ко дней спустя позвонила в Ленинград маме. - Мамочка! Ты меня хорошо слышишь? Слушай меня внимательно! -- кричала я в трубку. - Эдик купил мне тур в Советский Союз, в Ленинград. И заказал билеты на конец месяца. Нет... Раньше все было забито. Сам он, к сожалению, не приедет. Нет... Он у нас теперь начальник отдела, и пока фирма его не отпускает из Стокгольма!.. Нет, нет! У нас все в порядке!.. Все в порядке! Спроси своего козла, что привезти ему из Швеции... Ну, ты же у меня гениальный педагог! Песталоцци, Ушинский и Макаренко - просто мальчики в сравнении с тобой! Как ты себя чувствуешь? Ну, слава богу!.. Мама сидела на постели и ее оголенная худенькая рука была обернута манжеткой тонометра. Врач из "неотложки" терпеливо ждал конца нашего разговора. На столе стоял кардиограф. Сестра набирала из ампулы кардиамин в шприц. Покуривал в открытое кухонное окно Козел... - На днях звонила Сима!.. Сима, говорю, звонила! У Ниночки какие-то неприятности... Нет, я не знаю. Симочка сказала, что сама тебе позвонит... Нет, ляля еще не вернулась. Хорошо, деточка, - говорила мне мама. - Не волнуйся. Привет Эдику. И я тебя целую. Целую, говорю, и очень тебя жду. До свидания, доченька... До свидания. Мама положила телефонную трубку и виновато посмотрела на доктора. - Простите меня, пожалуйста. Это все-таки заграница... - Алла Сергеевна, нужно сделать еще одну кардиограммку, - сказал доктор. - Тебе привет от мамы, - вспомнила я. - Спасибо, - вежливо поблагодарил Эдик. - Я думаю, что будет лучше, если не мы будем звонить маме, а она - нам. В России это значительно дешевле. А потом мы отдадим ей деньги по курсу. - Что? - не поняла я. - Я говорю, что международные разговоры по телефону из России намного дешевле, чем у нас. Пусть лучше мама нам звонит, а мы ей потом компенсируем эти затраты. - Господи!!! - Возмутилась я. - Да пошел ты!.. Когда я из тебя человека сделаю?!.. При возвращении домой, на выборгской таможне Вите устроили шмон. Нашли у него мою посылочку для отца, распатронили ее и прицепились: - Если это не ваши вещи, то почему вы их в декларацию не записали? Вот же специальный пункт: "Вещи или ценности, принадлежащие другим лицам..." - Да я и забыл совсем про них! Какие это "ценности"... Перед таможенником лежали две пары шерстяных носков, детское барахлишко и пакет фирмы "И.К.Е.А." с ленинградским адресом моего отца. - Вы двадцать раз в год границу пересекаете! Неужели трудно соблюдать таможенные правила? Сегодня везете не записанные в декларацию чужие носки, завтра - видеокассеты с антисоветскими фильмами, а послезавтра порнографию повезете, да?.. - Вы мне только дело не шейте, - усмехнулся Витя. - А я и не собираюсь ничего вам шить. Забирайте свои вещички и поезжайте спокойненько. Разбираться будете со своим начальством. Им и объясните - от кого возите, кому... Всего доброго. Когда спустя две недели настал день очередного приезда Вити в Швецию, я страшно нервничала и мечтала побыстрее спровадить Эдика на работу, чтобы успеть привести себя в боевой порядок и помчаться в порт "Викинг-лайн" встречать Витю. Я крутилась перед зеркалом, как девчонка, переменила десять шмоток и даже наподдала Фросе под хвост, чтобы не путалась под ногами... Трижды я бралась сверять совтрансавтовский календарик (с обведенным фломастером числом витиного приезда) с большим кухонным календарем. Словом, "дергалась, как свинья на веревке", как сказала бы Кисуля. Но на этот раз в порт я поехала несколько иным путем. У меня был запас во времени, и я неторопливо подкатила к единственной в Стокгольме православной церкви. Мне уже давно хотелось зайти сюда, но я все время не решалась этого сделать. А сегодня потянуло меня к этой церквухе со страшной силой! Я вылезла из машины, тщательно оглядела себя в зеркальце и припудрилась. Словно хотела предстать перед господом богом в приличном виде. Двери церкви были открыты, и оттуда тянуло прохладой. В сумрачной глубине мерцали лампады перед иконами. Я постояла-постояла в дверях, да так и не смогла заставить себя перешагнуть через порог. Вздохнула судорожно и вернулась к машине... Ровно в девять я уже была в порту и стояла на "своей" тумбе, а Фрося сидела на крыше "вольвочки". Из открытого зева гигантского парома нескончаемо текли большие и маленькие автомобили всех стран мира. Но из этого ошеломляющего потока мне нужна была только одна машина. И когда, наконец, она появилась, и я различила овальную марку "Совьет Юнион" и номер АВЕ 51-15, то, как коза, запрыгала на этой дурацкой каменной тумбе и замахала руками! Но на этот раз мой "вольво" не выехал из общего ряда. Он медленно тянулся за каким-то французом, не обращая на меня никакого внимания. Я закричала: - Витя! Витенька!!! Эге-гей!.. Машина совсем было приблизилась ко мне, и с ужасом я увидела за лобовым стеклом совершенно незнакомого мне пожилого человека. А рядом, на пассажирском сиденье, - еще одного. - Подождите! Подождите!.. - Закричала я в полной растерянности. - А где же Витя?! Товарищи!.. Водитель показал на меня своему напарнику и что-то проговорил. Я еще сильней и отчаянней замахала руками: - Товарищи!.. Не притормаживая, водитель приоткрыл свою дверцу и, поравнявшись со мной, сказал мне на ходу: - Тамбовский волк тебе "товарищ". Шлюха... Захлопнул дверцу перед моим носом и проехал мимо. Боже мой, как я напилась на терраске того придорожного кафе, где мы дважды сидели с Витей!.. За перилами стояла моя одинокая "вольвочка". На грязном, залитом столе передо мной сидела верная Фрося, пыталась лизать мне лицо и поскуливала... - "Мне снилась осень в полусвете стекол..." - бормотала я, силясь вспомнить идущие вослед строки Пастернака. - "Мне снилась осень в полусвете стекол... И как с небес..." Нет! Нет, мать вашу в душу!.. Мне снилась осень в полусвете стекол, Друзья и ты в их шутовской гурьбе... Испуганная девочка-кельнер держала мою сумку, а хозяин кафе, вытащив оттуда мои документы, звонил куда-то по телефону. Кажется, приехал очень встревоженный Эдик на своем саабе и привез Рею - барменшу с заправочной станции. Они вдвоем перетащили меня в СААБ, что стоило им изрядных трудов, потому что ехать я не хотела и все пыталась вспомнить стихи: И, как с небес добывший крови сокол, Спускалось сердце на руку к тебе... Рея завела мою "вольвочку", Эдик - свой сааб, и они повезли меня домой... Телефон! Телефон! Телефон!.. О, черт побери!.. Словно по башке - дзынь-дзынь-дзынь! Чтоб вы сдохли все! Чтоб вы... Нащупала трубку, положила рядом на подушку. Даже глаз открыть не смогла: - Ну, кто там? Ну, что надо? Не сообразила, что говорю по-русски. А из трубки по-шведски: - Фру Ларссон вызывает Ленинград. Советский союз. Фру Ларссон... - Да! Да!.. Слушаю! Мамочка? Во рту - словно кошки нагадили. Голова трещит. Язык, как рашпиль. - Мамочка? - Момент! Соединяю... Огляделась - одна в спальне. Эдик, наверное, на работе. На его подушке дрыхнет Фрося. - Швеция? Салем?.. - по-русски. - Да! Да! - кричу я и дую минеральную воду прямо из горлышка большой бутылки. - Мама? - Танька! Это я - Гулливер... Слушай меня, не перебивай! Симка-Гулливер звонила мне с городского почтамта. Оглядывалась, прикрывала ладонью трубку, чтобы никто, кроме меня не слышал ее слов. - Кисулю замели с поличным... Взяли две с половиной штуки "зеленых". Она на первом же допросе показала, что это твои баксы. Представляешь?! И вроде бы ты ей передала их при мне! Меня дернули - я в полную несознанку: ничего не знаю, ничего не видела... Она все на тебя лепит! Мол, ты ей оставила эти две с половиной штуки, когда еще уезжала. Вроде бы ты ее попросила потом реализовать их и уже советскими отдать твоей матери... Вот сука, представляешь? Я думала, она мне на очной ставке глотку перекусит! Учти, Танька, как только приедешь - тебя сразу заметут и начнут раскручивать. Так что, сиди, не рыпайся! Сюда носа не показывай! - Но это же все фуфло! Липа!.. - закричала я. - Симка! Симка, ты же знаешь, что это чушь собачья!.. Оговор! Я прилечу через несколько дней, и мы с тобой вдвоем... - Ты совсем там чокнулась?! - заорала Симка. - Тебе пятера корячится, понимаешь ты это?!.. Тебя сразу с аэродрома в "Кресты" упакуют! Пока ты докажешь, что ты не верблюд, - три года, как миленькая, отчалишься, кретинка!.. И учти - я тебе не помощник! Я ваших дел не знаю. Сиди там у себя и не дергайся! - Но у меня же мама болеет!.. - Поболеет и перестанет. Лучше, если она тебе передачи будет носить, да? Идеалистка хренова! Все!.. - Погоди, Симка... - Я сказала все! - и Симка бросила трубку. Через стеклянную дверь она внимательно оглядела всю очередь, не заметила ничего подозрительного и вышла из переговорной будки... Что же делать? Что же делать? Что же делать?.. - Что же делать, Фрося?! - закричала я, схватила собачонку и затрясла, как тряпичную куклу. Потом отбросила ее, рванула телефонную трубку и набрала номер: - Эдик! Приезжай домой! Я умоляю тебя! Миленький... - Я приеду к шести. Пожалуйста, не пей алкоголь. - Какой "алкоголь"?! Какой еще "алкоголь"?! О чем ты говоришь! Ты мне нужен сейчас же! Ты никогда мне не был так нужен, как сейчас!.. Эдинька, родной, единственный мой... Умоляю... - Я не могу уйти во время работы. Ты способна приехать ко мне?.. Нечесаная, немазаная, одетая черт знает во что, я неслась по шоссе Салем - Стокгольм, и встречные машины шарахались от меня в разные стороны... Наверное, с точки зрения шведского здравого смысла, сцена, разыгравшаяся на автомобильной стоянке фирмы "Белитроник", была омерзительной; мы с Эдиком бегали вокруг наших машин, хлопали дверцами, хватали друг друга за руки, вырывались один от другого, оба кричали, путая русские и шведские слова, и вели себя - для деловой части города - более чем странно и непристойно. - Ты никуда не поедешь! - кричал он. - Завтра же я аннулирую твои билеты и визу! Я слишком люблю тебя... Я не хочу тобой рисковать! И ты немедленно поменяешь подданство!.. - Это еще зачем?! - вырывалась я от него. - Не нужно быть гражданином страны, в которой такие ненормальные законы! Весь цивилизованный мир покупает и продает валюту - для этого построены банки, биржи, грандиозная финансовая система отношений между нормальными государствами... И это абсолютно легально. А у вас почему-то этого нельзя делать!.. Почему нужно сажать человека в тюрьму, если он поменял одну валюту на другую?! - Но у нас сажают не за обмен, а за спекуляцию! Это ты можешь понять? - я невольно встала на защиту законов, через которые с ежедневным риском перешагивала в течение нескольких последних лет в советском союзе. - Я ничего не хочу понимать! - закричал он. - Я люблю тебя... Я не могу без тебя жить! Я не хочу быть без тебя!.. Мы поменяем тебе паспорт... Ты станешь подданной Швеции и ваши каннибальские законы не будут тебя касаться! - А мама?! - Я добьюсь того, чтобы мама переехала сюда, к нам! Сейчас это уже возможно - даже ваши об этом пишут! Только не бросай меня... Не уезжай... Тебя не выпустят обратно! Пока поймут, что ты не виновата, пройдет очень много времени!.. Я не переживу этого... Ты слышишь?.. - Эдинька! Но там же больная мама!.. - Мы пошлем ей самые лучшие лекарства! Самые дорогие! Я знаю, ты меня еще не любишь... Тебе просто надо было уехать оттуда... Но я же тебя люблю! Я не могу тебя потерять... Я сделаю все, что ты скажешь... Хочешь пить алкоголь - пей. Я боюсь только за твое здоровье. Хочешь, уедем в другую страну? В Австралию... В Новую Зеландию? Там всегда тепло... - Боже мой! Боже мой... Что же делать, Эдинька?!. - прокричала я и, к удивлению многих шведов, наблюдавших за нами из окон и с тротуара, мы бросились в объятия друг к другу... В дверях нашей ленинградской квартиры стояли Толя Кудрявцев, Миша и двое каких-то незнакомых - мужчина и женщина. Провожала их моя мама. - Одну секундочку, Алла Сергеевна, - сказал Толя и повернулся к мужчине и женщине: - Большое спасибо, товарищи. Думаю, нет нужды предупреждать вас, чтобы ничего никому... - Уж предупредили, - женщина старалась не смотреть на маму. - Все будет в ажуре, товарищ капитан, - пообещал мужчина. - Миша, проводи товарищей и подожди меня в машине. Толя закрыл за ними дверь и сказал: - Алла Сергеевна, у меня к вам самый последний вопрос. Так сказать, не для протокола. Личный, если позволите. - Пожалуйста, - тихо проговорила мама. - Вы, действительно, не знали, чем занималась Таня до отъезда за границу? Мама промолчала. - Неужели вы столько лет ничего не подозревали? - Я должна отвечать? - Жалобно спросила мама. - Нет, - быстро сказал Толя. - Как хотите... - Вы знаете, Анатолий Андреевич, может быть, вам это покажется странным и неубедительным... Но мы с Танечкой очень оберегали друг друга, - мама помолчала и твердо добавила: - очень. - Выздоравливайте, Алла Сергеевна. Всего вам доброго, - сказал Толя и вышел на лестничную площадку. Козел со своей кодлой из пяти пацанов подошел к нашему подъезду, когда толина машина отъехала от дома. Козел посмотрел ей вслед и протянул компахе пачку американских сигарет: - Посидите. Я поднимусь, узнаю, может, чего надо. Пацаны тут же развалились на скамейке у подъезда, достали одинаковые разноцветные зажигалки и демонстративно закурили... Козел открыл нашу дверь своим ключом и вошел в квартиру. Мама сидела на кухне, разглядывала мои детские фотографии. - Кто-то был? - подозрительно огляделся Козел. - Танечкины товарищи приезжали с ее прошлой работы. - А чего у них тачка с ментовскими номерами? - Что ты говоришь? - не поняла мама. - Да, так... Чего-нибудь надо, Алла Сергеевна? - Если тебя не затруднит, Юрочка, сходи на почту. Дай Тане телеграмму. Вот текст, - мама протянула Козлу тетрадочный лист бумаги. - Тут слова русские, только латинскими буквами. Сумеешь на бланк переписать? - А чего там написано? - "Чувствую себя хорошо. Задержись вылетом. Мама". И адрес. - Так и переписать? - Козлу явно не понравился текст. - Да. Только латинскими буквами. Вот деньги. - Ладно, - сказал Козел. - А потом мы с пацанами хотели кое-куда свалить. - Конечно, конечно, - поторопилась согласиться мама. На почте Козел стоял за нетрезвым суетливым парнем лет тридцати. Больше на почте никого не было. Только молоденькая девчонка за стеклом с полукруглым окошечком и надписью: "прием телеграмм и переводов". Парень суматошно отсчитал из толстой пачки десятирублевок триста рублей, оставшиеся деньги - рублей двести - засунул в карман куртки и протянул девчонке бланк перевода: - Теперь правильно? - Теперь правильно. Деньги. - и девчонка стала оформлять перевод. Компашка козла стояла на улице, судачила о чем-то, и Козел видел их через большое стеклянное окно. Затем он перевел взгляд на карман куртки стоявшего парня, где лежала пачка десяток, и придвинулся к парню вплотную. - А за перевод? - спросила девчонка. - Виноват, виноват, виноват... - забормотал нетрезвый парень и полез в карман куртки. Козел отпрянул назад. Парень достал десятку из кармана и лихо шлепнул ею о прилавок: - С нашим удовольствием! Козел осторожно вытащил у него из куртки оставшиеся деньги и аккуратно подсунул их под стопку телеграфных бланков. И безмятежно стал читать разные почтовые объявления. Парень получил квитанцию, сдачу с десятки и, стараясь шагать как можно тверже, вышел на улицу. Козел внимательно следил за ним через окно. Парень пересек тротуар, газон и сел в ожидавшее его такси. И укатил. - Так и будешь стоять? - спросила девчонка. - Виноват, виноват, виноват... - подражая нетрезвому парню, сказал Козел, и девчонка рассмеялась. Козел загнул половину тетрадочного листа, оставил только строчки с адресом и сказал: - Вот адрес. Международная. Можешь переписать на бланк латинскими буквами? - А текст? - Счас... Пиши: "Прилетай. Матери плохо. Козел". - Что еще за Козел? - Обыкновенный. Там знают. Пиши, пиши. Козел смотрел в окно, ждал нетрезвого парня - авось, хватится. - Три рубля шестьдесят две копейки. Козел протянул пятерку, получил квитанцию и сдачу. Секунду помедлил, еще раз глянул в окно. Парня не было. За окном покуривала его кодла. - Я возьму пару бланков? - спросил он девчонку. - Хоть все. - Вот спасибо, вот спасибо, вот хороший человек! - спел ей Козел, сгреб бланки вместе с пачкой десяток, лежавших под стопкой, и вышел на улицу. - Айда! - скомандовал он пацанам и быстро завернул за угол дома. Там он остановился, огляделся и подмигнул кодле: - Маленький фокус-покус, джентельмены! Он развернул телеграфные бланки и предъявил компахе пачку десяток. - Гуляем, чижики! Перевод получил. - Ну, Козел!.. Ну, молоток!.. - захрипели приблатненными голосами пацаны. У нашего подъезда пацаны снова развалились на скамейке, а Козел с шальным криком: - счас!.. Только квитанцию и сдачу отдам! - Помчался скачками через три ступеньки на наш четвертый этаж. На третьем этаже Козел замедлил свой бег и тревожно принюхался. Он огляделся вокруг себя, приподнял крышку бака с пищевыми отходами. Но запах шел не оттуда, а сверху. Это Козел понял и в два прыжка оказался на четвертом - нашем - этаже. Здесь запах был так силен, что Козел закашлялся, рот его наполнился жгучей слюной и его затошнило. И вдруг Козел понял, что запах идет из-под нашей двери! Выронив почтовую квитанцию и сдачу с маминой пятерки, трясущимися руками Козел стал вставлять ключ в замочную скважину... Наконец ключ повернулся в замке. Козел рванул дверь на себя и отшатнулся - так шибануло газом из нашей квартиры! - Алла Сергеевна!.. - закричал Козел и, зажимая рот и нос руками, ворвался в квартиру. Окна были закрыты наглухо. Из кухни неслось убаюкивающее шипение. Козла вырвало. Утирая рот рукавом, он метнулся в кухню, увидел сидящую на полу маму, рассыпанные фотографии, открытую духовку газовой плиты... Задыхаясь и плача, сотрясаемый рвотными спазмами, Козел перекрыл газовые конфорки и духовку и стал рвать на себя оконную раму. В панике он делал что-то не так и окно не открывалось. Тогда Козел схватил кухонную табуретку и в полном отчаянии шарахнул ею по стеклам. В кухню ворвался свежий уличный воздух. Кровоточащими руками Козел схватил маму за халатик и стал вытаскивать ее в коридор. - Алла Сергеевна!.. - захлебываясь от страха, рыдал Козел. - Алла Сергеевна!.. Да помогите же кто-нибудь!.. Люди!.. Люди!.. Где же вы! Он выволок маму на лестничную площадку и бросился звонить в соседние квартиры, стучать в двери кулаками. - Помогите! - Кричал и плакал Козел. - Ну, помогите же кто-нибудь, сволочи! Суки!.. Гады!! Не открылась ни одна дверь. День... Лето... Да и поздно уже было. Мама лежала с полуоткрытыми глазами. Вокруг рта и на подбородке застыла серо-зеленая пена - такая характерная для смерти от удушья. - Помогите... - прошептал Козел и опустился на колени рядом с моей мамой. И не было в его голосе никакой приблатненной хрипотцы, взрословатой уличной наглости. Не стало лидера опасной дворовой кодлы, которая шарашит по ночам машины, портит девчонок в подвалах и волчьей стаей готова дать отпор любому взрослому сильному мужику. Около мертвой, худенькой, пожилой моей мамы сидел испуганный пятнадцатилетний мальчик, и тело его сотрясалось от рыданий и ужаса, потому что он впервые в своей жизни собственными глазами увидел, как выглядит смерть человека. А я, мерзкая, зажравшаяся тварь, сидела в своем собственном двухэтажном доме, всего в полутора часах полета от Ленинграда, слушала, как барабанит по крыше и окнам густой летний дождь, и ничего об этом не знала! Ничего!.. Когда раздался входной звонок, я выглянула в окно и сквозь сумерки наступавшего вечера и струи воды, заливавшие стекло, увидела у нашего заборчика маленькую машинку салемского почтового отделения, а у калитки знакомого почтальона - Уолтера Меллера. Я нажала кнопку дистанционного управления калиткой, она распахнулась и Меллер прошел к дому. Я выскочила ему навстречу. - Добрый вечер, фру Ларссон, - улыбнулся Меллер. - Вам телеграмма. Из России. - Спасибо большое, господин Меллер, спасибо... - встревожилась я и дала Уолтеру несколько крон. Меллер раскланялся, а я тут же, не входя в дом, развернула телеграмму. Там латинскими буквами были написаны русские слова: "Прилетай. Матери плохо. Козел". Передо мной лежал шведский телефонный справочник. Впервые за полтора года моего пребывания за границей я обращалась к официальному представителю советского союза. - Здравствуйте! Это представитель советского аэрофлота? С вами говорит Татьяна Николаевна Зайцева - советская гражданка... То есть вообще-то сейчас я - Ларссон... Я здесь у вас, в Швеции, замужем... Извините. У меня рейс в Ленинград только в конце месяца, а мне нужно улететь сегодня. Сейчас же... Нет, билет на самолет компании САС. У меня телеграмма... Только получила. "Прилетай. Матери плохо..." Он зря не пошлет такую телеграмму. Ну, пожалуйста! И потом у меня в Союзе еще есть одно дело... Очень важное! Может быть, государственное. Там человека оклеветали. И только я смогу... Что вы! Успею, успею! Я на машине... Спасибо! Спасибо вам большое! Я бросила телефонную трубку и стала истерически собирать первые попавшиеся вещи. - Матери плохо, Фрося! - бормотала я. - Матери плохо... Мы должны улететь! Мы с тобой не имеем права... Через десять минут я сволокла вниз, в гараж, две огромные неподъемные сумки, запихала их в свою "вольвочку" и выгнала ее из гаража. Заперев все двери дома, я усадила Фросю в машину, открыла выездные ворота нашего участка и закричала через дорогу: - Фру Хельстрем! Фру Хельстрем!.. Моя соседка выбежала из своего домика в прозрачном плаще с зонтиком над головой: - Что случилось, фру Ларссон? Я протянула ей ключи от дома и сказала: - Фру Хельстрем! Я теперь знаю, что по шведским понятиям нехорошо одалживать соль у соседей. Неприлично. Но ключи от дома вы не могли бы передать моему мужу? Это не будет выглядеть очень непристойным? Машину я оставлю в аэропорту. - Конечно, фру Ларссон, конечно. Хотя, если бы вы позвонили мне по телефону, чтобы я вышла к калитке, вам не пришлось бы кричать на всю улицу. - Верно! В следующий раз я обязательно так и сделаю. До свидания, фру Хельстрем! - Счастливой дороги, фру Ларссон. От моего дома до стокгольмского аэропорта - рукой подать. Километров тридцать. Не больше. Я гнала свою "вольвочку" сквозь сумеречный вечерний дождь, и мокрый асфальт выматывающе удваивал свет встречных машин. - Пусть!.. Пусть посадят... Но пусть и разберутся! На то у них и власть в руках, и законы! - кричала я Фросе и шла на обгон грузовика. -- Не звери же - люди! "Какие две с половиной тысячи?" - Скажу я им. Откуда?! Мне в "спецуре" даже всегда верили! А это вам не хухры-мухры!.. Это отдел управления уголовного розыска при ленгорисполкоме! И меня там все знали! И любой вам скажет, что я никогда не вру... Да, были семьсот пятьдесят баксов, которые мне подарил один японец. Так еще нужно доказать, что я их продала!.. Ах, как слепят фары встречных автомобилей!.. Как бликует асфальт. Черт подери!.. И эта кляча впереди тащится, как мокрица!.. - Ну, подвинься, идиот! Прими правее... Не видишь меня, что ли? Тупица! Опоздаю же! Ну, слава богу, дошло!.. Я снова выскакиваю на полосу встречного движения и обгоняю рейсовый автобус Седертелье - Стокгольм. Меня слегка заносит на мокром асфальте, но я с честью выхожу из заноса и, не снижая скорости, продолжаю эту гонку... - И потом, Фрося, кто знает, что я прилечу именно сегодня? Кто? Можно подумать, что менты меня там ждут круглые сутки. Не смешите меня! Если и заметут, то не раньше, чем дня через три-четыре. И если в Симке осталась хоть капля совести... И потом - когда это было? Полтора года тому назад! Да в гробу я вас всех видела! Докажите! Ах, вам Кисуля налепила горбатого, так вот вы с ней и разбирайтесь, а мне ваши заморочки до лампочки!.. Я к маме приехала!.. К своей маме... Снова передо мной болтается чья-то колымага. Я сигналю, мигаю дальним светом - хоть бы хны! Тогда я объезжаю ее на большой скорости и чуть не сталкиваюсь лоб в лоб с какой-то сволочью... Хорошо, что он вовремя слетел на обочину! - Ах, Эдика жалко, Фрося... Как жалко Эдика! Просто до слез. Только-только начал становиться нормальным человеком!.. И вот на тебе... Господи! Как же это так получается - я всех люблю, а все из-за меня несчастливы... Я почувствовала, что действительно начинаю плакать. Слезы застилают мне глаза, и это очень мешает вести машину. И дождь, и слезы. Черт знает что!.. - Но должен же он понять, что мне необходимо увидеть маму?! Это у них там одни отношения с родителями, а мы - русские - на это дело смотрим совсем иначе... Если есть мать - ее нужно видеть как можно чаще! Тогда все остальное - ни хрена не страшно. И пусть меня даже в аэропорту арестуют - я скажу: "Извините, но если вы нормальные люди, вы должны меня хоть на сутки отпустить к маме. Я летела к ней и обязательно должна ее увидеть..." Я снова пошла на обгон, но в эту секунду откуда ни возьмись передо мной возникла какая-то громадина с жуткими фарами! Бешеный слепящий свет ударил меня по глазам... Я перестала что-либо видеть перед собой и попыталась затормозить. Но меня развернуло на мокром жирном асфальте, и последнее, что я услышала и почувствовала, это отвратительный скрежет, удар... И полет!.. Я летела в черную высь и беззвучно кричала: "Мамочка!.. Мамочка!.. Мамочка!.." КУВЫРКАЯСЬ ЧЕРЕЗ КРЫШУ, НЕБОЛЬШОЙ АВТОМОБИЛЬЧИК "ВОЛЬВО-343" ПЕРЕЛЕТЕЛ ПОЛОСУ ВСТРЕЧНОГО ДВИЖЕНИЯ, ПРОРВАЛ МЕТАЛЛИЧЕСКУЮ СЕТКУ ДОРОЖНОГО ОГРАЖДЕНИЯ И УДАРИЛСЯ В ЧЕТЫРЕ БЕТОННЫХ СТОЛБА, НА КОТОРЫХ БЫЛА УКРЕПЛЕНА ОСВЕЩЕННАЯ РЕКЛАМА АВТОЗАПРАВОЧНЫХ СТАНЦИЙ "ГУЛЬФ". УДАР БЫЛ СТОЛЬ СИЛЕН, ЧТО ДВА СТОЛБА РУХНУЛИ, ОСВЕЩЕНИЕ ЗАИСКРИЛО И ПОГАСЛО, А ИСКОРЕЖЕННЫЙ МАЛЕНЬКИЙ "ВОЛЬВО-343" ВЗОРВАЛСЯ И ЯРКО ЗАПЫЛАЛ В ПРИДОРОЖНЫХ ВЕЧЕРНИХ СУМЕРКАХ... Теплой белой ночью через сонный Ленинград, сквозь разведенные мосты с плывущими в бледном небе фонарными столбами и вздыбленными трамвайными рельсами, небольшой буксир тащил по Неве огромную баржу с чисто промытым желтым песком. Медленно двигался этот песчаный островок с берегами, грубо очерченными металлом бортов, - уплывали назад знаменитые набережные, умоляя "не бросать якорей"... ...Прозрачная решетка летнего сада... ...Дома из разных времен и эпох... ...И громадная интуристовская гостиница с уснувшими на пандусе автомобилями... На пятнадцатом гостиничном этаже еще работал ночной валютный бар для иностранцев. Напротив входа, за маленьким столиком с двумя пожилыми англичанами сидела роскошная Сима-Гулливер в полной боевой раскраске. Внимательно слушала, легко смеялась, умно смотрела... Мечта, а не женщина! Но вот, как бы случайно, она бросила взгляд на вход в бар, и лицо ее озарилось улыбкой. В дверях бара, приветственно подняв руку, стояла поразительно красивая Лялька. Она была одета элегантно и дорого - с той легкой долей четко продуманной вульгарности, которая воспринимается не как отсутствие вкуса, а как знак профессионализма. - Хэлло, джентльмены!.. - сказала Лялька.