рассказали? Чего вы добиваетесь? -- Ну, например, хочу, чтобы вы знали об этом. Просто так, без всяких условий. Может быть, это поможет вам в работе, когда вам покажется, что вы чего-то не понимаете. -- Вы опять недоговариваете. -- Да... Вы снова правы. Я еще не все сказал, но не потому, что испытываю вас на сообразительность, поверьте мне. Я долго готовился к нашему разговору, но к моменту вашего приезда так и не ответил сам себе на главный вопрос. Поэтому сейчас все еще мучительно пытаюсь найти ответ. -- И не находите? -- Нет, не нахожу. Хотя думаю об этом все четыре месяца, с тех самых пор, как понял, что семимильными шагами двигаюсь к краю. Люди самонадеянны и редко задумываются о том, что будет, когда их не станет. Нам кажется, что мы будем жить вечно и никогда не умрем. А потом вдруг оказывается, что это не так. И все чаще приходится думать о перспективе собственного отсутствия в той жизни, которая будет продолжаться уже без нас. Сначала все кажется предельно ясным, и на вопрос, какой же будет эта жизнь, самый первый ответ: "Это будет жизнь без нас". Некоторые таким ответом и ограничиваются. А некоторые, прожевав и переварив эту неприятную мысль, переходят к следующему этапу и говорят себе: "Ладно, я понял, что это будет жизнь без меня. Но все-таки какой она будет, хорошей или плохой? И волнует ли меня, какой она будет?" Вот на этот вопрос я и ищу ответ. Я пытаюсь понять, безразлична мне эта чужая жизнь, в которой меня уже не будет, или нет. -- И к чему вы склоняетесь? -- Не знаю. Не могу решить. Слишком многое положено на чаши весов. В том числе и благополучие людей, которых я мною лет поддерживал и которых не имею права бросить на произвол судьбы. -- Вы хотите, чтобы я побыла с вами до тех пор, пока вы не примете решение? -- Да. Я этого хочу. Но не смею просить вас об этом. Сегодня воскресенье, у вас день законного отдыха и наверняка есть какие-то свои планы. И потом, не очень-то радостно коротать время в обществе умирающего старика. Вы, наверное, замерзли и проголодались? -- внезапно сменил он тему. -- Нет, что вы, -- вежливо ответила Настя, хотя и в самом деле ужасно замерзла и хотела есть. -- Не лгите, -- рассмеялся Денисов. -- По глазам вижу, что это неправда. Пойдемте-ка ко мне в палату и устроим прощальный обед. Да не смотрите вы на меня как на покойника! Я пока еще жив и, осознавая малоприятную перспективу, хочу то, что осталось, прожить в радости и удовольствии. Пойдемте, пойдемте. Он с трудом встал со скамейки и снова оперся на Настану руку. Теперь Эдуард Петрович шел еще медленнее, и несколько десятков метров, отделявших их от входа в больничный корпус, они преодолевали так долго, словно каждый шаг требовал неимоверных усилий. В палате, больше похожей на номер люкс в дорогой гостинице, Денисов разделся, и, когда остался в спортивном костюме, Настя с ужасом увидела, как он исхудал. Кожа до кости. А ведь был таким статным и широкоплечим... Палата у Денисова и впрямь была особая, не для рядовых больных. Это скорее даже были апартаменты. Вероятно, при советской власти здесь лежали члены правительства и Политбюро ЦК, а теперь, когда все переводится на коммерческую основу, сюда могли положить любого, кто обладает соответствующими суммами денег. Апартаменты состояли из трех комнат: спальни, гостиной и кабинета. Предполагалось, по-видимому, что высокопоставленные пациенты будут не только поправлять здоровье, но и принимать посетителей и работать над важными документами, определяющими судьбы страны. Они расположились в гостиной, а вошедшие следом за ними охранники тут же принялись накрывать на стол. Из стоящего в углу комнаты холодильника появились тарелки с копченой осетриной и мягким сыром, вазочки с икрой, фрукты. -- Приступим, -- весело заявил Денисов. -- Но не увлекайтесь, впереди еще горячее. -- Кстати, как поживает ваш знаменитый повар? -- спросила Настя. -- Алан? Сами увидите. Я привез его с собой. Мне, как вы понимаете, разрешают даже здесь держать своего повара. Те, что мне предложит больничная кухня, заведомо неприемлемо. Кроме того, меня навещает довольно много людей, а я привык быть хлебосольным хозяином. Алан ночует у друзей неподалеку отсюда, а с утра до позднего вечера находится клинике. Насте показалось, что настроение у Эдуарда Петровича поднялось, даже глаза заблестели. Он начал рассыпать комплименты, рассказывать анекдоты и разные забавные случаи из своей жизни. Вскоре появился Алан, маленького роста крепыш с большим животом и окладистой бородой, похожий на веселого доброго гнома. Настю он сразу узнал и заулыбался во весь рот, сверкая золотыми коронками. -- Рад видеть вас, рад видеть, -- приговаривал он, раскладывая на блюде приготовленные по-особому овощи, -- а я-то все голову ломал, для кого Эдуард Петрович такой стол с утра заказал. Мужчины больше мясо предпочитают, а вы любите рыбу и овощи, я помню. -- Анастасия, вы совершенно очаровали всю мою команду, -- шутливо поддел Денисов. -- Вы только подумайте, за три с лишним года Алан не забыл ваших кулинарных пристрастий. Это о чем-нибудь да говорит! А Толя Старков, как мне кажется, к вам неровно дышит. -- Ну что вы, -- смутилась Настя, -- вам показалось. Анатолий Владимирович Старков был в команде Денисова начальником контрразведки. Если отвлечься от правовых реалий, то он импонировал Насте своим спокойствием и деловитостью, а также тем, что был одним из немногих людей, которые не считали женщину, работающую в уголовном розыске, экзотическим недоразумением. -- Да нет, дорогая моя, не показалось. Открою вам маленький секрет. Когда я собирался просить вас помочь в поисках преступника, который убил мою Лилиану, Толя меня сильно отговаривал. -- Вот как? Он сомневался, что я смогу вам помочь? -- Ни в коем случае. Он никогда не сомневался в ваших способностях. Он, видите ли, опасался, что я этим поставлю вас в неудобное положение. Очень просил меня, чтобы я вас не трогал. -- И из одного этого вы сделали вывод, что Анатолий Владимирович ко мне неравнодушен? Он просто деликатный человек, вот и все. -- Конечно, -- хмыкнул Денисов, -- а я, выходит, совсем неделикатный. Вы бы слышали, с каким придыханием он произносит ваше имя. Ладно, все это чепуха, болтовня стариковская. Расскажите мне лучше, как ваша семейная жизнь протекает. -- Протекает своеобразно, -- засмеялась Настя. -- В данный момент я одна, муж в Штатах, лекции читает по высшей математике. Они болтали легко и непринужденно, словно не стояли рядом тяжелая болезнь и близкий конец. После горячего Алан подал Насте кофе, а Денисову -- его любимый коктейль из молока с яблочным соком. За окном быстро темнело, день клонился к вечеру, а Денисов все не отпускал Настю, находя новые и новые темы для разговора. Несколько раз заходил врач и с удовлетворением отмечал, что больной накануне операции бодр, весел и не нервничает. Наконец Эдуард Петрович перешел к главному. -- Вернемся к программе, -- сказал он, резко оставив шутливый тон. -- Я понял, что мне все-таки небезразлично, что произойдет в моем городе после того, как меня не станет. Не буду излишне повторяться, вы прекрасно знаете, что мы оказываем нашему городу огромную спонсорскую помощь, на мои деньги ремонтируются школы и покупаются лекарства и оборудование для больниц, строятся дороги, осуществляются социальные программы, идет поддержка малоимущих и так далее. Если пострадают те структуры, которые в моем городе работают и приносят доход, пострадает в первую очередь население. Поэтому я хотел бы максимально обезопасить свое детище, хотя бы на какой-то период, пока городской бюджет не окрепнет должным образом. И я прошу вас, Анастасия, вот о чем. Если вы сами соберетесь тронуть то, что связано с программой, предупредите тех, кто останется после меня. Того же Толю Старкова. Я не могу и не хочу просить вас о том, чтобы вы вообще не лезли в это. Но по крайней мере предупредите, чтобы мой город не остался беззащитным перед внезапными изменениями в отношениях с государством. "Не могу и не хочу просить! Очень интересно. Почему же это, Эдуард Петрович? -- мысленно спросила его Настя. -- Потому что это пойдет вразрез с моим служебным долгом? Или есть еще какая-то причина?" -- Эдуард Петрович, я не понимаю вашей озабоченности, -- осторожно сказала она вслух. -- Государственная программа -- это государственная программа, не больше и не меньше. Это же не преступная организация, и в этой деятельности я не вижу абсолютно ничего незаконного. Напротив, она направлена на защиту правопорядка и борьбу с нарушениями закона. Почему вы думаете, что я захочу влезть туда и, как вы сами недавно выразились, разворошить гнездо? Мне там совершенно нечего делать. -- Боюсь, дорогая моя, что тут вы ошибаетесь, -- очень серьезно ответил Денисов. -- Дай Бог, чтобы я оказался не прав, но мне интуиция подсказывает, что с этой программой что-то нечисто. "Как же, интуиция, -- прокомментировала про себя она. -- Не интуиция, а конкретная информация вам что-то подсказывает. Но вы не хотите говорить, чтобы, как выражаются оперативники, не спалить источник". -- Что именно? -- невинно спросила Настя. -- Сам не знаю. Но запашок есть. Вернемся к тому, о чем мы с вами говорили в парке. Двадцать шестой выпускник никуда не пропал, в том смысле, что его не нужно искать. Он был переведен в другую структуру, а через несколько дней умер. -- Сам? Или ему помогли? -- И еще как помогли. Подозреваю, что у вас он числится потерпевшим, чье убийство пока не раскрыто. -- Значит, ваши намеки на связь двадцать шестого выпускника с убийством руководителя службы безопасности были просто блефом? Вы хотели посмотреть, попадусь ли я на такую дешевую приманку? Стыдно, Эдуард Петрович. -- Погодите, Анастасия, я еще не все сказал. Двадцать шестой выпускник не убивал руководителя службы безопасности. Это я могу сказать вам совершенно точно. -- Может, и истинного убийцу назовете? -- Нет, вот этого не могу. Не знаю. -- Откуда же такая уверенность в его непричастности? -- Из календаря. Двадцать шестой был убит раньше. Примерно недели на две-три. Так что сами видите... -- Денисов развел руками. -- Значит, связи между двумя убийствами нет? -- Связь есть. Есть, Анастасия. Это единственное, что я могу сказать вам совершенно точно. И не спрашивайте, откуда я это знаю. Поэтому утверждаю: если в результате осуществления государственной программы возникает связь между двумя убийствами, эта программа дурно пахнет. С ней что-то не так. Я вас убедил? -- Пока нет. Но я подумаю. -- Еще раз прошу вас: если в результате ваших раздумий вы придете к определенным выводам, не сочтите за труд сообщить моим людям. -- Эдуард Петрович, а зачем вы мне все это рассказали? Я уже спрашивала вас, но ваш ответ меня не убедил. Вы могли бы промолчать, и я ничего не узнала бы. Если с программой действительно что-то не так, то своим рассказом вы увеличили риск возникновения той ситуации, которой вы сами опасаетесь. -- Что ж, дорогая моя, придется признать, что и на пороге смерти я пытаюсь соблюсти свои интересы. Я хочу заключить с вами сделку. Такую сделку, которую я не могу заключить ни с кем другим. -- Вы меня пугаете, -- шутливо отозвалась Настя. -- Вас послушать, так я единственный человек в милиции, с которым можно заключать сделки, иными словами -- подкупить. Вы хотите меня обидеть? -- Никогда в жизни. Я скорее умру, чем обижу вас. Впрочем, я действительно скоро умру... Все-все-все, больше не буду о грустном, -- торопливо добавил он, видя, как мгновенно помрачнело ее лицо. -- Так вот, вернемся к сделке. Не буду скрывать, мне выгодно участвовать в финансировании программы и получать взамен гарантии собственной безопасности. Но я не имею права закрывать глаза на то, что программа скорее всего порочна или безнравственна, а то и преступна. Значит, рано или поздно это выплывет наружу, и крутые перемены в реализации программы неизбежны. Далее наступают те самые последствия, которые мы уже обсудили. Но если перемены наступят в результате действий кого-то другого, а не вас, Анастасия, мои люди не будут предупреждены. Поэтому я сделал все возможное для того, чтобы вы при желании и при наличии к тому оснований успели раньше других. Повторяю, я дал вам информацию, которая позволит вам уже сегодня начать выяснять, существуют ли для моих подозрений реальные основания. Наверняка найдется кто-то еще, кто, может быть, случайно потянет за ниточку и размотает весь клубок. Нужно только, чтобы он эту ниточку нащупал. Это ведь вопрос времени. И я предпочитаю, чтобы ниточка оказалась в ваших руках раньше, чем в руках кого-либо другого. Может быть, мои подозрения беспочвенны, и я буду искренне рад, если это так. Хотя и уверен, что я прав. Но в любом случае я надеюсь, что смогу положиться на ваше честное слово и знать, что на мой город не обрушатся внезапные неприятности. -- Вы заранее уверены в том, что я вам это слово дам? -- Вы не откажете умирающему. Он сказал это так серьезно и просто, что у Насти слезы навернулись на глаза. Денисов поднялся из-за стола и пересел в мягкое глубокое кресло в углу комнаты. -- Вот теперь я действительно все сказал. Не смею больше настаивать на том, чтобы вы мучились в моей компании. Простите, Анастасия, я в самом деле устал, а завтра у меня тяжелый день. И еще одна просьба. Если я останусь жив до завтрашнего мероприятия, не навещайте меня, пока я сам не попрошу об этом. Договорились? Она молча кивнула и стала натягивать куртку. Эдуард Петрович не встал, чтобы помочь ей одеться, и это красноречивее всего показало, как он ослабел. Никогда великий Эд Бургундский, как называли его приближенные, не позволил бы себе быть невежливым по отношению к даме. x x x В жизни Евгения Парыгина возникло еще одно осложнение, на сей раз совершенно неожиданное. Он был готов к чему угодно, только не к тому, что вдова его брата Лолита поведет себя таким образом. Он расположился на раскладушке в кухне, уступив Лолите и Сереже диван в комнате. До вчерашнего вечера все было спокойно, но вчера он вдруг заметил, что Лолита тщательно накрашена, хотя прежде, после поспешного переезда на эту квартиру, все время ходила без макияжа, поскольку постоянно пребывала в четырех стенах. -- Ты что, выходила из дома? -- испугался Парыгин. -- Нет, с чего ты взял? -- А зачем накрасилась? -- Для тебя. -- Не понял... Евгений, конечно же, понял, но решил не показывать виду. "Может, показалось", -- с необычной для себя трусостью подумал он, хотя сердце болезненно екнуло. Этого только не хватало! -- Чего же ты не понял? -- Лолита сделала круглые глаза. -- Это ведь так просто. Женщина делает макияж, чтобы лучше выглядеть и чтобы мужчине приятно было на нее смотреть. Она наклонилась над столом, расставляя тарелки, при этом халатик на груди соблазнительно распахнулся, и Парыгина обдало теплой волной сладких терпких духов. Ситуация складывалась абсолютно недвусмысленная, и он стал судорожно соображать, как бы из нее выбраться, не обижая женщину. Лолита ему не нравилась. Он считал своим долгом заботиться о ней, поскольку любил покойного брата, но как женщина она не будила в нем ни малейших эмоций. Лолита была яркой, броской брюнеткой, пышной и крутобокой, а ему всегда нравились женщины, что называется, "в пастельных тонах", средне-русые, с мягкими лицами и спокойными голосами. Кроме тою, он давно понимал, что жена брата не относится к той категории женщин, которые умеют и хотят принадлежать только одному мужчине. Не то чтобы он знал о ней что-то такое... нет, но по глазам и манерам без колебаний угадывал в ней потаскушку, пусть и несостоявшуюся. "Наверное, она соскучилась в четырех стенах и неумело ищет развлечения, хоть какого-нибудь, которое отвлекло бы ее от тягостных дум о непомерно большом долге и угрозах в адрес сынишки", -- сочувственно подумал Евгений. Он вовсе не собирался идти ей навстречу, но вообще-то следовало бы подумать о том, чтобы Лолита не скучала, не маялась от тоски и безделья. Она ведь даже по телефону ни с кем разговаривать не может, Парыгин ей запретил. Если кредиторы кинулись искать пропавшую должницу, то уже понаставили капканов всюду, где можно, и на работе, и у знакомых. Он задумчиво поглощал приготовленный Лолитой ужин, который ему тоже не нравился. Лола, выросшая на Кавказе, готовила пищу чаще всего жирную и острую, а это шло вразрез с представлениями Парыгина о правильном питании, позволяющем на долгие годы сохранишь здоровье. Его не убеждал даже тот факт, что если па территории бывшего СССР и были долгожители, то преимущественно именно на Кавказе. "Это люди, которые едят хлеб и сыр и занимаются физическим трудом на свежем воздухе, а вовсе не те, кто набивает брюхо жирным и острым", -- категорически отвечал Евгений. Но, чтобы не обижать родственницу, делал вид, что ее стряпня ему вполне подходит. Из комнаты прискакал семилетний Сережа и с размаху плюхнулся к дяде на колени. Парыгин обнял его и с наслаждением вдохнул запах детской кожи. -- Дядя Женя, а мы скоро отсюда уедем? -- Не знаю, трудно сказать. А что, тебе в школу захотелось? -- Вот еще, -- фыркнул мальчуган. -- Я бы в нее вообще никогда не ходил, если бы не заставляли. -- Тогда радуйся, что ты пока здесь. -- Ску-у-учно, -- протянул Сережа. -- Ребят нет, погулять не с кем. -- Обойдешься без своих ребят! -- встряла Лолита. -- Ты же видишь, дело серьезное, папины кредиторы могут тебя похитить. Спасибо дяде Жене, он нас спрятал, заботится о нас, а ты к нему с глупостями пристаешь. Скучно ему, видите ли! Потерпишь! Книжку вон лучше почитай, не приставай к дяде Жене, он устал и хочет кушать. Сережа нехотя сполз с колен Парыгина и понуро побрел обратно в комнату. Лолита громко вздохнула и принялась накладывать Евгению крупные дымящиеся хинкали. -- Он так к тебе привязался, -- сказала она. -- Конечно, что и говорить, мальчику нужен отец. Спасибо тебе, что не бросил нас одних. Так, теперь она пыталась подобраться к нему с другой стороны. Мальчику нужен отец, а мне муж, и кто же как не ты, дорогой родственник Женя, может подойти для этого лучше всего. И ничего, что ты старше меня почти на двадцать лет, это даже интереснее. Евгений невольно поморщился и сделал вид, что полностью поглощен процессом поедания ужина. Но Лолита не унималась. -- Ты так много времени на нас тратишь, что мне прямо неудобно. И ночуешь здесь. Наверное, у тебя есть женщина, которая недовольна, что ты не уделяешь ей внимания. Да? -- Нет, -- коротко ответил Парыгин. -- Здесь нет проблемы. Все в порядке. -- Неужели у тебя нет никакой женщины? -- продолжала приставать Лола. -- Знаешь, мы как-то уже привыкли, что ты не женат и не собираешься жениться, но все-таки были уверены, что уж женщины-то у тебя обязательно есть. -- Успокойся, вы не причиняете мне никаких неудобств. -- Но у тебя есть женщина или нет? -- Есть. Целых три. Ты удовлетворена? -- Да ну тебя, -- Лолита обиделась, даже губы задрожали. -- Почему ты никогда не разговариваешь со мной серьезно? -- Я вполне серьезен, детка. Не забивай себе голову этими мыслями. Вы с Сережей не причиняете мне никаких неудобств, а если мне захочется встретиться со своей знакомой, я могу сделать это днем. Совсем не обязательно приводить ее к себе или оставаться у нее на ночь. -- Выходит, ты днем встречаешься со своей бабой, вместо того, чтобы искать деньги? -- Лолита злобно прищурилась. Она уже начинала вести себя как полноправная жена Парыгина, имеющая право требовать у него отчета в каждом шаге и в каждой минуте, проведенной без ее пригляда. Евгения всегда поражала способность некоторых женщин мгновенно адаптироваться к ситуации и входить в роль не хуже профессиональных актрис. Начни о ней заботиться, и через три дня она почувствует себя твоей законной супругой. -- Лола, я делаю все возможное, чтобы вам помочь, но я не волшебник. Я обыкновенный инженер, не забывай этого. Спасибо, было очень вкусно, -- сказал Парыгин, отодвигая пустую тарелку. -- Иди спать, я сам вымою посуду. Уже поздно. Лолита, вероятно, поняла, что переборщила, и стала поспешно отыгрывать назад, одновременно пытаясь снова зайти в тыл противнику и нанести коварный удар. Она подошла к Парыгину вплотную, обняла за шею, прижалась к нему пышной упругой грудью. Глаза ее были полны слез. -- Прости меня, Женечка, прости, пожалуйста. Я такая дура. Ну какое право я имею так с тобой разговаривать? Я же знаю, что ты добровольно взвалил на себя заботу о нас с Сереженькой, ты все время думаешь о нас, пытаешься нам помочь. Я все знаю, Женечка, миленький. А то, что глупости говорю, так это от стыда. Знаешь, когда мне стыдно, я такая глупая делаюсь -- просто ужас. Совсем ничего не соображаю, несу всякую чушь. Мне стыдно, что мы сидим на твоей шее и создаем тебе проблемы. Ну кто мы тебе? Мы же чужие совсем. Ты бы лучше потратил это время на что-нибудь более приятное. Она так явно напрашивалась на комплимент, что Парыгин чуть не расхохотался ей в лицо, но вовремя остановил себя. Конечно, настырная Лола ждет, что он сейчас кинется опровергать ее слова и скажет, что она и ее сын ему вовсе не чужие, что они -- самые близкие и родные ему люди, потому что никаких других родственников у него нет, и что нет для него занятия более приятного, чем проводить время в их обществе. Дальше все было понятно. Полные сочные губы Лолиты призывно подрагивали в неприличной близости от лица Парыгина, а от плотно прижатых бедер исходил жар. -- Глупости, детка, -- равнодушно сказал он, стараясь, впрочем, чтобы голос его звучал тепло и мягко. -- Вы с Сережей мне не в тягость. Все, иди в комнату. Я приберусь и лягу, мне завтра рано вставать. -- Ты совсем не высыпаешься, -- сочувственно вздохнула Лолита, даже и не подумавшая убрать руки с парыгинской шеи. -- Наверное, на раскладушке спать очень неудобно, да? Давай ты будешь спать на диване в комнате, а Сережку положим здесь, на кухне. Он маленький, ему раскладушки и в длину, и в ширину хватит. Ну это уж совсем!.. В комнате на диване. С ней в одной постели, что ли? Ну и Лола! Господи, как же бедняга брат с ней жил? Она небось со всеми его друзьями перетрахалась. -- Не выдумывай, -- с улыбкой произнес Евгений, высвобождаясь из ее цепких объятий и по-отечески целуя Лолиту в лоб, -- мне здесь очень удобно. Лолита с явной неохотой отошла от него. Но по ее лицу Евгений отчетливо видел, что замысла своего она не оставила. Да, кажется, пора чтото предпринимать, а то и до беды недалеко. Принимать недвусмысленное предложение родственницы Парыгин не станет, но нельзя забывать, что нет ничего опаснее отвергнутой женщины. Надо форсировать решение вопроса с деньгами и прекращать этот идиотизм. Да и квартира ему нужна, ведь к себе домой он возвращаться не может. Глава 8 Бывший подполковник милиции Владислав Стасов даже не подозревал, что в нынешнее время сделать ремонт в квартире -- это совсем не то же самое, что пятнадцать и даже десять лет назад. Вообще-то за всю свою трудовую жизнь он делал ремонт всего два раза, в первый раз -- когда женился на Рите Мезенцевой и переехал в ее двухкомнатную квартиру в Сокольники, а второй -- когда развелся с ней и вернулся в свою крохотную квартирку в Черемушках. И оба раза под словом "ремонт" подразумевались побелка потолка, оштукатуривание стен, наклеивание новых обоев, приведение в порядок паркета и настилка свежего линолеума. Ну и кое-какая мелочь типа покраски оконных переплетов и вбивания новых крючков. В советские времена помыслить о чемлибо ином было сложно. Даже если хватит фантазии, то все равно нигде не купишь тою, что нужно, а если и купишь, то не найдешь мастеров, которые умеют это делать. Ну а уж если и мастеров найдешь, то наверняка окажется, что всех твоих денег не хватит на то, чтобы оплатить их высочайшую и редкую квалификацию. Сейчас Стасов занимался ремонтом в третий раз в жизни и не переставал удивляться тому, как многого он, оказывается, не знает. Ремонтировал он не ту свою крохотульку в Черемушках, а новую трехкомнатную квартиру в только что построенном доме, куда собирался переезжать вместе со второй женой Татьяной и ее родственницей Ирой. Причем мысль о ремонте пришла в голову не ему, а как раз Ирочке. Сам-то Стасов полагал, что коль дом только что сдан и в квартире никто не жил, то ни о каком ремонте и речи быть не может. Ирочка, однако, быстро объяснила ему всю глубину его заблуждения. -- Обои чудовищные, -- безапелляционно заявила она. -- Плинтусы кривые, впрочем, стены тоже. Их выравнивали кое-как, это же невооруженным глазом видно. На паркет смотреть противно. Он, по-моему, даже не закреплен ничем, просто лежит на цементе. Сантехнику всю надо менять сразу же и заодно делать подводку для стиральной машины. Из окон сифонит, в квартире будет холодно, придется ставить стеклопакеты. Короче, Стасов, жить мы здесь не будем до тех пор, пока все не сделаем. -- Интересно, а что Таня скажет? -- засомневался Стасов. Татьяны при этом разговоре не было, она работала следователем и домой приходила поздно. -- Таня скажет то, что надо, -- заверила его Ирочка. -- Между прочим, у вас через полгода ребенок родится, и нам следует сделать перепланировку квартиры с учетом этого. Владислав попытался возразить, что ни ему, ни Татьяне всем этим заниматься некогда, у них очень плотный рабочий день, но Ира в корне пресекла жалкие потуги оказать сопротивление. -- Я сама буду этим заниматься, -- заявила она. -- Я же не работаю. Последним аргументом Стасова были деньги. Если делать такой ремонт, на каком настаивала Ирочка, то они останутся без копейки. -- Ну и что? -- возразила молодая женщина. -- Зачем тебе деньги, когда будет прекрасная квартира, обставленная всем, чем нужно? Новые заработаете. Таня еще пару книжек напишет, и порядок. Стасов не разделял ее оптимизма. Одно дело, когда Татьяна жила и работала в Петербурге, в привычной для себя обстановке, вдвоем с Ирой, которая добровольно взяла на себя функции экономки и домработницы. И совсем другое дело, когда она в Москве, на руках только что родившийся малыш, а Ирочке нужно будет обихаживать не только себя и Татьяну, как раньше, но еще и Стасова и ребенка. Если в Питере Татьяна умудрялась сочинять и издавать по три-четыре книги в год, что, собственно, и дало возможность купить новую квартиру, то для московской жизни такая перспектива вряд ли могла считаться бесспорной. Татьяна, к его удивлению, спорить с Ирочкой не стала, хотя и восторга не выразила. Просто безразлично махнула рукой и бросила: -- Делай как хочешь, только от меня ничего не требуй. Я этим заниматься не могу. Ирочка с энтузиазмом взялась за обустройство нового гнезда. Она нашла дизайнера, с которым заключила договор на разработку проекта, и теперь целыми вечерами висела на телефоне, обсуждая с ним в деталях ход ведущихся в квартире работ. Стасов не понимал и половины того, что она говорит. При всем желании он не мог представить себе, для чего делается дополнительное армирование с двух сторон сетками из стержневой арматуры, что такое сложная конструктивная форма проема и почему стиральную машину предпочтительнее монтировать между мойкой и ванной, а не между мойкой и дверью. Он не знал, что такое меандр, и представить себе не мог, почему при обсуждении кухни то и дело всплывает слово "балдахин", которое ему казалось более подходящим для спальни. Больше всего поражало его то обстоятельство, что к ремонту проявила неожиданный и стойкий интерес его горячо любимая дочь от первого брака Лиля, которой в марте должно было исполниться десять лет. Лиля питала слабость ко всему, как говорил сам Стасов, "семейному", считала, что все люди должны жить в браке, и очень переживала, когда ее дорогой папочка, разведясь с мамой, все никак не женился на тете Тане, которую девочка обожала. Поскольку в понятие "семейного" входил и общий очаг, в дочери Стасова неугомонная энергичная Ира быстро нашла союзницу. Мать Лили трудилась в сфере киноискусства, домой возвращалась за полночь, часто ездила в командировки и была только рада тому, что есть кому присмотреть за ребенком. Стасов возглавлял управление безопасности крупного кинообъединения, его жена, как известно, была следователем... Короче, никто глазом моргнуть не успел, как новая система отношений сложилась окончательно и бесповоротно. После школы Лиля ехала в Черемушки, где ее ждала всегда веселая и любящая тетя Ира. Минут сорок отводилось на уроки (честно признаться, круглой отличнице и не по годам развитой девочке больше и не требовалось), после чего начиналась прекрасная жизнь, заполненная интересными поездками по магазинам, выбором плитки для ванной или обоев для прихожей, посещением ремонтирующейся квартиры и переговорами с рабочими, покупками продуктов и прочими восхитительными вещами. Вернувшись домой, Лиля усаживалась на кухне с книжкой в руках, получала от тети Иры литровую чашку теплого молока и огромный кусок пирога с капустой или с яблоками (по части пирогов Ирочка Милованова была непревзойденной мастерицей) и сидела тихонько, пока готовился ужин для папы и тети Тани. Несколько раз Ирочка пыталась приобщить Лилю к кулинарной практике, но вскоре поняла, что девочка предпочитает питаться всухомятку, но не жертвовать чтением. Читала она запоем. Сейчас Лиля как раз и сидела на кухне в черемушкинской квартире, уткнувшись в книгу с броским названием "Смерть у подиума", в то время как Ира колдовала над чем-то у плиты. Запах по квартире разливался просто упоительный. Ирочка, однако, выглядела озабоченной, часто вздыхала и даже шепотом чертыхалась. -- Вы что, тетя Ира? -- обеспокоено спросила Лиля. -- У вас что-нибудь болит? -- Голова, -- рассеянно бросила Ира, возясь с тестом и начинкой. -- Выпейте таблетку, -- посоветовала девочка. -- Я не в буквальном смысле. Никак не привыкну готовить на четверых, опять не рассчитала продукты. -- Что, не хватает? -- Наоборот, слишком много получается. А эти пирожки такие особенные, их можно есть только сразу из духовки. Если оставить их до завтра, то они превращаются в отраву, делаются жесткими, плоскими и противными. Жалко тесто и начинку выбрасывать, а если все-таки испечь, то их не съедят. Все одно продукты пропадут. -- А давайте гостей позовем, -- предложила Лиля. -- Гостей? Кого, например? -- Например, тетю Настю. Папа говорил, дядя Леша уехал в Америку на три месяца, а тетя Настя теперь голодает, потому что ее никто не кормит. -- Хорошая мысль, -- одобрительно кивнула Ира. -- Тетю Настю пригласим обязательно, но ее одной мало. Нужен еще хотя бы один человек. Ты пока подумай, повспоминай папиных друзей, а я позвоню. Ира набрала номер служебного телефона Каменской. Все складывалось как нельзя лучше, Настя с удовольствием согласилась приехать часам к девяти вечера и сказала, что Юра Коротков давно уже рвется к ним в гости, поэтому если нужен еще один едок, то никаких проблем. Для такого количества народу квартира Стасова была явно маловато, но все в конце концов поместились в комнате за раздвижным столомтрансформером. Разговор в течение первых десяти минут вертелся вокруг ремонта, но тема быстро иссякла, ибо предмет обсуждения был понятен только Ире и отчасти Лиле, все остальные слабо представляли себе, о чем идет речь. -- Может, и я на ремонт сподвигнусь, если Лешка в Штатах денег заработает, -- сказала Настя, засовывая в себя уже четвертый невероятно вкусный пирожок. Ира с самого начала предупредила, что пирожки нельзя оставлять до завтра, их нужно съесть все до единого, и, по ее расчетам, каждый взрослый должен взять как минимум по шесть штук, а Лиле полагается четыре, она и так толстая для своего возраста. Так что Настя Каменская не без удовольствия думала о еще двух пирожках из какого-то необыкновенного воздушного теста. Ее реплика оказалась "пограничной" между темой ремонта и темой вечного милицейского безденежья, и разговор мгновенно свернул на ту дорожку, идти по которой могли и Настя с Коротковым, и Стасов с Татьяной. -- Черт знает что, а не жизнь, -- тут же пожаловался Юрий. -- Ну где это видано, чтобы милиционер на свою зарплату не мог сделать в доме человеческий ремонт. Хорошо, что у Аськи муж профессор, у тебя, Стасов, жена писательница, а мне что делать? Вот скажи, Влад, если бы не Танины гонорары, ты бы потянул то, что Ира затеяла? -- Ни за что, -- признался Стасов. -- Начальник службы безопасности получает не так много, как может показаться несведущим людям. Конечно, это намного больше, чем зарплата, которую я получал, работая сыщиком, но в то же время неизмеримо меньше, чем нужно на такой ремонт. Даже и сравнивать нечего. Между прочим, в этот ремонт вложены уже не только гонорары, но и деньги за питерскую квартиру. Господи, сколько же жрет эта хаза, уму непостижимо! Прорва какая-то! -- Владик, как ты думаешь, начальники службы безопасности в коммерческих структурах -- все бывшие милиционеры или комитетчики? -- спросила Настя. Ей было неинтересно обсуждать ни чужой ремонт, ни чужие деньги. А вот начальник службы безопасности, он же бывший офицер милиции, -- совсем другое дело. То, что вчера она услышала от Денисова, не давало покоя, как попавшая в обувь песчинка: вроде и не больно, но постоянно чувствуется, что она есть. -- Я думаю, процентов на девяносто, -- ответил Владислав. -- Ну сама рассуди, кто еще может быть начальником службы безопасности? То есть им может быть, конечно, кто угодно, но только кого угодно на такую должность не пригласят. -- А кого среди них больше, наших или комитетских? -- Наших, -- уверенно ответил Стасов. -- Во-первых, наших просто по численности всегда было больше. А во-вторых, комитет, как бы он ни назывался, все равно остался конторой длинной и хитрой. Они по-другому деньги зарабатывают. А почему ты вдруг этим заинтересовалась? -- Так... Мне предстоит составить перечень коммерческих структур по всей стране, в которых недавно убитый руководитель службы безопасности был в прошлом офицером МВД. Вот и пытаюсь представить себе масштаб поисков. Чует мое сердце, наищусь я этого пенсионера... Мало не покажется. -- Зачем тебе его искать? Ты что, фамилии не знаешь? -- Не-а. -- Она помотала головой и потянулась за очередным пирожком, уже пятым. -- А название фирмы? -- Тоже не знаю. -- Но хотя бы регион, область... Ну хоть что-то. -- Ничего не знаю, кроме того, что он бывший милиционер. Тебе меня жалко, Владик? -- До слез, -- хмыкнул Стасов. -- Я понял, что ты ищешь меня. Я -- бывший подполковник милиции, а ныне руководитель службы безопасности коммерческой структуры. Правда, я еще жив, но это легко исправить. Я сейчас съем еще один пирожок, после чего наступит моя мучительная смерть от обжорства. -- Тебе весело, а мне искать иголку в стоге сена. Послушай, а у тебя нет знакомых в других службах безопасности, которые могли бы проконсультировать меня по вопросу, как сузить круг поисков и провести его максимально эффективно и быстро? -- В других службах? -- Владислав прищурился и уставился куда-то в потолок. -- Так... Был один, Димка Вавилов, но его похоронили недавно. Мы с ним вместе работали в региональном управлении... Погоди, а Вавилов тебе не подойдет? -- Руководитель службы безопасности, в прошлом -- полковник милиции. А? -- Не знаю, Стасов. Надо смотреть детали. Может, и подойдет. Где он работал? -- В банке "Русская тройка". -- "Русская тройка", -- медленно повторила Настя. -- Какое-то знакомое название... Где я его слышала совсем недавно, а, Коротков? Да оторвись ты от Ирочкиных салатов, я же с тобой разговариваю. -- Чего ты? Коротков с недовольным видом повернулся к ней, старательно жуя кусок мяса и запихивая в рот ему вслед ложку овощного салата. -- Чего пристаешь к старому голодному сыскарю, когда ему наконец дали поесть и посадили рядом очаровательную девушку? Выдра. Впрочем, сказал он это миролюбиво и даже почти ласково. -- Ну извини. Название "Русская тройка" тебе ничего не говорит? -- Это банк такой. Расположен в Западном округе. -- Сама знаю. Но у меня такое ощущение, что совсем недавно он мелькал у меня перед глазами по какому-то поводу. И не могу вспомнить, по какому. -- Ну, мать, -- Коротков сделал выразительный жест вилкой, -- тут я тебе не помощник. У тебя же перед глазами мелькало, не у меня. Блюда, расставленные на столе, быстро пустели, аппетит у всех был отменный. Исключение составляла только Татьяна, которая плохо переносила беременность и почти ничего не ела, да и в разговоре практически не участвовала, сидела, погруженная в себя, бледная, с синевой под глазами. Около десяти вечера бывшая жена Стасова Рита заехала, чтобы забрать домой Лилю. Она, как обычно, шагу не ступила дальше прихожей и при этом так торопила девочку, словно каждая секунда пребывания в доме бывшего мужа и его новой жены наносила ей кровоточащую рану. Разумеется, у Риты был любовник, тот самый, который появился у нее еще до развода со Стасовым, но это совершенно не означало, что она смирилась с равнодушием бывшего супруга. Ее должны любить все мужчины поголовно и обязательно до гробовой доски. Это требование распространялось и на Владислава, а любое отклонение от вышеуказанной нормы рассматривалось Ритой как преступление. Около одиннадцати поднялись Настя и Коротков. Завтра рабочий день, а им еще до дома добираться. Машина у Короткова была совсем дряхлой, непонятно, как она еще передвигалась, и, пожалуй, единственным исправным прибором в ней был прикуриватель. Печка, разумеется, не работала, но после жаркой квартиры и обильного застолья холод ощущался не сразу. Настя храбро сняла перчатки и полезла за сигаретами. -- Танюшка какая-то убитая, -- сочувственно сказал Юра. -- Прямо без слез не взглянешь. Моя-то красавица, когда сына носила, цвела вовсю, хоть сейчас на плакат "Пейте томатный сок". -- Что ты сравниваешь, твоей жене сколько лет тогда было? -- Чуть за двадцать. -- А Танюшке уже за тридцать. И здоровье не очень-то... Слушай, где я могла наткнуться на эту "Русскую тройку", а? -- Отстань, Ася, далась тебе эта "Тройка". Давай лучше о, Баглюке поговорим. -- О журналисте? Ну давай. -- Понимаешь, я в субботу и воскресенье все около него крутился, вертелся, надеялся, что хоть что-нибудь высветится. А сегодня с благословения Барина пошел к нему в редакцию. Представился, так, мол, и так, господин Баглюк, обидели вы меня своей публикацией до самого глубокого нутра. И надо нам с вами разобраться и расставить все точки и запятые в этом недоразумении. А то, дескать, нет ничего хуже обиженного сыщика. -- Ну а он что? -- А он ничего. Спокойно так сидит, улыбается. Если, говорит, обидел я вас, господин хороший, так не по злобе, а по правде жизни, потому как под каждым написанным мною словом лежит документальное подтверждение, каковое и было мною предъявлено вместе с подготовленной к