Пэлем Грэнвил Вудхауз. Несколько слов о юморе
---------------------------------------------------------------
© Copyright P.G.Wodehouse. A Note on a Humour (1966)
© Copyright Перевод Н. Трауберг (2000)
Origin: The Russian Wodehouse Society (wodehouse.ru)
---------------------------------------------------------------
Внимательный читатель, конечно, заметил, что рассказы мои, в сущности,
-- юмористические; и теперь самое время предложить ему очерк о юморе,
который просто обязан рано или поздно написать каждый член нашей гильдии.
В XVI веке "юмор" определяли как "смущение в крови" и, хотя делали это,
скорей всего, из вредности, не так уж ошибались. Правда, я бы сказал
"смещение". Чтобы стать юмористом, надо видеть мир не в фокусе, другими
словами -- страдать небольшим косоглазием. Тем самым, вы относитесь
несерьезно к очень важным установлениям, а люди хотят в них верить и тоже
смотрят на вас искоса. Статистика говорит нам, что 87,03% косых взглядов
обращены на юмористов. Солидный человек все время боится, как бы мы чего не
выкинули, словно нянька, чей питомец проявляет склонность к преступности.
Возникает та напряженная неловкость, какая царила в замке, когда по нему
бродили шуты. Полагалось их как-то использовать, но особой любви они не
вызывали.
-- И что он порет? -- шептал жене король или, скажем, граф. -- А ты еще
его подначиваешь! Вот, утром, с этими воронами...
-- Я просто спросила, сколько ворон уместится в жилете бакалейщика.
Так, для разговора.
-- А что вышло? Звякая, как ксилофон, он покрякал -- ненавижу эту
манеру! -- и ответил: "С утра -- добрая дюжина, а если светит Сириус --
поменьше, роса вредна при цинге". Ну, что это такое?
-- Это юмор.
-- Кто тебе сказал?.
-- Шекспир.
-- Какой еще Шекспир?
-- Ладно, Джордж, успокойся.
-- В жизни не слышал ни про каких Шекспиров!
-- Хорошо, хорошо. Неважно.
-- В общем, ты ему скажи, чтобы он ко мне не лез. А если еще раз
треснет этим поганым пузырем, я за себя не отвечаю.
Юмористы чаше всего -- люди мрачные. Причина в том, что они ощущают
себя изгоями или, скажем так, экземой на теле общества. Интеллектуалы
презирают их, критики -- кое-как терпят, ставя вне литературы. Люди
серьезны, и на писателя, не принимающего их всерьез, смотрят с подозрением.
-- Вам все шуточки, а Рим-то горит! -- укоризненно замечают они.
Лучше бы жалеть юмористов, лелеять, они ведь очень ранимы. Огорчить вы
их можете в одну секунду, спросив: "Что тут смешного?", а если все-таки
засмеялись -- сказав, что они в конце концов "просто юмористы". Слова эти
бьют их наповал. Засунув руки в карманы, выпятив губу, они поддают ногой
камешки, сопоставляя свою участь с участью бродячей собаки.
Вот почему в наше серое время трудно найти смешной рассказ, не говоря о
пьесах. Драматурги соревнуются в мрачности. Поскольку десять пьес из
двенадцати с треском проваливаются, можно предположить, что они не правы.
Если бы, поступившись весом и важностью, они стали помягче и повеселей, всем
было бы лучше. Нет, я не против кровосмешений и безумия, но всему -- своя
мера. Смех тоже не повредит.
В театре давно уже не смеются. Там слышишь только тихий, свистящий
звук, который издают встающие дыбом волосы, да резкое кряканье, когда актеры
произнесут одно из тех коротких слов, какие прежде употребляли в кабаках
низшего пошиба. Вспомнить смешно, что, когда слово "черт" впервые прозвучало
на Нью-йоркской сцене (если не ошибаюсь, в пьесе Клайда Фитча), поднялось
Бог знает что, вызвали полицию, а может -- и войска.
Конечно, переход будет медленным и нелегким. Поначалу, услышав смех,
зрители решат, что кому-то стало плохо, и зашепчутся: "Врача, врача!" Но
понемногу привыкнут, и мы снова ощутим в зале не похоронную атмосферу, а
что-то более приятное.
Самый печальный юмор в наши дни, я думаю, русский. Чего вы хотите?
Когда живешь в стране, где всю зиму надо тереть снегом посиневший нос,
особенно не разрезвишься, даже при помощи водки.
Хрущева, по-видимому, считали заправским шутником (тот, кто так не
считал, живя при этом в Москве, таил свои чувства), но ограничивался он
эйзенхауэровской шуткой о гольфе и русскими поговорками. Если есть на свете
что-то безрадостней русской поговорки, прошу мне об этом сказать. "У нас, --
сообщал он своим соратникам, -- говорят: курица переходит дорогу, а умный
человек боится разбойников". Тут лицо его трескалось поперек, глаза
исчезали, как устрицы, когда их тушат, -- и соратники догадывались, что если
на секунду запоздают со смехом, следующая их работа будет в Сибири. Может
быть, придет время, когда Россия обратится к историям о муже и жене или о
двух ирландцах на Бродвее, но я в этом не уверен.
Перечитал и заметил, что, по забывчивости, так и не определил, что
такое юмор. (Авторы и лекторы вечно спрашивают: "Почему мы смеемся?"
Хорошенький у них будет вид!) Итак, определить я забыл. Лучше приведу слова
из книги д-ра Эдмунда Берглера "Чувство юмора".
Вот, пожалуйста: "Смех -- зашита против зашиты. Обеими реакциями мы
обязаны неосознанному эго. Жесткость суперэго снимается тем, что мы обращаем
кару в удовольствие. Суперэго упрекает эго и за такую подмену, а эго создает
новую защиту, образуя тем самым триаду, в которую входит смех".
То есть как -- непонятно? Ну, знаете! Молодец, Эдмунд. Так и держи, и
не дай тебе Бог засмеяться.
The Russian Wodehouse Society
http://wodehouse.ru/
Last-modified: Thu, 25 Jan 2001 12:28:19 GMT