3 года, то есть полярной
ночью, самолет Курзенкова был подбит над вражеским аэродромом и загорелся.
Раненный осколком при разрыве снаряда, летчик сумел довести горящий самолет
до нашей территории, почти до своего аэродрома, после чего выбросился, не
раскрывая парашюта, чтобы не попасть под удар падавшего следом самолета,
представлявшего пылающий факел. Пролетев около двух тысяч метров, Курзенков
открыл парашют, ощутил сильный рывок, сорвавший унты и меховую перчатку (на
земле в это время было около тридцати градусов мороза), но не почувствовал,
что скорость падения замедлилась. Иссеченные осколками ремни парашюта не
выдержали рывка и оторвались вместе с парашютом. Короче говоря, Курзенков
достиг земли с непогашенной парашютом скоростью падения. Спасло его только
то, что при падении он попал в глубокое ущелье, занесенное снегом. Тем не
менее у него от удара были травмированы внутренние органы, выбита из сустава
рука, повреждена нога, разорвана почка. И все-таки он нашел в себе силы
достать пистолет и дважды выстрелил в воздух, чтобы привлечь внимание. Его
нашли, доставили в госпиталь и доложили мне. Узнав,
155
После повторного доклада командира бригады Виноградова о том, что
"К-1>>, находящаяся на позиции у Новой Земли, не отвечает на вызовы,
мое внимание возвращается к этому известию, а мысли никак не могут уйти от
подводников. Снова и снова я вчитываюсь в короткие записи о действиях
подводных лодок в текущем году, дополняю их подробностями, которые запали в
память; и вновь записи, обогащенные деталями, оставшимися за пределами
дневника, напоминают мне о самоотверженности, даже больше, о подвижничестве
и героизме североморцев-подводников -- экипажей и командиров.
Центральный орган нашей партии газета "Правда" сказала об этом кратко,
но с предельной ясностью:
"В плеяде славных почетное место по праву принадлежит нашим отважным
подводникам-североморцам. Ни тяжелые препятствия, ни упорное противодействие
врага с его сетевыми и минными заграждениями, ни огонь вражеской артиллерии
-- ничто не останавливает подводников при выполнении боевого приказа".
Не щадя жизни -- только так следует оценивать поведение подводников
Северного флота с первых же дней войны. Каждая запись подтверждает это,
свидетельствуя о личном примере командира, тем паче в наиболее трудные,
критические минуты.
Вот одно из политдонесений, в котором приводится характеристика
действий командира "М-172". Стоит процитировать это донесение:
"...Особо отмечаю мужество и отвагу Героя Советского Союза
капитан-лейтенанта Фисановича. Прорвав сильное, состоявшее из двух
сторожевых кораблей и трех тральщиков, охранение, он удачно атаковал
вражеский транспорт водоизмещением в шесть тысяч тонн, затем погрузился и
начал уклоняться от пресле-
что произошло, я обратился к Д. А. Арапову, который находился в
Полярном. Торпедный катер тут же доставил главного хирурга флота в
госпиталь, куда был перевезен Курзенков.
Четырнадцать суток Дмитрий Алексеевич Арапов дрался со смертью за жизнь
Курзенкова и сделал почти невозможное. И победил. В июле Курзенков вышел из
госпиталя здоровым человеком. Здоровым, если не считать ограничений,
связанных с тем, что осталось на всю жизнь в результате травмы внутренних
органов. Свое он уже отлетал, а все, что успел сделать, дало ему право быть
Героем Советского Союза, которым он и стал 25 июля 1943 года.
156
довавших его кораблей противника. Через шесть минут после атаки,
произведенной "малюткой", корабли противника сбросили на "М-172" тридцать
две глубинные бомбы. Взрывы были настолько сильными, что на подводной лодке
вышло из строя освещение, заклинило горизонтальные и вертикальные рули,
повредило глубиномеры и другие приборы, от сильного содрогания корпуса не
работали компасы. Положение сложилось угрожающее для подводной лодки и ее
экипажа. Командир не растерялся, приказал вручную расходить заклиненные рули
и по указателю эхолота удаляться под прикрытие своих артбатарей. С аварийным
фонарем он в критический момент обошел все отсеки и призвал личный состав,
не теряя самообладания, бороться за живучесть корабля до тех пор, пока атаки
противника не прекратятся. Личный состав видел спокойствие командира и
самоотверженно боролся каждый на своем боевом посту. В течение десяти часов
не прекращались атаки противника. Одиннадцать заходов сделали вражеские
корабли. Было сброшено 324 глубинные бомбы, из них 208 бомб в
непосредственной близости от подводной лодки. Они причинили "М-172"
серьезные повреждения. Огонь береговых батарей отогнал противника, и лодка
всплыла. Заметив ее на поверхности моря, корабли противника начали
артиллерийский обстрел и выпустили сорок снарядов. Тогда береговая батарея
снова открыла огонь по противнику, после чего тот поставил дымовую завесу и
скрылся в море. Но враг не отказался от намерения уничтожить подводную лодку
и ее мужественный экипаж. "М-172" была атакована самолетом. С высоты ста
метров он обстрелял ее из пулеметов и сбросил четыре фугасные бомбы, которые
причинили "малютке" дополнительные повреждения. Экипаж стойко переносил все
испытания, исправил частично повреждения и с большими трудностями, зарядив
аккумуляторную батарею, вернулся с победой в базу. Коммунисты "М-172" --
товарищи Фисанович, Шумихин, Тихоненко, Строганов, Бутов, Дмитриев --
показали себя стойкими бойцами за наше правое дело в борьбе с фашистскими
захватчиками..."
Добавлю к этому, что "М-172" под командованием Фисановича в течение
одного только месяца, с 22 января по 23 февраля текущего года, трижды
выходила на пози-
157
цию полярной ночью и каждый раз возвращалась с боевым успехом, правда,
похожая на плавучую ледяную гору. Вся надводная часть корпуса с антенной,
рубкой и прочим неизменно были покрыты наростами льда от обледеневших и
намерзших слоями морских брызг.
В таких условиях воюют все подводники-североморцы в зимнюю пору. Воюют,
действительно не щадя жизни ради общего дела нашей победы. И во имя жизни.
Пожалуй, нигде так не силен дух коллективной готовности к самопожертвованию
ради благополучия всех, как у подводников.
Не ошибусь, если приведу в качестве примера яркого проявления такого
духа эпизод, связанный со спасением подводной лодки "Л-20" под командованием
капитана 2 ранга Таммана, потерпевшей аварию на глубине более ста сорока
метров. Эпизод, уже имеющий название: "Подвиг тринадцати". Суть его в том,
что тринадцать человек из экипажа лодки десять часов провели в затопленном
из-за повреждений отсеке и все это время не прекращали ни на мгновение
борьбу за живучесть, от которой зависела судьба корабля и всего личного
состава. Трудно даже вообразить условия, в каких находились эти люди,
обыкновенные люди, наши подводники, но каждому понятно, что значит провести
десять часов без света в металлической, заполненной водой закупоренной
коробке, где тринадцати человекам тесно даже без воды, где на тринадцать
человек просто-напросто не хватает воздуха. Десять часов впотьмах в холодной
воде заполярного моря, заполнившей отсек... Как ни обессилели за это время
тринадцать подводников, никто из них не поколебался выполнить приказ
командира лодки, прозвучавший в переговорной трубе: "Открыть аварийный
клапан в затопленном отсеке!.." Для того же, чтобы открыть этот клапан, надо
было глубоко нырять в сплошной темноте, рискуя захлебнуться под ногами у
товарищей. Первыми устремились к аварийному клапану старшины Доможирский,
Чижевский, Острянко и старший краснофлотец Фомин. Каждый из них неоднократно
нырял в студеную воду, отыскивая клапан, все больше открывая его, затем
присоединяя шланг, по которому должен был пойти, сжатый воздух запасной
торпеды. Общими усилиями они выполнили приказ командира и тем спасли
корабль, экипаж, себя.
158
Тут я должен сказать и о тех, кто пришел к нам не столь давно, но сразу
же включился в боевую жизнь флота, совершив перед тем дальний поход через
два океана и шесть морей. Пять новых боевых коллективов -- экипажи пяти
подводных лодок, переданных нам Тихоокеанским флотом, -- вступили в
поредевшую за истекший год семью подводников-североморцев. Первая из этих
лодок прибыла на рейд Полярного 24 января, после четырехмесячного плавания
от Петропавловска-на-Камчатке, пройдя 17 тысяч миль в боевых и штормо-.вых
условиях. Три следующие лодки пришли тем же маршрутом в конце марта. Пятая
лодка закончила свой поход только в самых последних числах мая, а шестая
вообще не дошла: атакованная на переходе еще в Тихом океане неизвестной
подводной лодкой, она погибла вместе с экипажем.
Дальнее плавание через обширные морские театры военных действий
послужило не только проверкой боевой готовности экипажей и командиров этих
лодок, но и дополнительной тренировкой их. К нам тихоокеанцы прибыли без
всяких жалоб на усталость и трудности действительно сложного, нелегкого
похода. Никаких просьб об отдыхе не слышали ни командир бригады Виноградов,
ни я. Наоборот, люди были готовы немедленно идти в море, идти воевать.
Время, предоставленное им для отдыха, они целиком использовали на то, чтобы
все на лодках привести в исправность и в порядок, после чего начали свои
боевые действия на Северном морском театре. Особенно хорошо проявили себя
экипажи подводных лодок: "С-55" под командованием капитан-лейтенанта Л. М.
Сушкина, "С-56" под командованием капитан-лейтенанта Г. И. Щедрина и "С-51"
под командованием капитана 3 ранга И. Ф. Кучеренко.
Сушкин, например, оказался мастером удара по двум целям одним залпом.
Вот уже третий раз он остроумно и своеобразно действует против вражеских
конвоев: выжидает момент, когда два судна противника начинают створиваться
форштевнем и ахтерштевнем (то есть представляют собой на известный срок одну
цель), и посылает все торпеды из носовых аппаратов в направлении этой единой
цели. Дважды такой прием обеспечил успех
159
атаки, предпринятой Сушкиным, а 30 апреля в третий
раз я отметил в дневнике: ,
"...Вернулся с позиции Сушкин ("С-55"). Атаковал конвой, шедший на
запад. Накануне, 29-го, забрался в середину конвоя. Выпустил торпеды в два
створившихся форштевнем и ахтерштевнем транспорта. Дистанция -- семь
кабельтовых. Взорвались три торпеды. Считает, что потопил оба транспорта, но
я засчитал ему один. О втором должно быть подтверждение разведки.
После атаки вражеские корабли усиленно преследовали "С-55". Должно
быть, той бомбой, которая взорвалась под лодкой, оторвана носовая часть
легкого корпуса. Это уже второй случай, когда лодки возвращаются без носа.
Пришел Сушкин в базу к празднику: в момент торжественного заседания,
посвященного Первомаю..."
Не меньшее удовлетворение вызывают и оставляют действия Щедрина. Впрямь
прирожденный подводник. А ведь он, как и Лунин, не так давно был моряком
торгового флота. Общего в них, однако, только прошлое штурманов дальнего
плавания и совместная учеба в так называемом подводном командирском классе.
В остальном разница весьма заметна, прежде всего по характеру.
Щедрин быстро освоился с нашим трудным театром (сказалась практика в
северных морях Тихого океана), хотя начал с неудачи. Выйдя в первый поход,
"С-56" форсировала минное поле и намотала на винт часть минрепа длиной около
восьмидесяти метров. Пришлось возвращаться в базу. Несколькими часами позже
Щедрин вторично вышел в море и на этот раз выполнил задание до конца:
высадил где положено разведывательную группу, затем атаковал и потопил два
транспорта, шедших в составе конвоя. Когда он докладывал подробности, я
обратил внимание на его способность мгновенно ориентироваться в обстановке и
принимать самое правильное, хотя и наиболее трудное решение. Обнаруженный
еще перед атакой, подвергшись нападению кораблей охранения, которые довольно
точно сбросили глубинные бомбы, он не отступил, не воспользовался правом
уйти в сторону, только бы избежать бомбовых ударов. Отнюдь нет. Едва
фашистские сторожевики сбросили над лодкой первую серию глубинных бомб,
Щедрин увел "С-56" не в сторону от конвоя, а к
160
нему: сперва под вражеский транспорт, послуживший для лодки защитой от
глубинных бомб, затем по другую сторону его. Пока корабли противника
сбрасывали бомбы над тем местом, где обнаружили лодку, Щедрин вышел в атаку
с противоположного борта транспорта, выстрелил торпедой и потопил его. В
базу "С-56" возвратилась, уничтожив два судна противника.
Что хорошо характеризует Щедрина -- это его правильное использование
опыта других командиров. И не только самих командиров. Причем он, перенимая
опыт, вкладывает в него свое, новое. Это, по складу ума и по действиям, --
подводник-новатор, и в дальнейшем pocтe его я не сомневаюсь. Тем более, что
он не только сам совершенствует свое мастерство, но и воспитывает
подчиненных в духе совершенствования, то есть правильно представляет
обязанности командира. Весь экипаж "С-56" пришел к нам с хорошей выучкой, в
чем мы с Виноградовым убедились в первые же дни знакомства со Щедриным и его
людьми. Дальнейшее показывает, что мы не ошиблись в оценке командира и
экипажа новой на флоте лодки: почти из каждого похода, вот уже шестой месяц,
"С-56" возвращается с победой.
Отлично зарекомендовал себя Кучеренко. Подводная лодка "С-51", которой
он командовал, прежде чем получить новое назначение, уже известна самой
крупной на флоте победой из всех возможных для одной лодки в одном походе.
Находясь на позиции у берега противника, на исходе июля, то есть в условиях
круглосуточного полярного дня, Кучеренко обнаружил два вражеских конвоя. Их
прикрывала, помимо кораблей охранения, большая группа самолетов. Правильно
маневрируя, "С-51" сумела прорвать охранение, атаковала и потопила два
транспорта, после чего ушла от преследования, но для того, чтобы вторично
выйти в атаку и уничтожить еще два транспорта.
Четыре потопленных фашистских транспорта в итоге одной встречи --
такого результата до сих пор не имел никто из подводников. Из предыдущих
походов "С-51" тоже возвратилась с победами, так что успех Кучеренко не
случаен.
Словом, тихоокеанцы вполне пришлись к нашему североморскому двору, и
Кучеренко первый из них стал по праву командиром дивизиона. У него, как и у
Щед-
А. Г. Головко 161
рина, все качества растущего командира '. Пополнение достойное и
кстати. Оно как бы возмещает наши потери, хотя ничто и никто не может
возместить потерю товарищей по оружию, плечом к плечу с которыми пройден
самый тяжелый период войны. Может лишь как-то сгладиться острота потери, но
возместить ее в сознании соратников, в их памяти ничем нельзя. Тут даже
время бессильно.
Потери неизбежны, как ни тяжело мириться с ними. Давно истекли сроки
возвращения Виктора Николаевича Котельникова, опытного подводника, ушедшего
в последний поход вместе с начальником политотдела бригады Радуном,
прекрасным человеком, отличным политработником... Пропал без вести
Малофеев... Не вернулся из очередного поиска наш общий любимец Видяев --
самоотверженный, скромный человек, бескорыстный, верный товарищ. Приняв
командование новой лодкой -- "Щ-422", он за несколько месяцев увеличил счет
ее побед с четырех до одиннадцати и сумел сделать многое для того, чтобы она
стала гвардейской. Совсем недавно, перед его уходом в этот последний поход,
я вручил ему третий орден Красного Знамени. Вручил перед строем экипажа, на
пирсе. Колышкин тогда подсчитал, что Видяев с начала войны провел триста
дней в море. Триста суток... И вот -- остался в нем навсегда... Гибель
Видяева, Малофеева, Котельникова несомненна. Теперь же, несмотря на вызов,
посланный 30 сентября, трое суток назад, не отвечает Хомяков ("К-1").
И опять не хочется думать о худшем. Опять повторяется то, что уже было
не раз: долго не расстаешься с надеждой. Минует срок возвращения той или
иной лодки, не отвечающей на многократные вызовы, но все еще надеешься на
лучшее. Что если просто-напросто оказалась неисправной радиоаппаратура и
лодка не в состоянии дать знать о себе до прихода в базу?..
А время отсчитывает день за днем, и уже ясно до горечи, что случилось
непоправимое.
Война берет свое. Не щадя ничьей жизни.
Оба стали Героями Советского Союза.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
УЧЕСТЬ НА БУДУЩЕЕ 1943, октябрь
Ночью на 10 октября 1943 года меня вызвали в Москву. Надлежало явиться
в Ставку Верховного Главнокомандования. Вызов был сделан по распоряжению И.
В. Сталина. Причину вызова я знал, поскольку мне предлагалось подготовить
предложения по выводу транспортных судов из Арктики. Однако дело было не
только в предложениях. Несомненно, предстоял малоприятный для меня, как для
командующего флотом, разговор, связанный с положением на коммуникациях
Карского моря. В течение нескольких дней оттуда вновь поступили сообщения о
чрезвычайных происшествиях: сначала там погиб на мине транспорт
"Архангельск", затем были атакованы фашистскими подводными лодками и также
погибли транспорт "Киров" и один из сопровождавших тральщиков.
На Военном совете мы обсудили перед моим отъездом все, что касалось
действий, трудностей, ошибок, нужд и возможностей Северного флота.
Выглядело это за девять месяцев текущего года так.
Обстановка в операционной зоне Северного флота к началу 1943 года
сложилась явно в нашу пользу. Не сумел изменить положение и приход в
северные норвежские шхеры крупнейшего фашистского линкора "Шарнхорст" с
группой эсминцев, что значительно увеличило на театре силы противника,
выставленные непосредственно против нас на морских коммуникациях. Теперь
Гитлеровцы располагали здесь довольно мощным отрядом крупных надводных
кораблей в составе линкоров
"Шарнгорст", "Тирпиц" и "Лютцов", тяжелого крейсера
163
"Адмирал Хиппер" и вдвое большим, чем в прошлом году, количеством
эскадренных миноносцев. Кроме того, они имели в своем распоряжении для
действий на коммуникациях в нашей зоне до сорока подводных лодок и
специальную группу самолетов-торпедоносцев.
Несмотря на это, мы провели в течение первых трех месяцев три набеговые
операции надводных кораблей (лидера и эсминцев) на морские сообщения
противника и регулярно, начиная с января, стали наносить массированные удары
торпедными катерами по фашистским конвоям в прибрежных районах Северной
Норвегии. Продолжали успешно действовать наши подводные лодки и авиация, в
составе которой появились штурмовики. В общей сложности за девять месяцев,
самостоятельно и в совместных операциях, разнородными силами Северного флота
было уничтожено или повреждено свыше девяноста транспортных судов и шесть
кораблей противника.
Именно в это время еще восемь кораблей, частей и соединений
североморцев стали Краснознаменными (12-я бригада морской пехоты -- командир
бригады полковник В. В. Рассохин, Отдельный артиллерийский дивизион --
командир дивизиона майор П. Ф. Космачев, тральщик No 32 -- командир корабля
капитан-лейтенант И. И. Дугладзе, подводная лодка "Щ-403" -- командир
корабля капитан 3 ранга К. Шуйский, подводная лодка "Щ-404" -- командир
корабля капитан 2 ранга В. А. Иванов, эскадренный миноносец "Валериан
Куйбышев" -- командир корабля капитан 3 ранга П. М. Гончар, бригада
подводных лодок -- командир бригады капитан 1 ранга И. А. Колышкин, дивизион
катеров МО -- командир дивизиона капитан 3 ранга С. Д. Зюзин), а пять
кораблей и частей стали гвардейскими (эскадренный миноносец "Гремящий" --
командир корабля капитан-лейтенант Б. Д. Николаев, минно-торпедный
авиационный полк -- командир полка майор Ф. В. Костькин, подводная лодка
"Щ-402" -- командир корабля капитан 3 ранга А. М. Каутский, подводная лодка
"Щ-422" -- командир корабля капитан 3 ранга Ф. А. Видяев, подводная лодка
"М-172" -- командир корабля капитан 3 ранга И. И. Фисанович). Десяти
североморцам (девяти морским летчикам -- В. П. Балашову, А. А. Баштыркову,
Н. А. Бокию, В. Н. Гаврилову, В. Н. Киселеву,
164
П. Д. Климову, П. И. Орлову, М. Ф. Покалло, В. П. Покровскому и
морскому пехотинцу А. Г. Торцеву) было присвоено звание Героя Советского
Союза.
Результат действий Северного флота в течение девяти месяцев можно было
свести к следующему. Во-первых, было уже несомненно, что сухопутная линия
фронта на приморском фланге окончательно стабилизовалась и что противнику
нечего надеяться на захват Мурманска и Кольского залива. Во-вторых,
произошел резкий перелом на морских сообщениях. Благодаря совместным
активным действиям разнородных сил флота на коммуникациях, нам удалось
по-настоящему нарушить снабжение приморской группировки немецко-фашистских
войск и свести к минимуму вывоз стратегического сырья -- никелевой руды --
из Петсамо в Германию. В-третьих, наша авиация завоевала господство в
воздухе не только над базами флота, для начала разгромив авиаотряд
гитлеровских асов "Гордость Германии", специально присланный на Крайний
Север, но и на морских коммуникациях противника, где вдобавок стала успешно
действовать штурмовая авиачасть, впервые использованная в условиях
Заполярья, а летчики-торпедоносцы ввели в систему самую действенную тактику,
сделавшую неотразимыми удары по вражеским конвоям.
Как известно, существуют два способа торпедомета-ния -- высокое,
похожее на обычное бомбометание с горизонтального полета, и низкое. Если
сбросить торпеду с большой высоты, то для самолета в таком случае меньше
опасности оказаться сбитым, зато вероятность попадания торпеды в цель
гораздо меньшая. Если же сбросить торпеду на бреющем полете в пятистах --
восьмистах метрах от цели, то, конечно, опасность для самолета возрастает,
ибо атакуемый корабль и его охрана вводят в действие не только зенитную
артиллерию, но вообще все, что способно стрелять. В таком случае
торпедоносцу приходится преодолевать весьма плотную огневую завесу, точнее,
идти в огне.
Мы на флоте решились на это, поскольку надо было топить суда противника
наверняка, чтобы сорвать его попытки изменить положение на сухопутном
фронте, и результаты сказались немедленно.
Боевая деятельность авиации флота в эти девять месяцев по-настоящему
была многообразной. Летчики-
165
североморцы дрались на сухопутном фронте, поддерживали пехоту, наносили
удары по аэродромам противника, уничтожали вражеские корабли, ставили мины,
вели разведку в море, боролись с подводными лодками, прикрывали действия
своих кораблей и конвои. Все это -- при частых изменениях погоды,
снегопадах, туманах, дождях, -- словом, в условиях Заполярья.
Многие факты наших успехов можно было перечислить в предстоящем моем
докладе-отчете; однако не следовало забывать, что рядом с ними имелись и
досадные факты наших упущений и ошибок. Мы несли полную ответственность за
все то, что произошло на арктических коммуникациях. А произошло там
действительно малоприятное: в Карское море проникли пять -- семь подводных
лодок противника. Они атаковали ряд судов, потопили три транспорта и два
тральщика, обстреляли артиллерийским огнем две зимовки на островах. К тому
же на минах, поставленных этими лодками, подорвались транспорт, тральщик и
спасательное судно.
В чем мы были виновны и почему фашистам удалось проникнуть на восток от
новоземельского рубежа?
Просчет был явный. Предыстория его заключалась в сложной политической
игре, затеянной союзниками еще в прошлом году. Мы на флоте не сумели
разгадать возможные последствия ее.
Что знали мы у себя на флоте? Знали о непонятном по своей легкости и
внезапности уходе из Бреста фашистских линейных кораблей "Гнейзенау" и
"Шарн-горст", тяжелого крейсера "Принц Евгений" и девяти миноносцев,
блокированных англичанами и вдруг сумевших под носом у всего британского
флота проскользнуть через Ла-Манш. Из разговоров с англичанами я понял, что
в Англии очень многие были обескуражены этим прорывом и глубоко возмущены
поразительной беспечностью тех, кому вменялось в обязанность не допустить
его. Честные английские моряки, с многими из которых я познакомился в
бытность их у нас, не допускали и мысли, что уход фашистских кораблей из
Бреста мог быть сознательно облегчен теми, от кого всецело зависело не
допустить ухода; и все же объяснения, какие я слышал, представлялись не
очень убедительными. Знали мы и тог что немецко-фашистское командование
166
предпринимало не раз попытки провести эти корабли в Северную Норвегию,
чтобы действовать на коммуникациях Северной Атлантики, в Норвежском и
Баренцевом морях. В конце концов "Шарнгорсту с группой эсминцев удалось в
январе прорваться на север и соединиться с "Тирпицем" и "Лютцовым". А затем
союзники с марта отменили свои конвои в советские порты.
Это было вызвано чем угодно, только не нашими действиями. Ибо мы
своевременно развертывали на путях вероятного движения кораблей противника
подводные лодки с задачей прикрытия очередного конвоя. Для встречи и
сопровождения последнего выделяли группу эскадренных миноносцев. Производили
на подходах к базам поиск вражеских подводных лодок и контрольное траление
фарватеров. Наносили бомбовые удары по аэродромам противника. Короче говоря,
для непосредственного прикрытия конвоя у нас действовали до 40--45 кораблей
и до двух авиадивизий. Благодаря такой организации было благополучно
проведено с начала года до марта через нашу операционную зону в пункты
назначения сорок девять транспортов с грузами. Январский и февральский
конвои, направлявшиеся в северные порты СССР, вообще не понесли никаких
потерь, а конвой, вышедший из Мурманска, потерял три судна, что по сравнению
с прошлым годом было незначительной потерей. Тем не менее союзники объяснили
отмену конвоев превентивными мерами против возросшей опасности. В итоге
нашим транспортным судам пришлось перейти к практике одиночных плаваний, что
значительно увеличило риск для них, с одной стороны, а с другой, вынудило
нас все последующее время распылять свои силы для того, чтобы держать под
наблюдением более обширный район.
Еще одно обстоятельство создавало излишнюю напряженность на театре. Нам
было известно, что союзники обещали возобновить в сентябре движение конвоев;
но кто знал, не возобновится ли движение раньше и не застигнет ли это
врасплох нас? Вот почему мы, во-первых, держали дополнительно часть своих
сил наготове, во-вторых, были вынуждены заранее подготовить к пред-
стоящим эскортам другую группу кораблей в ущерб охране своих внутренних
коммуникаций.
167
Неопределенность продолжается до сих пор. Наступил октябрь, но о
союзных конвоях нет ни слуху, ни духу.
О чем мы на флоте догадывались? О том, что союзники ведут какую-то
закулисную игру и что конвоям в ней отведена определенная роль. Судили мы
так по многому. Судили по фактам равнодушного отношения к судьбе грузов,
предназначенных для нас, проявленного кое-кем в конвоях прошлого года.
Весьма поучительной была история с американским транспортным судном
"Винстон-Сален", о чем я рассказывал выше, говоря о прошлогоднем июльском
союзном конвое. Судили мы и по фактам безжалостного уничтожения союзниками
поврежденных транспортных судов с грузами, предназначенными для нас, хотя
возможности для спасения этих судов не были исчерпаны до конца. Примером для
моряков транспортного флота по-прежнему оставалось поведение капитана и
всего экипажа теплохода "Старый большевик", о чем я также упоминал выше. В
самых невыгодных условиях одиночных плаваний наши транспортные моряки вели
себя смело, инициативно и самоотверженно. Стоит сравнить историю с
"Винстон-Сален" и случай, происшедший 17 февраля этого года с одним из
советских транспортов, совершавшим одиночный переход из Исландии в Кольский
залив. Неподалеку от острова Медвежьего на транспорт по очереди напали три
"юнкерса". Все атаки вражеских самолетов были отбиты зенитчиками транспорта,
заставившими вражеских летчиков сбросить бомбы в море. Отразив атаки
зенитным огнем, правильно маневрируя, то есть одновременно уклоняясь от
нападения фашистских самолетов и продолжая путь противолодочным зигзагом,
чтобы не подвергнуться торпедной атаке подводных лодок, моряки этого
транспорта сумели нанести решительное поражение противнику. Два из трех
"юнкерсов", напавших на транспорт, были подбиты зенитным огнем; причем один
вражеский самолет загорелся и упал в море на расстоянии трех миль от
транспорта, второй ушел из пределов видимости судовых наблюдателей, дымя и
быстро теряя высоту.
Чего же мы на флоте не знали? Многого. Кое-что я услышал, когда прибыл
в Москву.
168
Еще и еще раз я оценивал обстановку, сложившуюся в Арктике, и яснее
видел наш просчет. Мы, и прежде всего я, не призвали к порядку
Главсевморпуть, хотя отношение кое-кого в этой системе было явно несерьезным
к порядкам военного времени. "Мы, Главсевморпуть, занимаемся перевозками, и
только ими, а вы, Северный флот, обязаны обеспечивать их и охранять нас.
Безопасность плавания -- ваше, военных моряков, дело, а не наше", -- вот
какой определилась позиция Главсевморпути с прошлого года. Она резко
отличалась от позапрошлогодней точки зрения в этом ведомстве. Тогда
работники Главсевморпути точно следовали нашим указаниям и соблюдали все
правила, гарантировавшие безопасность плавания в Арктике, а теперь
довольно-таки легкомысленно пренебрегали ими. Объяснялось все просто:
улучшением в текущем году обстановки на фронтах и притуплением если не
бдительности, то, во всяком случае, чувства самосохранения, из которого
вытекала элементарная осторожность. В Главсевморпути не желали считаться с
возможностями противника, способного на любую авантюру в удобный для него
момент, что было продемонстрировано хотя бы прошлогодним рейдерством
фашистского броненосца "Адмирал Шеер" в Карском море. Вообще задания
Главсевморпуть стал получать помимо Северного флота. Больше того, даже
движение судов в Карском море и к востоку от него теперь регулировалось
помимо нас. Мои протесты не помогали, я не мог добиться, чтобы такое
отношение к делу, явно в ущерб ему, а не на пользу, было изменено.
Безусловно, сил, выделенных нами для прикрытия арктических
коммуникаций, не хватало. Однако практика Главсевморпути не вела к лучшему
использованию этих наличных сил Беломорской флотилии, входившей в состав
Северного флота; наоборот, такая практика осложняла и затрудняла действия
этих сил, создала нервную обстановку. Хотя бы потому, что в Карском море
участились случаи плавания судов Главсевморпути без предупреждений. Не
только штаб Беломорской флотилии иногда не знал о передвижении транспортных
судов, но и само управление Северного морского пути не представляло картины
движения на арктических коммуникациях. Стало обычным, что в Главсевморпути
не знали дислокации своего флота: ни малых судов, ни
169
больших транспортов. Не знали точно даже местонахождения своих линейных
ледоколов. А незнание приводило к недоразумениям. Бывало, что свои корабли
принимались за неопознанные корабли противника. Тогда в Главсевморпути
поднимали кутерьму, и штаб Северного флота был вынужден разбираться в
создавшейся обстановке и устанавливать истину.
Обо всем этом я доложил еще в начале арктической навигации по
начальству. Мне было приказано заняться наведением порядка в Карском море.
Одновременно было предложено Главсевморпути установить более строгий режим
плавания в Арктике. Конкретно: движение судов, идущих с востока на запад,
организовать с таким расчетом, чтобы соответствующие рубежи они могли
проходить группами и в определенные сроки, назначенные командованием
Беломорской флотилии; установить для этих судов отстойные пункты ожидания,
пока не будет разрешено дальнейшее движение на запад; в отстойных пунктах
соблюдать маскировку, используя естественные условия (рассредоточение, фон
местности, глубины и т. п.); суда с несрочным грузом отправлять на запад,
когда ледовые условия исключат возможность атак подводных лодок и надводных
кораблей противника.
Благодаря таким мерам положение на арктических коммуникациях удалось
выправить. Во-первых, как только стало известно о проникновении вражеских
рейдеров из Баренцева в Карское море вокруг мыса Желания, мы направили в
этот район подводную лодку "С-101" (командир корабля капитан 3 ранга П. И.
Егоров), и она успешно выполнила порученное ей дело: обнаружила и потопила
фашистскую подводную лодку "У-639". Успешные действия "С-101" во многом
обеспечили проводку самого необычного конвоя, порученного Северному флоту.
Это была проводка группы речных судов из устья Печоры через Карское
море в устье Оби. 23 июля конвой в составе пятнадцати речных пароходов,
сопровождаемый кораблями эскорта (командир конвоя капитан 1 ранга А. К.
Евсеев), снялся с якоря и вышел из Нарьян-Мара курсом на пролив Югорский
Шар. Проводка проходила в тяжелых для речных судов навигационных условиях. В
Карском море в дни перехода сила ветра колебалась от четырех до восьми
баллов. На шести бук-
170
сируемых судах лопнули буксирные концы. Неоднократно конвой был
вынужден отстаиваться на якоре возле берега и даже ложиться в дрейф до
улучшения погоды. К навигационным трудностям прибавлялись минная опасность
и, пока суда конвоя не вышли из Печорского моря через пролив Югорский Шар в
Карское море, угроза нападения вражеских подводных лодок. В этих условиях и
были потеряны два корабля эскорта (вошедшие в цифру потерь, указанную выше)
-- один тральщик подорвался на мине, второй был атакован фашистской
подводной лодкой, когда отделился от конвоя, чтобы доставить в одну из бухт
западного побережья Новой Земли (то есть со стороны Баренцева моря) раненых
из экипажа погибшего тральщика. Тем не менее все речные суда в целости и
сохранности были' проведены в пункт назначения и 7 августа благополучно
достигли Нового Порта в Обской губе.
Во-вторых, мы организовали вывод нескольких групп транспортных судов из
Арктики в Белое море под усиленным эскортом, и это гарантировало успешное
плавание их.
Однако мер, принятых нами, оказалось недостаточно для того, чтобы
обеспечить полную безопасность плавания в Арктике. Количество и качество
боевых сил там вообще не могло удовлетворить возросшую потребность
мореплавания: именно там у нас не было хороших кораблей противолодочной
обороны и морских самолетов дальнего действия.
Именно это я решил доложить в Ставке.
Москва теперь была не такой, какой я представлял ее по рассказам,
услышанным в первый период войны, особенно в октябре 1941 года, когда
гитлеровцы достигли подступов к городу. Теперь к остаткам противотанковых
заграждений на московских заставах, к фанерным заплатам окон, оставшимся
временной памятью о воздушных налетах, к затемнению, обычному везде,
следовало присоединить будничную суету огромного города, живущего в
ограничениях военного времени, деловую атмосферу всюду, новый обычай,
введенный летом этого да после, разгрома немецко-фашистских войск на
орловско-курском плацдарме. Этот обычай -- артиллерий-
171
ский салют в честь очередной победы наших войск, освобождающих родную
землю от захватчиков, -- стал новой особенностью Москвы и производил
неизгладимое впечатление на каждого, кто, подобно мне, приезжал с фронта.
И вот в минуты очередного салюта, идя на прием в Ставку, я вспомнил о
двух фактах 1941 года: в январе-- феврале, когда в Москве проводилась
оперативно-стратегическая игра, и в сентябре, когда положение в Заполярье
было критическим.
Дело в том, что ход событий первого периода войны оказался несколько
иным, чем предполагалось оперативно-стратегической игрой.
Спустя несколько месяцев, когда последовал вторичный нажим
горно-егерского корпуса лапландской группировки немецко-фашистских войск на
мурманском направлении, мы получили телеграмму, подписанную начальником
Генерального штаба: в случае невозможности сдержать натиск противника,
отступать с границы и с побережья Кольского залива до Мурманска, чтобы
"защищать Мурманск до последнего красноармейца"... Даже сейчас, два года
спустя, становится не по себе при мысли, что такой вариант обороны Заполярья
мог быть осуществлен, не опротестуй его мы и не подкрепи свой протест
решительной защитой рубежей. Не так-то просто вышибать захватчиков даже в
обычных условиях, а подступы к Мурманску -- это гранитные сопки, болотистая
тундра, и каждый лишний километр в глубину такого участка, отданный
противнику, пришлось бы возвращать дорогой ценой... Приятно смотреть салют в
честь очередной победы, но при этом не следует забывать, что война все еще
идет на нашей земле и что мы все еще только возвращаем нашему народу город
за городом, километр за километром, отданные противнику так же, как могли
быть отданы побережье Кольского залива и, неизбежно, Мурманск. Хорошо, что
мы не отступили и не отдали их...
Размышляя так, я чувствовал себя увереннее в ожидании приема у
Верховного Главнокомандующего. Ждать, впрочем, пришлось недолго: Сталин был
точен, а я пришел к назначенному сроку.
Первое впечатление всегда памятно. Со времени оперативно-стратегической
игры, когда я в последний раз
172
видел Сталина в предвоенной обстановке, прошло около трех лет. Человек
в маршальской форме уже не был тем Сталиным, каким он помнился мне с тех
дней: несмотря на форму, которая всегда скрадывает возраст, он выглядел
значительно старше, чем должен был выглядеть. Видимо, два с половиной года
войны взяли у него куда больше, чем положено по календарным срокам жизни. Да
и у кого они не взяли больше, чем надо бы?..
Сталин был не один, когда я вошел в кабинет: за столом сидели почти все
члены Политбюро. Вместе со мной пришли и представители ведомств, связанных с
Арктикой: Наркомата морского (транспортного) флота и Главсевморпути.
Несколько слов взаимных приветствий, и разговор срезу принял
определенное направление, ради чего меня вызвали в Ставку.
Доложив обстановку на театре, я высказал свою точку зрения на все то,
что затрудняло действия Северного флота в текущем году. В частности, сказал,
что прекращение союзных конвоев через Северную Атлантику отнюдь не позволило
нам высвободить часть боевых сил. Все равно мы обязаны поддерживать
оперативный режим на внешнем направлении в пределах своей зоны и быть
постоянно готовыми обеспечить безопасность конвоев. Между тем возможности
для такого обеспечения у нас по-прежнему ограниченные.
Вопросы, которые задавал Сталин, касались, главным образом,
развертывания сил флота для прикрытия конвоев из Англии и США в нашей
операционной зоне. Учитываем ли мы, что фашистская эскадра, сосредоточенная
в Северной Норвегии, может не очень тревожить конвои, пока те будут
находиться за пределами нашей операционной зоны, и всячески будет пытаться
наносить решающие удары именно в ней, на последнем участке пути? Что
предпринято и предпринимается нами для предотвращения таких ударов? Будем ли
мы, Северный флот, готовы к встрече союзного конвоя, например в ноябре?
Гарантирует ли это командующий флотом? Не повторится ли то же самое, что
произошло в эти два с половиной месяца на коммуникациях в Карском море?
Едва я успел ответить, что прекращение конвоев союзниками помогло не
нам, а гитлеровцам высвободить часть своих сил и переместить их из Северной
Атлан-
173
тики к новоземельскому рубежу, что в дальней