Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     OCR: Андрей из Архангельска
---------------------------------------------------------------




                                 1978

                                Пролог

     Хотя почти  все  дома  на окраине этого городка в Висконсине были
запущены и убоги,  не  было  ни  одного,  пользующегося  более  дурной
репутацией,  чем  тот,  что  стоял у реки,  - с покосившейся верандой,
грязный,  давно не крашенный.  Если бы не чахлая герань  в  горшке  на
подоконнике  и  в  несколько  рядов  развешанное  на  длинных веревках
застиранное белье можно было подумать,  что дом необитаем.  Но все  же
здесь  жили  люди:  мужчина и женщина,  их облик мало чем отличался от
облика дома.
     Кошка, живущая в доме,  терпела женщину,  которая ее кормила,  но
ненавидела мужчину,  от которого вечно пахло алкоголем.  Он мог  вдруг
неожиданно  разразиться  ругательствами  и  с  силой  отшвырнуть кошку
ногой. Только проворство спасало ее от смертельного удара.
     Последние недели  кошка  действовала  с величайшей осторожностью.
Было  около  полудня,  когда  она  подошла  к  дому  и   по   привычке
остановилась  и  прислушалась,  прежде  чем  прыгнуть  в открытое окно
кладовой.  Хотя  она  не  слышала  ничего   что   могло   бы   вызвать
беспокойство,   внезапная   тревога   охватила   ее.   Она   осторожно
перепрыгнула через порог и направилась в угол кухни,  где  в  фанерном
ящике были спрятаны ее котята.  И тут же застыла на месте.  Над ящиком
склонился мужчина, держа в одной руке мешок из рогожи, а в другой - ее
котенка.   Его   движения  были  полны  враждебности,  и  котята,  чьи
водянистые,  бледно-голубые глаза  открылись  только  два  дня  назад,
чувствовали это и подавали голоса, слабо, испуганно мяуча.
     Призываемая к действию этими звуками, кошка-мать промчалась через
кухню,  прыгнула  мужчине  на  спину  и вонзила в плечо зубы.  Мужчина
взревел от боли, уронил мешок и котенка в ящик, сорвал с плеча кошку и
швырнул  ее  об  стену.  Он  поднял  ее и кинул в мешок,  вслед за ней
побросал извивающихся котят,  потом завязал мешок бельевой веревкой и,
перекинув через плечо, вышел.
     Едва придя в себя,  кошка-мать,  все еще дрожа от боли и  страха,
попыталась  успокоить  свое  потомство  низким голосом и несколько раз
лизнула котят.  Через мгновение она уже царапала и грызла мешок зубами
и  когтями.  Удивительно  быстро  она  проделала  в мешке дыру,  почти
достаточную для того,  чтобы выбраться.  Вдруг мешок бросили на землю.
Хотя  это усложнило работу,  она продолжала грызть и жевать мешковину,
все время глубоко и угрожающе  рыча.  И  снова  ее  котята  мяукали  и
кричали в ужасе.
     Мужчина, цепляясь  за  неровности  склона,  спустился   вниз   по
крутизне к берегу;  возле моста,  пересекающего реку Чиппиуэй, он взял
большой камень,  а затем вернулся к мешку. Он привязал камень к мешку,
ворча  и  ругаясь,  дотащил  свой  груз до середины моста и перебросил
мешок через парапет.
     Падение в  холодную  воду  ужаснуло  кошку и котят,  живой клубок
маленьких и больших лап судорожно задергался в мешке:  каждый отчаянно
боролся. Кошка-мать вдруг почувствовала, что ее голова и передняя лапа
пролезли сквозь сделанную ею дыру,  и,  хотя она  быстро  слабела,  ей
удалось,  в последний раз неистово рванувшись,  освободиться от мешка.
Отнесенная сильным течением,  она с шумным вздохом подняла голову  над
поверхностью воды.
     Когда кошка с трудом выбралась на  согретый  солнцем  берег,  она
была  очень  слаба  и  измучена.  На всем полуторасто-метровом отрезке
реки,  отделяющем  ее  от  моста,  котята  не  появились.   С   трудом
дотащившись   до  небольшой  ложбинки  возле  развесистого  дуба,  она
скатилась туда и  заснула.  Проснувшись  через  несколько  часов,  она
выбралась из своего убежища и, стоя на одеревенелых лапах, долго-долго
пристально  смотрела   на   реку,   до   самого   моста,   и   низкий,
сверхъестественный,  жуткий  звук  поднимался  из ее горла.  Потом она
отвернулась и медленно вошла в лес.



     Это была необычно большая серая кошка.  Когда теперь, в сумерках,
она шла, припадая к земле, вдоль опушки леса, она была почти невидима:
так хорошо скрывала ее серая шкурка.  Она почти  не  издавала  звуков.
Лишь  изредка  скрип  зубов,  обгладывающих  добычу,  указывал  на  ее
присутствие.
     На первый  взгляд  она  казалась простой домашней кошкой.  Но при
более внимательном рассмотрении ее обостренная реакция, осторожность и
пугливость, пронзительное свечение глаз выдавали в ней дикое существо.
     Так оно  и  было.  Действительно,  ее,  дикую   кошку,   когда-то
приручили, но теперь она вернулась в свое прежнее состояние. Наверное,
она была более  дикой,  чем  любое  другое  дикое  животное  здесь,  в
Висконсине.  Потому что она знала лучше, чем другие звери, как страшен
великий враг всего - человек.
     Несмотря на  то  что  охотилась  она  не спеша,  время от времени
отдыхая,  она никогда не расслаблялась.  Ее необычайно  проницательный
взгляд  беспрестанно  ощупывал  все вокруг.  Даже в самом глубоком сне
одно ее ухо нервно подергивалось,  улавливая малейшее  подобие  звука.
Иногда  ее  голова  вдруг  поднималась,  чуткий нос заострялся,  чтобы
определить неясный запах.  Немного осталось от большого кролика, ловко
выслеженного  ею  час  назад.  Сегодня  она  не просто наелась и,  как
обычно,  пойдет дальше своей дорогой: для нее это был особый день. Это
был  последний  кролик  на  ближайшие несколько дней,  и она не хотела
ничего оставлять.  Она медлила,  долго ждала,  прежде чем  взяться  за
следующий кусок, и снова старательно и жадно жевала.
     Темнота упала,  когда  она  уже  кончила  есть.   С   щепетильным
старанием  она  почистила передние лапы и густой мех на груди.  Смочив
подушечки лап,  кошка поскребла окровавленные щеки и морду и закончила
умывание  поглаживанием  своих коротких ушей,  скорее,  округлых,  чем
остроконечных.
     Сытая и  довольная,  она  наконец  двинулась  из  леса  в прерию,
направляясь к далекому  берегу  ручья.  Она  шла  целеустремленно,  но
медленно.  Ее раздутое брюхо висело так низко, что почти волочилось по
земле.  Сегодня ночью должны были появиться на свет ее котята.  Четыре
раза она останавливалась,  конвульсивно изгибаясь. Тихий скулящий стон
был не слышен уже в нескольких футах от  нее.  Это  были  лишь  первые
знаки  работы,  но время шло.  Останавливаясь,  она чувствовала внутри
себя сильные движения своих еще не рожденных котят.
     Впервые, с  тех  пор  как более года назад всех ее котят утопили,
она вынашивала потомство.  И это новое потомство,  раз  она  уж  стала
дикой кошкой, теперь всецело зависело от ее собственной жизнестойкости
и охотничьих талантов.
     Она расцвела  в  новых условиях жизни.  Шерстка потемнела,  стала
глаже и много теплее,  чем прежде,  и ее большое тело  превратилось  в
узел сильных, пропорционально развитых мышц. Она могла, бегать, часами
на удивительно большой скорости.  Она была свирепой и коварной кошкой,
и немногие псы осмеливались нападать на нее.
     Она встретила самца пятьдесят девять дней назад в  теплую  не  по
сезону  ночь  в конце февраля,  когда луна была почти такой же полной,
как теперь.  Уже двое суток коты с окрестных ферм ходили по ее  следу.
Немногие  из них пытались покорить ее,  но их храбрость не выдерживала
ее  яростного  натиска,  и   они   либо   спасались   бегством,   либо
переворачивались на спину, демонстрируя отказ от своих притязаний тем,
что выставляли наружу свое ранимое брюхо.
     Потом пришел самец,  который был не такой,  как все.  На этот раз
она почувствовала  скрытый  страх  при  его  появлении.  У  кота  была
пятнистая шкура с красновато-коричневым оттенком,  он был вдвое больше
кошки,  крепко сложен,  с густыми  пучками  меха  на  щеках.  Кисточки
смоляно-черных   волос   на   кончиках   ушей  делали  их  длинными  и
остроконечными.  Короткий тупой хвост  нервно  подергивался.  Это  был
дикий кот.
     Вне сомнения, запах обычной кошки привлек его впервые, но впервые
было  и  то,  что  такая  кошка  осталась  на месте при его угрожающем
приближении.  Все,  что попадались до этого, с воплем уносились. Эта -
лишь  низко припала к земле,  и он услышал глубокое,  предостерегающее
рычание и увидел, как выразительно вьется ее гибкий хвост.
     Дикий кот прижал уши к голове и тоже припал к земле,  мягко урча.
Извиваясь,  он приблизился к ней,  так что между ними оставалось  фута
четыре.  Она  не  двигалась с места,  и,  чем ближе он подползал,  тем
громче и неприступнее было ее рычание.
     Как будто озадаченный,  дикий кот остановился, долго и пристально
глядя на нее.  Внезапно его рычание приняло выжидающий оттенок,  и  он
облизнулся.  Короткий  хвост рассеянно дергался от волнения.  Кот стал
кружить вокруг нее изящной,  необычайно грациозной,  как бы уступающей
походкой,  но она постоянно меняла позицию так, чтобы оставаться лицом
к лицу с котом.  Так  они  сделали  три  полных  оборота.  Их  рычание
становилось менее приглушенным, и скоро весь лес услышал их голоса.
     Дикий кот снова остановился. Невероятно, но, казалось, он потерял
к  кошке интерес.  Он зевнул и сделал вид,  что собирается отправиться
восвояси.  Потом,  не напрягая мускулов,  чтобы не выдать готовящегося
движения,  он бросился на нее.  Но она была готова к этому и прыгнула,
встречая его.  Они столкнулись,  кусая друг друга,  царапаясь и крича.
Потом  вдруг  разошлись и заняли прежнюю позицию,  прижимаясь к земле.
Дикий кот,  казалось,  был сбит с толку неожиданной силой этой  кошки.
Ему  едва удалось куснуть ее,  чуть выпущенные когти вообще не достали
противницу. Его же кожа горела от царапин.
     Есть инстинктивно  выработанные,  определенные  правила,  которым
следуют в столкновениях,  подобных этому:  безжалостные  кривые  когти
никогда  не выпускаются полностью,  они выставляются совсем чуть-чуть,
только для  того,  чтобы  проникнуть  сквозь  мех  и  оставить  легкие
царапины,  говорящие о том, что будь противник серьезен, эти когти его
бы распотрошили.  И хотя  зубы  держат  противника  по  законам  дикой
схватки, им разрешается вонзаться в шкуру лишь для вида.
     Оба зверя облизнулись и начали кружить,  чтобы снова сплестись  в
фыркающий,  шипящий ком.  Они тотчас снова разошлись,  и преследование
продолжалось  меж  сосен.  Здесь  более  короткие  лапы   кошки   были
преимуществом,  и  некоторое время казалось,  что она преследует кота.
Как будто поняв,  что самец не сможет  так  поймать  ее,  кошка  вдруг
изменила направление, сложно и разнообразно маневрируя: увертываясь от
него среди камней, прыгая на деревья, перебираясь там с ветки на ветку
и  снова  прыгая  на  землю,  она  перелезала  через  полые  колоды  и
заставляла своего поклонника носиться за ней в утомительной погоне.
     Когда, наконец,  он настиг ее, это произошло потому, что она сама
позволила догнать себя.  Они внезапно прекратили бороться  и  побежали
бок  о  бок,  довольные  обществом  друг  друга.  Они  остановились  в
небольшой рощице, устланной густым мхом. Она потерлась об него головой
и замурлыкала, и тяжелое урчание раздалось в ответ из его груди.
     Три дня они были  вместе,  но  потом  проявилось  различие  в  их
природе.  Со всеми прежде встречавшимися ей котами она довольно быстро
расставалась.  Как это обычно бывает у домашних кошек,  между самцом и
самкой  не  бывает  долгой  привязанности,  и  у  кота  нет отцовского
интереса к произведенному им потомству. Но дикие коты проявляют обычно
огромное  внимание  к кошке.  Самец остается отцом в своем семействе и
помогает добывать еду и воспитывать котят. Очень часто он остается при
них до тех пор,  пока молодые не начинают самостоятельную жизнь. Часто
случается, что одна и та же пара создает новое семейство.
     Теперь же  одичавшая  кошка  ясно  дала  понять,  что присутствие
дикого кота нежелательно для нее.  Когда он подходил  слишком  близко,
она  вступала  с  ним  в  яростную схватку,  до конца выпуская когти и
ощериваясь.  Он защищался, но никогда не пытался поранить ее. Часто он
стоял невдалеке и глядел на нее с недоумением.
     Иногда он приносил ей разного рода подарки - жирную полевую  мышь
или сурка,  но она прогоняла его и уходила, и он перестал приносить ей
еду.
     Этой ночью,  когда  вот-вот  должны были родиться ее котята,  она
осторожно  направилась  к   большому   поваленному   дереву,   где   в
конусообразном дупле она приготовила себе логово.  Лаз в дупло был как
раз такой,  что она могла в него пролезть. Дальше дупло расширялось до
размеров  небольшой  норы  и было утеплено шуршащими сухими листьями и
гнилой корой.  Как всегда,  она подошла к логову кружным путем,  дойдя
сначала до ручья в сотне ярдов от него. У кромки берега она постояла и
настороженно осмотрелась.  Удовлетворившись тем,  что ничего  опасного
поблизости нет,  она грациозной,  хотя и отяжелевшей походкой вышла на
отмель, где вода как раз покрывала концы ее лап, и прошла вдоль берега
до того места, где футов двенадцать отделяло ее от поваленного дерева.
На более высоком берегу с другой стороны бухты колоссальная  гранитная
скала  вырастала  из земли.  Кошка мельком взглянула на нее и вышла из
воды. Двух прыжков ей хватило, чтобы добраться до входа в дупло, и она
вползла туда с трудом.
     В тот момент,  когда она исчезла, что-то шевельнулось под скалой.
Зверь,  припавший  к  земле  у  ее основания и скрытый высокой травой,
теперь поднялся и спокойно смотрел  на  поваленное  дерево.  Глубокое,
мягкое  урчание  -  странно  тоскливый  звук  родился в нем.  Потом он
повернулся и ушел,  с высоко поднятыми кисточками  ушей  и  маленьким,
тупым, будто срезанным, хвостом, торчащим изысканно и самодовольно.

     Первым из гибридного помета одичавшей кошки появился единственный
котенок-самец.  Из пяти новорожденных - с  наиболее  ярко  выраженными
признаками отца. По меньшей мере на треть крупнее своих сестер; у него
был такой же мех,  как у матери,  но  слегка  отливал  темно-желтым  с
красными подпалинами,  как у отца,  и,  наконец, мохнатые щеки и уши с
кисточками настоящего дикого кота. Одна особенность резко отличала его
от  четырех  других котят.  У кошечек были острые хвостики,  которые в
зрелом возрасте обещали стать длинными и гибкими,  как у матери,  а  у
котенка  был  короткий  срезанный хвост его дикого отца.  Малыш первый
нашел и отчаянно вцепился в материнский сосок.  Он сосал до  тех  пор,
пока его мордочка не раздулась,  как будто он держал в пасти теннисный
мяч. Он так и заснул, не выпуская материнского соска.
     В течение  следующих  трех  дней кошка чистила и нежно облизывала
своих котят и только дважды покинула логово. Первый раз, под вечер, на
второй  день  после  рождения  котят,  она высунулась из дупла и после
тщательного осмотра окрестностей затрусила к реке,  где долго и  жадно
пила. Но уже через две минуты она вернулась. Как только кошка скрылась
в логове,  дикий кот  поднялся  со  своего  наблюдательного  поста  за
гранитной скалой и убежал.
     К закату третьего дня кошка была  так  голодна,  что  дрожала  от
слабости.  Освободившись от сосущих малышей,  она подползла к выходу и
высунулась с большой осторожностью.  Хотя ее  чуткие  уши  не  слышали
никакого  подозрительного постороннего шума,  она увидела в нескольких
футах от дерева тушку большого белого кролика.  Тотчас насторожившись,
она  внимательно  прислушалась и втянула воздух,  ища запах опасности.
Наконец,  она покинула логово и обошла вокруг кролика.  Он уже  совсем
затвердел и,  несомненно,  лежал здесь с утра. Кошка уловила на шкурке
кролика запах  своего  дикого  кота,  она  расслабилась,  успокоилась.
Теперь она доволокла кролика до лаза. Из-за того, что он затвердел, ей
пришлось долго  пропихивать  его  в  лаз.  Но  вот  она  приступила  к
настоящему  пиршеству.  До  тех пор пока она не утолила голод,  она не
обращала внимания на жалобное мяуканье котят и не давала им сосать.
     Дикий кот,  казалось,  знал совершенно точно,  сколько еды должно
понадобиться матери его котят.  В течение следующих четырех дней он не
оставлял никаких приношений.  На пятое утро,  однако, когда от кролика
остались лишь косточки и  кусочки  меха,  кошка  нашла  тушку  второго
зверька,  положенного  на  том  же месте,  что и первый.  Опять она не
слышала ни звука снаружи,  но тушка была еще теплой. Она взобралась на
ствол дерева, в котором было логово, и неподвижно сидела там несколько
минут. В сотнях ярдов от нее у опушки леса мелькнул хвостик оленихи, и
кошка  отчетливо  разглядела  ее.  Далеко-далеко  в поле молодой сурок
поднял голову над светло-зеленой травой, и его она тоже разглядела. Но
ничто не указывало ей на присутствие дикого кота.

     К шестой   неделе  котята  уже  хорошо  развились  физически.  Их
бледно-голубые глаза,  открывшиеся на девятый  день,  стали  принимать
свой  взрослый  цвет.  У  маленького  кота  они имели отчетливый серый
оттенок,  хотя довольно часто вдруг  становились  желто-оранжевыми,  а
иногда бледно-зелеными.
     Котята могли уже ходить и бегать, не путаясь в собственных лапах.
Они   были  ненасытно  любопытны  и  уже  учились  у  матери  зачаткам
охотничьего искусства  и  самозащиты.  А  два  происшествия  заставили
воспринять их и материнский страх перед человеком.
     Первый случай не был чем-то примечательным,  но  реакция  большой
серой кошки напугала ее потомство.  Одинокий человек показался вдалеке
в прерии.  Заинтересовавшись этим странным на вид двуногим  существом,
маленький  кот неуклюже побежал,  чтобы получше разглядеть его.  Малыш
далеко не ушел.  С  грубой  неожиданностью  на  него  бросилась  мать,
прижала к земле и зашипела, подавляя его испуганный писк.
     Маленькие кошечки моментально распростерлись на земле,  их  испуг
был  прямым  отражением  страха кошки.  Ее шипение и скулящее фырчание
было  почти  паническим,  но  исполненным  злобы.  Никто  из  них   не
шевельнулся,  пока  человек  не  скрылся  далеко  в лесу.  Тогда кошка
заставила всех припасть к земле и так  ползти  к  логову.  И  там  они
оставались до конца дня.
     Второй случай не оставил у малышей никаких сомнений в том, почему
нужно так бояться и избегать этих двуногих существ.
     Вскоре после рассвета,  когда кошка ушла за добычей, странный шум
привлек  внимание  котят.  Одна  за  другой  пять маленьких голов чуть
высунулись из лаза.  В утреннем свете  они  увидели,  наконец,  своего
отца.
     Дикий кот направлялся от леса к ручью.  Он устремлялся вперед  на
несколько  шагов и вдруг резко припадал на одну лапу,  но тут же снова
поднимался и делал еще несколько  шагов,  чтобы  снова  споткнуться  и
снова  идти.  До  тех  пор  пока  он  не достиг берега и не попробовал
сползти вниз, котята не могли видеть, что случилось.
     Задняя лапа дикого кота была зажата тяжелым стальным капканом,  и
длинная цепь волочилась за ним.  К цепи  был  привязан  тормоз  -  сук
длиной  около  пяти  футов.  На  сук  намотался  целый  клубок  травы;
неожиданно сук обломился и упал, кувыркаясь, на камни у берега. Обретя
равновесие,  дикий кот,  мучимый жаждой,  лакал воду.  Кончив пить, он
снова пустился в путь.  Но не прошел он и нескольких футов, как капкан
оказался  крепко зажатым среди камней.  Ни толкая,  ни дергая,  нельзя
было высвободить его.
     В конце концов зверь, тяжело дыша, лег на каменистый берег и стал
лизать свою лапу,  раздувшуюся почти  вдвое  по  сравнению  с  другой,
здоровой. Боль, должно быть, была ужасная, но кот не издавал ни звука.
     Солнце было над самым горизонтом,  когда  появились  мальчики.  В
руке  у  одного  была  тяжелая  палка,  у  другого  -  мелкокалиберная
винтовка.  Улюлюкая в  предвкушении  удачи,  они  спустились  к  реке,
сохраняя  между собой и большим зверем порядочную дистанцию.  Полусидя
на задних  лапах,  дикий  кот  угрожающе  зарычал.  Мальчик  с  ружьем
прицелился было,  но второй не позволил ему выстрелить - дырка от пули
испортит шкуру.  Он осторожно приблизился к коту,  но так, чтобы зверь
не  мог  его  достать,  и стал тыкать в него палкой.  Кот бил по палке
лапой,  стараясь добраться до своего мучителя,  но так и  не  смог.  В
конце  концов он упал,  измученный,  угрожающе рыча и свирепо глядя на
мальчика.
     Внезапно мальчик  сильно  ударил  кота  по  голове и оглушил его.
Зверь пытался подобрать лапы,  но  мучительная  боль  и  тяжелый  удар
отняли силы,  следующий удар сломал ему шею. Еще несколько раз мальчик
в неистовстве ударил его палкой, пока кот, наконец, не умер. Тогда оба
мальчика подошли,  чтобы вблизи рассмотреть свою добычу. Они проводили
руками по густой шерсти, трогали зубы и уши, осматривали грозные лапы.
     Мальчик, убивший   кота,  освободил  лапу  из  капкана,  размотал
проволоку,  на которой держался сук,  связал вместе все четыре лапы  и
просунул  палку  между  передними и задними лапами.  Они ушли,  взявши
каждый свой конец палки.  Когда их совсем не  стало  видно,  мяуча  от
страха, котята забились в глубину своего убежища.
     Больше чем через час вернулась их  мать,  держа  в  зубах  жирную
белку.  Котята  жались  друг к другу и дрожали.  И хотя кошка не могла
понять,  что было причиной их страха,  она  методично  вылизывала  их,
пока, наконец, они не успокоились.
     Котята были еще сосунками,  но уже проявляли интерес к  настоящей
добыче. Только кошка принялась за белку, как они присоединились к ней,
смешно тужась;  иногда сразу двое или трое хватали и тянули из стороны
в сторону один и тот же кусок мяса.  Когда они наелись,  оставшиеся от
белки кусочки меха стали их добычей.  Инстинктивно они низко припадали
к  земле  и украдкой подбирались к своей "жертве",  имитируя охотничьи
повадки матери.  Иногда они сталкивались друг с другом,  кувыркались в
смешной, но яростной схватке.
     Котята становились сильнее и увереннее в себе,  и в конце  шестой
недели охотничьи уроки начались всерьез.  Они подкрадывались к полевым
мышам, выслеживали земляных белок, кроликов и сурков, и, пока сами они
не  могли убивать свою добычу,  вряд ли у них мог быть лучший педагог,
чем мать. Она была непревзойденной охотницей.
     Однажды пасмурным  утром  кошка  и  котята  - маленький кот,  как
всегда,  шел по пятам матери - отправились в глубь леса. Они молча шли
в ряд через лес, как вдруг кошка низконизко пригнулась к земле. Тотчас
все  потомство  повторило  ее  движение.  Мать  издала   низкий   звук
предупреждения,  и котята остались на местах, когда кошка скользнула в
кусты.  На мгновение потеряв ее из виду, они всмотрелись вперед, чтобы
узнать,  что ее заинтересовало.  Сначала они ничего не увидели. Но вот
зверек чуть шевельнулся,  и,  хоть цвет шкурки прекрасно скрывал его в
лесу,  пять пар любопытных глаз мгновенно поймали его.  Большой кролик
был занят едой,  зверек был настороже и редко склонял голову  к  траве
больше, чем на три-четыре секунды. С того места, где лежали котята, им
были видны  и  мать  и  кролик.  Кошка  притаилась  с  другой  стороны
кустарника,  выжидая и как бы отмеривая расстояние. Потом она быстро и
бесшумно побежала.  Она сделала широкий круг с подветренной к  кролику
стороны,  чтобы ее запах не достиг его. Теперь между кроликом и кошкой
не было реальной преграды,  и ей приходилось пользоваться  собственным
мастерством,   чтобы  скрыть  свои  очертания;  даже  трава  не  более
нескольких дюймов высотой помогала ей удивительным образом  скрываться
от  жертвы.  Нарочито медленно,  шаг за шагом она продвигалась вперед.
Когда осталось футов пять,  кошка прыгнула.  Хребет кролика хрустнул в
кошачьих  челюстях,  и  зверек  сразу  обмяк.  Несколько  секунд кошка
держала свою добычу,  потом,  наконец,  выпрямилась и  издала  громкий
победный крик. При этом звуке котята очнулись и взволнованно бросились
к убитому кролику, падая друг на друга в спешке и напряжении.
     Маленький кот был первым в этом двадцатилапом клубке. Он бросился
к кролику,  но кошечки не отставали,  лощина  огласилась  мяуканьем  и
пискливым рычанием.
     Пока котята  не  успели  растерзать  тушку,  кошка  прогнала  их,
схватила  испачканного  кролика  в  зубы  и затрусила к ручью.  Она не
хотела,  чтобы котята устали. Когда ее дети рядком последовали за ней,
тяжелые  повороты  молнии  засверкали  над холмами.  Помедлив секунду,
кошка припустила к логову.  Собиралась сильная буря,  а ей было тяжело
бежать с кроликом в зубах.
     Едва только котята влезли в логово и кошка  пропихнула  вслед  за
ними кролика,  как загрохотало до самого горизонта.  Казалось, что над
ними разверзлись небеса.
     Но буря  не напугала котят.  Они рвали кролика,  привыкая к мясу.
Потом приступили к более предпочтительной молочной пище, и пока сосали
мать,  та  неторопливо  расправлялась  с добычей.  При этом она слегка
дрожала.  Дробь,  выбиваемая струями  по  сухому  дереву,  была  почти
оглушающей, молнии сверкали повсюду. Маленькая струйка воды, проникшая
через щель в задней части логова,  бежала по узкой ложбинке под кошкой
и сосущими котятами и выливалась через лаз.
     Когда кошка  кончила  есть,  она  вытолкнула  остатки  кролика  и
умылась,  потом почистила спящих котят. Перестав дрожать, она улеглась
в удобной позе и провалилась в глубокий сон.  В конце  концов,  ливень
шел  с успокаивающим шумом,  а обитатели дупла спали в сухом,  теплом,
безопасном месте,  где даже хорошо переждать бурю.  Во всяком  случае,
так казалось.
     Дождь шел весь день и всю ночь.  И  когда  утром  следующего  дня
кошка  высунулась  из  лаза  и  огляделась,  она  увидела,  что только
немногие камни виднелись над поверхностью воды. Кошка стала следить за
потоком.  Кружащаяся угрожающая вода была всего в нескольких дюймах от
их дерева.  Дождь  ослабел,  а  потом  и  прекратился,  и  скоро  вода
отступила на несколько дюймов.  Удовлетворившись тем, что ее семейству
не угрожает непосредственная опасность, кошка вернулась к котятам.
     Однако беда была уже рядом.  За холмом, чуть выше излучины ручья,
доживали свой век две очень старые плотины бобров,  к которым  неслось
подхваченное потоком толстенное бревно. Течение разогнало его, бросило
на нижнюю плотину,  и старое сооружение не выдержало.  Огромные  массы
воды  прорвались.  Бревно  развило бешеную скорость и с фантастической
силой нагруженного товарного поезда  врезалось  во  вторую  плотину  и
буквально  отшвырнуло  ее  в  сторону.  Гигантский вал понесся вниз по
руслу,  на пять или шесть футов превышая обычный уровень воды в  реке.
Это было устрашающее зрелище.  Вода вышла из берегов и заливала долину
вокруг реки, но даже разлив не ослабил разрушительную силу потока.
     Кошка услышала приближение потока,  потому что от грохота дрожала
земля. Она схватила ближайшего котенка - одну из кошечек - и бросилась
с ней к лазу.  Действовала она стремительно, но вода оказалась быстрее
- с грохотом ударившись о скалу,  снесла их корягу,  словно ветку, как
молотом  ударила  панически  испуганную  кошку-мать,  вырвала у нее из
пасти котенка и унесла обоих навсегда.
     Тем временем коряга билась и вертелась в ужасном шквале.  Верхняя
часть ее,  неделями сохнувшая на солнце,  была удивительно плавуча, но
другая  сторона,  поглощавшая влагу земли,  на которой лежала,  тянула
вниз.  Лаз и  само  логово  оказались  погруженными  в  воду.  В  этой
подводной  лодке лежали три утонувших кошечки,  а внутрь полого корня,
который служил прежде  наблюдательным  окошком  для  котят,  втиснулся
маленький  кот,  еще живой,  насквозь мокрый,  испуганный сверх всякой
меры,  удивительным образом оказавшийся в том единственном месте,  где
еще  можно  было  дышать.  Его  глаза  были слегка прикрыты,  все тело
страшно болело от напряжения:  он вонзил в дерево когти и так держался
за  стенки  своего  ветхого  убежища.  Раз за разом коряга ударялась о
предметы,  всплывавшие тут  и  там  на  поверхность  реки.  Она  резко
опрокидывалась,  окуналась  в  воду,  потом  снова всплывала.  Котенка
мутило,  рвало,  он плакал от отчаяния,  но ни разу не ослабил мертвой
хватки, с которой вцепился в корягу.
     В трех милях вниз по реке от того  места,  где  родился  котенок,
речка  впадала в Чиппиуэй.  Корягу,  покачивая,  несло все медленнее и
медленнее. Упала ночь, а в полой коряге маленький кот все еще держался
- мокрый, замерзший, слабый, голодный, испуганный, но все-таки живой.



     Как только  первые  лучи  утренней зари осветили на востоке небо,
сильное течение вынесло корягу в Миссисипи,  в низовье  того  широкого
разлива,  который  известен  как Лэйк-Пепин.  Маленький кот не замечал
всего этого.  Его глаза были  закрыты,  и  даже  для  поворота  головы
приходилось  напрягать  все силы.  Больше четырнадцати часов он плыл в
своем маленьком убежище без малейшей  перемены  движения,  его  рвало,
лапки оцепенели, голова кружилась.
     Виды маленького зверя на  спасение  были  чрезвычайно  призрачны.
Если бы даже ему удалось безопасно сойти на берег,  он,  скорее всего,
погиб бы,  так как не был достаточно опытен,  достаточно проворен  или
достаточно силен, чтобы сразу начать охотиться.
     Яркость первых лучей солнца,  проникших сквозь  отверстие  в  его
убежище,  немножко  приободрила его,  и он попробовал выползти наружу.
Хотя от выхода его отделяло каких-нибудь шесть  дюймов,  прошел  целый
час,  прежде  чем  ему удалось высунуть голову на открытый воздух.  Он
чуть приоткрыл заплывшие слизью глаза.  При виде воды,  окружавшей его
со всех сторон, он снова начал дрожать от страха.
     Вдруг коряга попала в  течение  от  водослива  чуть  выше  города
Альма.  Она  перевернулась  в  воде и снова приняла прежнее положение,
слегка крутясь и покачиваясь на волнах.  Котенок,  мокрый и слабый  от
голода  и  произвола воды,  казался скорее мертвым,  чем живым.  Он не
заметил, что коряга быстро приближается к маленькой гребной лодке.
     Мальчик лет двенадцати,  сидевший в лодке,  следил за поплавком и
не замечал корягу, пока она не поравнялась с лодкой. Голову котенка он
сразу увидел,  но решил,  что тот мертв. Однако вдруг маленькая голова
поднялась и замутненные глаза приоткрылись.
     Реакция мальчика  была мгновенной.  Провожая корягу взглядом,  он
смотал леску и бросил удочки на дно лодки,  быстро отвязал веревку  от
большой липы.  К тому моменту,  когда он выбирал якорь, коряга отплыла
уже футов на сто.  Умело выгребая,  мальчик настиг корягу,  перегнулся
через борт и ухватился за нее.
     При виде человека котенок сделал слабую попытку зарычать, но рука
крепко  ухватила загривок и осторожно сняла котенка с коряги.  Он тихо
зашипел, отчего на лице мальчика появилась усмешка.
     - Тихо, малыш, тихо, - сказал он мягко. - Как это тебя угораздило
забраться сюда?
     На сиденье,  за  спиной  у  мальчика,  валялось старое полотенце,
которым он вытирал руки от рыбьей слизи.  Он  оторвал  сухой  конец  и
завернул в него котенка.  Потом поднял запеленатого малыша и свободной
рукой аккуратно вытер ему  глаза,  которые  тотчас  плотно  закрылись.
Мальчик  расстегнул  рубашку,  засунул  за пазуху узелок с котенком и,
застегнувшись, начал грести.
     Он греб  против  течения  к  широкому  притоку реки,  впадающей в
Миссисипи с востока,  в миле от города Альма,  потом  вверх  по  этому
притоку,  пока не добрался до перекошенной старой деревянной пристани.
Мальчик привязал веревку к одной из свай,  сел и достал  из-за  пазухи
котенка.
     - Ты в неважном состоянии,  китти-кэт,  - пробормотал он.  - Даже
представить себе не могу,  что это с тобой приключилось. Как видно, ты
долго просидел на этой коряге. Держу пари, ты совсем голодный.
     Он нащупал в ведерке какую-то рыбешку и вытащил. Отщипнул кусочек
размером с земляной орех и сунул под самый нос котенка.
     - На-ка, попробуй!
     Котенок только  зажмурился.  Мальчик  покачал  головой  и   потер
кусочком рыбы мордочку зверька.
     Инстинктивно котенок облизнулся:  голод поборол страх и слабость.
Он  схватил  кусочек,  и через несколько минут вся рыбка была съедена.
Мальчик шарил рукой в ведре,  стараясь поймать единственную оставшуюся
рыбешку.  Поймав,  наконец,  ее,  он  обернулся к котенку и улыбнулся.
Маленькие глазки сверкали ярко и  настороженно,  следя  за  движениями
мальчика.
     - Ух ты!  Какой голодный!  - Он раскрыл мокрую ладонь перед самым
носом котенка.
     Снова малыш жадно ел и потом облизывал сок  с  пальцев  мальчика.
Тот   держал   ладонь   перед  самым  носом  котенка,  пока  щекочущий
шероховатый розовый язычок не перестал вылизывать остатки сока.  Тогда
он  снова  осторожно  сунул  сверток  с котенком за пазуху,  подхватил
снаряжение и ступил на ветхий причал.
     - Отнесу-ка  я  тебя  сначала в сарай,  - сказал он котенку,  - и
попробую стянуть для тебя немного молока, а потом, может, и вымою тебя
и погляжу, на что ты похож.
     Мальчик держал  путь  среди   густого   подлеска   по   тропинке,
взбирающейся  на крутой холм,  а с него по склону к старому каркасному
дому,  сильно нуждающемуся в ремонте. Сарай невдалеке выглядел получше
дома.  Между  двумя  строениями  стояла  забрызганная грязью,  местами
ржавеющая машина.
     - О-о, - пробормотал он забеспокоившись. - Па дома.
     Его отец,  Эд Эндрюс,  страстно  ненавидел  кошек,  причины  этой
неприязни  мальчик  не  знал.  Однако  он  видел,  как  отец умышленно
пристрелил нескольких.  Он не  знал,  поступил  бы  его  отец  так  же
безжалостно  по  отношению  к беспомощному котенку,  но и не собирался
проверять это.  Бесшумно он стал пробираться вдоль сарая, пока наконец
не  добрался  до  двери.  Он  прокрался  внутрь и тихо закрыл за собой
дверь.
     Сарай был     завален     ящиками,     ржавыми     инструментами,
немногочисленным  подержанным  садовым  инвентарем  и  грудой   пустых
мешков.  Мальчик  встряхнул  три мешка,  выгреб кучу сора из картонной
коробки из-под консервированного супа,  устлал дно мешками и осторожно
положил туда котенка.  Голова маленького кота свесилась набок. Тепло и
мучительная  усталость  погрузили  его   в   непреодолимое   дремотное
состояние.  Его глаза чуть приоткрылись, когда мальчик соскреб кусочек
грязи с меха между ушками,  и тут же закрылись. Весь он был в засохшей
грязи,  но,  быстро оценив его состояние,  мальчик на цыпочках пошел к
двери. Он снял со спиннинга остатки рыбешек и завернул их в газету.
     - Ты подожди, - прошептал он спящему котенку, - я скоро вернусь.

     Тодд Эндрюс медленно, с подчеркнутой небрежностью зашел в кухню и
рассеянно отпустил дверь, так, что она хлопнула.
     - Тодд!  -  Голос  матери  был резким,  но не таким злым,  как он
ожидал. - Что я говорила тебе насчет хлопанья дверьми?
     - Прости,  ма,  -  ответил он,  - она как-то сама выскользнула из
рук.
     - Эта  дверь  всегда выскальзывает,  когда ты приходишь.  Приехал
отец, он хочет кое-что тебе сказать. Пойди к нему.
     Мальчик кинул  сверток  на  полку  старого холодильника и вошел в
столовую.  Он был очень удивлен,  увидев отца одетого в  свой  старый,
поношенный костюм. Плоский чемоданчик стоял у двери.
     Старшему Эндрюсу,  невысокому тощему человеку,  казалось, было не
по себе в этом костюме. Он улыбнулся, увидев сына.
     - Вот,  достал работу,  малыш,  - сказал он горделиво.  -  Мистер
Джефферс  был  доволен моей помощью в устройстве нового оборудования в
его магазине и поэтому устроил меня на новое место, в магазин, который
купил  в  Сент-Луисе.  Он сказал,  что у меня склонность,  как это,  к
моторам и технике. Вот что он сказал. Так что он мне здорово помог.
     Мод Эндрюс,  все  еще  миловидная  женщина  с  проседью  в черных
волосах, вошла в комнату, обняла сына за плечи и прижала к себе.
     - Твой отец собирается уехать месяца на три-четыре,  Тодди. Может
быть,  если дела пойдут хорошо,  он найдет  постоянную  работу,  и  мы
переедем туда жить.
     Она улыбалась,  но мальчик видел,  как она боится,  что отец  все
разрушит своим пьянством.
     - А почему мы не можем жить здесь, па, чтобы ты работал здесь?
     - У меня нет выбора: работа, которую я выполнял здесь, сделана. У
них нет больше другой работы.
     Когда родители уже сидели в машине, мать сказала:
     - Мне надо еще кое-что купить в Виноне,  после того как я  посажу
отца на поезд. Там есть для тебя сосиски на обед.
     Он кивнул:
     - О'кей, ма. Будь осторожна. Удачи, па!
     Тодд был задумчив,  когда вернулся в дом и открыл холодильник. Он
говорил правду, желая отцу удачи. Несмотря на то что отец иногда плохо
обращался с ма и с ним,  он был неплохим человеком.  Тодд очень хотел,
чтобы  у  него хорошо пошли дела,  в основном ради матери.  Он глубоко
вздохнул и без  особого  интереса  осмотрел  содержимое  холодильника.
Взгляд  его  упал  на  газетный сверток с остатками рыбы,  а за ним на
полпинты молока.  Котенок!  Он совсем забыл о  нем.  Отъезд  отца  так
удивил  его,  что он обо всем забыл.  Он схватил кувшин молока,  налил
немного в кастрюлю и поставил на плиту.  Пока молоко грелось, он налил
полведра  горячей  воды  и  сунул в карман кусок мыла.  Потом выключил
огонь, вылил молоко в большую чашку и с ведром и чашкой пошел в сарай.
     Котенок проснулся  и с тихим фырчанием противился,  когда мальчик
разворачивал его.  Тодд громко  рассмеялся  и  поставил  малыша  перед
чашкой.  Тотчас  аромат теплого молока коснулся ноздрей котенка,  и он
насторожился.  Тодд пригнул голову котенка так,  что кончик  его  носа
окунулся в молоко,  и только тогда отпустил его голову. Котенок поднял
голову и облизнулся.  Вкус молока  страшно  его  взволновал,  и  когда
мальчик снова пригнул его голову,  он не упрямился, а опустил мордочку
ниже и начал лакать.  Наевшись,  он отошел от чашки и глубоко  зевнул.
Теперь,  впервые  за  все время контакта с мальчиком,  он не выказывал
никаких признаков страха или гнева, когда его осторожно подняли.
     Это вновь  обретенное  чувство безопасности продолжалось недолго.
Мальчик разыскал в сарае старый таз.  Он посадил туда котенка и держал
его одной рукой,  в то время как другой плеснул из ведра немного воды.
Прикосновение воды  вызвало  панику  и  визг.  Котенок  стал  фырчать,
царапаться,  рваться  на  свободу,  но Тодд ждал этого и крепко держал
его.  Чтобы  прекратить  крик  котенка,  Тодд  начал  тихо   напевать,
успокаивая малыша, и потом заговорил, отмывая ужасно грязного котенка.
     - Знаешь,  - сказал он,  - я читал книгу о собаке,  которую звали
Старый Йеллер. Его прозвали так из-за цвета, он был желтый, как яичный
желток.  Ну, а тебя, китти-кэт, назову-ка я Йоулер, что значит Крикун,
очень уж страшный у тебя голос.
     Маленький кот  сделал  нерешительную  попытку  укусить  Тодда  за
палец,  но  все-таки  уступил  и  стоял,  неудержимо дрожа под мыльной
пеной,  въедающейся в его мех. Тодд внимательно осматривал намыленного
зверька, который как раз собирался закричать.
     - Не думаю,  что тебя можно было бы назвать Старым Крикуном,  ты,
конечно,  не  очень  старый,  но вторая половина тебе вполне подходит.
Отныне и навсегда твое имя Крикун - Йоулер!
     Когда Тодд  вытер  котенка  насухо,  шерстка его стала пушистой и
очень мягкой, особенно красили ее желто-коричневые пятна. И только тут
впервые мальчик обратил внимание,  что у котенка почти не было хвоста,
или,  по крайней мере,  совсем немного  от  него.  Вдруг  глаза  Тодда
расширились: он рассмотрел уши котенка и заметил волоски на кончиках -
они  были  длинными  и  темными  и  обещали  стать   еще   длинней   и
остроконечней.  Тут и все прочие черты котенка стали приобретать новое
значение: его цвет, дикость, размер лап.
     - Святая  макрель!  - Тодд перевел дух.  - Ты дикий кот,  Йоулер.
Провалиться мне на этом месте, настоящий дикий кот!
     Глаза мальчика  горели  от возбуждения после такого открытия,  но
потом он нахмурился, погладил уши маленького кота.
     - Малыш, могу тебе сказать, нам повезло, что па уехал. Он убил бы
тебя, а меня, наверное, до полусмерти исколошматил бы.
     Маленький кот  опять  крепко уснул,  мальчик ощущал едва уловимое
движение,  когда  проводил  кончиками  пальцев  по  шерстке  кота.  Он
приложил  голову  совсем  близко  к  маленькому  тельцу  и безошибочно
услышал: маленький кот едва-едва мурлыкал.

     Беспомощность маленького  существа  не  оставила  никакого  следа
сопротивления  у  Мод  Эндрюс  против  пребывания в доме котенка.  Она
удивилась,  где такой маленький котенок мог потерять хвост, но Тодд не
сказал ей, будто ему кажется, что это дикий кот, а не домашняя кошка.
     Маленький кот прекрасно приспособился  к  новым  условиям  жизни.
Несомненно, он с большой радостью ждал прихода Тодда, но все же не мог
до конца избавиться от инстинктивного чувства тревоги,  когда  мальчик
гладил его и брал на руки. Первые несколько недель котенок был доволен
своим пребыванием в сарае.  Ему нравилось носиться за  красным  мячом,
который принес ему Тодд, среди ящиков и инструментов.
     Однажды мальчик сидел на полу сарая с малышом на  руках  и  нежно
гладил  его.  Оба,  и  мальчик  и  котенок,  заснули.  Сквозь сон Тодд
почувствовал,  как его любимец напрягся под его ладонью,  а  маленький
обрубочек-хвост нервно заходил туда-сюда под его рукой. Тодд проследил
за пристальным взглядом котенка. Кот не отрываясь смотрел на маленькую
полевую мышь,  спешащую к хлебной корке.  Когда мышка была примерно на
полпути к хлебу,  котенок прыгнул.  Соскочив с Тодда,  он в два прыжка
преодолел  пространство  между  собой  и мышкой,  но она исчезла между
двумя ящиками.
     - Тебе надо лучше прыгать,  Йоулер, - сказал Тодд, - и ты прыгнул
слишком рано.  Если б ты немного подождал, мышка подошла бы, наверное,
достаточно близко и ты б ее сгреб. Так-то.
     Тодд поднял котенка и посадил себе на грудь, глядя ему в глаза.
     - Скоро вернется па.  Если он заставит прогнать тебя,  лучше тебе
научиться охотиться.  Если бы ты жил с матерью, она бы научила тебя. А
так  как  я  в  некотором роде занял ее место,  придется мне дать тебе
несколько уроков.
     Он опустил  котенка  на  пол.  Кот  с интересом следил,  как Тодд
достал из кармана брюк моток бечевки,  смотал в клубок и втиснул его в
щель  между  ящиками,  где  скрылась мышь.  От клубка он отмотал кусок
бечевки,  натянул ее и у конца посадил  котенка.  Тодд  крепко  прижал
Йоулера к полу, так что тот касался мордочкой пола. Дважды, когда Тодд
ослаблял давление руки,  котенок  пытался  подняться,  и  дважды  Тодд
заставлял его пригнуться.  На третий раз кот понял,  что от него хочет
мальчик, и остался недвижим.
     - Смотри,  Йоулер!  Этот моток - мышь! Когда мышь появится, ты не
должен сразу прыгать и бежать за ней, понял? Ты должен дождаться, пока
она подойдет поближе.
     Глаза котенка сузились,  когда он увидел,  что мальчик потянул за
бечевку.  Когда  клубок  вырвался  из  щели,  мускулы  маленького кота
напряглись для прыжка,  но рука на спине снова прижала его  к  полу  и
раздался успокаивающий шепот мальчика:
     - Нет,  Йоулер,  нет,  еще рано.  Ты должен подождать, пока мышка
подойдет ближе.
     Свободной рукой он потянул бечевку и небольшими рывками придвинул
клубок  на  фут.  Несколько  раз котенок пытался прыгнуть,  но Тодд не
позволял ему.  И лишь когда клубок был в какой-нибудь  паре  футов  от
котенка, мальчик подтолкнул его. Йоулер рванулся, в один мах обрушился
на "мышь". Он крутил, кусал и рвал клубок своими острыми когтями. Тодд
дал  ему  насладиться победой некоторое время,  потом отобрал клубок и
спрятал в другом месте.  Котенок,  очевидно, наслаждался тренировкой и
скоро понял, что от него требуется. И постепенно уроки стали сложнее.
     Шли недели,  рефлексы и умение котенка  удивительно  обострились,
иногда  он  придумывал  собственную  стратегию  охоты.  Тодд  сиял  от
радости.  Он  и  маленький  кот  стали  неразлучны.  Кот  следовал  за
мальчиком   повсюду,   точно   собака.   Довольно   часто  они  вместе
отправлялись на рыбалку.  Если вначале котенок боялся воды,  то  скоро
понял,  что  в  лодке  Тодда  он в полной безопасности.  Он с огромным
интересом следил,  как вылавливалась рыба,  и проворно ловил и  сжирал
каждую рыбешку, которую кидал ему Тодд.
     Йоулер необыкновенно вырос за эти недели, и хотя он еще не достиг
своих  окончательных  размеров,  но  был  уже  значительно  выше любой
взрослой домашней кошки.  Его  уши  заострились,  и  шерсть  на  щеках
выросла.  Пятнистая  шкурка  была  не совсем как у дикой кошки - факт,
озадачивавший Тодда,  - но все-таки не могло быть никаких  сомнений  в
том, что это был не обычный кот.
     Когда стало  совершенно  ясно,  что   Йоулер   не   убежит   даже
оставленный  без  присмотра,  Тодд  открыл  единственное  окно сарая и
укрепил его ручкой от метлы.  Снаружи под  окном  он  поставил  старую
бадью  вверх дном,  и теперь котенок мог входить и уходить,  когда ему
вздумается.
     Тодд продолжал  упражнять  котенка в поле.  Однажды котенок учуял
нору луговой мыши и выследил ее так,  будто точно все рассчитал.  Тодд
смотрел  на  него  с одобрением.  Это была первая живая,  теплокровная
жертва, и едва заметные изменения происходили с котенком, когда он ел.
Котенок расправился со своей добычей, и Тодд сделал легкое движение по
направлению к нему,  Йоулер прижал уши к голове,  мордочка сморщилась,
он зарычал.
     Немного отступив, Тодд ласково обратился к нему и погладил его по
спине, и моментально дикий кот снова превратился в ручного котенка. Из
его  груди  донеслось  мурлыканье,  он   выгнул   спину,   наслаждаясь
поглаживанием руки мальчика.
     ...Через десять недель Эд Эндрюс  вернулся  домой  пьяный.  Когда
Тодд спросил,  что случилось,  отец взглянул на него мутными глазами и
так  сильно  толкнул,  что  мальчик  упал  в   стоящее   позади   него
кресло-качалку.   Тодд,   слишком   ошеломленный,  чтобы  разреветься,
бросился в сарай.  Он схватил Йоулера на руки и сел на пол.  Кот лизал
лицо  Тодда  и  его  пальцы,  потом  задремал  на руках всхлипывающего
мальчика.  Поздней ночью из своей  спальни  Тодд  слышал  приглушенные
звуки спора и знал,  что мать плачет. На следующее утро, за завтраком,
Мод Эндрюс сидела с плотно сжатыми губами и  опухшими  глазами,  а  Эд
Эндрюс был явно зол.  Ковыряя в тарелке с кашей,  Тодд случайно бросил
взгляд в окно.  Там,  на бадье, сидел Йоулер и умывался. Тодд невольно
ойкнул.  Эд  Эндрюс тоже поднял голову и с ревом вскочил со стула.  Он
выбежал из комнаты и через мгновение выскочил на крыльцо с винтовкой в
руках.
     - Нет,  па,  нет!  Не стреляй в него,  па!  Это Йоулер! Он мой! Я
вырастил его, па, он ручной. Прошу тебя, не стреляй в него!
     Тодд вцепился в руку отца,  но мужчина свирепо  оттолкнул  его  и
снова   прицелился.   Услышав   шум   на   крыльце,  кот  испугался  и
встрепенулся.  Шерсть на нем встала дыбом.  Он почувствовал,  что  ему
грозит опасность. В страхе он спрыгнул с бадьи, и в этот момент грянул
выстрел.  Ужасный скрежет раздался,  когда пуля рикошетом отскочила от
обруча,  опоясывающего бочонок. Кот побежал между домами и бросился за
угол  сарая,  когда  вторая  пуля  попала  в  торец  здания.  Фонтаном
разлетелись  щепки,  и  один  маленький острый кусочек воткнулся в его
плечо и глубоко засел там. Он бежал так, как не бегал никогда прежде.
     Наконец он остановился за большим трухлявым бревном далеко в лесу
и внимательно прислушался,  но ничего не  услышал.  Его  лапы  и  бока
дрожали,   хотя   первоначальная   паника   прошла.   В  плече  сильно
пульсировало,  и он закинул  голову  назад,  пытаясь  схватить  зубами
занозу.   После   нескольких   неудачных  попыток  вытянуть  ее  он  в
изнеможении улегся,  время от времени вылизывая рану и реагируя  ушами
на  всякий  звук.  Наконец  послышался  далекий  зов,  заставивший его
подняться и вытянуть шею.
     Слегка прихрамывая,  он затрусил к краю леса и посмотрел с опушки
через прерию на дом.  Теперь там было все спокойно,  и он очень  хотел
вернуться назад,  в сарай,  который был его домом.  Но инстинкт все же
переборол этот порыв,  и кот отправился  обратно  в  лес.  Он  перешел
ручей,  подошел к поваленному дереву и там задержался,  прислушиваясь.
Снова до него долетел зов.  Тотчас он бросился на этот далекий  голос.
"Йоулер,  Йоулер!  Где ты,  малыш?  Прошу тебя,  Йоулер, вернись! Я не
позволю отцу трогать тебя, Йоулер!"
     Тодд устремился   вниз   с  крутого  берега  к  шаткой  маленькой
пристани.  Когда он снова позвал,  кот ответил  пронзительным  криком.
Мальчик остановился.
     - Йоулер, Йоулер! Это я! Я тебя не трону! Где ты?
     И тут  Тодд  заметил  кота  на той стороне ручья.  Он видел,  что
котенок немного хромает. В голосе Тодда смешались радость от того, что
кот нашелся, и страх.
     - Ты ранен, Йоулер? Подожди меня!
     Мальчик отвязал лодку и переправился на другой берег ручья. Хвост
кота дрожал в нетерпении, и, когда нос лодки приблизился к берегу, кот
поджался  и прыгнул в лодку.  Мальчик бросил весла и поднял зверька на
руки.  Кот облизал руки и подбородок Тодда,  все его тело трепетало от
радости.  Пальцы  мальчика  осторожно  искали рану;  когда он нечаянно
слегка  задел  занозу,  кот  вздрогнул  от  боли.  В  недоумении  Тодд
раздвинул густой мех и увидел кусок щепки, вонзившейся в тельце.
     - В конце концов, хоть не пуля, Йоулер. Ну-ка, держись!
     Он зажал  занозу  между большим и указательным пальцами и дернул,
заноза оказалась у него в руках. Кот даже не шевельнулся.
     - Будет  больно немного,  малыш...  (Йоулер зализывал рану,  Тодд
гладил его по спине.) Через несколько дней все заживет. К тому времени
мы уж будем далеко отсюда.
     Лодка лениво спускалась по течению к месту впадения в  Миссисипи.
Тодд улыбался:  "По крайней мере, голодными мы не останемся. Когда нас
подальше отнесет вниз,  посмотрим,  что нам удастся поймать".  На  дне
лодки  лежала старая удочка и небольшой полотняный мешок с рыболовными
снастями,  спички,  яблоко  и  черствый  бутерброд  -   очень   жалкое
снаряжение для путешествия, которое задумал мальчик. Налегая на весла,
он плавно выгреб  из  устья  притоки  в  открытые  воды  Миссисипи.  В
полусотне  ярдов от берега он оставил весла и дал течению нести лодку.
Тодд следил за проплывающими мимо берегами,  и,  когда они проходили у
подножия  кручи  как  раз  позади  их  дома,  он  взглянул на Йоулера,
растянувшегося у него на груди.  Тодд улыбнулся и зарылся носом в  мех
между  ушами  кота.  Глаза  зверя  были закрыты,  и он мурлыкал низким
урчащим голосом, довольный тем, что он со своим защитником. Подбородок
мальчика  вдруг  задрожал:  "Ма...  Она  знает,  что  я  могу  о  себе
позаботиться.  И потом, у нее полно забот с па". Он зарылся еще глубже
в  шерсть  своего  кота.  "Лишь бы она не волновалась за меня".  Но он
знал, что она потеряет покой.
     ...Целый день  они плыли,  чудесный день,  солнечный и теплый.  У
трех плотин,  расположенных  возле  Уитмена,  Виноны  и  Ламуайи,  они
переправлялись волоком.  Кот шнырял по берегу, пока Тодд, мыча и сопя,
перетаскивал лодку через бетонные преграды.
     Пополудни Тодд достал сандвич и яблоко. Он предложил кусок сухого
хлеба с вязким арахисовым маслом коту. Йоулер сначала жадно лизнул, но
потом отвернулся и уселся на носу лодки спиной к Тодду.
     Чувствуя вину перед котом за то,  что сам поел,  мальчик привел в
готовность  свои  рыболовные  снасти.  "Надо сойти на берег и накопать
червей".  Выбравшись на песчаную отмель у берега,  Тодд вынул из  воды
весла,  прыгнул в воду и втащил лодку на берег. Кот тотчас выпрыгнул и
начал рыскать среди камней и плавника. Почти сразу он поймал пятнистую
лягушку и съел ее.  Тодд, взяв ржавую консервную банку, поднялся вверх
по крутому берегу, кот последовал за ним. В низкорослой дубовой рощице
мальчик быстро накопал штук тридцать червей и побросал их в банку.
     Через пять минут они уже вернулись к быстрым водам Миссисипи.  Но
странно, совсем не было клева. Тодд утомился, он лег в лодке на спину,
подложив под себя удилище на тот случай, если начнет клевать, и закрыл
глаза. Солнце приятно грело, и он крепко заснул.
     Под вечер сильно натянувшаяся леса разбудила Тодда.  Он осторожно
потянул ее и подсек большеротого окуня весом примерно в два фунта.
     Солнце садилось, когда вдалеке показался узкий лесистый островок.
Тодд смотал удочку.
     - Я думаю, Йоулер, это подходящее место для первой ночевки. Жаль,
у нас нет одеяла. Ну ничего, хороший костер согреет нас. - Он похлопал
рукой по полотняному мешку, где у него хранились спички.
     Попав в  сильное течение,  они быстро добрались до острова.  Тодд
подгреб к упавшему дереву,  погруженному в воду,  корни его  были  еще
высоко  на  сухом  берегу.  Он привязал к ветке веревку,  ступил одной
ногой  на  широкий  покатый  ствол,  нашел  его  достаточно   прочным,
способным  выдержать  вес его тела,  и вынул из лодки вторую ногу.  Он
нечаянно задел за ветку  и,  потеряв  равновесие,  плюхнулся  в  воду,
широко  распахнув  руки.  Потом  ветка треснула у основания,  а Тодд с
головой ушел под воду.  Он крепко схватился за ствол и потянул его  на
себя,  потом  вынырнул,  отплевываясь  и  хватая  ртом воздух.  Низкий
испуганный крик достиг его ушей.  Он повернул голову.  Лодка с  котом,
стоящим  на  носу,  была уже в нескольких футах от берега и,  уносимая
быстрым течением, развивала скорость.
     Тодд мгновенно  среагировал  и  бросился за лодкой,  но он не был
хорошим пловцом, а лодку несло сильное течение.
     - Прыгай, Йоулер! Прыгай! Спеши, ты еще можешь! Прыгай!
     Кот поставил передние лапы на планшир, как бы собираясь прыгнуть,
но потом словно раздумал; вспрыгнув на сиденье, он безутешно кричал.
     Пространство воды,  разделяющее их, быстро увеличивалось, так как
течение  уносило  лодку  полным  ходом  прочь.  Тодд,  прислонившись к
дереву,  продолжал кричать,  чтобы кот прыгнул,  но  слова  его  стали
совсем  неразборчивыми,  наконец,  звуки  его  голоса  слились  в одно
сплошное рыдание,  доносившееся из густеющего мрака. Тодд оставался на
месте, пока его мог видеть зверь.
     Второй раз в жизни  после  более  чем  десятинедельной  дружбы  с
мальчиком  кот  снова  был  один  и  плыл  по  течению величайшей реки
Северной Америки.



     Быстро спустилась темнота,  и,  как  будто  внезапно  испугавшись
чего-то,  кот  прижался  к самому дну лодки.  Он достал из-под сиденья
большого окуня,  пойманного Тоддом,  и  съел  его.  Снова  заполз  под
сиденье  и  заснул.  Всю  ночь лодку плавно и без происшествий уносило
течение.
     Ранним утром небо повсюду было обложено тучами, но солнечные лучи
принесли тепло.  На реке было немного лодок,  и те лодочники,  которые
замечали  маленькое  ветхое  суденышко,  не обращали на него внимания.
Когда  снова  стемнело,  кот,  свернувшись,  занял  свою  позицию  под
сиденьем  на  носу  лодки  и заснул.  Его будили волнение и голод.  Он
опирался передними лапами на сиденье и смотрел по сторонам.  Он увидел
огни  вниз  по течению,  которые,  казалось,  приближались,  а потом с
нарастающим шумом до него донеслись  удары  мощного  мотора.  В  свете
молодого  месяца  кот  увидел корпус колоссальной баржи,  нависшей над
ним.  Он замер от страха.  Грохот воды, расталкиваемой носом и бортами
громадины,  был  подобен  водопаду.  Последовал удар.  С глухим стуком
разлетевшись на щепки, старая лодка буквально исчезла. Кот пролетел по
воздуху  футов  двадцать.  Белая  пена  из-под  баржи накрыла его.  Он
немного  проплыл  под  водой,  яростно  сопротивляясь  потоку.  Когда,
наконец,  его  голова вырвалась на поверхность,  он еле дышал и шипел.
Меньше  чем  в  пяти  ярдах  от  него  с  сопеньем  проплывала  баржа.
Инстинктивно он поплыл прочь от нее.
     Теперь сильное срединное течение быстро подхватило и понесло его.
Высоко  задирая  над  водой морду,  он пытался выбраться к берегу,  но
продвигался он медленно,  и это продвижение съедало все его  силы.  Он
нашел,  что ему легче держаться на плаву,  делая время от времени лишь
небольшие усилия и отдыхая на поверхности воды.  Но он быстро  слабел:
все чаще его голова погружалась в воду,  и он выныривал,  сипя. Совсем
немного времени он мог еще продержаться на воде.
     Неожиданно его  вынесло к деревянному столбу.  Его когти отчаянно
вонзились в дерево,  и  ему  удалось  перебраться  на  противоположную
сторону столба,  где течение почти не ощущалось. Только теперь он смог
оглядеться и увидел над собой длинную дощатую платформу.
     С величайшей осторожностью он стал карабкаться по подпорке. Почти
полчаса занял у него подъем на платформу,  которая оказалась  большой,
добротно  построенной  пристанью.  Больше часа он лежал совершенно без
движения,  приходя в себя.  Наконец он поднялся на ноги и, изнуренный,
поплелся по длинному-длинному пирсу. На берег вела лестница. Достигнув
последней  ступеньки,  кот  почувствовал  запах  добычи.   Словно   по
волшебству, вся его слабость, казалось, исчезла куда-то, он напряженно
насторожился,  уши прижались к голове,  и весь он приник к  земле.  Он
быстро пробежал вдоль ржавеющей жестяной стены какого-то строения,  на
углу остановился и  осторожно  осмотрелся.  Деревянная  платформа  шла
вдоль   этой   стороны   строения,   и   товарный   состав   стоял  на
железнодорожном пути возле нее.  Между вагонами и строением,  не более
чем в двадцати футах от кота,  пять крыс с шумом рвали бумажный пакет,
чтобы достать два черствых пирожка.  Некоторое время юный кот наблюдал
за ними,  и хвост его нервно подергивался. Потом он скользнул за угол,
незаметно  пробежал  вдоль   фундамента.   Его   быстрое   приближение
оставалось  незамеченным,  пока он не сократил расстояние на две трети
между собой и крысами.
     Вдруг одна  из  крыс  пронзительно  пискнула,  и тотчас поднялась
суетливая беготня - крысы бросились врассыпную. Две проскочили в узкую
щель под дверью склада. Две другие прыгнули в открытую дверь товарного
вагона.  Пятая бросилась бежать по платформе. Это была роковая ошибка.
Молодой кот перехватил ее и почувствовал,  как хрустнули кости,  когда
его зубы вонзились в плечи грызуна,  и  еще  до  того,  как  перестали
дергаться мускулы жертвы, он начал пожирать ее.
     Почти час после этого он тщательно чистился. Когда он снова пошел
по  платформе,  то  ступал  уже  беззаботно,  высоко  подняв  голову и
навострив  чуткие  уши.  Еда  чудесным  образом  освободила   его   от
мучительного  голода  и боли.  Он подошел к бумажному пакету,  которым
занимались крысы,  и обнюхал засохшие пирожки. Они не привлекли его, и
он  отвернулся от них.  Потом,  вспомнив о двух крысах,  исчезнувших в
темной пещере товарного вагона, кот подошел к краю платформы и вытянул
шею,  чтобы  заглянуть внутрь вагона.  Во мраке смутно виделись доски,
кучи бумаги вперемешку с соломой.  Он прыгнул внутрь и  обошел  вагон.
Потом удобно устроился на соломе и глубоко заснул.
     Его разбудил человеческий голос.  Он тотчас  вскочил.  Подошел  к
двери  и высунул голову в утренний свет,  немедленно снова спрятавшись
при  виде  приближающегося  человека.  Потом  раздался  другой   звук,
таинственный сильный грохот,  и вдруг кот был сбит с ног резким рывком
вагона.  Восстановив равновесие,  он прижался к полу, широко расставив
лапы, но второй толчок повалил его.
     Минутой позже   вагон   поехал.   Испуганный,   хотя   и   полный
любопытства,  молодой  кот  приблизился  к  открытой двери вагона.  Он
улегся на безопасном расстоянии,  наблюдая за проплывающими  картинами
природы.  Ветер  приятно  ерошил  ему  шерстку  и  место страха заняло
чувство, близкое к наслаждению.
     Он мельком увидел великую реку - Миссисипи, когда поезд несколько
миль шел вдоль реки вниз по ее течению,  но,  когда рельсы свернули на
юго-запад,  он потерял ее из виду.  Почти весь день он лежал,  вытянув
лапы,  как маленький лев,  обозревающий  свое  королевство.  Время  от
времени  он  поднимался  и  бродил  по  вагону.  Дважды  в течение дня
человеческие голоса поблизости заставляли его  прятаться  в  соломе  в
темном углу вагона.
     Для кота,  еще  не  переставшего  быть   котенком,   он   проехал
значительное расстояние от места своего рождения. Когда спустился мрак
и  поезд  набрал  скорость,  стало  ясно,  что  его   одиссея   только
начинается.

     После первого    дня    пути   его   первоначальный   интерес   к
импровизированному железнодорожному путешествию пропал.  Скоро он стал
беспокоиться.  На  второй  день  одна  из  крыс  совершила смертельную
ошибку,  слишком нагло высунувшись из своего убежища.  Кот съел ее так
же быстро, как поезд съедал мили. К концу четвертого дня голод и жажда
стали для него почти невыносимы.
     Чем дальше   на   юг  шел  поезд,  тем  более  жаркой  и  влажной
становилась погода.  Поезд громыхал теперь среди незнакомой страны,  в
которой огромные, развесистые дубы и величественные кипарисы, падубы и
тополя были окутаны длинными ниспадающими прядями испанского мха.
     Наконец на  пятое утро поезд,  вздрогнув,  остановился на большой
сортировочной станции в пригороде Александрии штата Луизиана. Как и на
предыдущих  остановках,  он услышал,  как снаружи говорили и двигались
люди.  Но на этот раз какой-то человек заглянул в дверной проем, и кот
испуганно  прыгнул  в  противоположный  конец  вагона.  С богохульными
проклятьями человек влез в вагон и пошел на зверя с палкой в руке,  он
подошел вплотную к коту,  и зверь попытался убежать.  Но, тыкая в него
палкой,  человек  заставил  его  забиться  подальше  в  угол.   Низкое
угрожающее  рычание  вырвалось из горла кота,  шерсть поднялась дыбом,
белые острые зубы  обнажились.  Человек  отступил  и  сохранял  теперь
порядочную  дистанцию  между собой и котом.  Потом опять стал тыкать в
зверя палкой,  больно задевая ему ребра.  Рычание угрозы  переросло  в
рычание ярости. Кот ловко отпихнул палку лапой в сторону и бросился на
врага.
     Человек издал испуганный вопль,  отшвырнул палку и кинулся прочь.
Но в то же мгновение кот вцепился ему в бедро,  глубоко вонзив  когти.
Задние  лапы  работали как насос,  вспарывая голень,  разрывая брюки и
глубоко вонзаясь в мякоть.  Когда  сильные  зубы  зверя  воткнулись  в
толстую мышцу чуть выше колена, человек заорал от боли и страха:
     - Чарли! ЧАРЛИ! Помоги! Револьвер! Он хочет убить меня!
     Раздался топот  бегущих по крупному гравию ног,  и другой человек
появился в дверном проеме.  Он тянул  за  лямку  кобуры  и  уже  почти
вынимал  тяжелый  револьвер,  когда кот стремительно перепрыгнул через
голову ошеломленного человека.
     Он мчался прочь от вагона на предельной скорости,  когда раздался
первый выстрел.  Вспышка боли качнула его,  пуля провела узкую горячую
царапину  по его бедру.  Зверь тотчас увернулся в сторону,  нырнул под
грузовики и выскочил на другой  стороне  дороги.  Кот  бежал  как  мог
быстро к густым зарослям мшистых деревьев в дальнем конце станции.  Он
тяжело дышал,  когда добрался до подлеска,  но пробежал  еще  четверть
мили через лес,  прежде чем замедлить ход.  Остановился,  сопя,  возле
огромного зеленого  дуплистого  дуба,  почти  лежащего  на  земле.  Не
обнаружив ничего опасного,  вскарабкался внутрь ствола.  Там,  все еще
тяжело дыша, он долго отлеживался, успокаиваясь, потом глубоко заснул.
     Кот проснулся под вечер,  и невольный тихий крик боли вырвался из
его груди.  Целый час он тщательно зализывал рану и  этим  значительно
уменьшил боль.  В сумерках, когда голод выгнал его из убежища в стволе
дерева, он прихрамывал совсем чуть-чуть.
     Смесь новых  волнующих запахов наполнила воздух - запахов страны,
с которой он был совершенно незнаком.  Он пошел к ближайшему болотцу у
реки, настороженный ко всему вокруг.
     Кот довольно долго стоял на берегу и с подозрением пофыркивал  на
странно  темную воду перед собой.  Он никогда не слышал такого запаха,
не видел  воды  такого  цвета.  Но  несмотря  на  то,  что  вода  была
густо-коричневая  -  окрашенная  корой  деревьев  и  трав,  растущих и
гниющих прямо в болоте,  она не была мрачной и обладала  прозрачностью
темного янтаря. И запах был отнюдь не неприятный. Кот пригнул голову и
пил,  сначала с сомнением,  но потом все с большей охотой.  Его  очень
мучила жажда.
     Почти сразу после этого он отправился вдоль берега и  без  особых
трудностей  поймал  пять  лягушек.  Воодушевленный  успехом  и все еще
голодный,  он  стал  больше  внимания  уделять  охоте,  чем  возможной
опасности.   Когда  он  подошел  к  месту,  где  заболоченная  речушка
сужалась,  он заметил в последних  неверных  лучах  солнца  наполовину
затонувшее  бревно,  которое,  казалось,  было  перекинуто с берега на
берег. Он шустро прыгнул на него и пошел на ту сторону.
     Когда он  был  уже  на  полпути  к  другому берегу,  бревно вдруг
накренилось и раздался ужасный свистящий рык.  Две гигантские  челюсти
разверзлись на том конце, к которому он шел, и резко рванулись к нему.
В тот же миг длинный зубчатый хвост взлетел,  выгнувшись мощной дугой.
Молодой  кот  впился  в  хвост  когтями  и  удержался.  И  снова хвост
девятифутового  аллигатора  хлестнул,  и  ужасная  голова  повернулась
назад. Но кот не отпускал хвоста. Тогда, свирепо рванувшись, аллигатор
перевернулся всем корпусом,  чтобы сбросить своего седока.  Под  водой
кот  выпустил  крокодилов  хвост  и  как безумный устремился к берегу.
Аллигатор нырнул, но попал как раз под свою предполагаемую добычу, так
что  кот  снова оказался на его бугристой спине.  На этот раз его лапы
лишь на мгновение вцепились в бугристую поверхность прямо за огромными
выпуклыми   глазами   аллигатора,  и,  когда  пресмыкающееся  внезапно
поднялось и распахнуло пасть,  кот прыгнул.  Его передние лапы поймали
топкую кромку берега и врылись,  в нее. Аллигатор возобновил атаку, но
зверь был быстрее.  Он выскочил из воды и пустился наутек через густой
кустарник  с  предельной  скоростью  и  ловкостью.  Это  была чересчур
опасная встреча.  Пока он лучше узнает страну,  ему надлежит поступать
осторожнее.
     Так началось пребывание кота в странном новом мире.
     ...После восемнадцати  месяцев  в  стране  заболоченных речушек и
озер кот совершенно изменился.  Никакое преувеличенное воображение  не
могло   бы   больше   увидеть   в  нем  признаки  котенка.  Он  хорошо
приспособился к смене обстановки и,  без сомнения,  мог бы вести здесь
приятную  жизнь,  если  бы  не грызущее беспокойство.  Периодически он
совершал странный ритуал:  надолго останавливался,  задрав голову, как
будто  к  чему-то прислушиваясь,  напряженно уставившись в одну точку,
которая  всегда  находилась  на  севере,  внюхивался  в   воздух.   Но
вслушивался  он не в звуки окружавшей его страны,  его волновали не ее
виды и ароматы.  Казалось,  он тоскует о чем-то таком,  чего не  может
понять, и это рождало в нем тревогу, похожую на неудовлетворенность.
     Ему было почти два  года  теперь,  и  он  был  тринадцати  дюймов
ростом,  а от кончика носа до кончика хвоста-обрубочка,  было тридцать
два дюйма.  Он весил двадцать восемь фунтов,  был прыгуч и  мускулист.
Темно-серые полосы на боках напоминали материнские,  роскошная длинная
гладкая шерсть имела глубокий оранжево-коричневый подцвет,  как у  его
дикого отца.
     Кот был теперь потрясающе гибким и  самоуверенном  существом.  Он
стал  опытным  и безжалостным охотником и гордо носил себя по лесу.  В
этой болотистой местности он хорошо кормился.  Иногда ему  приходилось
довольствоваться   лягушками  и  мелкими  змеями,  но  он  определенно
предпочитал теплокровное мясо  млекопитающих,  особенно  грызунов.  Он
нападал на птиц лишь при необходимости.
     В этом краю только три действительно диких существа  были  опасны
для кота.  Двое из них,  крокодил и щитомордник - водяная змея, жили в
воде или совсем рядом с нею.  Третье было постоянным врагом, с которым
надо было всегда быть настороже. Тростниковая гремучая крапчато-желтая
змея вырастала в длину до семидесяти дюймов и  была  толщиной  с  руку
человека.  Полые корни ее клыков наполнены смертельным ядом. Год назад
он столкнулся с такой змеей.  Вообще-то он  знал  о  присутствии  змеи
задолго до того,  как непосредственно попал в сферу ее досягаемости. В
тот раз его внимание было целиком сконцентрировано на дикой кошке.
     Дикие кошки  были  немногочисленны  в  болотистой  местности,  он
пересекал тропы нескольких.  Обычно он убегал от них, так как они были
больше  его,  и он боялся их.  Но на этот раз,  когда он приблизился к
годовалой кошечке,  что-то проснулось  в  нем,  что  отвергло  решение
"повернуть хвост". Она прижала уши и зарычала. Он ответил на ее низкий
угрожающий голос и,  чуть припав к земле,  стал  кружить  вокруг  нее,
приготавливаясь к прыжку.  Она поворачивалась вместе с ним,  все время
оставаясь напротив него,  и хотя рычание  все  еще  доносилось  из  ее
горла, оно было скорее приглашением, чем угрозой.
     Он прыгнул на нее внезапно,  и она повернулась и сцепилась с ним,
пока вдруг не отскочила и побежала от него.  Трижды он одолевал ее,  и
каждый раз рычание ее становилось все менее  угрожающим,  ее  укусы  и
царапины   менее  мучительны.  Наконец  она  опустилась  на  небольшой
песчаный пятачок,  и ее голос походил скорее на скулящую песню, чем на
жалобу. Она приняла его победу. Но вдруг возле них раздвинулись кусты.
Сузив  глаза  и  припав  к  земле,  Йоулер  следил   за   приближением
испещренного боевыми шрамами дикого кота,  раза в полтора крупнее его.
Не было никакого сомнения в том,  что он собирался завладеть кошечкой.
Его  уши  были  плотно  прижаты  к голове,  шерсть дыбилась,  и боевое
рычание вырывалось из глотки.
     Кошка осторожно наблюдала за двумя самцами. Йоулер только добился
ее,  но если этот кот  победит  его,  она  признает  победителя  своим
супругом.  Когда  дикий  кот  прыгнул,  атакуя,  Йоулер  рванулся  ему
навстречу,  и они сплелись в отчаянной схватке.  С самого начала  было
ясно,  что  у  Йоулера мало шансов на победу,  хотя он хорошо дрался с
этим более крупным и опытным котом.  Они забрались в борьбе в  заросли
тростника,  яростно бросаясь друг на друга.  Занятые сражением, они не
услышали,  не увидели толстую гремучую змею,  свернувшуюся за  мшистым
бревном. Слегка задетая, змея подняла голову на полфута от земли, и ее
хвост  задрожал  с  громким  угрожающим  жужжанием.  Соперники   вдруг
повалились  на  нее,  и  большое пресмыкающееся ответило ударом.  Зубы
змеи, не коснувшись лапы Йоулера, глубоко вонзились в шею дикого кота.
Змея  тут же отпрянула и исчезла,  а два кота,  сплетясь,  остались на
месте.  Через мгновение дикий  кот  издал  страшный  вопль  и  ослабил
хватку.  Вращая глазами, он отскочил, лапы его задергались, в страшных
судорогах он повалился на  землю.  Пасть  открылась  и  закрылась,  но
никаких  звуков не было слышно,  он неистово забил лапой и в считанные
секунды был мертв.
     Йоулер, страшно  испуганный,  в стороне от поля действия гремучей
змеи наблюдал предсмертные судороги соперника.
     Кошка подошла  и лизнула его в морду.  Без дальнейшего ухаживания
они ушли вместе.  Они были вместе больше месяца,  но так как кошка  не
выказывала никаких признаков беременности,  их отношения к концу этого
периода заметно охладели.  Ни один из  них  не  мог  знать  того,  что
Йоулер,  как  помесь,  не  мог  иметь  потомства.  Они  стали  надолго
разлучаться,  и тогда однажды старая тоска проснулась в нем снова; кот
поднял голову к северу и стоял без движения несколько минут.  Когда он
внезапно побежал, кошка не последовала за ним.
     ...Расставшись с   дикой   кошкой,   Йоулер   последовал   своему
неудовлетворенному побуждению, которое целый год толкало его на север.
Теперь,  во  вторую  свою весну на юге,  он оказался на самом северном
краю страны  болот.  Он  направился  к  северу  от  Болот  Варфоломея.
Несколькими   милями  южнее  Дюма  река  поворачивала  на  запад,  это
беспокоило Йоулера.  Сворачивая с пути,  он подходил к берегу  реки  и
подолгу  смотрел  на  восточный  берег.  Ширина  реки  в  этих  местах
составляла футов сорок.  Не раз жизнь его висела на волоске,  когда он
оказывался  в воде,  и он не собирался залезать туда сам,  когда ничто
его не заставляло.
     Но все  же,  когда  река  еще сильнее свернула к западу,  он стал
чрезвычайно  нервным.  И   лишь   только   чуть   западнее   маленькой
арканзасской  деревушки  ему  повстречался узкий мостик,  он пренебрег
обычной предосторожностью и перебежал по мосту.  Но появление кота при
свете дня было серьезной ошибкой. Те пять минут, за которые он пересек
реку,  широкое пастбище и шоссе,  с расстояния трех четвертей мили  на
него был наставлен бинокль. С особой точностью запомнив место, где кот
перебежал шоссе, человек с биноклем бросился в дом.
     Через минуту три человека выбежали из дома. Один вскочил в крытый
грузовик и стал  заводить  мотор,  другой  побежал  в  сарай  и  вновь
появился с длинным шестом и мотком веревки в руках,  третий поспешил к
загону,  где полдюжины охотничьих псов лаяли с остервенением.  Люди  с
винтовками и собаки,  чующие травлю,  устремились к грузовику.  Машина
прошумела на северо-запад по шоссе к Сосновому Утесу,  лишь на  минуту
остановившись  в  том месте,  где кот пересек дорогу,  и люди спустили
собак по его следу.
     В этот   момент  кот,  не  подозревающий  о  людях,  бежал  прямо
навстречу к ним.  Он был более чем  в  миле  от  собак,  но  легко  их
услышал,  когда  они залаяли.  В его ушах были чувствительные волоски,
способные улавливать малейшее колебание воздуха.
     Он не испугался.  Собаки часто гавкали на него издали, случалось,
и нападали на него,  но он убегал от  них,  никогда  не  ввязываясь  в
драку.
     Несколько минут спустя,  однако,  он  услышал  взволнованный  лай
"открытия", который подняли собаки совсем неподалеку от него.
     Теперь он точно понял,  что они напали на его след,  он припустил
что было сил.  На четверть мили он опережал их, но обнаружил, что путь
ему преграждает широкая река Арканзас.  Он  помедлил  и  свернул  чуть
севернее,   пользуясь  тактикой  уклонения.  Он  прыгал  на  дерево  и
спрыгивал с него футов на двадцать в сторону или перебегал с ветки  на
ветку соседнего дерева и прыгал на землю оттуда, чтобы продолжить бег.
     Но ведущие след  псы  были  очень  опытны,  и  его  тактика  лишь
короткое время была успешной. Страх стал проникать в него. Он проделал
в предыдущую ночь двадцать миль и  бежал  теперь  во  всю  мочь  почти
четыре  мили  и стал задыхаться.  Сможет ли он сражаться,  если в этом
возникнет необходимость?  Настало время выбрать дерево.  Он вскочил на
ствол  колоссального  старого  дуба  и,  найдя  крепкий  сук,  футах в
шестидесяти пяти над землей, лег, растянувшись на нем.
     В пятистах ярдах люди,  приехавшие на грузовике,  ожидали,  когда
лай собак станет ближе.
     Человек по имени Ди выплюнул коричневую табачную жвачку.
     - Кажись, Черныш у кошки на хвосте.
     Две минуты   спустя   свора   залаяла:  на  дереве,  дескать.  Ди
ухмыльнулся.
     Все трое  побежали  на  лай.  Первым заметил кота на дереве самый
молодой, тощий, как скелет, малый.
     - Вот! - закричал он. - Я его вижу!
     Шофер похлопал его по плечу:
     - Молодец, Слим. Ты, конечно, не откажешься слазить за ним?
     - Конечно, Ди, если вы с Энди меня подсадите на ту большую ветку.
     Ди завязал петлю на одном конце веревки и продел другой свободный
конец в кольца, прикрепленные к обоим концам шеста. Получилась большая
петля.  Оставшийся кусок веревки, футов восьмидесяти длиной, он смотал
и привязал к ручке шеста.
     Ди и  Энди  подсадили  Слима  на  нижнюю ветку дуба,  сложив руки
замком. Когда Слим установил равновесие, Энди протянул ему шест.
     - Только учтите,  - проворчал Слим, начиная карабкаться к коту, -
если кот на меня прыгнет,  я столкну его и дам взять его  псам.  Я  не
собираюсь связываться с диким котом голыми руками.
     И продолжал карабкаться.  Через некоторое время он достиг  ветки,
на   которой  сидел  кот.  Зверь  повернулся  к  нему  мордой.  Низкое
угрожающее рычание обнажило острые белые клыки.
     Упершись ногой в ствол, молодой человек установил петлю точно под
шестом,  а длинный свободный конец отвязал и отпустил  под  собой.  Он
вытянул  перед  собой шест и стал приближаться к рычащему коту.  Ветка
согнулась под тяжестью человека и кота, но не сломалась.
     Раз за разом кот поднимал лапу и отбивал протянутый шест. Но шест
с петлей все время возвращался.  И вдруг ветка под ним закачалась,  он
вонзил в нее когти, чтобы не сорваться, и не отпихнул шест в очередной
раз.  Петля прошла над его головой и тотчас упала ему  на  шею.  В  то
время  как  Слим издал победный клич,  кот яростно сопротивлялся.  Его
когти  врезались  в  дерево,   чтобы   удержаться   при   безжалостном
затягивании  петли.  Глаза  выпучились,  потом помутнели,  в следующую
минуту он потерял сознание и упал с ветки.
     - Молодец, Слим! Молодец! Отпускай его теперь, скорей!
     Как только зверь,  повиснув на веревке, достиг уровня, на котором
его могли взять наблюдавшие снизу, Ди связал передние лапы, в то время
как Энди проделал то же самое с задними.  Потом они сняли  с  его  шеи
петлю и поспешили надеть ему на голову кожаный намордник с дырками для
дыхания.
     Слим спрыгнул.
     - Кот жив?
     - В  достаточной степени,  - ухмыльнулся Ди.  - Он только потерял
одну из своих жизней,  повиснув там.  Но я уверен,  у него еще  восемь
осталось.

     Ходили слухи,  что  Большой  Ловкач  Фей  имел сверхъестественную
способность из всего делать деньги,  к чему бы он ни прикасался, и что
он  никогда не заработал ни одного честного доллара.  Эпитет "Большой"
подходил не столько к его размерам,  сколько к власти, которую он имел
в округе.  Было очень немного дел,  тайных или каких угодно других,  в
треугольнике, образованном тремя поселками - Сосновым Утесом, Горячими
Источниками и Маленькой Скалой, - в которые бы он не сунул свои жирные
пальцы. И как у карточного шулера, всегда перевес был на его стороне.
     Когда Ди, Слим и Энди пришли к Большому Ловкачу в Сосновый Утес с
рычащим и фыркающим в клетке котом, он тотчас увидел деньги. Для виду,
однако, он с сожалением покачал головой на их требование дать за зверя
пятьдесят долларов:  мол, дикий кот был не самым большим из тех, каких
он видел, и цвет у него не тот, и на вид какой-то дохлый. Он понимает,
конечно,  что поймать его было не просто, и поэтому, все взвесив, дает
им  тридцать.  Троица  приняла  их  с  радостью,  они  рассчитывали на
пятнадцать.  Фей  скрыл  свое  ликование:  прежде   чем   он   продаст
кому-нибудь кота, он заработает на нем добрую сотню долларов.
     Для кота пришло страшное  время.  Его  горло  было  повреждено  и
болело,  два дня со времени поимки он не ел и не пил.  Псы кидались на
его клетку,  пугая его,  хозяйский мальчик,  тыча сквозь прутья клетки
палку,  почти час старался выколоть ему глаза.  И теперь,  испуганный,
злой,  голодный,  мучимый жаждой,  кот шипел и фыркал на всякого,  кто
подходил к его клетке ближе чем на пять футов.
     Двенадцать дней Большой Ловкач Фей давал  ему  мясо  и  воду.  На
тринадцатый  день  клетку  поставили  на  крытый  брезентом грузовик и
отвезли в курортный поселок  Горячие  Источники,  где  была  небольшая
арена.  Два помощника Фея внесли клетку на арену - обнесенную бетонной
стеной и окруженную рвом площадку.  Раздались восторженно-нетерпеливые
вопли  публики,  расположившейся  на скамейках,  расставленных кругом.
Богато одетые мужчины и женщины и рабочие  в  грубой  бумажной  одежде
сидели вперемешку и в предвкушении зрелища дико шумели.  По краю арены
тянулся проволочный загон с двумя маленькими дверцами,  расположенными
друг против друга. К одной из них приставили клетку с котом, придвинув
ее таким образом,  что,  если открыть дверцу клетки, кот мог выскочить
только  в  загон.  Через  некоторое  время  принесли вторую клетку,  в
которой с лаем метался уродливый,  весь в шрамах,  белый  пес,  породу
которого установить было невозможно. Пес был намного крупнее кота.
     Когда были сделаны ставки,  зрители зашумели еще неистовее. Белый
пес был знаменит.  Его успешно выставляли против многочисленных енотов
и котов,  даже против орла и  средних  размеров  барсука.  Большинство
схваток он выиграл, и ставки делались на то, насколько быстро он убьет
противника.  Но на этот раз размеры и  очевидная  сила  соперника  пса
послужили  причиной  того,  что симпатии разделились.  Хотя пес все же
оставался фаворитом.
     Погасили свет,  оставив  гореть только лампочки над загоном,  шум
сменился молчаливым ожиданием.  Человек Фея подошел к клетке с  котом,
поднял дверцу и палкой стал выталкивать его,  пока тот не выпрыгнул на
арену и,  припав  к  земле,  зарычал,  нервно  дергая  хвостом.  Через
мгновение была открыта дверь клетки с собакой. Зрители загудели, когда
пес бросился вон, чтобы начать биться. Он побежал прямо к припавшему к
полу коту,  все внимание которого обратилось теперь на него. Для обоих
зверей не существовало больше ничего, кроме противника.
     Когда пес  сделал  первый  яростный  бросок,  кот чуть отступил в
сторону и выбросил вперед лапу с растопыренными когтями.  Пес отвернул
голову в сторону, чтобы предупредить движение кота, но ошибся почти на
дюйм.  Кот не ошибся.  Его когти глубоко впились в морду собаки. Когда
противники  разошлись  на прежние позиции,  из морды пса обильно текла
кровь,  и на губах появилась красная пена.  В толпе закричали и  стали
делать новые ставки: популярность пса значительно снизилась.
     Он снова прыгнул,  и на этот раз ему удалось сбить кота с  ног  и
цапнуть  за  правое ухо.  Но и зубы кота оставили отметину на передней
лапе собаки.  Пес взвизгнул, и его зубы больно вонзились в бок кота, в
мякоть.  Снова они разошлись.  Внезапно оказалось, что нападает теперь
не пес.  Кот сам набросился на белого пса.  Они  сцепились,  встав  на
задние лапы,  и потом упали в бурном сплетении. Казалось, пес не может
больше противостоять невероятно быстрым рефлексам кота.  Кот  распорол
передними  лапами  шею  более  крупного  врага,  его зубы хладнокровно
вонзились в его горло.  Мощные кривые когти задних лап он  выпустил  в
живот  собаки  и провел глубокие царапины от ребер до живота.  Рычание
пса превратилось в визг  боли  и  ужаса,  и  он  отскочил,  безуспешно
пытаясь  избавиться  от  противника,  но  кот  не  ослаблял  хватки  и
продолжал терзать мягкие нижние части его живота.  Пес стал носиться в
слепой панике.  Ему удалось добежать до двери в свою клетку,  но потом
ноги перестали держать его.  Несколько раз он спазматически  дернулся,
тяжело вздохнул и затих. Белый пес был мертв.
     Ди, Энди и Слим сидели в первом  ряду  скамеек.  Они  ставили  на
собаку.  Ди  огорченно потряс головой:  "Вот так,  улыбнулись нам наши
тридцать башен..."
     Большой Ловкач  Фей,  ликуя,  ухмылялся и давал наставления своим
помощникам,  потом собрал выручку. Это было только начало того, что он
собирался сделать из своей тридцатидолларовой покупки.
     Следующие две недели кот взаперти сидел в  сарае  Ловкача  Фея  в
Сосновом  Утесе.  Бок  болел  у  него ужасно,  и каждый мускул ныл при
малейшем движении. Несколько дней после сражения он приходил в себя от
шока  и страха.  Час за часом мерил он ограниченное пространство своей
клетки. Лишь постепенно он приходил в норму.
     Его естественно-дикая  природа  стала еще более ярко выраженной в
неволе.  Когда ему просовывали сквозь прутья воду или еду на палке, он
яростно   набрасывался  на  пищу,  рыча  и  кусаясь,  чем  приводил  в
неописуемый ужас служителя,  который тут  же  убегал.  После  еды  кот
носился по клетке.
     Большой Ловкач  Фей  был  доволен   этим   проявлением   дикости.
Следующая  схватка  должна  была  произойти на нелегальной,  но все же
знаменитой арене  в  переоборудованной  конюшне  на  северной  окраине
Маленькой  Скалы.  "Спорт"  стравления  животных  и  птиц  -  бойцовых
петухов,  диких  и  домашних  животных  и  зверей,  сталкивающихся   в
смертельной схватке, - был незаконным, но властям давали взятки, чтобы
они не чинили препятствий. Молва о схватке кота с собакой передавалась
из  уст  в уста.  Во всем Арканзасе остались лишь немногие игроки,  не
знавшие малейших подробностей битвы. Поговаривали, что полосатый дикий
кот  будет  выставлен  против громадной охотничьей собаки,  знаменитой
своими победами и убийствами кошек на арене.
     В вечер  схватки Большой Ловкач Фей поставил больше 1000 долларов
- и каждый цент на собаку.  Пес не только фунтов на пятьдесят превышал
вес кота, пес был рожден для убийства.
     Под неприятным мерцанием ламп кот  был  вытолкнут  из  клетки  на
арену, и дверь упала за ним. Он молчаливо припал возле нее, пристально
глядя на  дверцу  в  противоположном  полукруге  ограды,  ее  как  раз
поднимали подручные.
     Как только грандиозная голова  собаки,  стремящейся  рвануться  в
сражение,   подтолкнула   чуть   приподнятую   дверцу   клетки,  дверь
застопорилась и придержала пса.  Устрашенный размерами противника, кот
громко  взвизгнул.  Подручные  тянули  дверь,  чтобы выровнять ее.  Им
удалось чуть-чуть приподнять дверь, но дальше она двигаться не хотела.
Чтобы пролезть под дверь,  псу пришлось лечь на бок.  Свирепо рыча, он
уперся передними лапами в дверцу и таким образом  освобождался  из-под
нее,  чтобы тотчас наброситься на кота. Кот будто дожидался последнего
момента и бросился бежать  с  невероятной  быстротой  по  кругу  вдоль
сетки,  пес  гнался  за  ним  по  пятам,  и  тут  кот  проскользнул  в
приоткрытую дверь клетки,  из которой  только  что  с  трудом  вылезла
собака.
     Пес головой протаранил  дверцу;  сорвав  цепи,  скрипя  и  гремя,
маленькая клетка перевернулась.  Пока клетка еще стояла на ребре,  кот
выскочил из нее. Две двери вели из окруженной бетонными стенами арены,
и через одну из них юркнул кот,  в то время как испуганные подручные и
зрители  кинулись  врассыпную.  Паника  разразилась  на  арене.   Пес,
освободившись   от   ошейника-клетки,  бросился  вслед  за  котом.  Он
прокладывал себе путь среди целого леса ног.
     В этот момент кот мчался уже через стоянку машин.  Хотя страх все
еще не оставлял зверя,  чувство освобождения пело  в  нем.  Он  быстро
проскользнул  под  тремя  машинами,  проскочил  в узкую щель в высокой
ограде.  Далеко позади себя он еще мог слышать гул и улюлюканье арены,
но не обращал на это внимания.  Его ловкость должна навести проклятого
пса на ложный след.
     Он бежал теперь по полю,  часто меняя направление, путь пересекал
овраг,  наполненный водой,  глубиной примерно в рост кота.  Он прыгнул
туда и проплыл по течению несколько сотен ярдов,  прежде чем выбраться
на берег и продолжить бег.  Еще дважды,  молниеносно принимая решение,
кот прыгал в воду,  плыл вверх по течению на северо-восток, запрыгивал
на упавшее дерево, совершал с него двадцатифутовые прыжки, потом снова
вскакивал  на  дерево и снова спрыгивал вниз,  и так несколько раз.  И
только тогда он пустился рысью к густой тени большого леса. Добравшись
до него, он остановился и прислушался.
     Лай еще был слышен,  но далеко-далеко. Кот прыгнул на перекладину
железной  ограды и пробежал по ней футов двести,  потом перепрыгнул на
ствол молодого деревца в  шести  футах  от  ограды.  Он  карабкался  к
верхушке  до тех пор,  пока деревце не отклонилось от ограды,  и тогда
далеко спрыгнул и побежал в лес,  уже не делая больше никаких  попыток
запутать следы.
     Всю ночь он бежал  на  северо-восток  и  к  рассвету  был  уже  в
двадцати пяти милях от страшной арены в Маленькой Скале. Здесь, хорошо
спрятанный в чаще за вырванным с корнем деревом,  он лег и  заснул.  И
впервые за целый месяц его сон был глубок и не потревожен приближением
его самого ненавистного врага - человека.



     За лето кот далеко продвинулся к северу.  Раз или два в  день  он
останавливался   и,   задрав  голову,  нюхал  воздух.  Странная  сила,
побуждающая его к этому,  была недоступна  его  пониманию,  он  только
принял ее и следовал ей.
     Теперь он  шел   с   величайшей   осторожностью   и   предпочитал
передвигаться ночью, а не днем. Он охотился везде, где находил добычу,
и кормился хорошо.  Его слух, обоняние и зрение стали еще острее. И он
продолжал  расти.  Ко  времени,  когда первые осенние заморозки зажгли
огонь на листьях кленов,  дубов  и  камедных  деревьев,  кот  был  уже
тридцати  четырех  дюймов в длину,  четырнадцати дюймов ростом и весил
тридцать три фунта.  Он был необычайно красив  с  далеко  выступающими
пучками шерсти и длинными чувствительными усами,  которые выдавались с
обеих сторон из пучков шерсти на щеках почти на дюйм.  Тело  его  было
гибким  и  сильным,  и он мог бежать на предельной скорости часами или
даже весь день, если понадобится.
     Свой первый  снег  он  встретил неожиданно для себя в южной части
Миннесоты.  Температура упала много ниже нуля,  и кот забрался  внутрь
большого пня,  возвышающегося футов на десять - двенадцать над уровнем
снега.  Впервые со времени  его  длительного  путешествия  по  стране,
казалось,  он доволен своим пребыванием в этих местах.  Он наслаждался
морозным  воздухом  и  возился  в  снегу,  проваливаясь  по  плечи   с
непринужденностью котенка.  Его полосатая шкура уплотнилась,  и шерсть
на лапах стала значительно гуще,  создавая иллюзию, что она невероятно
выросла.
     В этот период он должен  был  охотиться  старательнее,  но  редко
выпадали дни,  когда он был неудачлив. Он часто ловил добычу, когда не
был особенно голоден,  и закапывал ее под листьями,  или  снегом,  или
даже  в  собственном логове,  чтобы сберечь до того дня,  когда добыть
себе пропитание будет труднее.
     В разгар декабря за шесть дней температура ни разу не поднималась
выше нуля.  Еда стала предельно скудной.  Большую часть времени в  эти
дни  он  проводил в логове и спал,  но в конце концов голод выгнал его
наружу. Если его охота будет неудачной, он сможет кормиться зарытой им
добычей,   хотя   она   совершенно   замерзла.  Но  сначала  попробует
поохотиться.
     Кот не   смог   проломиться  в  норки  мышей  и  кроликов  сквозь
обледеневший покров земли, ночная охота его была безуспешной.
     Собиралось светать,  и он хотел уже возвратиться в логово,  когда
запах свежего мяса осязаемо ударил в ноздри.  Высоко подняв голову, он
осторожно  пошел  по  следу  принесенного ветром запаха,  настороже ко
всякому движению,  сулящему опасность.  Пригнувшись,  он  подкрался  к
огромному тополю, стоящему в сотне ярдов от фермерского дома. Источник
запаха находился,  очевидно,  в небольшой норе  в  корнях  дерева.  Он
подполз  поближе  к  дереву и сунул лапу в нору.  Пошарив немного,  он
достал чуть схваченный морозом  кусок  мяса  и  подцепил  его  острыми
кривыми когтями.  Когда он потянул мясо к себе,  что-то потянуло кусок
на себя.  Он снова нащупал его  растопыренной  лапой.  Вдруг  раздался
резкий хлопок, и страшная боль пронзила его переднюю лапу. Он рванулся
прочь,  но давление капкана так резко остановило его, что он повалился
на спину и застонал от боли.
     Небольшой стальной прут зажал два  пальца  передней  лапы,  ломая
кости.  Рыча,  он  куснул  металл,  но  только поранил пасть,  потеряв
кусочек языка,  мгновенно примерзший к  холодному  металлу.  Он  издал
невольный крик боли, и ему тотчас ответил лай собаки. Кот оборвал свой
крик на середине и в страхе взглянул на дом, но ошибка была совершена.
В раннем утреннем свете он увидел дворового пса, бегающего взад-вперед
по цепи вдоль стены дома.  Выглянул мальчик в халате и  прикрикнул  на
пса,  но  собака  продолжала яростно лаять в сторону тополя.  Мальчик,
казалось, понял сразу и кинулся в дом.
     Страшно испугавшись,  кот  снова  и  снова дергал лапу,  стараясь
вырваться из капкана,  не обращая внимания на чудовищные  волны  боли,
охватывающие его лапу.  В последнем отчаянном усилии он стал отгрызать
плененную часть лапы.  В мгновение ока он отгрыз значительный кусок от
зажатых  пальцев,  и  они продолжали держаться только на сильных белых
сухожилиях.
     Дверь в   доме   стукнула,  мальчик,  одетый  в  тяжелый  меховой
полушубок, отстегивал собачий ошейник.
     В отчаянии  кот  рванулся и разорвал сухожилия.  Он был свободен.
Превозмогая слабость и боль,  он бросился в лес, окаймляющий Тополиную
речку.
     Сначала кровь с лапы  отпечатывалась  на  снегу  при  каждом  его
прыжке,  но  быстро  перестала  идти,  и  только  слабый  розовый след
оставался после него на ледяной корке,  покрывающей землю.  Он побежал
вдоль реки,  снова и снова сворачивая на узкие полоски, на которых лед
был очищен от унесенного ветром снега.  Даже хорошая ищейка  с  трудом
могла  бы  преследовать  кота  здесь.  А  дворовый пес,  хоть и хорошо
обученный, умел сторожить, но не был охотником.
     Через три четверти часа кот забрался в свое логово,  тяжело дыша.
И здесь,  впервые с того момента,  как он услышал собачий лай,  низкий
плач  вырвался  из  его  пасти.  Три  часа  не переставая он зализывал
раненую лапу.  И хотя это ослабляло боль,  он  обнаружил,  что,  когда
встает,   лапа  едва  поддерживает  его  тело.  Ему  повезло,  что  он
заблаговременно зарыл добычу.  Придется долго  ждать,  пока  он  снова
сможет охотиться хоть с небольшой степенью прежнего мастерства.

     Прошел почти целый месяц, прежде чем кот смог снова передвигаться
с приемлемой скоростью, ловкостью и равновесием. Его след на снегу был
теперь двупалым от одной лапы и потому очень характерным,  но рана,  к
счастью, зажила хорошо.
     Как только  он  смог бегать достаточно быстро,  чтобы спастись от
погони,  зов к странствию снова проснулся в нем. И опять он начал свой
путь на север. Редко он пробегал теперь больше десяти миль в сутки, но
в первой неделе апреля он достиг значительной вехи на  своем  пути.  У
сонного городка под названием Малые Ключи он подошел к реке.  Это были
сказочно широкие,  прозрачные,  холодные и  влекущие  воды,  это  была
Миссисипи. В этом месте, значительно южнее от верховий реки, Миссисипи
мало напоминала широкий мутный поток,  в котором  он  чуть  не  утонул
когда-то. Он стремительно перебежал через мост и побежал по восточному
берегу, огибая Малые Ключи с юга, пока городок не остался позади него.
     Вряд ли  он узнал эту реку,  но все же нечто странное произошло с
ним. По обыкновению, он поднял голову и принюхался, но на этот раз его
нос был обращен скорее на восток,  чем на север,  и в тот же момент он
затрусил в ту сторону, прочь от реки.
     Он странствовал   среди   густых  сосновых  и  кедровых  лесов  и
наслаждался родным  ароматом  их  иголок.  Он  встречал  существа,  не
виданные  им  прежде,  и  на  большинство  из  них  реакция  его  была
враждебной.  Увиденный им издали,  футах в пятидесяти,  большой черный
лесной  медведь,  только  со спячки,  побудил его остановиться.  Минут
десять он наблюдал,  как большой зверь срывал кору с мертвых деревьев,
ища  спящих насекомых и личинок.  Но потом медведь увидел его,  поднял
морду,  стал принюхиваться и направился в  его  сторону.  Кот  умчался
прочь.
     Однажды он почти столкнулся с большим серым волком. Без малейшего
раздумья  кот  бросился  к ближайшему дереву - высочайшей сосне,  волк
бежал за ним по пятам.  Раненая нога не стесняла движений,  когда  кот
вскочил  на  шершавый ствол.  Волк несколько раз обошел вокруг дерева,
но, похоже, не был заинтересован в стычке и скоро ушел.
     Именно тогда,  когда  кот,  наконец,  решил,  что может безопасно
спуститься на землю,  он впервые встретил дикобраза,  расположившегося
на  нижней  ветке  того  же дерева.  Подстегиваемый любопытством,  кот
осторожно приблизился к странному зверю,  склонил голову и  неуверенно
протянул лапу, чтобы потрогать его. Но только сделал это, как дикобраз
изогнул хвост в дугу.  Несмотря на быстроту, с которой кот отскочил от
него,  хвост  уколол его переднюю лапу.  Тотчас возникла жгучая боль в
тех местах,  где глубоко вонзились маленькие шипы. Он сиганул с дерева
вниз и долго бежал, прежде чем остановиться.
     Трехдюймовые шипы  засели  в  лапе  и  были   очень   болезненны.
Казалось,  что  они входят все глубже и глубже с каждым движением.  Он
долго старался куснуть и вытянуть шипы из лапы.  Но сделать  это  было
нелегко.   Лишь  на  долю  дюйма  пониже  корешка  шипа  располагались
многочисленные микроскопические зазубринки, которые жалили, как только
прикасались к телу.  Ему повезло.  Он,  наконец, вынул шипы, хотя весь
исцарапался, извлекая их.
     Столкновение с дикобразом могло стать смертельным. Многие хищники
умирали,  раненные в морду или пасть  иглами  хвоста  дикобраза.  Раны
гноились,  опухали, и звери, лишенные возможности есть и пить, умирали
от голода или жажды.
     Кот получил   урок,   предостерегающий  от  подобных  смертельных
ошибок.
     Его продвижение  на  северо-восток  приостановилось  в  тот день,
когда он достиг Змеиной Реки на полпути между Брунсвиком и Грасстоном.
Незадолго до того,  как он добрался до реки,  страшный ураган и потоки
дождя заставили его искать убежище в дупле. Когда засветило солнце, он
возобновил свое путешествие,  надо было лишь найти свою тропу,  смытую
вышедшей из берегов Змеиной Рекой.  Он  пошел  вдоль  берега  вниз  по
течению  и  уперся  в  громадное  дерево,  сваленное молнией и лежащее
поперек его пути.  Обходя дерево стороной,  он услышал тихий плач. Кот
остановился,   реагируя   ушами   на   звук.  Тихий  писк  повторился.
Настороженно,  медленно он обогнул ствол поваленного дерева. Изумленно
озираясь, там бродила крошечная кошечка.
     Хвост кота зашевелился,  и глубокое мягкое подвывание вылилось из
его горла,  но котенок,  видимо,  не слышал его. Он громко мяукнул, но
маленькая кошечка не обращала внимания на звук. Очень заинтересованный
этим,   кот  огляделся,  но  не  увидел  поблизости  никакого  другого
существа.  Он подошел к котенку, не делая попытки ступать бесшумно, и,
когда тронул носом ее спину,  она подпрыгнула,  как от удара.  Кошечка
припала к земле,  шипя от страха,  широко  расставив  лапки  и  выгнув
спину.  Потом с жалобным криком она подбежала к нему и потерлась о его
лапы,  почти тотчас замурлыкала и потом улеглась  как  раз  между  его
передними  лапами.  Когда  два зверя смотрели друг на друга,  завопила
сойка.  Уши кота инстинктивно отозвались на  звук.  Кошечка  никак  не
реагировала. Она была глуха.
     Слабое дуновение ветра донесло  до  кота  новые  запахи.  С  чуть
вздыбившейся  шерстью  он направился к поваленному дереву и заглянул в
дупло. Там лежали останки раздавленных котят и большой рыси.
     Кот отбежал от дерева, сбивая с ног кошечку, бегущую за ним. Она,
очевидно,  думала,  что кот играет с нею. Отступив на несколько шагов,
она потом припала передней частью туловища к земле,  а заднюю задрала,
поводя взад-вперед обрубочком-хвостом.
     Когда кот  снова  попытался  уйти,  она  пошла за ним.  Он слегка
зарычал на нее,  но звуки не достигали ее ушей,  и обнаженные зубы  не
испугали ее. Он внезапно повернулся и побежал сквозь густой кустарник.
Пробежав футов пятьдесят,  он остановился и прислушался.  Он  услышал,
как котенок пробивает себе путь за ним,  жалобно мяуча.  Он вернулся к
маленькой кошечке и низко склонился над ней. Тотчас плач сменился едва
слышным  мурлыканьем,  в  то  время  как  она  туловищем терлась о его
голову.
     Помедлив, но все с большей уверенностью, кот лизнул ее, и теперь,
впервые более чем за  год,  его  собственная  грудь  чуть  дрожала  от
урчащего мурлыканья.
     Меньше чем в миле вниз по Змеиной Реке  -  поиски  заняли  у  них
почти  четыре  часа  - кот нашел пещеру для логова у основания большой
скалы.  Его чуткий нос  подсказал,  что  это  была  медвежья  берлога.
Успокоенный тем, что берлога покинута довольно давно, с момента зимней
спячки, кот взял котенка за загривок и внес в логово.
     Шерсть кошечки была покрыта слоем грязи, он умыл ее своим языком.
Она усложняла работу тем,  что лупила его по носу лапками,  но  он  не
обращал  на  это  внимания.  Он был с ней в логове до темноты,  когда,
уставшая от долгого перехода,  она крепко заснула,  свернувшись совсем
рядом с ним.
     Еще на пути к своему  новому  жилищу  кот  поймал  трех  мышей  и
положил их перед кошечкой.  Она ела с особенным удовольствием, но было
видно,  что ее не так давно оторвали  от  материнской  груди.  Он  всю
добычу  отдал ей,  так что теперь был голоден.  Он встал и выбрался из
логова. Котенок не проснулся.
     Охота была  удачной.  Почти  рядом  со скалой он поймал кролика и
трех полевок.  Насытившись,  он направился к логову. Котенок еще спал,
когда  он  забрался  внутрь  и  улегся  рядом.  Она  время  от времени
просыпалась,  тогда он лизал ее,  она  теснее  прижималась  к  нему  и
продолжала спать.
     Весна и лето прошли быстро для странной пары.  Это время особенно
много  радости  принесло  коту.  Впервые  в  его жизни другое существо
зависело от него,  и он воспитывал  удочеренную  кошечку  с  такой  же
сильной  привязанностью  и  самозабвением,  как  если  бы это было его
собственное потомство.  Он охотился для нее и не  раз  оставался  даже
голодным.
     Очень быстро он научил ее основам  охотничьего  искусства,  но  у
него  были  сложности,  потому  что  она  была  совершенно глуха,  без
сомнения,  в результате удара молнии, который унес жизни ее родных. Но
ее  глухота,  казалось,  обострила  зрение  и обоняние.  Она научилась
ложиться с подветренной стороны,  так,  чтобы уловить запах неслышного
врага и приготовиться. Она смотрела на своего учителя-кота и научилась
понимать, что от нее требуется в охоте.
     К концу  октября  молодая  рысь  была  выше  кота,  хотя и не так
тяжела.  Она была очень красивым  зверем,  с  изящным,  гибким  телом,
покрытым    светло-желтой    шерстью,   с   бархатистыми   коричневыми
подпалинами.  Ее четырехдюймовый с черным кончиком хвост  был  короче,
чем у кота, но кисточки ушей выдавались значительно дальше, а бачки на
щеках придавали ей смехотворно серьезное выражение.  Лапы были раза  в
полтора шире, чем у кота. Глаза рыси отсвечивали желто-оранжевым.
     Больше полугода они жили вместе,  и ни разу за это время странный
позыв  не  заставлял  кота поднимать голову на север и принюхиваться к
чему-то,  к какому-то неясному и ускользающему запаху.  Казалось даже,
что в молодой рыси он нашел то, что так неотступно гнало его в путь.
     Но вот в начале ноября,  когда они бродили у устья Змеиной  Реки,
там, где она впадает в Сэнт-Круа, у молодой рыси началась течка.
     С этого дня их отношения изменились.  Интерес кота перестал  быть
отцовским  и  стал интересом самца к самке.  Но она не боролась с ним,
она игнорировала его.  Куда бы она ни шла,  он шел  рядом  с  ней,  но
только  стоило ему приблизиться,  как она кидалась на него со злостью,
не так,  как кошка бросается на своего избранника,  а как  один  зверь
угрожает  другому.  Такое  положение  сохранялось  три дня,  в течение
которых кот мало  спал,  мало  пил  и  совсем  не  ел  -  диета,  мало
подходящая для исправления его нрава.
     Потом появился самец-рысь.  Он был много крупнее их обоих,  футов
восемнадцати  ростом,  гордый и красивый зверь.  Его окраска была даже
светлее,  чем у  самки.  Тотчас  стало  очевидно,  что  он  собирается
завладеть ею.  Он начал ухаживание на подчеркнуто прямых лапах, прижав
уши к голове и перекатывая рокот в груди.  Видимо,  он заранее  решил,
что его размеры спугнут меньшего соперника,  но он не сделал и четырех
шагов к кошке,  которая припала к земле и скулила,  выражая готовность
принять ухаживание самца, как маленький кот атаковал.
     Они сцепились,  кусаясь и  царапаясь,  и  бешеные  кошачьи  вопли
вырывались  из  глоток  обоих.  В  самом начале казалось,  что их силы
равны,  но потом стали  сказываться  размеры  и  опыт  рыси.  Кот  был
отброшен к берегу, и они сражались уже у воды.
     Кот пронзительно  закричал,   когда   в   его   морду   вонзились
убийственно сильные когти рыси. Может быть, и это не остановило бы его
в  борьбе  за  самку,  но  неожиданно   перед   ним   мелькнул   комок
рыжевато-коричневой  шерсти,  и  его  приемная дочь бросилась на него,
бешено кусая его и царапая.
     Пораженный, кот  отскочил.  В  этот  момент  самец вцепился ему в
горло, повалил на камни и встал над ним. В ярде от них припала к земле
рысь, глаза ее сузились, и рычание убийцы донеслось из ее глотки.
     Самец прислушался и на какое-то мгновение ослабил  хватку,  чтобы
взглянуть  на  нее.  Это  мгновение  спасло кота.  Отчаянным рывком он
выпростал заднюю лапу и растопыренными когтями распорол самцу пасть, в
то же время вырываясь из его объятий.
     Самец взвыл и отпрыгнул от кота. Именно это и было нужно Йоулеру.
Великолепным  прыжком  он  бросил  себя  в воду футов на двенадцать от
берега,  и в тот миг,  как он  коснулся  воды,  лапы  его  заработали,
перенося  на  другой берег.  Самец вбежал в воду по колени,  постоял в
нерешительности.  Потом  резко  повернулся  и  пошел   к   избраннице,
припавшей к земле. Она даже не взглянула на реку.
     Когда, наконец, кот почувствовал под собой камни противоположного
берега и выскочил из ледяной воды,  оказалось, что течение отнесло его
далеко вниз.  Дрожа,  он  встряхнулся,  посмотрел  за  реку  вверх  по
течению. Берег был пустынным.
     Впервые за долгие месяцы он поднял голову с тем странным  жестом,
который  стал  столь  характерен для него.  Неизбывная тоска вернулась
сильнее,  чем была прежде.  Он снова встряхнулся и быстро  побежал  по
висконсинской стороне реки. На этот раз он взял чуть южнее.



     Через три месяца, в середине февраля, кот оказался возле широкого
разлива Миссисипи, который известен как Лэйк-Пепин.
     Свернув на восток,  он вышел к Сливовому Ручью,  южнее Плам-сити.
На минутку остановившись,  понюхал воздух и тут же ступил на  лед.  Он
перемахнул  через  пятифутовую  полоску  притока на ту сторону.  Запах
усилился, и тревожный плач вырвался из его груди.
     Чуть к  югу  от  деревушки Поркюпайн он быстро побежал через лес,
через поле за лесом,  которое пересекала,  извиваясь,  река,  один  из
берегов  которой  был  много  выше  и  круче  другого.  Что-то странно
знакомое показалось тут:  скалистое  русло  ручья,  небольшая  рощица,
выступающая в поле, колоссальный гранитный валун, вырастающий из земли
на одном берегу  реки.  Он  явно  узнал  это  место.  Жалобный,  почти
неслышный стон вырвался из горла.  Пройдя две тысячи двести миль почти
за четыре года странствий, он вернулся к месту своего рождения.
     И теперь снова,  как он делал это уже много-много раз,  он поднял
голову,  вслушался,  всмотрелся,  принюхался  к  чему-то   неслышному,
невидимому, неуловимому.
     Десять минут он стоял так без движения,  слегка приподняв голову,
поводя ноздрями,  точно пробовал воздух. Потом, вдруг успокоившись, он
побежал вниз по течению,  пока не достиг моста через широкий, покрытый
льдом  Чиппиуэй.  Здесь,  спрятавшись  за  густыми  зарослями  кустов,
растущих вдоль  дороги,  он  изучал  мост.  Солнце  стояло  высоко,  и
движение  на  дороге  было  небольшим.  Но  перебегать  сейчас  дорогу
казалось опасным.  Поэтому он скрылся в лесу неподалеку и кружил  там.
Не сразу он нашел убежище в упавшем дереве с лукообразным стволом.
     Весь день,  пока он спал,  время  от  времени  странное  хныканье
доносилось  из его убежища,  и лапы его дрожали.  Это был тот же стон,
который рождался в его груди в те времена, когда он поднимал голову на
север и нюхал воздух в поисках запаха,  который,  казалось, убегает от
него.
     Спустя час после того,  как стемнело,  он снова подошел к мосту и
долго  прислушивался,  прежде  чем  перебежать   мост   и   выйти   на
северо-восточный  берег  Чиппиуэйя.  Местность  изобиловала грызунами.
Охота в прибрежном лесу была удачливой и завершилась пиршеством. Потом
он тщательно почистился и продолжил свой путь.
     Он бежал вдоль маленькой речки Буффало,  чуть ниже города Модена,
вниз  по  течению,  через  маленький мост.  И только на той стороне он
свернул чуть к западу от своего постоянного направления.
     За час  до  рассвета  в лесу ему встретилась речушка,  и он пошел
вдоль нее вниз по течению.  Дважды за  следующие  несколько  минут  он
настороженно поднимал голову и принюхивался.  Ручей стал теперь глубже
и шире. Когда он дошел до того места, где поваленное дерево образовало
естественный мост,  он долго стоял, прежде чем продолжить путь. Он шел
теперь очень странной походкой:  высоко  задрав  голову  и  все  время
напряженно    шевеля    ноздрями.    Каждые    несколько    шагов   он
приостанавливался,  слегка поводя ушами. И когда, обойдя кустарник, он
внезапно   остановился,   слабая  дрожь  пробежала  по  его  телу.  На
противоположном берегу,  наполовину  погруженный  в  воду,  перед  ним
оказался  разрушенный  старый  причал,  который он когда-то так хорошо
знал.  За причалом узенькая тропа  терялась  в  кустах,  взбираясь  на
крутой склон.
     Долгий жалобный крик вырвался у него. Дрожь волнами охватила его.
Он быстро побежал назад, туда, где через речку было перекинуто дерево,
и без раздумья перебежал по нему. Однажды он уже совершал такой путь и
перебегал это самое дерево.  Он бежал вверх до тех пор, пока не достиг
края леса,  где начинались прерии.  Это были  его  прерии,  где  он  и
мальчик вместе бродили. И там, в конце поля, стоял старый, обшарпанный
дом,  а  позади  дома  сарай.  Его  сарай.  Он   бежал   к   нему   не
останавливаясь,  пока до сарая не осталось ярдов сорок. Тогда он лег в
высокой траве, казалось, вспоминая, что здесь в него впервые стреляли.
Он  начал  снова  двигаться  к  дому,  но теперь медленно,  осторожно,
напрягая  все  свои  чувства.  Он  уже  был  совсем  недалеко,   когда
послышался  шум машины,  спускавшейся по старой пыльной дороге к дому.
Интуитивно он кинулся в густые заросли и спрятался  там.  Коту  некуда
было  скрыться,  у  него  не  было выбора - только сидеть там,  где он
сидит, готовым к схватке или бегству, как придется. Глубокое спокойное
урчание рвалось из груди, он оскалился в чуть слышном рыке.
     Машина въехала во двор и с шумом остановилась. Большой автомобиль
был так нагружен,  что пассажиры, казалось, втиснулись в свои сиденья.
Они выехали из Альма на рассвете,  и когда  у  развилки  в  нескольких
милях от города Мод Эндрюс свернула на плохую проселочную дорогу,  она
пожалела,  что  обещала  Тодду  остановиться  у  старого  дома,  чтобы
"взглянуть  в  последний раз".  У нее не было особенного желания опять
видеть этот дом.  Ничто никогда так не радовало ее,  как отъезд отсюда
несколько лет назад.
     Тодд был погружен в собственные мысли.  Раз за  разом  в  течение
четырех  лет  он  приезжал  сюда  и бродил будто в ожидании того,  что
найдет здесь своего  любимца.  Он  складывал  ладони  у  рта  и  звал:
"Йоулер!"  Но  ответа  не  было,  и  он был теперь твердо уверен,  что
никогда и не будет.  Во всяком случае, ему хотелось взглянуть на все в
последний  раз.  Он  сидел и вспоминал счастливые времена,  когда он и
котенок вместе рыбачили с маленькой лодки,  как они охотились на мышей
в прерии.  Он восстановил в памяти свое бегство вниз по реке, страшную
ночь  на  островке,  полную  отвращения  к  себе  самому  из-за  своей
беспомощности. А что случилось с лодкой и котом?
     Тодда снял с островка какой-то человек,  заметивший огонь костра.
Он  вернулся  к  обезумевшей от горя матери и сильно напуганному отцу.
Это было несчастное время.  Но как часто говорила мать:  "Перед  зарей
всегда  всего  темнее".  Па  получил  новую  работу,  и  на  этот  раз
постоянную.  Он все еще выпивал,  но не так, как прежде. Казалось, что
его что-то заставило стараться быть лучшим мужем и лучшим отцом.
     На следующее лето умер дядя Джимми - брат па,  в наследство  отец
получил  крохотный  гараж  в  Альма,  где  всегда  находились желающие
отремонтировать свою старую машину.  Об этой  работе,  казалось,  отец
мечтал  всегда.  Но  теперь  он  продал  гараж в Альма и вошел в пай в
большом гараже в Сэнт-Луисе.
     Их ожидала  новая  жизнь,  и  Тодд был рад,  что они переезжают в
Сэнт-Луис,  но к  этим  местам  у  него  навсегда  останется  глубокая
привязанность.
     Он вдруг очнулся от своих грез от прикосновения материнской руки.
     - Ты готов, Тодди? - спросила она мягко.
     Он кивнул:
     - Готов,  ма.  Не  думаю,  чтобы еще когда-нибудь я снова приехал
сюда.
     Мод завела  машину.  Ни  она,  ни  ее сын не видели,  как большая
кошачья голова поднялась из тростников.
     Все время,  пока  большая  машина  стояла  у дома,  кот оставался
спокоен,  он следил,  как она уносится вдаль  по  проселочной  дороге.
Потом он,  наконец,  поднялся,  как будто поняв, что больше ему нечего
бояться, и побежал к дому. Он обошел его кругом и не уловил ни запаха,
ни звука человека.  Он повернулся и обошел сарай.  Окно, через которое
он входил и выходил,  было забито куском жести от банки  из-под  белой
краски,  бадья,  стоявшая  под  окном,  исчезла.  Дверь  в  сарай была
приоткрыта, он толкнул ее носом, она чуть покачнулась. Он сунул голову
внутрь,  никакие запахи его не взволновали, только слабый мышиный дух.
Он постоял,  озираясь,  в  центре  сарая.  Под  забитым  жестью  окном
приютилась  картонная  коробка,  в которой он провел свое детство.  Он
подошел к ней и принюхался.  Внутри лежали мешки,  на которых он спал,
он поставил на них лапы,  но здесь не было места для него теперешнего,
чтобы он мог прикорнуть в этой когда-то такой большой коробке.
     В целом здесь мало что изменилось.  Он обнюхал все вокруг: ящики,
жестянки и ржавые инструменты. Что-то привлекло его взгляд между двумя
ящиками.  Осторожно приблизившись, он рассмотрел моток грязной бечевки
размером с мяч для гольфа.
     Чуть помедлив,  но  потом  все  смелее  он  стал подталкивать его
лапой.  Клубок легко откатился на несколько дюймов. Он преследовал его
и снова подталкивал, потом набросился на него и стал кусать, дурачась,
кружился вокруг него, подбрасывал в воздух и ловил, снова отбрасывал в
сторону  и  снова ловил.  Когда он вертелся,  держа зубами и передними
лапами клубок, он наскочил на старый цветочный горшок, который с шумом
упал и разбился.
     Шум испугал его. Игривости как не бывало: глаза сузились, мускулы
напряглись.
     Он подошел к двери и собирался спуститься по ступенькам вниз, но,
подняв одну лапу, оглянулся и долго стоял так. И долгий жалобный крик,
непрерывный вой, громкий сначала, постепенно стих.
     Не глядя  больше  на сумрачное помещение,  он проворно выбежал из
сарая и через прерию устремился в глухой огромный лес.  Ни разу он  не
остановился и,  по своему обыкновению,  не поднял нос,  принюхиваясь и
прислушиваясь к чему-то, что было вне окружающего его мира.
     Вообще он никогда больше не делал этого.
                              Перевод с английского Марины Гусейновой.



     Аллан Эккерт родился в  Буффало  (штат  Нью-Йорк)  в  1931  году.
Детство его прошло в Чикаго. Он писал и пытался печатать свои рассказы
еще в школе. Впервые он опубликовал свой рассказ в 1959 году.
     В возрасте  девяти  лет  Эккерт  впервые  проводит  лето  в лесах
Онтарио.  В течение последующих восьми летних сезонов  с  рюкзаком  за
плечами  он  путешествует  от  Миссисипи  до Национальных парков и гор
Дальнего Запада,  ночуя в палатке,  переезжая  с  места  на  место  на
попутных машинах.
     Не всегда путешествия по лесам Америки были  вполне  безопасными:
однажды   ему   пришлось   провести  семь  часов  на  верхушке  ели  в
Национальном лесу Шошон (штат  Висконсин)  из-за  разгневанного  лося,
которого он собирался сфотографировать.
     Эккерт держал у себя,  пытаясь приручить, лис, скунсов, ястребов,
сов,  опоссумов  и  енотов.  Но  никогда  у  него не было дикого кота.
Работая в Дайтонском заповеднике (штат Огайо)  при  Музее  натуральной
истории,  он наблюдал за прирученными котами,  "Йоулер в этой книге, -
говорит Эккерт,  - в большой степени  портрет  Томми  -  дикого  кота,
рожденного в неволе.  Он весил 35 фунтов, и росту в нем было 16 дюймов
до плеч.  Он играл, как собака, имел глубокий урчащий голос и разрешал
мне носить его на руках".
     В настоящее  время  Колорадский  федеральный  ветеринарный  отдел
пытается  скрестить  дикого  кота  с домашней кошкой,  чтобы потомство
можно было вытренировать для съемок фильма по книге "Йоулер".
     Аллан Эккерт  -  натуралист  и профессиональный писатель,  у него
вышло 12 книг о природе.

Last-modified: Tue, 31 Dec 2002 14:11:10 GMT

Оцените этот текст: