и вида и делали все, что командовал Яков Платонович. Его твердый боцманский голос внушал нам уверенность. Озеро было синее, почти как море, и вода морщилась от ветерка. Моей коже было зябко, но не от погоды, а, наверно, от нервов... Но все равно мы все были счастливые. Другой берег Васильевского озера лежит в двух километрах от лодочной станции. У самого берега стоит серый цех завода "Трансформатор" с разными башнями и надстройками. Издалека он похож на старинный крейсер, потому что у него четыре высоких трубы, как у "Варяга". А еще там есть очень высокая труба, белая с красными полосками. За эти полоски мы прозвали ее Тигриный хвост. Яков Платонович сказал, что это будет наш главный ориентир и что сегодня при отходе от берега мы будем держать курс прямо на него... Наш знакомый отдал с кнехта швартовый конец и бросил его в яхту, Антошке. И оттолкнул нас. "Звонок" развернулся носом в открытое озеро, прямо на Тигриный хвост. Вася ловко натянул гика-шкот, а Ксеня подобрала подветренный стаксель-шкот. И мы пошли! Но сначала мы пошли не совсем правильно. Нас понесло боком. "Слава, шверт!" -- сказал Яков Платонович. И я понял, что забыл опустить шверт. Я поскорее раздал шверт-тали. Тяжелый железный плавник ушел через швертовый колодец. Дрейф прекратился. Но зато нас тут же накренило на правый борт. Мы все, кроме Якова Платоновича, решили, что вот-вот перевернемся. Ксеня даже запищала. А я сам не помню, как полез на наветренный борт, чтобы своей тяжестью выпрямить яхту. Но Яков Платонович скомандовал: "Всем оставаться на местах! Когда будет нужно откренивать, я скажу!" Мы опять заняли свои места и сделали вид, что ничего не случилось, хотя у меня сердце бухало, как внутренний барабан. Но скоро все понемногу успокоились. Ветерок был ровный, "Звонок" кренился не сильно и бежал быстро. Мелкие гребешки ударяли в нижнюю часть днища, и корпус тихонько гудел. Вася дал мне подержать гика-шкот, и я почувствовал упругую силу ветра. Ветер был с юго-запада, а мы шли на север с отклонением к западу на один румб. Получилось, что курс относительно ветра -- крутой бакштаг, а по компасу -- норд-тень-вест. У нас на яхте был шлюпочный компас. За бортом звонко журчала вода, над нами носились чайки, и я опять почувствовал, какой я счастливый. Постепенно мы привыкли, что "Звонок" кренится под ветром, и уже не вздрагивали. А Антошка Штукин на ходу сочинил такие стихи: Идем мы курсом норд-тень-вест. Как жаль, что в яхте мало мест, А то бы в этот славный час Позвал я в гости весь наш класс! Яков Платонович стихи похвалил, но сказал, что о гостях думать рановато. Сперва надо самим как следует освоиться на швертботе и научиться управлять им в любую погоду. Тут мы увидели, что наперерез нам идет большая белая яхта -- бермудский тендер. Мачта ее была в три раза выше нашей, а на палубе много людей. Они шли очень полным курсом -- то ли самый полный бакштаг, то ли фордевинд. "У них гик грота смотрит вправо, значит, левый галс, как у нас, сказал Вася. -- Они на ветре, пускай уступают дорогу!" Но яхта, которая называлась "Озерная звезда", не стала пересекать нам курс. Она привелась и пошла параллельно, недалеко от нас. Бородатый мужчина в тельняшке закричал с "Озерной звезды": "Платоныч, решил тряхнуть стариной?!" "Молодежь учу!" -- громко ответил Ксенин дедушка. "Давай-давай! Нам смена нужна!" Большая яхта быстро обогнала нас и ушла вперед. Но мы не огорчились, потому что Яков Платонович сказал: "Что поделаешь, у нас паруса девять квадратных метров, а у них в десять раз больше. Ну ничего, мы тоже хорошо бежим. А потом, когда научитесь и станете ходить без меня, скорость еще больше сделается. Потому что лишние девяносто килограммов долой..." "Ой, как это мы без тебя?" -- испугалась Ксеня. Но Яков Платонович погрозил ей пальцем и скомандовал: "К повороту!" "Есть к повороту!" -- скзали мы все, а Вася быстро взял у меня гика-шкот, потому что он сейчас отвечал за грот. "Берегите головы!" -- велел Яков Платонович. -- И скомандовал опять: -- "Поворот!" Яхта быстро побежала носом к ветру, накренилась сильнее. Я приготовился перебраться с борта на борт, когда сменится галс. Пригнулся... Но я, видимо, плохо пригнулся. Потому, что меня вдруг трахнуло по голове! Это гик, когда переходил с борта на борт, зацепил меня по макушке. Искры из глаз! И очки слетели. Хорошо, что не в воду, а в кокпит. Я там и сел рядом со швертовым колодцем. Все заохали, а Яков Платонович спросил: "Живой? Сильно стукнуло?" Но я поморгал и всех успокоил, что не сильно. Только шишка появилась, не очень большая. "Без этого на такой яхте не проживешь, -- сказал Яков Платонович. -- Каждый обязательно по нескольку раз получит гиком по голове, прежде чем научится пригибаться вовремя. Это вроде морского крещения". Скоро у меня перестало гудеть в голове, а Яков Платонович для моего успокоения дал мне подержать румпель и разрешил немного поприводиться и поуваливаться. Все сказали, что они тоже хотят. Яков Платоноч ответил, что по очереди. Теперь мы шли к своему берегу курсом полный бейдевинд правого галса. Почти с той же скоростью. Ветер сделался покрепче, гребешки волн стали побольше, несколько раз даже брызнуло навстречу. Ксеня стала повизгивать, но мы ей сказали, что это не-- хорошо. Она сказала "подумаешь", но перестала. Крен сделался заметнее. Вася с гика-шкотом в руках и Антошка на наветренном борту сильно откинулись назад, стали откренивать. Брызги летели на них, и они смеялись. Так мы подошли близко к станции. Яков Платонович стал объяснять нам про подход к пирсу и швартовку. Он сказал, что подходить надо носом к ветру и при этом растравливать паруса, чтобы погасить скорость. И еще сказал, что некоторые яхтенные матросы любят при подходе вставать на носу и одерживать яхту, упираясь ногой в пирс. Это можно, но только опытным матросам. И надо это делать осторожно, чтобы нога не попала между причалом и бортом. А еще надо внимательно смотреть, чтобы между бортом и причалом не попали руки, а то можно покалечиться. Яков Платонович взял у меня румпель, велел растравить грот и стаксель и подвел яхту так, что она бортом аккуратно прижалась к шинам, которые висели на стенке причала. Потом мы прокатили котов. Кот Василиса вел себя хорошо и спокойно сидел на крыше рубки, только фыркал на брызги. А Синтаксис струсил и удрал в рубку. Ксеня его вытащила и держала на руках, а стаксель-шкоты дала Антошке. После этого мы сделали рейс к дальнему берегу, и Яков Платонович всем по очереди дал посидеть на руле. Затем недалеко от берега мы все учились делать повороты. И тут уж каждый "познакомился" с гиком. Зато потом уж мы отлично знали, что зевать нельзя. Даже в автобусе, когда Антошка решил пошутить и крикнул "берегись гика", я , Вася и Ксеня тут же ткнулись носами в колени. А Яков Платонович вспомнил слова из смешной песенки "Бабушка пиратов": Мачты содрогаются от крика, Вдаль летят пиратские слова. У бабуси от знакомства с гиком Вся в могучих шишках голова... Мы смеялись и трогали свои головы. На следующий день погода была такая же, и мы опять несколько раз ходили от берега к берегу. Сперва курсом норд-тень-вест, на Тигриный хвост, потом обратно к станции. Яков Платонович снова учил нас держать руль и шкоты. А еще он учил нас самостоятельно подходить к пирсу. Не сразу это у всех получалось. Я один раз "впилил" в причал так, что у меня опять слетели очки, а Яков Платонович сказал: "При таких делах долго это продолжаться не сможет. Или нас выгонят со станции за разломанный пирс, или мы разнесем в щепки наше судно". Но это он шутя сказал, потому что по правде никогда на нас не сердился. После занятий на яхте он повел нас на пляж и стал учить плавать по-настоящему, потому что Антошка еле-еле умел держаться на воде, да и все мы были пловцы так себе. Через несколько дней занятий мы плавали уже увереннее. Антошка про это сочинил такие строчки: Не махайте бестолку руками, Воздух вы должны держать внутри. Главное, не говорите маме, Как мы тут пускали пузыри. Но это он просто для рифмы, потому что пузыри никто не пускал. Еще через день Яков Платонович сказал: "Ну, господа гардемарины, пора вам в самостоятельное плавание". Ксеня сказала: "Ой!" У меня внутри тоже ойкнуло, но снаружи я сдержался. Яков Платонович успокоил: "Я попрошу на станции моторную лодку и буду сопровождать вас". И мы пошли самостоятельно. А дуло посильнее, чем в первый день. Сперва мы боялись, и Вася, который первым сел на руль, для придания себе храбрости закусил губу и прищурился. Но скоро мы привыкли. Яхта хорошо слушалась руля. Без тяжелого Якова Платоновича управлять ей было легче, хотя и страшновато сперва. Но он был на моторке неподалеку. Мы отходили от берега на один-два кабельтова, делали поворот оверштаг, шли к пирсу и приставали к нему. Иногда крепко стукались, но ничего страшного не случилось. Только Антошка подходить к причалу самостоятельно не решился, руль держать было трудновато, ему помогал Вася. После целого часа занятий Яков Платонович сказал: "Поворот оверштаг вы уже освоили. Теперь будете крутиться через фордевинд..." Ксеня опять сказала "ой". И не напрасно. Потому что при первом же самостоятельном повороте фордевинд мы кильнулись. На руле был Вася, но виноват, наверно, был я. Потому что я держал гика-шкот и зазевался, не сумел вовремя перенести грот с борта на борт. Он перекинулся сам собой, гик ударился о ванту, яхту качнуло влево, мы кинулись на правый борт, но парус опять перекинулся, и... в общем я сам не помню, как оказался в воде. При этом сверху меня накрыло парусиной. Я почему-то не очень испугался, только вода показалась холодной. Больше всего я боялся за очки, но они были теперь на резинке и никуда не девались. И тут я подумал: "А как там Антошка?" Жилет держал хорошо. Я приподнял парус над головой и стал выбираться к задней шкаторине, чтобы не наткнуться на мачту и ванту. И выбрался. И сразу увидел Антошку. Он держался за руль и ... улыбался. Я сразу спросил: "А где Ксеня и Вася?" "Они за шверт держатся". Я поплыл и обогнул корму. Ксеня и Вася, вскинув руки, держались за край торчащего шверта. Он был большой, красный и блестящий. Вдруг я услышал голос Якова Платоновича: "Хорошо, ребята, молодцы!" Я не понял, почему мы молодцы. А Яков Платонович скомандовал с моторки: "Вася, заберись на шверт и старайся поставить яхту. Только берегись, чтобы днищем не стукнуло. Ксеня, помогай ему. Антошка, продолжай держаться за руль. Слава! Плыви к мачте и толкни ее вверх!" Я думал, меня спасать будут, а тут "плыви"! Но делать нечего, поплыл. В жилете быстро не поплаваешь, да еще мешали мелкие волны, плескали в лицо. Я один раз даже хлебнул воды и закашлялся. Но все же обогнул яхту с носа, подплыл к верхушке мачты, приподнял ее из воды. Потом, перебирая руками, добрался до середины, толкнул вверх. И она стремительно выпрямилась! Потому что Вася и Ксеня с другой стороны нажали на шверт. Я увидел, как Вася со шверта прыгнул прямо в кокпит, потом втащил туда Ксеню, а после этого помог забраться на корму Антошке. Я вдруг испугался, что про меня забудут, и начал отчаянно грести руками к яхте. Но про меня, конечно, не забыли. Вася схватил румпель, велел Ксене подобрать гика-шкот и послал Антошку к стаксель-шкотам. "Давай подбери стаксель, бояться будешь потом", -- сказал Вася, постукивая зубами. "А я и не боюсь!" -- весело крикнул Антошка. А Яков Платонович все командовал: "Вася, подходи к Славе круто в бейдевинд! Наветренным бортом!.. Растрави паруса..." Я увидел борт "Звонка" рядом с собой, вскинул руки, вцепился. Меня ухватили за жилет, потянули вверх. С трудом, но все-таки втащили в кокпит. И мы пошли к берегу. На берегу Яков Платонович поздравил нас с первым перевертыванием и стал "разбирать ситуацию". Сказал, что действовали мы правильно, только мне надо было не отпускать мачту, а придерживать ее за ванту. Тогда я сам оказался бы у борта, когда "Звонок" встал на ровный киль. "Ну, ничего, -- успокоил он меня. -- В следующий раз все получится лучше". "Какой еще следующий раз? -- подумал я. -- Зачем?" Мне казалось, что теперь мы должны долго сидеть на берегу и приходить в себя от переживаний. Но Яков Платонович распорядился иначе. Сказал, что сейчас мы отойдем от берега на четверть кабельтова и перевернемся снова. Сами! Для тренировки! Я подумал, не выбрать ли мне в жизни какую-нибудь совершенно сухопутную профессию: например, погонщика верблюдов в пустыне, подальше от моря. Но Антошка, который оказался самым храбрым из нас, заорал "ура". Нам что оставалось делать? Про тренировочные киляния писать долго нечего. Мы продрогли, зато научились поднимать перевернувшуюся яхту и забираться в нее за одну минуту. Только не сразу научились, не обошлось без синяков. Один раз, когда перевернулись, Ксеня решила отсидеться в кокпите и залезла там на швертовый колодец, как на полку. "Звонок" плавал на боку, у него есть водонепроницаемые отсеки, которые не дают корпусу погрузиться глубоко. Но это он сперва так плавал, а потом под Ксениной тяжестью стал переворачиваться вверх днищем. Ксеня еле успела выскочить. А "Звонок" мачтой воткнулся в дно озера. Тут уж нам на помощь пришел Яков Платонович -- зацепил за шверт буксирный конец и потянул на моторке. А когда яхту поставили, он сказал, что оставаться внутри яхты при переворачивании нельзя ни в коем случае. Парус пришлось стирать, потому что фаловый угол перемазался в иле. Котам Василисе и Синтаксису Ксеня сшила маленькие пояса с кармашками, которые набила пенопластом. Коты сперва старались соскрести с себя эти пояса, но потом привыкли. Они часто ходили с нами на "Звонке". Один раз даже перевернулись. Василиса тут же поплыл к яхте обратно, забрался на швертовой колодец (как в прошлый раз Ксеня) и спокойно сидел там, пока яхту не поставили. Он не мешал, потому что легкий. А Синька перепуганно залез мне на жилет, на плечи. Так вдвоем нас и вытащили из воды. Сначала Яков Платонович не разрешал нам далеко отходить от берега. Или сопровождал на моторке. Но однажды нам пришлось, наконец, отправиться в самостоятельное плавание. Виноват в этом был Синтаксис. Примерно в половине мили от лодочной станции есть островок Петух. На нем любят загорать купальщики, которые плавают туда на лодках. В тот день был довольно крепкий ветер, мы ходили долго. Побывали и на Петухе, искупались, пообедали бутербродами и чаем из термоса. Вернулись на станцию мы уже вечером. Все устали, хотелось поскорее оказаться дома, поужинать и улечься на диван. Но тут оказалось, что нет Синьки. Василиса в своем спасательном поясе ходил по пирсу и жалобно мяукал, но его друг не откликался. Мы искали Синьку по всей лодочной станции. Нигде его не было. Все ужасно расстроились, а Ксеня стала всхлипывать. "Наверно, он остался на Петухе, -- сказала она. -- Мы думали, что он в носовом отсеке, вместе с Василисой, а он, наверно, выскочил, когда мы поднимали парус..." Мы посмотрели на Петух. Сперва просто так, а потом в биноколь. На островке было уже пусто, потому что лодки полагалось сдавать на станцию на позднее восьми часов. У самого берега на Петухе белела полоска песка, а дальше зеленел низкий березняк. На песке мы Синьку в бинокль не увидели. "Все равно он там, я знаю, -- говорила Ксеня и плакала уже по-настоящему. -- Дедушка, поехали!" Но Яков Платонович развел руками. В бачке мотора кончился бензин. А гараж, где хранилось горючее, был уже заперт, и начальник унес ключ. "Тогда пойдем на "Звонке"!" -- крикнула Ксеня. "Ну что же, -- сказал Яков Платонович, -- идите. -- Может быть, Синька и правда там, нельзя оставлять беднягу". "А ты? Разве ты с нами не пойдешь?" "У меня спина разболелась, пользы от меня никакой, только лишний вес. Мы с Василисой подождем вас здесь. А вы будьте осторожны, дует-то вон как..." По озеру шли белые гребешки. Мы одни еще никогда в такую погоду не ходили. Вася шепотом сказал: -- Давайте Антошку оставим. Зачем всем рисковать? Антошка услышал, сказал, что мы бессовестные предатели, и заревел. Пришлось его взять. Он, по-моему, один из всех нас почти не боялся. Ух как мы летели к Петуху! Ветер был южный, Петух на западе, получился галфвинд левого галса. Вася сидел на руле, Антошка -- на стаксель-шкотах, а я держал гика-шкот. Ксеня сидела рядом и готовилась помочь, если я шкот не удержу. Мы с ней откренивали -- вывешивались далеко за наветренный борт, цепляясь ногами за ремни в кокпите. На нас летели брызги, мы скоро стали мокрые. Но чем мокрее мы делались, тем больше прибавлялось уверенности. Яхта была послушная, и мы справлялись с парусами и рулем. Теперь наш главный страх был за Синьку: что с ним, с бестолковым, сделалось? Мы вовремя подняли шверт и с размаха въехали на песок пологого берега. Антошка выскочил на берег первый, ухватил швартов и закричал: "Синька! Синтаксис! Кис-кис-кис!" Мы тоже повыскакивали на берег и тоже закричали. А потом прислушались. Было тихо на берегу. Но вот из кустов послышалось: "Мяу..." Мы кинулись в березняк. Там, сжавшись в комок, сидел перепуганный дикой природой Синька. Ксеня схватила Синьку, и он прижался к ней, как спасшийся от всех страхов маленький ребенок. Обратно мы шли уже совсем без боязни. Антошка громко сочинял новые стихи: Как мы мчались во весь дух Курсом прямо на Петух! А теперь мы веселимся -- Синька едет к Василисе! Снова в жизни красота: Отыскали мы кота! Яков Платонович на пирсе встретил нас обрадованно и помог ошвартовать "Звонок". А Синьке сказал: "Всыпать бы тебе, бродяге, да уж ладно..." А Василиса лизнул приятеля в ухо. Когда мы вытащили "Звонок" на слип и поставили на кильблоки, Ксеня вдруг сказала: "Дед! А у тебя на лодке бензина еще почти полбачка, я проверила. Ты нарочно послал нас одних, чтобы посмотреть, как мы справимся! А если бы что случилось, ты вмиг бы подлетел к нам на моторке". "Ничего подобного!" -- заявил Яков Платонович. "Не отпирайся, я догадалась!" Яков Платонович сказал, что слишком догадливые по дороге домой не получат мороженого, которое продается на автобусной остановке. Так закончились наши приключения в тот день. Но потом было еще много всяких приключений. И они еще не закончились, потому что в сентябре бывают теплые дни и наши плавания будут продолжаться. А еще Яков Платонович обещал записать нас в октябре в детскую секцию яхт-клуба, где есть маленькие гоночные яхты класса "Кадет". Но и тогда мы не оставим наш "Звонок", потому что очень его полюбили. И еще потому, что наши коты тоже полюбили ходить под парусами, а в яхт-клуб котов почему-то не принимают. Что не вошло в Славин рассказ Вот такое сочинение написал Слава Воробьев. Целых две школьных тетрадки. Учительница сказала, что ей пришлось взять в библиотеке "Морской словарь", чтобы разобраться во всех описаниях. За содержание она поставила пятерку, а за грамотность четыре, потому что Слава один раз забыл выделить запятыми слово "конечно". Но Слава рассказал в сочинении лишь о первых плаваниях. Если писать про все, что было летом, получилась бы целая книжка. В ней были бы и дальний поход в устье речки Каменки, и шторм, и посадка на мель, и плавание в тумане, когда пришлось пользоваться шлюпочным компасом. И геройское поведение Синтаксиса и Василисы, которые на привале прогнали бродячего пса -- он сунулся к костру и перепугал Ксеню... Весь экипаж "Звонка" проявил себя самым лучшим образом. Яков Платонович сопровождал "Звонок" на моторке. И вместе с ним (а иногда и с ребятами на яхте) был в плаваниях корабельный гном Модест Мокроступович. Да, Слава не написал про это в своем сочинении. Наверно, боялся, что не поверят. А появился в этой компании Модест Мокроступович таким образом. Июньским утром, когда все пришли на лодочную станцию, чтобы первый раз спустить "Звонок" на воду, Антошка Штукин опять был красный, взмокший и взъерошенный, как после жаркой работы. Несмотря на то, что в шортах и в своей любимой майке с сигнальными флажками. -- Ты не заболел? -- участливо спросила Ксеня. -- Да нет же! Я сочиняю... Вот, послушайте, что получается... Ветер зюйд и ветер ост, Океанская стихия! Для того пишу стихи я, Чтоб случилось колдовство. Я прошу вас об одном, Хмурый норд и влажный вест: Пусть придет к нам добрый гном -- Мокроступыч наш Модест... Немножко нескладно получается, да? Пришлось имя и отчество переставить, потому что иначе ничего не выходит... Он не обидится? -- Чего же ему обижаться, -- сказал Слава. -- Ты ведь очень правильно придумал. Поэтически... Только сработает ли это заклинание? -- А давайте скажем хором! -- предложила Ксеня. Но тут зашевелились лопухи, и Василиса с Синтаксисом перепуганно рванули под соседнюю перевернутую лодку. Из лопухов смущенно выбрался гном Мотя. Собственной персоной! -- Здравствуйте. Извините... Я не помешал? Сижу, понимаете ли, в своей каюте, собираюсь пить чай (специально сухие водоросли заварил), и вдруг какая-то сила подымает меня и несет через все сказочные пространства. Я сразу понял -- к вам... -- Здрасте, Модест Мокроступыч! -- обрадованно завопили ребята. А коты независимо вышли из-под лодки -- будто и не убегали. -- Привет, старина! -- обрадовался и Яков Платонович. -- Давненько мы не виделись. -- Да... Ну, наконец-то я стал совершенно свободным гномом. Спасибо, друзья... -- Модест Мокроступович даже прослезился и украдкой вытер глаза бородой. -- За это вот вам мой подарок... Он щелкнул пальцами. И над синей гладью Васильевского озера возник белый трехмачтовый фрегат. И все узнали "Звенящий". Корабль был прозрачный. Друзья поняли, что это сказка и что никому, кроме них, фрегат не виден. Но все равно были рады. Гном Мотя торжественно сказал: -- Пусть он сопровождает нас в плаваниях. Это ведь благодаря ему вы стали разбираться в морских делах. И вы его никогда не забудете. Так и случилось.