Виктор Колупаев. Город мой
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Весна света".
OCR & spellcheck by HarryFan, 21 August 2000
-----------------------------------------------------------------------
С высоты птичьего полета город был похож на прилавок огромного обувного
магазина с расставленными на нем в строгой симметрии серыми стандартными
коробками.
По вечерам, когда на него опускались пыльные сумерки и улицы пустели,
казалось, что люди укладывают себя в бетонные упаковки, а блестящие линии
уличных фонарей напоминали бесконечный шпагат, во множестве мест туго
завязанный на узлы мигающими перекрестками. Утром призрачные светящиеся
нити улиц постепенно размывались и исчезали, и крупнопанельные упаковки,
словно облегченно вздохнув, выпускали из-под своих крыш тысячи горожан,
спешащих на работу, озабоченных домохозяек с авоськами и молочными
бидонами, тучи вечно взъерошенных ребятишек и косяки стройных девчонок.
В эти нежаркие утренние часы, особенно если ночью шел освежающий дождь,
город словно приподнимался на цыпочках, протягивая к солнцу зеленые ветви
своих молодых скверов, бульваров и садов. И тогда пропадало ощущение
размеренной серости и нелепости существования города, и город улыбался.
Иногда в этой улыбке сквозил восторг, словно он видел себя сильным,
красивым и нравящимся людям.
Но скоро трубы фабрик, заводов и электростанций заволакивали голубое
небо белесой дымкой и пылью, и город понуро наклонял голову к асфальту,
опуская вниз запыленные худые руки, распадался на бесконечный ряд серых
бетонных упаковок, стыдясь своей безликости и недоумевая, что заставляет
людей плодить штампованные унылые кварталы.
Город знал, что он некрасив и бесформен. Но он был удобен. В квартирах
газ и вода, в соседнем доме магазин, через два квартала кинотеатр, в
двадцати минутах езды драматический театр и филармония, в пятнадцати
километрах тайга, теперь уже просто лес с жестянками, битым стеклом,
порезами на деревьях, киосками "Пиво-воды" и прокатными пунктами, но зато
и с цветами, лохматыми лапами кедров и капризно изогнутыми ветвями берез.
Город мучился сознанием собственного несовершенства и неполноценности,
но в какой-то мере его успокаивало то, что он все же нужен людям.
...Виталий Перепелкин покидал Марград. Он поссорился с ним. Они не
поняли друг друга. Виталий Перепелкин обиделся на город.
- Да я отсюда ползком уползу, с закрытыми глазами, - в какой уже раз
говорил он своей жене. - И не расстраивайся ты, Зоя. Усть-Манск ничем не
хуже Марграда. Даже во сто раз лучше. Построю там "падающую волну". А
потом еще и еще. Представляешь, какая будет красота?!
- Уж я-то представляю, - сухо ответила Зоя.
- Да! Надо же посидеть молча перед дорогой, - вспомнил Виталий и
утроился на краешке стула. - Ну что ж, пора. Через месяц получу квартиру в
Усть-Манске и приеду за вами.
Из спальной комнаты вышел карапуз лет двух от роду и сказал:
- Папа в командиловку е-е-дет...
Виталий схватил сына в охапку, повертел его в воздухе, поставил на пол,
поцеловал жену куда-то в ухо, бодро сказал:
- Ну я пошел, - потоптался еще в коридоре, подхватил чемодан,
решительно открыл дверь и перешагнул порог.
Пролет в десять ступенек, всего девяносто ступенек, обшарпанная входная
дверь с именами, выведенными неровным детским почерком, куча ребятишек,
прокладывающих автотрассу в груде песка, стук домино, "классики" на сером
асфальте, завывание саксофона на втором этаже, старушки, серьезно
обсуждающие проблему внучат, веревки с белыми простынями, аккуратно
политые березки в палец толщиной.
Перепелкин дошел до угла здания и остановился. Не мешало бы купить
сигарет, в вокзальном буфете всегда столько народу. Он обогнул дом,
выкрашенный зеленой краской, которую наполовину смыло дождями, так что
виднелся серый бетон, и повернул по тротуару со стороны улицы в
противоположную сторону от вокзала. Здесь, в соседнем доме, был гастроном.
Обрадовавшись тому, что не встретил никого из знакомых и не пришлось
объяснять, почему в руках чемодан, он вышел из магазина и не спеша
двинулся к вокзалу. До отхода поезда было еще почти час времени. Ему надо
было пройти три квартала по улице Шпалопропиточной и свернуть направо к
привокзальной площади.
Он шел, стараясь не думать о городе.
Примелькавшаяся монотонная улица с одинаковыми домами, однообразие
которых только усиливала их разноцветная окраска, не привлекла его
внимания. Только пивной киоск на углу разнообразил архитектуру улицы.
Поровнявшись с ним, он свернул направо, на проспект. Рационализаторов,
прошел еще метров пятьдесят и почувствовал что-то непонятное.
Привокзальной площади не было. Вместо нее перед ним стоял дом с
гастрономом, откуда он только что, семь минут назад, вышел. А впереди
тянулась улица Шпалопропиточная с его домом, другими домами и пивным
киоском через три квартала.
- Вот так задумался, - негромко сказал он вслух, взглянул на часы и
успокоился. Времени было еще достаточно. - Такой круг дать! Подумать
только!
Он снова пошел вперед, но теперь, помня, что в раздумье такого маху
дал, он с интересом рассматривал свою тысячу раз виденную улицу. С нее все
и началось, когда он проектировал ее и вместо стандартного пятиэтажного
дома N_93 вписал в улицу дом типа "открытая ладонь". Еще в строительном
институте придумал он эту "открытую ладонь", а тут не утерпел и вставил в
проект. Проект вернули с шумом и выговором, хотя "открытую ладонь" можно
было сделать из стандартных блоков.
Сейчас, представив на месте дома N_93 свой дом, он признал, что
"открытая ладонь" выглядела бы нелепо среди этих пятиэтажек. И все же он
был не совсем не прав.
Тогда он еще не знал, что это были его первые шаги в сегодняшнем пути
на вокзал.
Около пивного киоска он закурил сигарету, повернул за угол, поднял
голову и увидел гастроном. С городом творилось что-то неладное. Теперь-то
уж Перепелкин точно знал, что не сделал никакого круга. Он несколько минут
постоял, растерянно оглядываясь, и повернул назад.
За углом гастронома была улица Шпалопропиточная, а через три квартала
виднелся... сам гастроном... Какой-то чертов круг! Куда ни пойди, везде
улица Шпалопропиточная. Перепелкин решил, что назад идти нет смысла, и
повернул около пивного ларька направо. Перед ним был гастроном, улица
Шпалопропиточная, а через три квартала виднелась кучка людей у пивного
киоска.
До отхода поезда оставалось минут сорок. Возле магазина было довольно
многолюдно, и Перепелкин чуть было не налетел на инженера Сидорова из
своей группы проектировщиков. Сидоров был лет на пять старше Виталия и
спроектировал не одну улицу в Марграде. Они поздоровались: Перепелкин -
испуганно, а Сидоров - растерянно, потому что только что вышел из квартиры
Виталия. Он не знал, что тот сегодня уезжает, и приходил уговаривать его
вернуться в управление главного архитектора.
- Так-таки уезжаешь? - вымолвил наконец Сидоров.
- Уезжаю! - с вызовом ответил Перепелкин. - Надоела эта канитель. Не
хочет, не надо...
- Кто не хочет?
- Кто, кто! Город! Не хочет стать красивым, пусть таким и остается.
- Город-то хочет. Только главному архитектору и, в горисполкоме надо
доказать.
- Так ведь пять лет уже доказываем! - сказал Перепелкин и,
спохватившись, что сказал не то слово, поправился: - Доказывали то есть.
- Нет, не доказывали! - вспылил Сидоров. - Доказываем! Доказываем и
докажем! И Марград станет красивым!
Перепелкин ничего не ответил и переложил чемодан из одной руки в
другую.
- Значит, уезжаешь? - снова спросил Сидоров. - А я ведь у тебя сейчас
был. Не знал, что ты так скоро.
- Я вот сегодня подумал, - сказал Перепелкин, - в жилом доме типа
"Кленовый лист" у нас планировка двенадцатого этажа все никак не
получалась изящной. Надо бы на пять сантиметров поднять потолок и
поставить "летающие" перегородки.
- Так ведь кто-то предлагал уже...
- Кто-то! Ты и предлагал. Все так и надо сделать и тогда "кленовый
лист" вырвется на простор.
- Тебе-то что до этого?
- Ах да. Ты извини меня. Опаздываю я.
- Не вернешься?
- Ни за что на свете. - Но в его голосе не было железной уверенности. -
Пусть Марград таким и остается, если ему это нравится.
- Вернешься, я тебя к себе на работу не возьму. Учти, - предупредил
Сидоров своего бывшего начальника и ушел не попрощавшись.
Перепелкин снова переложил чемодан из одной руки в другую, но не успел
сделать и десяти шагов, как из магазина слегка навеселе вышел двоюродный
брат его - Сметанников.
- А, Виталька, черт! - заорал он. - Давай-ка по стаканчику!
- Понимаешь, Петя, - ответил Перепелкин, - мне на вокзал надо. Времени
уже осталось мало.
Оба стояли, не зная, что еще сказать друг другу. Потом Перепелкину
вдруг пришла в голову мысль.
- Послушай-ка, Петя, может, ты проводишь меня до вокзала? А?
Сметанников на секунду задумался, достал из кармана мелочь, пересчитал
ее и твердо произнес:
- Провожу.
Перепелкин уже начинал понимать, что одному ему за этот злополучный
угол не повернуть. И он решил, как только они подойдут к нему, вцепиться в
локоть своего двоюродного брата, закрыть глаза и таким образом прорваться
наконец к вокзалу. Сметанников начал что-то рассказывать Перепелкину, но
тот слушал его очень невнимательно, лишь иногда невпопад вставляя слова:
"Да, да. Угу".
Сколько ночей они просидели всей группой, реконструируя на бумаге
Марград и застраивая его новые кварталы. Прекрасный город получался у них.
В Москве даже удивлялись. И в самом Марграде вроде бы одобряли. Но дальше
этого не шло. Каждая квартира в доме типа "открытая ладонь", "планирующая
плоскость", "голубая свеча", "кленовый лист", "падающая волна" и других
стоила на пять процентов дороже обычной, стандартной. А где их взять, эти
пять процентов?
В Марграде строился новый дизельный завод, и нужны были тысячи квартир.
Срочно, немедленно. Тут уж было не до "кленового листа". Всегда так.
Сначала хоть что-нибудь, а потом уже получше, но снося это самое
"что-нибудь". Перепелкин доказывал, что через десять лет все равно
придется сносить эти серые уродины, и тогда уж государство пятью
процентами не обойдется. С ним соглашались, но говорили, что это ведь
будет все-таки через десять лет, а не сейчас. А квартиры нужны сейчас. А
пять тысяч семей, живущих в старом Марграде в подвалах и полуподвалах? Им
сейчас не до "планирующей плоскости".
Пять лет Перепелкин бился и доказывал, а теперь вот уезжал в
Усть-Манск, потому что там решили строить новый жилой район из домов типа
"башня" и "нож". Это, конечно, не "кленовый лист", но все же близко. И
потом, может быть, со временем удастся построить и "открытую ладонь".
Перепелкин устал убеждать и теперь уезжал из Марграда, как уходят в
гневе и обиде от близкого человека, не понимающего тебя, чтобы через
мгновение одуматься и с болью признать, что возвращение уже невозможно.
До пивного киоска оставалось шагов тридцать. Перепелкин вцепился в
своего двоюродного брата железной хваткой. Тот что-то напевал, попутно
давая пояснения. До поворота оставалось двадцать шагов, пятнадцать. И в
это время Сметанников увидел свою жену. И Перепелкин увидел ее. И она
увидела их обоих, причем значительно раньше, потому что стояла в позе
полководца, широко расставив ноги и уперев двухкилограммовые кулаки в
бедра.
Сметанников только присвистнул, вырвался от Перепелкина и опрометью
бросился в обратную сторону. Его жена тоже взяла с места в карьер.
Свирепый ветер чуть не опрокинул Виталия на асфальт. Осторожно, как в
полусне, дошел он до поворота. За углом снова был гастроном и улица
Шпалопропиточная.
Перепелкин стиснул зубы. До отхода поезда оставалось двадцать минут.
Мимо него, как пуля и пушечное ядро, пронеслись Сметанников и его жена. С
одного взгляда можно было понять, что Сметанников не продержится в лидерах
и двадцати секунд.
Перепелкин увидел свободное такси и выбежал на дорогу.
- На вокзал, опаздываю! - взмолился он.
- Садись, - открыл дверцу таксист.
Машина лихо развернулась. Перепелкин отдышался. Теперь-то уж его не
задержит перекресток. Такси все-таки. Каким образом такси может ему
помочь, он не понимал, но был уверен, что на сей раз все кончится
благополучно. Таксист включил правый поворот. Перепелкин зажмурил глаза.
Резко завизжали тормозные колодки, таксист выругался. Виталий со страхом
открыл глаза. Такси стояло перед гастрономом.
- Не получилось, - прошептал Виталий.
- Что за чертовщина, - выругался шофер. - Ведь трезвый я.
- Попытайтесь еще раз, - попросил Перепелкин.
Такси вывернуло на проезжую часть и снова понеслось к перекрестку.
Перед поворотом таксист сбавил скорость.
Снова визг тормозов. Такси стояло возле гастронома.
- Вы что-нибудь понимаете? - испуганно спросил шофер.
- Понимаю, - ответил Перепелкин. - Теперь я все понимаю.
Он расплатился с таксистом и вылез из машины. Шофер сидел с
побледневшим лицом и тут же отказался везти кого-то в аэропорт.
Теперь Перепелкин все понял. Город не хотел отпускать его. Но с какой
стати! Он столько лет пытался сделать город красивым, а получал только
выговоры и нахлобучки. Перепелкин снова пошел вперед. Он еще успеет на
поезд, надо только поторопиться.
Он шел и думал, что город напрасно старается его задержать. Он устал,
ему все надоело, а в Усть-Манске он сможет осуществить хоть маленький
кусочек своей мечты о прекрасном бело-голубом городе. Отпусти! Остался
ведь еще Сидоров и вся их группа. Пусть теперь они обивают пороги и
доказывают. Отпусти! Ему все равно нельзя возвращаться после того, как он
с треском уволился из управления главного архитектора. Теперь, если и
останется, он ничего не сможет предпринять. Ну кем теперь его могут взять
на работу? Техником? Инженером? А он и руководителем отдела ничего не смог
добиться.
Отпусти!
Чуть не со слезами на глазах Перепелкин завернул за угол. На
привокзальной площади толкался народ. По проспекту Рационализаторов
трезвонили трамваи, старушки продавали пышные букеты цветов. Встречающие и
провожающие тащили чемоданы, корзины с овощами и фруктами. Стоял шум и
гвалт.
У Перепелкина захлестнуло сердце. Путь свободен.
Он отдал проводнице билет, вынул из кармана сигарету и закурил.
- Товарищ, проходите, - сказала проводница. - Сейчас трогаться будем.
Он кивнул головой.
- Заходите, - сказал он. - Я, наверное, не поеду.
- Раньше надо было думать, - осуждающе сказала женщина. - Билет-то
возьмете, или как?
Но он уже махнул рукой и пошел к выходу.
Он успокаивал себя тем, что уедет завтра, ведь надо еще сказать
Сидорову, что в "кленовом листе" необходимо поставить "летающие"
перегородки, иначе получается не совсем то...
Он уже забыл, что говорил об этом Сидорову, и теперь думал о том, что
надо хоть на полпроцента снизить стоимость здания. А это значит, снова
бессонные ночи, снова идея, которая неделями будет смутно ворочаться в
гудящей голове, пока не ляжет на ватман четкими линиями. Потом он подумал,
что придется ездить в министерство, доказывать свою правоту на
конференциях, строить макеты, получать выговоры за расходование рабочего
времени не по назначению. Придется снова сколачивать группу, потому что
старая уже начала разваливаться. Только Сидоров держится молодцом.
И еще, что асфальт надо в городе сделать не серым, а коричневым, с
разными оттенками, утопить дома в зелени, и не в обычной хилой и редкой, а
в густой и могучей. А для ребятишек оставить гектары тайги прямо возле
домов, с буреломом, колючими кустами, крапивой, ягодами и цветами, которые
можно рвать и приносить домой маме. Разрешить пешеходам спокойно ходить по
улицам, не оглядываясь по сторонам на перекрестках. Убрать дымящие трубы.
И чтобы из каждого окна открывался вид на бескрайнее море зелени, чтобы
город был напоен солнцем и чистым воздухом и можно было в любой час
бродить по тихим, приветливым бульварам и проспектам.
Пусть будет проспект Света, переулок Ромашек, бульвар Роз. Он подошел к
своему дому. Уже стемнело. Громкие голоса мам звали ребятишек домой. По
столу все еще стучали костяшками домино, хотя уже ничего нельзя было
рассмотреть. Старушки прощались и все никак не могли разойтись.
Обшарпанная дверь. Девяносто ступенек вверх.
Перепелкин открыл дверь своим ключом и переступил порог. В коридор
вышла жена и сказала:
- Я поджарила тебе колбасы. Огурцов нарезать?
Он не успел ничего ответить, потому что она обняла его за шею и
тихо-тихо рассмеялась. Уж она-то знала, что он никуда из Марграда не
уедет.
В домах гасли огни. Город засыпал, только блестящие линии, образованные
уличными светильниками, как будто бесконечный шпагат, во множестве мест
завязывали его тугими узелками перекрестков.
Город погружался в ночь, тихо вздрагивая в полусне, вздыхая, что-то
шепча на ухо, тихо улыбаясь и ожидая рассвета.
А под утро по улицам Марграда прошел тихий ласковый дождь...
Last-modified: Thu, 24 Aug 2000 15:18:46 GMT