вышел, но и с голыми бабами не валяется. Чуть услышал звон мечей, сразу примчался! -- Увейс?.. Увейс Карани, полководец и воитель. Как-то, помню, начал топтать сапожищами плащ, оставленный ему Мухаммадом. Народ пришел в ужас, остановили силой, а он сказал с раздражением, что зря это сделали, дурачье: он уже почти принудил аллаха простить грехи всех мусульман. -- Ну-ну,-- протянул Томас, мало что поняв,-- а что у него с рожей? Ни одного зуба! -- Это с той битвы, где Мухаммаду выбили зуб... Увейс услышал, но не знал, какой именно зуб потерял любимый пророк, и... чтобы ничем не превосходить своего обожаемого вождя, выбил себе все зубы. Роскошный сад поглотил их полностью, а изгиб реки вывел на роскошный песчаный берег. Томас ахнул. Глаза широко распахнулись, а челюсть отвисла до кованного миланскими мастерами пояса. Олег всмотрелся, хмыкнул весело: -- Праведники развлекаются... Вишь, вино лакают, а при жизни было нельзя. Здесь, наверное, и свинину есть можно. А девок сколько! И все такие услужливые... Хотя, наверное, мне бы надоело быстро. Сказал бы: одевайся-ка ты, девка, и начинай сопротивляться... Томас опомнился, выпрямился с горделивым достоинством. Не зная, что сказать, бросил напыщенно: -- Все-таки, человек... если он человек, а не тварь животная, стремится к совершенству духа. А это все -- от дьявола. Я не удивлюсь, если Сатана сюда тайком ходит. -- Гм... Он придержал Томаса, наперерез шли девушки в полупрозрачных одеждах, ничуть не скрывающих их прелести. Впереди двигалась легкой танцующей походкой красавица, чьи длинные толстые косы ниспадали по прямой спине и касались пяток. Стройные ноги несли гордо, бедра двигались из стороны в сторону так широко, что Томас начал водить головой из стороны в сторону. Ее лицо было не просто милым, а прекрасным, женственным. Глаза смеялись, на полных губах играла беспечная улыбка. Грудь высока, обе чаши крупные и торчащие, красные ободки горят как розы. Глаза Томаса вылезли из орбит, не сразу рассмотрел, что на груди каждой женщины огнем полыхают знаки, которые он определил как буквы чужого языка. -- Что там написано? -- спросил он шепотом. -- Да какая тебе разница? -- Ну... не знаю. -- Брось, твоего имени там нет. Томас прошептал: -- Это имена? -- Да. -- А как зовут... вот эту? -- Это не их имена, а их владельцев. Томас нахмурился: -- И здесь рабство? Надо вмешаться... -- Да нет, это гурии. У них одна обязанность -- услаждать праведников. На каждого праведника, ты ж слышал, по десять тысяч этих красавиц. А всем праведникам, да будет тебе известно, всегда по тридцать три года. Томас прошептал: -- Все равно, видать, с праведниками у них не густо. -- Не знаю, не знаю. А чтоб не перепутались, у каждой на груди имя своего праведника. Подумай, Томас, у мусульман рай поинтереснее... А к утру, ты слышал, все гурии снова становятся девственницами. У Томаса сам собой вырвался вздох, но когда заговорил, голос был тверд и непоколебим как скалы Йоркшира: -- Я останусь верен Пречистой Деве. -- Ну тогда пойдем,-- сказал Олег безжалостно.-- Нечего глазами раздевать тех, кто и так уже... -- Это тебе, язычнику, эти гурии и отроки, подобные жемчугу рассыпанному, ближе, чем святой и строгий рай истинного Бога!.. Олег ответил рассеянно: -- В чем-то ближе, в чем-то дальше. -- А в чем ближе? -- cпросил Томас подозрительно. -- Да ты наверняка слышал про Мухаммада и гору... Да, тот самый случай. От него все требовали чуда, мол, докажи свое право говорить от имени Аллаха. Ему надоело, однажды пообещал, что скажет заклинание и приблизит к себе гору. Собралась толпа. Ждут, слюни глотают. Мухаммад произнес заклинание, но гора как стояла, так и стоит. Среди народа пошел ропот, смешки. Ну, сам знаешь какова толпа: чем крупнее -- тем подлее. Тогда Мухаммад улыбнулся и произнес: "Если гора не хочет идти к Мухаммаду, он сам пойдет к ней", и спокойно пошел к горе, тем самым приблизив ее к себе. -- Хитрец,-- сказал Томас убежденно. -- Да? Это суждение простолюдина, Томас. А рыцарь, да еще будущий король должен смотреть глубже. В той толпе тоже сказали радостно: увертка! Но те, кто стоял в сторонке от толпы, поняли правильно. Тогда иносказания понимали лучше. Поняли, что сказал, а потом на примере и показал Мухаммад. В отличие от христиан, что по-рабски униженно молят о чуде, о милости, последователь Мухаммада должен сам творить чудо. Своей волей, своим умом, своей настойчивостью и упорством. Как тебе такое? -- Все равно истинная вера только христианская,-- сказал Томас напыщенно. -- Почему? -- Почему? -- удивился Томас.-- А потому! Он похлопал по рукояти длинного меча, гордо выпрямился. Олег отвернулся, скрывая улыбку. Доблестный рыцарь как-то забыл, что в его ножнах дремлет Зу-л-Факар, меч пророка, который тоже только свою веру считал истинной. Стайка гурий пробежала мимо, смеясь и бросаясь цветами. Томас проводил женщин сожалеющим взором. У одной, хорошенькой и игривой, как котенок, буквы на груди внезапно показались знакомыми. Она уже скрылась, и Томас поспешил за каликой, но в голове вертелась суматошная мысль, где он видел эти буквы. Не на той ли скале, где калика выбил свое имя? Он не успел додумать мысль, поперхнулся, глаза стали размером с два щита. Лужайка впереди загажена, будто там резвился пьяный табун. Прекрасные кусты роз безжалостно изломаны, из сломанный ветвей каплет сок. На смятой траве трепыхается прозрачный клок одежды. Земля втоптана, отпечатки сапог видны так отчетливо, словно неизвестный даже выставлял их напоказ. Мороз прошелся по телу Томаса густой волной. Рука непроизвольно коснулась рукояти меча, Олег тоже выглядел встревоженным. -- Так и должно быть? -- спросил Томас дрогнувшим голосом. -- Сам же знаешь,-- огрызнулся Олег. Глаза его обшаривали ближайшие кусты. Уже осторожно миновали красивый грот под высокой живописной скалой. Река приблизилась настолько, что Томас не поленился войти по колено, зачерпнул ладонью, осторожно отпил. На лице выразилось изумление: -- Не соврал! Чистейшее вино. Эй, нашего бы прелата сюда... Гм, не стоит, хотя он и крепок в вере. -- А как же борьба с искушениями? -- поинтересовался Олег отстранено. -- Ну, искушения хороши только... Он не договорил, из кустов впереди выскочил, ломая нежные ветви, высокий мужчина, статный и жилистый, одет с вызывающей небрежностью в зеленое с головы до ног, даже сапоги в раздавленной зелени. Голые руки перевиты толстыми жилами, хищное лицо напомнило Томасу облик злого орла. Узко посаженные глаза смотрели с вызовом, готовностью причинить неприятность. -- А, новенькие,-- заорал он нагло, его рука метнулась за спину, во мгновение ока в руке блеснул узкий, хищно загнутый клинок. Томас от неожиданности выхватил меч едва ли не быстрее, а когда незнакомец опешил и остановился, Томас лихо повертел мечом, показывая с какой легкостью обращается с тяжелым двуручным, и насколько у него крепка кисть. В другой руке появился щит, и Томас, заслонив левую сторону груди, сам двинулся на нежданного противника. Тот отпрыгнул: -- Эй-эй, погоди! -- Защищайся,-- процедил Томас ненавидяще,-- мерзавец! -- Эй, мы с тобой не ссорились! -- А кто сад загадил? -- рявкнул Томас.-- Куда бежишь, тварь дрожащая? Незнакомец отступал, отпрыгивал, движения были легки как у белки, а земли касался с легкостью пушинки. На какой-то миг Олегу показалось, что вовсе завис в воздухе. Нахмурившись, он крикнул Томасу: -- Погоди, защитник ислама!.. А ты, зеленый стручок, что-то мне твоя рожа знакома. Это не ты у меня в прошлом году один сапог спер? Томас остановился, но сверканием глаз и свирепым раздуванием рыцарских ноздрей выказывал, что только уважение к отшельнику удержало карающую руку. Но если зеленый словом или взглядом выкажет непочтение, то даже заступничество святого человека не спасет от самого острого на свете меча. Незнакомец осторожно наблюдал за руками Томаса, но обратился к Олегу: -- Что ты, уважаемый! Как мог подумать на меня такое?.. Да чтоб я позарился на какие-то сапоги, сшитые неизвестно где и неизвестно кем?.. А вот одеяло однажды стянул, что было, то было. Но стоит ли вспоминать то, что стряслось пару веков тому? Олег покачал головой: -- Идрис, гром тебя разрази... Но ты-то как здесь очутился?.. Томас, это хитрейший из шайтанов... хотя клянется, что не шайтан. Идрис засмеялся, зубы были белые и ровные, как жемчуг. Томас невольно вспомнил доблестного Увейса. -- Ольг Богоборец, разве я не в раю? -- Ну в раю,-- буркнул Олег. -- Разве рай не для праведников? -- Но ты-то при чем? -- рассердился Олег.-- Ты последний... последняя... кого можно пустить в джанну. А во что превратишь, понятно. Мы уже видели следы твоих безобразий. Иблис отмахнулся: -- За ночь зарастет. Да и не столько уж потоптал травки... Ты-то как сюда попал? И этот отважный франк, на челе которого я вижу отмеченные рукой Аллаха знаки шахского достоинства. Томас посопел, не зная, как отнестись к заявлению, что и Аллах признал его королем, на всякий случай грозно посверкал глазами, а меч со стуком воткнул перед собой в землю. Там охнуло, выступила кровь. Идрис довольно улыбнулся: -- Что вас сюда привело? На лбу Олега сдвинулись тяжелые морщины, зеленые глаза тревожно потемнели. Томас видел, что калика напряжен как лев перед прыжком, слышит любой шорох, по запахам видит все на расстоянии полета стрелы. -- Нет,-- сказал Олег негромко,-- ты скажи сперва, как сюда попал ты. Только говори правду! Ты же знаешь, я смогу отличить ее от твоей брехни. Идрис расхохотался: -- Главное -- результат, не так ли? А кто как сюда попал, так уж важно? Олег сказал еще напряженнее: -- Важно даже для меня. А уж для сэра Томаса -- вдвойне. Он настоящий праведник, в отличие от меня. Но даже я тебя бы сбросил. Глаза Идриса насмешливо блеснули: -- Рай -- это место, где соблюдаются законы. И законы слова. Но если так уж хочешь знать, я упросил Израила... тогда он стоял на воротах, пропустить меня через зачарованный вход, посмотреть рай. Хоть чуть-чуть, пока Аллаха там не было. Все-таки друг, вместе с ним такое вытворяли, что у меня и в аду, не поверишь, вот такие мурашки вскакивали, когда вспоминал!.. Даже сейчас спина покраснела. Хошь покажу? -- Не надо,-- отказался Олег, морщась. То ли спину покажет, то ли место пониже.-- И неподкупный Израил впустил? Брешешь, не поверю. Идрис со смиренной рожей развел руками: -- Придется поверить. Израил впустил. Правда, сперва взял слово, что быстро погляжу и тут же выйду. Дальше понятно? Олег покачал головой, понял, а Томас сказал грозно: -- Клятвопреступник? Идрис надменно усмехнулся: -- Я? Я счел бы позором нарушить слово. Спроси своего друга, нарушал я когда-либо? Я -- великий воин, а не... Словом, быстро оглядел рай, вернулся и сказал, что ничего особенного. С каким облегчением он вздохнул, скотина! Тоже, видать, начал побаиваться, что останусь. Как ангелизм портит некогда гордых и честных героев! А когда я хотел уйти на землю, обнаружил, что забыл в раю обувь... Израил сам пихнул меня в спину: скорее убери, пока Всевышний не заметил. От его толчка я так и влетел в рай!.. Но в тот раз уже не давал слово вернуться. Кто упрекнет в вероломстве? Томас присвистнул, а Олег поинтересовался: -- Измаилу здорово влетело? Ухмылка на роже Идриса была гнусная: -- Бог милостив... Правда, потом пух и перья сгребали по всему раю граблями. Измаил до сих пор со мной не общается. Уж не знаю, почему. Перья ведь отросли ярче прежних! Да и работа теперь поинтереснее. То стоял дурак дураком на вратах, а теперь носится по всей земле, души выдирает... Ангелом смерти стал. А на вратах стоит другой здоровяк. Меня ненавидит люто, я к нему боюсь подходить за три полета стрелы. Тупой как те сапоги, которые носит. Томас зло хмурился, золотой Ридван спас их от напавших ангелов, а Олег вдруг протянул задумчиво: -- А мне теперь кажется, что он не совсем тупой... Взгляд зеленых глаз стал острее. Идрис поежился, спросил нервно: -- Ты что задумал? Ольг, мы с тобой не ссорились! Те мелкие проделки не счет. Ну, хочешь, я три одеяла притащу? Какого хочешь цвета?.. Лежать тебе, правда, некогда, но прихватишь с собой. Вот франк у тебя без дела, понесет... Его это даже украсит. Олег огляделся по сторонам: -- Ты здесь и живешь? -- Конечно,-- удивился Идрис.-- Меня не выгоняют, ибо что один разрешил, не может отменить никто. -- Но ты отсюда не отлучаешься? -- Нет, конечно! Томасу почудилось, что Идрис ответил слишком поспешно, а в глаза Олегу смотрел тоже чересчур честными глазами, просто лопаясь от святости. Олег помедлил, сказал в задумчивости: -- Выдохся... Жаль, уходит старая смена. Раньше был... ах, что говорить. Он махнул рукой. Идрис обиделся: -- Это я выдохся? -- Прости,-- сказал Олег.-- Это я так. У всякого когда-то да наступает время, когда жаждешь покоя, зеленой травки, сладкого вина в кубке, что подносят услужливые отроки. Он повернулся уходить, сделал знак Томасу. Рыцарь со стуком бросил меч в ножны, красивым движением забросил тяжелую перевязь за спину. Идрис смотрел исподлобья: -- Дурень ты, а еще Ольг Богоборец, прозванный Смотрящим! Если здесь пробыть хоть неделю, завоешь как шакал! А я похож на шакала? Олег помедлил с ответом: -- Пока что... нет. Но как? -- Отыскал лазейку... Иногда выскальзываю побродить по свету. Полетать, поплавать... -- Своровать, побуянить,-- подсказал Олег. -- Пусть и так. Но я не выдохся, понял? Ладно, я тебя вижу насквозь. Ты хочешь сам ускользнуть незамеченным, верно? Олег заметил: -- Ты сохранил свою проницательность. -- Что да, то да,-- согласился Идрис польщенно.-- Так и быть, покажу. Но ты должен поклясться, что никому и никогда... И твой франк пусть поклянется. Меня выгнать отсюда не могут, зато не впустить... Томас превратился в слух. Олег кивнул с усмешкой: -- Явно ты уже еще один лаз приметил. Я тебя знаю! -- Пойдем,-- пригласил Идрис.-- Но ты хоть скажешь, что такое важное сперли, что боитесь пройти мимо Ридвана? Олег помялся, взглянул на Томаса, беспомощно развел руками: -- Прости, но это слишком... важное. Когда-нибудь узнаешь. Глава 8 Лазейка вывела в сад который ничем не отличался от того, что остался по ту сторону. Калика оскорбительно пробурчал, что оба рая, то бишь сада, лишь отгороженные части старого Эдема. Этот тоже зовется Эдемом, только правила малость иные. Томас сказал подозрительно и с язвительностью: -- Что-то лучше меня знаешь мой рай, моих святых, всех архангелов различаешь... Уж не надумал ли принять истинную веру? -- Не надумал,-- коротко ответил Олег. Томас хмыкнул, потом ощутил, как словно окатило холодной волной. Еще охотнее, чем о друге, вызнают о враге! В стороне промелькнула быстрая тень, Олег успел увидеть только полупрозрачные крылья, а Томас ахнул: - Собака!.. Кто это собаку пустил в рай? Олег отмахнулся с раздражением: - А чем тебе собака не человек?.. Но глаза у него были отсутствующие. Томас с еще большим холодком ощутил, что калика отвечает невпопад, напряжен так, словно готовится не просто помочь отыскать Ярославу, а все здесь сжечь, разрушить, истребить! Ряды праведников среди зелени показались Томасу похожими на гигантские стаи белых голубей, что сели передохнуть после перелета в теплые страны. Но эти голуби уже достигли страны обетованной, и хвалебная песнь возносилась из тысяч и тысяч душ мощно, хоть и нестройно, но громко. -- Вот это рай! -- сказал Томас благоговейно. -- Да, рай,-- ответил Олег с неопределенностью в голосе. Томасу почудилось что-то недоброе, он покосился подозрительно на язычника, но Олег уже смотрел поверх райских кустов: -- Будем проталкиваться? -- Да не очень-то и плотно сидят,-- определил Томас.-- Пройдем. В крайнем случае, через кусты. Когда приблизились, благостное пение стало настолько мощным, что Олег ощутил себя мухой в патоке. Томас ломился впереди, в железе легче, праведники в белых одеждах пели самозабвенно, полузакрыв глаза, а то и вовсе зажмурившись, отдавшись пению, и когда Олег ненароком пихнул одного, тот повалился на бок, не выпуская кифару... или что там у него, а рот все еще раскрывался, хотя дыхание вышибло. Томас сказал нервно: -- Ты не больно то... Обрадовался. Я в твоем раю никого не пихал! -- Ты сам их валишь как чурки. -- Я в своем! К тому же мне кажется, эта часть сада отведена для простолюдинов. Да нет, пахнет по-райски, но больно рожи простые, без признаков благородства. -- Тогда можно пихаться? -- Только мне,-- отрезал Томас.-- Простой народ под рыцарской защитой! Иначе кто будет хлеб сеять, замки строить, мясо к столу подавать, коней подковывать, ежели всякий толкать простых людей станет? Когда миновали ряды праведников-простолюдинов, Томас сам выбрал дорогу, чутье подсказывало где бы Господь разместил праведников благородного сословия. Зелень ярче, кусты выше, а розы крупнее. Даже пахнут мощнее, без скупости и бережливости. Когда по ту сторону забора из роз раздались голоса, Томас тихонько воскликнул: -- Они, рыцари!.. Чувствуешь врожденное достоинство? -- А если то не рыцари? Томас наградил его негодующим взором, но из осторожности не полез через кусты, раздвинул ветви. По ту сторону зарослей цветущих роз прогуливались с арфами в руках рыцари в белых доспехах из серебра. У каждого за плечами по два белых крыла, забрала подняты, у многих на шлемах развеваются гордо перья, конские хвосты. Каждый держал на локте левой руки, чтобы не мешал играть на струнах, щит. Треугольные, квадратные, овальные, ромбовидные, с выемками и без них -- все к радости Томаса с гербами. Он жадно всматривался в этот цвет рыцарства всех христианских королевств Европы, а волхв больше посматривал наверх, укрывал блестящую спину рыцаря ветками. Томас внезапно ахнул, подался вперед так, что Олег вынужденно ухватил его за плечи, оттянул за укрытие. Томас изумленно прошипел: -- В самом деле мир тесен!.. В родной Британии я с ним всего дважды виделся, а здесь только шаг ступил -- сразу же напоролся... Он просвистел незамысловатую песенку. Один из рыцарей вздрогнул, остановился, повертел головой. Томас просвистел снова. Рыцарь повернулся, постоял в нерешительности, затем Томас с облегчением увидел как направился в их сторону. Пригнувшись за кустами, наблюдали, как блестящий шлем проплыл над благоухающими розами, застыл. Томас свистнул, и рыцарь, раздвинув кусты, проломился к ним. Крылья у него, как заметил Томас, росли прямо из железного доспеха, так что сэр Гальд явно мог снимать их вместе с железом, когда ложился, к примеру, на ложе. Но в остальном все тот же доблестный рыцарь, исполненный всяческих рыцарских добродетелей, знаток геральдики и правил рыцарской чести, неизменный судья в рыцарских спорах. Седые брови сэра Гальда, кустистые и острые, как наконечники стрел, взлетели на середину лба. Он даже отшатнулся: -- Сэр Томас?.. Вот уж не ожидал... -- Сэр Гальд,-- произнес Томас польщено,-- я счастлив, что меня узнал и запомнил такой известный рыцарь, с мнением которого считаются короли и императоры. Рыцарь перевел светлый взгляд на калику, смерил его с головы до ног брезгливым взором, снова посмотрел на Томаса. На суровом лице, всегда бесстрастном, как помнил Томас, отразилось удивление и замешательство: -- Да-да, сэр Томас... Конечно же, я узнал доблестного рыцаря, который так отличился при взятии Иерусалима... Который доблестно вышиб главные ворота, ибо, как потом выяснилось, принял за ворота таверны... хотя, как известно, Иерусалим вроде бы не на берегу моря... Правда, вас тогда качало, качало... И он же захватил сарацинское знамя, ибо спьяну принял за украденную с его коня попону... Причем зарубил двенадцать сарацинских паладинов... -- Это несущественно,-- перебил Томас поспешно,-- главное же, что вы меня узнали... -- Нет-нет,-- перебил в свою очередь калика,-- благороднейший сэр Гальд, продолжайте, продолжайте! Вы так хорошо рассказываете! И я так много узнаю нового! Польщенный сыр Гальд откашлялся и открыл было рот, но Томас с крайней поспешностью, даже неприличной для короля, вклинился: -- Сэр Гальд, я обращаюсь как к старшему и знающему. Вы здесь, как я вижу, заниаете место, достойное вашего звания и знаний... Краем глаза он видел проелькнувшее над ними полупрозрачное тело. Привычка вона затавила пригнуться и бросить руку на меч. Сер Гальд встревожился: - Сер Томас, что с вами? - Сер Гальд, вы видели... собаку? Старый рыцарь проводил долгим задумчивом взором крохотное тельце, что сиротливо рыскало над головами праведником, потом унеслось в сторону главный врат. Гглаза его потеплели, но голос, напротив, стал еще строже: - Это не собака, а пес. Благородный! Он умер от тоски, когда его хозяин был выбит из седла на турнире... э-э... в день коронации достославного Кнута ударом копья, после чего сломал шею. - Но разве самоубийц в рай уже пускают? Сэр Гальд отшатнулся: - Сэр Томас, как можно!.. Он не убился, а повыл трое суток, а потом помер. Это почти своей смертью! Нет, выше: по табелю о рангах благородных смертей это приравнено к гибели в горящем замке, окруженном превосходящими силами противника. Он и муки принял не только телесные, но и душевные, что угодно богу... Томас в недоумении развел руками: - Но все-таки собака... Ведь у животных нет души! Олег прервал нетерпеливо: - Сер Томас, это слишком сложный вопрос, чтобы обсуждать его без конклава. Думаю, у животных нет, как и не у всех людей... женщине, к примеру, зачем душа?... а у собак, естественно, есть. Ты хотел спросить что-то другое. Томас хлопнул себя железной ладонью по лбу. Раздался густой протяжный звон, словно ударили в большой колокол. - Нам крайне важно пройти к хехалоту... так почему-то обзывает небесный дворец мой дикий проводник... а чутью зверей мы доверяем больше, чем человеческому. Брови сэра Гальда всползли еще выше, а глаза стали вдруг круглые, как щиты англов: -- Сэр Томас! А где ваши крылья? -- Крылья? -- удивился Томас. Он обеспокоено пощупал себя по спине, с облегчением перевел дух: -- Как вы меня напугали, сэр Гальд! Мне только этой гусиности недоставало. На шлеме, понятно, но чтоб еще и на спине... -- Но крылья,-- прошептал сэр Гальд,-- всякая душа с крыльями... -- И моя тоже,-- воскликнул Томас,-- наверное, тоже! Но она там, внутри, а я -- снаружи. И мне нужен хехалот! Рыцарь отступил на шаг, мясистое лицо обрело синюшный оттенок: -- Так вы, значит, во плоти? А я ломаю голову, как это сэр Томас... тот самый сэр Томас... да здесь в раю! Тогда кого же в ад?.. И вы посмели явиться в гнусной плоти, подверженной всяким страстям, похоти, чревоугодию, низменным порокам... Он поперхнулся слюной, закашлялся. Олег ткнул Томаса в бок, тот пригнулся, попятился в кусты. Над садом стремительно неслись, быстро снижаясь, два крупных ангела в белых одеждах. Полотно трепетало по ветру, золотые волосы красиво развевались. Олег придержал Томаса за плечо, они присели за кустом, сэр Гальд недоумевающе повел все еще красными от праведного гнева очами по сторонам, и тут на него и кусты роз обрушилась волна жара. Громко захлопали крылья. Ангелы рухнули с обеих сторон сэра Гальда. Он вскинул голову в недоумении, а Томас только ахнул, когда ангелы заломили доблестному знатоку геральдики руки за спину и, вместо того, чтобы взмыть, с грохотом провалились сквозь твердь. Донесся удаляющийся крик. Олег выждал, огляделся, подошел к дыре, опасливо вытягивая шею. Отверстие, похожее на небольшую полынью для ловли крупной рыбы, затягивалось быстрее, чем шнурок на калите скряги. Томас вскрикнул негодующе: -- Что стряслось? За что? Олег подумал, закрыл глаза. Томас сопел в ярости, топал, но калика думал долго, основательно. Наконец глубоко вздохнул, словно пробуждаясь от долгого сна, огляделся: -- Ну что, пойдем? -- Сэр калика,-- прорычал Томас.-- Что с сэром Гальдом? Что эти... в перьях? Уж не снизу ли, дабы не дать ему сказать, где Яра? -- Ну что ты,-- сказал калика успокаивающе,-- просто закон для всех одинаков. -- Какой закон? -- Не оставившие потомства в рай не допускаются. Томас отшатнулся: -- Ну, закон верен... нечего пустоцветами засорять эти сады... но у сэра Гальда были дети! Я даже внуков видел! Калика с сочувствием развел руками: -- Значит, погибли. -- Но при чем здесь сэр Гальд? -- вскричал Томас.-- Не он же убил! -- Но не дал им достаточно жизненной силы,-- ответил калика невнятно.-- Или хитрости, изворотливости. Пусть даже трусости, которая спасла бы от меча, предупредила бы о беде. Сэр Томас, нет совершенных законов! Даже у вас в Британии, разве законы не приближенные? -- Как это? -- Кто скажет точно, кому голову с плеч, а кого в тюрьму? А если в тюрьму, то на сколько?.. Круглые цифры всегда врут, сэр Томас. -- При чем здесь круглые цифры? -- А то, если кому-то в тюрьму, скажем, на два года, то это приблизительная оценка. На самом же деле должно быть, скажем, два года, месяц, шесть дней и три часа с минутами. Или год, одиннадцать месяцев, восемь дней и три часа с минутами. Но судьи пока не могут добиться такой точности. А здесь и подавно! Здешние законы очень древние, а меняются медленно... Так что сэр Гальд пострадал за нерасторопность своих потомков. Ясно? Но все же давай отсюда выберемся побыстрее. Неизвестно, что расскажет по дороге. Томас повесил голову. Калика слышал, как он брел сзади, бормоча: -- За грехи отцов -- понятно... но за грехи внуков, правнуков?.. Лязгнуло. Судя по короткому грохоту, сэр Томас вздрогнул или зябко повел плечами. Впрочем, подумал он, утешая себя, сэр Гальд, знаток законов рыцарства, похоже, тоже потомок того... десятого. По ту сторону кустов неспешно шел нечесаный человек в белом хитоне. Лебяжьи крылья свисали, будто никогда не пользовался. Лицо выглядело дерзким, через щеку тянулся длинный шрам. В правой руке держал длинный прут, коим время от времени сшибал головки цветов. Томас сделал движение вылезти, с таким и поговорить можно, но рука Олега предостерегающе сжала железное плечо. Человек на ходу смачно сплюнул в ту сторону, где они прятались, промахнулся в головку розы, выругался и пошел вдоль цветущей аллеи, насвистывая похабную песенку. Томас сердито смотрел ему вслед: -- Что это за мерзавец? С такой-то рожей в раю? Или я что-то не понял... Калика успокоил насмешливо: -- Ты все понял правильно. Это разбойник Рах, которому Иисус сказал на кресте: "Сегодня же будешь со мной в царстве небесном". Когда Христос явился наверх, этот тип уже встречал его... и его прародителей, у врат небесных. Ну, пойманный на слове Иисус провел его через ворота... ну, где скорее верблюд через игольное ушко... Томас спросил подозрительно: -- А почему поспел раньше Иисуса? Калика удивился: -- А разве не всегда так?.. Впрочем Иисус после смерти сперва спустился в ад, вывел оттуда Адама и Еву. Тоже, если по справедливости, не за праведность или другие заслуги, а лишь за то, что прародители. Так же и с разбойником. Сколько их было распято, повешено, обезглавлено в тот же день в других краях! Даже достойных людей, но никто не попал в царство небесное! Не в справедливости дело, а в том, чтобы подсуетиться вовремя возле могучего человека. Как этот Рах. Лизнул вовремя, вот и гадит теперь в райских кущах. -- Ну что ж,-- отрезал Томас сердито,-- в исламский рай мерзавец проник хитростью, а в наш -- по доброте сердца Христа, который на кресте брякнул, не подумав... Да и плохо на гвоздях думалось, не так ли? -- Гм... -- А вообще он,-- сказал Томас, все еще не в состоянии успокоиться,-- этот... десятый. Ну, которого слепили из этих... Хорошие люди плодятся как хорошие яблони, да и то дичают без ухода, а эти размножатся как египетские мухи. Олег скупо усмехнулся разбитыми губами: -- Мудреешь, сэр Томас. Скоро не будешь знать, за какой конец меча браться. Ряды рыцарей-праведников среди зелени множились, словно группировался могучий рыцарский клин. Над кустами изредка проносились райские птицы, яркие и щебечущие, Томас злобно смотрел им вслед: -- Что с того, что мы на небе?.. На первом, а это все равно, что там, на земле. Ярослава наверняка на седьмом, чую. Сколько, говоришь, от первого до того? Пятьсот лет на самой быстрой колеснице? -- Пятьсот,-- согласился Олег.-- Но не до того, а только до второго. А со второго до третьего -- тоже пятьсот. И так везде, до седьмого... Правда, если не на колеснице, а, скажем, на грифе, на котором небес пытался достичь Александр Македонский... был такой... то уже не за пятьсот, а так это лет за четыреста девяносто. Гм... Если же на Змее Горыныче, то даже за все четыреста. Думаю, можно отыскать и такого летуна, что от неба до неба донесет за триста пятьдесят... Томас прорычал в тоске: -- Тебе-то что, а я столько не вытерплю. Триста лет не слезать с костлявой спины Змея?.. Да столько и не проживу!.. Нет, надо что-то другое. А если оседлать какого ангела? -- Это мысль,-- сказал Олег. Он посмотрел на Томаса с уважением.-- Из тебя мог бы в самом деле получиться король! Правда, ангел может долететь только до второго неба, дальше не пустят. Там только архангелы. Ну, те рангом выше, а крыльев у них по шесть. Пришлось бы пересаживаться на архангела, а те тоже могут только до третьего, дальше им вход запрещен, рылом не вышли. Томас, мы на одних пересадках замаемся... если даже придумаем, как оседлать хоть самого завалящего ангела. Ты ж видишь, они ничего не понимают! Сразу в драку. А ты все: благостные, благостные... -- Сэр калика! Ну сделай что-нибудь. -- Ну... мы пойдем другим путем. Томас за всю жизнь не ходил столько пешком. Даже при спокойном теплом воздухе, когда ни жары, ни зноя, под железными доспехами он начал разогреваться. Пот сперва побежал по спине, промочил всю рубашку, потом крупные капли начали срываться со лба, выедали глаза. Они вышли к темной кромке леса, долго двигались запутанными тропинками, пробирались через лесные засеки, проныривали под зависшими деревьями, перелезали через валежины в пять обхватов. Наконец деревья расступились, впереди простерлась необъятная степь. Томас спроси замучено: -- А теперь что? -- Вот там... видишь?.. юрты. Томас долго всматривался: -- Даже если и есть, то я умру раньше, чем добреду в такую даль. Олег сказал бодро: -- Да стоит ли? Нас уже заметили. Со стражей у них неплохо... Облачко пыли росло, двигалось в их сторону. Вскоре различил металлический блеск, наконец из пыли выметнулись всадники. Все неслись в их сторону, зловещие блики блистали на кривых саблях и железных шлемах. Он потащил из ножен меч: -- Они не выглядят друзьями... -- Это гунны,-- объяснил Олег. Томас поспешно опустил забрало, шире расставил ноги, а рукоять меча ухватил обеими руками. Олег пристально наблюдал за стремительными всадниками: -- Опусти меч. Это не ангелы! С этими так просто не совладать. К тому ж не драться пришли... Грохоча копытами, словно рассыпая крупный горох, всадники с разгону окружили, на головами взвились арканы. Томас не успел пальцем шевельнуть, как тугие веревки перехватили горло, стянули руки, прижав к туловищу. Сабли сверкали перед самой прорезью шлема. Он видел разъяренные лица, брызжущие злобой губы. Его дергали во все стороны, в голове стоял шум, словно лавина подминала лес, ломая вековые деревья. Внезапно голоса стали звучать иначе. Томас ощутил, как веревки отпустили руки, перехваченное горло жадно хватило воздух, сухой и напоенный степными ароматами. Всадники расступились, Олег толковал о чем-то с вожаком отряда. Затем Олегу подвели заводного коня, он вскочил без разбега, и Томас только сейчас понял, где калика мог научиться так садиться на коня: стремян нет, вместо седла лишь простейшая попона, а узда не узда вовсе, а жалкий недоуздок. Олег повернул коня: -- Сэр Томас! Я объяснил, что мы друзья. Не забудь, что ты -- их потомок. Томас ахнул: -- Я?.. Потомок грязных гуннов?.. Да ни за что!.. Да лучше я лопну!.. Да чтоб меня в аду варили в самом большом котле! Олег сказал укоризненно: -- Томас, ты не прав. Во-первых, не такие уж и грязные. Рыцари тоже благоухают не розами... Во-вторых, не так уж и позорно принадлежать к потомству потрясателей вселенной! Вспомни рассказы своего дяди. Они были грозой Европы, а их князя Аттилу прозвали Бичом Божьим. Если бы не были великими воинами, смогли бы покорить Европу? А в-третьих, ты в самом деле можешь быть их потомком. Они изнасиловали всех женщин Европы!.. Прости, но англы тогда жили еще на материке, ни о какой Британии не слыхали. Томас кое-как взобрался на коня, ехал в надменной и настороженной угрюмости. С ними осталось двое воинов, остальные унеслись вперед. Томас возразил: -- Я не знаю чья кровь подмешалась в чистую кровь моих предков... и знать не хочу. А они в самом деле... потрясали Европу? -- Как медведь грушу,-- заверил Олег.-- Но только они не знали грамоты... как и нынешние короли Европы, не вели своих записей. Так что все, что простой народ знает о гуннах, известно лишь со слов их врагов. А враги, сам понимаешь, наговорят правды не больше, чем поместится яблок в наперстке. К ним навстречу трижды вырывались дикие всадники на оскаленных конях, страшно визжали, гримасничали, потрясали над головами дротиками. Олег, перехватив встревоженный взгляд рыцаря, усмехнулся и поднял над головой посох. Мгновенно несколько всадников сорвали с седельных крюков луки, уже натянутые, свистнули стрелы. Томас похолодел, проклятые степняки стреляли в калику на полном скаку, кто спереди, кто сбоку, а кто и оборотившись назад... Посох в руке калики подрагивал, отлетали щепки, но не щепки посоха, а расщепленные стрелы. Затем калика снова крикнул, убрал посох и вскинул руку, выставив ладонь. Один из гуннов крикнул на своем гортанном языке, явно переспросил, Олег кивнул, и тут же скифы... или гунны, кто их разберет, с диким визгом начали пускать стрелы, целясь в ладонь калики. Томас никогда не видел, чтобы стреляли так быстро и так метко. Луки короткие, тугие, а стрелы тоже короче, чем у англских йоменов, потому срывались с тетивы чаще, летели стремительнее... На полном скаку, подумал Томас, холодея, что этот язычник вытворяет! Томас слышал короткий треск, из пальцев Олега вылетали обломки, снова молниеносное движение, треск, обломки, пока среди гуннов удивленные вопли не переросли в восторженные. Томас продолжал ехать, сохраняя надменно-презрительное выражение. Пусть видят, что для него это вовсе детская забава. Он рыцарь, а не визжащий степняк, что не знает, как подковать свою лошадь, чтобы считалась конем. Глава 9 В стойбище горели костры, в котлах булькала похлебка. А на плоских раскаленных камнях жарили мясо. Вокруг костров сидели гунны, ревели песни, по кругу ходили бурдюки с вином. Из шатров навстречу вышли старшие гунны, одетые не то, чтобы уж пышно, здесь одевались с суровой простотой, но Томас сразу ощутил в них вождей. Загрохотали копыта, всадники неслись со стороны еще более удаленного стойбища. Во главе скакал на роскошном белом жеребце статный воин. Красные волосы трепало ветром, он был в волчьей безрукавке. Конь несся сам, без поводьев, а всадник еще издали вскинул руки в приветствии. Когда конь ворвался в круг пирующих, гунны вскакивали, все как один преклонили колено. Старшие гунны, как заметил Томас, тоже опустились на одно колено. Всадник соскочил на землю, поводья подхватили услужливо, едва не подрались. Олег стоял, улыбаясь, а всадник подошел, раскинув объятия. Весь он был жилистый, широкий, волосатая грудь блестела как закрытая проволокой из меди. -- Олег Метатель Топора,-- сказал он. -- Аттила Бич Божий,-- ответил Олег. Они обнялись, мощно хлопали друг друга по спинам, а Томас смотрел во все глаза. Воистину, хронисты перемудрили, рисуя повелителя гуннов маленьким и кривоногим ублюдком. Такой вряд ли сумел бы завоевать почтение диких воинов, смирить, создать из них послушное его воле войско. -- Ты совсем не изменился,-- вскрикнул Аттила. -- Ты тоже,-- ответил Олег. Они снова обнялись, посмеялись, наконец Аттила высвободился, сказал довольно: -- Ты все же пришел в наше стойбище! А наши ведуны спорили: гунн ты или больше ихтион. Правы были те мудрецы, что лишь смерть выказывает истину... Олег помялся, ответил с неловкостью: -- Да понимаешь... может быть потом... Ну, там как получится... А пока у меня есть важное дело... -- Какое дело? -- удивился Аттила.-- У нас одно теперь дело: пировать, а в перерывах делать набеги на соседние раи. Особенно удачные походы бывают в джанну. Девки там, с ума сойти можно. -- Да нет, не то... -- А что? -- не понимал Аттила. Томас не знал, как помочь другу, тот все мнется, Аттила уже начинает смотреть с подозрением, как вдруг кто-то вскрикнул: -- Великий Синий Конь!.. У них тени!!! Аттила как ужаленный отпрянул, дико уставился под ноги. От Томаса протянулась легкая тень, от Олега -- две. В мертвой тишине слышно было, как пятятся испуганные воины, а сам Аттила прошептал дрожащими губами: -- Но как... как это может быть? -- Просто,-- буркнул Олег с неловкостью.-- Мы пока что сами больше бьем других по головам. Люди смотрели на них, затаив дыхание. Аттила все еще говорил шепотом, словно горло было перехвачено сильной рукой: -- Вы... живые? -- Это ненадолго,-- утешил Олег.-- Сам видишь, при такой жизни.... Аттила перевел взор на Томаса, смерил с головы до ног. Лицо медленно осветилось радостью: -- Да, он похож на Белунгора, моего полководца и сильнейшего богатыря. Мне радостно, что наша кровь столь предерзостна. Мы сейчас закатим великий пир в вашу честь, герои. Будем пьянствовать сорок дней и сорок ночей, а потом поведаете нам о своих деяниях славных... Олег вздохнул: -- Я бы с радостью. А Томас, видишь, уже облизывается. Ему и сорок дней мало, так что потомок хоть куда. Но нам срочно надо попасть на седьмое небо. Я знаю, только твои огненные кони могут домчать нас туда еще до заката. У гелонов тоже неплохие, но в сравнении с твоими... разве только на мясо. Томас с опаской поглядывал на далекий косяк, где едва различал конские головы. Среди крестоносцев ходили жуткие рассказы о конях гуннов, которые едят только человеческое мясо, бьются с врагом наравне с хозяином, а если хозяина собьют на землю, то конь все равно хватает его в зубы, хоть живого или мертвого, и приносит в родной дом. Такого коня невозможно приручить другому, он умрет от голода или бросится в пропасть, но чужаку служить не станет... От табуна отделилась кучка, Томас заволновался, но Олег с двумя гуннами выехал вперед. Табунщики вели на арканах двух... нет, Томас не решился бы назвать их конями, настолько отличались от простых коней, а простыми Томас сейчас назвал бы и тех, которых седлают для императоров. Рослые, иссиня черные, но с красными гривами и хвостами, они мчались легко, едва касаясь земли узкими копытами. Гривы стелились как пламя пожара, глаза полыхали словно угли костра, а паст