овозов, потому что железнодорожная станция была у самой бухты. Потом я поднялся в гору и увидел, что бухта, которую я только что оставил за собой, была частью залива или еще большей бухты. Кто-то объяснял мне, что вот это Южная бухта, а та - Северная. Там вот дальше Инкерман. И тогда я сообразил, что это Севастополь, в котором я никогда не был. А все объясняла мне Инга. Она даже вела меня за руку. За вторую руку держался мальчишка лет четырех, который оказался моим сыном Сашенькой и который задавал матери вопросов гораздо больше, чем я. Мы долго гуляли по Приморскому бульвару, а потом снова вернулись к бухте Южной, затем полезли куда-то в гору. Куда, я не знал. Но это очень хорошо знала Инга, потому что она вела нас уверенно и быстро. Оказывается, мы снимали летний домик у каких-то частников. И домик весь зарос виноградом, да и вся ограда, как плоская крыша, была сверху увита лозами на подпорках и проволоке. Потом был какой-то провал... И тут меня начали тормошить и дергать... - Артем, проснись! Я боднул спросонья головой стену и проснулся. Иван тряс меня за плечо. И тряс, видимо, здорово, потому что когда я оглянулся, то увидел, что все смотрят на меня. - Что произошло? - испуганно спросил я. - Иди, - весело сказал Иван. - Иди полюбуйся. - Да что там? - Он еще спрашивает? Ну ты шутник, Артем! Иди, иди скорее. Там уже скоро весь строительный отряд соберется. - Что? Где? - Я спрыгнул с полки. - Иди к Инге, - подтолкнул меня Иван. - У тебя дочь родилась. Я шлепнулся, растянулся, выстелился, не знаю, как еще сказать, на полу вагона. Но что-то было в голосе Ивана, что заставило меня сразу же поверить в случившееся. Я поднялся и буркнул: - Ну и шутки... - Иди, иди, - еще раз подтолкнул меня Иван. А в последнем купе что-то действительно было тесновато. Я подошел, протолкнулся. Передо мной расступились. И расступились как-то весело, с юмором. - Что тут произошло?! - почти крикнул я. Рядом с Ингой, как и в тот момент, когда я оставил ее здесь, лежал ребенок. Еще один стоял рядом с нижней полкой. Это был мальчик лет четырех. "Откуда тут мальчик?" - подумал я. - Ой, как это интересно! - вскрикивала Тося. Она снова была вчерашней хохотушкой и восторженной душой. - Артем! Артем! Ой, как это здорово! - Ну поздравляю вас, Мальцев, - сказала Зинаида Павловна. - От души поздравляю! Кто-то похлопывал меня по плечу, кто-то по спине. Все были настроены весело и добродушно. - Девочка у вас родилась, Мальцев, - сказала Зинаида Павловна. - Да как это? Да где это? Какая девочка? - Девочка, - сказала Инга. - А имя теперь ты придумывай... - Да при чем тут девочка? Ведь Сашенька... - Я Сашенька... - внятно сказал пацан, стоявший возле Инги. - Ты Сашенька? - машинально переспросил я. - А я кто? - А ты папка, - серьезно сказал он. - Ты спишь, а мы нет. - Инга? - Вот, Артем, дочь у нас с тобой родилась сегодня. А Сашенька вырос. - Так, так... Понятно. То есть ни черта, наоборот, непонятно. Но все же понятно, что у нас родилась дочь, а Сашенька подрос года на четыре. Только вот непонятно, как это все произошло. - Опять остолбенел! - сказала за моей спиной Светка. - Как и в первый раз. Все в диковинку ему! Поздравь хоть жену-то. - Поздравляю, Инга! - сказал я. - Ты не сердишься на меня? - спросила она. - Да за что же? - Вот вчера сын, а сегодня дочь. Может, ты и не хотел... - Хотел я, Инга, хотел. Пусть будет сын и дочь. Это даже лучше. Обязательно нужно, чтобы были и сын и дочь. Я читал. Писали об этом много. - Ну зарапортовался, - все еще зло шутила за моей спиной Светка. Меня поздравляли и другие пассажиры, и, кажется, удивления при этом никто особенного не испытывал. Привыкают люди, что ли, ко всяким чудесам? Потому что рождение дочери и слишком уж бурный рост Сашеньки все же должны были вызвать у людей удивление. Ну да! А во мне самом? Я ведь сам воспринимал все как должное! Потом, потом разберемся. - Вот и брючки, и рубашка для мальчика пригодились, - сказала Зинаида Павловна. - Предусмотрительный вы, оказывается, папаша, Мальцев. Это хорошо. - Да, да, - пробормотал я. Сын теребил меня за подбородок и щеки. - Колется, - смеясь, сказал он. - Колючий папка. С бородой будет и с усами! Ну вот, дождался я! Ура!!! Уже папкой меня называют! - Севастополь, - сказал я Инге. - Да, - растерянно сказала она. - И у тебя Севастополь? - Ага... Только я там никогда не был. - А я была. С мамой и папой. Этого коротенького разговора никто, конечно, не понял. И хорошо, что не понял. Это было не для других, а только для нас. Зинаида Павловка снова обо всем распорядилась: когда нести кормить девочку, чем занять Сашеньку. В помощницы Инге была назначена немного сумрачная сегодня Светка. От всех других забот ее теперь освободили. Студенты уже разносили сухой завтрак из ресторана. И вообще вагон, казалось, начинал жить своей обычной жизнью. А за окнами расстилалась какая-то безбрежная степь без единого деревца, с чахлой травой и пятнами солончаков. Купе Инги понемногу освобождалось. - И как вы, молодые люди, назовете свою дочь? - спросила Зинаида Павловна. - Только не называйте Светланой, - посоветовала Светка. - Всю жизнь будет мучиться, как я. Все Светка да Светка. Да и Светлана не лучше. Детям это, может, и идет, а уж взрослому человеку нисколечко. - Придумывайте, придумывайте, - заторопила Тося. Она сегодня выглядела значительно лучше, чем вчера вечером. Словно веселость вернулась к ней и способность верить в чудо, которое обязательно должно произойти в следующую минуту, хотя минуту назад уже было одно. - Пусть Артем выбирает имя, - сказала Инга. - Давай назовем Валентиной, - предложил я. - Хорошее имя ведь? Мне очень хочется назвать дочку Валентиной. А что? Валентина Артемьевна! Неплохо, по-моему, звучит? 32 Подошел Степан Матвеевич, похлопал меня по плечу, сказал: - Как только освободитесь, Артем, зайдите в наше купе. - Хорошо, - сказал я, опуская сына на пол. - Да он уже свободен, - сказала Инга и начала выбираться из-под простыни, стараясь при этом не потревожить девочку. - Ты иди, Артем. Иди. Уж тут-то мы и без тебя справимся. - Ну, если что, я рядом, - сказал я. - Начнем новое трудовое утро. Какие еще идеи родились в головах пассажиров? - Одна, по крайней мере, родилась, - ответил Степан Матвеевич. - Какая же? - спросил я. - А вот. - И Степан Матвеевич показал рукой на мою дочь. - Ишь спит, - добавил он. - М-да, - пробормотал я. Эта идея действительно родилась сегодня ночью или под утро. Но это человек ребенок, живое существо. А вот как относительно настоящих идей, научных, оригинальных, которые помогут нашему поезду вернуться в нормальный мир? - Я пойду, - сказал я Инге. В нашем купе сидел Валерий Михайлович, несколько хмурый, словно невыспавшийся и чем-то растревоженный; Иван, который еще и не видел мою дочь, потому что дал, наверное, себе клятву не заходить в купе, где сейчас находилась Тося; писатель Федор, выглядевший очень устало; Валерка, расстроенный чудовищным поведением студентки стройотряда и очень сожалевший, что вчера отряд как следует не проработал Ингу на собрании - и вот результат; Михаил, странным образом переставший заикаться. А в самом углу, за столиком, не сняв теплой велюровой шляпы и не расстегнув пальто, сидел товарищ Обыкновеннов, пришелец с планеты Ыбрыгым. Товарищ пришелец, кажется, дремал. Вполне объяснимо. Ведь он, наверное, так и простоял всю ночь на площадке последнего вагона со своим красным фонарем, всматриваясь в темноту. Ведь тогда его что-то тревожило. Да и зачем он здесь? Впрочем, душа пришельца - потемки! - Коротко о том, что сделано за ночь, - сказал Степан Матвеевич. - В три тридцать мы произвели остановку поезда, и в степь ушла группа из семи человек с продовольствием и запасами воды. В основном группа укомплектована из ехавших в отпуска туристов-профессионалов. Задача экспедиции - достичь любого населенного пункта и связаться с Большой землей. - Он так и сказал: "с Большой землей". - Мы регулярно передаем сообщения. Правда, ответа еще не получено. В чем тут дело, непонятно. Возможно, что там просто не догадываются, что мы нащупали такой необычный канал связи. Будем надеяться, что там сообразят. В поезде появились какие-то странные существа, которых раньше не было. Продолжаются случаи возникновения самых разнообразных предметов. Из поезда организованно исчезла группа пассажиров, которым нужно было сходить на станции Молчанове. Причем это произошло во время движения поезда, хотя толком никто ничего и не заметил. Пассажиры исчезли со всеми своими вещами... Но в общем в поезде соблюдается дисциплина. Все немного помолчали. Потом Иван спросил, обращаясь к товарищу Обыкновеннову: - Что по этому поводу могут сказать представители другой цивилизации? Ведь вы, как докладывали вчера, обогнали Землю на несколько сот каких-то там циклов. Про циклы я не особенно понял. - Будьте любезны, - глухо сказал товарищ Обыкновенной и слегка приподнял свою велюровую шляпу. - Будьте любезны... Дело в том, что цивилизация Земли развивается по каким-то непонятным всей нашей галактике законам. Я уже говорил, что наша экспедиция потерпела здесь неудачу. Я роюсь в памяти, но прецедента не нахожу. Пропадали корабли, но это в безбрежных просторах космоса. Исчезали даже целые эскадры кораблей! Покупались и продавались целые планеты и солнечные системы, но везде это было вполне объяснимо, хотя закономерность часто выяснялась уже после свершившегося факта... Нет, нет, все знания пришельцев здесь бесполезны. Я очень страдаю, поверьте мне, но помочь ничем не могу. Лишь два момента, два маленьких момента... Что-то произошло с причинно-следственными связями, хотя я и не представляю что. И еще более частное... Вы, Степан Матвеевич, говорили про существа. Они ведь красивенькие? - Красивенькие, - удивленно ответил Степан Матвеевич. - Но они совершенно безвредны. Дети играют с ними. - Да, да. Вы правы. Дети, а особенно взрослые очень любят с ними играть. Последствия этих игр хорошо известны. Красивенькие - очень интересные ребята. Нет, нет, нет, тут речь не о том, что они могут укусить, ударить или что-нибудь в этом роде... Тут совсем другое. Они, как бы это вам сказать? Аналогию земную тут надо... - Товарищ Обыкновеннов даже снял шляпу и вытер лоб неизвестно откуда взявшимся в его руке платком. В купе вдруг почему-то стало светлее. - Нет. Аналогий на вашей планете, вероятно, не было. Это большое счастье для планеты. А ведь некоторые миры не избежали печальной участи быть... как бы вам сказать? - Да в чем дело? - встревожился Степан Матвеевич. - Если есть какая опасность, мы их немедленно удалим с поезда! - В том-то и дело, что вы не сможете удалить их с поезда. Даже просто не захотите. Тут очень сложное... Вот что. Лучше я вам расскажу, что произошло с одной цивилизованной планетой. Видите ли, я не сразу стал командиром лайнера, "носители истины" которого должны были ускорять развитие цивилизаций, в данном случае, как вы уже знаете, земной. Я был капитаном обычного торгового корабля, небольшого, без всякого экипажа. Знаете, в молодости и такая работа кажется интересной. Я перевозил грузы из одной части галактики в другую. Много видел, много узнавал, и с меня этого было достаточно. Ах, молодость, молодость, - грустно вздохнул пришелец. - Ушла молодость, укатилась, сгинула в туманностях и спиральных галактиках. Рассказ товарища пришельца продолжался около часа. Суть его сводилась к тому, что на одной из планет нашей галактики, а именно Хелсе, проводился эксперимент по созданию Великого Синтезированного Разума Вселенной. Планету населяли самые разнообразные разумные существа: головомозги, спинники, брюшники, руконоги, свинобобы и "красивенькие". Это создавало известные трудности в общении, да и в выполнении программы ускоренного развития цивилизации в целом. Вот и нужно было из всех имеющихся в наличии создать одно универсальное разумное существо. "Красивенькие" на Хелсе выполняли функции младшего обслуживающего персонала. Они были мастера на все руки, не чурались грязной работы и ко всему подходили с выдумкой. Прочие же разумные существа в основном занимались бесконечными дрязгами, сплетнями и ссорами, что и привело к их полному взаимному перевариванию уже на самой первой стадии эксперимента по созданию Великого Синтезированного Разума Вселенной. Масштабы катастрофы были поистине ужасны! Вот окончание рассказа товарища Обыкновеннова: - "Гуманоид, мы просим тебя подписать один очень важный для нас документ, - сказал мне седой "красивенький". - В нем говорится о том, что "красивенькие" неповинны в том, что хелсийцы пожрали друг друга без остатка и отходов. Мы, "красивенькие", не убивали их. Они уничтожили себя сами. И теперь эта планета принадлежит нам. Можешь ли ты подтвердить нашу невиновность?" - "Могу, - твердо ответил я. - Будьте любезны!" - "Не торопись с ответом, гуманоид. Мы хотим быть с тобой предельно честными. Ты улетишь отсюда в любом случае. Ответь, гуманоид, есть ли "красивенькие" на твоей планете?" - "Есть. Они живут в клетках". - "Тогда слушай. Нас вывезли с нашей родины на многие планеты, хотя мы об этом никого не просили. Всех забавляла наша красота. И на каждой планете мы ждали своего часа. Хелса - двадцатая по счету планета, на которой он пробил. Если и у вас есть брюшники, спинники, руконоги, головомозги, свинобобы или другие, подобные им существа, то час пробьет и у вас". - "Если даже и так, - сказал я. - Ведь я-то теперь знаю все. Я могу рассказать. И мы примем меры". - "Если у вас есть брюшники или спинники, это не поможет, - зловещим голосом тихо проговорил "красивенький". - Я сказал все. Гуманоид, теперь ты можешь ознакомиться с материалами". - "Мне незачем знакомиться с материалами. Я все видел сам". - И я подписал документ. Я отчетливо понимал, что делаю. "Красивенькие" вежливо поблагодарили. Через несколько дней, выведя корабль из подпространств, я сел на Ыбрыгым. Может показаться странным, но я никому ничего не рассказал о том, что произошло на Хелсе. Несколько недель я был чрезвычайно рассеян, неразговорчив, старался в свободное от работы время оставаться в одиночестве и все время сосредоточенно думал. Надо полагать, что увиденное мною не прошло для организма бесследно. Моя нервная система была несколько расшатана. Я мог ни с того ни с сего шарахнуться прочь от человека только потому, что мне вдруг представлялось, что передо мной брюшник или спинник; руконог или головомозг. А несколько раз мне даже казалось, что по дороге, переваливаясь с боку на бок, идут свинобобы, раздираемые неразрешимыми внутренними противоречиями. Через месяц я посетил зоопарк и долго стоял перед клеткой с "красивеньким", который монтировал вычислительную машину для какого-то детского сада и время от времени, чтобы не заснуть, издавал истошный вопль. Ребятишки, кружившие возле клетки, при этом разбегались с притворным испугом, а потом собирались вновь. Я несколько раз повторил шепотом: "У нас... это... не... пройдет..." Через несколько дней после посещения зоопарка я окончательно пришел в себя. Могучее здоровье все же взяло верх. И вот тогда-то я и принял экспедицию с "носителями истины". Товарищ Обыкновеннов закончил свое повествование. Воспоминания все еще были очень живы в нем. Конечно, гибель целой планеты! И хоть цивилизация хелсийцев и не вызвала во мне никакого восторга или просто сочувствия, все же их было очень жаль. - Вы думаете, - спросил Степан Матвеевич, - что нечто аналогичное может произойти и у нас? - Этого я не могу сказать. Будьте любезны, - ответил пришелец. - Я просто рассказал, а уж вы сами принимайте меры. Да и пора мне. Хорошо провел время с ребятишками из Петухова, но и работать надо. Лежит, лежит диссертация без всякого движения. Вся надежда на Марград. - Гражданин, - вдруг сказала тетя Маша, молчавшая до этого чуть ли не все утро. - Предъявите билет. - Да будет вам, - попытался остановить ее Степан Матвеевич. - Сейчас не до билетов. И кроме того... - Нет уж и нет, граждане, как это без билета? В нашем фирменном поезде без билета ехать невозможно. Да и случая-то такого еще не было. И не будет! - Тетя Маша! - вступился за пришельца и Иван. - Ведь это представитель другой цивилизации. Ведь он нам сейчас такое рассказал! - И слышать ничего не слышала, - сказала тетя Маша, хотя в продолжение всего рассказа старалась не проронить ни одного слова. - Безбилетник, и все. Заяц по-русски! Тут уж проводницу начали уговаривать все находящиеся в купе, но та уперлась, хотя требования ее сейчас были совершенно бессмысленными. - Будьте любезны, - сказал товарищ Обыкновеннов, приподнялся со своего места и слегка рассерженно и даже раздраженно ушел в стену вагона. В любое другое время, в любом другом месте, кроме нашего поезда, это вызвало бы панику или, по крайней мере, предельное удивление. Как так! Человек, пусть и пришелец, ушел через стену? Ведь невозможно такое! Гипноз массовый в лучшем случае... Или уж повальное помешательство. Но сейчас никто этому действительно не удивился. Неудобно только было перед милым пришельцем за слова проводницы. Ей это тут же и высказали. Но тетя Маша, видя, что порядок и законность во вверенном ей вагоне восстановлены, успокоилась и даже сказала, что "ентот, в шляпе, очень даже представительный мужчина", но только без билета ездить ему все равно не положено, пусть он даже и крупный начальник. Тетя Маша ушла начинать свои дневные дела. 33 Некоторое нервное беспокойство поселилось в нашем купе. - Что-то мы делаем не то, - после довольно продолжительного молчания сказал Степан Матвеевич. - Что-то вокруг происходит, а мы ничего не можем понять. Давайте еще раз подумаем, что нам предпринять. - Когда все это началось? - сам себя спросил Иван. - С чего все это началось? - Вы считаете, что чудеса с нашим поездом начались именно в момент его отхода? - спросил Степан Матвеевич. - Я ведь рассказывал про свою способность жить в других реальностях. Так вот это прекратилось, как только я сел в поезд. Ну или чуть позже, потому что я не сразу пришел в себя после последнего путешествия. - Это когда вы на меня налетели возле вагона? - спросил я. - Пожалуй... Да, тогда-то и произошло мое последнее путешествие. Пока я подходил к вагону. Поэтому и пришлось спрашивать год, число и месяц. Но ведь прекратилось все, прекратилось же! А я ведь только за тем и ехал в Марград, чтобы просить помощи у ученых, потому что жизнь моя стала невыносимой. - А теперь? - спросил Иван. - Да что теперь? Теперь-то жизнь прекрасна, после всего, что со мной происходило. - Значит, прекрасна? - переспросил Иван. - Вполне, - ответил Степан Матвеевич. - Не считая нашего поезда. Но я, когда говорю - прекрасна, имею в виду только себя, только свое самочувствие. Прошу прощения, если это кого задевает. - Да при чем тут "задевает"... - поморщился Иван. - Просто вам это состояние нравится, и вы его, конечно, хотели бы сохранить навсегда. - Очень хотел бы, - подтвердил Степан Матвеевич. - Что-то тут есть, - сказал Иван. - Что же? - быстро переспросил его Степан Матвеевич. - Ускользает из сознания. Вертится какая-то мысль, а ухватить ее не могу. Валерка уже некоторое время беспокойно ерзал на скамье, не осмеливаясь вступить в разговор. Но подогревало его изнутри, видно, здорово. И все-таки он не утерпел, воспользовавшись паузой. - Я считаю, - сказал он, - что некоторые явления не смогли бы произойти в нашем вагоне, если бы комсомол вовремя обратил на них внимание и принял меры. Тут уж я знал, о чем он сейчас будет говорить. Но и запретить я ему не мог. - Это хорошо, конечно, когда рождаются дети... - Брось ты об этом, - попытался остановить его Михаил. - Нет! - вспылил Валерка. - Если бы мы провели вчера с Ингой разъяснительную работу, указали бы ей на недопустимость подобных поступков, то уж сегодня-то второй ребенок наверняка не появился бы. - Да что тебе до этого? - тихо возмутился Иван. Я молчал. Тут я не мог защищать сам себя. - А то, что если бы нам пришлось ехать до Марграда не двое, а семеро суток, то у них появилось бы и семь детей. А как Инга сможет вынести такую моральную и физическую нагрузку? Ей еще и учиться надо. А теперь и детей воспитывать. На тещину шею сядете? Да? Нет? А учиться и работать? Вы скажете, что это не мое дело? А дело-то наше общее! - Уж не регулировать ли рождаемость собирается ваш строительный отряд? - спросил Иван. - Нет. Не собираемся, - отрезал Валерка. - Но только в данном конкретном случае мы имеем право вмешаться. Потому что речь идет не о постороннем для нас человеке, а о студентке нашего отряда, за которую мы все несем ответственность. - Не надо, Валерий, - попросил я. - Она уже и сама за себя может нести ответственность. Не маленькая. - Да ведь нам еще даже неизвестно, что вы за человек. Может, вы аферист или еще кто? - Инженер я обычный. - И инженеры бывают разные. Наделать такого... Да ведь теперь какой шум пойдет в институте! - Не будет, Валерий, никакого шума. Вот приедем в Марград, пойдем в загс и всю вашу группу пригласим на свадьбу. - Перестань, Валерка! - озлился Михаил. - Это ее личное дело. И нечего нам вмешиваться. Вот если бы она плохо училась или работала... - Еще бы этого не хватало! Уж этого бы Валерка не допустил. Тут все было ясно. Валерка высказался и теперь сидел набычившись. - Лекцию пойду читать, - вдруг сказал он и пошел из купе. - О международном положении! - Отойдет, - сказал Михаил. - Он немного вспыльчив, но вообще-то хороший парень. - Конечно, хороший, - согласился Степан Матвеевич. - А с Артемом, я думаю, мы все равно ничего не поймем. Так и обсуждать эти события ни к чему. Это их двоих дело... 34 По коридору мимо моих ног ловко, никого не задев, пробежал "красивенький", симпатичный и даже какой-то веселый на вид. Он тихонечко произнес что-то вроде приветствия. Все, все ерунда! И магазины всякие, и бутылки, и сама пропажа поезда. Даже пришельцы ведь в принципе могут быть. Но вот этого! Вот этого-то уж не могло быть точно! Ни наука, ни человеческий разум и воображение не в состоянии выдумать такое. Значит, пока мы тут сидели обсуждали, что да как, судили-рядили, головы ломали, что же нам теперь делать, произошло нечто более страшное, чем все предыдущее. Да и рассказ товарища Обыкновеннова сейчас немало помог нашей растерянности. Ведь никто и не знал о них ничего, об этих "красивеньких", никто, кроме нашего купе, да еще разве что двух-трех соседних, если только там старательно прислушивались к рассказу товарища пришельца. Я выскочил в проход. Ага! Вот в купе знакомый мальчик словно и не переставал говорить: "Хочу то-то... Хочу того-то". Но только теперь его отец, помолодевший и словно сбросивший с себя непосильный груз воспитания сына, просто сидел на своей полке, а на желания сорванца отвечал премилый "красивенький". - Хочу лодку, - сказал мальчик. - Сейчас сделаем, - радостно ответил "красивенький", достал откуда-то материалы, плотничий инструмент, удобно и так, чтобы никому не мешать, устроился возле столика. Раз, два, что-то там поделал, попилил, построгал, пополировал, и в руках у мальчика оказалась лодочка, красивая какая-то. И минуты не прошло, как он ее смастерил. Мальчик от радости зажал игрушку ручонками и чуть испуганно поглядывал по сторонам, не отберут ли? Ведь всю дорогу он только и слышал от отца: "Мама купит у дяди... Мама купит у дяди..." Но что-то ничего такого и не покупала мама у дяди. А тут самая что ни на есть настоящая игрушечная лодочка. В следующем купе две девочки играли с двумя "красивенькими" в загадки. И так интересно было им, что даже отец, который вчера пытался читать им вслух книгу, приоткрыл рот и тоже потихонечку уже начал принимать участие в игре. Загадки, по-видимому, были интересными и свежими, потому что в купе на самом деле было интересно. Чувствовалось это. Так, так... Еще дальше "красивенький" деловито раскладывал на столике пасьянс, и четыре женщины, один мужчина и ребенок с интересом смотрели на чудо совпадений. Выходил какой-то очень сложный. Это было видно по восторженным лицам. Жаль вот только, что я в этом деле ничего не понимал. А вот и купе Инги, там, в предыдущих, все было так странно, но не очень касалось меня. А тут! А тут мой Сашенька преспокойно играл в кубики с очередным "красивеньким". И даже Инга, кажется, была этим очень довольна. Что-то уж очень интересное получалось из этих кубиков, раз на сложенную из них фигуру смотрели даже Зинаида Павловна и Тося. - Сашенька, - позвал я. - Мы, папочка, играем, - сообщил мне сын. - А ты нам не мешай. - Давай я тебя на руки возьму, - предложил я. Мне просто хотелось его куда-нибудь сейчас спрятать, потому что ничего хорошего от этих премилых существ я не ждал. - Я не хочу на ручки, - сказал Сашенька, даже не отрываясь от игры. - Нельзя приучать детей к рукам, - сказал мне "красивенький". И даже то, что он обратился ко мне на чистейшем русском, никого не удивило. - Я нисколечко не хочу к тебе на руки, - снова сказал мне мой Сашенька. - Инга! - крикнул я. - Да что же это? - А что, Артем? Видишь, они играют. Ну и пусть играют. Только бы скорее время шло. - Да ты хоть видишь, с кем он играет? - Вижу, Артем, вижу. Ну что ты кричишь? - Саша, прекрати игру! - потребовал я. - Мальцев, - удивилась Зинаида Павловна, - да что вы сейчас можете предложить ему взамен? - Ничего. Но и этой игры я не хочу. - Ну и напрасно, Мальцев. Кто-то организовал игры для детей. Все успокоились, ведут себя послушно, не пристают к родителям. Что еще можно пожелать сейчас в поезде? - Так вы этого желаете? - Да не во мне дело, Мальцев, а в детях. Если им хорошо, то и пусть будет хорошо. - Никогда бы не подумала, - сказала Инга, - что мы с тобой будем ссориться, да еще из-за таких пустяков. - Да ведь и все твое "никогда бы не подумала" длится лишь вторые сутки. - Ты хочешь поссориться, Артем? - Нет, Инга. Не хочу. И вообще, а сейчас в особенности. - Тогда оставь ребенка в покое. Какая-то не такая вдруг она стала. Да и Зинаида Павловна... А Тося вообще не обращала на меня внимания. Ну да это-то ладно. А вот Светка и Клава смотрели на меня столь неодобрительно, словно хотели выкинуть из купе и сделали бы это, не сомневаюсь, если бы только у них хватило сил. - Да вы что! - сказал я. - Не понимаете, что происходит? - Ах, Артем, - сказала Инга, - оставь, пожалуйста, свои придирки. - В фирменном поезде все так интересно, - сказала Тося. - Очень хорошо поставлено детское обслуживание, - заявила Зинаида Павловна. - Я вот возьму сейчас этого милого "красивенького" и вышвырну в окно! - Только попробуйте! - даже не взглянув на меня, сказал симпатичный "красивенький". - Окна закрыты, - вставила Светка. - Открою! В дверь, если уж на то пошло. - Па-а-а-па! - вдруг заревел Саша. - Не надо. Не выбрасывай. Не мешай нам играть. - Отстань от ребенка! - потребовала Инга. Уж не прелести ли семейной жизни начинались у нас? Да что с ними со всеми произошло? Я все же попытался схватить "красивенького", но тот уцепился за что попало и даже за плечо моего сына, так что уж теперь-то я его выбросить никак не мог, да и сын с радостью подставил ему плечо и даже сам удерживал его тоненькими ручками. - Люди, опомнитесь! - взмолился я. - Да что с тобой? - удивилась Инга. - Ты словно нарочно ищешь ссоры со мной! - Нет, Инга, нет! Вы просто сейчас ничего не понимаете. Это ведь "красивенькие"! Вы не слышали, что о них рассказывал товарищ Обыкновеннов. Ведь они вытеснят нас! Они уже не одну планету таким образом захватили. Чуть ли не с полного согласия обитателей этих планет. - Мальцев, вы начитались ерунды, - сказала Зинаида Павловна. Я еще ничего не понимал, кроме одного, что если вот так и продолжать этот никчемный, пустой разговор, то я действительно рассорюсь, и не только с Зинаидой Павловной и Тосей, этими двумя студентками, но и с Ингой и даже с сыном. Что-то пробежало между ними всеми и мной! Ну да! Это все проклятые "красивенькие". Они, они, тут больше ничего другого и не было. Да только как все это объяснить женщинам, если они и слушать не хотят? И не будут! - Инга, Зинаида Павловна, Тося, я вас прошу, следите за детьми. Я сейчас. - Хм, - сказала Инга. - Да кто же за ними и следит? Ведь тебе все некогда. У вас там сплошные заседания. - Заседания, - согласился я, - только мы еще не совсем прозаседались. - Так продолжайте, - холодно сказала Инга. Нет, не могла она быть такой. Ни со мной, ни с кем другим. И хоть мало я ее знал, это так, но только знал всю, ничего в ней не было для меня тайного. Не могла она быть такой. Холод прошел по душе, и стало страшно. 35 Я бросился бегом в свое купе, надеясь найти там помощь и разъяснения. В купе сидел писатель Федор, а какой-то "красивенький" перепечатывал ему на машинке рукопись рассказа. - Федор, - позвал я. - Вот, - осклабился тот. - На чистовую уже пошло. У меня ведь и машинки-то никогда не было. А переписанные от руки рукописи в издательствах не принимаются. Не знал я этого, Артемий. Не знал. Уж давно бы опубликовали. Вот премилый "красивенький" и объяснил. И Валерий Михайлович обещает напечатать в коллективном сборнике. - Это для начала, - сказал Крестобойников. - Потом мы и индивидуальный, авторский то есть, сборник выпустим. Федор достоин того, чтобы для его рассказов рубили на бумагу лес. - И вы тоже! - в изумлении и испуге воскликнул я. - А что? Очень даже просто вот так в поезде встретить будущего знаменитого писателя, - сказал Валерий Михайлович, принимая от "красивенького" очередной лист рассказа и мельком просматривая его. - Техника печатания у вас на высоте. - Это уже относилось к "красивенькому". - Стара-а-аемся, - обрадованно протянул тот. Действительно, очень веселые и нужные ребята были эти "красивенькие". И не обойтись без них сейчас никому. - Валерий Михайлович, - позвал я. - А! Что? - Валерий Михайлович, скажите, пожалуйста, вы где работаете? - Что значит где? В издательстве! Старшим редактором. - А лаборатория? - Пройденный этап, Артемиус, пройденный этап. - А что за издательство? - Ну уж, Артюща, эго слишком. Вы словно мне не доверяете. - Прошу прощения, - сказал Федор, - но только в каком нужно, в таком товарищ Крестобойников и работает. - Название издательства! - потребовал я и сам удивился своему грубому тону. Но он, видимо, возымел действие на погруженного в чтение Валерия Михайловича. - Да то самое издательство... - Какое? Конкретно! Валерий Михайлович замялся. Не получалось что-то у него. Что-то не складывалось в целую фигуру. Федор подозрительно посмотрел на своего предполагаемого редактора. "Красивенький" стремительно забарабанил на пишущей машинке и даже запел какой-то веселенький мотивчик, знакомый, но давно забытый. - Небольшое замыкание, - испуганно сказал Валерий Михайлович, - не могу вспомнить название своего родного издательства. Ну это, которое на улице... - Какой улице? - Да еще в городе... - Каком городе? "Красивенький" совсем развеселился и даже похлопал меня по колену. - Бросьте вы, Артемий, заниматься глупыми вопросами. Вам что, делать больше нечего? Хотите, мы вам сейчас организуем... - Нет, спасибо. Я ничего от вас не хочу. Даже более того. Я и вас-то самих не хочу! - Это оскорбительно, - сказал "красивенький", но в голосе его продолжала звучать только одна веселость. Уж очень интересными и жизнерадостными ребятами оказались эти странные существа. - Артюха, ты хамишь, - сказал Федор. - Попроси у товарища "красивенького" прощения. Я оставил замечание Федора без ответа. А Валерий Михайлович о чем-то мучительно думал, вспоминал что-то. - Ну так что? - спросил я его. - Вспомнили, в каком вы издательстве работаете? - Что за черт! Не могу вспомнить. Последствия вчерашнего посещения ресторана? - Нет. Тут дело совсем в другом. - В чем же? - Дело в том, что вы никогда не работали ни в каком издательстве. Это вам сейчас показалось. Вы кандидат физико-математических наук и заведуете лабораторией. - Действительно, - медленно выдавил из себя Валерий Михайлович. - Вы знаете это наверняка? - Я знаю это точно. "Красивенький" затянул что-то уж совсем залихватское, и эта песня его, кажется, "Очи черные", даже меня немного сбивала с толку. - Перестаньте, - сказал я "красивенькому" и даже потащил с полки подушку, чтобы самому осуществить это действие. Но подушка была велика. "Красивенький" вдруг испуганно замолк. - Не имеете права! - взвизгнул он. - Продано! - Незаконно, - отпарировал я. - Где бумаги? - Оформляются. - Ну вот и подождем конца этой процедуры. А пока вы тут совершенно не к месту. Катитесь-ка со своей машинкой! - Прошу прощения, Артюша! - взвился Федор. - Литературное творчество... - Ладно, ладно, Федор. Я все понимаю. Я верю и вам, и в ваши литературные силы. Вы будете известным писателем, но только без этих самых "красивеньких". А странное существо уже потихонечку сползало с полки. - Вспомнил! - воскликнул Валерий Михайлович. - Кандидат наук я. И никогда никаким редактором не был. Это один знакомый у меня, так вот тот действительно редактор. Только он по научно-популярной литературе, а не по фантастике... Так что, Федор, тут какая-то накладка получилась. И какой из меня редактор? Затмение, что ли, нашло на меня? - Затмение, - успокоил я его. - Только постарайтесь, чтобы на вас не нашло еще что-нибудь. - Не понимаю, Артемахус... - Да я и сам не особенно понимаю. Только вот этих самых любезных существ надо попросить из поезда. И чем быстрее мы это сделаем, тем будет лучше. - Бог ты мой! - застонал Федор. - Ведь это же из моего рассказа... И я еще попросил их перепечатать этот рассказ? - Федор, успокойся. Мне кажется, что они сами предложили тебе помощь. - Да к черту все мои рассказы! - Нет, не к черту... Не к черту твои рассказы. - Все! Бросаю! На веки вечные! - Федор вдруг словно в изнеможении опустился на полку. - Хватит... - сказал он уже тихо. Существо засеменило по проходу вагона, держа на весу пишущую машинку, в которой все еще торчал листок Федорова рассказа. Валерий Михайлович потрогал свой лоб и с удивлением посмотрел на мокрую ладонь. - Где Степан Матвеевич и Иван? - спросил я. - Хватит... - простонал Федор. - Ушли с этим... из какого-то там купе... колобком, - сказал Крестобойников и достал смятый платок. - Можно сказать даже, убежали. Спешили очень. - Ладно, - сказал я. - Понятно. - Хотя, впрочем, ничего понятного пока и не было. Из нашего купе любезное существо все же поспешило убраться. Но в других они и не думали этого делать. Да их никто и не просил, никто и не выгонял. Мальчишка, который все время что-нибудь хотел, теперь сосредоточенно мастерил какую-то игрушку со своим знакомым "красивеньким", который только успевал доставать откуда-то строительные материалы. Отец, немного удивленный поведением своего сына, пытался было влезть в компанию с советами и вопросами, но получил от мальчика увесистый, откуда только силы у сорванца взялись, удар киловаттным паяльником и теперь тихонечко трогал ссадину на лбу смоченным в крови платком. Он еще не ревел, но было ясно, что через минуту он скажет своей жене, что это все ее воспитание, та ответит ему чем-нибудь не менее остроумным, и пойдут раздоры в уставшей от жары семье. И только мальчишка будет бдительно охранять своего "красивенького", потому что ему никогда не было так интересно и, уж конечно, никогда не будет более, если вновь приобретенного друга попросят удалиться. Понимал это, судя по всему, и "красивенький". Похожая картина наблюдалась и в соседних купе. Вежливые и милые существа очень быстро заинтересовывали пассажиров, но, странное дело, это всегда приводило к ужасным ссорам. Даже в служебном купе суетился "красивенький", помогая тете Маше заваривать чай. Все они для меня были на одно лицо и казались просто копиями какого-то сладкого и красивого кошмара. - Что-нибудь прояснилось в ваших головах? - спросил я Федора и Валерия Михайловича. - Я именно вот об этом не писал, - сказал Федор. - Хотя в одном рассказе у меня действительно есть "красивенькие". - Пытаюсь осознать, но что-то плохо получается, - признался Крестобойников. - Я сейчас имею в виду только этих существ. Выгнать их надо из поезда! Выгнать! - Надо, - согласился Федор, но даже не приподнялся с полки. - Валерий Михайлович, вы можете что-нибудь объяснить людям? Ведь через час-другой мы все тут перессоримся, передеремся, и поезд наш на совершенно законном основании перейдет к "красивеньким", как это случалось неоднократно с целыми человеческими обществами. - Хорошо, - сказал Валерий Михайлович. - Я начну их вышвыривать в окна. А Федор будет мне помогать. - Вряд ли это поможет, - усомнился я. - Тут нужно убеждение. Сможете убедить пассажиров, что "красивенькие" только обманывают, завлекают нас? - Трудно, но согласен попробовать. - Так пробуйте, а я пойду за Степаном Матвеевичем и Иваном. Важно доказать, что мы может обойтись и без этих существ. Людям доказать, каждому пассажиру нашего фирменного поезда. Сами мы, сами, понимаете, сами можем все сделать! - Вставай, Федор, - почти приказал Валерий Михайлович. - Начнем, пожалуй. Федор приподнялся и начал засучивать рукава. Ну да уж это как он сможет. Пусть-ка поработает фантазия писателя. Я быстрым шагом, почти трусцой направился в конец вагона. Нас было еще очень мало. Ох, как мало... Однако что же там делают Степан Матвеевич и Иван? Да ведь и студентов нет. 36 Всю компанию я нашел в купе, где ехала та мамаша, что так часто бегала с горшком, ее муж, решительный, явно подстрекаемый женой, и их милое чадушко. Здесь же находился Степан Матвеевич, Иван и еще "наши", но... но здесь же сидел и "красивенький" в мантии, весь седой и, надо полагать, очень старый. На столике были разложены какие-то бумаги, а Степан Матвеевич держал в руке гусиное перо. Перед ним стояла литая бронзовая чернильница и песочница с мелким песком. - Что вы тут делаете?! - крикнул я. Не знаю почему, но мне казалось, что надо спешить. - Вы хоть знаете, что творится в поезде? - Все как и должно быть, - спокойно ответил Степан Матвеевич. - Ну уж нет! Что это? - Я схватил со стола лист. Конечно, мое поведение в обычных условиях я и сам расценил бы как хулиганство и хамство, но только сейчас условия, кажется, были совершенно не те... Вот что я держал в руке! Это был договор на передачу фирменного поезда "Фомич" в собственность "красивеньких". Покупающая сторона, в свою очередь, обязывалась довести наш поезд до Марграда. - Единственная возможность, - мрачно сказал Иван. - Больше мы ничего не сможем сделать. - Нет, сможем, - возразил я. - И очень даже сможем! - Да что же мы сейчас можем? - спросил Степан Матвеевич. - А вот что, - сказал я и разорвал договор на две части, - и еще вот что, - я разорвал половинки еще и еще. - Что вы делаете? - изумился Степан Матвеевич. - Ведь это наше единственное спасение! - Спасение?! Вы посмотрите, что делается в вагоне. Ведь там уже почти все друг с другом перессорились. Возможно, наш поезд и придет к конечной станции согласно этому договору, только нас в нем уже не будет. Это точно. - Эх, Артем, - недовольно сказал Степан Матвеевич. - Он детей ворует! - взвизгнул шарикообразный Мотя. - Детей! Я н