д Гена пристально и мутно смотрел на собеседника, элегантный вид которого настолько не вязался с убогой обстановкой Гениной квартиры, что Гена интуитивно осознал: холеный господин с высокомерным лицом номенклатурного "нового русского" над ним просто издевается. -- А чего не двадцать? -- лениво спросил Гена, снова чувствуя молоточки боли в голове. -- Я полномочен торговаться с вами до пятнадцати, но, учитывая ситуацию, проблем, видимо, не возникнет. Давайте условно остановимся на двадцати, я этот вопрос решу. А аванс вы получите исходя из пятнадцати. Скажем, за два дня. Могу я ваше молчание рассматривать как согласие? Гена что-то неопределенно хмыкнул. Видимо, мычание тоже расценивалось как согласие, и Костя, осторожно присев на краешек кресла, открыл кейс. -- Так, значит, за два... -- он достал калькулятор, -- пятнадцать плюс пятнадцать -- это тридцать, минус 39 процентов удержанных налогов на заработную плату с предприятия, в пенсионный и прочее, это умножить на 0,39 -- двенадцать шестьсот, минус подоходный -- так, по рублям это потолок, верхняя шкала, значит, 35 процентов, потом они досчитают по годовому итогу, чтобы не взять лишнего, -- это восемь сто девяносто... Я ничего не забыл? -- Костя поднял голову и вопросительно посмотрел на Гену. Гена, который из всего Костиного бормотания понял, что его либо уже обманули, либо сейчас обманут и что неожиданно свалившиеся на него деньги, в реальность которых он все равно не верил, хотя мысленно даже почти все потратил, тают со страшной скоростью и вот-вот исчезнут совсем, ответил с усмешкой, полагавшейся при розыгрыше тому, кого разыгрывают и кто уже понимает, что его разыгрывают, несмотря на все правдоподобные детали: -- Слышь, хорош, а? -- Чего -- хорош? -- не понял господин Костя. -- Ну эти, тридцать девять, тридцать пять, пенсионный фонд. Какой еще пенсионный фонд?!.. Вы что, издеваетесь, что ли? Костя хмыкнул: -- Это не я издеваюсь, а Российская Федерация, по всем вопросам -- к президенту и Думе. Ладно, не хочешь, как хочешь. Никто не поможет России, кроме нас самих. Не желаешь помогать -- твое дело. Обналичка за мой счет. Ничего ведь, если наличными? -- Костя достал из кейса три пачки стододолларовых банкнот. -- На, и распишись вот здесь, где галочка. Гена взял из рук Кости увесистый "Ваттерман" и только собирался пошутить, не красные ли в нем, дескать, чернила, как вдруг ему в голову пришла мысль, от которой даже стало плохо. -- Это невозможно. -- Гена грустно покачал головой. -- У меня нет загранпаспорта. И потом -- виза... Нет, наверно, не получится. -- Загранпаспорт сделаем! -- сказал Костя. -- Фотография есть? -- Фотография-то есть... А анкеты, трудовая книжка, справка из военкомата -- я ведь от армии кошу, и даже если бы все это было, нужно минимум полтора месяца в ОВИ... -- Давай фотографию, -- перебил его Костя. -- И общегражданский паспорт. Других препятствий нет? -- Да вроде нет... Костя вытащил из кармана пиджака крошечный сотовый телефон, покликал клавишами и приложил его к уху. -- Володя, это Смирнов, я тебе сейчас пришлю все данные, фотография у нас с собой, паспорт подвезешь к самолету, там и фотку наклеим, только печать не забудь. Чего? Нет, можно обыкновенный, красный. Он положил телефон на кресло, присел на корточках возле своего кейса, открыл его, достал оттуда Палм-Топ, присоединил к нему портативный сканер, потом подключил его к телефону и протянул руку к Гене: -- Паспорт. Гена передал ему паспорт. Костя просканировал три первых и четырнадцатую (с пропиской) страницы, поколдовал над клавиатурой Палм-Топа, потом снова взял телефонную трубку: -- Володь, ну что, все прошло? Хорошо, в аэропорту мы будем минут через двадцать. -- Он нажал отбой на телефоне. -- Поехали? -- Мне бы душ хотя бы принять, -- робко сказал Гена. -- Это в самолете можно сделать, у нас правда времени совсем нет, мы должны в одиннадцать утра быть уже там, остальное решим по дороге. -- Ну родителям позвонить, собраться, сувениры... -- Не надо собираться, по пути составишь, что там тебе нужно. Позвонить можно из машины. Присядем на дорожку? Гена покорно опустился в кресло. Все происходившее казалось таким сказочным, что проще было относиться к этому как к продолжению сна: если бы не его состояние, он бы легко подсчитал, что, учитывая разницу во времени, до Калифорнии они должны долететь за семь часов, что было просто нереально. И к тому же -- почему Калифорния? Резиденция Гейтса находится в Сиэтле, штат Вашингтон. И только одна мысль по-настоящему задевала его: если они и правда летят в Калифорнию, то именно там, в Калифорнии, живет Этна и можно было бы... -- Ну, с Богом, -- Костя поднялся. -- Вроде бы ничего не забыли. -- Чего уж тут забудешь, когда ничего не берешь. -- Чувство юмора -- это хорошо,-- серьезно сказал Костя. -- А деньги? -- Ах да, деньги... -- "Ах да, деньги", -- передразнил его Костя и снова протянул ручку: -- Распишись. С деньгам возникла заминка. Гена долго пытался рассовать их по карманам джинсов, но они не то чтобы не помещались, а выпирали. Путешествовать с выпиравшими из карманов банковскими упаковками долларов Гене не хотелось, оставлять их дома было бы тоже рискованно. "Черт бы их всех побрал с этими дарами, -- думал Гена. -- Сейчас дадут на улице по голове, и привет". В конце концов он взял старый целлофановый мешок и бросил деньги в него. "Вот что значит путешествовать налегке" -- мысленно усмехнулся он, но до конца усмешка не удалась. Гена заметил, что президент Франклин грустно улыбается с верхней купюры прямо через пакет -- пакет просвечивал. -- Пиджак надень. По десятке во внутренние карманы и одну в боковой, -- проворчал Костя. -- Пиджак-то хоть есть? Заминка его явно раздражала. -- Есть, -- вздохнул Гена. У Кости, видимо, был большой опыт, потому что "десятки" действительно легли в пиджак легко и удобно, как будто пиджак был специально создан как одежда для ношения "десяток". В последний момент Гена сунул в задний карман джинсов записную книжку -- на всякий случай. В лифте они ехали молча. Когда двери открылись, Гена услышал во дворе гул и, выйдя из подъезда на солнечный свет, на секунду оторопел. Во дворе была какая-то толчея и полно зевак. На мгновение ему почудилось, что двор опять запружен мулами, верблюдами и погонщиками, но потом стало ясно, что это не так. Не верблюды это были, а автомобили. С двух сторон, на газоне и прямо возле подъезда, тяжело опираясь на мягкие шины, горбились, сверкая на солнце, черные джипы -- "Мерседесы" "G-500" с синими ушами мигалок на крышах и наглухо тонированными стеклами, у выезда на улицу переминался с колеса на колесо огромный "Сабурбан", между ними, прямо напротив подъезда, лениво лежали три полена грузных "шестисотых", тоже черные и тоже с мигалками. Пасли это стадо два белых автомобиля ДПС -- "Форд" Краун Виктория", похожий на выбросившегося из моря небольшого кита, и "пятерка" "БМВ" в классическом бандитском кузове, спрятавшая акулий оскал в водорослях чахлых городских кустов. Рядом с автомобилями маячили здоровенные детины в костюмах, а в крайнем джипе, раздвижные боковые двери которого были приоткрыты, угадывался силуэт ручного пулемета, короткий ствол которого кротко торчал из опущенного окна. Номерные знаки у всех автомобилей наполовину состояли из российского триколора. "Это к кому, интересно, у нас такие гости приезжают?" -- подумал Гена и почти сразу получил ответ на свой вопрос. При появлении Гены детины быстро разобрались по машинам. Костя открыл заднюю дверь ближайшего "шестисотого", пригласив Гену во внутрь, опустился следом за ним на мягкий кожаный диван и несильно захлопнул дверцу. Мягко зажужжал моторчик, присасывая ее до конца, завыли сирены, и автомобили по одному выехали со двора, провожаемые изумленными взглядами соседей. Несмотря на то что рабочий день был в разгаре, проспект был пуст, и Гена не сразу догадался, что улицы перекрыты. Легковые "Мерседесы" все время тусовались -- менялись местами, как карты в колоде дилера перед раздачей. При этом автомобили мчались, судя по всему, с огромной скоростью, но с какой именно, понять было сложно: спидометр был закрыт спиной водителя, а на боковых окнах были шторки. Гена попытался представить себе, как это все выглядит со стороны, -- конечно, он не раз видел на Кутузовском лимузины с джипами сопровождения и автомобилями ГАИ, но в редких случаях машин в эскорте было так много. Да еще ради никому не известного самоучки-программиста. -- Можно опустить шторку?-- спросил он у водителя. -- Молодой человек, не надо здесь ничего трогать, -- ответил водитель, не оборачиваясь. -- А курить-то хоть можно? -- Конечно можно, чувствуй себя совершенно свободно, -- сказал Костя. -- Пепельница в двери. Гена полез за сигаретами в карман и вспомнил, что они остались дома -- на столе, возле компьютера. -- Нет сигареты? -- спросил он у Кости, ожидая, что у того не просто есть сигареты, а есть все сорта в его кейсе. -- Я не курю, -- равнодушно заметил Костя. -- И тебе не советую -- американцы не любят. -- А у вас? -- обратился Гена к водителю. Тот отрицательно помотал головой. В машине был еще охранник, но он тоже не курил. Именно в такие минуты Гене, заядлому курильщику, казалось, что если он немедленно не закурит, то перестанет дышать. -- Может, остановимся купим, -- робко предложил он. Костя бросил на него недовольный взгляд, попыхтел и угрюмо спросил: -- Потерпеть нельзя? -- Курить очень хочется... -- жалобно пробормотал Гена. -- Ладно, -- мрачно сказал Костя и негромко бросил водителю: -- Тормозни возле ларька. Охранник взял рацию: -- Основной вспомогательным, непредвиденная остановка, Первый выходит за сигаретами, как поняли, прием. Рация засипела разными голосами, подтверждавшими, что вспомогательные все поняли и готовы обеспечить Первому безопасную покупку сигарет. Сама эта покупка выглядела следующим образом: когда весь кортеж остановился у тротуара недалеко от кинотеатра-автосалона "Минск", первыми повыскакивали охранники из джипов и организовали что-то вроде коридора от "Мерседеса", в котором ехал Гена, к ларьку, напрочь прекратив все пешеходное движение. Удивленные прохожие, вынужденные прервать свои маршруты и дела, наблюдали, как по этому коридору от машины к киоску проследовал молодой человек в выпускном из школы пиджаке и джинсах, в сопровождении двух людей в приличных костюмах -- наверное, телохранителя и секретаря. Потоптавшись у окошка, от которого предварительно оттеснили какого-то старика, этот самый молодой человек пошарил по карманам, что-то спросил сначала у секретаря, а потом у телохранителя и, ничего не купив, направился обратно к автомобилю. Как только он сел в "Мерседес" и дверца захлопнулась, все остальные. охранники побежали к своим транспортным средствам, и уже через полминуты кортеж скрылся из виду. Сигарет Гена не купил -- в кармане была только мелочь, которой не хватило даже на "Полет", у Кости рублей не было воасе, одни кредитки и доллары, а охранникам иметь при себе деньги не полагалось. Стрелять же на улице пятерку или даже сигарету Гена в этой ситуации не решился. Сидя в "Мерседесе", несшемся по расчищенной от автомобилей Главной дороге, и глядя на идущий впереди джип, покрытый синими мерцаниями мигалок, он размышлял, каково же человеку с набитыми деньгами карманами, когда он не может не то что купить, а даже просто попросить закурить. И от этих мыслей курить хотелось еще сильнее и чувствовал он себя довольно глупо. Просить остановиться снова -- у обменника, а потом опять у ларька -- Гене не хотелось. Стеснялся. "Ладно, -- подумал он. -- Куплю сигарет в аэропорту, там вроде можно на валюту". В лобовом стекле промелькнул гаишник, отдавший честь со смешанным выражением униженного почтения и чувства гордости от собственного достоинства. Гаишник был явно матерый, потому что синхронность этих двух предъявлении вырабатывалась годами. Кортеж начал сворачивать на МКАД, но не направо, в Шереметьево, как ожидал Гена, а налево, через эстакаду моста. Когда они свернули с кольцевой на Киевское шоссе, Гена догадался, что едут они во Внуково, в правительственный аэропорт. Как там обстоят дела с сигаретами, Гена, естественно, не знал, но гипотетическая возможность стрельнуть закурить в зале официальных делегаций -- у какого-нибудь Черномырдина -- его позабавила, и он впервые за этот день улыбнулся. Правда, была вероятность, что Черномырдин тоже не курит -- американцы не любят. -- Да, чуть не забыл. -- Костя снова открыл свой кейс и достал оттуда продолговатую "Моторолу" с криво приделанной к корпусу толстой трубкой и желтеньким ковшом Большой Медведицы на логотипе. -- Это "Иридиум", спутниковая связь. В городах работает как обычный GSM-1800. Он твой. За все разговоры платит "Майкрософт". Ты, кажется, хотел кому-то позвонить... Это был очередной подарок, демонстрация щедрого могущества хозяина Кости, которая в другой ситуации несомненно обрадовала бы Гену. Халявный сотник, да к тому же еще и спутниковый, -- об этом можно было только мечтать. Но Гене было не до телефонов -- он так хотел курить, что даже сотник был готов обменять на пачку "Явы". Костя, однако, не унимался, он снова полез в кейс, который для Гены уже стал чем-то вроде мешка Деда Мороза, и достал оттуда маленькую пластмассовую коробочку, похожую на электронную записную книжку. -- И вот еще, тоже тебе. Это последний Палм-Топ, портативный ПиСи, "Пентиум-3", пятьсот пятьдесят мегагерц, цветной монитор, модем, ПиСиЭмСиАй-слот и все такое. Даже тюнер есть. Смотреть телепрограммы -- вот здесь антенна. Последняя разработка, его еще даже в продаже нет. А это переходник к твоему "Иридиуму". Интернет, электронная почта, факс. Очень удобно в путешествиях. Только на ходу нельзя. Надо остановиться, чтобы была устойчивая связь. Для Гены, который путешествовал в основном сидя дома, этот последний подарок представлял малый интерес. Ну, если не считать чисто технического. Однако возможность связаться по электронке или даже, если повезет, по ICQ с Этной прямо из автомобиля его вдохновила -- можно было бы попросить у нее телефон и сообщить, что он прилетает в Калифорнию. Правда, несмотря на все дары и "мерседесы", он не был до конца уверен, что все-таки окажется в Америке, -- слишком невероятным казалось преодоление границ его Родины, даже учитывая могущество Кости и его хозяина. -- Послушайте. -- Гене вдруг в голову пришла мысль. -- Вы ведь из "Майкрософта", так? -- Да. А что? -- А машины эти все -- у них же правительственные номера, это все тоже "Майкрософт"? -- Нет, конечно. -- Костя покачал головой. -- Ох уж это поколение П-п-п-Пелевина! Машины и охрана из аппарата президента. У нас с ними соглашение, для особо важных случаев, -- надо же им как-то зарабатывать, и потом... мы с ними дружим. -- Костя помолчал, словно обдумывая, стоит ли ему продолжать, и, скромно потупившись, добавил: -- Собственно, я и отвечаю за эту дружбу, ну и за всю остальную тоже. Так что если что... там, в телефоне, есть мой номер в записной книжке, на букву К -- Костя. Гена задумался. -- Костя, -- наконец сказал он, -- а для чего понты все эти -- охрана, джипы, мерины пафосные, меня наповал можно было бы сразить одной "Ауди-восьмеркой" или даже каким-нибудь "Лексусом". Костя вздохнул: -- Это не понты. У нас ничего просто так не делается. "Мерседесы" -- потому что других бронированных машин сегодня свободных не было, а охрана и все такое -- потому что надо было обеспечить тебе безопасность. -- Какую безопасность? -- Гена напрягся, т- От кого безопасность? -- А вот это ты у Билла Гейтса и спроси, -- грустно улыбнулся Костя. "У нас ничего просто так не делается" -- это напрягло Гену гораздо больше, чем необходимость какой-то особой безопасности, но он решил, что взять с него все равно почти что нечего, а то, что есть, вряд ли стоит столько, сколько уже заплатили. Машины, не притормаживая, влетели через открытые ворота пропускного пункта прямо на летное поле и красиво остановились в определенном порядке -- так, что "Мерседес", в котором ехал Гена, оказался полукольцом закрыт остальными автомобилями со стороны здания аэропорта. С другой стороны был припаркован самолет с поданным трапом, покрытым ковровой дорожкой. Возле самолета стояло еще несколько автомобилей: плоский черный видавший виды "Кадиллак" с американским флажком на крыле на коротком флагштоке, новенький белый микроавтобус "Фольксваген" "Каравелла" с надписью "Внуковские авиалинии -- VIP" по борту и салатового цвета просевшая ржавая "пятерка" Волжского автомобильного завода. Из нее торопливо выбирался грузный пожилой человек в светло-синей тройке. Самолет Гену потряс. Это был небольшой стильный лайнер, похожий на маленький сверхзвуковой "Ту". -- Нравится? -- гордо спросил Костя, вылезая вслед за Геной из "Мерседеса". -- Это тебе не какой-нибудь Лиар-Джет -- это "Бэйби Конкорд", таких в мире пока всего пять: у Мадонны, у Гейтса, у султана Брунея, еще у одного шейха и у ...э-э, ну у одного, короче, нашего пацана из Тюмени. Гена вопросительно посмотрел на Костю. -- Ну, просто их выпускать только начали, -- торопливо и как бы оправдываясь заговорил Костя. -- Очередь больше, чем за "Феррари". Траволта уже скоро получит, Майкл Джексон... -- У какого нашего пацана из Тюмени? -- Не то чтобы это и вправду интересовало Гену, его удивил Костин оправдывающийся тон. Костя собирался что-то ответить, но к ним торопливо подошел грузный из "пятерки". -- Константин Владленович... -- запыхавшись, забормотал он. Костя небрежным кивком указал на багажник. Грузный робко пристроил свой дипломат на полированную плоскость "Мерседеса" рядом с матовой спутниковой антенной, похожей не то на поганку, не то на эскимо. -- Вот, -- сказал он, открывая дипломат, -- паспорт. Костя протянул ему фотографию. Грузный аккуратно взял ее двумя пальцами, покрутил и вдруг как-то жалко и одновременно небрежно, как бы между прочим, спросил: -- Клея нет? И тут Гену прорвало -- он не просто смеялся до колик, он рыдал, захлебываясь смехом, -- все напряжение предыдущих дней, все страхи и стрессы его невероятных приключений и перемен, происходивших с сумасшедшей быстротой, -- все собрал он в этот слезами исколотый смех, выплеснутый на чопорный бетон правительственного аэродрома; невероятная власть сильных мира сего, оформленная дорогими автомобилями, персональными самолетами и загранпаспортами за двадцать минут по телефону, повисла, как на сопле, на капле копеечной склизкой жидкости, в изобилии имевшейся под рукой каждого школьника. Гене почему-то было ясно, что клея нет не только ни у кого из присутствующих (да и с чего бы им носить с собой клей -- не нюхают же они его), но и в самолете, наверняка оборудованном под мобильный офис и напичканном лучшими образцами всей существующей в мире оргтехники. И если наши пограничники пропечатают паспорт и без фотографии -- для Кости, то американцы, с их правовым государством... Пока Гена смеялся, над летним летным полем висела неловкая пауза. Ее можно было бы даже назвать тишиной, если бы не свисторев "Конкорда", урчание почти поголовно двенадцатицилиндровых автомобильных моторов конвоя, перемежаемые приглушенными гнусавыми матюками и писками шорохи раций и далекие хриплые трели каких-то лесных птиц, еще не попавших в турбины взлетающих самолетов. И даже одно-единственное нарушение этой псевдотишины потонуло в толще шумовой ауры сверхзвукового мини-монстра: капитан корабля, навытяжку стоявший возле трапа в ожидании момента возможности поприветствовать высокого гостя, негромко шепнул на ухо стюардессе: "Мы что, психа повезем?" -- Просто "клей" ужасно смешное слово, правда? -- давясь слезами хохота, выплюнул Гена. Костя недоуменно пожал плечами, как бы стряхивая с себя мгновения сиюминутного оцепенения, взял у грузного паспорт, положил на ладонь фотографию, полизал ее и крепко прижал к первой странице документа. -- Давай печать, -- зло сказал он грузному. -- Потом сведем по меткам. Что это означало, Гена так и не понял. Понял он только, что проблема решена и что опыт Кости не ограничивается упаковкой "десяток" в пиджаки. Поднимаясь по трапу, он поднял голову на серевшее московское небо, собиравшееся отгородиться дождем от аэродрома, и подумал, что в Костиных силах, наверное, если что -- позвонить Лужкову, чтобы тот разогнал облака. В самолете, кроме него и Кости, из пассажиров был еще только молчаливый дядька из американского посольства -- это его "Кадиллак" Гена видел на поле. Как только они расселись по просторным кожаным креслам, самолет сразу тронулся с места, выруливая к взлетной полосе, -- все так торопились, что даже короткая церемония представления Гене экипажа уложилась в двенадцать секунд. Гена не то чтобы не запомнил, он даже не разобрал имен пилотов и стюардесс, которые "его капитан" (так он назвался) скороговоркой пробормотал через маску североамериканской улыбки. И теперь он напрягался, не зная, как обратиться к стюардессе, которая рассказывала о мерах безопасности во время полета. Собственно, все меры безопасности укладывались в то, чтобы пристегнуться при взлете и посадке и позвать, если что, на помощь. Помощь Гене нужна была как никогда -- курить хотелось по-прежнему. Стоит ли говорить, что экипаж оказался некурящим, и в комплектацию самолета, включавшую, например, все мыслимые пищевые деликатесы, сигареты не входили по принципиальным соображениям. Пока Гена гнал от себя навязчивые мысли о табаке и предстоящих в полете мучениях, стюардесса рассказывала о прелестях полета на новом "Конкорде". О невероятной скорости, с которой они пересекут поперек Европу, Атлантику и Америку, -- семь часов вместо обычных десяти с половиной, о том, что давление внутри самолета будет соответствовать атмосферному давлению на 900 метрах над уровнем моря, а не 1500, как в обычных самолетах, поэтому уши закладывать при посадке не будет, о том, что прочность и, следовательно, стоимость материалов, используемых при строительстве... -- Спросите у капитана, почему мы не взлетаем, -- оборвал ее Костя. Стюардесса мягко улыбнулась и что-то негромко проговорила как бы себе под нос -- у нее на ухе висело маленькое переговорное устройство, похожее на то, которым пользуются киноэкранные телохранители. Выслушав ответ, она снова улыбнулась Косте: -- Сэр, мы ждем, пока сядет самолет какого-то вашего важного чиновника. -- Какого еще, на хрен, чиновника! Да они хоть понимают... -- Костя рванулся с места. -- Ну-ка дай мне связь с землей... Стюардесса, перестав улыбаться, что-то быстро спросила в микрофон, кивнула, прислушиваясь к ответу, и сообщила Косте: -- Некоего мистера Путина, сэр. Костя опустился обратно в кресло, белый от злости, и забарабанил пальцами по подлокотнику. -- Вы по-прежнему хотите говорить с землей, сэр? -- вежливо поинтересовалась стюардесса. -- Нет, -- буркнул Костя и уставился в иллюминатор, изучая, как стекло медленно покрывается каплями долгожданного дождя. -- А кто такой этот Путин? -- удивился Гена. -- Кто надо... -- нагрубил почему-то Костя. Кому надо? -- хотел сострить Гена, но осекся, оценив взглядом степень Костиного недовольства. Какое в конце-то концов ему. Гене, дело до какого-то там мистера Путина? Гена тоже посмотрел в иллюминатор. Капли дождя ползли вниз по стеклу, встречаясь и сливаясь; большие капли поглощали капли поменьше, и чем крупнее они становились, тем быстрее было их неостановимое движение вниз -- к общему дождевому потоку, стремившемуся куда-то под землю через канализационные решетки правительственной взлетной полосы. Гена некоторое время наблюдал за каплями, пытаясь угадать, какая именно из маленьких капель начнет пожирать остальные, чтобы превратиться в большую, и при этом доползет до края стекла, не попав под более крупную. Но угадать было невозможно; это было все равно, что считать баранов, и ресницы Гены стали сами собой слипаться сном. "Дождь -- хорошая примета, путь будет добрым", -- подумал он. Перед закрытыми его глазами всплыло яркое калифорнийское солнце, дрожавшее в мареве горячего песка, сухой ветер пустыни, нежно целующий его шею... И ветер нес его прочь, на другую сторону континента: промелькнул небесный полупризрачный ледяной город из полупрозрачных слюдяных небоскребов на берегу стеклянного моря-океана; потом понеслись обрывками кадры его полета на ковре-самолете через влажные облака; смущенно улыбавшаяся Дайва: "я тебя именно так и представляла"; перепуганный Хоттабыч, бьющий с неба земные поклоны Биллу Гейтсу; почему-то Пылесос в обнимку с писателем и еще каким-то бородатым улыбчивым чуваком-грибником, которого Гена то ли знал, то ли не знал; и маленькая девочка, которой человек-яйцо объяснял, что слова подобны бумажнику: откроешь, а там -- два отделения. Поверх всех всплыл туманом господин Костя, протягивавший Гене "Ваттерман" -- на кончике золотого пера набухала красная капля, разрастаясь и чернея, заполняя собой все пространство и время. Сквозь нее на Гену полетели какие-то разноцветные звезды, и все окна картинок сменил скрин-сейвер сна, -- стенд бай, Гена, баю-бай, Гена, бай, Гена, бай... Краткое содержание семнадцатой главы Пробуждение Гены заканчивается визитом неизвестного господина, Константина Владленовича Смирнова, который везет Гену к Биллу Гейтсу для какого-то важного разговора. Попутно от имени Гейтса господин одаривает Гену настоящими дарами, наглядно демонстрируя преимущества земного перед сказочным. Дары, как и сама поездка, явно не соответствуют бюджету представительства даже очень крупной международной корпорации. Но это не приходит в голову Гене, который очень мало знает о бюджетах корпораций. Глава восемнадцатая, в которой с той стороны тоже люди Потому что Гена спал, радости и скука полета остались наяву -- в другой, параллельной жизни. Там же остались несовершенными и телефонный звонок родителям, и и-мейл Этне, и размышления о реальности происходящего, и преодоление звукового барьера, и главный вопрос: почему, какого черта Гена понадобился Биллу Гейтсу, да еще настолько, чтобы задействовать все самые исполнительные механизмы планеты? И только курить во сне хотелось так же сильно. Когда самолет набрал высоту. Гену аккуратно переложили на небольшую кровать в спальном отсеке самолета -- он даже не проснулся. Через пять с половиной часов Костя разбудил Гену, чтобы тот принял душ, а после душа нагрузил его новыми дарами: с точки зрения Кости, появление Гены в его обыкновенной одежде перед хозяином всесильной корпорации свидетельствовало бы о его, Костиной, недостаточной внимательности к деталям. Поскольку времени на хождение по магазинам не было, Костя заказал в московских бутиках подходящую, по мнению Кости, одежду и обувь разных размеров: костюмы Нино Черрути, сорочки братьев Брукс, галстуки Валентино, носки и белье Хьюго Босс и туфли Баркер. "Эх, жалко, рубашки "Пинк" у нас не в почете и "Черчес" не сумел достать, -- сокрушался Костя, -- не успели бы привести из Лондона, а здесь только "Баркер", "Ллойд" и "Раппорт", да "Почетти" с лоховскими бляхами-мечами -- приличной обуви не найдешь". Старую Генину одежду поместили в небольшой "Самсонайт" на колесиках, специально предусмотренный Костей, туда же Гена определил "десятки". Теперь он путешествовал с багажом. Пока Гена быстро завтракал, стараясь не особенно налегать на икру, над его головой трудился парикмахер, что вообще-то, откровенно говоря, было не особенно удобно -- волосы падали на еду и попадали в рот; а после завтрака ему сделали маникюр -- уже пристегнутому, в кресле, когда самолет шел на посадку. В новом костюме Гена себя чувствовал как в футляре. Вся его сонная самоуверенность исчезла в чемодане, вместе с привычной одеждой. Туманность восприятия действительности растаяла с остатками сна, душ обострил нервные окончания для ощущений приближавшегося со сверхзвуковой скоростью почти вчерашнего утра и дня, завтрак придал ему сил для тщательного понимания происходящего, и теперь, наблюдая в чистейшем хрустальном прозрачном воздухе поднимающиеся к его самолету горы, пляжи и синий океан с белой каемочкой прибрежной пены, он нервничал, не зная, чем придется расплачиваться за всю эту роскошь, поданную ему как на блюдечке, и хватит ли у него активов, чтобы обеспечить сделку. Как только самолет остановился и стюардесса разрешила всем отстегнуть ремни, в него, самолет, вошел толстый смуглый индус в болотного цвета униформе и хрупкая молодая японка в легком белом платьице и кроссовках. Японка говорила по-английски с явным калифорнийским акцентом, изобиловавшим неприятными и резкими звуками "йе". А индус говорил по-английски на хинди -- во всяком случае, в звуках, которые издавал он. Гена не разобрал ни одного английского слова. Зато молчаливый американский дядя из посольства, который за всю дорогу не проронил ни слова, моментально нашел с ним общий американский язык: вместе они колдовали над паспортом Гены, вклеивая туда какие-то бумажки и фотографию -- очевидно, индус был обо всем предупрежден, потому что у него был с собой клей. Пока они возились с паспортом. Гене была представлена японка -- оказалось, что это личный секретарь Гейтса. Звали ее Соня. -- Пойдемте, -- сказала она, беря Генин чемоданчик. -- Иммиграционный офицер привезет ваш паспорт, когда они закончат все формальности. Гена, открыв рот от изумления, сделал робкую попытку взять чемодан сам, но его остановил Костя. -- Ты все-таки не забывай, у них тут полная эмансипация, она может подумать, что ты не хочешь, чтобы она его несла, потому что она женщина, -- сказал Костя по-русски и добавил: -- Придурки, что с них взять. Но ты все же поосторожней. -- И он протянул руку: -- До скорого. -- Как, а вы со мной не поедете? -- удивился Гена. -- Нет, я возвращаюсь. Все, что мог, я сделал. Дальше тебя курирует Соня. Всех благ. Расставание с Костей было неприятным сюрпризом. "Впрочем, -- подумал Гена, -- пропасть они мне не дадут". Выходя из самолета, он пытался представить, какие машины будут в эскорте на этот раз: наверняка "Ролле-Ройсы", как раз в Калифорнии находился гараж Гейтса с самой большой коллекцией самых пафосных английских автомобилей, старинных и современных, -- Гена видел фотографии в Интернете, он бы не удивился, даже если бы их сопровождали нарядные мотоциклисты в белых крагах и шлемах и/или вертолет. Однако машин у трапа было всего две: темно-вишневый MPV "Додж Караван" и скромная белая "Тойота Карина Е" -- обе далеко не последних моделей. В "Додже" одиноко скучал водитель, "Тойота" была пуста, и на поле никаких людей тоже не было, если не считать морского пехотинца и двух механиков у переднего шасси "Конкорда". Там же стояла по-военному пятнистая автоцистерна-заправщик. -- Вы, конечно, не курите, -- сказал Гена Соне, которая открывала багажник "Тойоты", чтобы положить в него чемодан. -- Мы не могли бы зайти в аэропорт? Мне нужно купить сигарет. -- В какой эйеерпорт? -- певуче удивилась японка на своем калифорнийском английском, акцентируя слово "аэропорт" с таким надрывом, что внутри этого слова, казалось, не только взлетали самолеты, но и шли какие-то воздушные бои. -- Это военный аэродром, здесь нет никакого эйеерпорта. -- А-а. -- Тут только Гена заметил, что на поле вдалеке стоят несколько истребителей и что их "Конкорд" -- единственное здесь гражданское воздушное судно. -- Это военная база, да? -- Ну, что-то вроде. -- Тогда здесь должен быть магазин... -- Магазин есть, -- Соня открыла переднюю правую дверцу "Тойоты" и кивком пригласила Гену сесть, -- только сигареты в нем вряд ли продаются. -- Почему это? -- Гена подавленно опустился на продавленное сиденье. -- В армию США уже давно практически не берут курящих, -- пояснила Соня, захлопывая за ним дверцу. Гена уперся затылком в подголовник, обитый дешевым поношенным велюром, и тихо застонал. Соня села за руль, пристегнулась и попросила гостя пристегнуться тоже. Машина медленно тронулась; вопреки ожиданиям Гены, "Додж" не последовал за ними. Они миновали пропускной пункт и вяло покатили по узкой дороге, утыканной по обеим сторонам желтыми ромбами дорожных знаков с надписями Speed Limit 30. -- Ну, может, магазин какой-нибудь будем проезжать, -- не унимался Гена. -- Зачем магазин? -- Сигарет купить. -- Магазин...-- Соня задумалась. -- Ближайший молл находится в двадцати милях, это полчаса езды, а у нас совершенно нет времени, мы очень торопимся. Гена посмотрел в боковое стекло, мимо которого медленно проплывали калифорнийские пейзажи, потом на спидометр, стрелка которого жестко стояла чуть ниже цифры тридцать -- спидометр был в милях, это означало менее пятидесяти километров в час, -- и недоуменно пожал плечами. -- Почему тогда мы так плетемся? -- Здесь нельзя быстрее, видите -- знаки, -- спокойно ответила Соня, держа левой рукой руль, а правой поднимая пластиковый термостаканчик из подставки подлокотника. -- Кофе хотите? Горячий... -- Без сигареты -- не хочу, -- разозлился Гена. -- Как угодно. -- Соня отхлебнула из стаканчика водянистый напиток. -- Вы знаете, я должна вам сказать кое-что важное. -- она неторопливо сделала еще глоток. Гена посмотрел на нее с испугом. Соня наморщила лоб, как бы собираясь с мыслями и сомневаясь, выдавать Гене ужасную военную тайну или повременить, но все же решилась: -- Курить -- очень вредно, можно заболеть ужасными болезнями, даже смертельными, такими, например, как рак легких. Ну, не пугайтесь так, если бросить курить прямо сейчас, риск существенно снижается. Гена облегченно вздохнул: -- Ну ладно, а бар какой-нибудь деревенский или заправка есть здесь рядом? -- Зачем вам заправка? -- Да сигарет купить, вот зачем! На заправках продаются сигареты? -- Продаются, но... неужели вы совсем не хотите потерпеть? -- Да сколько можно терпеть-то! Я со вчерашнего дня не курил! -- У нас так мало времени, я не знаю... В этом районе... У меня должна быть карта в перчаточном ящике, вас не затруднит мне ее передать? -- Не затруднит, -- буркнул Гена, полез в бардачок и увидел там красно-белую картонную пачку с надписью "Marlboro". -- Можно? -- радостно выпалил он. Соня густо покраснела. Для японки это выглядело особенно забавно. -- Не знаю... Это... это не мое... это... это, наверное, моя подруга оставила... -- Ну ладно, она не обидится, я возмещу, -- торопливо пробормотал Гена, открывая, почти разламывая пачку. Сигарета в пачке была одна. Вернее, там было примерно три четверти сигареты -- бумага на кончике была закручена колбаской, а вместо фильтра вставлена свернутая короткой трубочкой тонкая картонка. Гена присвистнул. -- Странная такая сигарета... -- ухмыльнулся он. -- Она, наверное, плохая, -- промямлила Соня, нервно покусываю нижнюю губу -- Может быть, ее лучше выбросить?.. -- Ага, выбросить... Не дождетесь. Табак-то там хоть есть? Правда, курить очень хочется... Если бы Гена не хотел курить так сильно и давно, он бы, конечно, никогда не стал бы рисковать. Во-первых, ответственная встреча, а во-вторых, жизнь в государстве, где запрет на любую связь с каннабиолом являлся колоссальным источником доходов винтиков государственной машины, приучила его не выказывать либерализма к косякам в присутствии незнакомцев; в случае, когда винтики должным образом не подмазывались, машина съедала любителей неалкогольного восприятия реальности. -- .-.Есть там табак? Соня неопределенно пожала плечами: -- В каком смысле? -- Да ладно, не мнись, все свои, вижу, что есть. Вообще почти один табак. Там гашиш? А то подсунете крэк какой-нибудь, я в газетах читал... Ну колись, колись, у тебя на лице все написано... гашиш? Соня кивнула: -- Совсем чуть-чуть, -- и добавила: -- Может, лучше не надо, потом... -- Да лучше потом, но курить-то хочется сейчас. Как я, по твоему, табак-то отделю... Прикуриватель работает? -- Работает. Гена посмотрел на свои часы и понял, что время на них -- без двадцати одиннадцать -- московское, вечернее. Зелененькие электронные часики на панели под лобовым стеклом показывали десять сорок. -- Нам во сколько нужно быть там? -- Встреча назначена на одиннадцать пятнадцать. Вы уверены, что с вами все будет в порядке? -- Уверен, -- Гена глубоко затянулся, -- или не уверен -- какая разница. Да не волнуйся, я выспался, поел -- сильно не торкнет. Докурив сигарету до фильтра так, что она погасла сама. Гена на минуту задумался. -- Слушай, -- сказал он, -- а Монтерей отсюда далеко? -- Да нет, -- ответила Соня, -- рядом. А что? У вас там друзья? -- Друзья... -- пробормотал Гена, устраиваясь в кресле поудобнее, чтобы расслабиться. Минут через пять торкнуло, правда несильно, но все-таки торкнуло -- вместе с чувством глубокого удовлетворения никотинового голода появилось внимание к несущественным деталям. Например, Гена обнаружил, что из его рукава торчит кончик картонной бирки -- их было так много на одежде, что обрезать все у Кости не хватило терпения. Гена потянул за кончик и вытащил черную карточку с белыми, похожими на паучков вензелями в виде кириллической буквы "я" и симметрично к ней прилепленной отраженной кириллической буквы "я" в разомкнутом круге лаврового венка и надписью латиницей "Cerrutti 1881". Он почему-то заметил, что восьмерки были похожи на сдвоенные нули. Гена откусил пластиковую нить, державшую картонку за рукав, и, покрутив ее в руках, положил в нагрудный карман рубашки -- все карманы пиджака были зашиты. Еще одна несущественная деталь всплыла у него в голове. Он немного поразмыслил, не пробило ли его просто-напросто на измену, но решил, что так быстро -- вряд ли. -- Слушай, Соня, -- заговорил он. -- Ты знаешь, в Москве ко мне приставили охрану, везли в бронированной машине... Костя сказал, что мне что-то угрожает. Я даже думал, что и здесь будет так. -- Лучшая безопасность -- это конфиденциальность, -- ответила Соня. -- Никто ведь не знает, что ты здесь, поэтому и охрана не нужна. Аэродром закрытый, самолет частный, машину мы специально взяли старую. А с охраной было бы заметно со спутников. Не волнуйтесь, здесь вам нечего бояться. -- А я и не волнуюсь, -- заволновался Гена. -- А в Москве мне чего было бояться? -- Я не имею права говорить, скоро вы все сами узнаете. -- Соня с визгом затормозила на пустом перекрестке перед знаком "стоп", секунду постояла и резко тронулась. -- Или не узнаете, все зависит от вас. -- Это в каком еще смысле? -- В прямом. И Соня замолчала. Гена понял, что она ничего больше не расскажет, и решил потерпеть. Потом, чтобы нарушить затянувшуюся паузу, он спросил: -- А ты кто по национальности? -- Как -- кто? -- удивилась Соня. -- Американка, разумеется. -- Да нет, не в этом смысле. -- А какие еще бывают смыслы? -- Ну это, как его, ну корни там, предки... -- Происхождение?* -- Ага, я просто слово это никак не мог вспомнить. -- Я -- японская американка. А ты? -- А я русский русский. Соня засмеялась. -- Так не говорят. Американские американцы называются, например, кавказцы **... Теперь засмеялся Гена. Вполне понятно, что смеялся он несколько д