Я-то
ему, разумеется, не поверил и не знал, зачем он отправляется в этот город,
да и как этот город называется, не спросил. И вот в час ночи он стал
невидимым, или ушел в человеческий город, а я остался в его доме один. Он,
значит, стал невидимым и пропал, но и я не сидел все время дома один, а
выходил иногда прогуляться по городу и вскоре сделался близким приятелем с
духом такого же возраста, как я сам,-- а отец у этого духа был богачом и
коренным, от далеких предков Грабителем, но мы по молодости быстро
сдружились, когда я вышел погулять в город, чтобы избавиться на время от
одиночества. И мой знакомец учил меня языку, на котором объясняются друг с
другом духи,--я был не дух, цо говорил с ним, как с другом, хотя не умел еще
объясняться гладко, а знал только самые простые слова. Мы так сдружились,
что я совсем позабыл про свое возвращение из Леса Духов. Но однажды ночью,
когда я спал, раздался стук в дверь--а она была каменной,-- и домой явился
Грабительский дух: через десять месяцев и в час ночи, по обещанию. Он явился
с тюками домотканой одежды, пригнал стаю птиц вроде кур и гусей, большое
стадо домашних животных, таких, как овцы, коровы и козы, и принес под мышкой
целый куль денег. Но когда он вытряс из тюков принесенное, я обнаружил вещи
моих друзей и одежду, которую покупала нам с братом мать, пока нас всех не
разлучила война. На второй день после его прихода мы забили птицу и домашних
животных, чтоб устроить пиршество всем Грабительским духам в честь его
возвращения с награбленным достоянием. Но когда я увидел вещи моих друзей, а
главное, бра-тову и свою одежду, мне поневоле пришлось поверить, что мой
хозяин--Грабительский дух с незримой для человека магической силой. Я у
него, правда, не решился спросить, как он добыл наши с братом вещи--для
таких вопросов я был еще молод,-- и поэтому вещи остались у него, и он
распродал их в разные города, духам с другой магической силой, которые не
умеют грабить людей; но мясо животных, забитых для пиршества, я тоже ел, и
мне было вкусно.
Ну вот, а дух, с которым я подружился, прежде чем мой хозяин вернулся
домой, пригласил меня наведаться к его матери в гости--она родилась в
Восьмом городе духов, за двадцать миль от города, где мы жили. Мы пришли к
ней, и она приготовила нам еды, так что мы в удовольствие поели и выпили, а
потом отправились развлекаться в город с другими духами нашего возраста, но,
пока мы там развлекались, как могли и хотели, я увидел прекрасную юную
духеву и сказал другу, что хотел бы на ней жениться, а он немедленно передал
ей мои слова и представил меня, по обряду духов, самым достойным и наилучшим
образом, и она согласилась выйти за меня замуж и привела к отцу--уважаемому
духу, а он назначил, когда быть свадьбе: в следующий свадебный день, через
месяц, потому что у всех без исключения духов есть для свадеб специальные
дни.
Моя первая свадьба в Лесу Духов
Мой друг отыскал мне к свадьбе шафера, и это был особенный шафер--он
пользовался только дурными словами и даже горел пятьдесят лет в аду за свои
дурные слова и злодейства;
а когда его не исправил и ад, он был послан до Судного дня в Лес Духов.
Наутро в день свадьбы все духи и духевы, мой друг и его хлебосольная мать, и
невеста и ее отец, и мой шафер--словом, все жители Восьмого
города--отправились в церковь к десяти часа.м: к десяти часам по времени
духов. Как только я вошел в их церковь, и осмотрелся, мне стало ясно, что
священник там--Дьявол, а когда во время свадебной церемонии меня попросили
назвать свое имя и оно оказалось человеческим именем, свидетели громко и в
один голос воскликнули: "Ага! Значит, перед брачным обрядом тебя придется
заново окрестить!"
На это я согласился, не зная заранее, что Преподобный дьявол будет меня
крестить живым огнем и горячей водой, как у них крестят духев и духов. Я,
значит, согласился, и стали меня крестить, а я заорал так страшно и громко,
что если б кто-нибудь стоял за две мили и не хотел бы слушать, то все равно
бы услышал--сначала мои бессловесные крики, а потом истошный отказ
креститься и отчаянную мольбу к Преподобно- му дьяволу отпустить меня без
адского крещения из церкви, потому что я уже не хотел и жениться, раз перед
свадьбой надо креститься живым огнем и горячей водой. Но едва духи услышали
мою просьбу, они в один голос ответили так: "Если уж ты вошел в нашу
церковь, то будешь крещен, вольно или невольно, живым огнем и горячей
водой". Услышав это, я возопил жутким голосом: "Тогда мне придется умереть в
вашей церкви!"--а они ответили: "Можешь умирать, ты все равно никому у нас
не известен".
А духи не знают ни места, ни времени, где и когда задавать вопросы,
поэтому один из них встал и спросил: "Между прочим, как ты попал в Лес
Духов, который растет меж Землей и Небом и куда вход людям категорически
запрещен? И как ты решился у нас жениться?" Ну, и раз духи не умеют
определять должного времени для вопросов и ответов, я ему объяснил, что по
молодости лет не ведал разницы между "худом" и "добром", а поэтому ошибочно
вступил в Лес Духов и потом разыскивал дорогу домой, пока не попал в
Грабительский город, где сдружился с духом и пришел сюда--навестить его
престарелую мать. Я все ему объяснил--как здесь написано,-- а он потребовал
показать им духа, с которым я появился в их дьявольском городе. Но едва он
потребовал показать им духа, с которым я появился в их дьявольском городе,
мой друг-- а он был истинным другом -- поднялся и подтвердил все, что я
рассказал. А когда его мать тоже все подтвердила, мне сразу простили мое
прегрешение, потому что духи из этого города глубоко уважают Грабительских
духов, которые снабжают их земными припасами. Мне, значит, простили мое
прегрешение, и Преподобный дьявол окрестил меня до конца, хотя мне было
больно и горячо.
После крещения Преподобный предатель совершил над нами обряд венчания,
причем Злоязычник был нашим шафером. Петом прихожане помолились о зле и
спели зловещие молельные песни, а их Злодьякон закончил моление.
Там все прихожане были злодеями. Но вскоре пришел Наизлейший Злыдень,
Главный правитель над всеми злодействами, который действовал злей всех
других--он был злоумышленный, злокозненный и злопамятный, злоехидный,
зловредный, злонравный и злоязычный, он злословил в лесах, церквах и на
улицах, жил в злополучном доме со злосчастной семьей -- короче, все, что он
делал, было злотворным, и, когда он пожал мне руку после венчания, меня
прожгло, как злокачественным током, или злопыхательской, будто пламя,
молнией. (Мой друг пытался показать мне глазами, чтоб я не здоровался со
Злыднем за руку, но я не понял его сигналов.)
Когда венчание было окончено, мы отправились в дом к моим своякам, где
каждому предложили отъесть и отвыпить от разных яств и многих напитков,
которыми потчуют на свадебных пиршествах. А потом признанные плясуны из
духов начали отплясывать пляски с духевами.
На свадьбу прислали своих представителей и Зловредные Звери, и Страшные
Существа--среди танцующих я увидел Черепа, Длинно-бело-колонных Тварей,
Скалистых Духов и Разбойного Должника, или Властителя чащобных существ,
который рассеял в полуночном бою огромное войско Красных Людей, когда его
вызвал Пальмовый Пьянарь; плясал с гостями и Добычливый Дух, который
высвечивал добычу взглядом, и Голодное Существо из Дальних Чащоб, жадно
проглотившее Пальмового Пьянаря вместе с его амулетами и женой по дороге
домой из Города Мертвых,-- все они представлялись хозяину пиршества, или
отцу моей законной жены, и всех их потчевали до полнейшего удовольствия. Но
вскоре Череп из Норы Черепов с возмущением заявил моему законному зятю,
который считался Ответственным Управителем Страшных Существ из Чудовищных
Чащоб, что Добычливый Дух украл кусок мяса, принадлежащий Черепу, с их общей
тарелки-- посуды на всех гостей не хватило, и многие ели с тарелки по двое.
Но прежде чем отец моей жены подошел к ним, чтобы рассудить их спорное дело,
Череп и Добычливый Дух разодрались, причем дрались они столь свирепо, что
духи и представители Зловредных Зверей и Страшных Существ и Странных Тварей
окружили их плотным, как чащоба, кольцом и начали яростно хлопать в ладоши,
а поэтому тот, кто оказался бы побежденным, покрыл бы себя несмываемым
срамом.
Зрители, значит, стали хлопать в ладоши, а Большой Обезьян--раб моего
зятя, доставшийся ему по наследству от пращуров,--начал обхлопывать ладонями
дерево, и дерево зазвучало барабанным боем. Но как только дерево зазвучало
по-барабанному, все приглашенные, включая дерущихся,-- духи, звери, твари и
существа, я, моя жена, ее отец и мой друг-- принялись плясать под барабанную
музыку, которую учинил Большой Обезьян, стуча что есть сил по огромному
дереву. А я, опьянев от крепких напитков, ошибочно зашиб до безвременной
смерти Мелкого духа из Девятого города, потому что я шатался, а он был
маленький, но все же пришел на брачное празднество.
И меня сейчас же притянули к суду за мелкое убийство -- дух-то был
маленький,--но даже самое малое прегрешение влечет за собой в Злоказнящем
Суде самое суровое, или тяжкое, наказание. В час пополудни Злосудного дня
Злокозненный судья стал судить мое дело, и, если бы не юрист из
Горо-да-в-Бездне, который принадлежит Триединым духам, меня осудили бы на
пятьдесят лет злоодиночного тюремного заключения--это самый короткий
тюремный срок за самый малый
проступок у духов,-- но юрист спас меня от такого злосчастья, хотя мы и
не были с ним знакомы: просто он оказался добрым юристом.
Когда меня отпустили из-под ареста на волю, я вернулся в город к моим
своякам и прожил у зятя примерно три месяца, прежде чем вспомнил брата и
матушку, потому что я временно их позабыл, как только женился на прекрасной
духеве. Но однажды утром я пришел к зятю и сказал, что хочу отправиться в
путешествие, скрыв от него свой истинный замысел,-- а мне хотелось вернуться
в свой город, откуда я убежал семи лет от роду,-- и еще я сказал, что уйду с
его дочерью, но он разрешил уйти только мне, а дочку, или мою жену, не
пустил. Я, конечно, сразу же про себя подумал, что человек-то может
влюбиться в духеву, а дух не способен проникнуться к человеку истинной, или
сердечной, любовью, и, значит, мне надо уходить одному. Так что, простившись
со знатными духами, я отправился под вечер в дорогу один.
На пути к Девятому городу
Я ушел из города моих свояков к вечеру, или после полудня, а потом
шагал от чащобы к чащобе в поисках дороги домой до ночи, и, когда дороги
домой не нашлось, я понял, что, если идти всю ночь, до Девятого города все
равно не дойдешь, и решил забраться на высокое дерево для ночного отдыха и
безопасного сна. Я устроился в ветках с густой листвой, которая защищала
меня от холода--прикрывала, когда подувал ветерок,-- и спасала от капель
холодной росы, капавших дождичком с верхних ветвей. Но пока я шагал от
чащобы к чащобе, меня донимали малолетние духи, потому что я выглядел для
них странно, и вот не прошло еще и пяти минут, как я вскарабкался на высокое
дерево, а мне уже до смерти захотелось спать, и я уснул, будто дома, или в
кровати. Я спал, наверно, часа полтора, но вдруг проснулся от громкого
стука, как если бы кто-то стучался в дверь, и увидел под деревом Грузного
духа высотой фута в три, зато очень толстого, словно он был беременной
женщиной, которая разродится сегодня или на днях,--он стучал по дереву, как
стучатся в дверь. И едва он заметил, что я проснулся, он махнул мне рукой--
мол, спускайся вниз,--а я пригляделся к нему повнимательней и яоно увидел,
что он однорукий, ноги у него сплетены, как канат, ступни направлены вправо
и влево, а единственный глаз, огромный и круглый, сверкает во лбу и похож на
луну--он сверкал у него, как луна в полнолуние, но луна, прикрытая облачком,
или веком, которое может закрываться и открываться в любую секунду по
желанию духа; но прежде всего я увидел голову--на ней не росло ни единого
волоска, и она блестела как полированный шар от спинки кровати из черного
дерева.
Минут через пять Грузный дух почувствовал, что я не желаю к нему
спускаться, и поднял веко, но, как только он это сделал, весь лес высветило
дневным сиянием, и я с большим беспокойством заметил великое множество таких
же духов, окруживших со всех сторон мое дерево. Они хотели, чтоб я
спустился, а мне по их поведению было ясно, что они задумали меня поймать,--
и вот я боялся спуститься вниз.
Сколько-то времени они подождали, а когда догадались, что я не
спущусь--меня отпугивал их устрашающий вид,-- подступили к дереву и стали
его трясти изо всех своих сил, или что было мочи, и едва не выдрали дерево с
корнем, а я нечаянно свалился им в руки. Я свалился им в руки и сразу
заметил, что, когда у них вдох, раздается кваканье, собачий лай, карк ворон
и хрюканье, а когда они выдыхают воздух наружу, слышится вопль всех Страшных
Существ. Они насильственно стрясли меня с дерева, так что я поневоле попал к
ним в руки и начал молить их чуть слышным голосом не съедать меня заживо,
или помиловать, но они безответно пробирались по лесу, пока не явились в
Девятый город.
Достигши своего (Девятого) города, духи загнали меня под землю и
оставили в маленькой темной комнате--самой обычной для Леса Духов. Потом они
превратили меня в слепца и стали тереть мне кожу ладонями, жесткими и
шершавыми, словно наждак. Вот они ободрали мне кожу ладонями и принялись
ущипывать мое тело ногтями, а ногти у них четырехдюймовые, и отточены
наподобие ножей или сабель, так что я горько рыдал от мучений. Потом
ущипыванье вдруг прекратилось, и я прозрел, но ничего не увидел--кроме
темной комнаты без дверей и окон,-- а мои мучители куда-то скрылись. Зато на
полу моей страшной темницы клубилось около тысячи змей--они клубились
огромным клубком, или как туча, но меня не кусали. Тут я впервые увидел
змею, которая была длиннее всех остальных--длинней, чем любая змея на
земле,-- и вела она себя среди змей, как царица, а из пасти у нее сочился
свет, да не просто свет, а яркий и переливчатый. Этот свет превратил мою
темницу в светлицу, змеи внимательно меня рассмотрели, а потом сгинули
вместе со светом, и я опять оказался в темнице.
Вскоре после того как змеи исчезли, моя безвыходная темная комната--там
не было выходов, или дверей,--неожиданно для меня превратилась в кувшин, и
телом я оказался внутри кувшина, а головой и шеей торчал наружу, но шея у
меня стала очень длинной ( не меньше трех футов), а голова--огромной, и шея
не могла держать ее прямо, потому что была трехфутовой длины, и груз головы
сворачивал ее набок. Да и оба глаза у меня изменились--стали громадными, как
мячи для футбола, и я вращал их в любые стороны, если хотел куда;ни-будь
посмотреть; и вот я увидел всех Грузных духов, которые схватили длинные
палки и начали лупцевать мою новую голо ву, а руки-то у меня остались в
кувшине, и я не мог защи" титься от лупцевания.
Когда они прекратили лупцевать мою голову (огромную голову), мне стало
чуть легче, но вдруг я почувствовал смертельный голод, как будто не ел весь
год напролет, и голод терзал меня хуже, чем лупцевание, и я взмолился:
"Дайте поесть!" Я взмолился, и еда немедленно появилась--прямо передо мной и
моя любимая, или такая же, как я ел у матушки, пока не ушел из родного
города. Еда лежала передо мной на земле, но я не мог до нее дотянуться,
потому что моя шея не сгибалась вперед, а висела вбок под тяжестью головы,
и, конечно же, когда я сумел изловчиться -- опрокинул кувшин с моим телом на
землю,--голова упала в стороне ог еды, а шея у меня была слишком длинной,
так что головы я поднять не мог и поэтому извивался по земле шеей минут
сорок пять, а может, и больше, прежде чем голова оказалась возле еды; но
едва мой рот ощутил еду и я почувствовал, как она пахнет, он неожиданно для
меня стал клювом, и даже не клювом, а маленьким клювиком, и, когда я хотел
взмолиться, как человек, потому что страдал от смертельного голода, раздался
только птичий писк, или щебет, и Грузные духи принялись хохотать.
Я перепробовал множество способов склевать еду, но ничего не добился и
решил про себя, что лучше уж смерть, чем смертельный голод, но, как только я
так решил, клюв у меня заменился ртом, еда исчезла, а кувшин с моим телом,
вставши на дно, куда-то поехал, хотя все духи тоже исчезли и двигать кувшин
было вроде бы некому. Вскоре я оказался на перекрестке дорог, вернее, не
дорог, а пеших тропинок--их было несколько, и они пересекались, а я стоял в
кувшине на перекрестке, и вокруг перекрестка теснился лес, и до города
было--одна треть мили. И я простоял там до самого утра.
Около восьми часов поутру к перекрестку пришли все ду-хевы и духи, все
дети и старики Девятого города, и они пригнали двух овец и двух коз и целую
стайку домашней птицы. Как только они оказались на перекрестке, они первым
делом столпились вокруг меня, а потом стали петь и хлопать в ладоши, звякать
колокольцами и бить в барабаны, а потом сплясали ритуальную пляску--она
продолжалась несколько минут,--забили птицу и домашних животных, которых
пригнали для этого к перекрестку, и полили мне голову, жертвенной кровью.
Вот полили они мне голову кровью, а мясо животных поджарили на костре и дали
мне есть, и я его ел. И повадились они приходить раз в три дня, и молились
передо мной, как будто я бог. Но звон их громких ритуальных колокольцев
отзывался болью у меня в голове, а кровь жертвенных животных сгнивала, и моя
голова очень гнусно пахла. Грузные духи молились передо мной, как будто я
бог, по четыре часа и скармливали мне мясо убитых животных, так что я больше
не чувствовал голода.
Да! Каждый, кто вступает в Лес Духов, неминуемо подвергается суровым
карам--и вот, меня бичевали дожди, а когда их не было, иссушало солнце или
знобил ночной ветерок, потому что я не мог уйти с перекрестка. А ночами
звери из окрестных лесов сходились на перекресток, рассаживались кругами и
дивилась моей устрашающей голове, или к перекрестку подползала змея и
заглатывала меня, начиная с головы, но кувшин проглотить не могла, и
давилась, и отрыгивала на землю, и уползала прочь, а я не спал ни единой
минуты, потому что все время боялся зверей или же задыхался в чреве змеи,
когда она норовила меня проглотить. А утром ко мне сбегались из города
свиньи, овцы, козы и собаки, чтобы с изумлением на меня смотреть, как на
чудовище, или страшное чудо, потому что я показался бы чудовищно устрашающим
любому самому храброму существу в те мучительные для меня времена. Ну вот, а
домашние животные из города сначала смотрели на меня неподвижно, словно бы
скованные немым изумлением, -ю потом свиньи начинали хрюкать, стараясь
подрыть и уронить мой кувшин, козы и овцы принимались блеять и лягали меня
по свешенной голове, а собаки с лаем подскакивали ко мне, съедали остатки
жертвенного мяса и слизывали кровь с моей головы--рук-то у меня не было,
чтобы их отогнать. А днем к перекрестку являлись духи, и мне опять не
удавалось уснуть.
Вскоре молва обо мне в кувшине на скрещении тропок облетела весь Лес, и
многие духи из других городов постоянно пытались меня украсть, потому что
видели во мне бога.
Речные духи и речное празднество
Однажды около двух часов ночи множество духов явилось на перекресток, и
они запихали меня в мешок, который специально для этого принесли. Запихали
они меня, значит, в мешок, и один из них положил мешок себе на голову и ну
улепетывать в город к реке, потому что они -- Речные духи. (Они меня просто
украли с перекрестка--для себя, или в свой собственный город.) Достигши
города, они меня вынули, чтобы предъявить Наистаршему Старейшине, который
сидел на особом стуле у ног до ужаса страшного бога -- самого могучего, как
им казалось, из всех богов их Речного Города. И вот меня предъявили
Старейшине, потому что он, а никто другой повелел своим духам украсть меня с
перекрестка, когда получил обо мне информацию. Как только я предстал перед
их Старейшиной, он приказал привести барана, убил его и полил мне голову
кровью, а моя голова была преогромной и страшного вида, даже если без крови.
Когда голова как следует окровавилась, они зажарили мясо барана и лучшие
куски положили передо мной. Они положили их, чтобы я ел, но, едва я стал
есть, до ужаса удивились и страшно обрадовались, потому что их боги никогда
не ели, не могли дышать, были не силах пошевелить головой или подать
какие-нибудь сигналы. Но поскольку эти Речные духи люто ненавидели Небесного
Бога и очень любили Земных Богов, то, когда замышлялось важное дело,
Старейшина сразу же обращался ко мне, и, если я показывал кивком головы, что
одобряю дело, он его разрешал, а если я просто помахивал шеей, или показывал
неодобрение делу, Старейшина сообщал своим приближенным, а те говорили всем
остальным, что дело не одобряется, и оно запрещалось. Старейшина был у меня
переводчиком, и только он благодаря его титулу мог обращаться прямо ко мне.
Речные--они же Ехидные--духи признали меня своим главным богом и
выстроили мне однокомнатный дом, где я стоял посредине комнаты, а они
приходили передо мной молиться, или преклоняться, и приносили жертвы. Я
кормился мясом жертвенных животных и пил их кровь, когда меня окропляли,
.потому что воды мне никто не давал, а человеку надо утолять жажду. Но
кровь, которой меня кропили, привлекала бессчетное количество мух, и они
покрывали мне шею и голову вечножужжащим несгоняемым слоем -- рук-то у меня
не было, чтобы их отгонять,-- и порой Старейшина, придя ко мне:
в дом, не мог понять, где стоит мой кувшин, пока не сгонял с меня мух
метлой, - щ
Прошла неделя моей жизни в их городе, и вот все они собрались на
праздник. Первым делом они открыли дом, и туда вошел Наистарший Старейшина,
которому разрешалось со мной разговаривать. Сначала он вымыл мне шею и
голову-- ведь только они возвышались над кувшином,-- потом обвязал мою
длинную шею красной домотканой материей с бахромой, отчего шея стала еще
страшней, потом надел на мою огромную голову красную шапку Речного духа,
отчего голова сделалась еще гаже, потом сунул мне в зубы трубку длиной в
шесть футов и такую емкую, что туда -вмещалось полтонны табаку, а у трубки
поставил особого духа, чтобы наполнять ее по мере надобности. Когда он
разжег мне факелом трубку, духи с ду-хевами пустились в пляс--они плясали, и
пели несни, и бренчали колокольцами, и прихлопывали в ладоши, и, когда
барабанщики ударили в барабаны, все плясуны утроили свою прыть, а когда из
трубки, которую я курил, повалили клубы табачного дыма, все плясуны
раскатились хохотом, да таким громогласным, что стой хоть за милю,
непременно услышишь, даже не слушая, и как только табак в моей трубке
кончался, особо приставленный для этого дух наполнял ее снова полутонной
порцией, потому что трубка была огромной -- три фута по глубине и четыре в
диаметре.
Празднество продолжалось несколько часов, и моя голова непрерывно
курила, а табак был крепкий, и я опьянел, как пьянеют, напившись до полного
удовольствия, или полнейшей потери памяти,--такой табак под силу лишь духам,
да он только в их Лесу и встречается.
И вот, накурившись до потери памяти, я позабыл свои беды, или невзгоды,
и запел во весь голос земные песни--а раньше я- никогда их в Лесу Духов не
пел. Но как только духи услышали мое пение, они от восторга утанцевали в
лес--на пять тысяч футов, если не дальше,-- а когда вернулись, то столпились
вокруг меня и стояли с отвисшими нижними челюстями, потому что песни им
очень понравились, зато мой голос удивил их до изумления. А дух,
приставленный набивать мою трубку, все подкладывал и подкладывал мне свежего
табачку, и я без устали пел свои пеони, которые вдруг прихлынули мне к
сердцу, как радость. И вот я радовался и пел свои пеони, а духов настолько
ошеломил мой голос, что они отвисли нижними челюстями и стояли, немо истекая
слюной... Они слушали мои песни около получаса, потом Старейшина вынес меня
из дому, который построил для моего пребывания, выдрал с корнями кокосовую
пальму длиной не меньше чем в триста футов и поместил меня на ее вершину,
между ветвей, вроде как в люльке, а другой Речной дух, Заместитель
Старейшины, поставил пальму себе на голову, утвердил ее там стоймя, чтоб не
падала,-- а я по-прежнему находился в кувшине,-- и впрыгнул на голову
Старейшине Речных духов. И вот я стоял в кувшине на пальме, пальма стояла на
голове Заместителя, Заместитель стоял на голове у Старейшины, а Старейшина
отплясывал пляски с духевами. Но пока они помещали меня на пальму, дух,
приставленный набивать мне трубку, загружал ее новой порцией табака--он был
так занят, что работал молча и даже не пытался поучаствовать в плясках,-- а
я, накурившись до полного счастья, пел веселые земные песни, потому что
забыл все беды и горести, которые не давали мне раньше петь, и от этих
веселых песен все духи, все существа Девятого города плясали без перерыва
несколько дней.
На празднике духов земные пеони получили самое горячее одобрение, и вот
Его Величество Король, сидящий на троне в Двадцатом городе, послал
Старейшине Девятого города незримое повеление явиться в столицу. Но столица,
или Двадцатый город, отстоит далеко от Девятого города, а незримое повеление
нарушить нельзя, поэтому Речные духи разволновались, начали плясать все
быстрей и быстрей, и вдруг я смотрю, а у кувшина, где я сидел, выросли с
двух сторон два крыла из перьев, потом все ветки кокосовой пальмы
превратились в перья и обернулись крыльями, Речные духи взмахнули руками, и
тлядь--а это уже не руки, а крылья; но самые лучшие, или сильные, крылья
выросли у Старейшины--чтоб лететь впереди.
И вот все мы полетели по воздуху в Двадцатый город к Е. В. Королю, или
Властителю Леса Духов.
В Двадцатом городе
Мы летели на крыльях около двух часов и вскоре прибыли в Двадцатый
город, но, прежде чем мы показались над городом, туда сошлось 3.000.000
духов, и все они