Михаил Юрьевич Лермонтов. Боярин Орша Origin: "Russian planet library" http://lingua.russianplanet.ru/library/lermontov/lermontov.htm Ў http://lingua.russianplanet.ru/library/lermontov/lermontov.htm ГЛАВА I Then burst her heart in one long shriek, And to the earth she fell like stone Or statue from its base о erthrown. Byron. 1 Во время оно жил да был В Москве боярин Михаил, Прозваньем Орша. - Важный сан Дал Орше Грозный Иоанн; Он дал ему с руки своей Кольцо, наследие царей; Он дал ему в веселый миг Соболью шубу с плеч своих; В день воскресения Христа Поцеловал его в уста И обещался в тот же день Дать тридцать царских деревень С тем, чтобы Орша до конца Не отлучался от дворца. Но Орша нравом был угрюм: Он не любил придворный шум, При виде трепетных льстецов Щипал концы седых усов, И раз, опричным огорчен, Так Иоанну молвил он: "Надежа-царь! пусти меня На родину - я день от дня Все старе - даже не могу Обиду выместить врагу: Есть много слуг в дворце твоем. Пусти меня! - мой старый дом На берегу Днепра крутом Близ рубежа Литвы чужой Оброс могильною травой; Пробудь я здесь еще хоть год, Он догниет - и упадет; Дай поклониться мне Днепру... Там я родился - там умру!" И он узрел свой старый дом. Покои темные кругом Уставил златом и сребром; Икону в ризе дорогой В алмазах, в жемчуге, с резьбой Повесил в каждом он углу, И запестрелись на полу Узоры шелковых ковров. Но лучше царских всех даров Был божий дар - младая дочь; Об ней он думал день и ночь, В его глазах она росла Свежа, невинна, весела, Цветок грядущего святой, Былого памятник живой! Так средь развалин иногда Растет береза; молода, Мила над плитами гробов Игрою шепчущих листов, И та холодная стена Ее красой оживлена!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Туманно в поле и темно, Одно лишь светится окно В боярском доме - как звезда Сквозь тучи смотрит иногда. Тяжелый звякнул уж затвор, Угрюм и пуст широкий двор. Вот, испытав замки дверей, С гремучей связкою ключей К калитке сторож подошел И взоры на небо возвел: "А завтра быть грозе большой! - Сказал крестясь старик седой, - Смотри-ка, молния вдали Так и доходит до земли, И белый месяц, как монах, Завернут в черных облаках; И воет ветер будто зверь. Дай кучу злата мне теперь, С конюшни лучшего коня Сейчас седлайте для меня - Нет, не отъеду от крыльца Ни для родимого отца!" - Так рассуждая сам с собой, Кряхтя, старик пошел домой. Лишь вдалеке едва гремят Его ключи вокруг палат ВсЈ снова тихо и темно, Одно лишь светится окно. ВсЈ в доме спит - не спит один Его угрюмый властелин В покое пышной и большом На ложе бархатном своем. Полусгоревшая свеча Пред ним, сверкая и треща, Порой на каждый льет предмет Какой-то странный полусвет. Висят над ложем образа; Их ризы блещут, их глаза Вдруг оживляются, глядят - Но с чем сравнить подобный взгляд? Он непонятней и страшней Всех мертвых и живых очей! Томит боярина тоска; Уж поздно. Под окном река Шумит - и с бурей заодно Гремучий дождь стучит в окно. Чернеет тень во всех углах - И - странно - Оршу обнял страх! Бывал он в битвах, хоть и стар, Против поляков и татар, Слыхал он грозный царский глас, Встречал и взор, в недобрый час: Ни разу дух его крутой Не ослабел перед бедой; Но тут, - он свистнул, и взошел Любимый раб его. Сокол. И молвил Орша: "Скучно мне, ВсЈ думы черные одне. Садись поближе на скамью, И речью грусть рассей мою... Пожалуй,, сказку ты начни Про прежние златые дни, И я, припомнив старину, Под говор слов твоих засну". - И на скамью присел Сокол И речь такую- он завел: "Жил-был за тридевять земель В тридцатом княжестве отсель Великий и премудрый царь. Ни в наше времечко, ни встарь Никто не видывал пышней Его палат - и много дней В веселье жизнь его текла. Покуда дочь не подросла. "Тот царь был слаб и хил и стар, А дочь непрочный ведь товар! Ее, как лучший свой алмаз, Он скрыл от молодецких глаз; И на его царевну-дочь Смотрел лишь день да темна ночь, И целовать красотку мог Лишь перелетный ветерок. "И царь тот раза три на дню Ходил смотреть на дочь свою; Но вздумал вдруг он в темну ночь Взглянуть, как спит младая дочь. Свой ключ серебряный он взял, Сапожки шелковые снял, И вот приходит в башню ту, Где скрыл царевну-красоту!.. "Вошел - в светлице тишина; Дочь сладко спит, но не одна; Припав на грудь ее главой, С ней царский конюх молодой. И прогневился царь тогда, И повелел он без суда Их вместе в бочку засмолить И в сине море укатить..." И быстро на устах раба, Как будто тайная борьба В то время совершалась в нем, Улыбка вспыхнула - потом Он очи на небо возвел, Вздохнул и смолк. "Ступай, Сокол! Махнув дрожащею рукой, Сказал боярин, - в час иной Расскажешь сказку до конца Про оскорбленного отца!" И по морщинам старика, Как тени облака, слегка Промчались тени черных дум, Встревоженный и быстрый ум Вблизи предвидел много бед. Он жил: он знал людей и свет. Он злом не мог быть удивлен; Добру ж давно не верил он, Не верил, только потому, Что верил некогда всему! И вспыхнул в нем остаток сил, Он с ложа мягкого вскочил, Соболью шубу на плеча Накинул он - в руке свеча, И вот, дрожа, идет скорей К светлице дочери своей. Ступени лестницы крутой Под тяжкою его стопой Скрыпят - и свечка раза два Из рук не выпала едва. Он видит, няня в уголке Сидит на старом сундуке И спит глубоко, и порой Во сне качает головой; На ней, предчувствием объят, На миг он удержал свой взгляд И мимо - но послыша стук, Старуха пробудилась вдруг, Перекрестилась, и потом Опять заснула крепким сном, И, занята своей .мечтой, Вновь закачала головой. Стоит боярин у дверей Светлицы дочери своей, И чутким ухом он приник К замку - и думает старик; "Нет! непорочна дочь моя, А ты. Сокол, ты раб, змея, За дерзкий, хитрый свой намек Получишь гибельный урок!" Но вдруг... о горе, о позор! Он слышит тихий разговор!.. 1-ы й г о л о с О! погоди, Арсений мой! Вчера ты был совсем другой. День без меня - и миг со мной?.. 2-о й г о л о с Не плачь... утешься! - близок час И будет мир ничто для нас. В чужой, но близкой стороне Мы будем счастливы одне, И не раба обнимешь ты Среди полночной темноты. С тех пор, ты .помнишь, как чернец Меня привез, и твой отец Вручил ему свой кошелек, С тех пор задумчив, одинок, Тоской по вольности томим, Но нежным голосом твоим И блеском ангельских очей Прикован у тюрьмы моей, Задумал я свой край ройной : Навек оставить, но с тобой!.. И скоро я в лесах чужих Нашел товарищей лихих, Бесстрашных, твердых, как булат. Людской закон для них не свят, Война их рай, а мир их ад. Я отдал душу им в заклад, Но ты моя - и я богат!.. И голоса замолкли вдруг. - И слышит Орша тихих звук, Звук поцелуя...и другой... Он вспыхнул, дверь толкнул рукой И исступленный и немой Предстал пред бледною четой... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Боярин сделал шаг назад, На дочь он кинул злобный взгляд, Глаза их встретились - и вмиг Мучительный, ужасный крик Раздался, пролетел - и стих. И тот, кто крик сей услыхал, Подумал, верно, иль сказал, Что дважды из груди одной Не вылетает звук такой. И тяжко на цветной ковер, Как труп бездушный с давних пор, Упало что-то. И на зов Боярина толпа рабов, Во всем послушная орда, Шумя сбежалася тогда, И без усилий, без борьбы Схватили юношу рабы. Нем и недвижим он стоял, Покуда крепко обвивал Все члены, как змея, канат; В них проникал могильный хлад, И сердце громко билось в нем Тоской, отчаяньем, стыдом. Когда ж безумца увели И шум шагов умолк вдали, И с ним остался лишь Сокол, Боярин к двери подошел; В последний раз в нее взглянул, Не вздрогнул, даже не вздохнул, И трижды ключ перевернул В ее заржавленном замке... Но... ключ дрожал; в его руке! Потом он отворил окно: ВсЈ было на небе темно, А под окном меж диких скал Днепр беспокойный бушевал. И в волны ключ от двери той Он бросил сильною рукой, И тихо ключ тот роковой Был принят хладною рекой. Тогда, решив свою судьбу, Боярин верному рабу На волны молча указал. И тот поклоном отвечал... И через час уж в. доме том ВсЈ спало снова крепким сном, И только, не спал в нем один Его угрюмый властелин. ГЛАВА II The rest thou dost already know, And all my sins, and half my woe, But talk no more of penitence: Byron.2 Народ кипит в монастыре; У врат святых и на дворе Рабы боярские стоят. Их копья медные горят, Их шапки длинные кругом Опушены густым бобром; За кушаком блестят у них Ножны кинжалов дорогих. Меж них стремянный молодой, За гриву правою рукой Держа боярского коня, Стоит; по временам, звеня, Стремена бьются о бока; Истерт ногами седока В пыли малиновый чепрак; Весь в мыле серый аргамак, Мотает гривою густой, Бьет землю жилистой ногой, Грызет с досады удила, И пена легкая, бела, Чиста, как первый снег в полях, С железа падает на прах. Но вот обедня отошла, Гудят, ревут колокола; Вот слышно пенье - из дверей Мелькает длинный ряд свечей; Вослед игумену-отцу Монахи сходят по крыльцу И прямо в трапезу идут: Там грозный суд, последний суд Произнесет отец святой Над бедной грешной головой! Безмолвна трапеза была. К стене налево два стола И пышных кресел полукруг, Изделье иноческих рук, Блистали тканью парчовой; В большие окна свет дневной, Врываясь белой полосой, Дробяся в искры по стеклу, Играл на каменном полу. Резьбою мелкою стена Была искусно убрана, И на двери в кружках златых Блистали образа святых. Тяжелый, низкий потолок Расписывал как знал, как мог Усердный инок.. жалкий труд! Отнявший множество минут У бога, дум святых и дел: Искусства горестный удел!.. На мягких креслах пред столом Сидел в бездействии немом Боярин Орша. Иногда Усы седые, борода, С игривым встретившись лучом, Вдруг отливали серебром, И часто кудри старика От дуновенья ветерка Приподымалися слегка. Движеньем пасмурных очей Нередко он искал дверей, И в нетерпении порой Он по столу стучал рукой. В конце противном залы той Один, в цепях, к нему спиной, Покрыт одеждою раба, Стоял Арсений у столба. Но в молодом лице его Вы не нашли б ни одного Из чувств, которых смутный рой Кружится, вьется над душой В час расставания с землей. Хотел ли он перед врагом Предстать с бесчувственным челом, С холодной важностью лица И мстить хоть этим до конца? Иль он невольно в этот миг Глубокой мыслию постиг, Что он в цепи существ давно Едва ль не лишнее звено?.. Задумчив он смотрел в окно На голубые небеса; Его манила их краса; И кудри легких облаков, Небес серебряный покров, Неслись свободно, быстро там, Кидая тени по холмам; И он увидел: у окна Заботой резвою полна Летала ласточка - то вниз, То вверх под каменный карниз Кидалась с дивной быстротой И в щели пряталась сырой; То, взвившись на небо стрелой, Тонула в пламенных лучах... И он вздохнул о прежних днях, Когда он жил, страстям чужой, С природой жизнию одной. Блеснули тусклые глаза, Но это блеск был - не слеза; Он улыбнулся, но жесток В его улыбке был упрек! И вдруг раздался звук шагов, Невнятный говор голосов, Скрып отворяемых дверей... Они! - взошли! - толпа людей В высоких, черных клобуках С свечами длинными в руках. Согбенный тягостью вериг Пред ними шел слепой старик, Отец игумен. Сорок лет Уж он не знал, что божий свет; Но ум его был юн, богат, Как сорок лет тому назад. Он шел, склонясь на посох свой, И крест держал перед собой; И крест осыпан был кругом Алмазами и жемчугом. И трость игумена была Слоновой кости, так бела, Что лишь с седой его брадой Могла равняться белизной. Перекрестясь, он важно сел, И пленника подвесть велел, И одного из чернецов Позвал по имени - суров И холоден был вид лица Того святого чернеца. Потом игумен, наклонясь, Сказал боярину, смеясь, Два слова на ухо. В ответ На сей вопрос или совет Кивнул боярин головой... И вот слепец махнул рукой! И понял данный знак монах, Укор готовый на устах Словами книжными убрал И так преступнику вещал: "Безумный, бренный сын земли! Злой дух и страсти привели Тебя медовою тропой К границе жизни сей земной. Грешил ты много, но из всех Грехов страшней последний грех. Простить не может суд земной, Но в небе есть судья иной: Он милосерд - ему теперь При нас дела свои поверь!" А р с е н и й Ты слушать исповедь мою Сюда пришел! - благодарю. Не понимаю, что была У вас за мысль? - мои дела И без меня ты должен знать, А душу можно ль рассказать? И если б мог я эту грудь Перед тобою развернуть, Ты верно не прочел бы в ней, Что я бессовестный злодей! Пусть монастырский ваш закон Рукою бога утвержден, Но в этом сердце есть другой, Ему не менее святой: Он оправдал меня - один Он сердца полный властелин! Когда б сквозь бедный мой наряд Не проникал до сердца яд, Тогда я был бы виноват. Но всех равно влечет судьба: И под одеждою раба, Но полный жизнью молодой, Я человек, как и другой. И ты, и ты, слепой старик, Когда б ее небесный лик Тебе явился хоть во сне, Ты позавидовал бы мне; И в исступленье, может быть, Решился б также согрешить, И клятвы б грозные забыл, И перенесть бы счастлив был За слово, ласку или взор Мое мученье, мой позор!.. О р ш а Не поминай теперь об ней; Напрасно!.. у груди моей, Хоть ныне поздно вижу я, Согрелась, выросла змея!.. Но ты заплатишь мне теперь За хлеб и соль мою, поверь. За сердце ж дочери моей Я заплачу тебе, злодей, Тебе, найденыш без креста, Презренный раб и сирота!.. А р с е н и й Ты прав... не знаю, где рожден? Кто мой отец, и жив ли он? Не знаю... люди говорят, Что я тобой ребенком взят, И был я отдан с ранних пор Под строгий иноков надзор, И вырос в тесных я стенах Душой дитя - судьбой монах! Никто не смел мне здесь сказать Священных слов: отец и мать! Конечно, ты хотел, старик, Чтоб я в обители отвык От этих сладостных имен? Напрасно: звук их был рожден Со мной. Я видел у других Отчизну, дом, друзей, родных, А у себя не находил Не только милых душ - могил! Но нынче сам я не хочу Предать их имя палачу И всЈ, что славно было б в нЈм, Облить и кровью и стыдом: Умру, как жил, твоим рабом!.. Нет, не грози, отец святой; Чего бояться нам с тобой? Обоих нас могила ждет... Не всЈ ль равно, что день, что год? Никто уж нам не господин; Ты в рай, я в ад - но путь один! С тех пор, как длится жизнь моя, Два раза был свободен я: Последний ныне. В первый раз, Когда я жил еще у вас, Среди молитв и пыльных книг, Пришло мне в мысли хоть на миг Взглянуть на пышные поля, Узнать, прекрасна ли земля, Узнать, для воли иль тюрьмы На этот свет родимся мы! И в час ночной, в ужасный час, Когда гроза пугала вас, Когда, столпясь при алтаре, Вы ниц лежали на земле, При блеске молний роковых Я убежал из стен святых; Боязнь с одеждой кинул прочь, Благословил и хлад и ночь, Забыл печали бытия И бурю братом назвал я. Восторгом бешеным объят, С ней унестись я был бы рад, Глазами тучи я следил, Рукою молнию ловил! О старец, что средь этих стен Могли бы дать вы мне взамен Той дружбы краткой, но живой Меж бурным сердцем и грозой?.. И г у м е н На что нам знать твои мечты? Не для того пред нами ты! В другом ты ныне обвинен, И хочет истины закон. Открой же нам друзей своих, Убийц, разбойников ночных, Которых страшные дела Смывает кровь и кроет мгла, С которыми, забывши честь, Ты мнил несчастную увезть. А р с е н и й Мне их назвать? Отец святой, Вот что умрет во мне, со мной. О нет, их тайну - не мою - Я неизменно сохраню, Пока земля в урочный час Как двух друзей не примет нас. Пытай железом и огнем, Я не признаюся ни в чем; И если хоть минутный крик Изменит мне... тогда, старик, Я вырву слабый мой язык!.. М о н а х Страшись упорствовать, глупец! К чему? уж близок твой конец, Скорее тайну нам предай. За гробом есть и ад и рай, И вечность в том или другом!.. А р с е н и й Послушай, я забылся сном Вчера в темнице. Слышу вдруг Я приближающийся звук, Знакомый, милый разговор, И будто вижу ясный взор... И, пробудясь во тьме, скорей Ищу тех звуков, тех очей... Увы! они в груди моей! Они на сердце, как печать, Чтоб я не смел их забывать, И жгут его, и вновь живят... Они мой рай, они мой ад! Для вспоминания об них Жизнь - ничего, а вечность - миг! И г у м е н Богохулитель, удержись! Пади на землю, плачь, молись, Прими святую в грудь боязнь... Мечтанья злые - божья казнь! Молись ему... А р с е н и й Напрасный труд! Не говори, что божий суд Определяет мне конец: ВсЈ люди, люди, мой отец! Пускай умру... но смерть моя Не продолжит их бытия, И дни грядущие мои Им не присвоить - и в крови, Неправой казнью пролитой, В крови безумца молодой, Им разогреть не суждено Сердца, увядшие давно; И гроб без камня и креста, Как жизнь их ни была свята, Не будет слабым их ногам Ступенью новой к небесам; И тень несчастного, поверь, Не отопрет им рая дверь!.. Меня могила не страшит: Там, говорят, страданье спит В холодной, вечной тишине, Но с жизнью жаль расстаться мне! Я молод, молод - Знал ли ты, Что значит молодость, мечты? Или не знал? Или забыл, Как ненавидел и любил? Как сердце билося живей При виде солнца и полей С высокой башни угловой, Где воздух свеж и где порой В глубокой трещине стены, Дитя неведомой страны, Прижавшись, голубь молодой Сидит, испуганный грозой?.. Пускай теперь прекрасный свет Тебе постыл... Ты слеп, ты сед, И от желаний ты отвык... Что за нужда? Ты жил, старик; Тебе есть в мире что забыть, Ты жил - я также мог бы жить!.. Но тут игумен с места встал, Речь нечестивую прервал, И негодуя все вокруг На гордый вид и гордый дух, Столь непреклонный пред судьбой, Шептались грозно меж собой, И слово пытка там и там Вмиг пробежало по устам; Но узник был невозмутим, Бесчувственно внимал он им. Так бурей брошен на песок Худой, увязнувший челнок, Лишенный весел и гребцов, Недвижим ждет напор валов. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ...Светает. В поле тишина. Густой туман, как пелена С посеребренною каймой, Клубится над Днепром-рекой. И сквозь него высокий бор, Рассыпанный по скату гор, Безмолвно смотрится в реке, Едва чернея вдалеке. И из-за тех густых лесов Выходят стаи облаков, А из-за них, огнем горя, Выходит красная заря. Блестят кресты монастыря; По длинным башням и стенам И по расписанным вратам Прекрасный, чистый и живой, Как счастье жизни молодой, Играет луч ее златой. Унылый звон колоколов Созвал уж в храм святых отцов; Уж дым кадил между столбов, Вился струЈй, и хор звучал... Вдруг в церковь служка прибежал, Отцу игумену шепнул Он что-то скоро - тот вздрогнул И молвил: "Где же казначей? Поди спроси его скорей, Не затерял ли он ключей!" И казначей из алтаря Пришел, дрожа и говоря, Что все ключи еще при нем, Что не виновен он ни в чем! Засуетились чернецы, Забегали во все концы, И свод нередко повторял Слова: бежал! кто? как бежал? И в монастырскую тюрьму Пошли один по одному, Загадкой мучаясь простой, Жильцы обители святой!.. Пришли, глядят: распилена Решетка узкого окна, Во рву притоптанный песок Хранил следы различных ног; Забытый на песке лежал Стальной зазубренный кинжал, И польский шелковый кушак Изорван, скручен кое-как, К ветвям березы под окном Привязан крепким был узлом. Пошли прилежно по следам: Они вели к Днепру - и там Могли заметить на мели Рубец отчалившей ладьи. Вблизи, на прутьях тростника Лоскут того же кушака Висел, в воде одним концом, Колеблем ранним ветерком. "Бежал! Но кто ж ему помог? Конечно, люди, а не бог!.. И где же он нашел друзей? Знать, точно он большой злодей!" Так собираясь меж собой Твердили иноки порой. ГЛАВА III 'Tis he! 'tis he! I know him now; I know him by his pallid brow... Byron.3 Зима! Из глубины снегов Встают чернея пни дерЈв, Как призраки, склонясь челом Над замерзающим Днепром. Глядится тусклый день в стекло Прозрачных льдин - и занесло Овраги снегом. На заре Лишь заяц крадется к норе И прыгая назад, вперед, Свой след запутанный кладет; Да иногда во тьме ночной, Раздастся псов протяжный вой, Когда голодный и худой, Обходит волк вокруг гумна. И если в поле тишина, То даже слышны издали Его тяжелые шаги, И скрып, и щелканье зубов; И каждый вечер меж кустов Сто ярких глаз, как свечи в ряд, Во мраке прыгают, блестят... Но вьюги зимней не страшась, Однажды в ранний утра час Боярин Орша дал приказ Собраться челяди своей, Точить ножи, седлать коней; И разнеслась везде молва, Что беспокойная Литва С толпою дерзких воевод На землю русскую идет. От войска русского гонцы Во все помчалися концы, Зовут бояр и их людей На славный пир - на пир мечей! Садится Орша на коня, Дал знак рукой, гремя, звеня, Средь вопля женщин и детей Все повскакали на коней, И каждый с знаменьем креста За ним проехал в ворота; Лишь он, безмолвный, не крестясь, Как бусурман, татарский князь, К своим приближась воротам, Возвел глаза - не к небесам; Возвел он их на терем тот, Где прежде жил он без забот, Где нынче ветер лишь живет, И где, качая изредка Дверь без ключа и без замка, Как мать качает колыбель, Поет гульливая метель!.. * . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Умчался дале шумный бой, Оставя след багровый свой... Между поверженных коней, Обломков копий и мечей В то время всадник разъезжал; Чего-то, мнилось, он искал, То низко голову склоня До гривы черного коня, То вдруг привстав на стременах. Кто ж он? не русский! и не лях - Хоть платье польское на нем Пестрело ярко серебром, Хоть сабля польская звеня Стучала по ребрам коня! Чела крутого смуглый цвет, Глаза, в которых мрак и свет В борьбе сменялися не раз, Почти могли б уверить вас, Что в нем кипела кровь татар..