Описывя
своих героинь в состоянии, когда "душа и тело" вступают в противоречие друг
с другом, они на каком-то этапе раделяют их на самостоятельные сферы только
для того, чтобы показать их взаимную обусловленность и гаромничность,
нарушение которых ведет к трагедии.
Рассказы Филиппа Бермана "Повешенный над кореньями", Татьяны Успенской
"Я изгой в родной стране", Юрия Герта "Мой друг -Боря Липкин, миллионер "
объединяются темой эмиграции". Описание мотивов, причин эмиграции и кругов
"ада", через которые вынуждены были проходить уезжающие, сделано в каждом
отедльном случае, естественно, добротно и выразительно. Но рассказы эти
наисаны, очевидно, давно и по характеру поднятых проблем находятся где-то на
уровне 70-х , 80- х годов. Вышедшие в 1994-м, они не затрагивают пробем
эмиграции со второй половины 80-х годов, имеющих свою специфику- и по
социально психологическим характеристикам эмигрантов, и по условиям
адаптации на новом месте.
Не обойдена в "Побережье" и вечная для нашего народа -тема войны. Ей
посвящен рассказ Якова Липковича "Отцы -командиры", где повествуется о
безответственности армейского руководства, которое приняло решение
расстрелять у всех на глазах лейтенанта и комсорга танковой роты за, что они
-из-за плохой связи- вынуждены были принять самостоятельное решение о более
целесообразной, с их точки зрения, дислокации роты.Хотя фабула рассказа
остросюжетна, однако меня все время не покидало ощущение того, что я что-то
подобное уже читала, ибо рассказ изобилует штампами, наполнившими военную
литературу еще с хрущевской оттепели, когда стали приоткрываться многие
завесы "несокрушимой и легендарной". Вызывает внутренний протест то, как
герой-повествователь (автор?) самоуспокаивающе относит себя к безмолствующей
толпе. Подчеркнув вначале, что был "обыкновенным... старшим военфельдшером
роты управления", он словно сам себе выдает индульгецию за пассивность,
непротивостояние злодейству:- "...и все мы, не исключая замполита, который,
как представитель партии, мог настоять, но не настоял, а возможно и не
настаивал, избегали смотреть на крыльцо.., где стояли приговоренные....,-так
описывает автор поведение фронтовиков, свидетелй казни ни в чем неповинных,
благородных и честных товарищей по оружию. И извечный русский вопрос- "Кто
виноват?"- автор решает просто и однозначно, наделив всеми штампами
отрицательных героев лишь полковника Сидоренко и его окружение. Правда,
потом повествователь говорит, что все пятьдесят лет с тех пор, его мучат
кошмары, но в этой гамме переживаний как-то мало чувствуется покаяние, то
всеобщее великое покаяние за трагически изломанныую судьбу нашего народа,
через которое всем нам надо пройти.
Как попытку найти символ связи времен, проблем и народов на этой земле,
я восприняла философский и поэтический (по эмоционпальному настрою, но не по
форме) рассказ Льва Рубинштейна "Прощание с Европой", посвященный судьбе
философа Спинозы. Барух Спиноза утверждает: "Природа не добра и не зла. Она
разумна. Любовь к существующему приводит философов к высшей любви - любви к
Богу". Однако за то, что он не ходит в синагогу и "учит языку безбожника
Ван-ден-Инде...в помещении португальской синагоги, он предан "херему"...
Амстердамская толпа считала его евреем. Евреи считали его неевреем".
В судьбе Спинозы автор, конечно, стремится нарисовать трагичность и
сложность судьбы еврейского народа, но при этом рассказ несет в себе четкую
интернациональную идею о том, что вечные ценности нравственности, добра и
этики имеют общее значение для всех людей на земле, и только они должны всех
объединять. "Его отлучили от народа, который его породил...Но он сделал свое
дело для людей. Его "Этика и геометрия" не умирают".
Журнал "Побережье"- увесистый том, около 359 страниц. Здесь есть проза,
критика, эссе, стихи опытных авторов и тех, для кого "Побережье"- первое
"окно" в мир, переовды, творческие портреты, оригинальные и очень уместные
иллюстрации.Издание вызовет отклик у литераторов , читателей, который найдет
отражение в рецензиях, письмах. Я остановилась лишь на тех разделах, которые
заинтересовали меня. Всякая рецензия , несмотря на попытки ее автора быть
объективным, отражает все же субъективное мнение и не может претендовать на
"истину в последней инстанциии". Поэтому я с интересом прочту другие
рецензии, статьи, посвященные этому изданию.За короткий срок проживания на
этом континенте, из немного, что мне стало предельно ясно, это то, что
пишущая русскоязычная "братия" жить здесь за счет своей литераттурной
деятельности не может никак. Все, что пишется, делается, в принципе, после
основной работы. И если люди взваливают на себя эту каторжную нагрузку,
значит для них жизненно необходима потребность высказаться, передать людям
какую-то информацию, какой-то опыт. И я убеждена, что , если написанное не
направлено на зло и насилие, оно всегда имеет право на выход в свет. И если
это- при всей перегруженнсти современного человека информацией- находит
своего читателя, "значит, это кому-нибудь нужно". А насколько и в какой
мере, решает лучший и справедливейший из судей -Время.
НЕОБХОДИМА ПРИСТАНЬ
Вместо рецензии
"Панорама" No 831 . марта 12-18, 1997 г.
Название литературного ежегодника "Побережье" ассоциируется с
пристанью, которая дает приют от штормов и волновых разбегов для раздумий,
подведения итогов. Над чем же размышляют те, кого собрало "Побережье" No 5,
1996 года?
Общеизвестно, что негативные стороны жизни общества ( от преступности
до увеличения числа людей с пагубными привычками, такими, как
злоупотребление алкоголем, пристрастие к наркотикам, вандализм и др.)
яляются прямым результатом ослабления семйных связей, распадом семьи.
"Побережье" выступает за сохранение семейных ценностей подбором
произведений, которые олицетворяют обощенную боль об утраченном.
Взаимсвязь произведений, собранных в этом выпуске, представляется мне
обобщенным выражением инстинкта самосохранения присущего всему живому на
земле, и в том числе человеку. Классик социологии Питирим Сорокин об этом
инстинкте пишет следующее: " Когда наступает опасность для жизни, то есть
когда этот инстинкт начинает работать, его влияние сказывается прежде всего
на ходе физиологических процессов и в области течения мыслий и представений
(выделено мной-Л.М.) Всеохватывающее ощущение опасности распада связи
времен, с моей точки зрения, явилось причиной уникального явления в этом
журнале - почти дословного совпадения выражения "течения мыслей и
представлений" об этой опасности разными авторами в разных произведениях.
Например, при чтении эссе Дианы Немировской "Монолог", рассказа Петра
Межирицкого "Сдвиг по фазе", Юрия Герта "Шоколадка" создается впечатление,
что они вышли из-под пера одного автора. Проникновенным описанием
психофизиологического процесса ухода из жизни близких людей авторы как бы
погружаются в это состояние, "пропуская" себя через них, сопереживая близким
в момент их прощаия с жизнью. Это позволяет не только с жестоким
самобичеванием выразить покаяние за недоданные любовь, внимание,
благодарность ушедшим, но и обратиться с назиданием к будущим поколениям.
Герой повести Петра Межирицкого работает над переводом на русский язык
описания лазерно-оптического прибора, основанного на принципе фазового
сдвига волны. В силу различных драматических коллизий "сдвиг по фазе"
происходит в сознаии героя. В нем пробуждается потребность в переоценке
ценностей, он хочет ответить на вопрос: "Зачем прожита жизнь? Не забываем ли
мы в суете о том, что теряя семейные связи, гонимся за сомнительным счастьем
дожить до старсти и быть помещенным в приют?"
Будут ли наши потомки предаваться воспоминаниям подобно тем, о которых
пишет Яков Лотовский- о семейных вечерах детства, Евгения Райхман о
бабушках, Диана Немировская -о маме, Евгения Жиглевич - о семье?....
Говорят, что человек остается жить столько, сколько хранится о нем
память. Но если мы, простые смертные, не оставили великих произведений и еще
чего-то значимого для человечества, то что будет напоминать о нас в будущем
нашим потомкам?! Старые фотографии! Сохраненные мамами, бабушками,
пробабушками
через революции и войны, в сундучках и коробочках, в бумажных марлевых
мешочках - эти пожелтевшие, облупившиеся свидетельства жизни тех, от кого
"мы есть пошли". Оживленные передаваемыми из уст в уста, из поколения в
поколение рассказами, они продлевают их жизнь в нашей памяти среди нас и
передают нам их бесценный опыт.
Но вот, рассказ Юрия Герта достоверно и актуально предупреждает нас о
том, что может случиться так, что наши фотографии никто разглядывать не
будет, ибо они ни о чем никому не будет говорить. Держа в руках фотографии,
переданные сестрой бабушки, навестить которую в ее предсмертные часы он
приехал, герой рассказа задумался:- " Что я расскажу о них своей дочери,
если уже сейчас все перепуталось, перемешалось у меня в голове?"
Не это ли предупреждение должно у каждого из нас пробудить инстинкт
самосохранения?!
В современной философии медицины и биологиии проблема взаимодействия
социального и биологического в человеке явлляется одной из ключевых. С моей
точки зрения, новые аспекты она обрела в связи с , так называемой
нетрадиционной сексульной ориентацией, которая сегодня приобрела масштабы с
непредсказуемыми последствиями.
Успенская в рассказе "Я- Флоранс" без претензий на включение в
охватывающую мировое сообщество ученых дискуссию, говорит о том, как
социальные условия становления личности человека определяют
психофизиологические процессы его жизнедеятельности, влияют на все аспеты
поведения ( в том числе сексуального), определяют его судьбу. Героиня
рассказа Флоранс , потеряв в детстве родителей, выросла в атмосфере, где
подавлялась нежность, красота,- все, что могло развить в ней женственность.
Когда угнетается и подавляется душа, начинает доминировать тело. И героиня
констатирует: "...я сама терялась в своем теле, с моими ощущениями
бесприютности, сиротства и с моими черными мыслями..." .И встретив с первую,
проявившую к ней заботу, теплоту и внимание женщину, Флоренс начинает
ощущать в себе мужчину и страстно, нежно, восторденно влюбляется в нее. Мне
весьма импонирует то, что понимая свою героиню, сочувствуя ей, автор
рассказа не оценивает ее состояние как норму и, рисуя перипетии ее жизни,
определяет механизм излечения от этой болезни. Флоренс выходит амуж, но
вскоре уступает натиску мужского начала в себе и решает уйти от мужа, чтобы
обрести гаромнию в своей жизни. Но она еще не осознает, что именно доброта
мужа, его внимание к ней как к женщине, его любовь к ней и к их ребенку
сделали свое дело- вновь пробудили в ней женщину и стремление бороться за
женское достоинство и независимость.
Порой уровень обобщения мотивов поведения героя, его взаимодействия с
окружающей действительностью, достигает такой глубины, что по философской
нагрузке произведение может превзойти замысел автора. К такого рода
примерам, я бы отнесла полный драматизма рассказ Михалевича- Каплана "Чашка
кофе". Он занимает чуть более страницы, главный герой -человеческое
достоинство. Прописное "Жизнь-это борьба" не всегда означает "Борьба- это
жизнь". Речь идет об опустившемся бездомном, который расположился у входа в
кампании, где работает очевидец истории, от имени которого ведется рассказ .
Но вот в кампании происходит забастовка- противостояние между работниками и
администрацией. Единство, смелость, независимость, чувство собственного
достоинства, проявленные бастующими для утверждения своих прав, сообщили
опустившемуся человеку энергию борьбы за свое собственное достоинство и в
этой борьбе он одерживает победу.
Кульминацией рассказа Якова Липковича "Капитан Максимов" также является
борьба за достоинство, в данном случае - национальное. Пожалуй, самое
сильное впечатение оставляет финал рассказа: спустя многие годы герой
(автор), уже живя в Америке, включает телевизор и в программе из России
видит давнего ( со времен войны) оскорбителя своих национальных чувств в
толпе демонстрантов. " И тут мы встретились взглядвами,- пишет автор,-... Он
словно. с экрана через моря и океаны вдруг увидел меня- своего старого врага
и друга. Увидел и задохнулся от возмущения...".
Люди не должны забывать трагичские страницы истории, то страшное, что
разрушало души ненавистью и злобой. Но все же хотелось бы, чтобы "через
годы, через расстоянья" не злость и ненависть, а песня оставалась с
человеком. И проникнутое добром и интернационализмом произведение Михаила
Кубланова " Дорога на Гегард" дает основу для оптимизма а сей счет.
В филиганном произведении Василия Яновсого "Из дневника неизвестного"
попытка глубокого проникновения в психологическое состояние героя влечет
необходимость сочетания реалий с мистикой, что позволяет достичь
впечатляющего эффекта познания. Крайне эмоционально переданы глубинные
психологические механизмы переживания своей вины и ощущение необратимсти
нравственного наказания, когда герою представляется, что любимая женщина,
которой он только что изменил, спасаясь от одиноества, оказывается с ним в
постели (догадавшись обо всем), где только что была другая...
Размышлениями о сути нашего бытия, о смысле жизни полон интересный и
глубокий рассказ Шраера-Петрова "Ураган по имени Боб". Однако, на мой
взгляд, здесь совершенно лишним и неправомерно притянутм является
сопоставление урагана с путчем 1991 г. в Москве, а бармен, не покинувший в
час урагана свой бар, сравнивается с "самым главным, который начал все
менять и перестраивать и бросил страну в такое опасное время", чтоб
отдохнуть в Крыму. В целом рассказ привлекает попыткой осмысления сути
нашего бытия и призывом к осмыслению того, что мы -люди- часто в суете жизни
теряем ощущение цели, потому не в состоянии радоваться красоте жизни как
таковой. Читая это произведение, невольно, еще и еще раз хочется задать
вопрос: "Может прав был Пушкин, говоря, что "на свете счастья нет, но есть
покой и воля"? Но ведь и "покой нам только снится", а волю мы тоже часто
понимаем как анархию и бесцельность, нашу же волю ограничивающие.
Особенность этого выпуска "Побережья в том, что некоторые из его
произведений, собранные под этой обложкой, задают планку- уровень, с которым
несовместимо все низкопробное, легковесное. К числу таковых я бы отнесла
глубоко философское произведение Дмитрия Шляпентоха "Паучок" и рассказ Нины
Берберовой "Аргентина".
Огромным достоинством "Побережеья" является весь настрой альманаха по
отношению к людям творчества, стремление как можно глубже и иллюстративней
представить читателям их вклад в культуру..Это не только замечательная
страница, посвященная Иосифу Бродскому, и прекрасные иллюстрации известных
художников, в том числе Эрнста Неизвестного, но и весь раздел
"Литературоведение и эстетика".
Ограниченные рамки рецензии позволяют мне назвать только одну, наиболее
характерную для тональности этого раздела - статью Э.Штейна "Евреи в поэзии
русского зарубежья".Эдуард представляется мне антиподом известного персонажа
Пушкина- "щерым рыцарем", который копит несметные сокровища- произведения и
документы литераторов эмиграции для того, чтобы одаривать и обогощать
каждого из нас все новыми примерами духовной красоты, творческих вершин,
человеколюбия.
Исключительно интересен, с моей точки зрения, оригинальный философский
анализ А. Канцеленбойгена и Б. Коллендера "Можно ли измерить красоту",
который авторы осуществляют для того, "чтобы увидеть в красоте
предрасположеннность к развитию, а в предрасполоежннности к развитию
-красоту"..
Неприкрашенность и жесткость обсуждаемых в "Побережье" проблем
сочетается с искренностью, теплотой и оптимизмом. И не случайно здесь мы
находим замечательные стихи Норы Файнберг:
Не желайте мне долгих лет,
Долгих лет- значит долгих зим.
Пожелайте мне в окнах свет,
Чтобы издали был он зрим.
А Инна Богачинская так заверает свои стихи:
Но когда сгущается сумрак,
Проясняется суть простая-
Это значит, что ночь пасует,
И в протоках души- светает.
Начала я этот обзор с отождествления "Побережья" с пристанью. И сейчас,
завершая его, хочу подчеркнуть, что трудно найти в наше время пристанище для
авторов более гостеприимное, чем это. Оно не просто предоставило место, а
дало возможность авторам предстать во всем многообразии свих талантов: и
стихи, и проза, и рисунки, и критические статьи. Не является ли это
выражением благодарнсти тем, о которых Валентина Сенкевич сказала:
Но будьте благодарны тем,
Писавшим чернилами. красками...
В известной песне Александр Вертинский утверждал: " Я знаю, даже
кораблям необходима пристань..." Пристань такая, как "Побережье",
действиетльно необходима! И пусть никакие шторма и непогоды не помешают ей
давать приют, свет и теплоту.
РЕСПУБЛИКА МУЗ
Панорама No 906. август 19-25 1998 г.
Характерной особенностью литературно-художественного ежегодника
"Побережье", выходящего в Филадельфии, является наличие в каждом номере
темы, которая объединяет разножанровые произведения и разных авторов в
единую концептуальную систему. В последнем , 6-м номере номере такой темой
является больной и животрепещущий национальный вопрос.
Все мы вышли из детства, и никто не родился с осознанием своей
национальной принадлежности. И потому с появлением на свет мы воспринимаем
разнообразие людей, как данность. И как же сильно потрясение детской души,
когда один из факторов человеческой дифференциации- национальный- внедряется
в сознание ребенка как признак превосходства либо ущербности...
Эпизод глубоко , трогательного рассказа Д.Шраера- Петрова "Отторжение"
рассказывает о страданиях юного существа , впервые услышавшего брань по
поводу своей национальности. "Мне было тогда девять лет,- отмечает герой
рассказа- состояние исключительности, болезненной исключительности
преследовало меня...Я входил в роль гонимого..."
В рассказе Юрия Герта "Хочу быть евреем" необходимость решения
непостижимой для юного существа задачи- определить свою
национальность-обнажает абсурдность ситуации, вынуждающей неискушенные
детские головки преломлять отголоски взрослых интерпретаций. Но устами
младенца всегда глаголет истина. И истина проявилась в подлинном
интернационализме решения школьниками, навязанной им задачи школьников. И
этот интернационпализм, как противостояние , примитивизму злу и
антипедагогичности,навсегда утвердился в их дальнйшей жизни.
Интрернационализм является основой в подходе к межнациональным
отношениям представителей подлинной интеллигенции всех времен и народов.
Именно поэтому в своем, преисполненном восхищения, любви и преклонения
выступлении, посвященном 75-летию А.Д.Сахарова, Марк Поповский один из
первых своих тезисов посвящает интернационализму этого великого человека,
ученого и общественного деятеля.
История человеческая богата такими примерами интернационализма, имя
которым подвиг. Волнующий рассказ Елены Дубровиной посвящен жизни и судьбе
Елизаветы Юрьевны Скобцевой, известной как мать Мария. Целью ее земного
существования стало спасение ближнего и нуждающегося. В 1943 году она была
арестована гестапо вместе с 17-летним сыном, так же как и она, укрывающем и
спасавшем еврейских беженцев, и брошена в концлагерь, где в 1945 году
погибла. Описание жизненного пути матери Марии Елена Дкубровина сопровождает
цитированием ее стихов, отражающих философию жизни этой удивительной и
героической женщины, концентрированно сформулированной в словах: "И только
одно мне жаль, что сердце мира не вмещает",- которые в качестве эпиграфа
использует автор.
С несчастью, великие деяния на поприще международной солидарности не
всегда могут избавить человечество от войн, проявлений национализма,
расизма, межнационльной вражды. И если даже такие суды, как Ньюребергский
процесс, не служат поучительным уроком для тех, кто стоит у истоков зла, то,
может, не стоит им забывать, что "есть и Божий суд". Об этом повествует
рассказа Филиппа Бермана "Двор империи", посвященный
социально-психологическому анализу страшных замыслов Сталина зимой 1953 года
в "решении еврейского вопроса".
Подлинный интернационализм выражается в том, что его предствители,
почитая свои национально-культурные традиции и достижения, всегда проявляют
интерес и уважение к жизни, истории и культуре других народов.
Обзор Валентины Синкевич посвящен труду двух французов-эрудитов,
которые, глубоко любя "Вечную Россию", создали иллюстрированный альбом
"Прогулки по русской Ницце", в котором широко представлена русская культура
и русская предреволюционная история.
В 6- м номере "Побережья" опубликованы четыре замечательных эссе
Э.Шьейна. Одно из них- "Русская" Вислава Шимборская- посвящено лауреату
Нобелевской премии 1996 года. Штейн исследует масштабы творческих интересов
этой многранной личности, среди которых немалое место занимает культура
России. В качестве иллюстрации автор представляет два эссе Шимборской,
посвященных женам великих русских писателей - Ф.Достоевского и Л.Толстого.
Эссе исполненны словами восхищения по адресу этих замечательных женщин.
Однако, как истинный интеллигент, чутко реагирующий на любые отклонения от
принципов интернационализма, Шимборская, описывая верность, преданность Анны
Достоевской ее великому супругу, не упускает возможности высказать следующее
замечание: "...унаследовала его досадное (выделено мной- Л.М.) презрение ко
всему, что нерусское".
В небольшой рецензии нет возможности остановиться на всех проблемах,
которые поднимают в своих произведениях авторы "Побережья". В частности,
требует более подробного анализа концепция сопоставления исторических
событий с евангелевскими сюжетами в упоминавшемся выше произведении Филиппа
Бермана "Двор империи". Однако, здесь я никак не могу согласиться с
утверждениям, что "Ихаил Ергеевич Орбачев-седьмая голова красного дракона" .
Согласно моим представлениям о роли личности в совремнной истории, я бы
"Орбачева " скорее сравнила с упоминающимся в том же рассказе архангелом
Михаилом. Но это, подчеркиваю, моя точка зрения.
Нравственные искания авторов "Побережья" не ограничиваются названными
выше проблемами. Рассказ Петра Межирицкого "Красный лев" посвящен
противоречиям между духовно- эмоциальным началом и бездушным прагматизмом
совремнной жизни.
Идея очерка Евгения Манина "танго" выходит далеко за пределы рассказа
об истории танца как такового. Она поднимает актуальные проблемы духовных
аспектов совремнного образа жизни, где Танго, как символ выражения подлинных
человеческих чувств и переживаний, участвует в противоборстве с
бездуховностью и безликостью покультуры.
Как и впредыдущем выпуске, в этом немало места отведено проблемам
семьи, семейных ценностей, ностальгии по утраченным традициям и связи
поколений. Это произведения Юлии Родман "Пианино", Евгении Жиглевич "Семья
Жиглевич" Натальи Новохатской "Повинную голову", Евгении Гихман "Старые часы
с боем " и др.
Подбор материалов, связанных с поэзией в разделе "Литературоведение,
искусство, культура" и раздел "Поэзия" сложились в своего рода поэтическую
хрестоматию. Большинство авторов этих двух разделов устремлены к поиску
средств постижения, сохранения и развития лучших традиций русской
словесности. Это и Рина Левинсон, чей обзор посвящен двадцатилетию альманаха
"Встречи", это Сергей Шабалин, выступающий с очерком "Красное домино" Андрея
Белого; это Людмила Агрэ, Дмитрий Бобышев и другие. Выражением объединяющей
идеи могли бы послужить строки из опубликованного здесь же стихотворения
Беллы Ахмадулиной:
Влечет меня старинный слог.
Есть обаянье в древней речи.
Она бывает наших слов
И современнее и резче.
Актуальным проблемам духовной жизни эмиграции посвящен обзор Беллы
Езерской. Оговорившись, что речь идет о Нью-Йорке, автор все же своему
обзору дает название "Театральная жизнь русской эмиграции", что ( с учетом
специфики Нью-Йорка) может быть правомерным, ибо размышления , которые
вызывает эта работа, касаются сути тех же проблем и в других городах
Америки. В обзоре дан анализ гастролей театра "Современник", в котором
выражено немало разочарований как самим спектаклем, так и отношением к
русскоязычным журналистам, пожелавшим освещать эти гастроли. Автор
заключает: все это может способствовать отлучению русскоговорящего зрителя
от российского театра.
Я позволю себе усомниться в этом выводе, так как реальный опыт
свидетельствует о том, что различные сферы и направления культуры, духовной
жизни не взаимозаменяемы.И это- замечательно! Ибо все новое, к чему мы
приобщаемся, должно обогащать нас, дополнять новыми впечатлениями, что
отнюдь не должно осуществляться за счет тех корней духовности , на которых
мы выросли. Езерская, бесспорно, права в том, что требует самой серьезной
критики халтура и недобросовестность, если она имеет место быть во время
гастролей российских артистов в США. Но с другой стороны,- для ее ремарок
типа: "Сергею Юрскому пришлось играть одновременно Счастливцева и
Несчастливцева, прыгая из образа в образ и выдавая это за творческий
прием..." - нужно использовать компетентные художнические критерии. Поэтому
я бы посоветовала "Побережью" в дальнейшем при публикации подобных обзоров
поступить так , как журнал "Вестник" (No5 с.г.) .Там, наряду с рецензией
Б.Езерской опубликована рецнзия на этот же спектакль в Америке Е.
Немчиновой, что повышает степень объективности информации.
Думаю, что 6-й выпуск "Побережья" можно назвать событием в
русскоязычной литературной жизни, а прекрасные иллюстрации совместно с
глубокими искусствоведческими работами У.Дубровиной, С.Голлербаха и др.
историко-социологическим обзором М.Кубланова, главой из книги "Вавилонская
башня" А. Гениса позволяет предствить этот альманах значимым не только для
литературной, но и культурной жизни в целом.Это большое достижение, которое,
однако, и ко многому объязывает. Прежде всего- не снижать уровень
требовательности в отборе материалов для каждого выпуска. И в журнале, где
присутствуют имена Бродского, Окуджавы, Ахмадулиной, задающие планку как
мастерства, так и нравственных критериев творчества, недопустимы
легковесные, непрофессиональные работы.
В рецензируемом выпуске, мягко говоря, диссонансом к его общему уровню
и настрою являются пародии (шаржи) Гр. Шампанского. Прекрасное понятие
"Свобода слова" прекрасное постольку, поскольу включает нравственость и
культуру. И любое слово, вышедшее из-под пера кого-либо в несоответствии с
этой формулой, не может претендовать на сколько -нибудь серьезное его
восприятие. Поэтому, с моей точки зрения, "брызгам" Шампанского не дано
испортить впечатления о "Побережье" как об интеллигентном, высоко
художественном издании.
ПОТЕРИ И ОБРЕТЕНИЯ
Панорама No 999б мау -июнь 2000 г.
Читатели "Побережья", наверное, согласятся со мной в том, что с каждым
годом альманах становится все более заметным являением в их духовной жизни.
Седьмой номер является ярким тому подтверждением. Я никогда не спрашивала
издателя - Игоря Михалевича -Каплана- определяет ли он каждому выпуску
какую-то основную сюжетную линию, тематику, в соответствии с которой
отбирает произведенияю. Но каждый новый номер поражает наличием в нем
доминирующей темы, объединяющей разные по стилю и жанру работы разных
авторов в единое целое, выражающее предмет забот, тревог и волнений
литераторов, собравшихся на этом "побережье". Рецензируемый номер выделяет
тема утрат и обретений, неизбежно сопровждающих нашу жизнь.
Твой сын ушел,
Но он вернется снова,
Его душа-опять с твоей душой,
И ты опять его услышишь слово,
Чуть слышный шупот: мама, я с тобой.
(Гила Уриель, перевод с иврита
Рины Левинсон.)
Тема утрат и обретений -столь абстрактно философская, сколь
конкретно-житейская,- пронизывает почти все жанры собранных в номере
произведений, возможно, потому, что он вышел в канун смены столетия, когда
принято подводить итоги, осуществлять переоценку ценностей.
Яков Лотовский в рассказе "Ковер" с юмором повествует печальную историю
о попытке очистки ковра от "радиков"( радиационных частиц). Выбранный
автором жанр и "заземленный" сюжет- как бы сценки из мещанской жизни-
высвечивает, между тем, глубокий драматизм восприятия одной из величайших
трагедий уходящего века -Чернобыльской катастрофы.Возвращаясь после
просмотра фильма, на время которого герой оставил чиститься под снегопадом
облученный ковер, он размышляет: "Уцелеет ковер-останутся на мне заботы,
останутся с нами радики, вряд ли их вычистишь....А пропадет- что ж,
избавлюсь от радиков, а главное- от забот. И все же почему-то хотелось, чтоб
ковер остался. Наш ковер! На нем кувыркаясь и озорствуя, вырастал наш сын."
ХХ век ознаменовался активным феминистским движением. Но я, как
ислледователь , немало лет потратившая на изучению этой проблемы, считаю,
что в настоящее время по своему положению в семье и в обществе женщина
находится на переломном этапе, после которого она достигнет ощущения
самодостаточности, гармонии как с собой, так и с окружающим миром. А пока
можно с грустью констатировать, что условием и следствием феминистской
ультраоголтелости, имеющей нередко (увы!) место в среде представительниц
слабого пола, выражающаяся в печально известных фактах женской жестокости
(вплоть до участия в террористических актах и убийствах собственных детей).
является утрата ими чувства жертвенности, сопережеивания- добродетелй,
которые во все времена считались исконно женскими, посколько к ним
объязывает великая женская привилегия- материнство.
Юрий Дашевкий в рассказе "Лилит" рисует уродливость этого явления на
примере узнавемого образа жестокой вахтерши ( в данном случае, общежития) в
которой, кажется, навсегда похоронено все, что связано с понятием
женственности и, следовательно человечности.
Необратимость утрат! Восприятие их каждым из нас определяется не только
и, может не столько масштабом самой утраты, сколько комплексом факторов,
составляющих наше мироощущение и определяющих наш нравственный стержень.
Рассказы Яна Гамарника "Шарики" и "Когда мне было двадцать восемь"- каждый в
отдельности, с моей точки зрения, не является чем-то таким, на что стоило бы
обратить особое внимание. Но вместе они создают впечатляющую картину
оскуднения наших чувств , вытравленных прагматизмом.
Двухлетнее дитя не может смириться с тем, что высоко в небо улетели
праздничные шарики. Страшными рыданиями и ночной бессонницей ребенок
реагировал на эту потерю. Но вот взрослые герои другого рассказа совсем не
испытвают горечи по поводу судьбы доживающего свой век в полном одиночестве
в Израиле старика-дяди. "... Еще в самолете из Тель-Авива... решил, что
непременно напишу ему, да потом забыл... Никогда больше я его не видел, он
умер через год после моей поездки...". Герой рассказывает эту историю в
шестидесятилетнем возрасте, когда он сам постигает мироощущение дяди,
которому в последние годы жизни ничего не оставалось, как жить
воспоминаниями. Но можно ли это считать утешением и достичь
умиротворенности, когда раздробленнность и размежевание семей, утрата
семейных ценностей обрекает пожилых людей на одиночество, лишает их радости
и живительной силы быть приобщенными к жизни и заботам своих детей и
внуков?!
Одним из самых негативных последствий всепоглощающего прагматизма
является утрата искренности в человеческих отношениях, порождающая уродливые
формы цинизма и лицемерия. Герой одностраничного рассказа Михалевича-
Каплана страшен не только тем, что живет с этим всепрошибающим цинизмом и
лицемерием, образно говоря, наедине, а бравирует им перед притятелем, когда
в письме к нему описывает: " И тут, кто ты думаешь подходит к нам? Анька,
помнишь... белобрысая такая, а глаза рыбьи, навыкате...И он ее представляет:
"Познакомься, пожалуйста, моя Анастасия". Только подумать, эта стерва-
Анастасия! Я улыбаюсь во всю пасть, как ни в чем не бывало. Хорошо, что к
дантисту успел до этого.Двеннадцать штук за мостик..."
Тема утраты в альманахе представлена разносторонне и, порой, самым
неожиданным образом. Возможно Максим Шраер удивится тому, что я в этом
контексте анализирую его рассказ " Степная страсть", ибо события в нем
описаны столь романтично, сентиментально, даже восторженно, что в пору
только умиляться и восхищаться очередным уроком нестандартной сексуальной
ориентации", преподнесенным читателю.
Герой рассказа, оказавшись случайным свидетелем "любовной сцены" между
его любимой женщиной и лошадью (!), которую Зшли (так зовут героиню)
предпочла ему, говорит ей, вернувшейся с этого , необычайного "свидания" в
степи: "Эшли, любимая моя, только давай завтра уедем...". А потом он "...
убирал ее пепельные пряди со лба, то и дело целуя ее холодные виски. И
отбрасывая на пол струнки конских волос, заплетенных в ее растрепанные
волосы"...
Я полагаю, что когда люди однажды задумаются над тем, что с собой они
делают нечто еще более безответственное, чем с природой, то ответ придется
держать и литературе. По моему глубокому убеждению, встречающееся все чаще в
литературных и иных художественных произведениях смакование, даже порой
поощрение отклонений в сексуальном поведении, в лучшем случае, не
препятствует утрате того, что всегда отличало человека от животного
-единение духовных и физиологических начал в любви мужчины и женщины.
Рамки рецензии позволяют остановиться лишь на нескольких произведениях
объемного раздела "Литературоведение", в котором опубликованы интересные
работы Ирины Панченко о киевском периоде жизни Булгакова, статьи Евгении
Жиглевич о солженицинском интервью американскому телевидению в 1974 году,
Валентины Синкевич о Вячеславе Завалишине.
Произведение Беллы Езерской " Под знаком Окуджавы" состоит из
небольшого эссе о поэте и интервью с ним в 1991 году. Эта работа
представляет интерес не только тем, что отражает острейшую боль утраты тех,
кто был поклонником творчества Окуджавы. Автор высвечивает те непреходящие
обретения, которыми был одарен каждый, кто жил под "Знаком Окуджавы". "Булат
Шалвович Окуджава умер... Мир опустел",- заключает журналистка свое эссе. Но
хочется его закончить словами, которыми автор его начинает: "Он как-то
ненароком заполнил пустующую нишу в нашем советском сознании, где надлежало
быть совестливости, чести, нравственности и прочим забытым ценностям."
И поскольку, добавлю я, ибытка совести, чести и нравственности, мы пока
не наблюдаем, знак Окуджавы будет всегда светить.
В этом выпуске "Побережья", как стало уже традицией, широко
представлена и поэзия, и переводы, литературоведение.
Работа Дмитрия Бобышева под названием "Певчее дело" привлекла тем, что
соответствует моей концепции литературной критики: автор, вопреки, принятому
стандарту, утверждающему необходимость обязательного уравновешивания
положительных оценок поизведения (творчества литератора) отрицательными, не
скрывает восторженных чувств по поводу поэзии Натальи Горбаневской. Это даже
не рецензия в традиционном понимании жанра. Это , скорее эссе, котрое
приобщает нас к тем обретениям, которые неизбежны при знакомстве с
творчеством поэтессы. Подкупает радость успехам товарища по цеху. " Куда
смотрит и чем занята современная отечественная критика?- восклицает
Бобышев.- Мне хочется всем им сказать:разуйте ваши глаза и уши... перед вами
истинно великая гражданка и соразмерная ей поэтесса...".
В этом же разделе представлено несколько произведений Э, Штейна,
посвященных детской литературе Китая, Юлиану Тувину и Марку Шагалу. Как и
все, что делал Штейн на поприще литературоведения и сохранения сокровищ
отечественной культуры, эти его работы волнующе глубоки и пронизаны любовью
к предмету анализа. Здесь позволю себе прерваться...
Так случилось, что на этот номер "Побережья", который попал ко мне в
руки сразу после выхода в свет, я по ряду причин не имела возможности
откликнуться немедленно. Первые страницы о теме утраты я начала писать
давно. Но вскоре горечь утраты постигла тех, кто знал Эдуарда Штейна...
Моя дружба с ним завязалсь по телефону, с самой первой нашей беседы,
когда он позвонил мне, откликнувшись на некоторые мои рецензии. Это был
начальный период моей жизни на этой земле, и обретение такого друга,
единомышленника было для меня счастьем. Эдуард неоднократно приглашал меня
посетить его дом- музей книги, но так нам и не довелось встретиться, так как
в Нью-Йорке я бываю крайне редко, а когда приезжала, то сам Штейн бывал в
отъезде. За год до своей смерти он позвонил мне и сказал: "Лариса, а мы с
вами так и не встретились. Время быстротечно, а мне уже 64! ". Я засмеялась
в ответ: мол, что такое 64 для мужчины... Но что-то мне показалось странным
в его словах...
А спустя некотрое время позвонил мне издатель "Побережья" Игорь
Михалевич- Каплан и скаал: Эдуард тяжело болен и " побережцы", чтоб его
приободрить, устраивают ему творческий вечер и серию встреч в Филаделфии.
Игорь обещал сообщить, когда это пооизойдет, если я пожелаю приобщиться к
ним хотя бы по телефоную. Все так и произошло, и когда трубку взял Эдуард,
он растроганный тем, что сделали для него филадельфийцы, сказал: " Лариса, я
сегодня счастлив". Это было незадолго до его смерти. .. светлая ему память!-
говорю я сейчас, горько досадуя на то, что мы так и не встретились.И
благословенны будут те, кто в наше время "всеобщей занятости и
перегруженности" для добрых дел друзьям и близким, так щедры на внимание и
заботу к ближним!
Сказанное, наряду с многим другим, является примером того, каким
обретением для русскоязычных литераторов здесь является "Побережье",
созданное энтузиастом Игорем Михалевичем-Капланом . Об этом я надеюсь, что
когда- нибудь рассказать подробнее, ибо я много лет сотрудничаю с этим
журналом и к тому же мне довелось посетить эту "Республику муз", как я их
назвала в одном из обзоров. Побывав там, вспомнила свои дебаты со студентами
и аспирантами на одну из тем научного коммунизма " Об отмирании государства
и перерастании государствнности в общественное самоуправление". Сейчас мне
уже трудно сказать: верила я в этот утопизм, или нет?..... Но в Филадельфии
я увидела маленькое государство "Побережье", действующее при полном
самоуправлении. Его президент, Игорь Михалевич-Каплан, который себя таковым
не считает - подлинный подвижник, свято и бескорыстно отдающий свои силы,
энергию и подлинную любовь своему детищу- журналу, вокруг которого
объединены уже очень многие годы такие же бескорыстные служители
литерататуры. Его "республика" не только дает свободу и пространство слову
литераторам, а объединяет их, устраивая творческие встречи и диспуты между
литераторами как таковыми и ими и представителями других творческих
поофессий, открывая новые имена и давая дорогу молодым талантам. Примером
могут пслужить иллюстрации к данному номеру журнала, появлению которых я
оказалась свидетелем.
В тот вечер, когда я была на "съезде побережцев", архитектор Семен Фукс
показал альбом с р