о невозможно. Сами для себя мы сделаем вывод о том, что Александр Евгеньевич нечист на руку. Ну и что? Это ни на миллиметр не приблизит нас к убийце Филатовой. Более того, Павлов меньше года как уехал из Энска, у него там полно своих людей, и, если мы начнем проявлять активность, он узнает об этом через два часа. А нам этого не нужно. "Да. папуля, -- подумала Настя, -- круг и вправду тесный. Не зря ты говорил, что хуже нет -- работать среди своих". -- Если предположить, что Анастасия права и Павлов является инициатором убийства, потому что есть некоторое обстоятельство, представляющее для него смертельную опасность, -- продолжал между тем Гордеев, -- то пугать его ни в коем случае нельзя. Нельзя по двум причинам. Во-первых, убийство Филатовой произошло потому, что она была единственным источником опасности. Ее устранили, и Павлов спокойно сидит на месте. Если напугать его суетой вокруг Энска, то что он сделает? Не сбросит же бомбу на УВД в Энске, а заодно и на Петровку. Сбежит куда-нибудь, застрелится, но в любом случае к убийце он нас не приведет. В этой ситуации убийца ему не поможет, слишком много людей вовлечено в оборот. Во-вторых, пугать Павлова нельзя. потому что его самоуверенность -- наш козырь. Я надеюсь, ты его во лжи не уличала? -- обратился он к Насте. -- Ни в одном глазу, -- заверила она. -- Все приняла за чистую монету, и Филатову, и диссертацию. -- Очень хорошо. Павлов достаточно осторожен, но не очень профессионален, зато весьма самонадеян. Он успел наделать массу ошибок, но не подозревает об этом. И не должен подозревать. Нам удалось создать у него иллюзию, что "научная" версия проработана и закрыта. Каменская ушла в отпуск, а убийство мы пытаемся раскрыть со стороны Интерпола и Идзиковского. С другой стороны, мы создали у него впечатление о самом себе как о человеке ловком, умном и хитром. Это впечатление мы должны всячески поддерживать. Тогда мы сможем заставить его действовать так, как нужно нам. А напуганный человек, хотя со страху и совершает много ошибок, непредсказуем, им невоз- можно управлять. Пусть Павлов думает, что он все делает правильно. Дмитрий, -- он посмотрел на Захарова, -- ты как? Умываешь руки или будем работать дальше? -- Виктор Алексеевич, я же говорил вам, вы можете на меня рассчитывать полностью. -- Спасибо. С этим все. Теперь Ковалев, вернее Рудник. Рудник хорошо знаком с Павловым, это я уже выяснил. Анастасия. начинаешь работать с Рудником. Попроси Павлова составить тебе протекцию. Таким образом мы убьем двух зайцев. Отвлечем внимание Павлова, дадим ему понять, что ты как журналистка интересуешься не только его гениальной диссертацией и не только проблемой коррупции. И к Руднику ты придешь не "с улицы". Уточним легенду. Ты Павлову что-нибудь о себе рассказывала? -- Муж -- работник МИДа, долго жила с ним на Востоке, мать -- азербайджанская турчанка. Больше ничего. -- Откуда это все взялось? -- изумленно спросил Гордеев. -- Ну и фантазия у тебя, деточка. А почему не внебрачная дочь короля Норвегии? -- Тип не тот, -- засмеялась Настя. -- Темно-рыжая, кареглазая и темпераментная не может быть норвежкой. На самом деле я копировала вполне реальную женщину, которую видела своими глазами. У нее был легкий акцент, который я сохранила, чтобы не выпадать из образа. Когда Павлов его заметил, нужно же было что-то сказать, сказала первое, что в голову пришло. А в голову пришла Турция, потому что как раз перед этим я говорила с Доценко о турецко-карабахской версии. Вот и все. -- И что Павлов? Удовлетворился твоими объяснениями? -- Я, кажется, сумела довольно натурально смутиться, так что он вполне может подозревать во мне иностранку. По-моему, для работы с Рудником это будет неплохо. -- Будет неплохо, -- согласился Гордеев. И добавил:-- Если ты грамотно сработаешь. И имей в виду, Рудник, по моим сведениям, в плохом состоянии. Подавлен, нервничает, отправил жену в Энск, встретился со своей девицей и напился до невменяемого состояния, хотя это за ним не водится. Продумай это. И завтра приступай. Гордеев ушел вместе с Захаровым, который вызвался его подвезти. У порога Дима обернулся, стараясь поймать взгляд Насти и прочитать в нем приглашение на вечер. Но в ее глазах он не видел ничего, никакого следа предрассветной вспышки. Она решила одну задачу и принялась за решение следующей. 8 А следующей задачей для Насти Каменской была подготовка к очередной встрече с Павловым. К этой встрече должен быть готов текст статьи с изложением концепции борьбы с коррупцией, а результатом встречи должен явиться звонок Павлова Руднику и согласие последнего принять для беседы журналистку Лебедеву. Над этой задачей Настя трудилась до позднего вечера, используя в качестве подспорья монографию Филатовой, которая вполне заменяла диссертацию Павлова и избавляла от необходимости сидеть в Ленинке. Закончив печатать текст, она придирчиво пересмотрела свой гардероб и остановила выбор на темно-синем комбинезоне из тонкой синтетики. Конечно, в этом году комбинезоны уже вышли из моды, а по нынешней жаре в синтетике ей будет не очень комфортно, но зато такая ткань легко отстирывается. Сняв халат, Настя вышла на кухню и несколько раз прорепетировала. Получилось нормально. На случай, если Павлов окажется не очень внимательным, она продумала еще пару домашних заготовок, которые при необходимости можно будет пустить в дело. Закончив работу, Настя привычно подвела итоги. Ну что, подруга, сказала она себе, посмотрим, какие выводы можно сделать из вчерашнего дня. Первое. Когда интерес мужчины к тебе является результатом твоих собственных целенаправленных УСИЛИЙ, это не вызывает волнения или, как выразился Дима, не будоражит, но оставляет чувство удовлетворения, как от хорошо выполненной работы. Второе. Интерес, проявленный Захаровым, был спровоцирован образом красотки-журналистки и, скорее всего, не распространялся на Настю как таковую. Она прекрасно это понимала, но Димке удалось подловить ее в тот момент когда она была радостно возбуждена, решив трудную задачу. С этим все. Теперь Энск. Терпеливый и дотошный Доценко сумел "выжать" из Антона около трех десятков фамилий подследственных, но ни одна из них не бросалась в глаза. Статьи же, по утверждению Антона, были в основном "хозяйственно-должностные" -- присвоения, растраты, взятки и только несколько общеуголовных. Любопытно, нет ли в этом списке фамилии Рудника? Антон ее не вспомнил Если только... Настя схватила телефонную трубку. Ей везло не часто, но сегодня был именно тот случай. Антон оказался в гостях у Доценко -- Рудник? -- переспросил он. -- Был. Точно был. Статья сто двадцатая. -- Какая?! -- Настя чуть не уронила телефон. -- Сто двадцатая. Я потому и запомнил, что статья редкая, а в тех карточках вообще единственная. Я еще тогда подумал, что он однофамилец нашего начальника типографии. Нет, имени и отчества, конечно, не помню. Однофамилец? Родственник? Или сам лично Борис Васильевич Рудник оказался любителем несовершеннолетних девочек? Черт возьми, ну и в положение она попала. Хорошо, если это однофамилец. А если нет? Тогда ни с какими просьбами о Руднике к Павлову обращаться нельзя. Придется переписывать весь сценарий. Ах, как некстати, если речь идет о том самом Руднике! То есть для дела Филатовой, конечно, хорошо, а для борьбы г Ковалевым -- не очень. Если Павлов заметит, что Лебедева крутится около Рудника, он забеспокоится, а тревожить его нельзя. Но это только при условии, что Рудник -- тот самый... Если же не трогать Рудника, то придется искать другой источник информации о Ковалеве, и опять время уйдет. Придется сыграть с Павловым в открытую... -- Уже готово? -- не скрыл своего восхищения Павлов, пролистывая принесенный журналисткой текст интервью. -- Вы очень быстро работаете, Лариса. Красивая женщина должна себя щадить, -- многозначительно добавил он. -- У меня нет возможности щадить себя. Чтобы зарабатывать деньги, надо быстро поворачиваться. Павлову показалось, что она сказала это раздраженно и сухо. И вообще сегодня Лариса была другая, чем-то недовольная, все время озабоченно поглядывала на часы. Кажется, только и ждет, когда можно будет вскочить и уйти. Но Александр Евгеньевич так легко завоеванные позиции не сдавал. Он слишком хорошо помнил, какая она была всего два дня назад, в субботу. Нет, в таком настроении он ее не отпустит. -- Что с вами, Лариса? -- мягко спросил он. -- Чем вы расстроены? Она уклонилась от ответа, сделав вид, что не слышит. -- Прочитайте, пожалуйста, текст, Александр Евгеньевич. Если вас устраивает, будем ставить в номер через две недели. -- А если меня что-то не устраивает? Вы будете переделывать и опять придете ко мне? Или бросите эту затею? Она молча курила, всем своим видом выдавая нетерпение. Павлов поднялся со своего места, подошел к приставному столику, за которым сидела Лариса, подвинул себе стул, сел рядом с ней. Ласково взял ее за руку, тихо заговорил: -- Лариса, вы должны понять, я не хочу, чтобы наша сегодняшняя встреча оказалась последней. Но от моего желания мало что зависит, решение принимаете вы. И если ваше решение будет таково, что мы больше не увидимся, я не могу допустить, чтобы расстались мы вот так -- сухо, по-деловому, взаимно недовольные. Согласитесь, у нас нет повода сердиться друг на друга. Не отнимая руки, Лариса подняла на него темные глаза и горько усмехнулась. -- Я бы хотела, чтобы вы были правы. Но, к сожалению, это не так. -- Что именно не так? -- Решение принимаю не я. Мне его навязывают и ставят в такие условия, что отказаться я не могу. Павлов понял, что она вот-вот расскажет, поделится с ним своими неприятностями, а там, глядишь, и разговор станет более задушевным, и Лариса смягчится. Он быстро прикинул, что лучше: остаться сидеть, держа ее за руку, или предложить кофе. Он осторожно поднес ее пальцы к губам, поцеловал. -- Давайте-ка я сделаю вам кофе, а вы мне расскажете, как можно поставить вас в такие условия, чтобы вы не могли отказаться. Может быть, я смогу этому научиться, -- лукаво улыбнулся он. Оказалось, Ларисе заказали материал о предсъездовской борьбе в парламенте, причем ясно дали понять, что акценты должны быть расставлены в пользу нынешнего премьер-министра и резко против его конкурента. Она, Лариса, человек независимый по натуре и не терпит, когда ей делают такие заказы, она привыкла писать так, как сама думает. Это во-первых. А во-вторых, она слишком долго жила за границей, в России сравнительно недавно, в парламентских кругах у нее никого нет, и она ума не приложит, как ей собрать информацию. Она решила было отказаться от материала, но дело в том, что заказчик -- не та газета; в которой она работает, а совсем другая, и с просьбой они обратились к ней через мужа, который от них сильно зависит и очень просил ее взяться за работу. Особенно ее смущает невероятно высокий гонорар, который ей обещали, но, с другой стороны, деньги так нужны!.. -- И вы из-за этого переживаете? -- посочувствовал Павлов, подавая ей чашку. Лариса молча кивнула, каштановые пряди упали ей на лицо. Она резко тряхнула головой, убирая волосы, рука ее непроизвольно дернулась. На темно-синей ткани расплылось кофейное пятно. Павлов явственно услышал, как она с досадой пробормотала что-то вполголоса, но не понял ни слова, разобрал только гортанные звуки. Лариса закусила губу, быстро глянула исподлобья, но Павлов сделал вид, что ничего не заметил. -- Ошпарились? -- кинулся он к ней. -- Как же вы так неосторожно! Лариса, казалось, полностью овладела собой, достала носовой платок и аккуратно промокнула пятно на комбинезоне. -- Ничего страшного, на темном не будет заметно, когда высохнет, -- спокойно сказала она. "Так-так, голубушка, -- подумал Александр Евгеньевич, -- похоже, ты слишком долго жила на Востоке, в своей тюрко-язычной среде. Учитель русского у тебя был первоклассный, но внезапный испуг -- классическая ситуация, при которой вылезло твое настоящее происхождение. Ты такая же Лебедева, как я -- Саддам Хусейн. И никакая газета тебе ничего не заказывала. Ты собираешь информацию для каких-то промышленных кругов, которые хотят поддержать премьера и не допустить его смены. Может, ты, конечно, и Лебедева, но по мужу, а не по рождению. Вот подарок-то я сделаю Борису! Пусть знает, что я своих в беде не бросаю. Жаль, что нельзя тебя в постель уложить, уж больно ты хороша! Но -- опасно. Вовремя я тебя раскусил. А впрочем, может, и не опасно. Ладно, посмотрим". -- Давайте будем считать, что это пятно -- самая большая ваша неприятность на сегодняшний день, -- торжественно произнес Павлов. -- Потому что в решении другой проблемы я, кажется, могу вам помочь. Мой старинный приятель -- сотрудник аппарата парламента. Он как раз примыкает к той группировке, которая поддерживает премьер-министра и борется с его конкурентами. И он, если я его попрошу, будет рад побеседовать с вами. Глаза Ларисы радостно загорелись, на скулах выступил румянец. -- Вы не шутите, Александр Евгеньевич? Вы в самом деле можете мне помочь? А этот ваш приятель, он достаточно информирован? Вы ведь понимаете, какого рода сведения мне нужны... -- Лариса замялась. -- Я понимаю, -- очень серьезно сказал Павлов, -- что большие деньги не платят за то, что можно прочесть в любой газете. Вы можете быть уверены, Лариса, что я рекомендую вам того, кто вам нужен. Его фамилия Рудник. Не слыхали? -- Нет. А кроме него, у вас там нет больше знакомых? --Заверяю вас, Лариса, Рудника вам будет более чем достаточно. Он очень, -- Павлов подчеркнул это слово, -- много может рассказать. Вам никто другой и не понадобится. Ну так как, звонить? -- Конечно. Спасибо вам огромное. -- Лариса облегченно улыбнулась. -- Вы прямо камень с моей души сняли. x x x Позвонив Руднику и отправив к нему журналистку, Александр Евгеньевич снова снял телефонную трубку. -- Это опять я. Послушай, та девица, которую я к тебе направил... Одним словом, ты можешь сделать хорошую игру. Информация уйдет за кордон, это сто процентов. А ты чист, как ангел, по документам она -- наша журналистка. Так что расскажи ей все, что знаешь. Хватит каштаны из огня своими руками таскать, пусть миллионеры на тебя поработают. И не раскисай, Борис, ты понял меня? Павлов брезгливо поморщился, вспоминая унылый голос своего собеседника. Тряпка! Чуть запахло паленым, еще и близко огня нет, а он уже растаял, растекся мокрой лужицей. Его и хватило-то только на то, чтобы найти "заказника", и то из последних сил держался. А когда дело было сделано, совсем расклеился. Больше ни на что не годен. Надо, надо поддержать его, пусть воспрянет духом, немного удачи ему не повредит. А то если все кругом будет плохо, так, не приведи Господь, еще с повинной побежит. И как "такие слюнтяи наверх пробиваются -- уму непостижимо! Трус. Нашел, чего бояться. Знал бы он... Павлов поежился. Эта мерзавка Ирина была права только наполовину, если будет скандал -- ему всегда можно слинять из органов. Подумаешь, карьера! Гроши. Но на вторую половину она не была права, потому что вторая половина... "Ох, лучше об этом не думать. Он в живых не оставит. Я ведь ему поклялся, что в Энске за ним ничего не осталось, все стерильно, никто не докопается. И он мне поверил. Но предупредил, что если по моей вине что-нибудь случится, то мне не жить". За обман и непослушание он наказывает беспощадно. За ним -- такая сила, что думать страшно. Международная наркомафия. Посадила его генеральным директором СП, через которое деньги отмывают. И условие поставила: в России ты должен быть кристально безупречен, на твое СП не то что тень, намек на тень не должен попасть. И он дал им гарантию, а под этой гарантией -- его, Павлова, честное слово. А он допустил такой промах с этими дурацкими карточками! Разве пойдешь сейчас к нему признаваться? Следующего утра уже не увидишь. У них дисциплина жесткая. Поэтому и "заказника" пришлось искать через Бориса, хотя и понимал Павлов, как это рискованно. Лучше было бы через него, конечно, но ведь пришлось бы объяснять, в чем дело, а это все равно что приговор себе подписать. Нет, в сравнении с ним никакой скандал не страшен. Хорошо, что Борис ничего не знает, а то со страху бы уже на Петровку побежал. Или к нему... От этой мысли Александр Евгеньевич вмиг похолодел. "Да нет, -- успокаивал он себя, -- не может быть, Борис его не знает. Борис вообще не знает, что в этом деле есть кто-то второй. Может догадываться, что не один он такой у меня, но кто конкретно -- не знает. Но он-то знает, от него я не посмел скрыть. Лучше не думать об этом. В конце концов пока еще ничего не случилось. Ариф был на похоронах, послушал разговоры. Ничего опасного, все думают, что ее убили из-за любовника. То ли из ревности, то ли из-за этого, из Интерпола. Наша цыпочка-то монашкой не была, вот и пусть крутятся теперь. Удачно он придумал с этой любовной историей, проглотили и не поморщились. Зато теперь думают, если она роман с ним сумела скрыть, так, может, у нее еще какие-нибудь мужики есть, про которых никто не знает. Пусть раскапывают. Главная опасность была в этой Каменской, про нее прямо легенды рассказывают. Если бы у Ирины хоть одна бумажка завалялась, эта мышь бесцветная ее тут же зубами бы ухватила. Но, видно, не нашлось такой бумажки. Да и в отпуске Каменская. Так что проехали. Можно вздохнуть свободно. Завтра же наведаюсь к Гордееву, спрошу, как дела. А то в глаза бросится: к Каменской ходил, даже два раза, и вдруг перестал. Будем поддерживать реноме безутешного вдовца. Интересно, как все-таки эта девка меня вычислила? Неужели Ариф? Сколько раз спрашивал ее -- так и не сказала. Фамилию мою нашла по автореферату, но это я только сейчас сообразил. Я же тогда, пять лет назад, и представления не имел, что эти авторефераты рассылаются чуть не по всей стране, во все юридические вузы. Принес девочкам в ученый совет коробку конфет и бутылку коньяка, они все без меня сделали. Но фамилия -- ладно, а вот как она про остальное узнала? Наверное, все-таки Ариф, больше некому. Клянется, сволочь, что не говорил ей ничего, но как проверишь. Правду говорят, Восток -- дело тонкое. Когда я ему в Баку звонил, просил диссертацию в Москве забрать, он все ждал, что я про деньги заговорю, сам не спрашивал. По голосу слышно было, не одобрял. Да кто он такой, чтобы меня одобрять? Попался у меня в области на золоте, еле-еле я его отмотал. Вечный мой должник. Правильно я тогда сделал, что денег с него не взял, как чувствовал, что пригодится еще. Вот и пригодился. Не верю я ему, ох не верю, но выхода-то нет, опереться больше не на кого. Борис не в счет, за ним самим глаз да глаз нужен. Трудно работать, когда кругом все чужие. Вот в области меня каждая собака знала, любой вопрос мог решить, не отходя от телефона. А здесь... Зачем мне нужна была Москва? Зачем соглашался? Дурак. Да разве ж меня спрашивали? Согласился, потому что он велел..." x x x Борис Васильевич Рудник серьезного сопротивления не оказал. Настя не переставала удивляться тому, как легко у нее все получилось, как быстро, поддаваясь малейшему нажиму, он выкладывал ей все, что она хотела услышать. Похоже было, что Павлов звонил ему еще раз и провел подготовительную работу. Несмотря на то что Колобок предупреждал о нервозности Рудника, реальная картина превзошла все ожидания. Он был не просто нервозен, не просто расстроен. Настя, добираясь до своего нового дома, пыталась найти слова, наиболее точно описавшие бы состояние ее собеседника. Угнетен -- да, подавлен -- да, но это не совсем то... В голову пришли строчки: "Безнадежный, будто путь на плаху, день завтрашний уже вам ни к чему". Вот это похоже. Да-да, это как раз те самые слова. Рудник --человек, ожидающий развязки, причем он не ждет с любопытством, чем кончится, как бывает, когда смотришь хорошо сделанный детектив. Он знает, какой будет конец, и покорно ждет его. У него нет интереса к жизни, потому что он знает, что его жизнь вот-вот закончится. У него нет надежды. Одна тоска, безысходная, отупляющая, лишающая человека способности сопротивляться. Насте порой казалось, что если она спросит его про Энск, то он и об этом расскажет Но она не спросила. Во-первых, Колобок категорически запретил произносить слово "Энск", дабы не спугнуть Павлова. А во-вторых, ей и без того было понятно, что Рудник -- тот самый, статья сто двадцатая. С каждым днем Настя все глубже постигала смысл предупреждения Леонида Петровича. своего отчима, о тесноте круга. Дело не только в том, что все время натыкаешься на своих. Еще большую трудность составляла ограниченность источников информации. Не был бы Павлов сотрудником министерства, не служил бы в органах МВД -- да разве мучились бы они сейчас от недостатка нужных сведений, восполняя пробелы гипотезами и предположениями? То, что смогла узнать Филатова, они бы тоже узнали. Наверняка, кроме перечня фамилий, она знала еще что-то, но поскольку сама в Энск не ездила, значит, эти сведения ей кто-то раздобыл. Кто-то опять же из своих, кто ездил туда в командировку, может быть, даже в составе бригады, проводящей инспекторскую проверку. Узнать в министерстве, была ли такая проверка, попросить список бригады, выяснить, нет ли среди выезжавших знакомых Филатовой, -- работы на два часа. Но прежде чем истекут эти два часа, о нашем интересе узнает Павлов. Инспекторские проверки -- прерогатива Штаба. Хватит мечтать, оборвала сама себя Настя, что было бы, если бы... Как сказал Колобок, будем работать с тем, что есть. Попробуем восстановить цепочку. Придя домой, она начала смывать с себя Ларису Лебедеву, не прерывая своих размышлений. Вчера она остановилась на том, что Павлов чего-то смертельно боится. Или кого-то. И Филатова об этом не догадывалась. Продолжим с этого места. Павлов боится не Рудника, это очевидно. И точно так же очевидно, что Рудник замешан в убийстве и покорно ждет разоблачения. Если есть кто-то более опасный и, следовательно, более могущественный, то почему Павлов связался с Рудником, чтобы убрать Филатову, а не с этим всемогущим неизвестным? Ответ был настолько прост, что Настя не сдержала улыбку. x x x Виктор Алексеевич Гордеев оторвался от бумаг, лежащих перед ним на рабочем столе. Что ж, этого вполне достаточно, чтобы объясниться с Ковалевым на понятном ему языке. Гордеев вздохнул, сложил материалы в папочку и, удовлетворенно улыбнувшись, запер их в сейф. Через полчаса в его кабинете собрались Доценко, Ларцев, Коротков, Селуянов и Дмитрий Захаров. -- Наступил переломный момент, -- начал полковник. -- По делу Филатовой теоретическая часть окончена. Нам кажется, что мы знаем, почему она была убита. Мы уверены, что убийство это заказное, и мы думаем, что заказчиком или, если хотите, инициатором убийства был Александр Евгеньевич Павлов. Есть среди вас кто-то, кто думает по-другому? Гордеев обвел глазами присутствующих. --Хорошо, продолжим. Возможности проверки наших теоретических изысканий крайне ограничены. У нас пока есть только идеи и несколько косвенных, я подчеркиваю, косвенных, улик. Мы располагаем двумя идентичными текстами и очевидной ложью полковника Павлова. На этом, как вы понимаете, обвинения в убийстве не построишь. Кроме того, не исключено, что все мы ошибаемся и Павлов к убийству Филатовой непричастен. Тем не менее теоретическая часть, как я уже сказал, окончена, и мы приступаем к практическому этапу. Цель его -- попытаться выманить наемного убийцу из норы. Никаким другим способом мы его не найдем. Судя по его почерку, это не случайный киллер, к услугам которого прибегают при разборках между преступными группировками. Это человек, надежно защищенный хорошо продуманной системой безопасности и контроля. И даже если случится невероятное и Павлов отдаст нам связь, при помощи которой он вызывал "заказника", дальше первого звена мы не уйдем. Остальные звенья мгновенно рассыплются, и конца этой цепочки мы никогда не найдем. С этим все согласны? И снова молчание было ему ответом. -- Нам с вами выпал редчайший шанс -- возможность поимки "заказника", работающего на верхние эшелоны. Такого случая в нашей практике еще не было, поэтому умениями и навыками в этом деле мы похвастаться не можем. Риск совершить ошибку чрезвычайно велик, а шанс добиться успеха чрезвычайно мал. Я хочу, чтобы все вы об этом помнили. Виктор Алексеевич замолчал, привычно сунул в зубы дужку очков и задумался. Внезапно он хитро усмехнулся и спросил: -- Кто из вас заядлый рыболов? Вопрос был настолько неожиданным, так резко выпадал из общего настроя разговора, что оперативники даже не улыбнулись. -- Я, -- чуть помедлив, откликнулся Коля Селуянов. -- Эх вы, молодое поколение, -- шутливо вздохнул Гордеев, -- простые радости вам недоступны. Ну хотя бы разницу между блесной и живцом вы знаете? Все дружно закивали, расслабившись. -- Так вот. В деле Ковалева мы использовали Каменскую как блесну, на которую потянулся сначала Павлов, а потом, с его подачи; Рудник. А теперь мы будем делать то, чего в рыбацкой жизни не бывает, -- мы -будем делать из блесны живца. Ваша задача -- обеспечить максимальный контроль за ситуацией. Павлов является сотрудником Штаба нашего министерства, поэтому использовать наружное наблюдение мы не имеем права. Я имею в виду, что мы не можем обращаться за помощью к соответствующей службе. Но делать это своими силами нам придется. Не забывайте, что Павлов здесь бывал и может опять появиться в любой момент. Каждого из вас он мог видеть в лицо и запомнить. Захаров? -- Гордеев вопросительно взглянул на Диму. -- Сделаем, Виктор Алексеевич. Друзья еще не перевелись, -- отозвался Дима. -- Хорошо. Нужна подробная психологическая характеристика Павлова и его стиль мышления. Ларцев? -- полковник кинул взгляд на Володю, который славился своим умением разбираться в людях, за что его ценили коллеги и, надо заметить, пользовались его талантом порой совершенно беззастенчиво. -- К завтрашнему утру сделаю, -- сказал Ларцев. Гордеев отрицательно покачал головой. -- Сегодня к вечеру. Часам к девяти, не позже, -- категорически отрезал он. Володя покорно вздохнул. -- Еще одна задача. Подстраховать установление личности журналистки Лебедевой. Здесь не должно быть никаких осечек. Коротко в. Юра молча кивнул. -- И последнее. В нашей схеме есть одно слабое звено -- Борис Васильевич Рудник. Мы предполагаем, что при организации убийства Филатовой Павлов действовал через него. Если история повторится и Павлов попытается выйти на убийцу опять через Рудника, весь наш замысел развалится. Рудник нервничает, он, как сказали бы психиатры, неадекватен. Как только он пойдет по цепочке, это сразу же будет замечено и сработает система безопасности. На убийцу он не выйдет. Таким образом, наша цель не будет достигнута. Нам нужно, чтобы Павлов к Руднику не обратился. Но это мы взять под контроль не можем. Остается надеяться только на то, что Павлов будет думать так же, как и мы. Он побоится пугать Рудника вторым убийством. Совещание у полковника Гордеева длилось еще полтора часа. Отпустив сотрудников, Виктор Алексеевич еще раз обдумал все детали. Кажется, сделано все возможное, ничего не упущено. Но риск велик, очень велик. Вся операция построена на домыслах, на том анализе, который сделала Каменская. Голова у нее, конечно, светлая, но возможность ошибки исключать нельзя. Он припомнил недавний визит Павлова к нему. Тогда план операции еще был в зародыше, ясности -- никакой, но Виктор Алексеевич все-таки сделал первый шаг, сказал Павлову, что нашелся свидетель, который видел убийцу, выходящего из дома, где жила Филатова, так что теперь они располагают приметами преступника. Это должно сыграть свою роль, если они все верно рассчитали. Если верно... А если нет? Гордеев подсел к телефону, набрал номер. Мысленно упрекнул себя за то, что злоупотребляет хорошим отношением человека, который помогает ему "отделять правду от истины". За время, прошедшее со дня убийства Филатовой, он звонит ему уже в третий раз, а раньше, бывало, месяцами не объявлялся. Нехорошо это. -- Как здоровье, Степан Игнатьевич? -- бодро спросил он, когда на другом конце сняли трубку. -- Видать, крепко тебя прихватило, Витюша, -- раздался в ответ скрипучий старческий смех. -- Помереть спокойно не дашь Чего опять стряслось? -- Бог с вами, Степан Игнатьевич, ничего не стряслось, просто проведать решил, -- солгал Гордеев и с ужасом почувствовал, что краснеет. -- Ты как, по телефону проведывать будешь или на чашку чаю попросишься? -- ехидно поинтересовался Степан Игнатьевич. -- Попрошусь, если нальете. -- Чаю-то? Чаю налью, чего ж не налить. Так что, поджигать газ под чайником или в другой раз проведывать будешь? -- Поджигайте, -- решительно сказал Гордеев, посмотрев на часы. -- Сейчас приеду. Степан Игнатьевич Голубович был когда-то учителем Гордеева, его наставником и ангелом-хранителем. Ему было под восемьдесят, сердце не то что пошаливало, а буянило вовсю, порой и ноги подводили, и руки тряслись. Жил он один, в уютной комнатке огромной коммунальной квартиры, которые еще сохранились в центре Москвы. У Голубовича были заботливые дети, почтительные зятья и невестки, любящие внуки, но старик ни в какую не соглашался жить с ними, несмотря на их настойчивые просьбы. Оно и понятно, жили дети со своими семьями далеко от центра, часто навещать отца у них времени не было, а редко -- стыдно было, да и душа за него болела, они и в самом деле любили его. Характер у Степана Игнатьевича был вполне уживчивый, и если бы он переселился к сыну или к дочкам, все бы облегченно вздохнули. Но он был неумолим, -- Я к вашим порядкам не привыкну, -- говорил он, -- а вы мне мешать будете. В чем дети и внуки будут ему мешать. никто не знал, а сам Голубович никогда не объяснял. По дороге к дому Голубовича Виктор Алексеевич купил в коммерческой палатке несколько шоколадок "Марс", и "Сникерс". Он знал, чем угодить ворчливому старику, который, сохранив цепкую память и ясность ума, в своих гастрономических пристрастиях, как говорится, впадал в детство. Неторопливо шагая по раскаленным июньской жарой улицам, Колобок-Гордеев мысленно благодарил судьбу за то, что есть такой вот Степан Игнатьевич, который не просто много чего знает всякого разного, но и подскажет, где и как можно раздобыть сведения, которых нет у него самого. Когда Гордеев обратился к нему с вопросом о Ковалеве и Виноградове, старик сказал: -- А помнишь, Витюшка, я когда-то просил тебя помочь одному человеку с пропиской? Я-то уже на пенсии тогда был, а человек только-только из зоны вернулся. Ты помог, за что я тебе благодарен. Но человек этот тебе, конечно, благодарен еще больше. Ты уж прости, не стал я от него скрывать, кто именно ему ту прописку пробил. А память у него длинная, он добро ценить умеет. Так вот, работает он сейчас в пивнухе, где водители служебных машин частенько околачиваются. Он там кружки собирает и моет, одним словом, для посетителей -- вроде мебели. Я думаю, он много чего интересного там слышит. Водитель -- он ведь для своего шефа тоже навроде мебели, при нем не больно-то стесняются и настроение показывать, и разговоры разговаривать. Сходи к нему, скажи, что ты -- Гордеев, от меня привет передай. Сходи, не поленись. Толк будет. Толк действительно был. Но сегодня Виктор Алексеевич шел к Голубовичу с вопросом деликатным, тонким и зыбким, как блики на воде. Но если ответа на этот вопрос у Степана Игнатьевича он не получит, думал Гордеев, то он не получит его нигде. Голубович был поистине кладезем информации, но источники, из которых он ее черпал, были весьма специфическими. Когда-то, много лет назад, он спросил Гордеева: -- К тебе часто твои "бывшие", выйдя из зоны, с бутылкой коньяка приходят? -- Случается, -- улыбнулся тогда Колобок. -- Вот видишь. Если бы этого не случалось, ты бы у меня сейчас не сидел тут и чай не пил бы. Потому что если бы этого не случалось, ты был бы плохой сыщик и говорить мне с тобой было бы не о чем. А коль приходят -- значит, не напрасно я тебя натаскивал и жизни учил. И ко мне приходят. Только я намного дольше тебя в милиции работаю, стало быть, больше людей поймал и посадил, поэтому ко мне и ходят чаще. Но это -- пока. Вот выйду на пенсию, не буду никому нужен, а ты станешь опытным и старым тогда к тебе будут ходить чаще, чем ко мне. Но Голубович ошибался. То ли он недооценивал людей, то ли в самом деле был человеком выдающимся, но и после выхода на пенсию приходили к нему его "бывшие"... Степан Игнатьевич открыл дверь, едва Гордеев успел прикоснуться к звонку. У полковника даже сердце заныло: он понял, как тоскует старик, как ждет, что к нему придут, как радуется каждому гостю, даже если гость этот пришел не от доброты душевной, а по делу. -- Быстро ты добрался, -- пряча усмешку, проворчал Голубович. -- И не вздумай мне врать, что без дела пришел. Я не обидчивый. Мне, может, приятней даже, что ко мне по делу ходят, значит, нужен еще, польза от меня есть. А когда просто так начнут навещать, из жалости или из благородства. тогда мне и жить незачем, обузой стану. Голубович принес чайник из кухни, тщательно соблюдая все процедурные тонкости, заварил чай, разлил его по чашкам --Давай, Витюшка, излагай. Не томи старика. Он аккуратно развернул обертку, откусил шоколад и приготовился слушать. -- Степан Игнатьевич, расскажите мне об убийцах-заказниках. Не о нынешних, с пистолетами и прочими пукалками, а о тех, других... Ну, вы понимаете. -- Ишь ты... -- Голубович задумчиво пожевал губами. -- Про них я мало что знаю. Но это и понятно. Кабы про них много знали, их бы не было. Они все специалисты по несчастным случаям. Или все обставляют так, чтобы было похоже на естественную смерть, если человек уже в годах или чем-то болеет. Короче, работают они так чисто, что уголовные дела практически никогда не возбуждаются. Поэтому их и не ищет никто. И никто не знает их настоящих имен и фамилий. Только клички. -- Много их, как вы думаете? -- Да откуда, -- махнул рукой старик. -- На всю страну -- по пальцам пересчитать. Профессионалы высокого класса. Есть один такой, насколько я знаю, в Ростове, кличка Бурят. Потом еще где-то в Приморье не то в Хабаровске -- Хирург Потом еще, дай Бог памяти, Карден, наш, московский. В Сочи -- Блэк. Больше никого не припомню. Может, еще несколько человек есть, но их всех не больше десятка. Это уж точно. -- А они как, специалисты широкого профиля? -- Да кто как. Бурят, например, с техникой любит возиться. Поэтому он автомобильные аварии устраивает. Это его конек. Хирург море любит, курорты. Его вызывают. когда нужно несчастный случай на воде устроить. Опытный аквалангист, говорят. Галл -- тот, наоборот, простора не любит, он все больше в домах и квартирах работает. Про Итальянца говорят, что он занимается пищевыми отравлениями. Карден и сочинский этот, как его, Блэк. -- универсалы, они действуют по обстановке, поэтому они - самые дорогие. -- Как вы думаете, Степан Игнатьевич, кто бы мог устроить смерть от электротравмы? -- Практически любой из них. Кроме, пожалуй, Хирурга. Если мы говорим, что они на чем-то специализируются, так это ведь не значит, что они только таким образом и действуют Они делают так чаще всего, но все-таки не всегда. Это первое. А второе -- я же не всех тебе назвал. Я, Витюшка. конечно. больше тебя знаю. но и я не Господь Бог. И мои сведения могут быть неточными или неполными. Они хороши для общей, так сказать, ориентировки. -- Я понял, Степан Игнатьевич. Спасибо вам. Гордеев заметил, как при этих словах болезненно дернулась щека старика Голубовича. Раз "спасибо вам", значит, все, визит окончен. Он снова остается один. Украдкой глянув на часы, Гордеев виновато улыбнулся. -- Давайте-ка еще чайку согреем, а, Степан Игнатьевич? Этот остыл уже. -- Давай, давай, -- радостно подхватил старик и пошел на кухню. Гордеев с грустью думал о том, сколько же таких вот стариков живет на свете, стариков, воспитавших и обучивших десятки и сотни сыщиков и следователей, стариков, обладающих уникальными знаниями и опытом. К ним продолжают приходить бывшие преступники, с которыми когда-то обошлись по-человечески, кого-то вовремя остановили, кому-то помогли сохранить семью. А вот, те, кто занял их место в служебном кабинете, к ним почему-то не приходят. Неужели их советы никому не нужны? Обидно это. Несправедливо. x x x Удобно устроившись в кресле, Александр Евгеньевич Павлов с вялым любопытством наблюдал за перипетиями .интриги, развивающейся в шикарном доме красавца Антонио. Отвратительный Макс строил грязные козни против своего братца, Ракель страдала, а ее родственники совершали глупые поступки... Супруга Александра Евгеньевича искренне переживала за героев и, когда на самом интересном месте серия закончилась, от досады стукнула кулачком по столу. -- Опять ждать до завтра! Как ты думаешь, чем все кончится? -- Да ну тебя, -- отмахнулся Павлов. -- Нельзя же всерьез воспринимать эти глупости. -- Это не глупости, Сашенька, это очень правильный фильм. -- Ты еще скажи, что твои рыдающие "Богатые" -- тоже правильный фильм. -- И скажу. Ты ничего не понимаешь. -- Жена начала сердиться. -- Это, конечно же, не высокое искусство, кто спорит. Но такие фильмы учат людей, как правильно поступать в сложных с морально-этической точки зрения ситуациях. Они учат простой истине: если любишь, не считай своего любимого хуже или глупее себя. -- Ну-ка, ну-ка, -- заинтересовался Павлов. -- Послушаем. -- Не иронизируй, пожалуйста. Отчего все неприятности у Ракель? Оттого, что она боится сказать правду Антонио, считая, что он ее неправильно поймет. В точности то же самое происходит у Марианны. Она тоже скрывает от мужа правду не потому, что эта правда ее порочит, а потому, что боится что Луис Альберто не так подумает о ней Они обе. понимаешь ли, такие умные и проницательные, что уже заранее знают, кто и что о них подумает, хотя сами в аналогии ной ситуации подумали бы совершенно иначе То есть за собой они доброту и благородство признают, а за своими любимыми мужьями -- нет. А это неправильно. Вот оба эти фильма и объясняют нам, что это неправильно. Людей надо судить по себе, а не приписывать им Бог знает какие побуждения. Не зря же в Писании сказано: какою мерою мерите, такою и вам отмерено будет -- А еще говорят, между прочим, -- вставил Павлов, потягиваясь, -- что все люди разные и что на вкус и цвет товарища нет -- Но, Саша, это же совершенно не о том. -- возмутилась жена. -- Я тебе толкую о том. что нельзя считать человека, которого уважаешь, глупее себя. Неужели это непонятно? -- Понятно, понятно, -- успокоил ее Александр Евгеньевич. -- Пойду пса выгуляю, пока "Вести" не начались. Взяв на поводок белесого красноглазого бультерьера, он вышел на улицу. Медленно прогуливаясь в прохладных сумерках по скверу, Павлов предавался неспешным размышлениям и не сразу услышал торопливые шаги за спиной. -- Александр Евгеньевич! Павлов с удивлением узнал голос Лебедевой. -- Откуда вы Лариса? Что вы здесь делаете? -- Вас ищу. -- Лебедева засмеялась. -- Зашла к вам домой, жена сказала, что вы гуляете с собакой в сквере. Все просто. Я хотела поблагодарить вас за Рудника. И, как полагается между деловыми людьми, материализовала свою благодарность. Она вытащила из сумки обернутую в папиросную бумагу бутылку.