редыдущих войнах. Вы будете командовать десантным батальоном! -- Это великая честь,-- пробормотал Засядько. -- И ответственность,-- добавил Сенявин строго.-- Рядом с вами не будет старших офицеров, которые помогут, подскажут, прикроют. Но вам как раз и давали характеристику, как человеку, умеющему принимать решения. -- Мне за это доставалось,-- позволил себе улыбнуться Засядько. -- Итак, вы -- капитан десантного батальона... А сейчас у меня к вам, Александр Дмитриевич, будет просьба... Засядько насторожился. Он был польщен, что могущественный адмирал назвал его по имени и отчеству, неспроста же проявлена такая любезность. Вероятно, Сенявин хочет заставить его делать то, чего не может приказать. -- ...просьба,-- повторил Сенявин, пристально глядя в неподвижное лицо Александра.-- Присмотритесь к корабельным бомбардирам. Они справляются со своими обязанностями, однако предела совершенствованию нет, не так ли? Вы должны действовать в десанте, но мне кажется, что ваша деятельная натура не захочет оставаться в стороне и во время морского похода... Вернулся адъютант, неся на подносе огромный кувшин и два стакана. Засядько позавидовал умению, с которым молодой офицер шел по качающемуся полу. -- Только шербетом и спасаюсь,-- объяснил Сенявин.-- Не желаете ли отведать? Засядько торопливо поднялся, подхватил треуголку. -- Благодарю, ваше превосходительство. Мне еще нужно распорядиться насчет личных вещей... и всякие другие дела. Сенявин милостиво наклонил голову, отпуская капитана. Ветер было попутный, но когда он свежел с каждой минутой, даже Засядько понял, что надвигается шторм. Его десантный батальон загнали в трюмы и велели сидеть тихо как мышам. С палубы в бою смывает и бывалых матросов. Солнце с утра было багрово-красное, похожее на раскаленное ядро, которыми стреляют для возжигания кораблей противника. Капитан фрегата Баласанов велел закрепить брамсели, а немного погодя заорал, чтобы взяли еще и рифы у марселей. Засядько держался поблизости. Он сдружился с Баласановым, дивился морским словечкам, потом подумал трезво, что и для моряка многие слова из арсенала артиллериста столько же темны и загадочны. Тучи становились все темнее, а потом пораженный Засядько увидел как они опустились ниже и пошли навстречу эскадре. Ветер стал пронизывающий, совсем не средиземноморский. Волны росли, начали швырять корабли как щепки. Хуже того, огромные валы хищно загибались белыми гребнями, поднимались выше палубы в рост человека, обрушивались через борт. -- Привяжись! -- крикнул Баласанов резко.-- Или марш в трюм! Он, стоя на капитанском мостике, привязал себя веревкой к стойке штурвала. В руке был рупор, через который отдавал приказания. Баласанов был мокрый, но вид у него был веселый. Молодой капитан фрегата будто радовался возможности вступить в схватку хотя бы с враждебной стихией, раз уж не видать кораблей противника. Засядько чувствовал себя неуютно, ибо доски под ногами скрипели, трещали, мачты раскачивались и тоже угрожающе скрипели, вот-вот переломятся, снасти вовсе трещали так, будто руки урагана уже ломали их как спички. Матросы, ворочающие руль, по приказу Баласанова были привязаны крепче, чем каторжники на турецких галерах. Засядько, наконец, привязался тоже, волны прокатываются по всему кораблю, смывают за борт все, что плохо закреплено. Во рту был вкус соленой воды, едкой и соленой, он продрог и уже жалел, что не остался со своими солдатами там, внизу, в трюме. -- Помпы! -- закричал снова Баласанов прямо над его ухом в рупор.-- Как работают помпы? -- Уже тонем? -- спросил Засядько, по спине пробежали мурашки страха. -- Еще нет! -- А когда? -- Не терпится? Погоди, еще рано. Помпы всегда должны в шторм вычерпывать воду! Они перекрикивались, шум шторма вырывал целые слова и уносил, но Засядько, наконец, понял, что помпы пока что вычерпывают только попавшую в трюмы воду во время шторма. Течи пока что нет... -- Пусть и мои солдаты качают! -- предложил он. -- Сами справимся! -- ответил Баласанов уверенно. -- Если заняты работой, не так страшно! -- прокричал Засядько. Баласанов посмотрел на его бледное лицо, впервые улыбнулся. Вода стекала по его красивому мужественному лицу: -- А ты молодец. Сам не трусишь, и солдат думаешь как отвлечь... Ладно, пусть поработают. Пусть еще следят, чтобы не появилась течь. Чуть что, вели затыкать, хоть задницами. -- Сделаем! -- крикнул Засядько.-- Среди солдат треть бывших плотников... -- Не корабельных же,-- засмеялся Баласанов. Как он еще смеется, подумал Засядько с завистью. Без натуги, искренне, зубы блестят как у акулы. Ливень хлестал с такой силой, будто бил по лицу мокрыми веревками. И когда уже Засядько решил, что не желает больше мучиться, уходит в трюм, как вдруг над самой головой раздался такой ужасающий треск, что невольно присел, мир весь озарился небывало белым светом, таким чистым и непрочным, каким был разве что до появления на свете человека. Оглушенный, он поднялся с корточек, если бы не веревки, смыло бы за борт, очумело мотал головой. Снова сверкнула молния, столь же ослепительная, оглушающе прогремел гром. Ливень набросился с утроенной яростью, ветер поднимал волны едва ли не вровень с мачтами, корабль швыряло так, что Засядько похолодел от мысли о неминуемой гибели. И совсем неуместным был довольный голос Баласанова: -- Ага, обломали зубы! -- Кто? -- не понял Засядько. -- Буря!.. Стихии!.. Это уже конец, понял? -- Понял,-- ответил Засядько похолодевшими губами.-- Нам конец... Баласанов расхохотался, мокрый и похожий на полную сил большую морскую рыбу. Но буря в самом деле резко пошла на убыль, ливень оборвался, как отрезанный ножом, а ветер начал стихать. -- Теперь будем считать потери,-- сказал Баласанов громко, но уже без крика, рев ветра утихал с каждым мгновением.-- Это тоже была битва! Это вы, сухопутные, бьетесь только с неприятелем, а мы, моряки, еще и с морскими богами! -- В этих краях только один бог -- Аллах,-- заметил Засядько. -- И Христос,-- возразил Баласанов,-- они-то и бьются! Но я говорю о старых богах, которые в океане... -- Это всякие эллинские и доэллинские Протеи? А они на чьей стороне? Аристократ Баласанов почесал в затылке, став похожим на простого деревенского мужика: -- А хрен их знает. Как вижу, топят всех, кого сумеют. В числе потерь были только два изорванных паруса, их заменили запасными тут же, да плотники спешно укрепили бизань-мачту. Но в гавани фрегат ожидал более тщательный осмотр и ремонт, и корабль к великому облегчению солдат при всех парусах шел к берегу. В своей каюте Засядько тщательно анализировал международную обстановку. Было неясно, надолго ли затянется его морская эпопея. Если больше, чем на несколько месяцев, то придется к опытам с ракетами приступать прямо здесь, на корабле. Время идет. Ему уже -- подумать только! -- двадцать пять лет. Ведь еще великий Юлий Цезарь сетовал: "Двадцать три года, а ничего не сделано для бессмертия!" А тут уже минуло двадцать пять, и тоже ничего не сделано для человечества по-настоящему полезного. Александр I вступил в третью коалицию держав, направленную против Наполеона. Союзники рассчитывали сосредоточить в своих руках полумиллионное войско, предназначенное сокрушить Бонапарта. Кроме того, русский император с целью обороны Ионических островов снарядил крупную экспедицию под руководством вице-адмирала Сенявина. Еще во время Средиземноморского похода Ушакова в 1798-1800 годах, в то время когда Засядько принимал участие в Итальянском и Швейцарском походах Суворова, здесь, на острове Корфу, была создана главная опорная база русского флота. Теперь предстояло использовать ее для ударов по берегам Далмации, занятой французами, и для блокады берегов. -- Это надолго,-- сказал в раздумье Засядько.-- А время идет... Так и тридцать лет стукнет, а ничего полезного не сделаю. Он вычеркнул из распорядка дня пункт: "Подъем в 6 утра" и вписал: "Подъем в 5, занятия физикой и химией". Нужно было садиться за учебники, но Александр замер на палубе, очарованный. Солнце близилось к закату, его лучи окрасили море и небо в сказочные цвета. Под ярко-красным небом колыхался величественный ультрамариновый океан; прозрачные зеленые волны были похожи на молоденьких лягушат, а гребешки пены приобрели красный цвет и искрились, словно горсти драгоценных рубинов. Корабль мерно покачивался на ладони океана, над головой поскрипывали ванты, в реях посвистывал ветерок. Было сказочно хорошо в этом лучшем из миров, не хотелось уходить в тесную каюту к потрепанным учебникам и наскоро организованной лаборатории. Мир прекрасен! Вдруг совсем рядом громко запела боевая труба. Александр вздрогнул, оглянулся. На палубу по тревоге уже выскакивали матросы. Быстро, однако не суетливо разбегались по местам, застывали возле орудий. Засядько посмотрел вперед и горько улыбнулся. Впереди показался берег. Прекрасный берег прекрасного лазурного моря! Там, судя по всему, суетились люди. Такие же люди, как и здесь на корабле, но... придерживающиеся иных взглядов. А может быть, эти взгляды навязали им повелители, оставшиеся в Париже. На палубу выбежал Куприянов, молодой мичман. -- Черногория? Уже? -- Бокка-ди-Котор,-- ответил Засядько.-- Здравствуй, Боря. Куприянов радостно потер руки, его глаза заблестели. -- Ну и зададим жару французам! Владыка Черногории Петр I на нашей стороне, поможет воинами. Недаром же получил субсидию в три тысячи цехинов! -- Да, конечно,-- согласился Засядько. Корабль стремительно приближался к берегу. Левее шли два фрегата. Их палуба была покрыта, словно муравьями, черной копошащейся массой людей. Куприянов сбегал в каюту и вернулся с подзорной трубой. -- Черногорцы,-- сказал он, приставив трубу к глазу.-- Ишь, сколько их набилось... Да еще на всех шести корветах и на линейных кораблях. Будет бой! Он довольно потер руки. Александр кивнул и пошел готовить людей. Его отряду предстояла сложная десантная операция. Менее чем через два часа корабли русской эскадры подошли настолько близко к Бокка-ди-Котору, что смогли открыть огонь. Через некоторое время в городе запылали пожары. Засядько велел спускать шлюпки. Солдаты занимали места, крестились. Никому еще не приходилось воевать на море. Всякий мечтал добраться поскорее до берега, там можно чувствовать себя увереннее. Александр косился на плывущие сзади лодки, набитые черногорцами. Эти воины издавали воинственные крики и потрясали ружьями. Одеты кто во что горазд, но за их боевую готовность владыка Петр I ручался головой, душой и сердцем. -- На штурм! -- скомандовал Засядько. Едва лодка пропищала днищем по дну, он прыгнул за борт и бросился вперед. Сзади прогремело "ура". Однако Засядько внезапно почувствовал, что не испытывает привычного боевого вдохновения. Он бежал вперед с обнаженной саблей, но его то и дело обгоняли солдаты, что-то кричали. Он видел перекошенные лица, сверкающие штыки, слышал свист пуль, громыхание французских пушек. Совсем рядом хлестнула шрапнель. Люди падали, обливаясь кровью, но и это не вывело его из холодного оцепенения. Впервые за все годы непрерывных сражений он не ощутил неистового упоения боем, когда силы удесятеряются, а все события воспринимаются через ярко окрашенную эмоциями призму. -- Левее,-- холодно велел он группе солдат,-- под прикрытием крепостной стены прорветесь к самым воротам. Нечего, как бараны, лезть прямо на пушки! -- Ваше благородие, так бежать дальше! -- Зато в мертвой зоне от обстрела. Грохот, крики, пороховой дым, гарь пожаров -- сквозь все это он вел солдат спокойно и расчетливо, при необходимости вступая в поединки и выбивая противника из укреплений. Захватив городок, на обратном пути стали свидетелями страшного зрелища: черногорцы рубили головы мертвым и раненым французам. Засядько бросился вперед с обнаженной саблей, за ним побежали солдаты. Черногорцы в ярости отступили, но вскоре появился их вожак и стал доказывать, что таковы их военные обычаи. Засядько был непреклонен. Не повышая голоса, сухо отчеканил: -- Мы находимся в Европе. Вы тоже европейцы. -- Мы не европейцы! -- завопил вожак возмущенно.-- Мы -- черногорцы! -- Это франки европейцы,-- пояснил кто-то глупому русскому офицеру.-- Французы. -- Но вы же люди,-- вскрикнул Засядько.-- Как же допускаете такую дикость? -- Это враги! -- закричал вожак.-- Их нужно убивать и мертвых! Засядько чуть было не напомнил, что владыка Петр I приглашал французского артиллерийского офицера Феликса де Лапланда, личного посланца Наполеона, принять командование над его армией, которую отдавал в полное распоряжение Франции, предлагая в интересах последней напасть либо на австрийцев, либо на турок. Талейран, извещенный об этих предложениях, дал уклончивый ответ. Лишь тогда владыка принял русских агентов, получил от Александра I субсидию в три тысячи цехинов и обязался помогать России против французов. Но можно ли втолковать азбуку политики невежественному горцу? Когда не все офицера русского флота понимают? -- Я прикажу стрелять,-- сказал Засядько жестко.-- Пока здесь находится хоть один русский солдат, бесчинств не будет! -- Это не бесчинства! Это обычай! -- Обычаи меняются,-- возразил Засядько. Вожак черногорцев смотрел люто: -- Обычаи меняют боги! -- Если бы. А то люди от их имени. Он расставил караулы, одного солдата послал на корабль за книгами и бумагами. Даже если два-три дня придется пробыть на берегу, все равно это время не должно быть потеряно для учебы! Нескольких солдат провели мимо небольшую группу пленных. Александр попробовал было заговорить с французами, но те презрительно отвернулись. Они не могли простить бесчеловечной расправы с ранеными и надругательства над мертвыми. Лишь один из офицеров, самый старый и хладнокровный, видевший заступничество русского, ответил на приветствие. Засядько пошел рядом с ним, жадно выспрашивая о новостях из Европы. Когда пленных увели, он сел на обломок крепостной кладки и задумался. Оказывается, Наполеон разгромил и третью коалицию. Несмотря на численное превосходство сил союзников, нанес им поражение при Аустерлице: заставил русские войска скучиться на замерзших прудах, затем пушечными выстрелами проломил лед и таким образом сразу же утопил несколько тысяч солдат и офицеров. Главнокомандующий Кутузов лично водил полки в атаку, на его глазах был убит зять, самого его едва не взяли в плен. Антифранцузская коалиция потеряла 15 тысяч убитыми, 20 тысяч пленными, 45 знамен и 146 орудий. Пленный француз уверял, что война между Россией и Францией теперь закончится. Наполеон снова продемонстрировал великодушие, отпустив без выкупа все 20 тысяч русских пленных, захваченных в Аустерлицком сражении. Россия обессилена и обескровлена, несмотря на возвращение солдат из плена, Австрия сломлена... "Война не закончена,-- подумал Засядько.-- Александр I не простит поражения. Это западные народ -- прагматики. Против очевидного не прут. А русские будут и будут колотиться лбом о стену. Либо лоб всмятку, либо стену все же напрочь... Александр как нельзя более русский царь. Он снова примется искать союзников. Например, обескровленная в прошлой войне Пруссия была нейтральной в этой войне. Могла хоть малость да залечить раны..." Подошел Куприянов. Был он весел, возбужден, румян. От него пахло порохом, белые панталоны были испачканы грязью, рукав мундира болтался на ветру. Мичман походил на большую пантеру, вернувшуюся с удачной охоты. -- Что пригорюнился, Александр? -- спросил он весело.-- Блестящая победа! Ручаюсь, войдет в анналы военной истории. Засядько безучастно кивнул, соглашаясь. -- Что стряслось? -- спросил Куприянов уже встревоженно. -- Со мной ничего. Просто испортилось настроение. От пленного узнал, что еще в феврале умер Иммануил Кант. -- Это кто же? -- спросил Куприянов скептически.-- Немец какой-нибудь? -- Немец, но не какой-нибудь. Это человек, который войдет -- уже вошел! -- в историю человеческой цивилизации. -- Что же он такое сделал? -- удивился мичман. -- Это великий ученый, автор гипотезы об образовании нашей планетной системы из первоначальной туманности. Правда, для меня главное не это. Кант сделал меня тем, кем я есть. -- Не понял,-- признался Куприянов озадаченно. -- Кант, как и я, родился слабым, болезненным ребенком. И отправился бы к праотцам, если бы с раннего детства не установил контроль над организмом. Постоянная тренировка, большие физические нагрузки, закаливание дали ему такое здоровье, о котором остальные могут только мечтать. Он мог подавить в зародыше любую болезнь, снять чувство боли, умел менять температуру тела... -- Откуда ты все это знаешь? -- воскликнул Куприянов. -- Читал его основные труды. А также "Спор факультетов", в котором он излагает свой путь к совершенству тела и духа. Правда, я не все принял из его опыта. Например, Кант ел всего раз в сутки, во время прогулок ни с кем не разговаривал. Он прожил восемьдесят лет в полном здравии, умер с ясным умом, а последним его словом было: "Хорошо!" Чем не жизнь, достойная подражания? -- Достойная,-- признался Куприянов. -- Ну так что же? -- Увы, я бы не смог превратить себя в живую машину... Бр-р-р! Я хочу просто жить, как живется. Он улыбнулся своей формулировке и стал похож на большого довольного кота. Шутливо отсалютовав Александру саблей, пошел к форту. По дороге оглянулся, удивленно и уважительно покачал головой. Дескать, ну и ну! Другому бы на всю жизнь хватило рассказывать о сражении при Бокка-ди-Которе, а этот гордец даже собственных подвигов не заметил. На что ж нацелился? На другой день капитан фрегата Эдуард Балаганов сказал укоризненно: -- Что же вы, Александр Дмитриевич, подводите меня? Я представил вас за взятие Бокка-ди-Котора к награде: ордену святой Анны второй степени, а вы сцепились с нашими союзниками. Те пожаловались вице-адмиралу. Тому пришлось вычеркнуть вас из наградного листа, чтобы не разжигать страсти. -- Союзники,-- сказал Засядько осуждающе. -- Союзники,-- подтвердил Балаганов строго.-- Какие ни есть, а союзники! -- А перед Европой не стыдно? -- спросил Засядько горячо.-- Честь русского оружия уже ничего не значит? Нам же руки подавать не будут! -- Будут. -- Ой, ли? -- Во всем мире считаются только с сильными. Так и в Европе. Вы не горячитесь. И не презирайте невежественных горцев. Подумайте, почему они такие. Если и у них распространить просвещение, культуру, науки, то неужто, по-вашему, они останутся дикарями? Наш долг не презирать их, а помогать и развивать по мере возможности. Тем более, что это наши братья по крови, по славянскому происхождению... Идите. И постарайтесь не быть таким нетолерантным. Засядько щелкнул каблуками и вышел, чувствуя, что получил хороший урок. Урок, что не стоит спорить со старшими по званию или положению. Они уверены, что ежели их чин выше, то они ближе к правде. А на самом деле... Даже простой народ сложил поговорку: "Не в силе бог, а в правде". Со слабыми не считались в Европе раньше, когда та была во тьме варварства. Теперь слабость государства, вызванная географическим или другим положением, не повод, чтобы ее презирать более сильным. Скорее сильные, не несправедливые режимы, Европой будут отторгаться... И здесь Россия может потерять больше, чем приобретет! Глава 15 Однажды, когда эскадра двигалась вдоль берегов южной Италии, Александра настигло письмо из далекой Финляндии. Вскрывая конверт, представил бескрайнее ледяное поле и снег, снег, снег... А среди белой морозной пустыни стоит приземистый домик, сложенный из огромных бревен. Там, внутри, у жарко натопленной печки, старый дружище пишет озябшими пальцами: "Саша! Как я тебе завидую! У вас там южное море, ласковое солнце, полно зелени... Ты идешь через толпу правнуков гордых римлян, засматриваешься на хорошеньких итальяночек, посещаешь музеи и театры. Ты участвуешь в знаменитых сражениях, каждое из которых прославляет русское оружие. Рассказывают, что Суворов, узнав, как протекала битва при Корфу, воскликнул: "Я хотел бы быть там хотя бы мичманом!" Ты же в чине капитана, и Сенявин доверяет тебе, по слухам, так же, как доверял Суворов. Счастливчик ты, Сашка! Помяни мое слово: быть тебе первым полководцем Российской империи и уж наверняка -- военным министром! Остаюсь в медвежьем финляндском углу любящий и бесконечно преданный тебе друг Быховский". Засядько, улыбаясь, дочитал письмо. Добрый Никита, чистая, благородная душа... Но и ты видишь в жизни только внешнюю сторону. Синее море, итальяночек, эффектные сражения, в которых, однако, гибнут тысячи людей... Нет, дружище, не быть мне ни полководцем, ни военным министром. Это приманка для недалеких людей. Аргишти, Македонский, Аттила, Чингис, Тимурленг... Они вошли в историю, но как? Как люди, пролившие моря крови, разрушавшие города, сжигавшие библиотеки, храмы, памятники культуры... Они шли через богатые и культурные страны, оставляя после себя пожарища, горы трупов, развалины, вырубленные сады, засыпанные колодцы и родники... Нет, такая слава меня не привлекает. Слишком много в ней от Геростратовой. Слава богу, что есть еще путь Архимеда... Засядько медленно сложил письмо, сунул за обшлаг. На душе стало горько. Нет, прямодушный Быховский не поймет. Слишком честен. Начни он выкладывать ему подобные доводы, как тот сразу же спросит: "А зачем принимаешь участие в сражениях? Устранись, выйди в отставку". И как объяснишь, что во имя тактических соображений иногда приходится отступать от стратегической линии. Как трезвенник, чтобы не выглядеть на пирушках белой вороной, пьет водку, как больной язвой желудка ест свиное жаркое, как честнейший человек бывает принужден лгать больному... Чтобы приняться за главное дело в жизни, нужно сначала упрочить положение, получить место и постоянный доход. Еще -- приобрести репутацию человека трезвого, рассудительного. Иначе сочтут сумасшедшим, когда примется за... Засядько пугливо оглянулся. Не произнес ли вслух: "ракеты"? Вечером вынес из каюты аккуратно склеенный из плотной бумаги цилиндр на длинной палке. Это была осветительная ракета собственной конструкции. Оглянувшись по сторонам, установил ее на палубе и стал высекать огонь. На корабле было пустынно, лишь на нижней палубе осталась караульная команда да на верхней дремал часовой. Матросы и офицеры съехались на берег и уже, наверное, вовсю веселятся в злачных заведениях портового города. Никто не станет глазеть на странное занятие капитана десантных войск и приставать с вопросами. Порох воспламенился не сразу. В цилиндре затрещало, зафыркало. Из нижнего отверстия ударила струя удушливого газа, посыпались искры. Ракета затряслась и резко рванулась вверх. -- Один... два... три... четыре...-- считал Засядько, волнуясь. На счете "пять" бумажный цилиндр взорвался. В небе полыхнул огонь, вниз полетели горящие клочья. На верхней палубе испуганно вскрикнул и выругался часовой, на берегу остановились прохожие. Засядько, дабы не привлекать внимания, ушел в каюту. На столе стояли две бутылки коньяка -- крепчайшего вина, производство которого французы наладили еще полтораста лет назад в городе Коньяк. Однако обе бутылки были припасены для гостей. Александр не пил, не желая туманить голову, но вино держал постоянно, чтобы подчеркнуть -- он такой же, как и все: компанейский малый, не дурак выпить, охотно слушает и рассказывает анекдоты и уж, конечно, не сидит ночи напролет над расчетами, не относящимися к военному делу. На другой день его вызвали к вице-адмиралу. -- Садитесь, Александр Дмитриевич,-- пригласил Сенявин доброжелательно.-- Вы так и не съезжали на берег? Ваши друзья там неплохо повеселились, отдохнули... -- Для меня отдых -- на корабле,-- отчеканил Засядько, желая прервать разговор. -- Ну-ну,-- сказал Сенявин примирительно,-- вы отличный моряк, но ведь не только же моряк? Суворов говаривал о вас как о прирожденном сухопутном воине. А если и воздушный океан могли бы бороздить корабли, то, наверное, вы и там показали бы себя с наилучшей стороны, и о вас говорили бы, как о прирожденном летателе, воздухоплавателе. А может быть, вы и в самом деле не моряк и не сухопутник, а? Сенявин хитро прищурился, и его маленькие медвежьи глазки, как буравчики, впились в капитана. Засядько ощутил тревогу. Что мог значить этот странный разговор? -- Как сказано в писании,-- ответил он почтительно,-- судите не по словам, а по делам моим. -- Дела у вас идут отменно,-- согласился Сенявин.-- Кстати, поговаривают, что вы интересуетесь осветительными огнями? Даже шутихи пускаете? Но ведь это несерьезно, да? -- В некотором роде,-- ответил Засядько медленно. Он лихорадочно соображал, как выпутаться.-- Это забава, но забава царей. Сам Петр Великий потратил немало времени на создание и конструирование шутих и фейерверков, он же смастерил осветительную ракету, которая принята на вооружение русской армией, доныне зовется: "петровской ракетой"... Сенявин озадаченно молчал, потом вдруг спросил: -- Но что лично вас привлекает в этой игрушке? Засядько быстро перебрал варианты ответов. Что можно сказать и в какой мере? От всесильного флотоводца зависит многое. Не потрафишь -- сошлет в какую-нибудь дыру, где до конца жизни проторчишь в чине капитана. А на скромное жалование не просто развернуть работу над большими ракетами... -- Все великое начинается с игрушек,-- ответил он, твердо выдерживая пронизывающий взгляд адмирала.-- Флагман, на котором мы бороздим океан, сначала был построен в виде игрушки, модели. -- Те игрушки служили прототипом для настоящего,-- заметил Сенявин.-- А что вырастет из ваших шутих? Пришлось решиться на дипломатическое отступление. Засядько сделал вид, что задумался, потом пожал плечами: -- Какая мать знает, что вырастет из ее младенца? Может быть, великий ученый или полководец, а может, станет мелким чиновником или хуже того -- злодеем. -- Но вырастет? -- Если не умрет в колыбели. -- Гм... Вы интересный человек. Ладно, вы свободны. Кстати, а какая основополагающая идея привлекает вас в фейерверках? -- Они несут в себе движущую силу,-- ответил Засядько уже от дверей.-- Ядро, с какой бы силой оно не было выпущено, все время замедляет полет. Ракета же постоянно ускоряется. Предположим, что мы начинили ее не порохом, а какой-то другой химической смесью, которая бы горела несколько часов, а истечения газов давала бы равнозначные пороховым. Тогда бы мы с этого корабля смогли обстреливать и Константинополь, и Париж, и любой другой город мира! Более того, мы могли бы... Он осекся. И так сказал больше, чем следовало. Не хватало еще ляпнуть о других планетах! Сенявин восхищенно крутил головой. Он сам любил парадоксы и по достоинству оценил игру ума молодого офицера. Нелепость, а не подкопаешься! Теоретически верно, концы с концами сходятся. -- Идите,-- разрешил он милостиво.-- Я распоряжусь, чтобы вам не чинили помех. Можете в свободное время заниматься опытами, если вас не привлекают портовые кабаки. -- Премного благодарен! -- отчеканил Засядько. Вытянулся, щелкнул каблуками и поспешно вышел. 5 и 7 июня десантные войска под началом капитана Засядько и отряды черногорцев дважды неудачно атаковали колонну французов численностью в двести человек. Атака была отбита с большими потерями, хотя русских и черногорцев было три с половиной тысячи человек. Пришлось призвать на помощь флот. Истребительный огонь кораблей заставил французов оставить Брено, и они ушли в Верхний Бергатто под начальство генерала Делагорта. Засядько разместил солдат за склоном горы и стал ждать ответной атаки. Вскоре ворота распахнулись, показалась стройная колонна французских солдат. Выйдя из крепости, они выстроились в каре и двинулись на черногорцев, которые, отстреливаясь, стали отступать нестройной толпой. Во главе колонны шел высокий седой человек с обнаженной шпагой. То был генерал Делагорт. Засядько залюбовался четкой и красивой штыковой атакой. Это была настоящая европейская армия, дисциплинированная, обученная, с высокой военной культурой. -- Батальон,-- скомандовал он негромко,-- пли! Грянул залп. Все окуталось дымом. Со стороны черногорцев выстрелы слышались чаще. Видимо, союзники прекратили отступление и тоже стали обстреливать неприятеля. -- Вести прицельный огонь! -- предупредил Засядько. -- Ваше благородие, в штыки бы... -- Огонь! -- Чтоб русский бой удалый, как говаривал Суворов... -- Дурень, я хочу не боя, а победы. И чтоб вас привезти обратно живыми. Солдаты стреляли, перезаряжали ружья и снова стреляли. Он выждал момент и поднял своих людей в контратаку. Генерала Делагорта среди французов не было. Засядько поискал его глазами, увидел на земле распростертого седовласого человека. Генерал был сражен ружейной пулей. Повсюду слышался пронзительный клич черногорцев и гремело громовое русское "ура". Французы дрались молча. Наконец им удалось отступить и укрыться в крепости. Засядько собирался начать штурм, но прибыл приказ от адмирала Сенявина вернуться на корабли. Флот начал осаду соседнего города Рагузы. Все десять линейных кораблей, выстроившись полукругом, деловито бомбардировали старые каменные стены в надежде пробить брешь. Осада была вялой, так же вяло защищались французы. Все знали, что основная война ведется на европейском театре военных действий, именно там решаются судьбы мира. Дошли слухи, что русский царь не смирился с поражением и основал четвертую коалицию держав в составе Англии, России, Пруссии и Швеции. Наполеон не стал ждать вторжения, а, по своему обыкновению, двинулся навстречу неприятелю. Меньше чем через месяц после образования коалиции он разгромил прусские войска при Шлейце и Заале, затем окончательно уничтожил прусскую армию при Иене и Ауэрштадте. Через несколько дней вступил в Берлин, взяв себе в качестве трофея шпагу Фридриха II. Ободренные новостями, французы осмелели. В Рагузу прибыл новый губернатор Мармон, который чувствовал, по его словам, к черногорцам одно презрение, а зол был только на русских. Он внезапно напал на русский десантный отряд и уничтожил больше половины его состава, попутно истребив тысячу двести черногорцев. Засядько в это время находился на корабле. Завидев сражение, поспешил на берег, принял командование и организовал оборону. Атака Мармона была на редкость удачной: больше тысячи русских солдат и офицеров полегло в сражении. Александру ничего не оставалось делать, как попытаться увести людей снова на корабли, избегая потерь. Остатки десантного отряда отступали в полнейшем расстройстве. -- Сомкнуть ряды! -- закричал Засядько яростно.-- В каре! Солдаты, завидев отважного капитана, пользовавшегося славой неуязвимого, приободрились, начали перегруппировываться. -- В каре! -- повторил Засядько.-- Быстрее! Пригибаясь, он побежал к брошенной батарее. Артиллеристы полегли все до одного, между орудий сновало несколько французских кирасиров. Они распутывали постромки, явно намереваясь затянуть орудия в крепость. Засядько оглянулся. За ним бежало трое солдат. "Справимся",-- мелькнула мысль. Он прыгнул, ударил саблей, снова прыгнул и опять ударил. Двое упали с рассеченными головами, третьего Александр сбил с ног корпусом, бросаясь на офицера, успевшего выхватить пистолет. В три гигантских прыжка он настиг офицера, который за это время поднял пистолет едва на полдюйма, сильным ударом свалил его, отшвырнул саблю и подскочил к ближайшей пушке. Пока солдаты возились с растерявшимися и оглушенными французами, он повернул ствол орудия в сторону атакующей французской колонны. Зарядить и поднести запал было делом мгновения. Грохнул пушечный выстрел. Через минуту грянули три других орудия: солдаты быстро сообразили, что нужно делать. Во французской колонне, осыпаемой картечью, наступило замешательство. Никто не ждал артиллерийского огня с батареи, которая уже считалась захваченной. Замешательство длилось недолго, французы изменили направление атаки и пошли на штурм так нелепо потерянной батареи. -- Держитесь, ребята,-- закричал Засядько.-- Отступать нельзя: перебьют весь батальон! Они успели выстрелить еще раз. Этот залп картечью нанес противнику большой урон, ибо пришелся почти в упор атакующим. Затем вспыхнул короткий штыковой бой. В нем бы и пришлось погибнуть, так как силы были слишком неравными, но в этот момент с тыла французов атаковало каре, которое Засядько создал немного раньше. Недолгий бой закончился отступлением французов. Засядько не стал преследовать неприятеля и увел людей на корабли. Соотношение сил складывалось не в пользу русских. На другой день в крошечную каюту Засядько пожаловал сам вице-адмирал. Александр встревожился. В помещении было тесно от моделей ракет, рулонов плотной бумаги, мешочков с древесным углем, порохом, селитрой, всевозможных приспособлений для работы. -- Так-так,-- изрек Сенявин, стоя на пороге. Он внимательно осматривался, словно бы собирался затем рисовать картину по памяти. Александр смущенно развел руками, дескать, как видите, все на виду. -- Я представил вас к награждению орденом святого Георгия четвертой степени,-- заявил Сенявин, внимательно глядя в лицо капитана. Однако реакция на его слова была вовсе не такой, какую он был вправе ожидать. Засядько расхохотался. Он пытался сдержаться, но это удалось не сразу. Пересмеявшись, объяснил: -- Простите великодушно, но этот орден для меня заколдованный. Дважды еще фельдмаршал Суворов собирался наградить им, но оба раза вычеркивал из наградного листа... Простите, ваше превосходительство, я уже не верю, что буду носить ордена! -- Это вам обеспечено,-- пообещал Сенявин.-- Если бы не вы, наших бы там перебили как мух. Он поискал место, где бы сесть, но не нашел, а на пыльную лавку с чертежами опуститься не решился. И, стоя на пороге, задал вопрос, ошеломивший Александра: -- Кстати, что вам говорит название "конгревские ракеты"? Засядько вздрогнул, затем, немного подумав, ответил: -- Английский генерал Конгрев -- умнейший человек и опытный изобретатель. Он придумал объемное тиснение, что применимо также в книжном деле. Я сам видел книжку на англицком, сделанную по его методу. На корешке буквы золотой фольгой выглядят выпукло, зримо! Надеюсь, его метод так и назовут конгревовым тиснением... Еще слышал, что в битве с индийцами под Серангапатамом захватил их ракеты и привез в Англию. Много работал над ними, пытаясь превратить их в ракетные пушки. -- Что это такое? -- Индийские ракеты способны были только сеять панику да пугать лошадей. Боевых зарядов они не несли. Конгрев старался приспособить эти ракеты для военных целей...-- Александр говорил спокойным тоном, а в голове вертелась тревожная мысль: "Почему такой внезапный интерес к ракетам?" -- Конгрев сконструировал специальные ракетные пушки, которые стреляли ракетами. Однако такие пушки были не лучше обычных, к тому же ракеты обходились дороже ядер... -- Так-так,-- кивнул Сенявин, над чем-то думая. Вдруг он сказал решительно: -- Завтра с утра отправляйтесь на берег. Возьмите с собой людей, лошадей, оружие. Возглавите военную экспедицию к Берату. Это недалеко, меньше сорока верст от берега. Поступило сообщение, что Али-паша Янинский осадил в Берате пашу Ибрагима и взял город, применив эти самые конгревские ракеты! Рано утром Засядько сошел на берег во главе небольшого вооруженного отряда. К Берату вела узкая извилистая дорога. Люди шли гуськом, однако Александр не беспокоился. Нападения он не опасался: французов поблизости нет, а сам Али-паша враждовал с французами и поддерживал русских и англичан. В дороге Засядько имел возможность поразмыслить над сообщением Сенявина. Неужели Конгрев сумел создать ракеты, которые можно быстро и легко перебрасывать с места на место? Ведь ракеты, с помощью которых якобы взят Берат, явно английского происхождения, сомневаться не приходилось. Значит, Конгрев вел работы и над совершенствованием собственно ракет, а не только конструировал более совершенные ракетные орудия. Подобное раздвоение было бы странным, ибо мало походило на стиль работы английского генерала-изобретателя, за деятельностью которого он следил очень внимательно, если представлялась такая возможность. Глава 16 К полудню они достигли Берата. К этому времени Засядько уже выяснил подробности взятия города у встреченных по главной дороге албанцев, которые рассказали ему, что Берат был взят одним из помощников Али-паши, храбрым Орером Врионисом. У того в самом деле имелись ракеты, которыми его снабдили англичане. Они дали Врионису несколько десятков обычных индийских ракет, которые могли шумом, треском и огненным шлейфом испугать лошадей и суеверных горцев, но не причинить вреда. Засядько разочарованно перепроверил сведения и, убедившись в их достоверности, тут же велел отряду поворачивать обратно. Встречаться с Али-пашой ему не хотелось. Жестокий и кровожадный феодал отличался крайним вероломством, постоянно заигрывал либо с французами, либо с союзниками. Однажды он взял Превезу, защищаемую тремя сотнями французов, и велел перерезать всех жителей. В то же время обещал подчиниться французскому протекторату, если его признают наследственным властителем Ионических островов. Когда Наполеон велел ответить, что не желает слышать о нем, Али-паша горько жаловался французскому консулу Нуквилю: "Если Бонапарт гонит меня в дверь, я войду в окно. Я хочу умереть его слугой". На обратном пути, сокращая путь, прошли по горной тропе, дальше двигались вдоль лазурного побережья. Александр со злостью смотрел на разоренные и сожженные села. Строили не один день, а уничтожили за час. Какими же силами обладает человек, что из века в век строит дома и сажает сады, хотя их так же безжалостно уничтожают враги? Проводник о чем-то долго шептался с поселянами, что копались на месте пожарищ, искали уцелевший скарб, с сомнением качал головой, не соглашался. Александр заметил, подозвал: -- Что они говорят? Проводник отмахнулся: -- Местные дрязги. Али-паша захватил французов в плен, собирается продать их туркам. -- Туркам? -- вскинул брови Александр.-- Зачем туркам французские солдаты? -- Там не солдаты. Там всего трое мужчин, пятеро женщин и двое детей. Они не военные. -- И что турки будут с ними делать? -- Женщин продадут кому-либо в наложницы, кого-то в гаремы... если достаточно молоды и красивы, мужчин прикуют к галерам, если молодые и сильные, а если нет, то найдут работу в каменоломнях. Если месяц протянут, и это окупится. А детям турки найдут применение в первую очередь!.. Ха-ха!.. Александр нахмурился, взглянул на свой батальон. Солдаты с ним закаленные в боях, неустрашимые, каждый стоит троих. Но и гуманность должна иметь пределы. Жаль французов, но и своих еще жальче. -- Батальон стой! -- скомандовал он, досадуя на самого себя. Иногда знаешь как поступить правильно и стараешься так поступить, но что-то внутри тебя заставляет принять другое решение.-- Сколько, говоришь, та