реднего края. Удар! Истребитель окутался пылью,
прополз немного на "животе" и остановился. Вадим пулей вылетел из кабины.
"Жив... не взорвался!". К нему подбежали пехотинцы.
- Скорее, в траншею!
Вадим спрыгнул в окоп и обратился к солдатам:
- Ведите меня к командиру!
Вскоре Фадеев уже сообщал командиру полка разведывательные данные и
высказал мнение, что надо без промедления перенести артиллерийский огонь по
замеченным им целям.
Доложили командиру дивизии, и вскоре на позиции гитлеровцев обрушился
шквал артиллерийского огня. Пошла в наступление наша пехота. Вадим выхватил
из кобуры пистолет и ринулся вместе с пехотинцами вперед.
Высота "Пять братьев" была взята!
За инициативу, находчивость, мужество и героизм старший сержант Вадим
Фадеев был тогда удостоен высокой награды - ордена Красного Знамени.
Была у Фадеева одна привязанность - собака. Вадим дал ей имя Китти - по
названию американского истребителя "киттихаук".
Пес был невзрачный на вид, но умный, хорошо понимал своего хозяина,
всюду сопровождал его. Утром, бывало, сидит и ждет, когда Вадим выйдет.
Только Вадим заберется в кузов автомашины, Китти тут же прыгает на крыло,
оттуда - на капот мотора, затем - на крышку кабины, вытянет мордочку и не
сводит глаз с Фадеева. А Вадим протянет руки и гладит по голове своего
любимца.
Техник перед выруливанием, бывало, подсаживает Китти на крыло, пес
добирается до передней кромки плоскости и, вытянув лапы, лежит там спокойно.
У старта он обычно спрыгивает вниз и бежит в капонир - на место стоянки
фадеевского самолета - и там уже ждет возвращения своего хозяина.
Эта небольшая деталь подчеркивает широту души отважного летчика,
мягкость его характера. Но в бою Фадеев преображался. Дрался напористо,
азартно.
Вот как он действовал, к примеру, в схватке, завязавшейся одним
апрельским полднем 1943 года.
Эскадрилья "аэрокобр" вылетела на прикрытие наземных войск в район
Крымской, где наши войска вели жестокий бой за сильно укрепленный фашистами
опорный пункт.
Погода была безоблачная, и воздух отлично просматривался. Боевой
порядок, обычный для таких случаев, состоял из двух групп - ударной
шестерки, возглавляемой Фадеевым, и четверки прикрытия Григория Речкалова.
Находясь на высоте 3500 метров, уже у самой линии фронта Фадеев вдруг
заметил на фоне гор отблеск нескольких солнечных зайчиков. Присмотревшись,
он увидел большую группу самолетов, идущих со стороны Черного моря.
- Внимание: я - "Борода"! Впереди и ниже встречным курсом -
бомбардировщики. Быть внимательными: должны появиться вражеские истребители!
Фадеев немного подвернул группу в сторону солнца и повел ее на
сближение с противником.
Четким строем одна за другой шли девятки "юнкерсов", прикрытые четырьмя
"мессерами". Вдали видна еще группа, следующая тем же курсом.
- Шестнадцатый! Я - "Борода"! Атакуем бомбардировщиков. Свяжите
истребителей боем! - приказал Фадеев Речкалову, а Искрину дал команду
атаковать бомбардировщиков. Группа Фадеева, со снижением увеличивая
скорость, пошла в лобовую атаку на первую девятку Ю-88.
"Мессеры", заметив советские истребители, с набором высоты устремились
на группу Фадеева, но четверка Речкалова уже пикировала на них.
А тем временем Фадеев со своей группой буквально сваливается на первую
девятку "юнкерсов". Уже пылает ведущий, которого меткой очередью сразил
Вадим. Тут же свалился на крыло второй: видно, Искрин поразил летчика, и
неуправляемый бомбардировщик пошел к земле.
Общий строй девятки нарушен. Вниз беспорядочно сыплются бомбы. Речкалов
тем временем атакует "мессера". Полупереворот, очередь - и "мессершмитт"
потянул к земле длинную ленту дыма.
Фадеев уже набрал "горкой" высоту и переворотом перешел в атаку на
ведущего второй девятки. Огненные пунктиры вонзаются в "юнкере", и за ним
потянулся белый шлейф дыма.
- "Борода"! "Борода"! "Мессы" заходят в хвост, - предупредил Искрин, и
сам тут же устремился им наперерез.
Фадеев выходит из атаки боевым разворотом. "Мессершмитт" заходит ему в
хвост. Гитлеровский летчик изо всех сил тянет ручку на себя, стремясь как
можно быстрее поймать в прицел советский истребитель, но тщетно! "Борода"
успевает мгновенно развернуться и уходит под "мессершмитта". А враг в
прицеле ведомого - Андрея Труда. Судьба фашиста решена!
Снова сыплются вниз бомбы. Четыре "юнкерса" и три "мессера" догорают на
земле. Враг уходит. Но приближается третья девятка "юнкерсов", прикрытая
шестью "мессерами". Бой продолжается. Еще один "юнкере" падает вниз, подбит
"мессер". В это время на помощь Фадееву пришла подмога - группа Покрышкина.
Она с ходу врезалась в боевой порядок "юнкерсов", и начатое Фадеевым
сражение разгорелось с новой силой.
Помню, 5 мая 1943 года шестерка истребителей, ведомая Фадеевым, ушла на
боевое задание. На стартовой радиостанции слышу знакомые голоса. Узнаю
густой баритон Вадима. По нарастающему оживлению, по тону нетрудно понять,
что бой идет жестокий, напряженный. Но вот мы забеспокоились: голоса Фадеева
что-то долго не слышно. Все, кто был на командном пункте, собрались у
динамика, нервничают.
Что же произошло?!.
Фашистские летчики давно уже охотились за советским асом. Они ловили в
эфире позывной "Борода" - знали уже, кто это. И устроили хитроумную западню.
Перехватив радиообмен и узнав, что "Борода" идет с группой к линии
фронта, гитлеровцы выпустили группу своих лучших истребителей с заранее
разработанным планом.
Когда шестерка Фадеева подошла к линии фронта, навстречу ей противник
навел восьмерку "мессеров". Пара "мессершмиттов" на большой скорости пошла
со снижением перед носом фадеевского истребителя. Вторая пара оттянулась, а
четверка зависла над нашими самолетами.
Увидев впереди врага, Фадеев пошел в атаку, но сближение с противником,
шедшим на большой скорости, заняло много времени. Заметив, что Фадеев
увлекся атакой, верхняя четверка "мессеров" сама перешла в атаку с
пикирования - и все четыре "Мессера" буквально залпом ударили по советскому
истребителю. Осколком разорвавшегося в самолете снаряда Фадеев был ранен в
бок.
Мотор истребителя стал давать перебои. Надо садиться. Но куда? Кругом
плавни. А тут еще это ранение!..
Подбитый истребитель снижается. Все ближе, ближе к сплошным зарослям
камыша...
При посадке Фадеев, очевидно, ударился головой о приборную доску и
потерял сознание.
Крылатый богатырь истекал кровью, и никто ничем не мог ему помочь.
Его долго ждали в полку. Но Вадим не возвратился.
24 мая 1943 года Указом Президиума Верховного Совета СССР за образцовое
выполнение боевых заданий командования на фронте и проявленные при этом
отвагу и геройство гвардии капитану Фадееву Вадиму Ивановичу было присвоено
звание Героя Советского Союза посмертно.
Друзья помянули добрым словом своего любимца "Бороду", который за
короткое время сбил над Кубанью 20 вражеских самолетов. Друзья не забыли
этого необыкновенного человека и до сих пор часто возвращаются мысленно к
тем далеким дням, когда он был с ними рядом, в одном боевом строю.
ОТКРЫТИЕ БОЕВОГО СЧЕТА
Я совершил несколько боевых вылетов в паре с Покрышкиным и провел
четыре воздушных боя. Все мы почувствовали, что новый тип самолета, на
который пересели с "ишачка" и на котором теперь летаем, нисколько не
уступает хваленому "мессершмитту". Мы теперь вроде бы на равных с ним
правах. Теперь померяемся силами!
Пройдя на земле такую школу, которую дал нам Александр Иванович, мы
стали отчетливо разбираться в динамике воздушного боя, хорошо
ориентироваться в пространстве. Это вселяло в каждого уверенность в успехе.
Однажды восьмерка под командованием Покрышкина взлетела точно по
графику. Основная наша задача - расчистка воздуха над передним краем.
Набираем высоту прямо по маршруту: так быстрее придем к линии фронта.
Погода ясная, солнце уже высоко над горизонтом.
Прошло минут пять - семь. На тысячеметровой высоте появляются отдельные
облака, напоминающие разбросанные тут и там клочки белой ваты. Чем ближе к
морю, тем их все больше. Облачность доходит до трех баллов. Высота - две с
половиной тысячи метров. По радио все отчетливее слышим возбужденные голоса
летчиков группы Аркадия Федорова, которую мы сменяем. Нет никаких сомнений:
идет воздушный бой.
- Я - "сотка". Внимание! - раздается в наушниках голос Покрышкина. -
Набираем высоту!..
Самолет ведущего, оставляя за собой синеватую струю выхлопных газов,
стремительно пошел ввысь. Я тоже увеличил газ. Сохраняя боевой порядок пары,
пошел за ним.
Слышу, как Покрышкин связывается с "Пеликаном" - нашей наземной
радиостанцией наведения:
- Я - "сотка"... Иду к вам. Дайте воздушную обстановку... Я -
"сотка"...
Мы все в группе работаем на прием - не только, бы не забивать эфир
ненужными разговорами, а, главным образом, для радиомаскировки.
Высота быстро растет. Я усиливаю наблюдение воздухом. Противника нет.
Небо чистое. Позади идет вторая наша пара. А еще метрах в трехстах и выше -
четверка Николая Старчикова. Приближаемся к линии фронта. Слышу команды
Федорова, узнаю по голосам Никитина, Труда, Табаченко, Трофимова.
Заглушает всех "Пеликан":
- "Сотка!" "Сотка!" Идите в район Славянской! Идите в район Славянской!
Ваши ведут бой с "мессерами".
- Я - "сотка". Вас понял... Внимание: я - "сотка". Поворот вправо...
С небольшим снижением набираем скорость.
- "Сотка!" Я - "Пеликан". Со стороны Темрюка идет большая группа
"бомберов" под прикрытием "мессеров". Впереди - еще четверка "мессеров" на
вашей высоте. Будьте внимательны!.. "Сотка"! Ниже вас - десятка "яков".
Будете работать по "бомберам"... "Сотка"! "Мессеры" слева, впереди!..
- Вижу! Я - "сотка".
- Атакуйте!..
- "Тридцать шестой" - прикрой. Атакуем!
- Бей! Я - "тридцать шестой"! - отвечает Старчиков.
Покрышкин резко ввел свою машину в левый разворот с небольшим набором
высоты.
Сохраняя боевой порядок пары, я беру на себя ручку управления, с силой
тяну ее. От перегрузки тело тяжелеет все больше и больше, как бы наливаясь
свинцом. Дышать стало трудно. В глазах потемнело. Но замечаю, как "мессеры"
полупереворотом пошли вниз - под нас.
Не выпуская из поля зрения самолет Покрышкина, я синхронно повторяю его
маневр.
Самолеты стремительно падали к земле. На ее фоне отчетливо видна пара
"мессеров", за которыми тянутся черные ленточки дымков. Вот "мессеры"
переходят из пикирования в горизонтальный полет. Второй пары гитлеровцев не
видно: ее атакует пара Клубова.
Скорость моего самолета растет. Я еще чуть-чуть подбираю ручку на себя.
Истребитель вздрагивает, как бы предупреждая, что находится на критических
углах атаки: еще немного - и могу сорваться в штопор. Я приотпускаю ручку
управления. Самолет снова в устойчивом полете.
А "мессеры" левым боевым разворотом взметнулись вверх. Этого нам и
надо! По мере набора высоты скорость их падает. А у нас она в запасе.
Расстояние между нами резко сокращается. Враг в прицеле!
Покрышкин выбрал ведущего и меткой очередью поджег его. "Мессер" тотчас
же вспыхнул и как-то боком пошел к земле.
В моих наушниках раздается отрывистая команда:
- Бей второго! Я - "сотка"! Выход из атаки влево.
Даю полный газ. Секунда - две, и силуэт "мессершмитта" распластался в
моем прицеле. Нажимаю гашетку. Гремят пушечные выстрелы. Огненные трассы
впиваются в тощее тело "мессера". Он, как бы судорожно, вздрогнул, затем
нехотя перевернулся на спину и, пуская шлейф серого дыма, пошел вниз.
Выхожу из атаки. В это время в районе Славянской появилась группа
вражеских бомбардировщиков. Слышу команду:
- "Тридцать шестой", подтянись! Я - "сотка". Атакуем "бомберов".
Довернул градусов на пятьдесят вправо, мы пошли навстречу девятке
"юнкерсов", проскочили и, развернувшись с набором высоты, устремились в
атаку.
С короткой дистанции Покрышкин зажег крайний справа самолет, тот
отстает, теряет высоту, падает.
На третьем заходе нам помешали истребители прикрытия: четверка
"мессеров" пытается зайти в хвост. Мы резко взмыли вверх, а группа
Старчикова атаковала их.
Нам на подмогу идет восьмерка капитана Речкалова...
Враг потерял в этом бою пять самолетов. Покрышкин сбил Ме-109 и Ю-88, а
Старчиков, Клубов и я - по "мессеру".
В моей летной книжке в этот день сделали запись о сбитом самолете. Не
тот ли это "серобрюхий", которого мне так хотелось сбить?..
Произошло это 13 июля 1943 года в районе станицы Славянской.
ПОДВИГ АЛЕКСЕЯ ЗАКАЛЮКА
Освободив Кубань, полки нашей дивизии в начале августа 1943 года
перебазировались на Украину в район Донбасса и с хода вступили в боевые
действия. Нашим летчикам уже хорошо были знакомы эти места, этот типичный
пейзаж с разбросанным кругом терриконами, шахтными вышками и высокими
заводскими трубами.
В начале войны пришлось с горечью оставить наш Донбасс - сердце тяжелой
индустрии Украины. Но, несмотря на создавшуюся обстановку на фронтах, мы
верили, что вернемся, прогоним ненавистного нам врага.
Среди наших летчиков был здесь и мой боевой товарищ Алексей Закалюк, а
ему-то, пожалуй, лучше всех были знакомы эти места и особенно памятны первые
месяцы войны.
...Осень 41-го года. Бои, бои... За два месяца - с середины августа по
13 октября - летчики 298-го ИАП сменили восемь аэродромов. Войска Южного
фронта, с трудом сдерживая натиск противника, с тяжелыми боями отступают в
глубь страны.
Фашисты, форсировав Днепр, захватили город Запорожье и ринулись в
Приазовские степи. Колонны танков и автомашин с живой силой, прикрываемые с
воздуха "мессершмиттами", рвутся в Донбасс и к Азовскому морю.
Еще не взошло солнце, а командир первой эскадрильи капитан Чайка со
своим бессменным ведомым сержантом Закалюком уже в воздухе. Идут в район
Запорожья. Задача: разведать состав, численность и направление движения
вражеских войск.
Курс - 270o. Высота - 1000 метров. В небе ни облачка, но видимость
плохая: мешает дымка, вызванная пожарами. В воздухе пахнет горелым зерном,
горят на полях неубранные хлеба.
Разведчики подошли к дороге Пологи - Орехов, развернулись, летят вдоль
нее. Впереди Орехов. На южной окраине города обнаружили большое скопление
вражеской техники. На шоссе, как на ладони, видна колонна немецких
автомашин, бронетранспортеров, бензозаправщиков, крытых автоприцепов,
фургонов. Голова колонны воткнулась в глубокий противотанковый ров. Колонна
остановилась.
"Хорошая цель!" - подумал капитан Чайка и, сделав пометку на своей
карте, развернулся на обратный курс. Через сорок минут он уже докладывал
командиру полка майору Тараненко о результатах воздушной разведки. Командир
внимательно выслушал разведчиков, оценил сложившуюся обстановку и принял
решение на штурмовку обнаруженной колонны.
- Товарищ капитан! Вы обнаружили эту цель, вам и поручаю ее
отштурмовать. Пойдете шестеркой...
И тут же приказал инженеру полка по вооружению подвесить под крылья
реактивные снаряды.
Вскоре шестерка истребителей И-16 под командованием Чайки стартовала в
воздух и, маскируясь в лучах утреннего солнца, взяла курс на цель. Прошли
больше половины пути, вдали показался Орехов. Чайка, покачивая самолет с
крыла на крыло, подал сигнал: "Внимание, приготовиться к атаке".
И правым полупереворотом через крыло пошел на снижение до бреющего
полета. Вот впереди по курсу видна цель. Капитан Чайка делает своим звеном
горку, выскакивает на колонну и с хода атакует ее. За ним повторяет маневр
второе звено лейтенанта Фролова.
Началась штурмовка. Из-под крыльев самолетов со свистом полетели эрэсы,
оставляя за собой длинные хвосты огненных струй. Застучали пушки и пулеметы.
Фашисты в панике бросились бежать в разные стороны, прыгали в
противотанковый ров, падали на землю. Появились взрывы, запылали автомашины.
Летчики делают повторный заход на атаку, непрерывно поливая
пулеметно-пушечным огнем врага. Пулеметная очередь сержанта Закалюка прошила
бензозаправщик, который тут же загорелся.
Из спаренных зенитных пушек "эрликон" потянулись длинные очереди к
"ишачку" сержанта Касавина и подбили его. Самолет Касавина взмыл вверх,
затем свалился на крыло, упал в гущу автомашин и взорвался. Закалюк увидел,
что из впереди идущего командирского самолета тянется серый шлейф дыма.
"Командира подбили!" - мелькнула мысль. Капитан Чайка сразу понял, что он
подбит, и маневрируя стал отходить от колонны. За ним, заканчивая атаки,
потянулись остальные летчики группы.
Закалюк увеличил скорость, подошел ближе к самолету командира. Вся
правая сторона фюзеляжа от мотора до хвоста была залита маслом.
"Дотянет ли домой! - забеспокоился Закалюк. - Скорее бы выйти с
территории, занятой противником, а то, чего доброго, еще придется садиться у
него в тылу..."
Но, как нарочно, самолет Чайки теряет скорость и высоту. Винт стал
вращаться медленнее, мотор работает с перебоями. И вот - совсем остановился.
Капитан Чайка, выпуская шасси, пошел на вынужденную посадку. "Впереди
ровное поле, командир выбрал хорошую площадку", - подумал Закалюк.
Но как помочь командиру? Решение принято мгновенно: "Буду садиться за
командиром и на моем самолете вместе улетим! Что бы ни случилось с
командиром, я в ответе за него", - думал Закалюк, выпуская шасси.
Лейтенант Фролов понял сложившуюся обстановку и стал их прикрывать.
Самолет Чайки коснулся колесами земли и побежал по полю. Вслед за ним
сел и сержант Закалюк. Не выключая мотора, он быстро выскочил из кабины и
побежал к командиру. Капитан Чайка с трудом вылез из кабины и, стоя на крыле
самолета, удивленно смотрел на сержанта. Лицо и руки капитана были в крови.
- Товарищ капитан, быстрее садитесь в мой самолет, а я - "верхом"...
Вместе и улетим!
- Мы в одной кабине не поместимся, - сказал Чайка, - улетайте быстрее!
Фашисты близко!
- Нет, товарищ командир... Не могу! Садитесь в мой самолет и улетайте,
а за мной пришлите "спарку"! В случае чего - я могу постоять за себя, а вы
ранены.
После некоторого раздумья капитан Чайка согласился с сержантом, и,
отдав ему свой пистолет и две обоймы, сел в самолет ведомого и взлетел.
Наступила гнетущая тишина. Закалюку все еще не верилось, что всего
несколько минут назад они были над вражеской колонной, где был сущий ад. И
вот он на земле, один, в окружении фашистов.
И снова беспокойство охватило Закалюка: как бы раненый командир не
потерял сознание в воздухе. Нет, этого не должно произойти. Командир волевой
человек. Он обязательно долетит!
Закалюк подошел к подбитому самолету командира. Пушечная очередь
прошлась по мотору, разбила один цилиндр, повредила приборную доску и
маслопровод. "За мной прилетит, видимо, Фролов. Он место посадки знает и
быстро найдет меня", - размышлял Закалюк. И тут же подумал: "А если появятся
фашисты? Тогда буду сражаться до последнего патрона: ведь у меня четыре
обоймы, а это тридцать два патрона!"
Время, казалось, тянулось бесконечно. Но, глянув на часы, Закалюк
понял, что прошло всего лишь 40 минут. Было тихо. И вдруг в этой гнетущей
тишине Закалюк скорее угадал, чем услышал, знакомый гул. Приближалось звено
наших самолетов. Учащенно забилось сердце. Не бросили, не оставили фашистам,
прилетели!
Двухместный самолет УТИ-4 с хода выпустил шасси и пошел на посадку, а
остальные стали в круг, прикрывая его.
Сержант Закалюк быстро надел парашют и побежал навстречу севшему УТИ-4.
В первой кабине "спарки" сидел лейтенант Фролов.
Алексей вскочил на крыло подрулившей "спарки" и забрался во вторую
кабину.
- Как командир? - спросил он лейтенанта Фролова.
- Прилетел благополучно! - прокричал Фролов и тут же добавил: - Садись
быстрее, надо спешить!
- Нет, ты мне правду скажи! - настаивал Закалюк.
- Сел он, сел. Только после сруливания с полосы ему стало плохо. Когда
его усаживали в санитарную машину, он открыл глаза и сказал: "Там остался
Закалюк... Надо быстро послать за ним самолет". Вот командир полка
немедленно и послал меня.
Фролов дал газ, "спарка" пошла на взлет. На аэродроме сержанта Закалюка
с нетерпением ждали. Техник самолета Хмелевский со слезами на глазах
подбежал к Алексею, обнял его:
- Вернулся, вернулся, дорогой!
Несколько дней спустя во фронтовой газете была напечатана заметка о
том, как молодой летчик спас своего командира.
А потом с каждым днем в ожесточенных боях крепли крылья воздушного
бойца. И вот в 1943 году фронтовые дороги снова привели его в Донбасс.
Всю войну Закалюк провел, как говорится, "от звонка до звонка".
Совершил 594 боевых вылета, сбил 16 вражеских самолетов, награжден четырьмя
орденами Красного Знамени, двумя - Отечественной войны, орденом Красной
Звезды и многими медалями.
Об этом памятном для Закалюка вылете в летной книжке сделана очень
краткая запись: "13.Х.41 г. Самолет И-16. Штурмовка войск противника в
районе города Орехов. Вылетов - 1. Время налета - 1 ч. 05 минут. Расход
боеприпасов; РС - 2, боекомплект патронов".
Но за скупыми строками этой записи поступок, равный подвигу, поступок,
названный известным советским поэтом А. Твардовским высшей честью:
У летчиков наших такая порука, Такое заветное правило есть: Врага
уничтожить - большая заслуга, Но друга спасти - это высшая честь!
КОГДА КОМАНДИР В ОПАСНОСТИ
Итак, август 1943 года... Идут упорные сражения за освобождение Украины
от фашистов.
Войска Южного фронта с боями вышли к сильно укрепленному рубежу
вражеской обороны, передний край которой проходил по правобережью Северского
Донца и Миусу с хорошо развитой системой траншей, как по фронту, так и в
глубину, с большим количеством железобетонных и других фортификационных
сооружений. Подступы к главной полосе обороны прикрывались минными полями и
проволочными заграждениями.
Командные высоты на этом участке фронта оборудовались как опорные
пункты и узлы сопротивления. На танкоопасных направлениях были вырыты
противотанковые рвы.
Фашистское командование, учитывая стратегическую важность района,
стремилось во что бы то ни стало удержать Донбасс, использовать его огромные
экономические ресурсы и людские резервы.
Оборонительный рубеж на юго-востоке Украины создавался в течение двух
лет и получил наименование "Миус-фронт".
Наряду с прочными укреплениями, здесь была создана сильная группировка
фашистских войск, которая по замыслу гитлеровского командования должна была
не только противостоять нашим войскам, но и разгромить их.
Во второй половине августа наши части продолжали наступление и,
продвигаясь вперед, освобождали Донбасс. 16-й гвардейский истребительный
авиаполк получил задачу прикрывать боевые порядки кавалерийского корпуса
генерала Кириченко, который вместе с нашими танковыми частями вел
наступательные действия. 23 августа, примерно в 5 часов 20 минут утра,
шестерка истребителей, ведомая Покрышкиным, взлетела с аэродрома. Боевой
порядок состоял из ударной группы и пары прикрытия. Строй - левый пеленг,
близкий к фронту с превышением пары прикрытия над ударной группой 300-400
метров.
Стояла тихая, безоблачная погода. Солнце только что поднялось над
горизонтом и залило мягкими, теплыми лучами пробуждающуюся ото сна землю,
кое-где еще затянутую легкой дымкой.
Вот уже и фронт под нами. Высота - 4000 метров. Передний край хорошо
просматривается. Большой выступ линии фронта в сторону противника - весь в
огне.
Я думаю о том, что вот так горит земля, горят наши города и села, леса
и поля.
Слышу, как командир запрашивает по радио станцию наведения о воздушной
обстановке. Ответа почему-то нет. Потом вдруг знакомый голос предупреждает
нас:
- Внимательно следите за воздухом. Я - "сотка"... Это Покрышкин. Мы
подчиняемся приказу - усиливаем наблюдение. И тотчас же в наушниках
послышался доклад ведущего второй пары нашей четверки Виктора Жердева:
- "Сотка" - я - "двадцать первый". Курсом сто двадцать вижу на
горизонте группу самолетов.
- Я - "сотка". Вижу. Внимание: поворот влево!
Выполнив команду, наша группа со снижением идет на сближение с
самолетами, идущими к линии фронта.
Сомнений нет: противник. Оценив обстановку, Покрышкин принял решение
атаковать врага еще до линии фронта, расстроить боевой порядок
бомбардировщиков и сорвать их намерение нанести удар по нашим войскам.
Скорость растет, быстро сближаемся. Уже различаем силуэты вражеских
машин: девятка Ю-88 под прикрытием шести "мессершмиттов". За ней следует
такая же группа. Значит, где-то должны быть и патрулирующие истребители
прикрытия врага.
Противник заметил нас и начал выполнять контрманевр, обеспечивая
возможность своим стрелкам вести прицельный массированный огонь с турельных
установок.
- Я - "сотка". Паре Труда прикрывать. Мы атакуем, - скомандовал
Александр Иванович. И мы четверкой пошли в атаку на бомбардировщиков.
В тот же миг вижу, что на нас устремилась четверка "мессеров". Фашисты
заметили, что наперерез им идет пара Труда, тут же изменили курс и с набором
высоты пошли туда, где, казалось, легче одержать победу.
Выполнив небольшой маневр, мы заходим "юнкерсам" в хвост. Фашистские
стрелки открыли яростный огонь, но трассы прошли мимо.
Я иду в правом пеленге пары и вижу, как запылал один из "юнкерсов", и
тут же из его люков посыпались бомбы на свои же войска.
Расстояние быстро сокращается. Покрышкин учил нас открывать огонь с
самой короткой дистанции, чтобы сразить врага наверняка.
Вдруг что-то промелькнуло, и слева от меня я заметил полоску черного
дыма. Накренил истребитель - и увидел, что к машине командира устремился
"мессершмитт". Его камуфлированное тощее тело хищно устремилось в атаку. Там
- фашист. Сейчас он, зло прищурившись, впился взглядом в "сетку". А в ней -
мой командир, сосредоточивший сейчас все свое внимание на прицеле, в который
уже вписывался тяжело груженный "Юнкерс-88".
Александр Иванович знал, что хвост его истребителя надежно прикрыт - он
надеялся на меня, верил, что какой бы сложной ни была обстановка, я его не
подведу. В этом он уже не раз убеждался.
А теперь?.. В первое мгновение я даже не поверил своим глазам, но тут
же представил себе, что пройдет еще секунда - две и...
"Нет, сам погибну, но командира должен спасти!" - решил я и бросил
истребитель на врага.
Огромная тяжесть перегрузки навалились на меня, в глазах потемнело. И
тут же неожиданно почувствовал резкий удар. Ручка управления вырвалась из
туго сжатой ладони, самолет вздрогнул, стал с правым креном стремительно
переворачиваться на спину. Я поймал ручку, с трудом вывел машину в
горизонтальное положение. В центроплане зияла пробоина, уже разгоралось
желто-красное пламя, за самолетом тянулась сероватая струйка дыма.
Нет, о себе я не думал. Мозг сверлила мысль: "Командир в опасности!..."
Успел вовремя. Моя машина выросла перед "мессером", и в тот же миг
очередью, предназначавшейся "сотке", гитлеровский летчик прошил мой
истребитель. Самолет горел, но жил. Мотор работал без перебоев. С левым
креном я ухожу домой, пытаясь скольжением сбить пламя. Тщетно. Бросил взгляд
на приборную доску: все показания пока нормальны. Запоминаю время: 6 часов
10 минут.
Все труднее управлять машиной. Радиосвязь прекратилась. По моим
подсчетам, до линии фронта - километров двадцать. Тяну на свою территорию. В
кабине еще ни дыма, ни огня нет, и я снимаю кислородную маску. Осмотрелся.
Вижу, как сзади левым разворотом на меня заходят два "мессера": значит,
решили добить.
Обстановка складывается сложная. Горящий самолет плохо управляем.
Теперь все мое внимание приковано к этим двум вражеским истребителям.
Уже началось сближение, и я стараюсь определить дистанцию, с которой
противник откроет огонь. Кажется, сейчас! Даю правую ногу и приотпускаю
ручку управления. Самолет резко бросило вправо. В тот же миг трасса прошла
левее и где-то впереди вспыхнули шапки разрывов.
"Мессеры" левым боевым разворотом ушли вверх. Значит, будут атаковать
еще. Занял такое же положение, как и прежде. Главное внимание сосредоточил
на задней полусфере. В кабине уже пахнет гарью, появился дым. Мной овладело
тревожное беспокойство: в любую минуту самолет может взорваться. А прыгать с
парашютом рано: до линии фронта еще не дотянул. Решаю так: пока работает
мотор, пока машина мне послушна - буду тянуть домой!
Под приборной доской замечаю оранжевые язычки. Вот уже пламя достает
правую ногу, и я снимаю ее с педали, поджимаю к сиденью. Усилием левой ноги
и ручкой управления удерживаю самолет, но вскоре вынужден убрать под себя и
левую ногу.
Кабина быстро заполняется едким дымом, стало жарко. Дышать трудно,
давит кашель.
Самолет со снижением на большой скорости идет прежним курсом.
"Мессеры", решив, очевидно, что моя песня спета, больше не атакуют.
Пристально всматриваюсь вниз, но из-за дыма землю плохо вижу, не могу
распознать местность, над которой пролетаю. Вот-вот вспыхнет на мне одежда.
По времени чувствую, что линия фронта позади. Надо прыгать! Аварийно
сбрасываю дверцу кабины. Руками закрываю от огня лицо и ныряю вниз.
Нахожусь в свободном падении. Но меня подстерегла новая беда: штопор.
Раскрыть парашют в этом случае нельзя - мое вращающееся тело закрутят
стропы, и парашют не раскроется полностью. А скорость падения возрастает.
Как в подобном случае выйти из критического положения? Мгновенно
вспомнилась рекомендация инструктора: надо остановить вращение, принять
нормальное положение. А земля стремительно приближается.
Движениями рук и ног прекращаю вращение, падаю "крестом", лицом вниз.
Скорость падения снизилась, но до земли не так уж много. С силой дергаю
вытяжное кольцо. За спиной чувствую движение. И тотчас же последовал рывок.
Парашют раскрылся!..
До земли осталось метров 150-200. Внизу людей не видно - ни своих, ни
немцев.
Приземлился удачно, и освободившись от подвесной системы, отбежал в
кустарник. Огляделся. Прислушался. Пытаюсь разобраться в обстановке.
Где-то идет перестрелка. Достал пистолет, приготовился ко всяким
неожиданностям. Решение возникло такое: отойти от места приземления,
замаскироваться и, если позволит обстановка, переждать до ночи. А с
наступлением темноты продвигаться к своим. По солнцу определил направление
движения. Вот только одно и самое главное для меня не было ясно: перетянул
ли Я линию фронта или нахожусь в тылу у противника? Все это требовало
утроенного внимания. Напрягая память, попытался определить, когда меня
подбили и сколько времени я "тянул" к фронту на горящем самолете.
Получалось, что я должен приземлиться на своей территории. И все же
осторожность и еще раз осторожность!
Пополз, стараясь не задевать ветки кустарника.
"Наша пятерка теперь, наверное, возвратилась с задания, -думаю я. -
Говорят обо мне, может, мол, еще вернется. Во всяком случае будут ждать: так
в полку заведено! А мой техник Павел Иванович Ухов, наверняка, покачает
головой и вспомнит, как я говорил, что меня не собьют. И вот, пожалуйста, я
на земле".
Успокаивало одно: главное - цел, невредим, а значит - еще встретимся!
Волновало: не напрасен ли был мой риск, успел ли я прикрыть командира? Это
досадное "успел ли?" настолько заслоняло все остальное, что я даже как-то
отвлекся от наблюдения за близлежащей местностью.
Однако разворачивающиеся события быстро возвратили меня к реальности:
прямо на меня ползли два солдата в касках. Ясно вижу, как шевелятся кусты.
Замечаю даже, что каски обвязаны травой для маскировки. Кто они?
Я замер, притаились и они, но вскоре солдаты разделились, и один пополз
правее с явным намерением обойти меня. Что делать? Стрелять пока не имело
смысла - слишком велико расстояние. Да и кто эти солдаты? А вдруг свои?
Солдаты, как я вскоре понял, избрали довольно хитрую тактику: один
лежал напротив меня, метрах в тридцати, другой подполз с тыла, и таким
образом мы все трое оказались на одной линии. Я навел пистолет и решил:
взять меня живым им не удастся! В это время солдат, что лежал впереди,
негромко окликнул меня:
- Эй, фриц, хенде хох! Подними руки! - И даже показал, как это следует
делать.
Сзади затрещали кусты, я обернулся, увидел рядом второго солдата и
обрадовался: лицо-то уж очень у него русское - широкое, нос курносый.
- А ну, бросай пистолет! - угрожающе произнес курносый, наставив на
меня автомат.
Сомнений не оставалось: наши. Да и форма на бойце была советская. И
автомат - я теперь ясно видел - отечественный ППШ.
- Да свой я! Летчик с подбитого самолета!
- Свой не свой, а пистолет брось! - предупредил боец.
Тем временем, пока я вел с ним переговоры, другой солдат продвинулся
еще метров на двадцать.
- Васька, обожди маненько! Сейчас мы его скрутим вместе. - Слово
"маненько" окончательно убедило, что это свои. Я подчинился, сдал пистолет
второму бойцу, и вскоре мы трое поползли в обратном направлении.
Оказывается, я приземлился на нейтральной полосе, но ближе к нашим,
которые почему-то решили, что подбит был немецкий самолет. Этим и
объяснялась осторожность, с которой бойцы обходили меня. Но надо бойцам
отдать должное: действовали они со знанием дела. Я даже подумал, что пехота
- и та летчика берет с "хвоста".
Вскоре мы прибыли в землянку командира стрелкового полка, который,
проверив мои документы и позвонив куда-то, переправил меня в тыл. Меня
передавали, что называется, с рук на руки. На вторые сутки потрепанный газик
привез меня на родной аэродром.
Увидя стоянки, родные самолеты, техников, махавших руками, я с трудом
сдержал слезы радости.
Подъехали к КП полка, и я доложил командиру о прибытии и о том, что со
мною произошло. Командир пожал руку капитану-пехотинцу, привезшему меня на
газике, и попросил передать командиру стрелкового полка большую
благодарность.
Минут через сорок прилетел Александр Иванович Покрышкин с нашими
товарищами и крепко пожал мне руку. Сказал всего два слова:
- Молодец, спасибо!
На следующий день на разборе Покрышкин отметил мою и Березкина
самоотверженность, но, как всегда, сказал он об этом просто, скупо: все
сделанное нами входило в рамки покрышкинских заповедей воздушного бойца. А
это значит, что действовал я так, как надо.
Часть IV. В БОЯХ ЗА УКРАИНУ
ТАРАН - ОРУЖИЕ СМЕЛЫХ
Мы действуем на юге Украины, поддерживаем войска, наступающие в
направлении Амвросиевки. На нее и нацелено острие клина нашей ударной
группировки.
Полк перебазировался в Дьяково, только что освобожденное от противника.
Замаскированные самолеты стоят прямо в населенном пункте - между домами и
сараями. Перед вылетом на боевое задание моторы запускаются на месте стоянки
и по команде ведущего группы по порядку выруливают по улице на окраину села,
на небольшое поле, служившее взлетно-посадочной полосой.
Помню как сейчас - это было 24 августа 1943 года. По главной улице
Дьяково, оставляя за собой клубы пыли, быстро выруливала пара истребителей с
хвостовыми номерами "21" и "7". Это старший лейтенант Вениамин Цветков и
младший лейтенант Вячеслав Березкин спешили на боевое задание.
К линии фронта они подошли на высоте 4000 метров. Связались с
радиостанцией наведения.
- "Двадцать первый"! Ниже вас, на высоте тысяча пятьсот метров идет
"рама". Атакуйте ее... - приказал командир.
Цветков положил самолет на крыло, присмотрелся. "Рама" шла без
прикрытия, параллельным курсом.
- Внимание, атакуем. Прикрой! - передал ведущий Березкину и
полупереворотом ввел истребитель в пикирование.
Березкин, как это и положено в подобной ситуации, осмотрел воздушное
пространство. Вражеских истребителей не видно. Немного приотстал от
ведущего, последовал за ним. Пара стремительно падала на "раму". Стрелка
прибора скорости прижалась к краю шкалы. Самолет начал вздрагивать,
управлять им стало очень трудно.
Наши летчики хорошо знают "раму": машина не скоростная, но маневренная,
ее геометрические размеры невелики. В силу всего этого сбить
"Фокке-Вульф-189" очень трудно.
Силуэт "рамы" быстро увеличивался в размерах. Высота падает: 3000,
2500, 2000 метров...
Еще несколько напряженных секунд - и Цветков открывает огонь. "Рама"
тут же сманеврировала, и трасса на большом расстоянии проходит мимо цели.
- "Седьмой", атакуй! - почти кричит по радио Цветков Березкину,
проскакивая "раму" и уходя левым боевым разворотом вверх.
Березкин к этому времени снизился и атакует цель с нижней полусферы под
одну четверть. Переведя истребитель в небольшой угол набора высоты, Вячеслав
пытается поймать в прицел силуэт вражеского самолета. Но при большой
скорости истребителя сделать это нелегко. Дистанция сокращается. Можно
открывать огонь!
Истребитель дрожит, как в лихорадке, перекрестие. прицела прыгает,
мечется по силуэту "рамы". Наконец, улучив момент, Березкин нажимает
гашетку. Кабина наполнилась пороховым дымом. Видно, как рассеянная трасса,
почти касаясь "рамы", проносится мимо и взрывается вдали белыми облачками.
"Не сбил!" - мелькнуло в голове. Березкин тут же переводит свой
истребитель на "горку" и, набрав высоту, кладет его на крыло под 90o. "Рама"
продолжает полет. Значит, она на боевом курсе и, по всей вероятности,
производит аэрофотосъемку наших боевых порядков. "Надо сбить, во что бы то
ни стало сбить! Чтобы ударить наверняка, надо погасить скорость".
"Семерка" зависает, затем начинает падать вниз. Сейчас истребитель
уйдет под "фокке-вульф", чтобы занять наиболее выгодное положение для атаки.
Левый крен - чтобы видеть, не выпускать "раму" из поля зрения... "Семерка"
нацелена прямо на нее.
И вдруг Березкин всем телом ощущает удар, странную тряску. Секунду-две
он еще не видит крови, не чувствует боли. Но вот он уже понял: ранен. Не
подчиняется воле левая рука, отяжелела левая нога.
А "рама" идет прежним курсом, и фашистский стрелок снова поднял стволы.
- Не уйдешь! - цедит сквозь зубы Березкин и снова направляет
истребитель на вражескую машину. Он слился со своей "семеркой" воедино -
всем телом и сердцем. "Рама" на сей раз не увернулась, не сманеврировала.
Удар!..
Встречный поток подхватил самолет Березкина и бросил в бездну. Аварийно
отброшена дверца. Прыжок!
Березкин нащупал вытяжное кольцо, с силой потянул его. Парашют
раскрылся. Сверху хорошо виден передний край. Он идет зигзагообразно,
упирается в лесок, тает, исчезает в дымах, плывущих за горизонт.
Наконец, под ногами земля. Упал, с трудом погасил парашют. Но подняться
не в состоянии. В чьих руках этот опаленный войной участок? Совсем близко
слышатся шаги. Из кустов кто-то выглянул. В пилотке. В серой, выгоревшей
пилотке. Со звездочкой. Свои!..
Березкин понял, что приземлился как раз на острие того клина, что
нацелился нашими наступавшими частями на Амвросиевку.
Утром следующего дня санитарная машина увозила раненых в тыл. Березкин
узнал: дорога пролегла рядом с Дьяково. Подозвал медсестру. Убедил
завернуть. Дорога показалась долгой. И вдруг послышался рокот самолетных
моторов. Дьяково! Машина остановилась. Кто-то из летчиков заглянул внутрь
кузова и узнав Березкина, закричал:
- Березкин! Да он жив, ребята! К санитарной машине бежали техники,
механики, летчики.
- Дальше Березкин с вами не поедет! - твердо сказали они растерявшейся
медсестре, бережно подняв крепкими руками носилки. - У нас ведь свой
госпиталь есть, авиационный. Там и вылечится.
Новость дошла до коман