авляясь с противником. Синее небо затянуло тучами. Те двигались почти так же быстро, как в нижнем мире. Внезапно в лиловом месиве разом полыхнуло с такой мощью, что ослепленный Томас ухватился за глаза. Тяжелый грохот обрушился на голову как удар боевого молота. Непроизвольно пригнулся, охватив в обе ладони по горсти земли. -- Да черт бы тебя побрал! -- сказал он яростно. Встал и выпрямился во весь рост с надлежащим достоинством и надменностью рожденного в благородном сословии. Смутно чувствовал, что какой-то нарастающий треск несется к нему со скоростью скачущего табуна, а когда понял, в смущении оглянулся, но степь была голой, только в полумиле виднелся темный лес. Стена ливня надвинулась, перегораживая мир. Томас успел увидеть как под ударами крупных капель комочки земли взлетают на высоту рыцаря на крупном коне, и тут на него обрушилось море, он захлебывался от шума и воды, ослеп. Вода падала с такой силой, будто разверзлись хляби небесные. Сквозь пелену увидел мокрого, как тюленя, Олега. Тот пригнулся, обхватил руками голову, вода стекала по голым рукам, и Томас некстати подумал, что теперь знает, почему волосы там растут в противоположную сторону. -- Да черт с ним,-- рявкнул он, перекрывая грохот падающей воды.-- пойдем, сэр калика! Мы не твои муравьи... пусть даже они геродотовы, что попрятались от дождичка... Продолжим свадьбу, выпьем за наши доблестные подвиги, послушаем песни, какие мы отважные. Ваше тайное общество здорово, кто спорит, но еще лучше клятва верности! Когда рыцарь дает клятву верности своему сюзерену, тот обязуется защищать своего вассала! Поспешим, сэр Олег! Поспешим. Струи воды сбегали по лицу калики, оно словно бы расплывалось, глядело на Томаса слепыми глазами из другого мира. Томас сквозь ликование ощутил, что холодные струи проникли не только под доспехи, но и в грудь, плеснули на горящее сердце. -- Что еще? -- Ты хоть понимаешь, куда надо поспешить? Томас удивился: -- В замок, куда еще! В королевский дворец. Теперь мой. Или полагаешь, ее святые ангелы отправили в мой родовой замок? Ничего, отец и дядя примут ее достойно. Калика молчал долго, лицо стало несчастным. Томас умолк, стало страшно от недоброго предчувствия. Олег сказал тихо: -- Томас... из ада забирают только в одно место. Ледяной ветер бросал воду прямо в лицо, грохот раскалывал небо прямо над головой. Томас видел, как совсем близко вспыхнуло ветвистое дерево молнии, вода закипела и взвилась столбом пара. -- Не пугай меня, Олег. -- Догадался? -- Олег, но Пречистая могла велеть отнести ее только ко мне... а я был в аду! Так что она сейчас в моем замке!!! Лицо Олега было злым, подозрительным, глаза щурились, а рот сжался в тонкую неприятную линию, даже губы побелели. -- Если те святые ангелы были от твоей Пречистой. -- Олег! Олег невидяще смотрел в серую стену ливня. Вода стекала по его лицу, как по гранитной скале. Потемневший от солнца, он и был похож на глыбу гранита, века простоявшую под ливнями, ветрами, вьюгами. Губы, еще со следами побоев, шевельнулись словно нехотя: -- А тот ангел, у которого ты из хвоста выдрал перо? Сатана сказал, что ее взяли наверх. Но для него существует только один верх. Томас покачнулся, лицо стало смертельно бледным. -- Не понимаю... В рай?.. Но она же не умерла? Олег сказал досадливо: -- Томас, в рай немало людей взяли живыми! Мельхиседек, Енох... еще с десяток, всех не упомню... Но с ними понятно, их за заслуги... хотя я бы назвал их заслуги другим словом... Но Ярославу? Да еще в христианский рай? Томас прошептал: -- Сэр калика, она христианка. -- Русских христиан поскреби как следует, обнаружишь родян. Даже скрести не надо, и так просвечивает... Нет, тут что-то иное. Лицо его окаменело, и чем больше Томас смотрел, тем больше сжимался, а в груди как будто кто-то ковырял ножом. Глаза калики потемнели, брови сомкнулись, а желваки вздулись, как наплывы на старом дубе. -- Опять приманка? -- Да,-- сказал Олег медленно.-- Боюсь, что в вашем христианском раю нас как раз и ждут настоящие. Те, кто проникал в ад и строил нам ловушки. Томас долго молчал, струи дождя разбивались о его голову и плечи яркими брызгами. Прошептал едва слышно: -- То-то мне показалось, что Сатана о Ярославе вовсе не слыхивал... Гром ломал небосвод с такой яростью, что от грохота трещала голова и ломило уши. Молнии слепили, а ливень бил по земле так, что взлетающие комочки грязи выглядели странным чудовищным чертополохом. Олег взглянул из-под руки на блестящую, в потоках воды фигуру рыцаря, прокричал зло, едва прорываясь сквозь грохот: -- Говоришь, Илья-пророк на колеснице там носится? Странные забавы у смиренного пророка! Томасу почудилось покушение на устои религии, крикнул предостерегающе: -- Неисповедимы пути Господни! Олег услышал, гаркнул еще злее: -- Ну да, неисповедимы!.. Все исповедимо. Если знаешь за какой конец меча браться. Томас вытянул руку, чтобы убедиться, что даже кончиков пальцев не увидит за ливнем, но тяжесть падающей воды пригнула руку, словно к ней подвесили скалу. -- Дьявол,-- ругнулся он невольно.-- В аду было хоть сухо. Да и тепло... Олег крикнул яростно: -- Дурак он, твой Илья-пророк! Скалы и так блестят, а он еще поливает... Остальной дождь вон в море сбросит, а народ на полях дождя не дождется! -- Сэр калика... -- Задницу бы надрать твоему пророку! Среди грохочущих туч страшно треснуло. Молнии полыхнули особенно ярко, и в блистающем облаке появилась четверка коней, влекущая колесницу. Томас едва успел увидеть на передке высокого человека с непокрытой головой. Волосы трепало ветром, лик яростен, глаза горят жаждой убийства. Он был в белой хламиде, но в разрезах широких рукавов блестели металлические щитки, оберегающие руки от чужого оружия. Колесница во мгновение ока оказалась на земле. Кони храпели и яростно били копытами, высекая снопы багровых искр. Человек из колесницы крикнул страшным голосом: -- Кто здесь собирался надрать мне задницу? Олег опешил, пробормотал: -- Ничего себе, пророк... Это с его-то разбойной рожей? Такой напророчит... всю жизнь будешь отвары пить, да и то ежели уцелеешь! Томас зашептал горячо: -- Сэр калика, повинись! Повинись, говорю. Пророки все милосердные, простит. -- Это он-то милосердный? -- изумился Олег. В голосе калики были страх и изумление.-- Эй, мужик!.. Мы с тобой не ссорились! Или ссорились?.. Больно голос твой знаком... Человек в белой хламиде уже соскочил, в правой руке держал огненный кнут, вокруг сгорал воздух, волна жара достигла лица Томаса. Он ощутил, как нагреваются доспехи. Илья-пророк двигался с легкостью, несмотря на тяжелые железные поножи, грубые сапоги на двойной подошве, окованные блестящим железом. Щит и меч остались в колеснице, Томас не успел разглядеть герб, а сам пророк сделал два шага в сторону растерянных людей, но вдруг заколебался, остановился, а затем и вовсе попятился к колеснице. Олег к ужасу Томаса выскочил следом: -- Да погоди ты! -- Нечего мне с тобой...-- прорычал пророк. Спина уперлась в колесницу, он бросил кнут, не глядя, на дно, тот сразу погас, а Олег неожиданно вскрикнул: -- Перун! Илья-пророк вздрогнул, взялся рукой за борт, намереваясь подняться в колесницу. Олег в два прыжка очутился рядом, ухватил за широкий белый рукав: -- Погоди! Илья-пророк грозно вперил в него страшные очи: -- Смертный!.. Ты осмелился... Олег пробормотал: -- Неужто я обознался?.. Гм... Ох, прости... На лице Ильи промелькнуло облегчение, и тогда Олег, к ужасу обомлевшего Томаса, вдруг ухватил за хламиду на груди Ильи-пророка, резко дернул. С треском отлетела золотая застежка, белая хламида распахнулась. Грудь Ильи-пророка была широка как дверь, поросла густой шерстью, в пластинах мышц. А на левой половине груди белел глубокой шрам длиной в ладонь. Томас ахнул от святотатства, вжал голову в плечи. Илья-пророк набрал в грудь воздуха, глаза сверкнули яростью: -- Ты посмел... Голос его был подобен грому. Олег выставил ладони, защищаясь: -- Да ладно тебе, Перун!.. Подумаешь, застежка. Другую прицепишь. Я только не понял, почему теперь Илья-пророк?.. Хотя, прости, я дурак... Понимаю. Илья-пророк некоторое время испепелял его полным бешенства взглядом. Затем к изумлению Томаса тоже опустил плечи. Голосом, еще дрожащим от ярости, сказал хрипло: -- Почему думаешь, враг мой... а тебе я враг вдвойне, что не уничтожу тебя сейчас? Томас снова сжался. Олег ответил с печалью: -- А мы уже уничтожены, Перун... Или Илья-пророк, если тебе так ныне привычнее. Илья-пророк грозно блистал очами, широкие ноздри бешено раздувались. Лик был ужасен, глаза сверкали яростью. Наконец сказал грохочущим голосом, в котором еще слышался грозный прибой священной ярости берсерков, столь несовместимой с христианским смирением: -- Мне надо ехать. -- Новая служба? -- спросил Олег с печальной иронией. Илья-пророк побагровел: -- Не твое собачье дело... Я и с грозой, как видишь, не больно расстаюсь. И кони у меня все те же. И вообще, что я потерял особенное? Почти ничего!.. А ты опять народ мутишь? Олег покосился на Томаса, короли тоже не жалуют смутьянов, спросил внезапно: -- Постой, значит ты теперь вхож на небеса? -- Я всегда был вхож,-- ощетинился Илья-пророк. -- Нет, на нынешние... небеса победителя. -- Вхож,-- ответил Илья-пророк, в голосе святого Томас ощутил настороженность.-- Тебе-то что? Я во все небеса не то, что вхож, а въезд! Прямо на этой колеснице. Еще и стопчу конями какого... пернатого, если через дорогу осмелится, когда я изволю ехать! -- Ого, ты в самом деле не простой подметала. Послушай, забудем на время старые распри. Теперь спорить не из-за чего, верно? Но мне с моим другом нужно обязательно попасть на небеса. Илья-пророк отшатнулся. В глазах было гневное изумление: -- Куда-куда? -- На небеса,-- повторил Олег,-- в тот рай, который вытеснил наш вирий. Илья-пророк прорычал, повышая голос: -- Да чтоб я, сам, привез врага... -- Мы идем спасать женщину,-- сказал Олег печально.-- Не веру, не народ, не культуру... Просто женщину. Невесту этого воина. Илья-пророк смерил огненным взором Томаса. Тот выпрямился, чувствуя жар во всем тебе от прожигающего взгляда, бросил ладонь на рукоять меча. Илья-пророк некоторое время рассматривал его, потом перевел взор на Олега: -- Красивая женщина? -- Очень,-- подтвердил Олег. -- Гм... если даже ты говоришь, который ради женщины даже не почешется... Конечно, женщины -- это единственное, из-за чего стоит драться, спускаться к самому дьяволу... -- Мы только что оттуда,-- заверил Олег.-- Всыпали по первое число. Брови Ильи-пророка взлетели. Он с недоверчивым изумлением смотрел на Олега, покосился на Томаса. Тот кивнул и принял достойную позу, с гордостью подтверждая слова друга. Илья-пророк все еще в сомнении покачивал головой: -- Ладно, влезайте. Отвезу... сколько смогу. А по дороге все расскажешь! Томас, не веря удаче и счастью, будет о чем рассказать на пирах, поспешно полез прямо через борт, желая показать умение и ловкость в полном доспехе. Колесница с бортами до пояса, Томас сразу представил как, упершись животом в крепкое дерево, обитое бронзовыми полосами, Илья-пророк мечет с бешено мчащейся колесницы стрелы и дротики в пеших врагов. Так, рассказывал дядя, воевали гиксосы и неведомые арии. А Олег говаривал, что потом научились ездить верхом, что сделало армию подвижнее, изобрели седло, а когда Скиф придумал стремена, то конница стала самым любимым средством передвижения воинов. Но Илья-пророк, кем бы раньше ни был, верен старым привычкам. Олег сел рядом с Томасом, сзади широкая скамья, а Илья-- пророк с передка оглушительно свистнул, гаркнул, взмахнул кнутом. Кони с ходу пошли в галоп. Почти сразу колесница запрыгала, отрываясь от земли и снова грохая бешено вертящимися колесами. Наконец ее понесло без толчков, уже по воздуху, только вихляло из стороны в сторону. Кони мчались все быстрее и быстрее, Томас чувствовал по нарастающему встречному ветру, конских ног не видать, а гривы и хвосты вытянулись в прямые трепещущие струны. Ветер трепал белоснежную хламиду пророка, широкие браслеты на могучих руках блестели, а от запястья до локтя бронзовые наручники были с особыми наклепками, как понял Томас, для защиты от чужих мечей и сабель. Обогнали стаю уток с такой скоростью, что Томас едва успел заметить, мелькнул косяк журавлей, те поднимаются выше уток, а когда Томас осмелился осторожно посмотреть через борт, кровь застыла от сладкого ужаса. Немыслимо далеко синеют вены рек, деревьев не разглядеть, леса -- мелкая трава, даже горы не выше кротовых куч, да и те уменьшаются так быстро, что вот-вот исчезнут... Он только краем уха слышал, как сэр калика горько спрашивал, перекрывая шум встречного ветра: -- Но как же ты мог?.. Даже от имени своего отказался!.. Тебе не стыдно? Ты же бог войны, а не какой-нибудь коровий пастух... Тот даже имя почти не изменил! Как пас, так и теперь пасет. Только и того, что вместо Велеса теперь отзывается и на Власия... А ты? Бог воинской чести, славы! Ветер свистел в ушах, Томас едва расслышал раздраженный голос Ильи-пророка: -- Не бог войны, ты мне чужого не присобачивай!.. Я был богом воинских дружин, а это, как говорят в Великой Перми, две большие разницы. Воинские дружины служат тому, кто платит. Мы работали по найму. Воевали честно, блюли верность до конца срока, за который получали плату. -- Понятно,-- ответил Олег горько,-- теперь нанимать некому?.. А другие хозяева предложили другую работу? -- Не скаль зубы. Был выбор: взять эту работу или умереть. Да, многие боги предпочли смерть. Конечно, умереть так сразу не могли, все-таки боги, но их низвергли в демонов, чертей, бесов... Сила за ними еще какая-то осталась, но ее уже объявили нечистой. Нечистой силой, а то и просто нечистью. Ну, как и мы когда-то, когда свергали культ Даны, как всегда делается, когда новые боги низвергают старых. Да, я взял эту работу. Но я и был наемником! Чего ты хочешь? Я даже колесницу свою не сменил!.. Стаи ангелов разлетаются, как вспугнутые воробьи, когда я проношусь по небу, сотрясая его грохотом. Когда я мечу громы и молнии, мир все так же сотрясается от ужаса, а мой хохот слышен всюду на земле! -- Но это уже христианство,-- сказал Олег печально. Перун отмахнулся: -- А что христианство? Все то же! Только идолов не из дерева режут, а рисуют на досках. Да в жертву несут не ленточки на дерево, а деньги бросают в копилки, ладан жгут, свечи палят... Чем свеча дороже, чем жертва богаче. Томасу показалось, что отшельник чересчур уж напирает на Илью-пророка, а тот вроде бы даже оправдывается, и поспешил придти ему на помощь: -- Но бог-то один? Перун засмеялся: -- Ну да! Ты не видел икон? Стало еще больше. Одному то подай, другому -- то... Сам Верховный непонятно чем и занимается... ну, как наш Род, что только сидел на дереве да дремал. Только нашего можно было хоть издали увидеть, а этого никто и никогда... Изображать тоже нельзя, он без образа... Без образный! Миром, как и встарь, правят боги дела. Велес, ныне святой Власий, пасет и оберегает скот, Ярило, он же Юрило, Юрий, Георгий -- все так же на коне, рубит и живет яро, бдит и защищает... Говорят, намедни опять дракона заколол. Я смотрел: мелкий такой, худой, вроде большой ящерицы. Больной, видать. Или отощал с голодухи. Я и то бы такого подкормил, а потом шугнул от двора, чтобы кур не крал. Томас смотрел на грозного святого, раскрыв рот. Олег перехватил изумленный взгляд рыцаря: -- Его твой пращур Англ знавал как Тора... или Доннара, уже не помню. Добрейшей души был человек, мухи не обидел! Но людей резал десятками. Все этому вот в жертву. Это не дохлые свечи и не ладан, который теперь воскуряют в виде жертвы! Вишь, глаза засверкали? Вспомнил вкус свежей кровушки. Да и не до мух тогда было... Илья-пророк не оглядывался, держал вожжи крепко, но Томасу почудилось, что пророк в самом деле облизнулся. Томас передернулся: -- Да чтоб святое дело Христа приняло на службу гнусного язычника? Да еще бога, ныне сиречь демона? -- Не кипятись.-- сказал Олег хладнокровно.-- Что толку с пусть честного, но никчемного? Таких пруд пруди, любое дело завалят. Побеждают те, кто умеет переманить лучших. А он, похоже, сумел... Илья-пророк буркнул, не поворачивая головы: -- Это еще как сказать... -- А что? -- От чего любая крепость гибнет? Олег пожал плечами, Томас робко предположил: -- От предательства? Илья-пророк покосился на него недобрым глазом, острым и тяжелым: -- А ты не так уж глуп... Рыцарь, говоришь? Ах да, королем назвали... Любое предательство начинается со сладких слов, лживого языка. У нового бога кто, как ты думаешь, первый? Олег снова смолчал, а Томас, осмелев чуть, предположил: -- Ты, наверное? Илья-пророк хохотнул: -- Если бы! Но я чужак, он больше своим доверяет. Первым стал Николай, прозванный... как ты думаешь... как? -- Святой,-- предположил Томас.-- Праведный, Чистейший, Непорочный... Перун рыкнул с гневным отвращением: -- Угодник! Николай Угодник. Томас брезгливо передернулся. Угодничество отвратительно всегда, а угодничество перед богом -- втройне. -- И Господь его терпит? -- Терпит,-- сказал Перун ядовито.-- Этот лакей потому и пролез в первые, что умеет лизнуть где надо. А народ-то каков! Уже поговаривают я сам слышал! -- что когда бог умрет, то именно этот лакей займет его место... Совсем гордость потеряли... или уже истребили, если подлейшее угодничество стало добродетелью! Томас пробормотал смущенно: -- Говорят же: нужны не праведники, нужны угодники. Но я надеюсь, что святая церковь найдет в себе силы побороть скверну. Кони неслись как звери, снежно-белые гривы трепало встречным ветром. Колесницу несло ровно, без рывков, только совсем редко потряхивало на невидимых ямах. Голубое небо медленно темнело, стало синим, потом добавился странный лиловый цвет, словно перед грозой. Томас с изумлением и страхом увидел, как робко блеснула слабая звездочка. Но потом разгорелась ярче, а вслед высыпали еще и еще, в то время как небо темнело все больше, стало зловеще фиолетовым. За спиной зашипело, а когда Томас быстро обернулся, слева от колесницы быстро удалялся вниз огненный шар. Глаза сморгнули, ослепленные блеском, за это время шар уменьшился до крохотной точки и пропал. Калика пожал плечами на вопросительный взгляд Томаса, что взбесило, почему-то отшельнику кажется, что такие звезды в родной Британии сыпятся с неба как майские жуки в теплый июньский вечер: хоть не садись с кружкой эля в саду -- нападает с добрую дюжину, а по голове и ушам настучат как градины... Илья перехватил взгляд рыцаря, бросил густым могучим голосом: -- Это что... Бывало, сыплются как горох из порванного мешка! Целыми роями... Светло становится как днем, когда со всех сторон... -- А... не попадают? -- спросил Томас осторожно. Илья кивнул на борт. В зияющей дыре с опаленными краями злобно свистел ветер. -- Вчера... Было две, но одну плотник успел заделать. Да и то, как не заделать, дыра -- конь пролезет... Томас опустил взгляд под ноги, мороз проник в сердце. Из-под коврика, на котором стоит, белеют новенькие дубовые планки, только что оструганные! Глава 2 Среди блистающих грозно облаков высились исполинские массивные ворота из толстых дубовых досок. Створки в медных лапах, с широким козырьком, чтобы укрыться от дождя. Рядом с воротами высокая калитка, всадник проедет, не склонив головы. Высокий забор из заостренных бревен, не перемахнуть лихому человеку. По мере того как колесница приближалась, быстро сбрасывая скорость, Томас рассмотрел сквозь дырочку в борту, что к калитке тянется нескончаемая вереница сгорбленных людей, большей частью в лохмотьях, прокаженных, нищих, уродливых, юродивых, бесноватых, а редкие монахи выглядели среди них как вороны среди голубиных стай. Лежать, скорчившись в три погибели, под ногами пророка, было неудобно, да еще старый потертый ковер сверху, свежесодранные шкуры, спросить бы что за звери, но Томас затаил дыхание, ибо возле калитки стоял крепкий мужик, широкий в плечах и мускулистый. Черная разбойничья борода начиналась от глаз, острых и цепких, горбатый нос нависал над толстыми вывернутыми губами, от ушей по обе стороны свисали пейсы. Он был в белой хламиде, подпоясан толстой веревкой, на которой висел массивный ключ, тоже золотой. Очередь продвигалась медленно, каждого мужик долго и придирчиво расспрашивал. Илья-пророк придерживал коней, бросил насмешливо: -- Дотошный... А очередь все растет! -- В запасе вечность,-- прошептал Олег. Он затаился рядом с Томасом, его локоть больно уперся Томасу в щеку, но Томас терпел, уже подъезжали к воротам.-- Как у него, так и у бедолаг, которым, возможно, это на руку. -- Почему? -- А куда большая часть пойдет? Словно в ответ, Петр сделал небрежный жест, и несчастная фигурка с жалкими крылышками, с жалобным криком провалилась сквозь облако. Вдогонку прогремел яростный крик святого Петра: -- Мне плевать, что ты безгрешен, сэр Томлинсон!.. Но что ты сделал доброго? Илья остановил коней перед воротами, Петр смотрел на колесницу и ее возничьего угрюмо и подозрительно. Илья улыбнулся, показав крепкие зубы в волчьем оскале: -- Открывай, ворота. -- Что-то запаздывать начал,-- пробурчал Петр. Глаза его подозрительно пробежали по колеснице.-- С кем ты там разговаривал? -- С конями, конечно,-- удивился Илья-пророк.-- Кони у меня умные! Они не стоят, как ослы, на месте, а носятся по свету! Петр прорычал зло: -- Опять кого-нибудь задавил? -- Вроде бы нет,-- удивился Илья.-- С чего ты взял? -- Кровь на спицах! -- А-а-а-а... Это я одному уступил дорогу. А он так удивился, что бряк прямо на колесо. Ударился головой, а теперь головы сам знаешь какие. Вот раньше были чугунные, литые, как у тебя... Петр плюнул коням под копыта, пошел к воротам. Томасу казалось, что открывает невыносимо медленно, замок сломался, ключ застрял, но наконец тонко скрипнуло, кони нетерпеливо пошли вперед, грудью отворяя створки шире. Когда колесница прогрохотала окованными медью ободами по удивительно чистым плитам, Олег тихохонько выглянул одним глазом. Петр уже закрыл ворота и вернулся к калитке. Олег прошептал: -- Я ж говорил, что только в математике нет царских дорог! Томас потихоньку отодвинулся от локтя, растирал ладонью будущий кровоподтек. Колесница свернула к гигантскому зданию, светлому, из белого мрамора, что как сверкающая глыба возвышалась над ровной, как стол, равниной. Однако над белым дворцом колыхался теплый воздух, в стене на стыке с полом темнели отверстия, откуда по широкому желобу медленно вытекала зеленоватая вода со знакомым запахом. Олег принюхался: -- Конюшня? -- Здесь много коней,-- усмехнулся Илья с гордостью.-- И Георгий приучается к седлу. Здесь кони старых героев, я их держу в холе. Колесница прогрохотала колесами по мраморным плитам. Илья соскочил, вопросительно смотрел на Олега и Томаса. Олег выпрыгнул первым: -- Спасибо. Не обижайся на резком слове, ладно? -- Да что уж тут... -- И не проговорись, что видел нас, хорошо. Илья пожал плечами: -- Тот, кто следит за вами, дознается. -- Откуда знаешь,-- насторожился Олег,-- что следит? -- Тебя знаю. Чтоб ты да не влез в какую-нибудь... Да что там влез! Чтоб ты да не замутил воду? Явно следят, а то и вовсе ждут. Стал бы ты тайком прокрадываться, если бы не ждал засады! Хотя я не заметил у ворот, но кто знает, кто знает... Томас смолчал про их отчаяние, когда не знали как вообще попасть на небеса, но калика тоже не стал разубеждать могучего пророка. Пусть думают, что они сильнее, чем есть на самом деле. -- Гм,-- сказал Олег,-- еще раз спасибо. -- Одно знаю,-- хмыкнул Илья,-- на меня пальцем не укажут, ибо тогда самим надо признаваться кое в чем... Ладно, удачи вам. Коней распрячь не хочешь? -- Спасибо за честь, но в другой раз. Когда осторожно пошли к выходу, Илья внезапно окликнул: -- Эй, вы двое... Томас мгновенно повернулся, настороженный, готовый к схватке. Илья-пророк оглядел его с головы до ног, повернулся к Олегу, тоже оглядел, будто увидел впервые, хмыкнул, поманил за собой. В дальнем углу у него помещалась небольшая кузница, где пророк, судя по всему, не гнушаясь черной работой, сам подковывал коней, чинил сбрую. У основания великанской наковальни стоял рукоятью кверху исполинский молот. У Томаса мурашки побежали по спине, не рискнул бы даже пытаться вскинуть, возле потухшего горна свалено железо. У Томаса вспыхнули глаза, а руки затряслись. Доспехи! Рыцарские доспехи!.. Куда лучше тех побитых, что принес Иаред, горбатый черт... Шлемы, панцири, наколенники, кольчуги, даже стальные рукавицы, поножи и многие мелочи, которые даже на переплавку вряд ли, разве что бывший предводитель воинов пробует приспособить их иначе... Олег брезгливо потыкал ногой в груды железа, а Томас бросился как петух на навозную кучу. Разгреб, что ни находка, то жемчужное зерно, Илья-пророк выбирал доспехи из хорошего железа, к тому же натаскал с самых рослых рыцарей, на тех железа больше, а сталь лучше. Калика пофыркал, но помог сменить железо, а потом затянуть на спине ремни и укрыть их стальными пластинами. Илья-пророк с интересом оглядел спрятанного в железо человека: -- Какой же интерес в такой драке? -- А теперь важна не сама схватка, а ее результат,-- объяснил Олег. Томас подхватил свой Зу-л-Факар, а щит отыскал среди железа. Герб, правда, баронский, но, судя по когтям грифа, перьям на голове и синему полю, хозяин был отважным рыцарем, великодушным и добродетельным хозяином, рьяным охотником, неустрашимым в битвах и за пиршественным столом, а также умелым охотником на вепрей. От самого порога конюшни равнина пугающе уходила в бесконечность. Только у виднокрая вздымалось следующее здание -- остроконечная башня, тонкая, как вбитый в землю кинжал. Бесконечность мира подавляла величием и размахом. Илья-пророк развернул колесницу. Из-под широкого сидения выглядывал тяжелый молот с на диво короткой рукоятью. Молот казался не просто тяжелым. В него словно бы вбили целую скалу сыромятного железа, вокруг молота прогибался воздух, а рукоять блестела от частой хватки могучей длани. -- Пора бы расстаться,-- заметил Олег. Илья-пророк показал острые, нестершиеся зубы в жесткой ухмылке: -- Его время еще вернется. Хрустальная земля загремела под копытами, колесница исчезла в брызгах искр. Олег вздохнул, оперся о посох по-стариковски. Похоже, идти ему никуда не хотелось. Томас растерянно оглядывался: -- Это и есть рай? Наш рай? -- Это лишь небеса,-- объяснил Олег, он приложил ладонь к глазам, всматривался в далекую башню.-- А небеса, еще не есть рай... Рай -- это сады Эдема. Там райские яблоки... мелкие такие, красные, как черешня, там вечное счастье... так говорят. А нам еще дошагать до этого сада. Сердце Томаса судорожно забилось, а в горлу подступил комок: -- Яра, конечно же, там? -- Будем надеяться. -- Но может оказаться в другом месте? Олег озлился: -- Томас, разве я похож на того горелого, который ее утащил? Томас, усталый и раздраженный, сказал зло: -- А кто тебя знает... Прости, сэр калика, я срываю злость. Мне просто кажется, что чем дальше забираемся, тем все безнадежнее. В аду побывали, надо же, с самим Сатаной схлестнулись, но там враг рода человеческого, а на что руку поднимаем здесь? Олег молча зашагал, считая вопрос Томаса уже решенным. Томас некоторое время прожигал яростным взглядом спину уходящего отшельника. Калика слишком часто полагает, что все понятно, что иначе и действовать нельзя, и всякий раз удивляется безмерно, если вдруг Томас начинает упираться. Догнал, спросил почти враждебно: -- Но почему так пусто, хоть знаешь? -- Это первое небо,-- объяснил Олег.-- Над ним второе, до него всего пятьсот лет лететь... так по крайней мере объяснял Мухаммад Нимвроду. Еще пятьсот до третьего, еще пятьсот до четвертого... -- А всего семь? -- перебил Томас. Он лихорадочно оглядывался. Калика кивнул, и Томас вскрикнул с мукой,-- это же сколько лет? Я столько и не сосчитаю, не только не проживу! Разве что Яра где-то здесь... Калика покачал головой. Взгляд зеленых глаз был суровым: -- Не думаю. -- Но ты-то знаешь, как добраться? -- Еще нет. Но сюда добирались тоже не пятьсот лет. Томас вздрогнул, вспомнил страшный и великолепный полет на колеснице пророка, снова вздрогнул, как воочию увидев его разъяренное лицо: -- Как ты решился... разорвать на нем божественную хламиду! -- Да,-- признался Олег,-- рисковал... Больно красивая материя. Да и такой оберег... ныне просто застежку, в один день не скуешь. Я такой вообще не видывал. Свою я обронил там, у Сатаны. -- Да иди ты с застежкой! -- А что не так? -- Откуда ты знал про шрам? Олег шел задумавшись, а потом ответил таким тихим голосом, что Томас назвал бы даже благочестивым, если бы мог этого язычника причислить к христианам: -- Да это я его. Томас ахнул, споткнулся, едва не упал: -- Ты? -- Давно,-- ответил Олег равнодушно.-- Очень... Там на боку есть шрам и постарше... А мой совсем свежий! Думал, помрет. Ан нет, выжил. Глаза Томаса полезли на лоб. Лицо калики было смиренное, он даже полузакрыл на ходу глаза, отдавшись мыслям о чем-то явно высоком. Томас с трудом перевел дыхание, сглотнул пересохшим горлом. Да ладно, что там... Если Илья-пророк в прошлом наемничал, то не должен держать зла на тех, с кем сражался. Сегодня с ними, завтра против них. Но сэр калика! Оставить шрам на груди самого Ильи-пророка... Под ногами был хрусталь, прозрачный и звенящий под ногами, но дальше потянулся с вкраплениями, темный. Из ровного, как стол, плато торчали острые глыбы, а кое-где собирались в комья, образуя скалы. А когда впереди показалась целая гряда камней, Томас первый вбежал, удивленно вскрикнул. Когда Олег подошел, Томас уже спустился вниз, присел и щупал рукой воду. Они были на берегу странного моря, бескрайнего и с такой прозрачнейшей водой, что Томас мог рассмотреть на дне мельчайшие камешки. Но нигде не заметил ни единой рыбешки, ни крабика, ни привычных водорослей. Олег тревожно осматривался: -- Пойдем. Эту воду пить не станешь. -- Ядовита? -- спросил Томас с сожалением. Он облизнул пересохшие губы. -- Пресная,-- ответил Олег с отвращением.-- Чересчур. Ни крупинки соли на весь этот океан. Томас повел плечами: -- Это и есть хляби небесные?.. Гм, если отсюда изливаются все дожди, то одного не пойму... откуда здесь берется? Должны бы все запасы вылиться. А там все раскисло бы, а то и вовсе ушло под воду. Он поймал на себе удивленный взор калики. Тот вообще смотрел так, будто с ним заговорил надежный рыцарский конь: -- Хороший вопрос, сэр король. Не ожидал!.. Но вода сюда возгоняется с земли. В виде пара. Потому здесь такая чистейшая, что даже пить противно. -- Понятно,-- просветлел лицом Томас.-- Это все равно, когда ты бываешь таким умным, таким умным... Он не договорил, они уже взяли правее, постепенно удаляясь от хлябей. В блистающем мире все еще было пустынно, Томас невольно сравнил с переполненным адом, где стук и лязг со всех сторон, воздух переполнен запахами серы, смолы, пота, крови, где надо прятаться ежечасно, и то уши оттопчут, а здесь же воздух чист и свеж, все блещет такой чистотой, что Томас уже начал щупать небритое лицо, щетина как у кабана шерсть, глаз подбит, рожа в таких кровоподтеках, что перепугает любого святого... Олег мрачнел, скоро и Томас увидел, что ровное блистающее плато как гигантским мечом разрублено широкой трещиной. По ту сторону пропасти, примерно в полете стрелы, пущенной умелой рукой, стояла стена радостного блистающего тумана. От камня, где остановился Томас, через пропасть тянулась длинная туго натянутая веревка. Она исчезала, как обрезанная, в тумане, и у Томаса похолодело в груди, когда представил, что дальше веревка может тянуться еще на несколько миль. На этом волосяном мосту суетились кошка и собака. Кошка торопливо облизывали длинным языком веревку, та сразу начинала блестеть масляно, а собака бросалась на кошку, с рычанием отгоняла, поспешно слизывала масло, а кошка тем временем смазывала веревку в другом месте. -- Подлая тварь,-- процедил Томас.-- Зачем это она... -- Чтобы человек поскользнулся,-- бросил Олег.-- Кошка, тварь подлая, вредит человеку как может. Кошка -- любимая тварь Сатаны. У любой колдуньи всегда кот при себе... А собака, понятно, слизывает, чтобы человек прошел. Ты прошел, то есть. -- Я? -- Это мост в рай,-- объяснил Олег.-- Что-то мне мерещится, опять тебе не угодил. -- Конечно, нет,-- ответил Томас нервно. -- А чем? То Сират не понравился, то вплавь не восхотел... Капризные короли пошли. А здесь что? А, собака бросится на шею? Обслюнявит, а то и вовсе свалит? Томас пробормотал, глядя в сторону: -- Ну... вообще-то да. И кошек не люблю. Обязательно дам пинка, как всякий мужчина, а там никаких перил не видать. -- А зачем перила? -- удивился Олег.-- Безгрешный пройдет -- не шатнется. А грешного грехи все равно утянут, что твои доспехи. -- Знаешь, сэр калика,-- ответил Томас, разозлившись.-- Я благородный рыцарь, у меня двенадцать поколений знатных предков... ты сам видел, какие мордовороты на портретах в холле, а ты хочешь, чтобы я как ярмарочный скоморох ходил по веревке коту с собакой на потеху! Надо как-то по-иному... Дабы на коне, в полном вооружении, как и положено. Для знатных рыцарей должен быть другой вход! Не может быть, чтобы Господь бог знатных людей пускал в те же ворота, что и всякую чернь. Олег внимательно поглядел на Томаса: -- Гм... Это в математике не бывает царских путей, а в религии... Ты прав, сэр Томас. Я ж вижу, как иерархи вашей церкви живут. И чем тешатся! Значит, и в ваш рай должен в самом деле быть иной путь, чем для всяких там простолюдинов. Как и на небеса мы попали несколько иначе, чем... гм... простолюдины. Глава 3 Теперь небо нависало серое, сырое. Ветер дул в лицо холодный, промозглый. Томас едва удерживался от желания опустить забрало. Ветер проникал во все щели, взмокшая было рубашка стала холодной и отвратительной. Под ногами все еще был мрамор, но постепенно терял белизну, стал рыхлым, незаметно превращаясь в обыкновенную землю. Сама земля казалась влажной, воздух колыхался серый, мутный, словно смотрели сквозь болотную воду. Вдали выступали плотные серые призраки, смотрели пугающе пустыми глазницами, расплывались клочьями тумана. Когда впереди из земли выступили одинаковые холмики, Томас тоже решил, что почудилось, но Олег взял чуть левее, и Томас вскоре увидел, что мимо тянутся серые полуразрушенные могилы. Еще через сотню шагов услышали глухие удары, крики, постепенно выступили две фигуры. Томас даже вздрогнул от кроваво-красного цвета их тел, уже привык ко всему серому. Фигуры повыше человека, хотя и человеческие, но за спиной каждого трепетали такие же красные с оранжевым крылья! Оба существа стояли по краям разрытой могилы. Со дна несся крик, а красные хлестали черными, как проклятие, бичами кого-то невидимого. Крик прерывался на краткий миг, затем снова взвивался от невыносимой боли до истошного визга. Олег шел так же ровно, взор устремлен вперед, красные волосы развеваются за спиной. -- Какой же это рай,-- выдавил Томас с трудом.-- Олег, разве в раю так лупят?.. Бедолага, кем бы он ни был. С него наверняка всю шкуру спустили. Калика хмыкнул: -- Ты на свою ногу все не мерь, не мерь! Кому нравится поп, кому попадья, а кому-то и попова дочка. И кто-то вовсе предпочитает свинячий хрящик. Томас посмотрел подозрительно: -- Но не попова ж собака? От свинячьего хрящика я бы и сам сейчас... Если таких пущают в рай, то я лучше пойду жить под мостом! Олег на ходу косился на красных, хмыкал, по-славянски крепко чесал затылок. К ужасу Томаса вдруг свернул в их сторону. Красные гиганты лупить несчастного не прекратили, но Томас видел, как на загривках встала густая шерсть, а круглые глаза налились кровью при виде новой жертвы. Олег растопырим руки, будто собирался их обнять, пошевелил пальцами, мол, и в ладонях ничего нет, подошел. Томас видел, как ему что-то отвечали, доносился только лютый рык и гарчание, словно псы дрались за кость, но язычник собачий язык вроде бы понимал даже лучше, чем благой христианский. Кивал, чесался, пожимал плечами, наконец безбоязненно похлопал одного зверюгу по плечу, мол, продолжай, а сам вернулся, зевая и почесываясь. -- Ну что? -- спросил Томас. Он то бросал ладонь на рукоять меча, то отдергивал, будто касался раскаленного в горне бруска железа, понимал, что не до драки. Калика посмотрел задумчивым взором: -- И туч нет, а что-то в сон клонит... К дождю? Так тут вроде откуда дождю... Томас прошептал яростнее: -- Что... с этими? Ты с ними говорил! -- А, говорил. Он сказал, что его зовут Мункар. Томас взбесился: -- Ты спросил, рай это или не рай? -- Так все ж понятно,-- удивился калика.-- Мункар -- это один из двух ангелов, что лупят почем зря согрешивших. Их двое: Мункар и Накир. А Накир вон тот, с красными крыльями. Они обязаны наказывать виновных после смерти. Так что это ад, сэр Томас. Самый настоящий ад. Джаханнам по-ихнему. Томас даже остановился: -- Так куда нас занес твой перебежчик? Снова в ад? -- Ну и что? -- буркнул Олег неприязненно.-- Куда мог, туда и довез. И за то спасибо. Неблагодарный ты, сэр Томас. А еще благородный! Сколько у тебя, говоришь, предков? То-то от тебя наплачутся сирые и убогие, когда предстанешь в короне... Деспот ты. Уже деспот, а куда уж деспотее? Томас заговорил, от ярости с трудом выговаривая слова. Зубы щелкали так, что перекусил бы рукоять своего меча: -- Сэр калика, я попрошу... -- Да на небесах мы, на небесах,-- сказал калика с досадой.-- Все ведь знают... наверное, что исламский ад тоже на небесах. Или ты не знал? Так чего ж шлялся по землям сарацинским? Томас поперхнулся, словно в рот влетела крупная летучая мышь, глаза стали круглые, как у большой морской рыбы, грудь поднялась и опустилась подобно величавому морскому прибою, а голос осел до невысокой травки: -- Ну... гм... по землям Сарацинии... башня Давида... а ты спросил, в какой стороне истинный рай? И... не забьют? Ты хорошо рассмотрел их морды? -- Рассмотрел,-- ответил Олег невесело, Томас видел, как плечи передернулись, а в зеленых глазах мелькнула тревога.-- Но мы не в их власти. И пока не в чьей здесь. Но с другой стороны, каждый волен нас прибить, кто возжелает. И отвечать не будет. -- Как это? -- А мы ничьи. -- Как это ничьи? Я -- христианин, а ты -- богомерзкий язычник! -- Но мы -- живые. А живым здесь не место. Дальше потянулись густые заросли странного кустарника. Терновник не терновник, но колючки в палец. Они осторожно пошли вдоль густых зарослей, Олег останавливался, Томас слышал топот, шелест крыльев, а когда звуки утихали, снова пробирались, иной раз ползком, стараясь у